Из дневника Харриет Р. Мосли
 
       Мои друзья, в том числе и те, что подарили мне этот дневник, никогда не скрывали своей озабоченности по поводу моего выбора книг и того, как это может отразиться на моей впечатлительности. Боюсь, теперь я понимаю их тревогу.
       После возвращения от мисс Олдерси, которая ничем нам не помогла; после столкновения с двумя незнакомцами в странных одеяниях – и это всего лишь через день после того, как я увидела в лесу привидение и едва не сломала себе шею при падении, – я аккуратно поставила саквояж на кровать. Вытащила из-под подушки ночную рубашку и даже завернула в нее этот дневник, но остановилась. Хотя здравый смысл побуждает меня бежать, я не могу покинуть Рочестер-Холл, как не могу не дочитать до конца книги своего любимого Шупа. Сказать по правде, мое пребывание здесь здорово напоминает истории Шупа, и я чувствую себя героиней какого-нибудь увлекательного романа о привидениях.
       Как было бы глупо уехать сейчас, когда возбуждение только начинает нарастать. Так же паршиво, как если бы любимый герой, услышав ночью грохот, не отправился немедленно расследовать, что произошло.
       Кроме того, я должна помочь несчастной леди Крейчли, которую, как мне хорошо известно, кто-то пытается убить. Ну, и необычные обстоятельства, связанные с мистером Брэдборном. Я очень странно чувствую себя в его обществе, и он уже несколько раз поцеловал меня, но это самая незначительная причина для того, чтобы здесь остаться.
 
      Харриет подняла перо и оторвала взгляд от дневника. Она смотрела в единственное окно своей комнаты – и в темноту за ним, превратившую (с помощью горящей на столе свечки) оконное стекло в зеркало. Харриет посмотрела в глаза своему отражению и вздохнула. Окунула перо в чернила и дописала:
 
       Поцелуи Бенедикта удерживают меня здесь крепче, чем мне хотелось бы в этом признаться.
 
      Харриет закрыла дневник, боясь написать что-нибудь лишнее. Она не хотела думать о последствиях того, в чем только что призналась – пусть и только самой себе. Сняв носовым платком лишние чернила с пера, она отложила дневник в сторону и встала. Отлично понимая, что все равно не заснет, поскольку в сознании крутились мысли о мужчинах с мешками на голове и еще об одном, в очках, Харриет решила не переодеваться в ночную рубашку. Она вытащила последний роман Шупа и удобно устроилась на подушках, сложенных горкой в изголовье кровати.
      Открыв книгу на том месте, где остановилась в прошлый раз, Харриет услышала стук в дверь. Такой легкий, что она подумала, будто ей послышалось. Она вздернула подбородок и молча посмотрела на дверь. На полоску света внизу падала чья-то отчетливая тень.
      – Харриет? Ты не спишь?
      Лиззи.
      Харриет спрыгнула с кровати, в одних чулках прошлепала к двери и распахнула ее. Лиззи стояла на пороге в пальто и шляпке.
      Харриет моментально поняла – Беатрис Пруитт решила, что они с дочерью покидают особняк.
      – Я тебя разбудила? – Лиззи заглянула в комнату, словно в поисках измятых простыней.
      – Нет. Я читала.
      Лиззи кивнула. Она подергала за ленты шляпки, покрутила пуговицы на пальто.
      – Я надеялась, что ты не спишь.
      Харриет озадаченно нахмурилась:
      – Ты хотела поиграть в карты?
      Лиззи негромко рассмеялась и помотала головой.
      – Я тут разговаривала с горничной, Джейн, спрашивала, есть ли в деревне что-нибудь интересное, куда можно сходить с тобой.
      – О! – Харриет поняла и улыбнулась. – И что сказала Джейн?
      – В деревне в такое позднее время делать нечего ни женщинам, ни мужчинам, но дальше по дороге есть заведение, в котором можно повеселиться. Это таверна «Цыганский барон». – Лиззи прикусила губу и посмотрела на Харриет сквозь ресницы. – Я бы с удовольствием сходила, но без тебя не могу.
      Харриет взглянула на французские мраморные часы на каминной полке.
      – Что, уже слишком поздно для таких приключений? – встревоженно проследила за ее взглядом Лиззи.
      – Нет, всего лишь начало одиннадцатого. Но здешние места мне незнакомы. Таверна и даже дорога к ней могут оказаться опасными.
      – Мы будем не одни, Харриет. Я все обдумала заранее и нашла джентльмена, который лучше знает эту местность и готов нас сопровождать. Он один раз ходил в эту таверну.
      – Это кого же?
      Лиззи отступила в коридор и показала пальцем. Оскар Рэндольф небрежно прислонился к стене, низко натянув на глаза шляпу и скрестив руки на набалдашнике полированной трости. Он посмотрел на Харриет и улыбнулся.
      – Ну пойдем, Харриет. Не думаю, что без тебя нам будет так уж весело.
      Харриет усмехнулась.
      – Подожди, найду жакет.
      Рэндольф пошел вниз по лестнице, чтобы приготовить карету, а Харриет быстро отыскала туфли и натянула жакет – вполне чистый благодаря Джейн. Она как раз решала, какую из двух шляпок надеть, когда взгляд ее зацепился за дверь напротив.
      Харриет выбрала широкополую шляпку с изящными желтыми розочками по ободку и, завязывая желтую ленту под подбородком, думала, отправлялся ли когда-нибудь Бенедикт среди ночи на поиски развлечений. Она припомнила, что несколько вечеров назад, в саду, ей показалось, что он чувствовал себя не очень уютно, несмотря на очарование звездного неба и аромат цветов. Интересно, он вообще как-нибудь развлекается?
      Она посмотрела на Лиззи. Та терпеливо ждала, сидя на краю кровати. Лиззи многозначительно глянула на дверь Бенедикта и кивнула.
      Харриет постучала в дверь так же легонько, как стучалась Лиззи, но ей не пришлось ждать ответа так долго, как Лиззи.
      – Войдите.
      Похоже, Бенедикт тоже мучился бессонницей. Он сидел в кресле у камина, удобно вытянув ноги. В одной руке Брэдбери держал почти пустой бокал, вторую положил на записную книжку у себя на коленях. На записной книжке лежали и его очки. Бенедикт прищурился, глядя на дверь.
      – Харриет?
      – Добрый вечер, сэр. Надеюсь, я не помешала какому-нибудь важному делу?
      Он выпрямился в кресле, совершенно не обращая внимания, что на нем нет галстука, а верхние пуговицы рубашки расстегнуты.
      В самом деле, подумала Харриет, Бенедикту не помешало бы проявить немного такта по отношению к особо впечатлительным дамам. Это просто бесстыдство – разгуливать в расстегнутой рубашке, демонстрируя упругие мышцы на груди и сильную шею. Харриет сглотнула.
      – Харриет! – В открытую дверь заглянула Лиззи. Щеки ее порозовели от возбуждения. – Сэр Рэндольф уже раздобыл и карету, и кучера. Мы готовы ехать. – И на цыпочках побежала вниз по лестнице.
      Бенедикт надел очки.
      – Устраиваем побег?
      – Ни много, ни мало – под покровом тьмы. – Харриет заложила руки за спину. – Я хочу, чтобы вы поехали с нами, сэр.
      Записная книжка упала на пол. Он встал, чтобы поднять ее, а Харриет быстро рассказала о планах Лиззи.
      – Для меня там наверняка не будет никакой угрозы, вряд ли там вокруг бродят шантажисты, – завершила она. – Поэтому не могу гарантировать, что вам понравится.
      Бенедикт уже застегнул рубашку и только немного задержался, накидывая на плечи сюртук.
      – Вы считаете, что я не в состоянии получать удовольствие от мелких житейских радостей?
      Харриет задумчиво посмотрела на него:
      – Подозреваю, что радости должны быть больше средних, чтобы удовлетворить вас.
      Он поразил ее усмешкой, от которой у Харриет онемели кончики пальцев.
      – Если бы вы только знали, насколько больше, мадам!
 
      Оказавшись в «Цыганском бароне», Харриет сразу же испытала чувство невероятного облегчения. В какой-то момент она забеспокоилась, что таверна окажется заведением особого сорта, где угождают мужчинам, которые месяцами не моются, и где женщинам на это наплевать, лишь бы у мужчин хватало денег заплатить за их общество. Окажись таверна таким местом, Харриет изобразила бы внезапную болезнь и попросила бы вернуться в особняк.
      Бенедикт рассматривал таверну, сверкавшую в лунном свете кроваво-красным цветом. Харриет улыбнулась ему, когда он помог ей выйти из экипажа, и подумала, что и он бы настоял на немедленном уходе из предосудительного заведения. Только Бенедикт говорил бы напрямик, не изображая плохого самочувствия.
      У входа в здание остановилась не одна их карета. С дороги свернул первоклассный фаэтон.
      В таверне имелось больше дюжины окон, сквозь которые лился свет свечей и слышался ритмичный стук барабанов. В таверну одна за другой входили одинокие женщины, не цеплявшиеся судорожно за свои ридикюли, и Харриет почувствовала себя еще лучше.
      – Ой, мамочки, – прошептала Лиззи. – Это даже лучше, чем я могла надеяться. Правда, Харриет?
      – Правда, Лиззи.
      Карета отъехала в сторону, туда, где под кустами уже стояло несколько других экипажей, и Рэндольф поправил шляпу.
      – Идемте? – Он протянул Элизе руку.
      – Конечно! – Лиззи просияла.
      Харриет вздернула подбородок и протянула руку Бенедикту. Очень низким голосом, почти басом она произнесла:
      – Идемте? – и подергала носом, словно двигала усами.
      Бенедикт покрутил головой, глядя на эту жалкую пародию, положил руку ей на спину и подтолкнул в таверну.
      В «Цыганском бароне» посетителей было много. Мимо них прошла женщина в прозрачной блузке и длинной юбке с низкой талией, держа над головой не меньше восьми пустых пивных кружек. Она подошла к длинной стойке и передала кружки мускулистому мужчине, одетому только в красную жилетку и широкие штаны. Другой мужчина у стойки поднес к губам горящий факел и проглотил огонь.
      Лиззи обернулась к Харриет, широко распахнув глаза.
      – Такого расстройства пищеварения я не пожелаю никому, – сказала Харриет.
      – Брэдборн, – произнес Рэндольф, глядя на другую служанку, беременную, с выпиравшим голым животом, – может, мы с вами сами принесем напитки? Я просто в ужасе от мысли, что меня будет обслуживать беременная женщина.
      Бенедикт серьезно посмотрел на Харриет.
      – Оставайтесь здесь, – распорядился он.
      Она кивнула, но, как только Бенедикт отвернулся, сказала Лиззи:
      – Ну что, осмотримся немножко?
      Помещение делилось на две части: большая, где стояли столики и находилась сцена, на которой танцевала какая-то пара, и меньшая, тоже со столами – своего рода игорный зал. Там имелся стол для игры в кости, но большинство игроков предпочитали карты. Почти за всеми карточными столами сидели джентльмены с каменными лицами и нервно хихикающие молодые люди. Вдоль стены располагалась обитая мягкой тканью скамья; на ней игроков ожидали спутницы. Когда Харриет и Лиззи вошли, все взгляды устремились на них. Какая-то женщина в платье цвета индиго и с ярким пером в волосах кивнула девушкам и зашептала что-то своей костлявой подруге. Обе захохотали в неприятной, оскорбительной манере.
      – Ты должна сыграть, – сказала Лиззи шепотом, чтобы не нарушать тишину в помещении.
      Харриет ухмыльнулась.
      В отличие от вечеринок, на которые она ходила с подругами – там и мужчины, и многие женщины бросали на нее пренебрежительные взгляды, если она хотела сыграть в карты, – эти люди с радостью освободили для Харриет место за столом. Самый юный джентльмен выдвинул для нее стул.
      – Мы уж постараемся хорошо отнестись к леди. – Мужчина, казавшийся бродягой, удобно устроился среди более богатых посетителей. Он ухмыльнулся и подмигнул ей слезящимся желтым глазом.
      – Надеюсь, вы справитесь, – произнес мужчина, сдававший карты. – Это вист.
      – Я постараюсь.
      Они дошли уже до третьей сдачи, и многие игроки теперь наблюдали за Харриет встревоженными главами, утирая пот со лба, и тут она заметила, что Лиззи встала со своего места рядом с шепчущимися кумушками и перешла в другой конец комнаты. Кумушки мерзко захихикали.
      Харриет знала таких женщин. Они обсуждали ее рост, словно он делал ее инвалидом, и наверняка отпускали язвительные замечания по поводу плохо сидящего платья.
      – Благодарю за компанию, господа. – Харриет поднялась со стула и услышала, как один из игроков облегченно вздохнул.
      Элиза быстро подошла к ней. Щеки ее пылали, а улыбка казалась вымученной.
      – Все хорошо, Лиззи?
      – Да-да. – Харриет продолжала смотреть на нее, и Лиззи не выдержала. – Вон те дамы, – она кивнула в сторону кумушек, – они про тебя спрашивали.
      – А-а, – протянула Харриет.
      – Они вели себя настойчиво и весьма грубо, так что я посоветовала им держать свое мнение при себе.
      Изумленная Харриет моргнула.
      – Спасибо, Лиззи.
      Та скорчила гримасу:
      – И тогда они спросили, почему мои передние зубы такие же огромные, как и ты.
      Бенедикт обнаружил их выходящими из игорного зала. Элиза просияла и открыла свой ридикюльчик.
      – Посмотрите, это все Харриет. – В ридикюле сверкнула целая пригоршня монет. – Ее сумочка тоже набита битком.
      Харриет сделала вид, что не замечает его раздраженного лица. Да, таверна кажется приятным местом, но это не значит, что в ней нет карманников и других негодяев. Бенедикт сдержался и не сказал об этом.
      – Сэр Рэндольф нашел нам столик.
      Он отвел их к столику в первом ряду перед сценой.
      – Отлично видно. – Рэндольфу пришлось кричать, чтобы его расслышали через грохот музыки. Он пододвинул Элизе стул. – Сегодня будет несколько конкурсов. Это последняя танцевальная пара. – Он махнул рукой на сцену, где женщина в прозрачном красном платье прильнула к мускулистым бедрам партнера.
      – Он без рубашки! – ахнула Элиза.
      Харриет посмотрела сначала на грудь танцора, блестевшую от пота, а потом на Элизу и хулигански улыбнулась. Лиззи разразилась безудержным хихиканьем.
      На столе горела единственная свеча, отбрасывая золотистое сияние на прелестную улыбку Харриет и придавая дымчатый оттенок ее глазам, устремленным на танцоров. Она хлопала в ладоши и смеялась, но краем глаза то и дело посматривала на Лиззи.
      Глядя на Харриет, Бенедикт гадал, оставила бы она удобную постель и недочитанную главу из романа Шупа, если бы ее не попросила об этом Лиззи. Харриет поймала его взгляд и склонила набок голову. Бенедикту пришла в голову абсурдная идея – она читает его мысли.
      Она пришла в «Цыганский барон» ради Лиззи, а он пришел ради Харриет.
      Пара закончила танец – танцовщица подпрыгнула и обхватила ногами бедра партнера.
      – Я тоже так могу, – объявила Харриет Элизе.
      Бенедикт внезапно расхохотался. Харриет посмотрела на него, и ее лицо приняло тоже выражение, что и при их первой и единственной партии в карты.
      – Я верю, ты можешь все, что угодно, Харриет! – истово воскликнула Лиззи.
      Харриет вздернула повыше носик, не отводя взгляда от глаз Бенедикта. Когда объявили победителя танцевального конкурса – последнюю пару, – она зааплодировала вместе с остальными.
      – Превосходно, – сказал Рэндольф и тут же нахмурился – беременная служанка забрала его пустой бокал, заменив на полный.
      – Вы только посмотрите! – Хорошее настроение Элизы вдруг испарилось.
      Она кивнула в сторону женщины в синем платье, вышедшей на середину сцены.
      – Ее зовут Ванесса Блу, – пробормотала беременная служанка.
      – Еще один конкурс? – поинтересовался Бенедикт.
      Служанка фыркнула, рассеянно потирая выпирающий живот.
      – Не знаю, можно ли это назвать конкурсом. Она и ее дружки чертовски противные, жители деревень по соседству боятся выступить против нее. Ее папаша – богатый аристократ, и это пугает женщин – они-то в большинстве своем жены фермеров и скотоводов.
      – Разве вы не можете попросить их уйти отсюда – в смысле, леди Блу и ее друзей? – с надеждой спросила Лиззи. Служанка посмотрела на нее как на сумасшедшую:
      – Вы серьезно? Да у них деньги из ушей валятся. Это выгодно хозяевам таверны.
      Элиза понимающе кивнула.
      Ванессу Блу представили. Группа хорошо одетых посетителей, занимавших четверть комнаты, встретила ее аплодисментами. Она улыбнулась, и это была очень снисходительная улыбка.
      Харриет и Элиза обменялись сердитыми взглядами.
      Зазвучала музыка, и Ванесса запела.
      Бенедикт вздрогнул.
      Ванесса издала высокую ноту, дрожащую и фальшивую, но ее дружки разразились подбадривающими воплями. Она исполняла горестную песню о давно пропавшем матросе и замолкла только раз, чтобы небрежно приподнять подол платья. Обнажившаяся нога была бледной и более тощей, чем у мальчишки, но это не помешало ее приятелям заулюлюкать.
      – Прошу меня извинить. – Харриет встала из-за стола. – Мне необходим глоток свежего воздуха.
      – Я пойду с вами. – Бенедикт начал подниматься.
      – Нет. – Она легонько прикоснулась к его плечу. – Я предпочитаю пойти одна.
      – Я выйду за вами, – Рэндольф втянул голову в плечи, словно защищая уши, – когда эта пытка закончится.
      Харриет рассеянно улыбнулась, взяла свой бокал, одним глотком прикончила дорогое вино и вышла из комнаты.

      Между помещением для отдыха и игорным залом Харриет обнаружила дверь, выкрашенную в тот же оливково-зеленый цвет, что и стены. Она бы ее вообще не заметила, не услышь оттуда смех.
      Харриет толкнула дверь и смутилась – смех прекратился, и на нее уставились танцоры с предыдущего конкурса и мужчины, собиравшиеся принять участие в следующем.
      – Заблудилась, дорогуша? – спросила танцовщица в облегающем красном платье.
      Харриет кашлянула и вздернула подбородок.
      – С кем мне поговорить насчет участия в состязании с леди Блу?
      – А у тебя есть талант?
      – Зачем он ей? – возразил мужчина в зеленоватой жилетке, между пуговиц которой выпирало немаленькое пузо. – Достаточно выйти и сесть на стул – все равно будет выглядеть лучше, чем эта дракониха!
      Танцор без рубашки добавил с кривой усмешкой:
      – И звучать будет лучше.
      – А костюм напрокат можно взять? – спросила она, чувствуя, что храбрости прибывает.
      – Дорогуша! – Танцовщица уперла руки в бока. – Мы дадим тебе все, что угодно, лишь бы ты утерла нос этой гарпии!
      Харриет глубоко вздохнула, а танцоры, певцы и актеры начали вытаскивать для нее свои наряды.
      – Есть у кого-нибудь пара штанов? – улыбнулась она.
      Конферансье объявил, что в состязании имеется и вторая участница. Холодная улыбка леди Ванессы, дожидавшейся, когда ее снова объявят победительницей, исчезла – ее попросили сойти со сцены.
      – С большим удовольствием представляю вам, – конферансье заглянул в небольшой листок бумаги и засмеялся, – просто Харриет!
 
      Бенедикт успел поймать взгляд широко распахнутых глаз Рэндольфа, и тут послышалась одинокая фортепьянная нота. Фигура, возникшая в глубине сцены – не более чем просто тень, – показалась им мужской. Щегольски надетая шляпа, трость легко постукивает по полу. Потом Харриет негромко пропела:
 
Толстый денежный мешок и все в этом роде…
 
      На фортепьяно снова взяли ту же ноту.
 
Выбрит, вымыт, разодет по последней моде…
 
      Нота.
 
А посмотришь на него —
индюк, и больше ничего.
 
      Одна из служанок хихикнула, словно знала что-то, неизвестное другим.
 
Кому такой нужен? Уж точно не мне…
 
      Внезапно барабаны, фортепьяно и еще несколько инструментов заиграли живую, быструю мелодию.
      Харриет шагнула в круг света, и толпа посетителей – некоторых из них Бенедикт видел на сцене чуть раньше – разразилась восторженными выкриками с дальнего конца комнаты. Широкополая шляпа скрывала почти все лицо Харриет, но Бенедикт не пропустил улыбку, медленно изогнувшую ее губы. Она снова запела гортанным, приятным голосом:
 
Я хочу парня с широкими плечищами.
Я хочу парня с сильными ручищами.
 
      Начали хлопать и за другими столиками, а мужчина за соседним столом заколотил по столешнице.
 
К черту принца, я с первого взгляда
знаю, кого мне надо.
В движеньях есть что-то, от чего сердце тает.
 
      Харриет повернулась спиной и оглянулась через плечо.
 
В его движеньях, да.
 
      Элиза что-то пискнула, а Рэндольф присоединился к аплодирующим. Бенедикт почувствовал, что уголок его рта дергается. Интересно, думал он, а другая женщина, одевшись в рыжевато-коричневые брюки и черный сюртук с рукавами, чуть прикрывшими ей запястья, будет выглядеть так же привлекательно? Сомнительно. Тут Харриет слегка ударила кончиком трости по ноге и начала быстро вращать трость с той же легкостью, что и игральную карту.
 
Грубые лапы нежнее, чем вялые ручонки.
Только бедный умеет любить, спроси у любой девчонки.
 
      Она показала пальцем на одну из зрительниц:
 
      – Ну, а что скажешь ты?
 
      Женщина в полинявшем платье и сильно поношенных башмаках закивала и потрясла в воздухе сжатыми кулаками.
      Мужчина рядом с их столиком сунул пальцы в рот и пронзительно свистнул, а потом снова заколотил по столешнице, опрокинув кубки сотрапезников. Они захохотали. Бенедикт единственный заметил вопрошающую ухмылку пьянчуги и жадные кивки его дружков.
      Пьянчуга неуверенно поднялся; Бенедикт плавно вскочил со стула.
      – Давай к нам, красотка! – заорал пьянчуга. – Я тебе покажу твоего мужчину!
      Он успел сделать всего один шажок к сцене, когда локоть Бенедикта врезался ему в солнечное сплетение.
      Глаза пьяницы широко распахнулись, он открыл рот, как рыба, вытащенная из воды, и рухнул на свой стул.
      Толпа, возбужденно смотревшая на сцену, взвыла, и Бенедикт оглянулся. У него перехватило дыхание – Харриет стояла на руках, вытянув ноги вверх.
      Музыка внезапно сделалась тихой и вкрадчивой, Харриет плавно опустилась на четвереньки. Шляпа ее слетела, густые волосы закрыли лицо. Она подняла глаза и уставилась на Бенедикта.
 
      Мне нужен мужчина. Прижмись ко мне крепче.
 
      Харриет поползла вперед гибкими змеиными движениями, не отрывая глаз от Бенедикта. Он сглотнул.
      Рэндольф сдавленно фыркнул:
      – Хо-хо, она идет за вами, Брэдборн!
      Харриет мягко спрыгнула со сцены.
 
      Мне нужен мужчина. Прижмись ко мне крепче.
 
      Она шла прямо к Бенедикту с серьезным выражением лица, глядя на него сквозь густые ресницы. Бенедикт прирос к месту. Он сомневался, что смог бы сдвинуться, даже если в здании вспыхнет пожар. Кровь в его жилах кипела.
 
      Мне нужен мужчина.
 
      Она подошла к нему сзади, прижалась грудью к спине, обдавая его ухо жарким дыханием.
 
      Прижмись ко мне крепче.
 
      Длинные бледные пальцы пробежались по плечам Бенедикта, проскользнули под лацканы сюртука, поползли вниз по груди.
      Теперь больше свистели женщины, чем мужчины.
      Бенедикту казалось, что музыка звучит прямо у него в теле. Он вдыхал аромат чистых волос, чувствовал, как кончики пальцев задевают его бедро – Харриет скользила вниз, словно кошка, которой очень хотелось, чтобы ее погладили.
      Бенедикт сжал кулаки.
      Похоже, зрители знали эту песню, потому что начали подпевать. Харриет легонько сжала его руки и очень сердечно улыбнулась. Бенедикту захотелось уложить ее прямо на столик.
      Харриет бегом поднялась на сцену, потому что песня кончалась. Ей хлопали стоя. Она кланялась. Кто-то раздобыл цветок и бросил его к ее ногам. Харриет подняла розу и помахала ею в воздухе; глаза ее сияли.
      Когда объявили победительницу состязания, даже некоторые из друзей Ванессы Блу одобрительно закричали.
      – Это было потрясающе, Харриет! – Лиззи заключила ее в объятия в ту же секунду, как она подошла к столику. – И конечно же, ты поставила леди Блу на место!
      Харриет, все еще в брюках, бросила платье на стул и начала сворачивать волосы в узел. Она чувствовала себя смущенной меньше, чем ожидала.
      – Должна признаться, не взбеси меня так эта леди, я бы на это не отважилась. – Харриет заколола волосы и коротко глянула на Бенедикта, Он сидел с непроницаемым лицом и не улыбался, – Она напомнила мне одну лондонскую даму. Марселла Рубен говорит ужасные гадости про людей, которых совершенно не знает, а некоторые из этих мишеней – мои друзья.
      – Наверное, такие есть везде. – Лиззи наморщила носик.
      – Правда, в Лондоне я удерживаюсь от мести, потому что терпеть не могу ставить в неловкое положение своих друзей и их семьи.
      – Ну, здесь-то, – произнес Рэндольф, – вас вряд ли кто знает.
      Харриет снова посмотрела на Бенедикта:
      – Вы думаете, я зашла слишком далеко, мысленно объединив обеих?
      Бенедикт ничего не ответил, и она заволновалась, что действительно зашла слишком далеко – и дело не в причине, по которой она решила выступать, а в самом выступлении.
      – Нет, – сказала вдруг Лиззи и фыркнула. – «Зубы такие же огромные, как и твоя подружка». Ишь ты!
      – А каков приз, Харриет? – поинтересовался Рэндольф. – Есть что добавить к карточному выигрышу?
      – Я заработала искреннее одобрение хозяев и персонала «Цыганского барона», – гордо заявила Харриет. – И гарантированное участие в любых следующих состязаниях.
      – Значит, вы ничего не получили, – заговорил наконец Бенедикт.
      – Точно. О! Еще сказали, что я могу оставить себе брюки и сюртук!
      – Сейчас очень сложно подобрать хорошую пару брюк, – кивнул Рэндольф.
      – Поздно уже, – произнес Бенедикт, даже не взглянув на карманные часы.
      – Нам нужно вернуться до того, как проснется моя мать. – Лиззи со вздохом встала. – Когда она просыпается, у нее всегда отвратительное настроение. Даже не представляю, что она устроит, если заметит мое отсутствие.
      – Да все равно. После Харриет ни одно выступление не покажется интересным, – сказал Рэндольф.
      Несмотря на поздний час, им пришлось пробираться через густой поток людей, входивших в таверну. Ночной воздух приятно холодил разгоряченные щеки Харриет, а легкий ветерок задирал полы жакета.
      – Они выглядят очень удобными, эти штаны – Лизи легонько провела пальцами по ткани, задумчиво рассматривая светлый хлопок.
      – Так и есть. Я знаю одну маркизу, которая только в брюках ездит верхом.
      – А я никогда не ездила верхом.
      – Я тоже, пока не встретила мистера Брэдборна. – Харриет отважилась бросить на него еще один взгляд и на этот раз увидела на его лице непроницаемую маску. Он свел брови над очками и внимательно всматривался в дорогу.
      – Осторожно, – сказал Бенедикт, подхватил Харриет и Лиззи под руки и оттащил поближе к зданию.
      – Что такое? – Рэндольф глянул на карету, мчавшуюся по дороге.
      Она так круто свернула к таверне, что правые колеса оторвались от земли. Харриет даже дыхание задержала – так сильно покачнулась карета, но колеса все же опустились на землю. Кучер дернул за поводья, и, перекрывая раздраженное ржание лошади, раздались знакомые пронзительные вопли.
      – О Боже! – прошептала Харриет.
      Карета не успела толком остановиться, как из нее выпрыгнула Беатрис Пруитт. На ней все еще был ночной чепец, на носу виднелись остатки ночного крема. Ветер распахнул полы ее пальто, демонстрируя ночную рубашку, но миссис Пруитт быстро застегнула его на все пуговицы. Она всмотрелась в толпу удивленных зевак, но почти сразу заметила дочь.
      – Элиза Джорджетта Пруитт! Что ты вытворяешь?
      Харриет буквально ощутила, как Элизу, стоявшую рядом, до краев заполняет унижение. Она сжала ладонь Лиззи.
      – Мама, я могу все объяснить, – сказала Элиза, и радостный смех, слышный в ее голосе всего несколько минут назад, совершенно пропал.
      – Ты не можешь сказать ровным счетом ничего, чтобы исправить положение, юная леди! Я воспитывала тебя не для того, чтобы ты среди ночи таскалась бог знает где! – Мясистая шея Беатрис наливалась неприятной краснотой, поднимавшейся вверх и заливавшей уши.
      Харриет шагнула вперед.
      – Миссис Пруитт, это была моя идея. Это я настояла, чтобы Лиззи пошла с нами…
      – Нет! – Пальчики Лиззи сжались в крохотные кулачки. – Это неправда! Я сама попросила Харриет поехать. Она, сэр Рэндольф и мистер Брэдборн отправились со мной, чтобы охранять от любых неприятностей!
      Беатрис смотрела ледяным взглядом.
      – Мне казалось, ты умнее, чем ничтожный писателишка и дамочка, – она смерила Харриет откровенно пренебрежительным взглядом, – не имеющая понятия о приличиях!
      Харриет ахнула.
      Рэндольф задушенно выдавил:
      – Послушайте, вы, мадам…
      Бенедикт вмешался:
      – Элиза, вам лучше уйти вместе с матерью. – Взгляд его был еще холоднее, чем у миссис Пруитт. – Уведите ее отсюда, пока она не наговорила еще больше глупостей.
      Лиззи посмотрела на Бенедикта, кивнула, быстро подошла к карете и забралась в нее, даже не оглянувшись и не сказав «до свидания». Миссис Пруитт затопала вслед за ней, и перед тем, как дверца экипажа захлопнулась, Харриет услышала шипение Беатрис:
      – Ради всего святого, она же в брюках!

      Они молчали почти всю дорогу домой. Правда, Харриет вслух поволновалась за Элизу, а Рэндольф отпустил несколько шуток насчет того, что лестно быть «ничтожным» в глазах дамы, читающей только колонки сплетен в газете «Пост». Харриет уже увидела вдали огни особняка, как вдруг Рэндольф заговорил:
      – Где вы этому научились? В смысле – танцу и песне?
      – Мой отец был завсегдатаем игорных залов, предлагающих развлекательную программу. Одна из танцовщиц всегда относилась ко мне по-доброму. Если отец засиживался за игрой совсем поздно, – Харриет улыбнулась, вспоминая, – она стелила для меня одеяло где-нибудь в тихом темном месте. Я много раз видела, как она исполняет эту песню. Поразительно, что она вытворяла в одном корсете и перьях!