Она вручила Миккелю нож и полешки, чтобы нащепал лучины. Миккель принялся за работу.
      Дело было в марте, небо хмурилось, стоял лютый мороз.
      Вот вся компания уселась на буер - эгей, понеслись! Мик кель не выдержал - открыл дверь и вышел на двор. Ветер надул парус, буер мчался галсами в сторону Фальке Флуга.
      А где же Туа-Туа?
      Берег манил все сильнее. И вот уже Миккель стоит возле устья реки, приплясывая, чтобы не замерзли ноги. Нож в руке. Ух ты, еще быстрее пошли! Теперь - на север. Зазнайка Туа-Туа не признавала "простых" ребятишек и каталась сама по себе у реки, где лед был совсем тонкий - тоньше стекла в старом курятнике.
      Откуда у Миккеля смелость взялась?
      - Не катайся здесь, провалишься! - закричал он.
      Но какое дело Туа-Туа до того, что кричат какие-то Хромые Зайцы. Буер мелькал вдали, точно голубая молния.
      Тр-р-рах!..
      - Что я сказал!.. - закричал Миккель и скатился вниз.
      Туа-Туа исчезла, осталась только черная дыра во льду.
      Миккель плюхнулся на живот, потому что лед был тонкий и дело решали секунды.
      "Только бы ее не унесло течением! - молил он. - Тогда до лета не найдем!"
      - Туа-Туа!..
      Миккель воткнул нож в лед и ухватился одной рукой за черенок, а другую окунул в ледяную воду.
      - Туа-Туа! - закричал он опять, точно вода могла ответить.
      Миккель, тяжело дыша, водил и водил рукой в воде.
      Вдруг пальцы поймали что-то мокрое, запутанное. Волосы!
      И то хорошо. Нож держался крепко, но, когда он стал тянуть, лед угрожающе затрещал. Вода бурлила, как в котле.
      Ох, трещит!.. Миккель стиснул зубы и продолжал тянуть.
      Косы крепкие, выдержат. А вот и она!
      Слава богу, жива, кажется! Теперь надо оттащить ее подальше от дыры, на всякий случай. Миккель увидел испуганные глаза на белом лице. Так... еще немного... Ну вот, теперь она в безопасности.
      - Ну, как ты, Туа-Туа? - с трудом выговорил он и стал дышать на окоченевшие руки.
      - Спасибо, Миккель Миккельсон, хорошо! - прошептала она.
      В тот же миг примчался буер. Миккель вскочил на ноги и снова стал Хромым Зайцем. Всего пять секунд пришлось ему пробыть Миккелем Миккельсоном. Сердце так и колотилось.
      - Ведите ее домой, да побыстрее, не то простынет! сказал он, когда подскочили ребятишки. - Меня дела ждут.
      Бабушка застала его у входа в сарай и подумала, что он тут и был все время. Миккель колол лучину, щепки летели во все стороны.
      - Что там такое в заливе стряслось? - взволновалась бабушка Тювесон.
      - А что? Я ничего не вижу, - ответил Миккель.
      - Тогда ты слепой, как крот! - воскликнула бабушка и побежала вниз - только пятки замелькали.
      Однако Туа-Туа уже увели, к тому же начинало смеркаться. Бабушка зашла к Симону Тукингу, но вернулась ни с чем. Лед проломился, кто-то упал. Дыра во льду осталась, однако в ней никого нет.
      - Разве обязательно должен быть? - сказал Миккель Миккельсон.
      На следующий день его вызвали к кафедре и вручили конверт, в котором лежало десять блестящих серебряных монет. "Положу их в пустую бутылку, - решил Миккель, - и спрячу в дупло в яблоне". Яблоня росла сразу за домом.
      Учитель Эсберг сказал:
      - Мы никогда не забудем твоего поступка, Миккель Миккельсон!.. Ура Миккелю!..
      Туа-Туа лежала в кровати наверху и пила горячую воду с медом. Она слишком охрипла, чтобы кричать "ура".
      - Ура! Ура! Ура!.. - прокричали двадцать три голоса.
      "Должна услышать, коли не оглохла", - сказал себе Миккель. Он сжал в руке конверт с деньгами и подумал: "На лодку не хватит. Что же купить? Белого коня?"
      - А ну, еще! - скомандовал учитель Эсберг.
      - Ура! Ура! Ура!.. - кричали ребята.
      Миккель стоял, чесал спину об угол кафедры и считал в уме: если каждый день вытаскивать по две таких девчонки, как Туа-Туа, то за полгода можно, пожалуй, и на лодку накопить. Но ведь во всей волости есть только одна Туа-Туа. Может, сберечь до возвращения отца?
      После занятий учитель пригласил его к себе. Туа-Туа лежала в постели, а ей хотелось пожать руку Миккелю Миккельсону.
      - Заходи, заходи, дружище, - сказал учитель Эсберг.
      Миккель благодарил и кланялся во все стороны. Вот ведь как чисто и богато живут люди! Он подумал о бабушкиной трубке, прокуренной до черноты, и о бороде Симона Тукинга, в которой столько мух запуталось.
      Да, разные люди живут по ту и по эту сторону Бранте Клева...
      Туа-Туа сидела в кровати и улыбалась ему:
      - Садись, Миккель.
      Миккель сел. Ему дали печенье на тарелке - ешь сколько хочешь! - и стакан клюквенного морса.
      - Спасибо, спасибо, - благодарил он. - Правда, я дома наелся здорово (две холодные картофелины и глоток кислого молока!). Но все равно спасибо.
      Миккель пил морс и на все говорил "да". Туа-Туа улыбалась. А может, она вовсе забыла про заячью лапу?
      Еще, чего доброго, вспомнит. Он спрятал ногу под стол.
      "Вот уплыву весной в Америку, - подумал Миккель, глотая слезы с морсом. - Хромой Заяц..." Тут и печенье кончилось.
      Учитель сказал:
      - Миккель Миккельсон, мы тебя никогда не забудем... А как бабушка поживает?
      - Спина все ноет, - ответил Миккель.
      - Это от возраста, - объяснил учитель. - Ты передай ей привет от нас.
      Пир кончился. Внизу, на дворе, стояли все ученики.
      Миккель расправил плечи.
      - Подумать только. Как же ты ее вытащил, Миккель? удивлялись ребятишки.
      - А так. Одной левой, - сообщил он.
      - Одной левой? Не врешь?
      - В пять секунд, - продолжал Миккель. - Что - долго, да?
      Целых три дня никто не вспоминал Хромого Зайца. Миккелю приходилось рассказывать снова и снова: мол, так и так, а она белая, как простыня, а я ее за косу хвать, как потянул, и вытащил...
      После завтрака к нему снова подходили ребятишки, но уже не так много. В конце концов им надоело слушать Миккеля, и они ушли за дом, где раскатали ледяные дорожки. А на четвертый день опять воскрес Миккель Хромой Заяц.
      - Хромой Заяц! - неслось со всех концов школьного двора.
      Вдруг, когда ребятишки раскричались особенно громко, наверху открылось окно и выглянула Туа-Туа:
      - Миккель, пожалуйста, нащепи лучины и принеси сюда!
      На дворе стало тихо.
      - Сейчас, Туа-Туа, коли уж просишь, - откликнулся Миккель как ни в чем не бывало.
      Но в груди у него стало тепло-тепло. Как всегда, когда у человека появляется друг.
      Глава восьмая
      КОРАБЛЬ СЕЛ НА МЕЛЬ!
      Когда на столе появлялся рыбный суп, мысли уводили Миккеля Миккельсона далеко-далеко... От супа пахло морем, водорослями, смоленой лодкой. А в тот день, возвращаясь домой из школы, он еще издали услышал запах рыбы.
      Это было второго декабря 1891 года.
      С утра собирался шторм. Вода тихо шуршала - начинался ледостав. Плотник сидел с подзорной трубой у своего окна и всматривался в даль. Не иначе, ждал, что покажется шхуна из Америки, и на ней пропавший Петрус Миккельсон. А то и еще лучше: бриг "Три лилии" в целости и сохранности. В самом деле - вдруг!..
      У Миккеля защипало в глазах, и он чуть не споткнулся о Боббе, который лежал на пороге и грыз селедочную голову.
      Правда, люди говорят: "Бедный Миккель Миккельсон, отец его помер, и мать тоже, остался один, сирота". Но разве "пропал" и "помер"- одно и то же?
      Боббе жалобно тявкнул, а бабушка поставила на стол суп и сказала:
      Кто лениво тащит ноги
      Тот споткнется на дороге!
      Сама бабушка была сухонькая и быстроногая. Косматая голова напоминала куст можжевельника, во рту не осталось ни одного зуба. Руки были большие и красные от тяжелой работы и холодной воды.
      На дворе стемнело, но кто хочет есть - ложку мимо рта не пронесет. Скоро кастрюля была пуста. Бабушка стала читать молитву, и в тот самый миг, когда она сказала "аминь", прозвучал выстрел. Боббе поднял морду кверху и заскулил.
      Миккель притих, как мышонок.
      - На море стреляют, - сказала бабушка.
      Снова выстрел. Оба уставились в окно и увидели даже, как выскочил огонь из ружейного дула. А затем в сером сумраке вспыхнуло неровное желтое пламя.
      - Сигнал жгут! - закричала бабушка. - Корабль на мель наскочил! Вот беда-то!
      В заливе, на расстоянии пятисот шагов от берега, была коварная мель. Горе тому, кто попадал на нее в шторм.
      Бабушка метнулась к двери, а навстречу ей из прихожей уже гремел голос плотника Грилле:
      - Скажи мальчонке, чтобы помог мне с лодкой! Она на берегу. Каждая секунда дорога! И пусть захватит штормовой фонарь!
      Тяжелые сапоги протопали по крыльцу и ушли во мрак и ветер.
      - Миккель... Господи, да что же это?.. Ты слышал... запричитала бабушка. - Ничего не поделаешь, надо идти. Но в лодку садиться не смей!
      Миккель уже обулся.
      - Слышь, Миккель? От пристани - назад!.. Надо же, такое несчастье!..
      Миккель кивнул. Пальтишко, шапка - готово.
      - Смотри берегись... - причитала бабушка. - Вот, держи фонарь. И не забудь, что я сказала!
      Миккель распахнул дверь, мокрый снег хлестнул его по лицу. Он ухватил фонарь покрепче и побежал к пристани.
      "Миккель Миккельсон, - отдавалось у него в груди с каждым шагом, - вдруг... вдруг это "Три лилии"?!"
      Свет от фонаря метался по сугробам. А вон и плотник нагнулся над лодкой, пыхтит, толкает.
      - Берись! - крикнул он. - Поставь фонарь и приподними нос!
      Миккель поставил фонарь и взялся за нос лодки. Старые доски заскрипели, лодка упрямилась, не хотела в море, но плотник приналег еще сильнее и заорал:
      - Все равно пойдешь, деревяшка немазаная!
      Миккель поднатужился.
      - Ну-у, пошла!
      Шр-р-р-р... Киль прочертил борозду на песке и водорослях и вошел в ледяную воду. Плотник плюнул через плечо.
      Хоть бы не протекла! Шутка ли - такое дело! Он мигом достал весла.
      - Ставь фонарь на корму! - крикнул плотник. - Пусть горит, чтобы знали: тут люди гребут, а не привидения!
      Миг - и Миккель вместе с фонарем в лодке. Плотник Грилле согнулся вдвое, налегая на весла. Он и не подумал, что ему нужен только фонарь, а не фонарь и Миккель вместе. А на лодку уже обрушилась первая волна.
      - Ветер северный! - гаркнул плотник, заглушая рев шторма. - Если поднатужится, снимет их с мели!
      Миккель съежился на корме, пытаясь различить корабль сквозь мрак. Волны захлестывали палубу, рассыпаясь белыми брызгами. Корабль накренился, но не опасно. Неужели "Три лилии"?..
      Ба-ам-м! Снова выстрел. Плотник греб, пыхтел, стонал, но греб. Вода капала с зюйдвестки на бороду.
      - Стреляют, сигнал дают! - простонал он. - Видать, плохи их дела. А может, поджилки задрожали. Неженкам и кошкам лучше на берегу сидеть!
      До корабля оставалось рукой подать.
      - Эгей! - проревел плотник.
      С палубы отозвались, не так громко:
      - Эгей!
      Вдруг с левого борта на лодку обрушилась волна, огромная, как дом. Фонарь погас.
      Плотник закричал во мраке:
      - Черпай, Миккель! Черпалка под задней банкой! Черпай, не то на дне будем! Ну как весло сломается?!
      Мокрый, дрожащий от холода Миккель отыскал на ощупь черпак. Он стоял на коленях, на ребристой решетке, в ледяной воде. Первый черпак он выплеснул против ветра, и вся вода попала ему в лицо.
      - Прямо на шхуну идем! - услышал он голос плотника. Господи, пронеси!.. Черпай, парень, беда!
      Миккель черпал. Вот она, мель, и на мели корабль - могучий, высокий. Ух, как его бросает!
      Порывистый ветер кренил судно, совсем рядом с черными тучами качались снасти, голые, как зимний дуб. Лодку несло на корабль. Теперь держись!
      Миккель черпал и твердил про себя: "Господи, пронеси, господи..." Плотник греб как одержимый. Ему удалось развернуть лодку против ветра, и они прошли мимо корабля - так близко, что можно было веслом достать.
      В тот же миг наверху, у поручней на корме, показался человек.
      - Двадцать долларов - только свезите на берег! - крикнул он. - Ближе подходите, ближе, я прыгну! Живее, я спешу!
      Лодку плотника и Миккеля несло к носу, но встречная волна отбросила их к корме.
      И опять сверху донесся крик:
      - Тридцать долларов! Пятьдесят! Скорее подходите, прыгаю!
      - Да ты рехнулся, никак! - завопил плотник, еле живой от усталости. - Стой где стоишь, не то... Он и в самом деле прыгать хочет, шальная голова!
      Северный ветер напирал все сильнее, корабль заскрипел и медленно развернулся. Новый шквал...
      - Сто долларов! - заорал человек на корме.
      Он держал под мышкой что-то черное, вроде чемоданчика, на поручни повесил штормовой фонарь.
      - К левому борту, крабы сухопутные! - скомандовал он и полез через поручни, не выпуская чемоданчика. - Двести долларов, если свезете на берег, не замочив штанов!
      В этот миг ветер ударил в борт сильнее прежнего, и корабль со скрежетом снялся с мели. Человек наверху качнулся назад и сел на палубу, а чемоданчик полетел прямо в лодку, ударился о скамейку и упал под ноги Миккелю, где плескалась вода. Корпус корабля, мачты, фонарь - все исчезло во мраке.
      - Он... он обронил что-то!.. - крикнул Миккель.
      - Черпай! - ответил плотник и развернул лодку против волны. - Дай бог до берега добраться! А тут еще полная лодка воды. Черпай, говорю!..
      Миккель лег животом на скамейку и стал лихорадочно вычерпывать воду по ветру. Все остальное было забыто: дело шло о жизни и смерти. Медленно-медленно приближался берег и свет в окне постоялого двора. Казалось, прошло много часов, как они отчалили от пристани. Миккель черпал, плотник греб, весла скрипели.
      Еще немного... еще - и они ушли от ветра за мыс. Опасность осталась позади.
      Волны несли лодку к берегу на своих гребнях. Вот и сгорбленная фигурка бабушки Тювесон на пристани. В руке у бабушки качался фонарь.
      А Миккель все черпал. Чуть живой от холода и усталости, он черпал и черпал, словно заведенный, никак не мог остановиться, хотя опасность миновала. Ладонь горела от черпака.
      Что-то жесткое попалось ему в руки. Он даже не сообразил, что именно: пробковый поплавок, чемоданчик, или всего-навсего фонарь? Черный предмет полетел за борт вместе с водой...
      - Да он с ума сошел, этот сорванец! - бушевала бабушка на пристани. - Сказано было остаться, так нет - полез в лодку! Ну, ничего, уж я завтра не поленюсь, схожу в лес за розгой!..
      - Парень молодцом!.. Не кричи, лучше держи конец! прорычал плотник и бросил ей чалку.
      У Миккеля все плыло перед глазами, ноги подкашивались. Плотник Грилле подхватил его и вынес на берег. Миккель ощутил прикосновение бабушкиной руки, увидел ее морщинистое лицо, освещенное фонарем. Они шли рядом к постоялому двору. Бабушка бранилась, но голос ее доносился будто издалека.
      - Вот и полагайся после этого на мальчишек! Предупреждала я тебя или нет?.. Велела на берегу остаться?.. Шевели ногами, так никогда до дому не дойдем! Мокрый, как пес!..
      Боббе встретил их в дверях радостным лаем. Бабушка начала раздевать Миккеля еще в прихожей. И причитала:
      - Белый что мертвец, зубы дробь выбивают... Эх, парень, парень! Ничего, мы тебе молока согреем... Прочь, Боббе, не мешай... Садись вот тут, Миккель, я укутаю тебе ноги одеялом.
      Миккель сел возле плиты. Бабушка дала ему горячего молока с медом. Он выпил и стал оживать.
      - Ну, рассказывай же! И на кого ты только похож!.. вздыхала бабушка.
      Миккель рассказал немного, потом передохнул, потом вспомнил человека, который просил свезти его на берег за сто долларов.
      - Сто долларов, господи! - удивилась бабушка. - Это же громадные деньги. Ты точно слышал - он "доллары" сказал?
      - Не сойти мне с места, - заверил Миккель. - Сначала сказал "тридцать", но нас отнесло, тогда он стал прибавлять помалу. "Двести, - говорит, - если свезете, не замочив штанов". Но тут как налетит ветер...
      - Неужто сняло корабль с мели?.. - прошептала бабушка.
      Миккель кивнул и... поспешно отвернулся, пряча глаза: он припомнил черный предмет, который выронил человек на корабле и который упал прямо в лодку.
      Кажется, некий Миккель Миккельсон выбросил чемоданчик в море, когда черпал как одержимый.
      Он попытался встать, но широкая бабушкина ладонь посадила его обратно:
      - Сиди, сиди! Вот и плотник вернулся.
      В кухню ворвался холодный воздух: плотник Грилле распахнул ногой дверь и появился на пороге - промокший до костей, с сосульками в бороде. Он сбросил сапоги и попросил пить. Да погорячее! Потому - промерз, как собака!
      Сколько он ни плевался и ни говорил, что это кошачье питье, пришлось плотнику, как и Миккелю, довольствоваться горячим молоком. Он выпил молоко большими глотками, выжал мокрую бороду и сказал:
      - Коли пробоин нет, обойдется. Счастливого им плавания!
      - Уж не бриг ли то был? - спросила бабушка.
      - Шхуна, - ответил плотник. - Корпус длинный, крепкий. И надо ведь: нашелся сумасшедший, хотел с палубы вниз прыгать! Десять метров! В шторм!
      Миккель вертелся на стуле, как на сковородке.
      - А в лодке ничего не осталось? - выпалил он наконец.
      - Как же - вода, - ответил плотник. - Я вылил. Да еще фонарь разбитый.
      - Больше ничего? - настаивал Миккель.
      - Ни крошки, - сказал плотник Грилле.
      Согревшись, он пошел наверх, к себе. Миккель слышал, как плотник говорит с черепахой, сбрасывая мокрую одежду. Потом стало тихо.
      Бабушка вышла за дровами. Боббе лежал в своем углу и щелкал блох во сне. Миккель сбросил с ног одеяло и прокрался к окошку. Черно. Даже яблонь не видно, а ведь они у самого окна стоят. Ни корабля, ничего...
      Хотя нет... В сарайчике Симона Тукинга светился огонек. Что было дальше, Миккель, хоть убей, не помнит.
      Глава девятая
      КОРАБЕЛЬНЫЙ ЖУРНАЛ
      Накануне сочельника Симон Тукинг запер свой сарай и пошел через залив на острова. Он нес на спине мешок с корабликами, а в руке держал острую палку, чтобы проверять лед: хоть и крепкий, да кто его знает.
      Миккель и Туа-Туа стояли возле тура на Бранте Клеве и смотрели, как Симон становится все меньше и меньше.
      Туа-Туа была одна дома, когда Миккель подошел к калитке и посвистел. Учитель Эсберг разучивал псалмы на органе, сказал, что вернется поздно; до церкви было десять километров шутка ли, да еще тащить под мышкой шесть толстых книг.
      Туа-Туа взяла из дому хлеба с салом; два ломтя припасла для Миккеля. Но в мороз на воле плохо есть, обветрить губы можно, - так Симон Тукинг говорил. Лучше потерпеть... Миккель бросил на могилу викинга камень и снова стал глядеть на лед.
      Три недели прошло, как ветер снял корабль с мели, а о шхуне и о человеке с американскими долларами ни слуху, ни духу. Может, шхуна была заколдованная? У Миккеля пробежали мурашки по спине. Он глянул на Туа-Туа.
      - Говори: ты умеешь держать язык за зубами? - спросил Миккель.
      Туа-Туа почесала бородавки - они выросли больше прежнего - и удивленно кивнула.
      - Три недели назад на мель наскочил корабль... - начал он.
      - Вон там? - ахнула Туа-Туа. - А я и не...
      - Об этом только мы знаем, - перебил ее Миккель. - Мы с плотником Грилле пошли на выручку, но ветер снял шхуну с мели раньше нас. Никому не скажешь?
      - Ни одной душе!
      - Смотри! - сказал Миккель. - Вдруг это и в самом деле заколдованный корабль? Лучше не болтать зря...
      Туа-Туа даже побледнела: кто знает, что за народ плавает на заколдованных кораблях?
      - А что... оттуда никто не попал на берег?..
      - Я ведь сказал "вдруг", - перебил Миккель. - Может, заколдованный, а может, нет. Здорово он застрял! А потом ветер ка-ак двинет!.. А теперь слушай самое главное.
      - Что? Говори, Миккель!
      Они сели на камни, и Миккель рассказал о человеке, который просил доставить его на берег и уронил свой багаж в лодку.
      - А что он уронил, не знаю, - сказал Миккель. - Исчезла та вещь.
      Странное дело: у него вдруг пропала охота рассказывать дальше.
      - Двести долларов давал? - переспросила Туа-Туа.
      Миккель кивнул и проглотил слюну. В животе у него бурчало.
      - Если бы мы свезли его на берег, были бы богатыми теперь, - ответил Миккель и подумал о бутербродах, которые нехорошо есть на морозе. - Вот бы пробраться в сарай Симона Тукинга? А, Туа-Туа? Оттуда здорово мель видно. У него печка есть, тепло.
      - Ты с ума сошел! - воскликнула Туа-Туа. - И мне к пяти надо дома быть. Кто в чужие дома входит - тех полиция забирает.
      - Дом и сарай - большая разница. Пошли, Туа-Туа! Где у тебя бутерброды?
      - Здесь! - крикнула Туа-Туа ему вдогонку и хлопнула по карману пальто. - Но, Миккель, я бы все равно...
      Однако Миккель был уже далеко внизу и ничего не слышал.
      - Захвати хворосту на растопку, вдруг печка погасла! Я пойду вперед и...
      Ветер унес остальные слова.
      Когда Туа-Туа спустилась следом, он уже приставил доску к стене сарая и влез на нее.
      - На всякий случай, - объяснил он. - Заглянуть в окно, проверить, есть ли кто дома... Пусто. Печка топится. Но замок крепкий, он раньше на церкви висел. Пройдем через пол.
      - Через пол? - удивилась Туа-Туа. - Разве можно?
      - Там две доски оторваны, - сказал Миккель. - И вообще, гвозди не держатся, потому что балки все прогнили.
      Он взял Туа-Туа за руку. Они сбежали на лед и шмыгнули под сарай.
      - Здесь, - показал Миккель. - Симон не стал бы ругаться. Сам же говорил, что нельзя есть на воле в мороз. Подай камень.
      Туа-Туа принесла камень. Миккель отбил доски.
      - А теперь неси два полешка, чтобы было на что стать.
      Туа-Туа принесла полешки. Миккель полез в щель, затем подал руку ей. Темно... В печке тлеют красные угольки.
      - Где-то на столе свеча должна быть, - сказал Миккель. - У меня спички есть. Осторожно, здесь на полу моток бечевки лежит, не запутайся.
      Чиркнула спичка, и в ее неверном свете они рассмотрели каморку Симона Тукинга. У одной стены, в противоположном от печки углу, была койка, покрытая вместо одеяла старыми мешками. Посередине стоял стол, а на нем свеча в бутылке, жестяная кружка и тарелка хамсы.
      Миккель зажег свечу; они увидели три кораблика на полке над кроватью.
      - Если он сейчас вдруг вернется, я умру, - сообщила Туа-Туа.
      - Он вернется весной, - ответил Миккель, - не раньше.
      Они уселись на койку и поделили бутерброды.
      В одной стене было окно в сторону постоялого двора, в другой - круглый иллюминатор с видом на море, но через них проникало мало света. Мйвкель проглотив последний кусок, подошел к иллюминатору, поплевал на руки и протер стекло.
      - Гляди, как здорово видно, - позвал он Туа-Туа. - Вон там мель. Правда, над ней сейчас лед. Они легко отделались.
      Туа-Туа ступала осторожно, потому что пол скрипел под ногами.
      - А вдруг кто-нибудь увидит свет и подумает, что здесь воры! - сказала она.
      - Что ты! - фыркнул Миккель. - Никто же не знает, что Симон ушел. Подумают - это он, и все.
      Он поддел ногой веревку, торчавшую из стены.
      - А это что?
      - Откуда мне знать, - ответила Туа-Туа. - Но я бы...
      - Погоди, - перебил ее Миккель. - К ней что-то привязано.
      Он присел на корточки и вытащил из-за досок какой-то чурбан. От волнения у Туа-Туа засветились веснушки.
      - Дай поглядеть, Миккель... Знаешь, на книгу похоже.
      - С такими корками? - Миккель постучал пальцем. - Ты что?.. Они же деревянные, вон какие толстые! Да Симон и читать-то не умеет.
      - А вот посмотрим! - настаивала Туа-Туа. - Клади на стол... Видишь, листы!
      - И правда, - удивился Миккель. - Ну-ка, подвинься.
      В слабом свете свечи загадочный предмет больше всего напоминал ящичек. Деревянные корки были когда-то синими, но успели посереть от возраста и воды.
      - Должно быть, в море лежала, - сказала Туа-Туа. - Листы совсем слиплись.
      Миккель кивнул. Он открыл первую страницу, придвинул свечу поближе и...
      Туа-Туа видела только, как вздрогнули его плечи. Миккель молчал.
      - Что там, Миккель? - шепнула она. - Что написано?
      Не дожидаясь ответа, Туа-Туа наклонилась и прочла сама по складам размытую надпись: СУДОВОЙ ЖУРНАЛ БРИГА "ТРИ ЛИЛИИ" ЗА 1884 ГОД.
      - Миккель!.. - воскликнула она; у нее перехватило дыхание.
      - Это... это он! - глухо сказал Миккель, не оборачиваясь. - Бриг, на котором отец плавал. Туа-Туа, я ничего не понимаю...
      - Читай дальше, - прошептала Туа-Туа.
      Миккель перевернул страницу.
      - "Воскресенье, двадцать третье октября, - прочел он. Вышли с грузом леса в Эмден. Ветер норд-ост, свежий бриз, дождь..." Он остановился - ком в горле не давал читать.
      - Туа-Туа, - пробормотал Миккель. - Точно... он... "Три лилии". Или мне снится? Может, я сплю?
      - Зато я не сплю, - ответила Туа-Туа. - Листай до конца.
      Миккель торопливо переворачивал страницы; последние листы слиплись особенно сильно.
      - Вот, - остановила его Туа-Туа. - Здесь обрывается.
      Дрожащий палец Миккеля пополз вдоль строчки, голос срывался:
      - "Траверз маяка Дарнерарт..." Это что значит? Увидели маяк, да?
      Туа-Туа нетерпеливо кивнула.
      - А к берегу, видать, подойти не смогли, - продолжал он. - Вот гляди: "Штормовой ветер. Сильная волна. Взяли два рифа на гафеле..."
      Ком заполнил все горло.
      - "Шторм не прекращается..." - читал Миккель. - Маяк Дарнерарт? Это где же, Туа-Туа?
      Туа-Туа покачала головой: она не знала.
      - В Германии, наверное, - решил Миккель. - Они же шли в Эмден, а это в Германии. Гляди-ка: "Шторм усиливается..." И здоровенная клякса. И все. Все, Туа-Туа!..
      Туа-Туа опустила глаза, не зная, что ответить. Вот перед ними книга с огромными деревянными корками, а в ней вся история брига "Три лилии". До кляксы...
      - Ты... Вот увидишь, Миккель, - начала она, - они спаслись.
      Миккель сидел на койке, спрятав лицо в ладони.
      - Нет, Туа-Туа, - сказал он.
      Туа-Туа подумала и вдруг встрепенулась.
      - А как же, как же сюда попала книга?! - торжествующе воскликнула она. - Скажешь, из самой Германии приплыла?
      - Правда! - подхватил Миккель. - Книга! Эх, жаль, Симона нет... Из Германии? Хотя, корки у нее ужас какие толстые и деревянные. Как думаешь, Туа-Туа?
      - Я думаю - они спаслись, - сказала Туа-Туа.
      - В Германии? Значит, по-твоему, он вернется?
      Туа-Туа кивнула.
      - Конечно, Миккель. А теперь мне домой пора. После рождества придем еще. Клади книгу на место. Ой, до чего здесь холодно!
      Она села на пол и свесила ноги в щель. Внизу поблескивал серый лед.
      - Вот увидишь, Миккель, он вернется! - решительно сказала Туа-Туа.
      Миккель сунул книгу на место и задул свечу.
      - Ага, весной вернется, - утешил он сам себя. - И я так думаю. Но мы об этом никому не скажем. Слышишь, Туа-Туа!
      - Никому! - обещала Туа-Туа. - Как думаешь - заметил нас кто-нибудь?
      - Никто! - заверил Миккель.
      На Бранте Клеве, ниже каменного тура, они расстались. Миккель пошел к постоялому двору. Туа-Туа - в деревню.
      Вдруг Миккель обернулся:
      - Ты не забыла, что обещала, Туа-Туа? Никому ни слова.
      - Лопни мои глаза!.. - ответила Туа-Туа.
      Так началось рождество.
      Глава десятая
      ПЛОТНИК БРОСАЕТ ПЕРВУЮ СВЕЧУ
      Рождество бывает только раз в году. В комнате ставят елку, если есть, и объедаются горячей свининой. Достают изпод гнета зельц, подают на стол вяленую треску. Проснешься спозаранок и думаешь: сегодня сочельник, лучший день во всем году.
      Если только вы не живете в заброшенном постоялом дворе в Льюнге, в 1891 году. Потому что тогда ничего этого нет.
      Бабушка Тювесон украсила комнату честь честью, все как положено. Рассыпала по полу ветки можжевельника, смела с подоконника дохлых мух. Пахло рождеством и - немного - свининой. Впрочем, запах свинины доносился сверху, от плотника. Бабушка варила треску.
      Свежая, белая, нежная треска - разве плохо? Кто там мечтает о свининке, да так, что слюнки текут, а?
      Миккель Миккельсон сидел у стола и листал газету восьмимесячной давности. В ней было написано, что в Америке строят корабли длиной в пять километров. Враки, конечно, как и все остальное. Боббе лежал на полу и храпел, уткнув нос в густую шерстку Ульрики. То один, то другой из них дергал головой и щелкал зубами, ловя блох.
      А сверху пахло так вкусно, что прямо хоть ложись и помирай. Защемить, что ли, нос прищепкой? Подумать только, корабль длиной в пять километров!
      Вдруг вся лестница застонала и заскрипела, сообщая, что сверху спускается плотник Грилле. Миккель считал, сколько ступенек ему осталось. Пять, четыре, три, две. Вот он остановился у двери. А теперь стучится.
      - Войдите, - сказала бабушка, затягиваясь трубочкой.
      Дверь открылась, показался плотник. Меховая шапка скрыла весь лоб, и он был похож на лешего.
      - Вот поздравить пришел с праздником, - пробасил плотник Грилле и чихнул от рыбного духа. - Или я ошибаюсь, или у вас в самом деле треска?
      - А чем плохо? - осведомилась бабушка.
      - В будний день сойдет, - согласился плотник. - Но на рождество в рот бы не взял!.. Убирай кастрюлю с плиты, бабуся! Стол уже накрыт!
      Бабушка уронила трубочку, пепел высыпался на половик.
      - Может, поработаете ногами, подниметесь по лестнице? пробурчал плотник, повернулся и исчез во мраке.
      Бабушка Тювесон сняла суп с огня и пошла следом; Миккель - за ней. Войдя в обитель плотника, она остановилась и всплеснула руками.
      - Сомлею... сейчас сомлею! - ахнула бабушка.
      - На здоровье! - буркнул плотник. - Только поешьте сначала. Старухам вредно млеть на пустой желудок! Входите, дует!
      Кастрюли и прочий хлам были свалены в углу, так что можно было пройти к столу, не боясь поломать ноги. А на столе стояла свинина. Вокруг нее на тарелках и в мисках лежал зельц, крупяная колбаса, масло, сыр, маринованная сельдь. В большом бачке - свежий ржаной хлеб из булочной, рядом, в трех бутылках, три свечи. Плотник уже раскачал качалку и раскурил носогрейку.