Рэндольф хмыкнул.
– Жаль, что я не помню ее имени. Отца выкидывали из стольких залов, что я просто не могла запомнить, где мы были неделю назад.
Она заметила, что Бенедикт наблюдает за ней с мрачным лицом. Карета остановилась. Бенедикт выбрался из нее и протянул Харриет руку.
– Пожалуй, я налью себе что-нибудь выпить, – произнес он, войдя в дом.
– А я, пожалуй, пожелаю вам спокойной ночи. – Рэндольф пошел к лестнице. – Старею я для ночного образа жизни.
Харриет повернулась, чтобы идти за ним.
– Харриет, – произнес Бенедикт. Он дожидался в глубине коридора, глядя на нее немигающим взглядом.
Харриет задрожала, хотя в доме было тепло. Она вдруг вспомнила точно такой же тон тетки, когда кузен сваливал на нее свои проделки. Сделав над собой усилие, она шла вслед за Бенедиктом, не волоча ноги и не уставившись в пол. К тому моменту как Харриет вошла в гостиную, освещенную только огнем в камине, Бенедикт ставил на стол графин с бренди. Он повернулся к Харриет и протянул ей бокал, в который налил в два раза меньше алкоголя, чем в свой.
Она подождала, пока он сделает большой глоток, и тоже немного отпила из бокала.
– Вы рассердились.
– Почему вы так решили?
– Вы и слова не сказали с тех пор, как мы уехали из «Цыганского барона». Нет, даже раньше. После моего танца… – Она задумчиво смежила ресницы и набрала в грудь побольше воздуха. – Мое поведение вас смутило. – При мысли о том, что этот человек, с которым ей так легко общаться, счел ее поведение неприличным, сердце Харриет заныло.
– Нет, – поспешно ответил он. Харриет с трудом изобразила вымученную улыбку. – Однажды я вел из центра Лондона в тюрьму человека в одних подштанниках и башмаках. Меня нелегко смутить.
Харриет, обдумывая это, кивнула, и брови ее взлетели вверх.
– Вы рассердились, потому что в танце я использовала вас?
Он молча наблюдал за ней.
– Я прошу прощения, Бенедикт. – Она вздохнула. – Я знаю, что вы человек очень сдержанный, и мне не стоило доводить вас до крайности. Но я надеялась, что это вас рассмешит. – Харриет выдавила жалкую улыбку, исчезнувшую сразу же, как только он осторожно поставил пустой бокал и шагнул в ее сторону.
Бенедикт крепко взял Харриет за локти и повернул спиной к себе.
Бенедикт подошел к ней близко. Слишком близко. Он прижался грудью к спине Харриет.
У нее вдруг возникла странная мысль – не будь она такой высокой, они бы не подходили друг другу так здорово. Ощущая спиной тепло Бенедикта, Харриет впервые в жизни искренне порадовалась своему необычному росту.
– Бенедикт? – пискнула она.
– Ш-ш… – Его влажное дыхание щекотало ухо, ласкало изящные завитки волос.
Ресницы Харриет затрепетали.
Бенедикт отпустил ее локти, его пальцы легонько пробежались по ее рукам и сжали плечи. Потом его руки скользнули под сюртук Харриет, прошлись по ее спине, она почувствовала, как ладони двинулись дальше, к талии и бедрам.
Харриет так крепко вцепилась в бокал, что стекло чудом не треснуло.
– Это смешит вас, Харриет? – шепнул он ей на ухо.
Харриет вздрогнула и помотала головой.
Он долго молчал, положив руки ей на бедра, и тут Харриет сообразила, что видит их отражения в позолоченном зеркале над камином. Губы ее были ярко-красными, а глаза сверкали от внутреннего жара. Бенедикт, увидела она, стиснул зубы и зажмурился.
– И как вы себя чувствуете? – Он открыл глаза, и взгляды их в зеркале встретились.
Харриет сглотнула.
– Как под пыткой.
Бенедикт улыбнулся, и Харриет опустила голову, не желая видеть удовлетворения в его взгляде.
Его губы мазнули ее ухо так легко, что сначала она решила, будто ей это почудилось. Он шевельнулся и легонько поцеловал и другое ухо.
Уголки губ Харриет дернулись, она бессознательно откинулась назад, поближе к теплу Бенедикта.
– Я чувствую себя как под пыткой, – проговорил он ей в шею (по рукам Харриет побежали мурашки), – всякий раз, как нахожусь рядом с тобой.
– Прошу прощения, – сказала Харриет, не придумав лучшего ответа.
Она кожей почувствовала, что он улыбается.
– Не нужно. Просто пообещай, что однажды пытка окончится.
– О… – Харриет пришла в замешательство.
Он засмеялся гортанным смехом и поцеловал ее в шею. Его руки скользили по ее животу, жар от ладоней обжигал сквозь рубашку. Одной рукой он обнял Харриет за плечи и крепко прижал к себе, а другой накрыл ее правую грудь, словно это был самый изысканный и вкусный персик на свете.
Харриет ахнула. Чтобы надеть мужской костюм, она сняла корсет, и теперь только тонкий батист рубашки отделял ее от руки Бенедикта. Она почувствовала, что сосок – уже напрягшийся от его прикосновения – чувственно уперся в его ладонь. Он слегка сжал грудь, словно проверял спелость фрукта.
– Харриет? – Ее имя, произнесенное прерывистым голосом, резко задело кожу.
Она подняла ресницы и встретилась в зеркале с его вопрошающим взглядом. Скулы его напряглись от душевного волнения, а в глазах пылал огонь, не имеющий никакого отношения к жару камина.
– Да, – шепнула она.
Этот поцелуй в шею был крепким, и руки Харриет начали дрожать, когда она почувствовала, что он покусывает ее зубами. Бенедикт отпустил ее грудь, и Харриет невольно застонала, вжавшись в его жаркое тело так сильно, что он шагнул назад и негромко рассмеялся.
Его рука скользнула вниз. Когда губы Бенедикта прикоснулись к особо чувствительному месту на шее, Харриет закусила нижнюю губу и уронила голову.
Тут она заметила, что Бенедикт успел расстегнуть пуговицы на ее брюках. Бокал выскользнул из ее пальцев и разбился у их ног, когда она почувствовала, что мозолистый палец прикоснулся к обнаженной коже.
– Все хорошо, Харриет, – произнес Бенедикт. Харриет подняла голову и встретила его недрогнувший взгляд в зеркале. – Я не причиню тебе боли.
– Я знаю. – Она кивнула и выдавила слабую улыбку, но тут же втянула в себя воздух.
Она приоткрыла рот, но выдохнуть не смогла – его пальцы скользили все ниже.
Харриет уронила руки на бедра Бенедикта, впившись ногтями в упругую мускулистую плоть.
Тело ее отчаянно дрожало, и Харриет боялась, что не устоит на ногах. Она судорожно дышала, то и дело хватая воздух открытым ртом.
Ноги ее подкосились. Если бы не рука Бенедикта, крепко ее державшая, Харриет рухнула бы на усыпанный осколками коврик. И, думала Харриет, пока сквозь нее прокатывались волны наслаждения, начинавшиеся от того места, где лежала ладонь Бенедикта, она бы, наверное, и не почувствовала, как стекло впивается в ее кожу.
– Мисс Мосли?
– Проклятие! – Бенедикт поставил Харриет на ноги – шаги приближались. Он повернул Харриет лицом к себе. Она пошатывалась, как пьяная, а он быстро застегнул пуговицы на ее брюках, а потом взял ее за подбородок, всматриваясь в лицо.
– Как я выгляжу? – прошептала Харриет.
– Красавицей. Иди, сядь на канапе.
Харриет кивнула с удивившей ее саму покорностью, быстро подошла к низкому диванчику, села и поморщилась.
– Брюки влажные, – шепнула она.
– Чертовски извиняюсь, мисс Мосли. – Бенедикт вскинул бровь. – Пожалуй, нам стоит прекратить все удовольствия, чтобы спасти ваш гардероб.
– Нет необходимости, – чопорно ответствовала Харриет, заставив его расхохотаться.
Через мгновение в дверях появился Байрон Эллиот.
– Мне показалось, что я слышал звон разбитого стекла, – сказал он, входя в комнату, – и крик мисс Мосли.
Харриет обрадовалась, что темнота в комнате скрыла ее вспыхнувшие щеки.
– Я уронил бокал, – сказал Бенедикт, вытащил из кармана носовой платок и наклонился, чтобы собрать осколки.
– Я взвизгивала от смеха, – солгала Харриет. – Мистер Брэдборн рассказал мне очень смешную шутку.
– Да? – Эллиот поднял бровь и пошел к диванчику, переводя взгляд с Харриет на Бенедикта, собиравшего в носовой платок осколки бокала. – И какую?
Бенедикт впился глазами в Харриет. Она откашлялась.
– Как называют только что поженившихся аристократку и аристократа?
– Как?
– Кузены. – И Харриет старательно залилась фальшивым, громким, визгливым смехом.
Глава 23
Харриет прошла через сад и остановилась возле подстриженной живой изгороди, у прохода на лужайку. Она подняла голову, чтобы солнечные лучи могли проникнуть под поля шляпки и теплыми поцелуями прикоснуться к ее щекам. Она улыбнулась, и Бенедикт почувствовал, как его губы тоже расплываются в улыбке.
Это был такой день – и такая женщина, которые могли заставить его забыть обо всем на свете.
Харриет пошла обратно, и ветерок, заставлявший желтые и бурые листья на деревьях вести оживленный разговор, взметнул ленты шляпки и прижал юбку к ногам Харриет. Бенедикт вспомнил вчерашнюю ночь – ее мягкие бедра, прижавшиеся к нему, ее восторженные вскрики, и его кровь снова забурлила.
Он тоже вернулся на лужайку, где Харриет стояла около стула Элизы Пруитт. Девушка воспользовалась мольбертом и красками, которые леди Крейчли на всякий случай припасла для гостей. Углем Лиззи набросала одну из статуй, видных из сада, – херувима, тянущегося к небу; вокруг его пухлой ножки обвилась виноградная лоза.
– Лиззи, – говорила ей Харриет, – ты потрясающий художник! Клянусь, эта статуя выглядит на твоем холсте гораздо лучше, чем на самом деле.
Лиззи стеснительно пожала плечами:
– Это просто мое хобби.
– Как так вышло, что твое хобби – это искусство, а мое – убийство комнатных растений, ничем не заслуживших моего гнева?
– Я не знала, что ты садовод, Харриет.
– Садовод, – фыркнула Харриет, – у которого все цветы гибнут.
Элиза хихикнула. Бенедикт давно заметил, что она не пытается прикрыть ладонью улыбку, когда разговаривает с Харриет.
– Ты на себя наговариваешь.
– Это чистая правда, – заявил Бенедикт, подходя к ним ближе. – Во всех лондонских оранжереях висят плакаты с изображением мисс Мосли и запретом продавать ей цветы. – Он с подозрением всмотрелся в Харриет. – Думаю, я вас узнал.
Однако она смотрела не на Бенедикта, а на жеребца, трусившего за ним следом, и озабоченно морщила лоб.
– Что это, мистер Брэдборн? – Элиза кистью указала на серого жеребца. – Вы собираетесь на верховую прогулку?
– Нет. Согласно пари, заключенному с мисс Мосли, я обязан улучшить ее навыки верховой езды. То есть по крайней мере научить ее ровно сидеть в седле.
– О нет, сэр! – встревоженно рассмеялась Харриет. – Я не хочу вас беспокоить. Той нашей поездки верхом вполне достаточно, чтобы выплатить ваш долг.
Бенедикт посмотрел в полные тревоги глаза, спрятавшиеся в тени широкополой шляпки.
– Я настаиваю.
Харриет втянула в себя побольше воздуха и выдохнула.
– Разреши ему поучить тебя, Харриет, – посоветовала Элиза. – Кто знает, когда еще выпадет такая возможность? – Лиззи вспыхнула, заметив благодарную улыбку Бенедикта.
– Ну ладно, – произнесла Харриет без малейшей покорности в голосе.
– Пойдемте на западную лужайку. – Бенедикт положил ладонь ей на спину. – Мы же не хотим затоптать мисс Пруитт?
– Боюсь, – Харриет смерила взглядом идущую рядом лошадь, – что мое умение управляться с лошадьми может посоперничать с моими же садоводческими талантами.
– Вы когда-нибудь убили хоть одну лошадь?
– Нет, – согласилась она, – но это всего лишь вторая попытка вступить с ними в близкий контакт.
Бенедикт остановил жеребца и посмотрел на Харриет:
– Как так получается – вы боитесь ездить верхом, но можете станцевать перед толпой незнакомцев и прогуляться по кладбищу не моргнув глазом?
– Я всегда чувствую себя лучше, прочно стоя на ногах.
Внезапно перед его внутренним взором возникло отражение в зеркале: Харриет стоит, впившись ногтями в его бедра и плотно зажмурившись.
Бенедикт откашлялся.
– Вы помните, как садятся верхом на лошадь?
– Конечно, – ответила она и подняла правую ногу к левому стремени. Бенедикт уже хотел поправить ее, но Харриет обернулась, подмигнула ему, опустила правую ногу и сунула в стремя левую. Свирепо вцепившись в луку седла, Харриет приподнялась – и чуть не упала, но Бенедикт бесцеремонно подхватил ее и подтолкнул вверх.
– Негодяй! – насмешливо бросила Харриет, перекидывая ногу через седло. Она упала вперед, распластавшись по спине лошади и обхватив руками ее мускулистую шею.
Элиза расхохоталась.
– Даже я знаю, что верхом сидят не так! – крикнула она.
Харриет выпрямилась и быстрыми, ловкими движениями расправила вокруг себя юбку.
– Знаете, – сказал Бенедикт, – существуют боковые седла для женщин в платьях.
– Безумие, – прошипела Харриет, так крепко вцепившись в луку седла, что костяшки пальцев побелели. – Я уверена, их придумал мужчина. Может, искал такой способ избавиться от жены, чтобы власти не стали задавать ему лишних вопросов?
– Я начинаю думать, что вы слишком много читаете.
– Вы не первый так думаете, – пробормотала она. – Я видела в Гайд-парке многих наездниц, и все они выглядели весьма изысканно и элегантно. Но я что-то сомневаюсь, что у меня такая же посадка.
– Всему свое время, – успокоил ее Бенедикт. – А теперь берите поводья.
Харриет нахмурилась:
– Может, их будет держать кто-то более опытный?
– Я возьмусь за уздечку. – Он прошел вперед, а Харриет отпустила луку и взялась за поводья. – Все будет отлично, Харриет. Я не допущу, чтобы с вами случилось несчастье.
– Вам легко говорить. – Лошадь пошла вперед, и глаза Харриет округлились. – Вы, наверное, сели на лошадь еще мальчишкой.
Он покачал головой:
– На самом деле мне было девятнадцать.
– Забавно. Мне как раз девятнадцать. – Бенедикт засмеялся, и Харриет мрачно посмотрела на него.
– Меня учил Гарфилд, – продолжал Бенедикт, с удовольствием отметив, что глаза Харриет приняли обычный вид. – Ни у меня, ни у Гарфилда никаких лошадей не было, но его приятель работал на ипподроме. Наверное, я из тех немногих, кто может про себя сказать, что учился ездить верхом на одном из самых быстрых в Англии чистокровных скакунов. – Он улыбнулся воспоминанию. – И я очень долго сражался с лошадьми. Все время пытался направить их на стену или на забор. Вот тогда Гарфилд и сказал: «Сынок, тебе нужны хорошие очки».
Они добрались до края лужайки и повернули обратно. Харриет улыбнулась:
– Звучит так, словно ваш мистер Фергюсон был скорее отцом, чем другом.
– И тем и другим, – кивнул Бенедикт. – Мы с сестрами прибыли в Англию лишь с тем имуществом, что было на нас надето. Если бы не Гарфилд и его жена, нам бы туго пришлось. Гарфилд очень много работал, чтобы помочь мне заботиться о сестрах, и всегда учил, что я должен сам пробиваться в жизни. – Бенедикт заметил узкую тропу среди деревьев, окружавших лужайку, и показал на нее: – Это конная тропа. Не хотите опробовать?
– Если шагом, то конечно.
Бенедикт хмыкнул и дернул серого за уздечку. Они шли так медленно, что жеребец мог выбирать пучки травы погуще и жевать их.
Харриет спросила:
– А сколько было лет вам и вашим сестрам, когда вы начали заботиться о них, Бенедикт?
– Мне пятнадцать, а сестрам по четыре.
Она состроила гримасу:
– Мне почти тридцать, а я до сих пор не могу позаботиться даже о петунии.
Бенедикт еще улыбался, когда услышал грохот копыт и шорох листьев, словно откуда-то сзади мчались все псы ада. Он резко нахмурился и остановил жеребца, заметив проблеск движения на тропе.
Бенедикт предостерегающе закричал за мгновение до того, как белая кобыла выскочила из леса и пронеслась на волосок от жеребца Харриет. Серый испуганно заржал, отрывая передние копыта от земли. Уздечка вырвалась из руки Бенедикта. Он услышал крик Харриет – жеребец встал на дыбы, и она, задохнувшись, рухнула на землю.
Эллиот натянул поводья и обернулся.
– Мне так стыдно! Я не знал, что здесь кто-то есть.
– Нужно было смотреть! – рявкнул Бенедикт.
Серый потрусил в сторону конюшни. Бенедикт подбежал к Харриет, которая лежала на земле, раскинув руки и глядя в небо. Ее густые волосы рассыпались вокруг головы как солнечные лучи.
– Харриет! – Бенедикт опустился на колени и приложил ладонь к ее раскрасневшейся щеке.
– Чудесный день, – небрежно бросила она.
– Ты не ранена? – Ему не понравилась тревожная настойчивость в собственном голосе. Он внимательно осмотрел ее руки и ноги – нет ли переломов.
Харриет помотала головой, потом перевела взгляд на Бенедикта и посмотрела ему в глаза.
– Ну почему все это происходит со мной? – прошептала она.
– Мисс Мосли, голубушка, вам больно?
Эллиот так и не спешился, и Бенедикт – глядя, как тот придвигается все ближе, – не сомневался, что он сейчас затопчет Харриет.
Бенедикт посмотрел на Эллиота, и что-то в его взгляде заставило наездника попятиться назад.
– Вы могли сломать ей шею! – гортанным голосом произнес Бенедикт.
– Я не хотел, – заморгал Эллиот.
– Убирайтесь отсюда к черту!
– Бенедикт! – предостерегающе воскликнула Харриет, не вставая со своей подстилки из травы.
– Я подойду к вам позже, мисс Мосли, – сказал Эллиот и поскакал прочь.
Разгорячившийся от злости Бенедикт помог Харриет сесть.
– Чертов дурак! – прорычал он, развязывая на ней шляпку, которая болталась у Харриет на шее.
Харриет удивленно посмотрела на него:
– Почему вы так сердитесь, Бенедикт?
– Я пообещал, что с вами ничего плохого не случится, а почти случилось. – Он все еще возился с узлом.
Харриет легко прикоснулась к его ладони. Бенедикт поднял голову и увидел ее ласковую улыбку. Она казалась героиней какой-нибудь волшебной сказки. Густые волосы рассыпались по плечам, в них запутались листья.
– Бенедикт, – сказала Харриет, – мне кажется, ваш Гарфилд мог бы гордиться тем, каким вы стали.
Их губы разделяли какие-нибудь несколько дюймов, дыхание смешивалось. Бенедикт ощущал тепло ее взгляда как что-то осязаемое.
Харриет моргнула и оглянулась.
– Мы здесь у всех на виду, сэр. Я должна встать прежде, чем кто-нибудь увидит меня в таком неловком положении.
Он кивнул, внезапно сообразив, что дом со множеством окон совсем рядом и где-то на лужайке находятся и Эллиот, и Элиза Пруитт. Харриет, конечно, женщина очень необычная во многих отношениях, но Брэдборн не смеет так беспечно обращаться с ее репутацией. Бенедикт помог ей встать на ноги, она отряхнула юбку и вытрясла листья из волос.
Бенедикт предложил ей руку, и они направились к дому.
– Знаете, Бенедикт, – сказала Харриет, когда они были уже на полпути к дому, – с вами очень интересно.
Бенедикт вскинул бровь:
– Вы первый человек, который так думает. Я уверен, что большинство считает меня скучным, а то и вовсе утомительным.
Она посмотрела на него и серьезно произнесла:
– Должно быть, они вас совершенно не знают.
Харриет сидела над своим дневником минут тридцать, но никак не могла подобрать слова, чтобы описать случившееся с ней прошлой ночью. Она часто поглядывала в окно, уносясь куда-то мыслями, и наконец сдалась, задвинула стул, но тут услышала стук в дверь.
– Мадемуазель?
– Войдите! – крикнула Харриет, сунув дневник под книгу.
– Добрый вечер, – присела в реверансе Джейн. – Простите, что так поздно. Я только смахну пыль и перестелю… О! – Она глянула на постель Харриет с аккуратно сложенным одеялом. – Вы делаете за меня мою работу, мадемуазель Харриет.
– Я вообще-то не собиралась, – неловко ответила та. – Это привычка.
– Не беспокойтесь. – Джейн вытащила из-под передника перьевую метелку. – Я сейчас все сделаю, хорошо? А почему бы вам не спуститься вниз? Ни к чему дышать пылью.
Харриет улыбнулась, сильно сомневаясь, что пыль может ей повредить, но все же оставила горничную заниматься делом и лишь на мгновение замешкалась у двери, чтобы глянуть на комнату Бенедикта.
– Мистер Брэдборн ушел в деревню, – сказала из-за ее спины Джейн.
Харриет вздрогнула – неужели ее мысли так очевидны?
– Он просил передать вам, что сегодня вернется поздно, – рассеянно добавила горничная.
– Спасибо, – облегченно поблагодарила Харриет; как хорошо, что Джейн не может читать ее мысли! Она повернула к лестнице, но застыла на месте, услышав пение Байрона Эллиота, сопровождавшееся звуком его шагов – он поднимался вверх. Уже чувствовался запах его укрепляющего средства для волос.
Харриет повернула в противоположную сторону, помчалась по коридору и смешалась с темными тенями в дальнем конце, поглядывая на лестницу.
Не то чтобы ей не нравился мистер Эллиот, но его постоянные разговоры о поэзии и великих поэтах, большинство из которых она не удосужилась прочитать, начали надоедать, Несколько дней назад на прогулке он внимательно смотрел на нее, декламируя стихотворение о поцелуях лунных лучей и небес. Харриет чувствовала себя очень неловко, и скоро ее вежливая улыбка превратилась в гримасу.
Прежде чем показаться на глаза, Эллиот остановился, поправил галстук, завязанный с точно рассчитанной небрежностью, и кончиками пальцев вытянул на лоб черный блестящий локон. Приведя себя в порядок, он направился прямо к открытой двери в комнату Харриет.
– Куда ушла мисс Мосли? – Харриет показалось, что она услышала в его голосе раздражение.
– Я думала, вы разминулись с ней на лестнице, мсье. Она вышла минуту назад.
Эллиот нахмурился и всмотрелся в коридор. Харриет прижалась спиной к стене и сильно зажмурилась, словно это могло сделать ее невидимкой. Его шаги направились к лестнице.
Слева от нее был поворот в коридоре и всего несколько футов до обгоревших остатков старой лестницы. Оттуда тоже слышались шаги. Харриет медленно повернулась. Шаги становились все громче, словно кто-то приближался к ней. Харриет задержала дыхание и почувствовала изменения в воздухе. Вдруг резко похолодало, а потом температура поднялась до удушающей жары. Харриет, нахмурившись, сделала шажок в сторону сгоревшей лестницы не в силах вспомнить, было ли здесь так жарко в прошлый раз. Со лба скатилась капелька пота и защекотала ухо. Харриет вытерла ее. Шаги стихли.
Харриет пронизала дрожь. Она приготовилась к новой встрече с человеком с темными волосами и холодным взглядом, но никто не поднимался из черного провала. Харриет подобралась еще ближе к прогоревшим половицам. Она ничего не увидела в темноте, но ей показалось, что из провала дует горячий ветер.
Харриет прижала руку ко лбу, недоумевая, что за безумие ею овладело. Потом опустилась на колени, наплевав на слой сажи и пыли, покрывавший пол, вцепилась в края дыры и всмотрелась в темный провал.
Сначала она почувствовала запах гари и сморщила нос, а через мгновение дым ударил в лицо. Он заклубился в темноте, заполнившейся горестным шепотом, и повалил из дыры в полу. Огромное облако почти черного дыма с такой силой ударило Харриет, что она упала на спину, ударившись ребрами о половицы – аж кости затрещали. Глаза наполнились слезами, но Харриет быстро вытерла их и увидела, что за облаком дыма – таким густым, что его можно было потрогать, – возникли языки пламени.
Задыхаясь в ядовитом воздухе, Харриет поползла прочь от огня и встала на ноги. Она отчетливо услышала треск пламени, пожирающего дерево, повернулась и побежала, крича во все горло:
– Пожар! Все на улицу!
Харриет колотила ладонью в двери, не зная, кто остался ь комнатах. Она ощущала спиной жар пламени, краем глаза видела оранжевые языки, ползущие по стенам и потолку.
Дверь Лиззи резко распахнулась, и на пороге появилась Беатрис.
– Что слу?..
– Выходите! – Харриет схватила ее за полный локоть и вытащила из комнаты. – Скорее, Лиззи! – велела она, увидев мисс Пруитт. – Пожар разгорается быстро.
– Какой пожар? – начала было Лиззи, но Харриет не стала слушать ее бессвязный лепет.
Она толкнула Лиззи к матери и потащила их по коридору. Теперь она не стучалась, а просто распахивала двери, чтобы убедиться, что на этаже никого не осталось. Джейн стояла в дверях ее комнаты. Харриет схватила горничную за запястье и тоже потащила за собой. Она боялась, что огонь охватил подол ее платья, так жарко было за спиной.
К тому времени как они добрались до лестницы, Лиззи и ее мать уже бежали. Джейн, быстро спускаясь вниз, бормотала по-французски какую-то молитву, Харриет бежала за ней.
Внизу Беатрис натолкнулась на Байрона Эллиота. Их крики и беготня привлекли к лестнице почти всех обитателей дома.
– Там пожар, – задыхаясь, сказала Харриет.
Латимер подошел к женщинам, перевел взгляд с Харриет на лестницу и начал подниматься вверх.
– Туда нельзя! – схватила его за рукав Харриет, но он стряхнул ее руку, а подошедшая леди Крейчли обняла ее за плечи.
Только когда Латимер поднялся наверх и исчез из вида, Харриет сообразила, что больше не чувствует запаха дыма. Она глянула на Лиззи и ее мать. Элиза мягко улыбалась, но Беатрис уставилась на Харриет как на сумасшедшую.
Латимер, громко топая, спускался вниз. На полпути он остановился и устремил свой взгляд на Харриет.
– Никакого пожара нет, – произнес он.
Глава 24
Элиза Пруитт дожидалась возвращения Бенедикта у подножия лестницы. Она сидела, аккуратно скрестив руки на коленях и с такой прямой спиной, что он понадеялся – Лиззи сидит здесь не слишком долго, иначе могло наступить серьезное переутомление.
– Мистер Брэдборн! – Она мельком глянула на свертки в его руках и встала, не дожидаясь, пока он закроет дверь. – Боюсь, с Харриет что-то случилось.
Бенедикт положил свои вещи на стол и уже снимал пальто, но, услышав слова Лиззи, замер. Он пристально вгляделся в ее лицо, пытаясь прочесть по ее лицу, что еще произошло за время его отсутствия. В мыслях пронеслись образы стрел и незнакомцев в капюшонах из мешков, и Бенедикт почувствовал, как все в груди сжалось.
– Что именно? – спросил Бенедикт отрывисто и требовательно, как нередко обращался к головорезам на лондонских улицах. – Она ранена?
– Этого я сказать не могу, сэр. Похоже, она чего-то здорово испугалась. Я хотела ее проведать, но она заперлась в своей комнате и не отвечает на мой стук.
Бенедикт, не дожидаясь, пока Элиза договорит, помчался вперед, споткнувшись на лестнице и перескакивая через две ступеньки кряду.
– Что ее напугало? – крикнул он, обернувшись.
– Пожар, – ответила Элиза. Она шла за ним, поднимаясь по лестнице очень чинно. – Она решила, что в особняке начался пожар. Колотила во все две; вытащила из комнаты мою мать и меня, заставила нас спуститься вниз, в безопасное место. С ее стороны было очень порядочно позаботиться обо всех. – Бенедикт остановился наверху и посмотрел на Элизу. Та покачала головой. – Но никакого пожара не было.
Бенедикт нахмурился.
Элиза вспыхнула и отвернулась.
Он подошел к двери Харриет и не мешкая взялся за ручку.
– Харриет, это Бенедикт. Я вхожу.
В комнате царила мешанина различных черных оттенков – мебель словно собрала все темные тени в помещении с задернутыми шторами. В открытую дверь падал конус света, прокладывая дорожку к кровати. Харриет вздрогнула и повернулась на другой бок, лицом к стене.
За тот краткий миг, пока она не отвернулась, Бенедикт успел разглядеть ее бледные щеки и покрасневший нос. Это было лицо женщины, старавшейся не плакать, и оно совсем не подходило Харриет – и не понравилось Бенедикту. Харриет была женщиной, привыкшей к шуткам, сохранявшей невозмутимость в присутствии чересчур заботливых матерей и вооруженных мужчин. Подумать только, как она расстроилась. Сердце Бенедикта болезненно сжалось.
Он закрыл за собой дверь, но прежде успел увидеть возле кровати открытый саквояж, из которого вываливалось шелковое платье. Тиски на сердце сжались еще сильнее.
Шаги Бенедикта показались слишком громкими ему самому. Он обошел кровать и опустился на колени у изголовья.
– Что случилось? – спросил он.
– Я спала, – ответила Харриет. – Должно быть, ходила во сне.
– А раньше такое случалось?
– Нет. Вообще-то я даже не спала. Но леди Крейчли в этом уверена, а я лучше поверю ей, чем задумаюсь об альтернативе.
– Какой? – Глаза привыкли к темноте, и теперь он видел, как блестят глаза Харриет.
– Что я схожу с ума.
Бенедикт нахмурился. И сколько времени она пролежала тут, тревожась о своей психике?
– Расскажи мне в точности, что произошло, Харриет.
Она вздохнула:
– Я уже сто раз об этом рассказала.
– Не мне.
Она молчала. Бенедикт немного подождал, потом взял ее за руку. Изящные пальцы были холодными, и он начал растирать их.
– Ну, рассказывай.
– Я пряталась в конце коридора, где мы впервые столкнулись с привидением леди Крейчли.
– Пряталась от чего?
– От мистера Эллиота. – Голос звучал равнодушно. – Я думала… – Харриет замолчала, и Бенедикт увидел, как она прищурилась, внимательно изучая его. – Я почувствовала запах гари на старой лестнице, а потом увидела дым. Он валил сильно, затруднял дыхание. Потом я услышала треск огня, ощутила жар и побежала. И это совсем не походило на обычный сон, Бенедикт. Все казалось очень настоящим и пугающим. – Она помотала головой, и подушка зашелестела. – Я все прокручиваю это в голове, пытаюсь убедить сама себя, что все это было нe на самом деле. Пытаюсь притвориться, что ничего не случилось, но не могу забыть запах дыма и треск горящего дерева.
Она стиснула руку Бенедикта. Волосы ее рассыпались и лежали на подушке как темное золото, а когда она шевелилась, Бенедикт ощущал тот самый аромат чистоты, что преследовал его со времени их верховой прогулки.
– Я бы все на свете отдала, лишь бы забыть об этом. Все на свете, лишь бы выкинуть это из головы и подумать о чем-нибудь другом. – Ее глаза умоляли. – Бенедикт, ты думаешь, я сошла с ума?
