Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Войны Света и Тени (№1) - Проклятие Деш-Тира

ModernLib.Net / Фэнтези / Вурц Дженни / Проклятие Деш-Тира - Чтение (Весь текст)
Автор: Вурц Дженни
Жанр: Фэнтези
Серия: Войны Света и Тени

 

 


Дженни ВУРЦ

ПРОКЛЯТИЕ ДЕШ-ТИРА

Посвящается Глэдден Шрок

Пусть эта книга станет для нее путеводным светом и ожившей мечтой об альбатросах, живущих меж кабинетных полок. Одного из них я отправила в полет.

«Проклятие Деш-Тира» — начальный роман обширного литературного проекта. Первые шаги в его осуществлении были бы намного труднее, если бы не советы и опыт друзей, щедро отдававших моему детищу свое время. С благодарностью называю имена тех, чьи профессии, увлечения и конструктивные предложения добавили крупицу реальности к насыщенному магией содержанию романа. Это главный редактор Джейн Джонсон, Дэвид Э. Белл, Майк Флорки, Микки Цукер Райхарт, Сьюзен Парнелл, Раймонд Э. Фэйст, Розмари Принс и, конечно же, мой муж Дан Мейтс, без помощи которого груз и масштаб этого проекта попросту раздавили бы меня.

Пролог

Войны Света и Теней сотрясали Этеру на протяжении Третьей эпохи — самого тяжелого, наполненного многочисленными страданиями и испытаниями периода за всю историю континента. Тогда Аритон, именуемый Повелителем Теней, целых пять столетий вел ожесточенные и кровопролитные сражения с Владыкой Света. Согласно церковным канонам, Владыка Света являлся воплощенным божеством, а Повелитель Теней — служителем зла, плетущим зловещую паутину сил тьмы. Храмовые архивы, считающиеся единственными эталонами истины, весьма красноречиво рассказывают об этом.

Но существуют и другие свидетельства, утверждающие прямо противоположное. Как оказалось, Повелителя Теней несправедливо и с определенным умыслом причислили к служителям зла. Если судить по уцелевшим обрывкам рукописей того времени, вся религия Света выглядит мошенничеством, зато об Аритоне в них говорится как о святом и искусном маге.

Поскольку достоверные сведения оказались безнадежно переплетены с легендами и домыслами, мудрецы Седьмой эпохи решили, прибегнув к силе ясновидения, проникнуть в те древние времена и попытаться увидеть события в их истинном свете. Вопреки их ожиданиям выяснилось, что конфликт зародился отнюдь не в Итарре и не в каком-то ином месте континента. Все началось в бескрайних океанских просторах отколовшегося мира Дасен Элюр.

Далее следует описание событий в соответствии с тем, как их увидели мудрецы Седьмой эпохи. Пусть каждый читающий сам решает, что называть добром, а что — злом.


Но лишь на погибель картанских земель

Корабль с леопардом на стяге плыл.

Король-Илессид врагам-Фаленитам

Жестоко за прошлый разбой отомстил.

Строфа из баллады о Дасен Элюре

Глава I

Пленник

Заходящее солнце окрашивало волны за бортом баркаса в кроваво-красный цвет. Куда ни глянь — только океан и ни намека на берег. Баркас, посланный обследовать окрестные воды, удалился от своего корабля на одну лигу, что было предельно допустимым расстоянием. Судно взлетело на гребень волны, и сейчас же с кормы раздался хриплый голос боцмана:

— Греби ровней!

Уставшие и измученные недавним сражением матросы повиновались. Вверх взметнулись четыре пары весел, готовых разрезать покрытую масляными пятнами поверхность воды.

— Справа по борту — люди!

Боцман указал на две фигурки, цеплявшиеся за обугленные обломки рангоутов.

— Определить курс, и поживей.

Один из матросов потянулся за ручным компасом. Едва баркас нырнул в промежуток между волнами, матросы вновь налегли на весла. Лопасти весел вразнобой ударяли по воде, заставляя судно двигаться против ветра.

Боцман уже набрал в легкие воздуха, чтобы выругать матросов за скверную греблю, но удержался. Они устали не меньше его самого, хотя и были закаленными воинами, привыкшими к нескончаемым жестоким сражениям между пиратами Амрота и Картана. Однако недавняя битва сильно отличалась от обычных столкновений. Из семнадцати боевых кораблей семь судов с полной оснасткой стали жертвами единственной вражеской бригантины, на мачте которой дерзко реял флаг с леопардом. Боцман ругнулся себе под нос. Он отгонял непрестанно лезшие в голову мысли о потерях; надо радоваться тому, что амротской флотилии все же удалось одержать победу. Капитаном поверженной бригантины был не кто иной, как Аритон Фаленский, маг, называемый Повелителем Теней.

Баркас взлетел на гребень очередной волны, и жертв кораблекрушения заслонил поднявшийся нос корабля. Боясь потерять их из виду, боцман велел матросу с компасом переместиться на нос судна и постоянно следить за ними, сам же принялся подбадривать гребцов. Баркас лавировал в месиве из обгорелых кусков обшивки и обломков такелажа, превратившихся в коварные рифы. Матросы гребли в полном молчании. Даже когда баркас задел плавающий в воде труп и киль с характерным царапающим звуком проехался по мертвецу, гребцы не перестали работать веслами. Матросы все еще находились под впечатлением того кошмара, который устроил им Аритон с помощью своей магии. Огонь в кромешной рукотворной тьме — ужас тех минут не оставит их до конца жизни.

Баркас поравнялся с уцелевшими в кораблекрушении. Щурясь от нагоняемого ветром едкого дыма, боцман пригляделся к этим людям. Из двоих в сознании находился только один. Побелевшими пальцами он цеплялся за обломок рангоутного дерева. Тело второго матроса безжизненно билось на волнах. Веревки, привязывавшие его к дереву, были наполовину ослаблены, словно его товарищ, видя приближавшуюся помощь, неуклюже пытался их снять.

— Хватайся за весло! — сердито крикнул боцман вражескому матросу. — А твой дружок, поди, ранен?

Человек за бортом поднял бесцветные, остекленевшие глаза, но ничего не сказал. Видно, окоченел от холодной воды и ничего не соображал. Измотанный бессмысленным сражением, боцман раздраженно рявкнул:

— Поднимите его на борт. Второго тоже подберем, если он еще дышит.

Один из матросов зацепил обломок рангоута веслом, удерживая баркас на месте. Остальные перегнулись через баркасную банку, чтобы поднять на борт полузахлебнувшегося человека.

Словно в отместку, тот потянул своих спасителей в морскую пучину.

Ближайшему матросу соленая вода угодила в глаза; почти ничего не видя, он громко вскрикнул, рванулся и схватил спасенного за копну волос. Тот попытался вывернуться, оттолкнул поддерживавший его обломок, скрылся под водой и вновь всплыл на поверхность. В кулаке его блеснула сталь. Взвыв от боли, баркасный матрос разжал руку. Его ладонь была рассечена до кости.

— Эт милосердный, да это же картанец! — крикнул кто-то из моряков.

Матросов охватила ярость. Сгрудившись по левому борту и орудуя веслами, как дубинками, они стали колотить по голове того, кого только что намеревались спасти. Удары сыпались один за другим. У картанца из носа и рта хлынула кровь. После сильного удара в плечо пальцы его разжались, и кинжал исчез под водой. Из уст картанца не вырвалось ни единого слова, и он, вслед за своим оружием, навсегда ушел в морскую пучину.

— За весла! — громко закричал боцман, восстанавливая порядок на баркасе.

Матросы уселись на скамьи, бормоча себе под нос и наблюдая, как волны смывают алые разводы с весел левого борта. У боцмана уже не хватало сил на ругань. Он молча снял с себя шарф и бросил раненому матросу. Потом указал на второго картанца, по-прежнему качавшегося на волнах.

Дым успел несколько рассеяться, и теперь все видели, что этот вражеский пес еще дышит.

— Поднимите его на борт, — распорядился боцман. — Король явно пожелает допросить его, так что будьте поаккуратней.

Матросы, служившие пиратскому королю, редко попадали в плен живыми. После того как картанец ранил их товарища, команда баркаса не торопилась выполнять приказ, хотя и не могла ослушаться. Последнего уцелевшего матроса с картанской бригантины опасливо подняли на борт и уложили ничком на пол баркаса. Боцман с презрением оглядел пленного. Худой, хлипкий, матросская роба вся в заплатах. Сразу видно, мелкая рыбешка. Судя по всему, единственной его ценностью было серебряное кольцо на левой руке. Что ж, сгодится и оно. После долгих часов изнурительного труда матросы заслужили хоть какое-то вознаграждение.

— Это вам, ребята, на выпивку, — пообещал боцман. Он нагнулся, приподнял руку пленника и попытался стянуть кольцо с распухшего от морской воды пальца.

— Да оттяпай ему палец, и дело с концом, — предложил раненый матрос, перевязывая себе руку.

С врагами не церемонятся. Боцман достал такелажный нож. Подняв ладонь пленного, он примостил ее на кормовом сиденье и приготовился отрезать палец. В этот момент баркас сильно качнуло. Лучи заходящего солнца упали на кольцо, и оно вспыхнуло изумрудным сиянием.

Боцман вскрикнул от удивления и отбросил нож, словно тот обжег ему руку. Кольцо, которым он собирался завладеть, было не из серебра, а из белого золота. На камне был вырезан знакомый ненавистный герб с леопардом.

— Чтоб мне провалиться, да это же Фаленит!

Ошеломленный и все еще не верящий произошедшему, боцман распрямился. Он собственными глазами видел, как горела вражеская бригантина, как ее капитан замертво повалился на палубу. Но копна черных волос пленного, вызывающе разметавшихся по днищу баркаса, опровергала виденное. Боцман не заметил, как один из матросов снял со скамьи руку пленника и перевернул картанца на спину.

В предсумеречном свете глазам матросов и боцмана открылись чеканные, будто отлитые в бронзе, острые черты лица и вздернутые брови — характерные признаки рода Фаленитов. Ошибки быть не могло: матросы захватили живьем самого Повелителя Теней!

Матросы в страхе отпрянули. Некоторые осенили себя крестным знамением, а один вытащил кинжал.

— Стойте! — Боцман силою рассудка пытался успокоить собственные напрягшиеся нервы. — Этот чародей сейчас безопасен, иначе мы все были бы уже мертвы. Не забывайте, он попал к нам живым, и за него мы сорвем хороший куш.

Матросы молчали и переминались с ноги на ногу. Кто-то бормотал заклинания против демонов. Еще один моряк потихоньку вытаскивал из ножен кинжал.

Боцман схватил весло и с силой ударил по баркасной банке, рубанув лопастью узкое пространство, разделявшее матросов и пленника.

— Идиоты! Вы, никак, собираетесь плюнуть на удачу, идущую к нам в руки? Если вы его прикончите, мы не получим от короля и медного гроша.

Эти слова урезонили матросов. Аритон Фаленский был незаконнорожденным сыном амротской королевы, которая нарушила обет супружеской верности и сбежала к заклятому врагу королевства, чем навлекла позор на весь Амрот. Голова Аритона, сына короля-пирата, оценивалась в целое состояние; того, кто доставит закованного в цепи пленника в Королевскую Гавань, ожидали титул герцога и немалое богатство. Жадность победила в матросах жажду мести, и они убрали оружие.

Отойдя на корму, боцман начал спешно отдавать приказы. Торопясь успеть, пока фаленитский ублюдок не очнулся, его крепко связали по рукам и ногам, срезав для этого веревки с фалиня. После этого Аритон, Повелитель Теней, наследный принц Картана, связанный, точно теленок на бойне, был доставлен на военный корабль «Брианна». Матросы с баркаса проворно подняли его на ют и сбросили добычу под ноги первого помощника капитана.


Первому помощнику едва исполнилось двадцать. Не отличаясь ни боевой доблестью, ни талантом стратега, свой высокий пост он занял благодаря родительскому богатству и дальним родственным связям с королевской династией. Теперь, когда капитан «Брианны» лежал без сознания, раненный стрелой, а все остальные старшие офицеры погибли в бою, первому помощнику пришлось взять командование кораблем на себя. Помимо этого на его плечи легла ответственность за судьбу трехсот сорока двух оставшихся в живых членов экипажа. «Брианну» сильно потрепало в сражении, и, прежде чем поднимать паруса, следовало основательно починить грот-мачту. Голова первого помощника гудела от мыслей и забот, и до него не сразу дошел смысл слов возбужденного боцмана.

— Аритон Фаленский!

Не веря своим глазам, первый помощник нагнулся над распростертым на палубе телом. Наследный принц Картана был невысокого роста, смуглым от яростного морского солнца и ничем не напоминал своего единоутробного брата — наследного принца Амрота. На лоб налипла прядь мокрых волос. Аритон был одет в вылинявшую, латаную матросскую робу, подпоясанную обыкновенной веревкой. Однако облик простого матроса был обманчив. На камне в его кольце, служившем печаткой, красовался леопард династии Фаленитов — символ принадлежности к королевскому роду.

— Говорю вам, это он, — твердил боцман.

Команда баркаса и все палубные матросы, слышавшие эти слова, подступили к пленнику.

Подталкиваемый со всех сторон взбудораженными матросами, первый помощник быстро вспомнил о своих командирских обязанностях.

— Все по местам, — отрывисто бросил он. — Поднять баркас на борт. Живее!

— Есть, сэр! — откликнулся пристыженный боцман.

Матросы расходились не спеша, то и дело бросая в сторону юта косые взгляды.

Первый помощник остался наедине с пленником. Судьба словно издевалась над ним, добавив к грузу его забот ответственность за дальнейшую участь Аритона Фаленского. На душе у первого помощника стало совсем тяжко. Как удержать в плену человека, способного в доли секунды создать непроглядную тьму и успевшего погубить семь кораблей амротской флотилии? Король Амрота наверняка посчитает, что пленение Аритона стоило этих опустошительных потерь. Но здесь, на палубе «Брианны», заваленной обломками оснастки и трупами погибших, оставшиеся в живых были иного мнения. Матросы жаждали мести за убитых товарищей, ни на секунду не забывая о том, что Аритон — маг и, пока он жив, от него можно ожидать чего угодно.

Решение казалось соблазнительно простым: один удар меча. Однако первый помощник подавил в себе инстинктивное желание убить Аритона. Вместо этого он ткнул принца сапогом в плечо. Голова лежавшего качнулась, и черные волосы, до того не дававшие разглядеть лицо пленника, чуть откинулись. Стал виден острый, как лезвие ножа, профиль; по виску и щеке мага змеилась струйка крови из раны на голове. Шея и подбородок были в ссадинах. Невзирая на свои магические способности, Аритон сейчас не мог помочь себе и нуждался в помощи лекаря. Первый помощник подосадовал, что пиратского ублюдка не настигла мгновенная смерть. Теперь же, сколь трудным ни было бы долгое плавание домой, матросы «Брианны» под угрозой военного суда были обязаны доставить Повелителя Теней живым. Но существовало нечто пострашнее военного суда — королевский гнев. Король Амрота терял всякую выдержку и даже рассудок, когда дело касалось давнего предательства его жены. Если они лишат короля возможности расправиться со своим заклятым врагом, он разделается с ними, не пощадив никого.

— Что будем с ним делать, сэр?

Вопрос задал один из младших офицеров, занявший место убитого штурмана. Его мундир был почти неразличим под густым слоем сажи, перемешанной с кровью.

У старшего помощника от чрезмерного напряжения пересохло в горле, и он судорожно сглотнул.

— Заприте его в рубке.

Офицер сощурил воспаленные глаза.

— Разве это подходящее место для такого опасного пленника? Неужто вы хотите, чтобы он всех нас погубил? Картанский ублюдок хитер и сумеет сбежать оттуда.

— Молчать!

Первый помощник стиснул зубы, понимая, что сейчас слишком много глаз обращено на него. Высказанные опасения были вполне оправданными, но если командир позволит, чтобы ему прекословили на виду у всех, он быстро утратит власть. Нужно любой ценой сохранять порядок.

— Пленник нуждается в помощи лекаря, — твердым тоном произнес первый помощник. — Я позабочусь о том, чтобы его надежно заковали в кандалы.

Офицер пробурчал что-то себе под нос, нагнулся и с легкостью поднял Повелителя Теней.

— Легкий, собака. И не поверишь, что он один укокошил столько наших, — заметил он.

Тщательно скрывая свою боязнь, он медленно двинулся по палубе. Аритон свисал с его плеча, точно рулон ткани. Когда оба скрылись на лестнице, ведущей вниз, к каютам, первый помощник закрыл глаза. До Королевской Гавани было больше двадцати дней ходу — это при попутном ветре и благоприятной погоде. Если они доплывут, не погубив Аритона, а тот не погубит их, то матросы, все до последнего, разбогатеют. Первый помощник был взбудоражен случившимся и, чтобы скрыть собственную неопытность и растерянность, отругал плотника, занятого починкой грот-мачты.


Ночь опустилась раньше, чем на «Брианне» успели починить мачту и поставить паруса. Когда первый помощник приказал сниматься с якоря, небо заволокло облаками, закрывшими звезды. Команды приходилось отдавать боцману, ибо помощник охрип и его голос был совершенно не слышен в перестуке молотков на баке. Смертельно уставшие матросы вяло карабкались по веревочным лестницам на мачту. Ветер относил незакрепленный парус от рей, палубные матросы неуклюже пытались ухватиться за растяжки. Наконец парус под скрип и грохот блоков все же натянулся, и ветер развернул нос судна к востоку. Невозмутимый, словно статуя, рулевой направил «Брианну» в сторону далекого Амрота. Если ветер удержится, корабль придет в родную гавань, отстав от других кораблей флотилии совсем ненамного.

Облегченно вздохнув, первый помощник отпустил на отдых всех, кроме корабельных плотников и шестерых вахтенных матросов под командой боцмана. Затем он приказал зажечь ходовые огни. Вооружившись кремнем и кресалом, юнга поспешил выполнить приказ. Жизнь на «Брианне» вошла в привычное русло. Так продолжалось, пока носовой фонарь вдруг не погас так резко, словно на него дунул сам Даркарон. В считанные секунды корабль погрузился во тьму, непроглядную, словно пустота накануне сотворения мира. Стук плотницких молотков стих, сменившись тревожными криками.

Первый помощник бросился к лестнице. Он не столько сбежал, сколько скатился вниз. Он слышал, как вдребезги разбилось стекло кормового иллюминатора. Оказавшись на нижней палубе, первый помощник толкнул плечом дверь рубки. Со всех сторон его окружала тьма, черная и густая, как чернила писца. Он продвигался на ощупь, спотыкаясь о куски разломанной обшивки. Судя по звукам, доносившимся со стороны разбитого иллюминатора, там шла яростная борьба.

— Задержите его! — приказал первый помощник и в то же мгновение невольно вскрикнул от боли, наткнувшись на угол штурманского стола.

Он попятился назад, споткнулся о чье-то тело, лежащее на полу, и, с трудом удержавшись на ногах, стал пробираться вперед, расталкивая невидимых в темноте людей. Волны шумели, казалось, совсем близко, так что до них можно было дотянуться рукой. Первый помощник с ужасом подумал, что Аритон, должно быть, уже успел наполовину перелезть за ограждение. Едва Повелитель Теней окажется за бортом, он немедленно пустит в ход свои чары, и тогда все усилия отыскать его будут тщетными.

Первый помощник решил во что бы то ни стало помешать этому. Он попытался проложить себе путь в невидимой толпе, но его тут же бесцеремонно отбросили прочь. Кто-то выругался. Что-то преградило доступ ветру, дувшему из разбитого иллюминатора. Врезавшись в чье-то жилистое тело, первый помощник невольно ухватился за одежду своего невидимого противника, все еще влажную от морской воды. Догадавшись, кто ему попался, он изо всех сил вцепился в пленника. Тот извивался, буквально выкручивая ему руки. Первого помощника швырнуло на переборку, и он вскрикнул. Ему казалось, что он пытается удержаться в яростном водовороте. В это мгновение что-то словно тяжелым молотом ударило его по запястью, заставив разжать руку, вдобавок последовал сокрушительный удар в грудь. Первый помощник выпустил пленника и рухнул на пол, придавленный грузным и потным телом.

Борьба продолжалась у него над головой, сопровождаемая сопением и звуками ударов. Неподалеку рвало какого-то матроса, получившего удар в живот. Первый помощник упрямо пытался подняться на ноги. В этой тьме, созданной колдовскими чарами, любой удар наносился наугад. Если руки у Аритона по-прежнему связаны, матросы непременно одолеют его числом и силой. Главное — схватить его так, чтобы он уже не смог вывернуться.

— Ублюдок! — крикнул кто-то.

Аритона били ногами, потом врезали кулаком. Его сопротивление немного ослабло.

Первый помощник умудрился встать и тут, среди суматохи, услышал негромкий, но отчетливый голос Аритона:

— А ну, отпусти, или я спалю тебе пальцы до самых костей!

— Не слушайте его! — крикнул первый помощник, проталкиваясь вперед. — Это пустые угрозы.

В ответ раздался вопль матроса, раненного острым обломком дерева. Доведенный до отчаяния, первый помощник нанес удар в том направлении, откуда слышался голос Аритона. Пальцы больно ударились обо что-то твердое. Может, удар возымел действие, а может, сын пиратского короля просто выбился из сил, но завеса тьмы закачалась и исчезла.

В рубку сквозь разбитый иллюминатор проник с кормы свет фонаря, позолотив осколки стекла и обломки мебели. Трое матросов крепко удерживали обмякшего Аритона. Лица их были мертвенно-белыми. Все трое тяжело дышали, словно гонцы, пробежавшие без остановки добрый десяток лиг. Возле рундука с картами стонал четвертый матрос, зажимая обеими руками голень, из которой хлестала кровь. Справа, у переборки, стоял давешний офицер, красный и хмурый; было видно, как на шее у него под рваным воротничком дергается жилка. Он был старше и опытнее своего юного начальника и потому воздержался от упреков в присутствии матросов. Если никто не верил, что раненый и находящийся в бессознательном состоянии пленник способен устроить подобную бойню, какой смысл говорить теперь о цене беспечности? Это лишь подольет масла в огонь и может привести к непредсказуемым последствиям.

Не дожидаясь, пока к матросам вернется дар речи, первый помощник бросил стонущему:

— Принеси фонарь.

Матрос замолчал, встал и прихрамывая отправился на поиски фонаря. Постепенно оцепенение начало покидать и остальных матросов. Первый помощник указал на угол, свободный от блестящих осколков.

— Положите Фаленита туда. И пусть кто-нибудь сходит за крепкими кандалами.

Матросы молча повиновались. К тому времени, когда Аритона положили в указанном месте, вернулся раненый матрос, неся зажженный фонарь. Желтовато-медный свет отражался в струйках крови, которая текла по щекам и плечу принца. Его рваная рубаха уже успела пропитаться кровью.

— Я ведь предупреждал вас. Рубка — неподходящее место, чтобы держать такого пленника, — тихо высказал свой упрек офицер. — Прикажите, чтобы его перенесли в более надежное помещение.

— Когда мне понадобится ваш совет, я сам его спрошу, — сердито ответил ему первый помощник. — А пока останетесь здесь и будете караулить Фаленита до прихода лекаря. Думаю, он скоро появится.


Однако лекарь все еще был занят извлечением наконечника вражеской стрелы, застрявшей в животе капитана. Офицеру не оставалось ничего иного, как молча ждать. Не желая вызывать новые всплески раздражения, он не сказал своему командиру, что Аритон опасен не только магическими штучками. Одно его присутствие на корабле пугало матросов и могло подтолкнуть к бунту даже самых стойких и рассудительных.

В этот момент один из моряков вскрикнул и отскочил в сторону. Вернувшийся в эту минуту первый помощник увидел, что пленник пришел в себя. Открывшиеся изумрудно-зеленые глаза были устремлены на тех, кто находился в рубке. Острое лицо Фаленита оставалось бесстрастным, хотя наверняка только боль мешала ему повторить представление с тенями. Первый помощник вглядывался в лицо врага, чтобы увидеть хоть какие-то эмоции, но так ничего и не обнаружил.

— Напрасно старался, — наконец сказал первый помощник, чтобы как-то завязать разговор.

В его сознании никак не укладывалось, что у этого ублюдка и их любимого наследного принца одна мать. Его светлость Лизаэр непременно попытался бы завоевать симпатии своих пленителей изящными и остроумными речами, но Аритон Картанский предпочитал молчать. Он глядел в одну точку, а застывшее лицо казалось высеченным из камня. Гнетущую тишину нарушал лишь скрип такелажа и обшивки. Матросы беспокойно переминались с ноги на ногу, пока со стороны лестницы не послышалось характерное бряцание металла. Это возвращался матрос, посланный за кандалами.

— Закрепи их понадежнее, — велел первый помощник, поворачиваясь к двери. — Заклинаю возмездием Даркарона: не спускайте с него глаз. Королю он нужен живым.

С этими словами он удалился, на ходу распорядившись, чтобы плотник отправил кого-нибудь для починки кормового иллюминатора. Не успели матросы собрать нужные для работы инструменты, как «Брианну» вновь окутала непроглядная тьма. Грохот, послышавшийся со стороны кормы, заставил первого помощника вернуться в рубку.

На этот раз завеса рукотворной тьмы исчезла раньше, чем он налетел на штурманский стол. Аритон лежал на полу, придавленный телами стражников. Постепенно матросы пришли в себя и стали беспокойно озираться по сторонам. Им было не до соблюдения уставных отношений; несколько человек что-то сердито бормотали себе под нос.

— Потише!

Первый помощник склонил голову, чтобы выслушать доклад о случившемся.

— Стекло, — объяснил офицер. — Пытался перерезать веревки на запястьях, Даркарон побери этого ублюдка.

Пол возле лежащего Повелителя Теней был залит кровью. Кровь виднелась и на его тонких пальцах. При ближайшем рассмотрении оказалось, что ему почти удалось перерезать веревку.

— Раз так, стяните ему пальцы проволокой.

Не испытывая более к пленнику никакой жалости, первый помощник послал матроса за мотком проволоки.

Вскоре Аритон пришел в себя. Сильные руки матросов подхватили его и поставили на ноги. Он огляделся. Первый помощник подавил в себе отчаянное желание отойти в сторону, чтобы не встречаться взглядом с этими зелеными глазами. Только однажды он видел у человека подобное выражение лица; то был преступник, приговоренный к повешению за изнасилование собственной дочери.

— Жаль, что ты не погиб в бою, — тихо сказал первый помощник.

Аритон вновь не ответил. Этот человек словно обладал каким-то иным разумом, наглухо закрытым для понимания. Свет фонаря разливался по его лицу, по-прежнему остававшемуся бесстрастным. Кровь из пораненных рук продолжала капать на палубу. Первый помощник отвел глаза, испытывая беспокойство и замешательство. Ему почти не приходилось иметь дело с пленными, и он совсем ничего не знал о магии. Повелитель Теней был для него непостижимым, как само море.

— Покажите ему, каким бывает королевское правосудие, — приказал первый помощник, надеясь, что, дав матросам отыграться на пленнике, он несколько успокоит их.

Матросы распластали Аритона на штурманском столе. В их могучих руках он выглядел куклой. Однако даже связанный, Повелитель Теней пытался сопротивляться. Подогреваемые страхом и ненавистью, матросы рады были сполна отплатить Аритону за все свои раны и ссадины, полученные в рубке. Они сорвали с его запястий веревки и связали ему руки кусками ткани, усеянной мелкими осколками стекла. Аритон молча вынес это издевательство.

Первый помощник старался не показывать своего отвращения. Упрямство Повелителя Теней было совершенно бессмысленным и лишь разжигало в матросах жестокость. Если бы этот ублюдок кричал от боли, стонал и вообще вел бы себя как простой смертный, матросы были бы вполне удовлетворены. Однако он продолжал сопротивляться, пока с него не содрали рубаху и матросы не отошли, чтобы разглядеть свою жертву. Грудь Повелителя Теней часто и невысоко вздымалась, кожа была влажной от пота. Значит, этот упрямец отнюдь не был невосприимчивым к грубому обхождению.

— Ростом ублюдок не вышел для чародея!

Наиболее смелые из матросов занесли кулаки над грудной клеткой Аритона.

— Въехать ему пару-другую раз по ребрам — сразу тихим станет.

— Довольно! — рявкнул первый помощник.

Поняв, что матросы вошли в раж и не обращают внимания на его приказы, он поспешил вмешаться. Но путь ему преградил человек в запачканном белом халате.

Лекарь явился сюда, едва успев перевязать раны капитана. Он решительно протиснулся между матросами к лежащему на столе Аритону.

— Оставьте-ка его в покое! — прикрикнул лекарь на матросов. — Сегодня я и так немало шин наложил и костей вправил. Если мне опять придется чинить чьи-то ребра, то я, ей-богу, напьюсь еще до рассвета.

Ворча, матросы отошли от стола. Корабельный лекарь принялся за работу, накладывая повязки с мазями. Фаленский маг вздохнул и наконец-то заговорил.

— Я проклинаю твои руки. Пусть очередная рана, до которой ты дотронешься, покроется червями. Любой новорожденный ребенок, принятый тобой, зачахнет и умрет у тебя в руках, а его мать скончается от кровотечения и никакие снадобья ей не помогут. Хоть раз еще дотронься до меня — и узнаешь такие ужасы, какие тебе и не снились.

Лекарь осенил себя знамением. Он слышал, как бредят раненые, но чтобы они бредили так... Дрожащими руками лекарь продолжал обрабатывать раны, чувствуя, как пленник сопротивляется каждым мускулом своего тела.

— Тебе знакомо отчаяние? — спросил у него Аритон. — Ничего, я познакомлю тебя с ним. Глаза твоего сына-первенца заплывут гноем, которым будут лакомиться мухи, облепившие ему глазницы.

Матросы, отпуская проклятия, с трудом сдерживались, чтобы не вмешаться.

— Закройте рты! — прикрикнул на них лекарь. Закусив губы, он упрямо продолжал перевязывать раны Аритона. Будь у него сыновья, угроза Повелителя Теней могла бы испугать его. Но у корабельного лекаря были только дочери. В противном случае этот незлой человек нарушил бы клятву милосердия и намеренно причинил бы Аритону сильную боль.

— С вашего позволения, я удаляюсь, — сказал он первому помощнику, перевязав последнюю рану. — Я сделал все, что мог.

Помощник кивнул. Теперь Аритону можно было связывать руки проволокой. Едва только первый виток впился ему в кожу, пленник перенес свои проклятия на старшего помощника. Следуя примеру лекаря, первый помощник не позволил себе опуститься до ответных выпадов. Заложив руки за спину, он внешне спокойно выслушивал потоки брани, обращенные в адрес его матери, жены и любовницы. Затем настал черед его самого. Наконец терпение первого помощника иссякло.

— Зря стараешься!

Если Повелитель Теней произносил свои проклятия с холодным спокойствием, то слова первого помощника прозвучали с каким-то истерическим визгом. Смутившись, он попытался умерить пыл.

— Проклиная меня и моих близких, ты вряд ли изменишь свою участь. Зачем ты усложняешь себе жизнь? После такого с тобой просто невозможно обращаться по-человечески.

— Иди-ка позабавься со своей сестренкой, — отозвался Аритон.

Первый помощник побагровел. Понимая, что дальнейшие разговоры с пленником бесполезны, он велел матросам:

— Вгоните этому мерзавцу кляп в рот. Когда закончите связывать ему руки, заприте в парусном трюме и приставьте охрану.

Матросы стянули проволокой запястья Аритона. Первый помощник с тревогой наблюдал за доведенными до отчаяния людьми. Его положение было не менее отчаянным: опасность подстерегала его с обеих сторон. Одно опрометчивое действие или слово — и на «Брианне» вспыхнет бунт. Но еще большую угрозу представлял щуплый Повелитель Теней, способный своими иллюзиями навлечь чудовищные разрушения. Для обуздания Аритона годились любые способы. Первый помощник потер кулаками воспаленные, слезящиеся глаза. Поразмыслив, он понял, что ему остается только снова прибегнуть к помощи лекаря «Брианны».


Первый помощник явился в корабельный лазарет, даже не вздумав постучать.

— Вы можете приготовить снадобье, способное держать человека в одурманенном состоянии?

Рассерженный тем, что его оторвали от дела, лекарь неохотно ответил:

— У меня есть лишь одна трава, настой которой уменьшает боль. Если увеличить порцию, можно замутить человеку разум, но это небезопасно. К снадобью привыкают, и через какое-то время тот, кому его давали, уже не сможет без этого зелья.

Последствия первого помощника не волновали.

— Напоите вашим зельем пленника, и как можно быстрее.

Лекарь оторвался от больного, которому перевязывал рану, и с тревогой взглянул на командира. Но первый помощник не дал ему возразить.

— Я не призываю вас нарушать клятву милосердия. Если вам так надо, можете возложить всю вину на меня, но я не хочу, чтобы из-за какого-то фаленитского ублюдка на корабле вспыхнул бунт. Нам бы только доставить Аритона в королевские застенки, и тогда никто не сможет упрекнуть нас в том, что мы не выполнили свой долг.

На лице первого помощника читался неподдельный страх. Лекарь подозвал подручного и велел ему закончить перевязку. Затем без излишней спешки стал разглядывать содержимое полки со снадобьями.

— А если у него повредится разум, кто будет держать ответ?

Первый помощник судорожно втянул в себя воздух.

— Даркарон-мститель! Если наши матросы взбесятся и перережут этому ублюдку глотку, нам всем несдобровать. Не пощадят даже юнгу. А у Аритона достанет безумия побудить их к расправе над ним. Ну какое еще средство есть у меня, чтобы предотвратить беду?

Лекарь долго гремел баночками с лекарствами, наконец выбрал одну из них, нацепил очки, чтобы прочесть этикетку, и заявил:

— До Королевской Гавани — двадцать дней ходу, и то если повезет с погодой. Невозможно одурманить человека на такой срок без риска свести его с ума. Я где-то читал, что магов специально обучают разлагать некоторые яды. Чтобы он не устроил новый трюк, ему придется давать предельно допустимые порции.

— Тогда мы идем к Южному острову.

Вдохновленный спасительным решением, первый помощник отер пот со лба.

— Наследный принц сейчас как раз там, поскольку ухаживает за дочкой тамошнего графа. Даже если не будет попутного ветра, мы окажемся там через пять дней. Вы пока будете поить Аритона зельем, а потом пусть его высочество берет на себя заботу о препровождении этого ублюдка, своего братца, к королю.

Лекарь вздохнул, вынужденный подчиниться. Пять дней под действием этого снадобья, конечно, не доставят Аритону приятных ощущений, но и не причинят непоправимого вреда. Вручить наследника короля-пирата заботам принца Лизаэра виделось ему самым мудрым решением. Врожденный дар принца повелевать светом был равным по силе магии теней, а его решения и приговоры даже в делах, касавшихся кровавой вражды, отличались редкой честностью и справедливостью.


Наследный принц

Двор в графском замке, отведенный для боевых состязаний, был ярко залит солнцем. Оттуда доносился стук и звон мечей. Услыхав эти звуки, гонец, отправленный в замок из гавани, сменил бег на шаг. Лизаэр, наследный принц Амрота, довольно часто гостил на Южном острове, и даже слуги знали: если его высочество избрал для состязаний стальное оружие, никому не позволено нарушать ход поединка. Поэтому гонец остановился в тени галереи. Он терпеливо ждал, хотя доставленные им новости были исключительно важными и задержка с их передачей могла ему дорого обойтись.

Принц, однако, сразу же заметил появление гонца. Продолжая отражать удары противника, он встряхнул головой, отбросив со лба прядь золотистых волос, и дружески подмигнул прибывшему. Это секундная невнимательность оказалась на руку его противнику; тот сделал новый выпад и сумел выбить оружие из руки принца. Королевский меч описал в воздухе сверкающую дугу и упал, взметнув фонтанчик песчаных брызг.

Стройный, ладно сложенный принц, великодушно улыбаясь, поднял обе руки. Кинжал, который он все еще сжимал в левой руке, полетел на песок и упал рядом с мечом.

— Это тебе в награду. Насколько понимаю, ты выиграл пари, заключенное со своей женой, да благословит Эт наследника, которого она носит, — сказал Лизаэр.

Победа была полной неожиданностью для темноволосого вельможи, и тот изумленно взирал на принца.

— Ваше высочество, даже самому Дейлиону-судьбоносцу неведомы такие подробности о моей семье. Кто вам рассказал?

Принц вновь рассмеялся.

— О чем? О вашем пари или вашем будущем ребенке?

Лизаэр поправил шнуровку на своей рубашке и направился к поджидавшему его гонцу.

Вельможа подозрительно покосился на меч и вонзившийся в песок кинжал, лезвие которого все еще подрагивало.

— Вы намеренно поддались мне, будь я проклят, если это не так, — пробормотал он.

Лизаэр, старший сын амротского короля, замер на месте. Его синие глаза удивленно распахнулись.

— Ты так думаешь? В таком случае, я куплю для твоей жены жемчужину, и завтра мы снова сразимся. Проигравший будет платить за ее огранку.

Продолжая улыбаться, принц обратился к гонцу:

— Какие вести ты принес?

Гонец в мундире с гербом графа поклонился и взглядом указал на слугу, стоявшего неподалеку.

— Эти вести только для ваших ушей, ваше высочество.

Принц велел слуге подобрать брошенное оружие, а сам ступил в тень под аркой, и его лицо сразу же сделалось серьезным.

— Не иначе моя тетушка свалилась с кровати и скончалась, бедняжка?

Шутка была довольно грубой, но принц произнес ее с неподражаемым изяществом. Гонец облегченно вздохнул.

— С вашей тетушкой все в порядке. Меня послал к вам первый помощник капитана «Брианны» — боевого корабля его величества. Он велел сообщить вам, что у них в трюме находится захваченный в плен Аритон Фаленский — сын пиратского короля.

Лизаэр остановился как вкопанный. Лицо его, раскрасневшееся от поединка, мигом побелело. Он стиснул кулаки, отчего те тоже сделались белыми.

— Живой, — тихо произнес принц.

Кровавая вражда между Амротом и пиратами Картана длилась на протяжении жизни семи поколений, но такое случилось впервые. Лизаэр старался подавить вспыхнувшее ликование. С самого раннего детства, сколько он себя помнил, эта безжалостная война приносила горе и страдания. Еще до его появления на свет, во время очередного столкновения, погибла первая королева — одна из дочерей человека, имя которого никто в ближайшем окружении короля не осмеливался упоминать. Вся жизнь Лизаэра при дворе протекала под страхом вспышек отцовского гнева, и этот гнев неизменно был связан с династией Фаленитов. Сейчас принц старался побороть в себе инстинктивную ненависть, закипевшую в нем при упоминании имени Аритона. Пленник на борту «Брианны» был его единоутробным братом. Но являлся ли Аритон преступником, заслуживающим жестокого обращения и смерти, которой наверняка потребует для него амротский король, охваченный жаждой мести? Любой благородный человек не имел права огульно обвинять и ненавидеть всех Фаленитов.

Гонец, наблюдавший за Лизаэром, весь сжался, боясь даже дышать. Почувствовав его состояние, принц отбросил мрачные мысли и ободряюще похлопал посланца по плечу.

— Можешь не волноваться. Окончательно решать судьбу незаконного сына моей матери будет лишь королевское правосудие. Старший помощник «Брианны» поступил правильно, причалив здесь и сообщив мне о пленнике.

Гонец с облегчением поклонился.

— Ступай на кухню, там тебя накормят и дадут чего-нибудь выпить, — велел ему принц. — Я отправлю на «Брианну» пажа из своей свиты, чтобы сообщить о моем желании немедленно видеть пленника.

Гонец, не ожидавший, что с ним обойдутся столь благосклонно (часто бывало, что за неприятные вести отыгрывались на тех, кто их приносил), снова поклонился и поспешил исчезнуть. Принц остался стоять в галерее, и выражение его лица удивило недавнего противника.

— Что-нибудь случилось, ваше высочество?

Эти слова заставили наследного принца Амротского очнуться.

— Неприятности, — коротко ответил он и досадливо оглядел свое запыленное, пропахшее потом одеяние.

Стремясь угодить принцу, темноволосый вельможа поманил пальцем слугу, ждавшего с мечами в руках.

— Пошли за камердинером его высочества.

— А заодно и за начальником графской стражи, — быстро добавил Лизаэр. — Проводишь его прямо в мои покои. Если будет ворчать из-за спешки, скажи ему без обиняков, что я не поскуплюсь на выпивку.


Щелкнул замок. Тут же послышалась яростная брань. Первый помощник распахнул тяжелую деревянную дверь. Он повесил принесенный фонарь на гвоздь, торчащий в потолочной балке, затем пропустил вперед принца Лизаэра, в одеждах из золотистого шелка и парчи, украшенных сапфирами — свидетельстве принадлежности к королевскому роду.

В парусном трюме было душно от полуденной жары. Пахло плесенью и сыростью. Хотя «Брианна» стояла на якоре, верхняя воздушная решетка была наглухо задраена, словно в шторм. Фонарь отбрасывал длинные звездчатые тени, качавшиеся в такт волнам.

Взбудораженный до предела, первый помощник махнул рукой в сторону дальнего темного угла.

— Там, ваше высочество. Будьте осторожны; он только что очнулся и потому опасен.

Лизаэр шагнул вперед, отчего сверкнули сапфиры на его одежде.

— Оставь нас, — тихо сказал он первому помощнику. Когда дверь со скрипом закрылась, Лизаэр усилием воли подавил охватившее его волнение и стал ждать, пока глаза привыкнут к тусклому освещению.

В колеблющемся свете фонаря принц разглядел Аритона Фаленского, который сидел, прислонившись к сложенной штабелем парусине. Он явно не притрагивался к лежащим рядом сухарям, кружка с водой также была нетронута. Распухшая челюсть лишь подчеркивала острые черты его надменного лица, столь схожего с лицом отца. Глаза Аритона были устремлены в одну точку, и в них полыхала ярость.

При одном взгляде на брата у Лизаэра все внутри похолодело. Полумрак мешал принцу разглядеть пленника, и он снял фонарь с гвоздя. Теперь свет безжалостно обнажил то, что прежде оставалось скрытым. Оказывается, незаконный сын королевы был невысокого роста, и это сильно удивило Лизаэра. Однако тело его было упругим и жилистым, как у дикой кошки. Кожа на лодыжках и запястьях была стерта кандалами; помимо оков руки Аритона стягивала проволока, на которой запеклась кровь. Лизаэра обожгла жалость к пленнику. Да, он слышал рассказ первого помощника и вполне понимал страх матросов. Но разве им было мало кандалов и цепей? Проволока воспринималась принцем как символ бессмысленной жестокости.

Потрясенный Лизаэр повесил фонарь обратно на гвоздь. Он уже собирался позвать сюда боцмана, матросов, кого-нибудь из корабельного начальства и приказать освободить руки Аритона от проволоки, но тут пленник заговорил.

— Вот и свиделись. Добро пожаловать, брат.

Наследный принц не обратил внимания на язвительность его тона. Кровавая вражда способна продолжаться лишь до тех пор, пока у обеих сторон сохраняется желание враждовать.

— Если ты своим колдовством окутал тьмой и погубил команды семи кораблей, никакое родство не спасет тебя от суда. Никакие причины не оправдают убийство несчастных матросов.

— Которые плавали на королевских военных кораблях, — ответил, выпрямляясь, Аритон. Звякнули цепи, разбудив звонкое эхо. — Попроси меня показать человека, которого не в чем обвинить, и я покажу тебе мертвеца.

Чтобы скрыть дрожь омерзения, Лизаэр отошел и уперся плечами в запертую дверь. Увы, первый помощник ничего не преувеличил, чтобы оправдать суровость своих действий. Наследный принц молча глядел на лицо брата, все человеческие проявления которого были погребены под толстым слоем неуправляемой злобы.

— «Убей меня, и стану я беспомощней младенца», — процитировал Аритон, сопроводив свои слова презрительной улыбкой. — Или боишься замараться?

Наследный принц стиснул зубы, удивляясь, сколько ненависти могут вызвать в нем всего несколько слов.

Аритон действовал на него, как соль, посыпанная на рану, особенно его нарочито высокопарная манера речи, с которой он произносил отнюдь не высокопарные слова.

— Клянусь сгнившими костями нашей мамаши, на тебе столько кружев и драгоценностей, что в глазах рябит! Смотри-ка, еще и меч! Ты его прицепил для пущей важности?

— Ты меня не заденешь своими насмешками и ничего не добьешься. — Лизаэр решил выяснить, чем вызвано подобное поведение пленника, и изо всех сил сдерживался. — Разве что ужасной смерти, какую и псу не пожелаешь.

— Ну да, а ты великодушно предлагаешь мне собачью жизнь, — огрызнулся в ответ Аритон.

Неожиданно он дернулся и связанными проволокой пальцами ударил по кружке с водой. Дешевая посудина загремела по полу, оставляя за собой цепочку маленьких лужиц.

— Предпочитаю не лакать из миски. Говоришь, задевать тебя? Помилуй, я еще и не начинал.

Глаза Аритона сузились в щелочки. Невидимая магическая игла пронзила сознание Лизаэра. Наследный принц спохватился слишком поздно. Достаточно ему было на одно мгновение ослабить бдительность, как Повелитель Теней сокрушил его защитный барьер. Аритон словно раскаленным прутом стремительно прошелся по сознанию Лизаэра, моментально прочитав, перетасовав и отбросив все благородные намерения, побуждавшие наследного принца к справедливости и состраданию. Понятия чести для Фаленита не существовало. Он пролез в сокровеннейшие уголки памяти своего брата и в конце концов добрался до одного воспоминания раннего детства. Теперь в связанных руках Аритона появилось оружие...


Трехлетнего Лизаэра было невозможно уложить спать. В тот день он сверх всякой меры переел сластей и пришел в неописуемое возбуждение от торжеств в честь собственного дня рождения. Он без устали бегал, кувыркался на ковре и заливисто хохотал.

— Хочу к маме! — кричал он своему камердинеру, выглядевшему куда более усталым и измученным, чем обычно.

Целый день камердинеру пришлось сносить проделки своенравного и непоседливого малыша, что явилось тяжким испытанием для его достоинства.

Королевской няньке удалось оторвать ребенка от пола. Хотя она и привыкла управляться с малышами, с Лизаэром справиться оказалось непросто: он вьюном извивался у нее в руках, отчего его ночная рубашка плотно обмоталась вокруг его шеи.

— Хватит шалить! — прикрикнула на принца нянька. — Только еще не хватает, чтобы вы задохнулись!

Лизаэр звонко смеялся.

— Хочу к маме! — повторил он.

Рассерженная нянька расправила на принце ночную рубашку.

— Если я исполню ваше желание, вы обещаете, что лишь поцелуете маму и пожелаете ей спокойной ночи, а потом немедленно вернетесь, ляжете в кровать и будете лежать с закрытыми глазками, пока не заснете?

Малыш улыбнулся своей удивительной улыбкой, заставлявшей таять сердца всех, кто его окружал.

— Обещаю, — пролепетал он.

— Помните, принц никогда не нарушает данного им слова, — предупредила его нянька.

Маленький Лизаэр серьезно кивнул в ответ.

— Вот и посмотрим, как вы умеете держать слово.

Нянька пригладила его золотистые волосы, затем передала принца в руки терпеливого камердинера.

— Отведите его к маме. Он у нас хороший мальчик. Сегодня — день его рождения, и королева не станет возражать.

Пока спускались по лестнице, Лизаэр болтал без умолку. Невзирая на почтенный возраст, камердинер сохранил острый слух. Однако к тому времени, когда они добрались до королевских покоев, в ушах у него звенело, к тому же в руках извивался восторженный принц, предвкушавший встречу с матерью. Неудивительно, что предупреждения караульных камердинер просто не расслышал.

Он отодвинул расшитый занавес и с Лизаэром на руках вошел в приемную королевы Талеры. Камердинера насторожило, что в такой час здесь было непривычно пусто. Обычно комната ярко освещалась. Сейчас же были зажжены лишь несколько свечей, тускло озарявших мебель и шпалеры, украшенные драгоценными камнями. Камердинер в нерешительности остановился и машинально опустил принца на пол. Он понял, что они явились сюда не вовремя, но Лизаэр был еще слишком мал и не разбирался в подобных тонкостях. Вырвав свою ручонку из руки камердинера, малыш бросился вперед.

Едва Лизаэр пересек порог материнских покоев, даже своим детским умом он понял, что обстановка там далеко не праздничная. Рядом с матерью сидел его отец, и оба были чем-то рассержены.

— Ты не сделаешь моего ребенка орудием в своей вражде с Фаленитами, — произнесла королева.

Лизаэр еще ни разу не слышал, чтобы его мать говорила таким сердитым и резким тоном. Босые ноги принца ступали бесшумно, а полумрак делал его присутствие незаметным. Остававшийся в приемной камердинер не осмеливался вмешаться, ибо тогда королевский гнев неминуемо обрушился бы на него. Обхватив седую голову руками, он молился о том, чтобы у малолетнего принца хватило догадливости уйти из материнских покоев.

Увы, Лизаэр был все же слишком мал и не умел рассуждать по-взрослому. Вдобавок он перепугался и потому замер в своем углу. Королева продолжала, и ее раувенский выговор придавал особую силу словам.

— Дар нашего сына — не оружие. Неужели ты осмелишься втянуть и его в это? Только попробуй, и клянусь Этом, больше детей от меня ты не получишь.

Лизаэр нахмурился, пытаясь понять смысл ее слов. Он понимал, что речь идет о нем и о его умении зажигать в воздухе сияющие огни, стоило ему лишь захотеть или представить себе солнце.

Король резко встал с кресла. Его тень мелькнула по стенам, словно хищная птица, когда он наклонился и схватил королеву за руки.

— Запомни: если ты посмеешь мне мешать, я заставлю тебя рожать без перерыва. Вини своего отца за то, что поскупился щедрее наделить тебя этим даром. Магия и дети оказались никудышным сочетанием.

Королева вырвала руки, зазвенев браслетами. Локтем она угодила в стоящий сбоку столик и опрокинула хрустальную вазу. На ковер посыпались осколки вперемешку с засахаренными орехами. Лизаэр всхлипнул. Родители по-прежнему не подозревали о его присутствии. Малышу захотелось убежать, но камердинер куда-то пропал, а идти один он боялся.

— Хватит юлить, ведьма! Мне надоели твои отговорки. Я овладею тобой прямо сейчас, и так будет повторяться каждую ночь, пока ты не зачнешь обещанного мне Повелителя Теней.

Король навалился на свою жену. Зловеще блеснули драгоценные камни на рукавах его камзола. Королева сопротивлялась. Он грубо притиснул ее к себе, шелковое платье Талеры треснуло со странным звуком, похожим на крик загнанного зверька, обнажив изящную спину королевы.

Король расхохотался.

— Фалениты будут со дна морского проклинать твоих милых, наделенных необыкновенным даром детей.

Королева продолжала отбиваться. Алмазные заколки выпали из ее светлых волос, и золотистые пряди оказались дополнительной помехой для грубых мужниных пальцев. Даже издали Лизаэр видел слезы на глазах матери, однако голос ее оставался ровным и уверенным.

— Возьмешь меня силой — камни Раувенской башни будут мне свидетелями: я отплачу тебе той же монетой. Часть моего приданого я отдам Фаленитам, и пусть тогда Илессиды пожинают горе и страдания!

— Ты, никак, вздумала мне угрожать? Клянусь Даркароном, ты об этом пожалеешь!

Король ударил жену. Потеряв равновесие, королева упала на стол, зацепив спиною скатерть и опрокинув графин с вином. Темно-красная жидкость, словно кровь, заструилась по белому полотну.

Потрясенный отцовской жестокостью, Лизаэр не выдержал и закричал:

— Не смей бить маму!

Опешивший король обернулся и увидел в дверях сына. Он недовольно поморщился.

— Прочь отсюда!

— Нет! — Королева выпрямилась и протянула к сыну дрожащие руки. — Лизаэр, маленький мой, иди ко мне.

Перепуганный малыш опрометью бросился к матери и уткнулся лицом в ее колени. Он чувствовал, как, пытаясь его успокоить, мать все еще дрожала. Складки материнского платья мешали ему расслышать слова, произнесенные королем. Потом король ушел, громко хлопнув дверью. Королева взяла сына на руки и стала гладить его волосы, такие же золотистые и блестящие, как ее собственные.

Она поцеловала Лизаэра.

— Не бойся, мой маленький. Все будет хорошо.

Но Лизаэр знал, что мать лжет. Той же ночью Талера навсегда покинула Амрот...


Что-то слегка звякнуло, словно треснул хрустальный бокал, и Лизаэр вновь оказался в душном полутемном трюме. Лицо его было мокрым от слез. Мать предала его, и воспоминание о той детской боли всколыхнуло в нем волну ярости. Лизаэр словно забыл, что прошло уже двадцать лет. Давнишние страдания пробили брешь в его сознании. Туда-то Аритон Фаленский и направил новую тень.

Грязный пол трюма исчез, и Лизаэр увидел шевелящиеся шелковые простыни, а под ними — две слившиеся в объятии человеческие фигуры. Принцу стало трудно дышать; в горле встал ком. Темноволосый мужчина, тело которого покрывали боевые шрамы, был, конечно же, Аваром Фаленским. Рядом с ним, в сиянии золотистых волос, лежала Талера, королева Амрота. Лицо ее светилось радостью.

Аритон стремительно покинул сознание принца. Ухмыляясь, он кивнул в сторону лежащей пары:

— Может, тебе показать и все остальное?

Пальцы Лизаэра обхватили рукоять меча. Мать и ее ненавистный возлюбленный качнулись, словно пламя задуваемых свечей, и пропали. В довершение всего Лизаэр заметил усмешку на бесстыдном лице Аритона. Ослепленный гневом, наследный принц вдруг увидел в брате все черты его отца-прелюбодея. Выхватив меч, он плашмя ударил им Аритона по голове. Фонарь качнулся, и по стенам душного трюма заметались причудливые тени.

Удар опрокинул полусидящего Фаленита. Проволока, связывавшая его пальцы, чиркнула по кипе парусины, и он повалился на пол. Обмякший, точно марионетка, у которой обрезали нити, Аритон лежал на боку, изо рта его вытекала струйка крови.

— Какой великолепный удар, — произнес Аритон, хрипло, с присвистом втягивая воздух. — Но почему бы не нанести его острием?

Однако в его голосе уже не было прежнего язвительно-циничного оттенка.

Секундное помутнение окончилось, и к Лизаэру вернулся разум. Наследному принцу стало нестерпимо стыдно. За всю свою жизнь он ни разу не ударил беспомощного человека. Содеянное отозвалось в нем душевной болью. Тяжело дыша, он отвел занесенный над врагом меч.

— Хочешь, чтобы я тебя убил? — спросил Лизаэр.

Досадуя на дрожь в руке, принц опустил меч.

— Эт свидетель, такого удовольствия я тебе не доставлю. Пусть неукротимая страсть к отмщению, присущая твоему отцу, падет на голову другого, но не на мою.

Лизаэр наискось ударил мечом по двери. Когда замер последний отзвук удара, Аритон вздрогнул и закрыл глаза. По телу его пробежала судорога, на какое-то мгновение он утратил контроль над собой, и Лизаэру открылись бездны горя и отчаяния, владевшие сыном пиратского короля. Потом лицо Аритона вновь превратилось в маску безразличия, и он произнес:

— Я был первым помощником на «Сариате». Бригантиной командовал мой отец.

Наследный принц Амрота задохнулся, пронзенный внезапным осознанием. Значит, первоначальная запись в вахтенном журнале «Брианны» оказалась правильной, и капитан «Сариата» действительно сгорел вместе с бригантиной. Итак, пиратский король Картана был мертв, а здесь, на грязном полу трюма, лежал, умоляя о смерти, его единственный сын, последний из династии Фаленитов.

От Аритона не ускользнула перемена в настроении единоутробного брата. Он приподнялся на локте и заговорил неожиданно горячо:

— Одолжи мне твой кинжал. Обещаю тебе как принц принцу: вражда между Фаленитами и Илессидами прекратится навсегда. Больше причин для кровопролития уже не будет.

— Не могу.

Лизаэр взглянул на израненное лицо пленника и уже мягче добавил:

— Если ты умрешь, отец прикажет казнить всю команду «Брианны».

Аритон ответил с привычной язвительностью:

— Ты так милосерден! Не забудь только назвать количество золота, которое их ожидает, если они доставят меня живым.

Во вспыхнувших зеленых глазах отразился свет фонаря.

— Заботишься о том, чтобы я попал в руки твоего отца? Еще бы, в руках короля Амрота я превращусь в игрушку для пыток, стану мишенью для ненависти, порожденной нашей матерью, моим отцом и семью поколениями моряков, промышлявших пиратством.

Аритон опустил глаза.

— Прошу тебя, не дай мне оказаться в этой роли. Позволь мне лишить себя жизни. Это избавит от дальнейшего позора и меня, и твою семью.

Бесхитростность просьбы пленника подействовала на наследного принца, словно удар. У него перехватило дыхание, и он не мог произнести ни слова. Лизаэр молча поднял с пола меч и поспешно убрал его в ножны. Его приход сюда вдруг показался наследному принцу жалкой мишурой, бессмыслицей, игрой надменного и лицемерного комедианта. Не доверяя своим чувствам, Лизаэр быстро вышел из трюма и захлопнул дверь. Короткий миг безумия едва не толкнул его на убийство; чтобы прекратить страдания преступника, он был готов пожертвовать несколькими сотнями жизней преданных королю матросов. Наследный принц Амрота трясущимися руками схватился за перила лестницы, ведущей наверх.

— Дейлион-судьбоносец мне судья, но ты заслуживаешь того, что получил, — пробормотал Лизаэр, оглянувшись на закрытую дверь парусного трюма.

— Ваша светлость, все в порядке? — спросил первый помощник «Брианны».

Оказалось, что он стоял здесь на страже, но поскольку фонарь остался в парусном трюме, Лизаэр не заметил его присутствия.

Наследный принц замер от удивления. Он считал, что за дверью не было никого, и отнюдь не обрадовался предупредительности первого помощника.

— Все в порядке, — коротко ответил Лизаэр. Первый помощник хорошо знал придворный этикет и потому воздержался от дальнейших расспросов. Он молча принес оставленный принцем фонарь и сосредоточенно запер на все засовы дверь трюма.

Лизаэр поспешно поднялся наверх, морщась от запаха собственного пропотевшего одеяния. Видения, порожденные магией Фаленита, продолжали жечь его. Встреча с единоутробным братом поколебала его горделивую самоуверенность. Хуже того, он по-прежнему испытывал к Аритону жалость. Тот был прав: встреча с королем Амрота сулила ему мучительную смерть. Впервые в жизни Лизаэр по-настоящему понял безграничную ненависть своего отца к Фаленитам; для него все они были дьявольским отродьем.

Чувствуя, что первый помощник по-прежнему ждет распоряжений, принц решительно провел рукой по волосам.

— Говорю тебе, на мне нет ни единой царапины, — повторил он, подумав: «Хорошо, что хотя бы голос перестал дрожать». — Пошли лекаря вниз. Пусть постоянно держит пленника в дурмане. Таков мой приказ. И еще: «Брианна», не дожидаясь отлива, должна сняться с якоря и взять курс на Королевскую Гавань.

Первый помощник поднял на принца испуганные глаза.

— Ваше высочество, это снадобье небезопасно. Увеличенные порции могут лишить пленника разума.

Синие глаза принца холодно блеснули, подобно сапфирам на его костюме.

— Думаешь, я этого не знаю? По сравнению с судом и приговором, ожидающим Фаленита, безумие явится для него благом. Пусть это облегчит ему исчезновение под Колесом Судьбы. Ведь он, по правде говоря, — последний из Фаленитов.

Первый помощник удивленно взглянул на Лизаэра.

— Значит, пиратский король погиб?

Лизаэр кивнул.

— Это должно очень обрадовать моего отца. Если лекарь боится королевского гнева, скажи ему и всем на корабле, что я поплыву вместе с вами и в случае чего вступлюсь за вас.


Ясновидец

Неясный свет утра проник под своды Раувенской башни, еще резче очертив обеспокоенное лицо верховного мага. Тот перестал расхаживать взад-вперед, и его усталые глаза обратились на сидящего на полу ясновидца. Однако тот все еще находился в забытьи, не выказывая признаков возвращающегося сознания. Лицо сидящего оставалось отрешенным. Его сложенные худые руки по-прежнему покоились поверх складок мантии, и их положение со вчерашнего вечера ничуть не изменилось.

Верховный маг старался подавить нараставшее нетерпение. Он силился разглядеть хоть какой-то намек на содержание образов, предстающих перед опытным и одаренным ясновидцем. Каковы они? Зловещие или, наоборот, благоприятные?

— Что случилось с моим внуком?

Слова сорвались с губ верховного мага раньше, чем он сообразил, что говорит вслух. Однако его тревога не оставляла места для сожалений. Высохший старый маг затаил дыхание, ожидая ответа.

Ясновидец открыл свои отрешенные глаза. Он один из немногих знал, как горячо этот старик, которому изменила привычная выдержка, любил своего внука — незаконного сына его дочери. Тщательно подбирая каждое слово, ясновидец ответил:

— Я вижу некое место, находящееся в непрестанном движении, но без света. Там пахнет холстами, сыростью и плесенью.

Между тем ясновидец ни словом не обмолвился о боли, голоде и жажде, испытываемых внуком мага. Зачем огорчать старика, когда положение Аритона оставалось неизменным, если не считать недолгого пребывания рядом с ним принца — сына Амротского короля?

Прорицатель снова закрыл глаза. Какими словами мог бы поведать он престарелому магу, что его любимый внук пытался покончить с собой? Есть ли фразы, способные преуменьшить отчаяние, толкнувшее Аритона на подобный шаг? Какими словами расскажешь о короле, чья слепая ненависть к изменившей ему жене может вскоре обрушиться на ее беззащитного сына?

Ясновидец не любил сообщать печальные новости, не приправив их чем-либо обнадеживающим. Он вновь погрузился в забытье, вынужденный разделять ужасную участь Аритона до тех пор, пока не отыщет хоть крупицу света, способную немного развеять горе деда. Далеко от океанских просторов, по которым плыл корабль, вдали от скрипа снастей и соленых брызг верховный маг вновь начал мерить шагами комнату.


Окна башни залили красные лучи восходящего солнца. Сухопарый, чем-то напоминающий в своей черной мантии ворону, верховный маг замер. Его сердце похолодело от дурных предчувствий.

Ясновидец выпрямился. Лицо его было белым как мел. Он резко открыл свои карие глаза и прошептал:

— Даркарон, помилуй его.

— Я чувствую, что новости плохи, — сказал верховный маг. — Быстро рассказывай о том, что видел.

Ясновидец прерывисто вздохнул и поднял голову. Его руки беспомощно повисли.

— Аритон попал в плен и находится на борту амротского военного корабля. Он делал все, чтобы не попасть в плен живым, но его усилия оказались тщетными. Пленители каким-то снадобьем привели его в бессознательное состояние и намерены держать так до тех пор, пока корабль не придет в Королевскую Гавань.

Лицо верховного мага окаменело, глаза перестали видеть окружающий мир, а воспоминания перенесли его в ту пору, когда темноволосый мальчик справился со своим первым уроком по магии теней.

«Это чем-то похоже на музыку!»

Воодушевленный чудесным открытием, мальчик светился доверчивой радостью, и она мгновенно сняла всю душевную боль мага, переживавшего безвременную смерть дочери.

Верховный маг вцепился в каменный подоконник.

— Аритон — самый талантливый из всех моих учеников.

Ясновидец, желая утешить старика, осторожно положил ему руку на плечо. Тот раздраженно дернулся.

— Знаешь ли ты, от чего мальчик отказался, согласившись принять наследие отца?

Верховный маг произнес эти слова, повернувшись к окну, как будто волны, бьющиеся внизу о прибрежные скалы, могли откликнуться на его боль. Хриплым голосом он продолжал:

— Если они решатся мучить и истязать Аритона, король Амрота будет горько сожалеть, что нельзя повернуть Колесо Судьбы назад и отменить собственные повеления. За каждую жестокость по отношению к Аритону я отплачу в той же мере, обратив свою силу против тела и души его первенца.

— Который тоже приходится вам внуком! — воскликнул ясновидец, отчаянно пытаясь предотвратить гнев, предвестие которого прозвучало в угрозе верховного мага.

Но его мольбы были обращены к ушам, глухим ко всему, кроме вздохов и стонов дующего с моря ветра.


В нескольких строках

Вызванный начальником берегового дозора, главнокомандующий амротским флотом пересчитывает появившиеся на горизонте военные корабли, которые возвращаются в Королевскую Гавань. Насчитав девять, он клянет Фаленитов за остальные восемь, которые могли отстать из-за повреждений, утонуть или быть захвачены...


Корабельный лекарь военного судна «Брианна» жадно прикладывается к бутылке с ромом, думая, что это поможет ему отвлечься от криков пленника, содержащегося в парусном трюме и доводимого постоянно вливаемым в него снадобьем до мучительных кошмаров...


Мир, живущий под туманными небесами, ждет исполнения пророчества, сделанного пять веков назад, и пока даже великие мудрецы этого мира не знают, что осуществление пророчества зависит от совместных усилий двух принцев...

Глава II

Приговор

Через двадцать дней после отплытия с Южного острова «Брианна» — последний из кораблей флотилии — опустила паруса и бросила якорь у причала Королевской Гавани, столицы Амротского королевства. Весть о прибытии судна с пленным Фаленитом на борту переполошила пышный королевский двор. Вельможи, заседавшие в совете, побросали все государственные дела и устремились праздновать редкостное событие. Из зала для аудиенций первый помощник капитана «Брианны» вышел герцогом. Его шею украшала цепь из драгоценных камней, которую король снял с собственной шеи, а все без исключения пальцы на обеих руках были унизаны кольцами, пожалованными ему ликующими сановниками. Весть о пленном Фалените быстро распространилась по всей столице, собрав толпы разъяренных горожан. Само слово «Фаленит» в Амротском королевстве было равнозначно проклятию. Королевские гвардейцы, облаченные в парадные мундиры, потребовали закрыть все лавки и питейные заведения на Портовой улице, и вскоре по ней под командованием наследного принца прошествовал почетный караул, чтобы забрать Повелителя Теней с борта «Брианны» и перевезти его в надежную подземную темницу, располагавшуюся под южной башней королевского замка.

— Теперь-то я вдоволь поломаю кости этому ублюдочному чародею, — заявил король.

Услышав эти слова, верховный судья нахмурился. Король был просто одержим местью, в результате события развивались с лихорадочной скоростью. Хотя в докладе, составленном наследным принцем, было подробно описано телесное и душевное состояние пленника, доклад сейчас валялся под ногами восторженной своры королевских фаворитов. Самого принца направили командовать стражей, дабы остальным, кто тоже знал об истинном состоянии Аритона, не пришло в голову вмешиваться в заранее предрешенное дело. Во всем, что касалось Фаленитов, лучше было не перечить королю, который мог запросто лишить жизни (и зачастую лишал) ни в чем не повинных людей.


Только один человек в Королевской Гавани оставался равнодушным ко всей этой шумихе. Аритон Фаленский не видел лиц стражников, которые везли его по охраняемым улицам к южной башне Амротского замка. По-прежнему находясь под действием дурманного снадобья, он не слышал оскорблений, выкрикиваемых разъяренной толпой, заполонившей все улицы и переулки по пути следования почетного караула. Наиболее неуемные продолжали орать и сейчас, когда кузнец заменял проволоку, стягивающую его руки, на клепаные наручники со стальной цепью. Замков на них не было; наручники запирались силой магического заклинания. Когда стражники грубо волокли Аритона из кузницы, злобные крики толпы уже не были слышны. Камера, куда водворили Повелителя Теней, находилась глубоко под землей. Извне туда не долетал ни один звук. Тишина была бы мертвой, если бы не возня крыс. Последний из Фаленитов очутился в полной темноте, его бросили на каменный пол, покрытый, словно инеем, коркой соли, образовавшейся из-за постоянных наводнений. Прошло несколько часов. Действие снадобья, которое почти месяц держало его в одурманенном состоянии, постепенно ослабло. К Аритону возвращались первые проблески сознания.

У него ломило все тело, горло пересохло, веки казались отлитыми из свинца. Он внезапно ощутил пронизывающий холод и попытался перевернуться. Движение отозвалось взрывом боли в голове. Аритон застонал. Пытаясь справиться с головокружением, он обратился внутрь себя, дабы восстановить нарушенное самообладание.

Но намерение Аритона никак не могло соединиться с его волей, подобно нитке, не желающей вдеваться в иголку. Неужели это он был лучшим учеником магов Раувенской башни? Мысли сталкивались, путались и куда-то ускользали.

Аритон понял: чего-то недостает, причем чего-то важного.

Кое-как ему удалось добиться внутреннего спокойствия. Аритон вновь попытался отделить свой разум от скованного и истерзанного тела и вернуть ему способность связно рассуждать. Без этого даже простейшее магическое действо было невозможным. Любая иллюзия, хотя бы самая незначительная, требовала безупречной согласованности тела и разума; ведь маг способен воздействовать только на силы, обладающие меньшим самосознанием.

Все его отточенные навыки словно взбунтовались против него. Стиснув зубы, Аритон попытался унять жгучую боль, обручем охватившую его лоб. Не переоценил ли он собственные возможности? Маг, отважившийся повелевать высшими силами, в конце неизменно получает их ответный удар. Внутри Аритона зашевелился страх. Мощное, но неверно примененное заклинание граничило с самоубийством. «Что случилось?» — мысленно спрашивал он себя и не находил ответа.

Затхлый и сырой воздух камеры пропах чем-то соленым и кислым. Аритона окружала непроглядная тьма. Его логика отказывалась воспринимать и объяснять ему окружающий мир. Тогда Повелитель Теней очистил разум от мыслей, заставив себя перво-наперво разобраться с хаосом внутри. Шаг за шагом, будто мальчишка-послушник, недавно поступивший в обучение к магам, он отделил себя от телесных ощущений и спустя какое-то время все же сумел соединить разум и волю, хотя это стоило ему чудовищного напряжения сил. Но теперь он вновь мог руководить собственными мыслями.

Осторожно, выверяя каждое действие, Аритон исследовал свое тело, сопоставляя привычные ощущения с теперешними. Что-то холодное сжимало ему запястья и лодыжки. Аритон почувствовал металл, скорее всего, то была сталь. Это не было чьим-то неумелым заклинанием; его просто заковали в кандалы. Аритон не позволил эмоциям по поводу сделанного открытия завладеть им, а продолжил начатое, уйдя от поверхностных ощущений холода, боли и сведенных мышц и переместившись глубже... Обнаруженное заставило его вздрогнуть. Владение разумом, стоившее Аритону таких трудов, было сметено волной ужаса. Его вновь охватило отчаяние, направлявшее все его действия с момента пленения. Аритон вспомнил, как хотел покончить с собой, лишь бы не попасть в Амрот живым. И если потомок Илессидов отказал ему в этом тогда, в корабельном трюме, теперь Лизаэр не имел никакого права вмешиваться в его судьбу!

Аритон шумно, с присвистом, выдохнул, пытаясь справиться с тошнотой. Вместо того чтобы убить его на месте, пленители травили его, опаивали настоем какой-то травы, разрушающей тело и разум. И все ради того, чтобы их король насладился местью.

Аритон унял гнев, удивившись, каким напряжением воли это ему досталось. Враги принуждали его жить. Он не имел права позволить им с помощью ядовитого зелья пробиться к нему в рассудок и прочесть все, что там хранилось. Положение мага и, более того, Повелителя Теней налагало на него жесткие обязательства, нарушить которые он не мог ни при каких обстоятельствах. Существовала опасность, что враги попытаются обратить его способности во зло; нельзя давать им ни малейшего шанса. Раувенские маги научили Аритона многому, и он знал, как надо действовать даже в этих условиях, когда от его прежнего самообладания и хладнокровия остались лишь жалкие крохи. Между тем ему уже нестерпимо жгло кожу, выворачивало наизнанку желудок, а губы сделались непереносимо солеными от пота. Все его телесные ощущения были напряжены, терпение подходило к своему пределу. Аритон обладал достаточным опытом по части сильнодействующих снадобий и трав, усиливающих предвидение, однако враги не оставляли ему никакой возможности для отражения их атак.

Аритон медленно и осторожно перевернулся на спину, сразу же ощутив отчаянные позывы к рвоте. Слезы струились у него по щекам, дыхание стало судорожным. Постепенно спазмы в животе ослабли, но в голове все бешено крутилось, словно стрелка судового компаса, к которому поднесли магнит. «Спокойствие», — приказал себе Аритон. Если он не сумеет надлежащим образом отделить свой разум от страданий тела, оставшегося без зелья, к которому оно успело привыкнуть, ему не удастся ни проследить действие этой отравы, ни обезопасить ее. Стоит ему на короткий миг утратить самодисциплину, как он тут же превратится в безумного, истерзанного страданиями зверя, лишенного малейших надежд вырваться из этого кошмара.

Аритон закрыл глаза. Он мучительно старался отделить свой дух от хаоса, владевшего ныне его плотью. Головокружение мешало сосредоточиться. Мышцы напряглись, готовые лопнуть, и он громко застонал от нехватки воздуха. Попытка силой воли удержать слабеющее сознание кончилась обмороком.

В себя его привели телесные муки. Скрючившись от судорог и дрожа всем телом, Аритон стремился уцепиться хоть за какой-то островок своей личности, чтобы вернуть ускользающее самообладание. Уцепиться было не за что; вместо этого ему открывались бездны отчаяния.

— Нет!

Мучительный шепот Аритона отозвался эхом и стих. Его мыслями завладевал бред, а прошлое все теснее обступало его: яркое, неотступное, больно задевающее острыми краями разбитых мечтаний.

Пять лет исчезли, словно дым. Аритон вернулся в тот зимний день, когда требовалось принять решение и он сделал выбор, не задумываясь о горьких последствиях... Его оторвали от игры со сверстниками, такими же учениками Раувенских магов, и теперь он сидел в кабинете деда на вышитой подушке. Лед таял на его сапогах; там, где вода попадала на горячие камни очага, поднимались маленькие облачка пара. В кабинете пахло чернилами, мелом и старыми пергаментами, и от этих запахов душу окутывало удивительное спокойствие. Правда, тогда он еще не умел ценить подобных вещей.

«Я получил весть от твоего отца», — нарушил молчание старый маг.

Аритон вскинул на деда глаза, не в силах справиться с волнением, мгновенно охватившим его. Наконец-то Авар, король Картана, вспомнил о существовании сына, воспитываемого раувенскими магами. Но как ни волновался Аритон, рта он не раскрыл. Заговорить раньше, чем верховный маг задаст вопрос, было бы неучтиво, и мальчик не осмеливался нарушить это правило.

Темные, бесстрастные глаза мага были устремлены на примостившегося у его ног внука.

«У твоего отца нет других наследников. Он просит, чтобы я дал согласие объявить наследником тебя».

Верховный маг поднял руку и улыбнулся, понимая, как не терпится Аритону ответить.

«Я уже дал ответ. У тебя впереди два года, чтобы все обдумать и решить».

Аритон позабыл про всякую учтивость.

«Но я могу ответить прямо сейчас».

В мечтах он часто видел себя наследником престола.

«Я отправлюсь в Картан и с помощью магии освобожу воды, скрытые глубоко под песками. И тогда земля вновь покроется зеленью. Поля станут давать урожай, и необходимость заниматься пиратством и проливать кровь исчезнет. Фалениты и Илессиды наконец-то смогут прекратить давнюю вражду».

«У тебя достойные устремления, мой мальчик. — Голос верховного мага по-прежнему звучал сухо. — Но ты не должен принимать поспешных решений. Твои дарования — музыка и магия. Подумай хорошенько; и в том и в другом у тебя есть огромные возможности. Королям обычно бывает не до занятий искусством, приходится посвящать свою жизнь заботам о подданных».

Предостережение верховного мага сотрясло ум мечтательного Аритона, точно раскаты грома. «Глупец! — рассердился Аритон на того себя. — Ты только все погубишь!»

Но видение, порожденное действием снадобья, разбилось, как приливная волна о камни, разметав все его возражения. Аритон почувствовал, как его закружило и перенесло в другое время. Он снова оказался в кабинете верховного мага. Прошли отпущенные ему два года, и теперь Аритон стоял на коленях перед учителем, готовый отринуть любимый и привычный мир, в котором жил с самого детства.

«Как я могу остаться здесь? — услышал Аритон собственный голос. За эти годы его рассуждения стали мудрее. — Могу ли я оставаться в Раувене, наслаждаясь музыкой и изучением книг, когда подданные моего отца... они ведь и мои подданные... когда чьи-то мужья, отцы и сыновья вынуждены отправляться на разбой и убивать, чтобы не умереть с голоду и не погубить свои семьи? Как я могу закрыть глаза на столь тягостное положение? Картан мечтает о мире, и я в состоянии осуществить эту мечту».

Аритон увидел лицо верховного мага и прочитал на нем всю ужасающую правду. «Прислушайся к своему сердцу, — умоляло его нынешнее, измученное последствиями дурманного зелья сознание. — Забудь о королевском троне. Отрекись от престолонаследия. Земля Картана может стать цветущей и плодородной, но ненависть Амротского королевства все равно не прекратится. Хочешь ли ты испытать месть короля-Илессида, который до сих пор не может простить твоей матери ее измену?»

И вновь время распалось на части. Аритон услышал, как он произносит торжественную клятву наследника престола, увидел мозолистые руки отца, возложенные на его голову. Потом он встал, раскрасневшись от гордости и решимости. В присутствии картанских капитанов с обветренными лицами Аритон принял меч Авара — знак своего наследия.

Это было оружие редкой красоты. Аритон вспомнил, как дымчатая сталь холодила ему пальцы, а от изящества серебряной витиеватой надписи, тянущейся по обеим сторонам лезвия, у него перехватывало дыхание. Легенда утверждала, что меч изготовили руки более искусные, нежели человеческие, и в ту минуту Аритон поверил преданию.

Он тут же опустился на колени перед верховным магом. Когда Аритон положил меч у ног деда, изумруд, вделанный в рукоятку, вспыхнул ослепительным зеленым огнем.

«Пусть этот меч останется в Раувенской башне. Им я скрепляю свое обещание. Я восстановлю мир в Картане».

Аритон стоял, боясь поднять глаза на отца, опасаясь увидеть в них гнев. Однако картанские капитаны встретили заявление юноши приветственными криками, а улыбка Авара показывала, что он более чем доволен своим наследником. Ликуя от радости, Аритон едва расслышал прощальные слова воспитавшего его деда. Теперь же они звучали у него внутри подобно рогу Даркарона, как насмешка над его разрушенными надеждами и безжалостное напоминание о том, куда он попал.

«Внук мой, ты избрал ответственность, поставив ее выше собственных дарований. Ты сделал нелегкий выбор. Приведет ли он тебя к победе или поражению — в любом случае ты отдаешь себя служению людям. Маг или певец могут воодушевить людей, но они не в состоянии вести их за собой. Ты никогда не должен применять магическое искусство, которое постиг в Раувене, ради своих политических устремлений, каким бы сильным ни было искушение. Тебе надлежит вести королевство к такому же гармоничному равновесию, какого ты стремился достичь, развивая дарования, от коих ты ныне отказываешься. Пусть же, вместо сочинения баллад и наложения заклинаний, твои государственные дела найдут не меньший отклик на земле Картана и в сердцах твоих подданных. Да благословит Эт твои усилия».

На прощание дед обнял его. Подавленный воспоминанием об этих минутах, Аритон попытался выскочить из временного промежутка, но горячечное состояние не позволяло диктовать видениям свою волю. Он вновь видел себя на палубе плывущего корабля; его опять окружала вопиющая бедность Картана. Когда зачитывались имена погибших, Аритон плакал, чтобы хотя бы этим облегчить молчаливое горе вдов. Слезы серебряными капельками катились по его щекам, и он не стыдился их.

Но теперь новое видение терзало Аритона: картанская флотилия, готовая к отплытию, и горделивый леопард Фаленитов на реющих над кораблями стягах.

«Остановите их! — закричал он. — Пусть хоть кто-нибудь их остановит!»

Мощная волна безрассудного гнева превратила его в великана. Аритон протягивал руки, громадные, словно горы, пытаясь загородить бригантинам выход из гавани. На кораблях находились чьи-то сыновья, отцы, братья и мужья, многим из которых было не суждено вернуться. Но ветер надул паруса грязновато-красного цвета, и суда выскользнули из великаньих пальцев, лишенных силы.

Преображение чахлых земель Картана в плодородные пашни происходило крайне медленно. Дожди по-прежнему не желали орошать почву. Не оставалось иного, как плыть в Раувен и просить себе в помощь кого-нибудь из магов. Однако вместо Раувенской башни Аритон оказался в подземелье южной башни амротского замка. Мучимый жестоким раскаянием, он ощущал на своем теле запах крови и убийства. Он кричал во все горло, слыша лишь эхо в ответ, а битва, погубившая его отца и лишившая свободы его самого, рваной раной зияла у него в сознании. Втянутый в вихрь жестокости, подкошенный виной, почти ослепившей его, Аритон опять закричал:

— Да, я применял магию, и Эт мне свидетель. Но я не использовал ее для намеренного убийства. Я не сделал этого ни разу, даже во имя спасения моего отца, короля Картана.

На крики Аритона прибежали караульные. Дверь его камеры с лязгом распахнулась, наполнив темноту коридора гулким эхом. Командир королевских стражников вгляделся в скрючившегося на полу узника.

— Разрази меня Даркарон, да он же бредит.

Фонарь осветил широко раскрытые, безжизненные глаза Аритона. Стражники склонились над ним. Свет играл на их кольчугах и галунах, наполняя пространство множеством золотых и серебряных искорок. Кольчужные рукавицы дотронулись до вспотевшего тела пленника.

Аритон вздрогнул. Он прикрыл лицо рукой, чиркнув цепью по каменному полу.

— У него горячка, — произнес кто-то из стражников.

Аритон знал, что это ложь. На самом деле он дрожал от холода; кандалы, стягивающие его руку, обжигали щеку морозом. Ему казалось, что даже кровь в его жилах загустела от холода и текла еле-еле.

— Приведите королевского лекаря! — приказал начальник караула. — Быстро!

Кольчужная рукавица дотронулась до рук Аритона. Демон, порожденный в его сознании дурманным зельем, резко воспротивился. Никому не удастся его спасти ради потехи амротского двора. Аритон дернулся. Стражники и подумать не могли, что безудержная ярость соберет в нем последние остатки сил. Кое-как приподнявшись, Аритон хлестнул цепью по ногам ближайшего к нему человека. Послышался лязг, а затем вопль:

— Чтоб тебе в Ситэр провалиться!

В отместку взбешенный стражник пнул Аритона тяжелым башмаком. Удар пришелся по голове. Аритон почувствовал, как на него стремительно упал потолок. Отблески света, лица и голоса исчезли, поглощенные тьмой.


Празднество, предшествующее истреблению последнего Фаленита, должно было стать незабываемым событием, хотя все приготовления к нему велись с чрезвычайной поспешностью. Главным распорядителем на этом торжестве был сам король. Его величество предпочел наряд из парчи цвета индиго, контрастирующий с его огненно-рыжими, чуть тронутыми сединой волосами. Король оживленно жестикулировал, приглашая гостей разделить его радость в связи с таким подарком судьбы. Чуть поодаль от подиума, на котором он восседал, были расставлены столы. На них красовались бутылки с редким вином, каждая символически напоминала об одном из Илессидов, погибшем от рук Фаленитов. Помимо прямых потомков поминовения удостоились двоюродные и троюродные братья, а также наиболее именитые граждане Амрота. Неудивительно, что за семь поколений вражды список жертв стал весьма впечатляющим. Когда обнаружилось, что запасов этого вина в королевских подвалах может не хватить, спешно снарядили корабли в соседнее герцогство.

Пышно разряженная придворная знать Амрота, собравшаяся в громадном зале королевского замка, намеревалась пировать до тех пор, пока не будет опустошена последняя бутылка поминального вина. Все находились в исключительно приподнятом настроении. Когда подали десерт, несколько вельмож уже храпели под столами. Даже наиболее степенные и умеренные сами не заметили, как оказались втянутыми в пьяную безудержность празднества. Однако главный «десерт» был еще впереди. К полуночи в зале появился в своем нелепом одеянии королевский лекарь. Невзрачный, тускло-серый, словно цветочная тля, он пробрался между столов и скамеек и наконец остановился возле подиума, низко поклонившись королю.

— Ваше величество, прошу дозволения уведомить вас о здоровье вашего пленника.

Лекарю было неуютно под взглядами умолкших придворных. Ему очень не хотелось являться сюда с подобной вестью, однако жуткий час, проведенный им в подземелье южной башни возле Аритона, уничтожил в нем последние крохи терпения.

— Осмелюсь сказать, что за время плавания на «Брианне» пленник привык к одурманивающему снадобью и теперь не может без него обходиться.

Король подал знак музыкантам, и они перестали играть. Громадный зал, щедро залитый светом восковых свечей, где непринужденно болтали придворные, поблескивая золотыми ножами и вилками, где кружились танцующие пары и слышался смех, погрузился в зловещую тишину.

— И в каком же он состоянии? — необычно мягким голосом спросил король.

Лекарь знал цену подобной мягкости и, отвечая на вопрос короля, тщательно подбирал слова. Король и все гости выяснили, что для осмотра Аритона лекарь был вынужден прибегнуть к помощи шестерых крепких солдат. В ярко освещенном, душноватом зале слова лекаря воспринимались как нечто далекое и почти нереальное. Словно почувствовав это, королевский лекарь отбросил все иносказания и заявил с полной прямотой:

— Жизнь вашего пленника в серьезной опасности. Его поили настоем особой травы, дабы удерживать в одурманенном состоянии. Трава эта разрушительным образом привязывает человека к себе. Увеличенные порции, какие постоянно давали пленнику, часто ведут к непоправимым повреждениям. Не получая более этого снадобья, он может навсегда лишиться рассудка.

Король стиснул изящный столовый нож. Костяшки пальцев побелели, а лезвие блеснуло, точно молния перед раскатом грома.

— Аритон Фаленский — королевский узник Амрота, и тот, кто довел его до такого состояния, ответит собственной головой!

В зале установилась пронзительная тишина. Музыканты ерзали на стульях, советники, находившиеся вблизи королевского подиума, затаили дыхание. Среди этого тягостного молчания раздался голос Лизаэра:

— Отец, прошу учесть, что лекарь «Брианны» действовал по принуждению. Я полагал, что в моем отчете об этом написано достаточно ясно.

Глаза присутствующих обратились к нарядно одетому принцу, который до появления лекаря танцевал с хорошенькой фрейлиной. Лизаэр спешно проводил девушку до ее места и направился к подиуму. Обликом своим он напоминал отца; только волосы его были не рыжими, а золотистыми. Лизаэр стремительными шагами подошел к тронному возвышению.

— Только подчиняясь моим приказаниям, корабельный лекарь постоянно давал Фалениту это снадобье.

— Твоим приказаниям! — сощурившись от ярости, повторил король Амрота. — Дерзкий, самоуверенный щенок! Как вообще ты осмелился на какие-то поблажки врагу, само рождение которого оскорбительно для чести нашего королевства?

Тишина в зале сделалась мертвой: Лизаэр побледнел. Он не раз видел отца рассерженным, однако не помнил случая, чтобы отец прилюдно упоминал об измене королевы. Встревоженный таким поворотом событий, наследный принц учтиво поклонился.

— Ваше величество, я действовал так, дабы обезопасить команду «Брианны» от непредсказуемых действий пленника. Он прошел выучку у раувенских магов и мастерски умеет повелевать тенями, что делало его опасным. Этого человека нельзя было просто запереть в трюме, как взбунтовавшегося матроса. Повторяю: Фаленит представлял немалую угрозу для корабля и команды. Одурманивающее снадобье было единственной возможностью обезопасить его.

В зале одобрительно зашептались. Многие королевские советники глядели на принца с откровенным восхищением.

Словно не замечая присутствия принца, правитель Амрота разжал пальцы и бросил нож на стол. Сощурив глаза, он остановил взгляд на королевском лекаре.

— Что нужно сделать, чтобы спасти этого ублюдка?

Лекарь боязливо покачал головой.

— Ваше величество, результаты моего осмотра неутешительны. Если и дальше давать ему это снадобье, оно подточит его здоровье и вызовет смерть. Если лишить его снадобья, разум пленника не вынесет мучений.

Королевские фавориты, удостоенные чести сидеть за одним столом с его величеством, замерли, ожидая бури. Но король лишь сверкнул перстнями, запустив пальцы в бороду.

— Фаленит ощущает собственные страдания?

Лекарь помрачнел, понимая цену честного ответа.

— Да, ваше величество, и очень сильно.

— Прекрасно.

Король подал жест своему пажу, и тот бросился за писцом. Королевский писец был согбенным стариком. Когда он наконец доковылял до зала, неся с собой письменные принадлежности и свитки чистого пергамента, король уже перестал хмуриться. Увидев улыбку на лице его величества, придворные облегченно вздохнули. Пленнику же она не предвещала ничего хорошего.

В зале вновь стало тихо. Откинувшись на спинку стула, король отдавал приказания лекарю:

— Через две недели Аритон должен предстать перед моим советом уже избавленным от пристрастия к одурманивающему снадобью. Действуй какими угодно способами, применяй все, что тебе доступно, но сохрани ему разум. В случае успеха ты получишь сто золотых монет.

Перед королем стояла ваза с виноградом. Он отщипнул одну виноградину, сунул в рот и выразительно раздавил зубами.

— Но если Аритон умрет или потеряет рассудок, ты вместе с лекарем «Брианны» заплатишь за это собственной жизнью.

Лекарь поклонился. Как ни был он напуган, благоразумие все же заставило его обойтись без возражений. Но Лизаэр почувствовал, что хоть как-то должен вмешаться. Честь принца была оскорблена, и он, подойдя к возвышению, ударил кулаками по столу.

— Пусть это послужит уроком принцу, преступившему границы отведенной ему власти, — незамедлительно добавил король.

Собравшиеся не помнили случая, чтобы владыка столь унижал своего наследника.

Писец щелкнул застежками складной доски, которую клал себе на колени, когда приходилось писать не за столом. Он был слишком робким человеком и боялся выказывать какие-либо эмоции. Скрипя пером по чистому листу тонкого пергамента, старик начал записывать казенным языком государственных указов условия сохранения жизни Аритона, неразрывно связанной теперь с жизнями двоих лекарей. Королевская печать, вдавленная в теплый сургуч, придала написанному силу закона.

Король размашисто поднял бокал с вином.

— За истребление Фаленитов!

Несколько сотен глоток зашлись в неистовом одобрении королевского тоста. Только наследный принц, застывший возле отцовского стула в немой ярости, не стал пить за гибель Аритона.


Вынужденный вместо ужина тащиться в подземелье южной башни, к Повелителю Теней, королевский лекарь наглухо закрыл свое сердце всякому состраданию. Приказ короля был четким и однозначным: любой ценой избавить Аритона Фаленского от привязанности к снадобью, пагубному для его тела и разума. Морщась от боли в подагрических коленях, лекарь опустился на холодный каменный пол и выругался. Мальчишка-ученик — и тот понял бы, что королевское повеление невозможно было выполнить, не совершив чуда. Время лишь усугубило потребность тела пленника в проклятом зелье, а порции, которые давали Аритону на борту «Брианны», превосходили всякие допустимые пределы. Отсутствие новых порций грозило усугубить мучения пленника. Если разум Аритона все-таки выдержит их, тело может не справиться, и тогда смерть неизбежна.

Лекарь снял свою руку с дрожащих от напряжения мышц пленника и махнул караульным:

— Опустите его.

Стражники повиновались. Аритон прижал колени к груди и застонал. Бред по-прежнему мучил его.

Лекарь понимал, что он почти ничем не может помочь пленнику. Тело Аритона само пыталось научиться жить без опасного зелья. Лекарь послал за соломенной подстилкой и одеялами и прикрыл окоченевшее тело Аритона. Своим помощникам он велел обвязать башмаки мягкой фланелью, дабы производить как можно меньше шума. Помощникам приходилось удерживать Аритона, когда тот начинал метаться. Если его конвульсии становились особенно сильными, пленника поили тщательно отмеренными порциями. Содержавшееся там количество снадобья лишь успокаивало тело, но не давало прежнего забытья. В моменты, когда Аритон был совершенно не властен над своим телом, помощникам лекаря приходилось менять запачканные простыни.

К утру наступило незначительное улучшение. Лекарь распорядился принести мешки с песком, чтобы удерживать голову Аритона в неподвижном положении, пока его пытались заставить проглотить настой целебных трав. К полудню в камеру явился его величество король Амрота.

Король пришел без свиты. Ничто в его облике не напоминало о пиршестве с обильными возлияниями, затянувшемся далеко за полночь. Когда его величество переступил порог камеры, караульных и помощников лекаря оттуда как ветром сдуло. Шаги короля гремели по каменным плитам, отзываясь гулким эхом. Лекарь поспешно поклонился.

В подземелье можно было обойтись без придворной учтивости. Король прошел прямо к подстилке и стал жадно вглядываться в пленника. Незаконный сын его жены выглядел совсем не так, как он ожидал. Король сразу же обратил внимание на руки Аритона, безжизненно лежавшие поверх одеяла; ладони были слишком узкими, а пальцы — тонкими. Пленник явно не был прирожденным воином.

— Ваше величество! — Лекарь нерешительно переминался с ноги на ногу, вцепившись узловатыми старческими пальцами в полы своего сюртука. — Ваше присутствие здесь может неблагоприятно сказаться на пленнике.

Король поднял голову. Его глаза зло блеснули.

— Я не ослышался? — прорычал он.

Унизанная перстнями рука сдернула с Аритона все одеяла. Король хотел увидеть пленника целиком.

— Ты полагаешь, этот ублюдок оценит твою заботу? О ком ты печешься? О преступнике?

Лекарь не ответил. Король снова взглянул на пленника и улыбнулся, встретившись с его зелеными, широко открытыми и осознанно глядящими глазами.

Аритон негромко втянул в себя воздух. Потом тоже улыбнулся и сказал:

— Мне говорили, что рога, наставленные тебе моей матерью, зудят до сих пор. Ты явился сюда пободаться или желаешь просто полюбоваться на меня?

Король наотмашь ударил его, и звук удара, усиленного тяжелыми перстнями, донесся даже до стражников в коридоре.

Ошеломленный лекарь ухватил короля за рукав.

— Ваше величество, будьте милосердны. Он слишком слаб и потому не всегда понимает, что говорит.

Король сердито отмахнулся.

— Он — Фаленит, и этого уже достаточно. А ты много себе позволяешь.

Однако единовластный правитель Амрота более не стал терзать пленника. Похоже, встреча с королем забрала у Аритона все силы. Очередная порция снадобья начала действовать, и вскоре ему стало не до противоборства. Король смотрел на содрогающееся тело Аритона с запечатлевшимся на бескровной коже пунцовым следом его удара. Руки Повелителя Теней сжались в кулаки, пальцы, некогда умело сплетавшие разрушительный покров мглы, сейчас побелели от напряжения. Зеленые глаза расширились; во взгляде отчетливо проступило страдание.

Король со злорадством ревнивого возлюбленного наблюдал за корчащимся Аритоном. Дыхание пленника стало прерывистым и хриплым. Боль сделалась невыносимой, и он что-то крикнул на древнем языке, давно позабытом везде, кроме Раувена. Удовлетворенно ухмыльнувшись, король опустил одеяло. Скомканная шерсть накрыла собой метавшегося в беспамятстве Аритона.

— Не торопись, — бросил король лекарю, который потянулся, чтобы поправить одеяло. — Мой суд вначале заставит Аритона вспомнить, кто он такой, и лишь потом свернет ему шею.

Едва король удалился, лекарь позвал помощника и велел приготовить свежую порцию снадобья. По времени Аритон должен был получить ее намного позже, однако состояние пленника не оставляло лекарю иного выбора.

— Думаю, что обойдусь без этого пойла.

Аритон говорил с трудом, будто выдавливая слова, однако в глазах его неожиданно блеснул острый, незамутненный разум.

Удивленный лекарь отпрянул.

— Неужели ты разыграл свой приступ?

По лицу Аритона пробежала озорная улыбка, затем его глаза закрылись.

— Я напомнил его величеству строчку из одной весьма скверной пьесы, — язвительным, но слабеющим голосом ответил пленник.

Аритон надолго затих, и было непонятно, спит ли он или просто лежит молча. У королевского лекаря имелись свои соображения на этот счет. Он попросил принести стул и приготовился к весьма неприятному бдению. Ему приходилось лечить раненых воинов, и он знал, что поначалу они достаточно успешно преодолевали муки зависимости от одурманивающего снадобья, которое им приходилось давать, дабы ослабить телесные страдания. То были люди, крепкие телом и волей, умевшие владеть собой. Как и Аритон, они пытались с помощью полной неподвижности побороть все страдания разума и души. Возможно, пленник, являясь опытным магом, мог это сделать. Но приступы горячки и бреда будут повторяться и в конце концов обязательно сломят даже самую железную волю.

Теперь пленник дышал быстро и часто. Вот один его мускул вздрогнул, затем другой, и вскоре все тело сотрясали судороги. Напряглись согнутые в локтях руки. Голова запрокинулась. Потом боль затуманила восприятие, разум погрузился в кошмар, и дух Аритона наконец-то смог криком возвестить о своих мучениях.

Когда стиснутые зубы пленника разжались и в легкие судорожно устремился воздух, лекарь был настороже. Он заглушил громкие хриплые стоны, заботливо, точно собственного сына, накрыв Аритона несколькими простынями. Помощник спешно принес порцию снадобья. Перед тем как вновь провалиться во тьму, пленник с искренней благодарностью взглянул на них обоих.

Лекарь разгладил влажные, скомканные простыни и стал растирать напрягшиеся мышцы Аритона, пока их дрожание не прекратилось. Он сам изрядно устал и, превозмогая боль в затекшей спине, выпрямился. Узнав от помощника, что солнце давным-давно зашло, лекарь воскликнул:

— Эт милостивый! Какая сила воли!


К следующему утру Аритону уже не понадобились новые порции снадобья. В последние часы освобождения от зависимости пленник находился в ясном сознании. Хотя его решимость и несгибаемое мужество вызывали у лекаря неподдельное восхищение, никакая сила характера не могла ослабить его телесные страдания. Аритон был крайне истощен; сквозь его бескровную кожу просвечивали жилы. Судя по виду, пленник находился ближе к смерти, нежели к жизни.

Впервые за долгие недели его сон не был отягчен дурманным зельем. Когда Аритон проснулся, лекарь сказал ему:

— Король узнает о твоем выздоровлении не раньше, чем ты как следует окрепнешь. Мы постараемся, чтобы у тебя на это было достаточно времени.

Ответ пленника поразил его своей неожиданностью. Лицо Аритона, слишком изможденного, чтобы сдерживать владевшие им чувства, исказилось недовольной гримасой.

— Это чересчур рискованно и может тебе дорого обойтись. Король, чего доброго, казнит тебя за подобное милосердие. А я все равно буду страдать до тех пор, пока мои разум и тело способны воспринимать то, что меня окружает.

Аритон повернулся лицом к стене, не решаясь выказать свой самый глубинный страх. Он боялся, что горе и отчаяние лишили его равновесия, что его хрупкое самообладание может не выдержать дальнейшего натиска и вынудить его к неоправданному применению магии.

— Если мне суждено предстать перед амротским судилищем в роли козла отпущения, я не хочу медлить ни единого часа. Проклятое зелье более не властно надо мной. Думаю, я сумею выдержать эту потеху, — с горькой иронией произнес Аритон. — Если хочешь быть по-настоящему милосердным ко мне, иди и сообщи королю.

Лекарь резко встал. Не в силах произнести ни слова, он с искренним сочувствием коснулся исхудавшего плеча Аритона и покинул камеру, отправившись прямо к его величеству. Прежде ему казалось, что время, проведенное у изголовья Повелителя Теней, станет одним из самых неприятных воспоминаний. Но чтобы его сердце сжималось от жалости к пленнику — такого он и представить себе не мог.


Наступил назначенный королем Амрота день суда над Аритоном Фаленским. Разряженные в шелка и дорогие меха, обвешанные украшениями, королевские сановники до отказа заполнили белоколонный зал государственного совета. Здесь же присутствовал и наследный принц, хотя он по-прежнему пребывал у отца в немилости. Король так и не простил ему слов в защиту Фаленита и не позволил Лизаэру занять положенное наследному принцу место на возвышении. Стоявший там стул оставался пустым. Сознание того, что отец публично опозорил его, жгло самолюбие Лизаэра, однако врожденное чувство долга возобладало. Наследный принц занял место на галерее, где обычно располагались королевские гости. Видя, как открылись тяжелые, украшенные барельефами двери, Лизаэр с волнением подался вперед. В зал вступили стражники, а в середине образованного ими кольца шел пленник. Кольцо было плотным, а грозное оружие, казалось, исключало всякое поползновение к побегу. Знать зашевелилась; головы вельмож повернулись в сторону Аритона.

Лизаэр глядел на Повелителя Теней с предельным вниманием, испытывая при этом сложные чувства. Одурманивающее зелье, которым пленника поили почти месяц, придало фигуре Аритона вид обманчивой хрупкости. Вместо прежних лохмотьев на нем была крестьянская рубаха, болтавшаяся на его худых плечах. Осунувшееся лицо было отрешенным, словно цепи на руках и ногах не доставляли пленнику ни малейшего неудобства. Затрудненная походка говорила об обратном. С галерей послышался оскорбительный шепот, но и тогда в лице Аритона ничего не изменилось. Когда пленник и стражники вплотную подошли к возвышению, Лизаэру бросилось в глаза странное несоответствие. Сколько ухищрений было предпринято фаленитским магом, чтобы только не оказаться перед судом. И вдруг — полное равнодушие.

За долгие недели заточения Аритон отвык от света. Ослепленный ярким освещением, с которым соперничал блеск украшений знати, пленник щурился и моргал. Когда глаза его наконец притерпелись, Аритон обвел холодным, как море, взглядом шумные галереи, и там сразу стало тихо. Взгляд пленника переместился на знамена и пестрые шпалеры, скользнул по сидящим на возвышении вельможам и наконец сосредоточился на короле.

— На колени! — потребовал верховный правитель Амрота, тридцать лет мечтавший о таком моменте.

Аритон не шелохнулся. Его глаза оставались отрешенными, как у ясновидца, который пребывал не здесь и не слышал обращенных к нему слов. Придворные беспокойно заерзали. Только Лизаэр продолжал хмуриться, предчувствуя, что за странным поведением пленника может скрываться некий хитрый замысел. Он вспомнил, с каким хладнокровием Аритон вторгся к нему в душу тогда, в парусном трюме «Брианны». Вряд ли нынешнее поведение пленника было простым совпадением. Если умный, волевой человек, наделенный вдобавок магическими способностями, ведет себя столь бесцеремонно, им явно движет что-то более серьезное, чем показная бравада. Тогда что?

Знак, поданный королем стражникам, прервал размышления Лизаэра.

В просторном зале государственного совета королевским гвардейцам было где развернуться. Всколыхнулись полотнища знамен, затряслись тяжелые бархатные ламбрекены — это воины подняли и перевернули древка своих девятифутовых алебард. Блеснули лезвия, тупые концы, окованные металлом, были нацелены прямо в спину Аритона. Однако Фаленит, превосходно рассчитавший время, с непостижимым для зрителей проворством опустился на колени. Вместо удара между лопаток древко одного из гвардейцев пронзило воздух, просвистев над головой Аритона.

Этот маневр стоил стражнику потери равновесия. Пытаясь удержаться на ногах, он шагнул вперед, но поскользнулся и рухнул вниз на глазах у всех собравшихся. Громко лязгнули звенья кольчуги. Послышался чей-то смех. Стражника передернуло, его лицо побагровело от ярости. Он было замахнулся, чтобы отомстить Аритону, но слова Повелителя Теней предварили его удар:

— Мудрейшие из мудрых всегда говорили, что к насилию прибегают из страха.

Слова эти были произнесены выразительным, но холодным тоном и адресовались королю.

— Неужели ты настолько трусишь, что побоялся увидеть меня без кандалов?

Неслыханная дерзость взбудоражила всех. Но король воспринял выпад Аритона без гнева. Его губы тронула улыбка. Собравшиеся затихли, ожидая ответных слов правителя.

— Мой верный страж, пленник опозорил тебя. Отомсти ему.

Стражник встал и схватился за оружие с поспешностью разъяренного медведя. Спасая свою честь, он резко ударил Аритона, и тот ничком повалился на пол. Кандальная цепь помешала пленнику загородить руками лицо. Он ударился щекой о мраморный край ступеньки. По бледной коже потекла струйка крови. Все затаили дыхание. Правитель Амрота махнул стражнику, и тот отступил назад, по-прежнему не сводя взгляда со своего обидчика.

Лизаэр разглядывал острые черты лица Аритона, но не заметил никаких перемен, если не считать кровоподтека. Не обращая внимания на сотни враждебных глаз, пленник встал, сопровождая свои движения отвратительным лязгом цепей.

Королевская рука сжала лежащий на коленях скипетр.

— Ты до сих пор существуешь только потому, что мне угодно видеть твои страдания.

Ответ Аритона последовал мгновенно, словно удар хлыста:

— Врешь! Я существую потому, что в свое время твоя жена отказалась позволить тебе использовать магию теней в качестве оружия против Фаленитов.

— Однако ты предал ее благие намерения, покинув Раувен, — Король подался вперед. — Ты растратил свои дарования на безжалостное убийство илессидских моряков. Нам всем интересно знать причину, заставившую тебя это сделать, ибо нога Лизаэра никогда не ступала на борт военного корабля. Он никогда не обращал свой дар света против Картана.

Лизаэр вцепился в перила, больно задетый этим замечанием. Отец слукавил: отнюдь не представления о чести удерживали наследного принца на берегу, а упорный отказ раувенских магов дать ему надлежащее обучение, которое позволило бы Лизаэру усилить и отточить врожденное дарование.

Если Аритон и знал правду, он промолчал. Кровь стекала по его скуле и капала на белый мрамор пола. Спокойный, собранный и уверенный в себе, он не был подавлен собственной беззащитностью. Он вообще не выглядел человеком, находящимся в безвыходном положении. Раздраженный его невозмутимостью, равно как и злобой придворных, Лизаэр одновременно не мог отделаться от неожиданно появившегося дурного предчувствия. Находись он сейчас рядом с отцом, у него хотя бы была возможность предостеречь короля.

— Ну? — Король поднял скипетр, сверкнувший голубыми огоньками сапфиров. — Тебе нечего сказать?

Установилась почти полная тишина; ропот собравшихся был едва слышен, напоминая шелест весеннего дождя на снегу. Лизаэр проглотил слюну и почувствовал, как у него сжалось горло. Аритон давным-давно мог бы сотворить какой-нибудь магический трюк или окутать зал подвластными ему тенями. Почему он этого не сделал? Незыблемое спокойствие, ощущавшееся во всем облике пленника, совершенно не вязалось с его прежней вспыльчивостью. Такое несоответствие будоражило Лизаэра, и он доискивался причин с упорством хорька, охотящегося на крыс.

Королю надоело ждать.

— Ты что же, не хочешь попытаться вымолить себе свободу?

Стоя между стражниками, под немилосердно ярким светом канделябров, Аритон по-прежнему оставался безучастным к происходящему. Он видел, как сжались и побелели королевские пальцы, но даже бровью не повел.

— Освежите-ка ему память, — велел король.

Вновь блеснули сапфиры, и скипетр резко опустился.

На этот раз пленник не сумел в последнюю секунду увернуться от удара и повалился на бок. Аритону удалось лишь не задеть острого края ступеньки. Во всем остальном он находился в положении тряпичной куклы, терзаемой собаками, и был практически беззащитен перед ударами стражников, которые перекатывали его перед подиумом взад-вперед. «Освежение памяти» сопровождалось звоном и грохотом кандалов. Король еще не вполне насладился своей безраздельной властью над пленником. Не желая, чтобы Аритона ненароком покалечили, он дал знак прекратить издевательство.

Пленник лежал на спине, возле устланного ковром прохода, ведущего мимо рядов скамеек к главным дверям. Гвардейцы умели бить, не калеча, и видимых повреждений на его теле не было. «Напрасно его пощадили», — подумал Лизаэр. Выражение лица картанского пленника осталось неизменным.

Аритон устремил взгляд на короля, и это было единственной переменой.

— Те же мудрецы говорили, что насилие — излюбленное средство слабаков, глупцов и тому подобных никчемных людей.

Верноподданный стражник ударил его по ребрам. Король засмеялся.

— Так зачем же ты покинул Раувен, ублюдок? Чтобы превратиться в слабака, глупца, в общем, никчемного человека? А потом потехи ради сжечь семь кораблей и погубить матросов?

И вновь Аритон не ответил. Лизаэр едва удержался, чтобы не выругаться. Что-то в упрямстве пленника показалось ему нарочитым. Аритон будто специально направлял обуревавшие короля чувства в какое-то русло, преследуя непонятную, но вполне определенную цель.

— Отвечай! — Лицо короля угрожающе побагровело. — Может, позвать сюда лекаря? Наверное, еще одна порция того зелья сделает тебя учтивее.

Аритон взмахнул руками; похоже, он стремился подавить охватившее его нетерпение. Лизаэр отчаянно надеялся, что самообладание начинает изменять пленнику. Аритон с видимым трудом поднялся. Лицо его было липким от крови.

— Да будет тебе известно, твое королевское величество, что я умею разговаривать даже с рыбами. Но ты не услышишь от меня ничего, кроме отражения твоей собственной злобы.

Возмущенный ропот на галереях заставил Аритона почти выкрикнуть последние слова:

— И все равно ты останешься слабаком, глупцом и полной никчемностью.

Король дал выход своей ярости. Он кивнул стражникам, и их кулаки, обтянутые кольчужными рукавицами, повергли Аритона на колени. Кровь пленника опять запятнала пол. Амротская знать встретила это одобрительными выкриками.

Среди колышущейся, орущей массы один только Лизаэр сидел неподвижно. Происходящее вокруг словно не трогало его, но мысли наследного принца бурлили подобно воде в мельничном желобе. Аритона вновь ударили древком алебарды, а когда голова его склонилась, стражник, злобно усмехнувшись, придавил ее каблуком. Следующий удар пришелся пленнику по лицу. Зрители взвыли от восторга.

Лизаэр, который с растущей тошнотой наблюдал это насилие, вдруг обратил внимание на простертую руку пленника. Обмякшие пальцы были как-то странно расслаблены. Вроде однажды он это уже видел... Воспоминание обожгло наследного принца. Вот она, разгадка причины безразличия Аритона! Скорее всего, раувенские маги научили его отделять разум от страданий тела. Лизаэр еще раз взглянул на пленника: Аритон явно не чувствовал сейчас никакой боли.

«Но ведь так его могут и убить», — подумалось Лизаэру. Если все ухищрения предпринимались Аритоном ради собственной смерти, повинен в ней будет не кто иной, как сам король. Тогда конец многовековой вражде положит не честный поединок, а вспышка звериной жестокости. Испытывая стыд за собравшихся, утративших человеческий облик и представление о сострадании, наследный принц Амрота встал, намереваясь уйти. Но раньше, чем ему удалось протиснуться к боковой двери, со стороны возвышения раздался оглушительный хлопок. Аритон пустил в ход свое магическое искусство.

В воздухе появилась тень. Она потемнела, затем приобрела очертания женской фигуры, облаченной в одежды темно-пурпурного и серого цветов, какие носили раувенские маги. Лизаэр вздрогнул: в скрытом капюшоном лице ему почудились тонкие черты матери. Неужели в Аритоне столько беспредельной злобы, что он решился на публике повторить сцену, показанную Лизаэру в палубном трюме? Выдержит ли рассудок короля подобное зрелище? Вспомнив о своем даре света, способном уничтожать такие тени, Лизаэр повернулся и стал протискиваться сквозь толпу ошеломленных придворных. Но добраться до короля было не так-то просто.

Лизаэр то и дело натыкался на застывших от удивления королевских советников. С галереи донесся чей-то истошный вопль. Король вскочил с места. Брошенный им скипетр беспрепятственно пролетел сквозь призрачную женщину и со звоном ударился о плиты пола. Стражники, позабыв про Аритона, с оружием наготове попытались окружить видение.

— Чего вы испугались? — раздался ясно слышимый в общем гаме голос Аритона. — Этот призрак никому не угрожает. Не пытайтесь разогнать иллюзию силой оружия!

Пока Лизаэр отбивался от стражника, благоразумно старавшегося не допустить наследного принца к призраку, паника поутихла. В зале воцарилась тишина. Аритон, извиваясь всем телом, пытался встать. Король безотрывно глядел на тень своей жены. Было видно, что он встревожен и до крайности разозлен.

Аритон встал. Стражникам было не до него, и он беспрепятственно дотащился до основания помоста. Остановившись перед призраком, он произнес фразу на древнем языке, ныне сохранявшемся только среди магов Раувена. Королева не ответила, и Аритон жестким, приказным тоном повторил эту фразу.

Призрак оставался неподвижным. Измучившийся от неопределенности ситуации Лизаэр видел, как Аритон перевел взгляд на короля. Повелитель Теней устало сказал:

— Я не могу заставить ее говорить. Ее послание предназначено тебе, и только ты в силах это сделать.

Король резко сел и раздраженным тоном приказал пажу принести скипетр. Звук королевского голоса пробудил видение.

Королева отбросила свою накидку, отороченную серым, и заговорила. Слова ее отчетливо были слышны в самых дальних углах галерей.

— Я принесла его величеству королю Амрота весть из Раувена. Силою плоти, крови и разума тебя предостерегают: отнесись к обоим моим сыновьям одинаково.

Король затаил дыхание. Лицо его побледнело, руки сжались в кулаки. Он не обратил внимания на поданный ему скипетр. В это мгновение все находившиеся в зале словно перестали для него существовать. Шумно втянув воздух, король спросил:

— Чем мне угрожает Раувен в случае отказа?

На лице королевы появилась та самая легкая улыбка, что до сих пор преследовала короля в его снах.

— Ты пожалеешь об этом, правитель Амрота. Убив Аритона, ты одновременно убьешь и Лизаэра. Покалечив его, ты сделаешь калекой и собственного наследника.

Вздрогнув от услышанного, наследный принц проскользнул мимо стражника, вскочил на возвышение и опустился перед отцом на колени:

— Отец, весьма возможно, что все это не предостережение раувенских магов, а очередная уловка картанского ублюдка.

Король остался безучастен к словам сына. Брызгая слюной от ненависти, он спросил покойную жену:

— А если я пощажу твое проклятое отродье?

— Тогда наследного принца Амрота ожидает процветание.

Подобно туману в лучах яркого солнца, тень королевы растаяла.

Король злобно насупил брови. Под нарастающий гул голосов разгневанных придворных он грубо вырвал из рук пажа свой скипетр. Лизаэр словно не слышал и не видел всего этого: внимание наследного принца было приковано к Аритону Фаленскому. Пленник полностью оставил свои уловки. Лизаэр даже не предполагал, что увидит на его израненном лице проблеск удивления и иных чувств, владевших Аритоном. Потом стражник схватил Повелителя Теней за плечо. Аритона бесцеремонно вернули в окружающий мир.

— Повернись и выслушай свой приговор, ублюдок, — рявкнул стражник.

Лизаэру ничего не оставалось, как подняться на ноги. Никто из придворных не осмелился задаться вопросом: действительно ли слова мертвой королевы были требованием раувенских магов или же явились трюком пленника. Многие были глубоко раздосадованы при мысли о том, что кровная вражда, длившаяся семь поколений, вдруг окончится в считанные секунды.

Король подался вперед и провозгласил:

— Аритон Фаленский, за твой пиратский разбой, явившийся причиной гибели семи кораблей вместе с их командами, ты приговариваешься к изгнанию из нашего мира через Врата Изгнания, находящиеся на одноименном острове. — Король хлопнул в ладоши. — Препроводите этого ублюдка в подземелье, где он будет находиться до отплытия на остров. И постарайтесь, чтобы он больше не попадался мне на глаза!

Гвардейцы обступили Аритона и спешно потащили его к выходу, уводя пленника от внешне застывшей, но внутренне негодующей толпы, которую лишили вожделенного зрелища расправы. Лизаэру стало не по себе. Совсем недавно какое-либо помилование Аритона казалось просто немыслимым. Испугавшись вдруг, что Повелитель Теней повернул все в свою пользу, Лизаэр совладал с собой и тронул короля за рукав.

— Было ли это мудрым решением?

Вопрос был задан без всякой задней мысли. Те, кто проходил сквозь мерцающий портал Врат Изгнания, никогда не возвращались, и даже могущественные маги Раувена не могли разгадать эту загадку.

— А вдруг изгнание Аритона явится и моим изгнанием?

Принц понуро отступил. Король услышал его предостережение, но момент был упущен — приговор уже прозвучал. Что толку говорить об этом теперь? Принц молча поклонился и отошел.

— Напрасно ты тревожишься, сын мой, — послышался за спиной голос отца. — Я выполню все условия раувенских магов. Никто больше не причинит вреда фаленитскому ублюдку.

В далеком Дасен Элюре, на сто лет забытом нами,

Неведомые искусства в руках еще не рожденных потомков двух королей

Деш-Тира заклятье сломят и солнце вернут Этере.

Пророчество Дакара о Западных Вратах 5061 год Третьей эпохи

Вступление

На высокой, открытой всем ветрам террасе в Раувене человек в мантии мага вышел из забытья и открыл встревоженные глаза.

— Король Амрота приговорил Аритона к ссылке через Врата Изгнания, — сообщил ясновидец верховному магу.

Едва ли он знал, что слова эти подслушает другой маг, находящийся на невообразимо далеком расстоянии от Раувена...


В мире, где небеса скрывала плотная завеса тумана, маг, облаченный в коричнево-малиновую мантию, застыл возле пыльных полок с книгами. Его отрешенные, подернутые дымкой глаза в одно мгновение стали пронзительно острыми, как глаза коршуна. С тех пор как пять веков назад Деш-Тир перевернул привычное течение жизни и заслонил от Этеры и ее обитателей солнце, Сетвир из Содружества Семи являлся летописцем Альтейнской башни. События, происходившие в мире, напоминали ему снежинки, мелькавшие за окнами его уединенного жилища. Какие-то из них он считал нужным записать на пергаменте, и они занимали свое место в хранилище летописей. Слова, произнесенные ясновидцем в Раувене, были каплей в море слов и мыслей, ежечасно протекавших через мозг Сетвира. Однако летописец сразу же насторожился и решил узнать, откуда они пришли.

На его молчаливый вопрос откликнулась сила, способная двигать горами. В доли секунды она легла мостом между мирами, и Сетвир увидел мага. Окно за его спиной было освещено светом звезд. В руках маг сжимал меч неземной красоты. По дымчатому лезвию тянулась серебряная вязь гравировки, а на рукоятке сверкал зеленым светом вделанный в нее изумруд.

Сетвир узнал этот меч. Воспоминания о событиях прошлого, словно стрелка компаса, указали ему на обстоятельства, значимость которых поколебала легендарное спокойствие альтейнского затворника. Сетвир не удержал крика неуемной, мальчишеской радости. Еще до проклятого появления Деш-Тира один этерианский принц унес этот меч через Западные Врата в отколовшийся мир Дасен Элюр. Вместе с ним бежали еще трое королевских наследников, спасаясь от мятежа, который угрожал их жизни. Когда Деш-Тир лишил Этеру солнца, Врата запечатали, повинуясь пророчеству Дакара, и принцы очутились в вечном изгнании. Но если королевские наследники и оказались брошенными на произвол судьбы, о них не забыли. И вот Сетвир получил первое свидетельство того, что побег принцев не был напрасным.

Летописец потушил видение. Его бирюзовые глаза несколько смягчились, а лицо приобрело задумчивое выражение. Маг, державший меч, кажется, тоже был знаком Сетвиру; когда-то он обучал предшественника этого мага основополагающим навыкам владения силой. Подобное совпадение имело лишь единственное объяснение: Сетвир наблюдал первые проблески исполнения великого Пророчества о Западных Вратах, предсказывавшего сокрушение Деш-Тира и возвращение Этере благодатного солнечного света.

Взволнованный Сетвир порывисто двинулся к двери, оставляя во взбаламученном воздухе облачка пыли. Маг поспешил к лестнице, ведущей наверх, но его мысль неслась еще быстрее, передавая новость другим магам из Содружества Семи.


Продолжение

На равнине вдали от Альтейнской башни на заросшее папоротником поле с туманных небес сыпался дождь, знаменующей конец лета.

— Я принес новость из Дасен Элюра, — произнес знакомый голос.

Дакар, именуемый Безумным Пророком, удивленно вздрогнул. Он был пьян и вдобавок промок до нитки. Злодейка удача покинула его, унеся с собой почти полный кувшин эля. Дакар уставил печальные светло-карие глаза на приближавшегося к нему мага. Пытаясь предвосхитить неизбежное, он сказал:

— Клянусь, что возвращающийся принц — из рода Илессидов, или мне целых пять лет пить только воду.

Заплетающийся язык Дакара несколько смазал его решительное заявление.

Подошедший к Дакару маг Асандир тоже принадлежал к Содружеству Семи. Ветер шелестел в его серебристых волосах, ниспадавших на синий плащ, на лице играла довольная улыбка.

— Ты имеешь в виду пророчество о Западных Вратах? — с подозрительной вежливостью спросил Асандир.

Дакар почувствовал, как у него скрутило живот, и выругался про себя. Либо он был слишком трезв, чтобы справиться со страхом перед непременной взбучкой от Асандира, либо слишком пьян, чтобы исторгнуть при помощи засовывания двух пальцев в рот содержимое собственного желудка. Асандир редко бывал снисходительным к своему ученику. Дакару все же удалось изобразить на лице улыбку.

— «В далеком Дасен Элюре, на сто лет забытом нами...» — процитировал он собственное пророчество.

— «Неведомое искусство в руках еще не рожденных потомков двух королей...» — бодро подхватил маг.

«Неужели эти руки действительно способны восстановить порядок в мире, который вот уже на протяжении пяти веков страдает от жестоких раздоров, упадка и серой жизни под серой мглой?» Асандиру хотелось верить в это. Он улыбнулся.

— Но потомки королей уже родились, мой дорогой Пророк. Время избавления совсем близко.

Дакар не сразу уловил смысл этих слов. Когда же они пробились в его затуманенное элем сознание, он шумно возликовал и повалился прямо в заросли молочая, взорвавшиеся лопнувшими стручками и брызгами разлетевшихся семян. Семена были не белоснежными и пушистыми, а заплесневелыми, что неудивительно для мира, лишенного солнца.

— Когда? — требовательно вопросил Дакар и немедленно добавил: — Кто? Чей он потомок? Ахелласов? Эллестрионов? Фаленитов? Я бы предпочел Илессида, потому что сделал ставку на него.

Благодушное настроение Асандира неожиданно улетучилось.

— Поднимайся, — велел он ученику. — Мы немедленно отправляемся к Западным Вратам.

Семена молочая попали Дакару в нос, отчего Безумный Пророк громко чихнул.

— Так кто же? Как-никак, это мое пророчество, и я имею право знать, — проворчал он, чувствуя, как Асандир бесцеремонно пнул его башмаком под ребра.

— Поторопись, и ты сам увидишь, мой отупевший от пьянства гений. Я только что получил известие от Сетвира. Сегодня утром кто-то миновал Врата Изгнания на Дасен Элюре. Если твой Илессид сейчас находится в пути, он испытывает девяносто девять мук от путешествия через Красную пустыню. И если предположить, что он все же уцелеет, тогда у нас с тобой есть пять дней. За это время мы должны добраться до Западных Врат.

Дакар застонал.

— Эт милостивый! Ни выпивки, ни хорошеньких женских мордашек, и целых пять дней беспрерывной тряски в седле!

Пухлый и низкорослый пророк с кряхтением поднялся. В рыжей бороде, окаймлявшей его подбородок, застряли семена молочая.

Асандир выразительно поглядел на него, отчего у Дакара проступил пот на лбу.

— Ты не угадал насчет Илессида и сам себя обрек на пять лет трезвой жизни.

— В следующий раз напомни мне, чтобы вместе с элем я проглотил и собственный язык, — пробормотал Дакар.

Но его светло-карие глаза под набрякшими веками взволнованно блестели. Пришел конец их ожиданиям. Через Западные Врата сюда явится потомок одной из королевских династий Этеры, наделенный странными и неведомыми дарованиями. «Деш-Тира проклятье сломят и солнце вернут Этере». Под солнцем и ясным небом вновь будут наливаться сладким соком виноградные гроздья, а в бочках виноградарей перестанет бродить кислое никудышное пойло...

Неподвластный возрасту, Асандир уверенно шагал рядом с учеником. Просторный, незамысловатого кроя плащ мага вместе с его блузой являли разительный контраст с заляпанным грязью одеянием Дакара, сшитым из грубого домотканого полотна и плотно обтягивавшим его полную фигуру.

— Терпение, мой дорогой пророк, — назидательно произнес маг. — Предсказания часто осуществляются в весьма странных и не всегда приятных обстоятельствах.

Асандир к тому времени, скорее всего, уже знал, что обещанные дарования разделены между принцами, чьи предки смертельно враждовали на протяжении жизни семи поколении, однако Дакару он не сказал об этом ни слова.


Три мира

В амротском замке король празднует изгнание своего самого ненавистного врага, но не замечает отсутствия собственного сына и спохватывается слишком поздно...


В пыльной ложбине, между песчаными барханами цвета ржавчины, скрюченные деревья заслоняют от палящего солнца чашу фонтана, густо поросшую плющом...


Где-то в другом мире колдунья наблюдает за видением: в тумане быстро скачут на лошадях маг и пророк, и мелкие брызги разлетаются из-под копыт, нещадно давящих папоротник...

Испивший воды отсюда

Не старится пять веков,

Но не избегнет он оков...

Такова уж плата за чудо.

Надпись на фонтане Пяти Веков, созданном Давином в 3140 году Третьей эпохи

Глава III

Изгнание

Наследный принц Амрота проснулся от кошмарного сна. Ему снилось, что он, захлебываясь, барахтается в приливных волнах. Он никак не мог понять, где находится. Голова гудела и кружилась, чего раньше с ним не бывало. Лизаэр несколько раз встряхнул головой, прогоняя остатки кошмара и ожидая увидеть привычные очертания своей спальни. Прошло еще несколько мгновений, пока он обнаружил, что лежит лицом вниз на шершавых досках, устилавших дно баркаса. Открытие раздосадовало Лизаэра; он не помнил, чтобы его нога ступала на борт этой посудины. Как ни копался он в памяти, но так и не смог извлечь из нее причину, заставившую его отправиться в морское путешествие.

Наследный принц облизал губы и сразу ощутил во рту горько-соленый привкус. Все силы покинули его, мышцы болели и дрожали, как после тяжелой работы. Днище отвратительно воняло рыбой. Над головой очумело плясали созвездия, в то время как баркас, сражаясь с волнами, быстро двигался... непонятно куда.

Лизаэр сжал зубы, борясь с подступающей тошнотой. Случилось что-то неладное, но что? Злясь на свою неспособность разобраться в происходящем, он попытался встать, чтобы увидеть, что творится вокруг и куда плывет этот проклятый баркас. Однако любое движение удавалось ему с превеликим трудом, тем более что баркас сильно раскачивался. С третьей попытки Лизаэру удалось ухватиться за планшир, но чья-то мускулистая рука бесцеремонно оторвала пальцы Лизаэра от дерева, и наследный принц опять провалился в темноту...


Когда Лизаэр вновь пришел в себя, под днищем баркаса скрипела галька. В темноте звучали чьи-то голоса. Приливная волна, ударившая в борт, развернула судно, и Лизаэр больно стукнулся головой обо что-то твердое. В рокот волн вплетались человеческие крики. Мокрые руки подхватили баркас и поволокли сквозь мелководье и песчаные банки дальше. На миг бородатое лицо рыбака закрыло звезды. Затем его загрубелые, мозолистые руки торопливо скользнули вниз и схватили наследного принца за запястья. Обмякший, словно пойманная в сеть рыба, Лизаэр чувствовал, как его поднимают.

— Думаешь, тому раувенскому магу есть дело до камешков, которыми обвешан наш красавец? — спросил хриплый мужской голос.

Наследный принц протестующе застонал. Голова по-прежнему кружилась. Бурление в животе помешало ему услышать ответ невидимого сообщника. Державшие его руки переместились к плечам и так сильно сдавили их, что у Лизаэра перехватило дыхание. Наследного принца выволакивали из лодки. Это было последним его ощущением. Потом он снова потерял сознание.


Он увидел морскую воду и темные силуэты скал; небо почему-то находилось внизу. Вскоре Лизаэр понял: он висит вниз головой. Волны прибоя и небо имели одинаковый серо-стальной цвет — рассвет только что наступил. Наследный принц обнаружил, что болтается, подобно мешку, на спине одного из похитителей и трется щекой о грубую непромокаемую ткань его одежды. Лизаэр закрыл глаза и отчаянно попытался упорядочить свои мысли. Но они соскальзывали, точно бусины с порванной нитки. Сознание играло с ним в прятки, и все же Лизаэру удалось выловить из этого хаоса отрывочное воспоминание, объяснявшее причину его нынешнего состояния. Похитители чем-то опоили его, дабы он не сопротивлялся, и действие зелья еще не окончилось. Похоже, что на рассудок наследного принца они не покушались; просто на какое-то время Лизаэр превратился в беспомощного младенца.

Человек, несший его, поскользнулся, и костлявое плечо угодило Лизаэру в живот. Сознание заметалось, как пламя задуваемой свечи. Из-под ног похитителя вниз по травянистому склону покатились комья глины. Лизаэра подхватил второй похититель, и небо резко вернулось в свое привычное положение. Наследного принца, точно тюк, приготовленный к погрузке, закатали в шерстяной плащ, мерзко пахнущий прогорклым жиром. Лизаэру удалось-таки освободить лицо и оглядеться, однако увиденное отнюдь не принесло ему облегчения. Впереди изгибалась высокая выщербленная арка древнего портала. Завеса, разделявшая миры, была серебристо-туманного цвета, словно капля горячего масла, попавшая на стекло. От близости сверхъестественной силы все тело Лизаэра покрылось гусиной кожей. Он задрожал, с ужасом предчувствуя непоправимое. Перед ним были Врата Изгнания.

Лизаэр неистово сопротивлялся. Бежать, бежать отсюда!.. Увы, слишком поздно. Похитители безжалостно подняли его, раскачали и швырнули прямо в серебристую завесу. Ее прикосновение обожгло ледяной болью. Лизаэр закричал. Силы иного мира раздробили его рассудок на множество кусочков. Вокруг опустилась кромешная тьма.


Наследный принц Амрота очнулся от нестерпимой жары. При каждом вдохе в ноздри набивалась горячая пыль. Он почувствовал, как чьи-то пальцы ощупывают его тело. Движения были быстрыми и осторожными и напоминали прикосновение крысиных лап. Лизаэр дернулся. Пальцы замерли, затем исчезли. К этому времени он открыл глаза.

В зрачки ударил яркий свет. Лизаэр заморгал и, щурясь от чего-то не менее яркого, узнал лезвие своего кинжала. Потом он увидел глаза Аритона Фаленского, внимательно разглядывавшие его.

— Похоже, теперь мы оказались в равных условиях, брат.

Голос картанского ублюдка звучал несколько странно, будто Аритон отвык говорить. Лицо, руки и плечи под рваной рубахой были в шрамах и ссадинах. Темно-красные кровоподтеки красноречиво рассказывали о его пребывании в Амротском королевстве.

Лизаэра моментально вышибло из забытья, и он вскочил на ноги.

— Чего ты ждешь? Или, прежде чем перерезать мне глотку, ты хотел бы услышать от меня мольбы о пощаде?

Лезвие кинжала застыло в руке Аритона.

— Неужели ты думал, что я пролью кровь своего брата? Это приносит несчастье.

Лизаэр воспринял его слова как насмешку. Все пространство до самого горизонта занимали дюны. Напрасно Лизаэр пытался найти хоть какие-то признаки человеческого жилья — повсюду его глаза натыкались только на красный кремнистый песок, над которым дрожал раскаленный воздух. Не было ни деревца, ни кустика, ни даже кактуса, чтобы укрыться от беспощадного белого солнца. Одного этого уже хватало, чтобы погубить попавшего сюда человека.

Но почему его отец, одержимый жаждой мести, даже не подумал уберечь собственного сына от превратностей судьбы? В Лизаэре взыграло оскорбленное достоинство. Ему было страшно подумать, что королевство, возлюбленная, друзья и все, что являлось предметом честолюбивых устремлений наследного принца, отняты у него навсегда.

— Брат? — ледяным тоном переспросил Лизаэр. — Я родом не из пиратского гнезда.

Кинжал качнулся, мелькнув солнечным зайчиком по песку, однако голос Аритона остался все таким же нечеловечески отрешенным.

— Сейчас разница нашего происхождения почти ничего не значит. Ни тебе, ни мне уже не вернуться в Дасен Элюр.

— Врешь!

Лизаэр даже мысленно не желал допускать, что изгнание может оказаться пожизненным, но отчаяние не оставляло его. Аритон, это все из-за него!

— Разве верховный маг Раувена позволит, чтобы его любимый внучек сгнил в пустыне? — с нескрываемой враждебностью произнес Лизаэр. — Уж там-то знают, как заставить Врата пропустить нас обратно.

— Нет. Взгляни-ка туда.

Кивком головы Аритон указал на металлическую арку портала, что высилась у них за спиной. Там не дрожала серебристая завеса; сквозь выщербленные, изъеденные временем и песком столбы, как сквозь пустую раму, виднелась все та же пустыня. Надежда на чудо была поколеблена. Мертвые ныне ворота могли запечатать много веков назад, опасаясь угрозы, о которой теперь никто и не помнил. Раувенские маги были бессильны оживить портал; это выходило за пределы их возможностей. Лизаэр кусал губы, не позволяя панике овладеть рассудком. Единственным виновником происшедшего оставался этот ублюдок Фаленит, который сейчас поигрывал его кинжалом, притворяясь беспечным.

— Я не верю твоим словам, — заявил Лизаэр. — Раувенские маги спасли тебя от казни.

Наследный принц умолк, застыв от неожиданной догадки.

— Или призрак королевы — дело твоих рук? Твой способ отомстить моему отцу?

Грязными пальцами Аритон держал рукоятку кинжала так, что в его лезвие можно было посмотреться, как в зеркало. Не прореагировав на выпад брата, Повелитель Теней ответил:

— Ни призрак королевы, ни твое присутствие здесь не являются делом моих рук.

Он передернул плечами и горько усмехнулся.

— Зелье, которым меня поили с твоего соизволения, и цепи, в которые меня заковали по великодушному приказу твоего отца, почти не оставили мне возможности поквитаться.

Однако тень, призванная к трону амротского короля, была явно произведением мастера, так что Лизаэр не поверил словам Аритона.

— Ты все равно не убедишь меня, — вызывающе бросил принц.

— Мы с тобой оба — жертвы кровавой вражды. Прошлое не изменишь. Но если сейчас мы оставим раздоры, у нас появится шанс выбраться отсюда.

Наследный принц не привык, чтобы ему приказывали, ставили условия или даже просто давали советы. А вдруг сын пиратского короля все же подстроил этот трюк, чтобы лишить Амрот законного наследника, и теперь пытается еще глубже втянуть Лизаэра в свои хитросплетения? Мысль об этом была для последнего просто невыносимой. Ничего, он знает, как можно голыми руками разоружить человека с кинжалом.

Подошвы сапог Лизаэра нагрелись от песка, пока он заглублял их туда, дабы устойчивее держаться на ногах.

— Я не обязан терпеть твое общество, — заявил наследный принц.

— Придется, — краешками губ улыбнулся Аритон. — Кинжал-то у меня.

Лизаэр прыгнул на сводного брата, но Аритон, все это время державшийся начеку, отразил удар. Он увернулся от растопыренных пальцев Лизаэра, намеревавшегося превратить воротник его рубахи в удавку. Тогда наследный принц сжал пальцы в кулак и нанес точно рассчитанный удар по голове брату. Повелитель Теней вздрогнул и перевернул кинжал, заехав Лизаэру рукояткой в запястье. Руку наследного принца до самого локтя пронзила острая боль, заставившая его разжать пальцы. Не теряя времени, Аритон с кошачьим проворством отскочил в сторону.

— Я ведь легко мог тебя убить, — раздался у Лизаэра за спиной ненавистный голос Фаленита. — Советую не забывать об этом.

Лизаэр развернулся, охваченный неистребимым желанием расправиться с этим ублюдком. Аритон хладнокровно уклонился от его выпада. Сообразив, что последние слова его противника отнюдь не были пустой бравадой, наследный принц погасил вспышку ярости. Несмотря на внешнюю хрупкость, Аритон умел сражаться и был стремителен в движениях; вдобавок он обладал коварным и изворотливым умом. Безрассудство могло дорого обойтись Лизаэру.

— Послушай, Лизаэр, в этой пустыне есть еще один портал в другой мир, — с мягкой убежденностью заявил Повелитель Теней. — В раувенских архивах сохранились сведения о нем. Но если мы растратим силы на нелепые стычки, то погибнем оба.

Застигнутый врасплох неожиданно дружелюбным тоном Фаленита, Лизаэр ответил с предельной честностью:

— Между нами — вражда семи поколений. Разве я могу тебе доверять?

Аритон отвел глаза.

— Тебе придется рискнуть и поверить мне. Или у тебя есть какая-нибудь иная возможность?

Установилась напряженная тишина. Чужое солнце обжигало темные волосы Аритона и золотистые — Лизаэра. Потом что-то прошелестело по песку, слегка ударив наследного принца сзади по ногам. Он встревоженно обернулся и увидел коричневый полотняный мешок. Тот лежал совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. Казалось, мешок выпал прямо из воздуха и еще покачивался, подминая раскаленный песок. На пурпурном сургуче, скреплявшем тесемки, ясно виднелась печать Раувена.

— Не трогай его, — поспешно предупредил Аритон. Лизаэр и ухом не повел. Если раувенские маги прислали провизию, она достанется ему. Наследный принц наклонился и потянул за одну из тесемок. Что-то ослепительно вспыхнуло и больно ударило Лизаэра в руку. Он отпрянул и покачнулся.

Ненавистные руки подхватили его, не дав упасть.

— Кажется, я предупреждал тебя, — коротко бросил ему Аритон. — Печать не единственное, что скрепляет тесемки. Есть еще и магическая защита.

Лизаэр грубо и раздраженно отпихнул его, пытаясь освободиться из рук брата.

— Замри! — потребовал Аритон и крепче схватил Лизаэра. — Чем меньше движений, тем меньше боли.

Боль в обожженной руке была для Лизаэра пустяком по сравнению с душевной болью и горечью унижения, которые он претерпел от проклятого Фаленита. Он не нуждался в сострадании этого ублюдка. Лизаэр со всей силой наступил каблуком сапога на босую ногу Аритона. Тот сдавленно выругался и убрал руки.

Скрючившись, Лизаэр баюкал пострадавшую руку, дожидаясь, пока утихнет боль. Он видел, как Аритон легко снимает с тесемок мешка магические заклятия. Наследного принца снедала черная зависть. Ведь верховный маг Раувена приходился дедом и ему. Почему же тогда он не захотел обучить магии своего второго внука? К этому времени Аритон развязал тесемки и стал вынимать из мешка его содержимое. Лизаэр насчитал пять свертков с провизией и четыре сосуда с водой. Последним Аритон извлек из опустевшего мешка редкой красоты меч. Солнце ударило в изумруд, вделанный в его рукоятку, и на лице Повелителя Теней заплясали зеленые огоньки. Лизаэра удивило, что тот почему-то не обрадован, а, наоборот, как будто огорчен появлением этого меча.

— Отдай мне мою долю провизии и воды, — потребовал наследный принц. — Тогда наши шансы будут равны.

Аритон жестко взглянул на него.

— Ты так думаешь?

Его взгляд скользнул по богатому наряду брата — бархатному камзолу с затейливой вышивкой и выглядывавшим из рукавов тонким батистовым манжетам.

— Что ты знаешь о тяготах жизни? — добавил Фаленит. Лизаэр, пыхтя от ярости, выпрямился.

— Какое право ты имеешь распоряжаться моей судьбой?

— Никакого. — Аритон сложил провизию и сосуды с водой обратно в мешок и поднял меч. — Просто однажды я на своей шкуре сполна испытал последствия жары и жажды. Мы плыли на корабле и попали в шторм, уничтоживший все запасы пресной воды. Поверь, ощущения были далеко не из приятных.

— Я скорее предпочту рисковать, чем зависеть от милости врага, — резко возразил Лизаэр, почувствовав в искренности слов Фаленита очередную дьявольскую уловку.

— Нет, брат.

Все с тем же спокойствием Аритон закинул мешок за спину. Меч, некогда принадлежавший его отцу, он пристегнул к поясу.

— Тебе придется мне поверить. И вот доказательство честности моих намерений.

Осторожно повернув кинжал рукояткой вперед, Аритон бросил оружие к ногам наследного принца. Упав, кинжал поднял облачко песка, осевшего на расшитых золотом сапогах Лизаэра.

Лизаэр нагнулся и поднял кинжал. Тут его охватил внезапный приступ ненависти, и наследный принц, стремительно выпрямившись, метнул кинжал в Фаленита.

Кинжал описал сверкающую дугу, но Аритон успел пригнуться. Он сбросил с плеч тяжелый мешок и почти уже снова распрямился, когда Лизаэр вдруг налетел на него с кулаками. Массивные перстни на пальцах сделали удар в лицо еще болезненнее.

В ответ Аритон чуть слышно произнес:

— Перестань. У меня хороший меч.

Лизаэр выругался и нанес еще один удар, на песок закапала кровь. Поняв, что ничего другого не остается, Аритон схватился за рукоять своего меча, но не смог извлечь его из ножен. Единственное, что ему удалось, — ударить Лизаэра рукоятью по ребрам. «Сейчас я его убью», — мысленно пообещал себе Лизаэр, молотя изо всех сил кулаками по телу брата. Наконец-то этот ублюдок перестанет отравлять ему жизнь своим присутствием!

Молниеносным движением Аритон отбросил его назад. Костяшки пальцев врезались наследному принцу в челюсть, и почти сразу же последовал резкий удар в пах. Лизаэр застонал и скрючился. Аритон освободился из его хватки, принц тут же попытался снова схватить его, но почувствовал, как противник с неумолимой силой выворачивает ему руку. Тогда Лизаэр ударил Аритона ногой, и Повелитель Теней выпустил его руку.

Лизаэр попытался завладеть мечом, но Аритон поддел ногой песчаный холмик, и в глаза наследному принцу полетел песок. Ослепленный, Лизаэр принялся тереть руками глаза, и в это мгновение вражеские руки сомкнулись на его предплечьях. Мощным рывком Аритон швырнул его вниз и обрушил на принца град ударов.

Вначале Лизаэр почувствовал боль. Потом понял, что лежит на спине, и ему показалось, что он пролежал так целую вечность, обливаясь потом и сознавая всю унизительность своего положения. Наконец наследный принц сумел поднять голову и увидел, что к груди его приставлен кинжал.

Из раны на щеке Аритона продолжала сочиться кровь. Еле сдерживая гнев, он сказал:

— Давай подымайся. Еще один такой выверт — и я скручу тебя по рукам и ногам.

— Чего тянуть? Лучше убей меня сразу, — прошипел Лизаэр. — Мне противно дышать с тобой одним воздухом.

Лизаэр напрягся, ожидая смерти. Но неподвижно застывшее лезвие лишь сверкало на солнце. Зной и тишина делали ожидание невыносимым.

— Подымайся, — повторил Повелитель Теней. — Вставай сам, иначе, Эт мне свидетель, я заставлю тебя подняться силой магии.

Немелодично, как расстроенная струна, звякнула сталь. Аритон убрал меч в ножны.

— Я намерен вывести тебя отсюда живым. Потом ты меня больше не увидишь.

Синие глаза Лизаэра вспыхнули ненавистью, но ответом им был раздражающе спокойный взгляд изумрудных глаз Фаленита. Сухо рассмеявшись, Аритон сказал:

— До чего же ты гордый. Раздуваешь ноздри, словно награжденный медалью ярмарочный бык. Ты и впрямь — сын своего отца. Во всем, до самых ничтожных и гнусных мелочей, ты похож на него.

Вскоре Лизаэр почувствовал, как песок, на котором он лежал, стал все сильнее жечь ему тело. Посчитав это магическим трюком Аритона, наследный принц подавил в себе желание встать. Ему стало тяжело дышать, волосы слиплись от пота. Истерзанный зноем и непривычной для него болью, он закрыл глаза. Аритон и не подумал подбирать его кинжал, валявшийся на песке. Вместо этого Повелитель Теней взял рыбачий плащ, в котором появился Лизаэр, и запихал его в мешок с провизией. Наследный принц по-прежнему лежал не шевелясь. Терпение Аритона лопнуло.

Лизаэр вздрогнул. Какая-то сила безжалостно овладевала его мозгом. Что-то размером с острие иголки пригвоздило его к песку, лишив малейшей возможности сопротивляться. Этот удар задел только его разум, но Лизаэр все равно закричал от боли.

— Вставай!

По грязному лицу Аритона текли ручейки пота. Не колеблясь, он повторил магический удар. Лизаэр познал боль, выжигающую разум, не оставлявшую ничего, кроме животной потребности выжить. Он снова закричал. Не один еще раз его крики взрывали тишину пустыни, прежде чем Аритон посчитал, что суровый урок усвоен в достаточной мере.

— Вставай.

Доведенный до немого отчаяния, Лизаэр повиновался. Пусть на этот раз Аритон одержал верх. В глубине сердца наследный принц поклялся: за издевательство над собой он при первой же возможности оборвет жизнь проклятого чародея.


Единоутробные братья, изгнанные за пределы Дасен Элюра, шли по холмам на восток. Разодрав часть рубахи на лоскуты, Аритон обмотал ими босые ноги. С безоблачного неба все так же лился свет беспощадного солнца, но к полудню на окрестные дюны пала слабая тень: Повелитель Теней, воспользовавшись своим даром, заслонил себя и брата от солнца. Благодарности от Лизаэра он, конечно же, не услышал. Яд недоверия разъедал душу наследного принца. Он либо брел молча, либо бормотал проклятия, но и то и другое в одинаковой степени отнимало его жизненные силы.

Аритон же молчал. Неутомимость, с которой он шагал по раскаленному песку, лишь еще больше озлобляла Лизаэра. Впрочем, Повелитель Теней был не совсем прав, назвав его точной копией отца. Снедавшая Лизаэра ненависть имела иное свойство, унаследованное от матери. Эта ненависть была холодной и затаенной.


Наступил вечер. Жара несколько спала. Солнце неторопливо опускалось за пустынный горизонт. Лизаэр еле передвигал ноги; изможденный до предела, он двигался словно в полубессознательном состоянии. Во рту ощущалась противная горечь, песок, набившийся в сапоги, превращал каждый шаг наследного принца в пытку. Только с наступлением сумерек Аритон решил устроить привал. Лизаэр сразу же уселся на выщербленный камень и стянул сапоги. На обеих пятках виднелись лопнувшие кровавые мозоли. Но лучше терпеть боль, чем обращаться к врагу за помощью. Если он не сможет идти, пусть Аритон тащит его на спине.

— Руки за спину, — приказал Аритон.

Лизаэр поднял голову. Над ним стоял Повелитель Теней, держа в одной руке обнаженный меч, а в другой — открытый сосуд с водой. Лицо Аритона было покрыто коркой песчаной пыли и запекшейся крови, и о том, что оно выражало, оставалось только догадываться.

— Тебе же будет хуже, если мне придется повторять.

Наследный принц нехотя повиновался. В руке Аритона блеснула сталь. Лизаэр отпрянул.

— Не дергайся! — Слова Повелителя Теней обрушивались на него, как удары. — Я не собираюсь тебя убивать.

Ярость мешала Лизаэру достойно ответить врагу. Он заставил себя молча наблюдать, как стальное лезвие поднялось и замерло, точно полоска льда, возле его шеи.

Аритон поднес сосуд к губам Лизаэра.

— Три глотка и не больше.

Наследный принц хотел с презрением отказаться, но горькая слюна, заполнившая рот, делала жажду невыносимой. Разум подсказывал: если он откажется, то какими бы ни были причины его отказа, ублюдку Фалениту достанется лишняя порция. Лизаэр сделал положенных три глотка. Жидкость обожгла воспаленный язык. Приставленный к горлу меч почему-то побуждал его глотать воду со звериной жадностью. Сам Аритон также сделал только три глотка, однако наследному принцу это не принесло ни малейшего утешения. Он по-прежнему ненавидел своего единоутробного брата.

Эта ненависть в глазах, следящих за малейшим его жестом, впервые за весь день заставила Аритона вступить в разговор.

— Добродетелями Илессидов с незапамятных времен были честность и справедливость. Не цепляйся за недостатки своего отца, а подумай лучше о его сильных сторонах.

Повелитель Теней острием меча перерезал веревку на свертке с провизией. Затем, орудуя лезвием, поделил содержимое пополам, после чего убрал тускло блеснувший меч обратно в потертые ножны. Сумеречные тени окаймляли лицо Аритона. Он искоса взглянул на брата.

— Прояви благоразумие, достойное наследного принца Амротского, и тогда я отнесусь к тебе с должным уважением, какого заслуживает твое происхождение.

Лизаэр насторожился. В прошлом Фалениты слишком часто ловили Илессидов на доверии, и он не хотел попадаться в очередную ловушку. Его королевское происхождение подразумевало честность и прямоту, а чувство собственного достоинства требовало переносить свою участь, не посрамив чести рода. Лизаэр молча принял от Аритона ломтик сыра и сухарь. Мысли наследного принца были заняты тем, как отомстить врагу. Оставалось дождаться, когда Аритон уснет.

Однако Повелитель Теней не собирался устраивать ночлег. Едва они закончили скудную трапезу, он приказал Лизаэру вставать.

Лизаэр понимал, что сейчас ему ничего не изменить. Он не стал произносить негодующих слов, а избрал иную тактику. Страсть к отмщению продолжала владеть им. Чем раньше он сумеет усыпить бдительность Аритона, тем скорее получит возможность осуществить свой замысел. С наигранным смирением наследный принц нагнулся за сапогами. Тут же перед глазами у него возникло лезвие меча. Не выпуская оружия, Аритон сказал:

— Брось сапоги. Твоим ногам в них будет только хуже. Вини свою тупую гордость — это из-за нее ты лишился обуви. Как только почувствовал, что натираешь ноги, надо было сразу мне сказать.

Лизаэр подавил в себе желание ответить и встал. Чувствовалось, что Аритон утрачивает невозмутимость; он сейчас напоминал лису, очутившуюся в волчьем логове. Похоже, его магическим образом обретенное самообладание начинало ему изменять. Еще бы! После заточения в подземелье южной башни почти сразу же оказаться на изнуряющей жаре и потратить последние силы на переход! Лизаэр догадывался, что Аритон ослабел и потерял уверенность в себе. Подумав об этом, наследный принц не сдержал хищной улыбки. Вскоре охотник и дичь поменяются местами. Его противник сглупил, сохранив ему жизнь.


С наступлением темноты небо над Красной пустыней превратилось в черное бархатное покрывало с рассыпанными пригоршнями звезд. Но завораживающее зрелище было недолгим. Легкий ветерок, начавшийся в сумерках, к ночи заметно посуровел. Он свистел над дюнами и шуршал вздымаемым песком, и вскоре незнакомые созвездия заслонила завеса песчаной пыли.

Лизаэр и Аритон брели, пригнувшись и обмотав лица тряпками. Песчинки набивались им в рукава, попадали за воротник и больно царапали кожу. Ненависть и утомление загородили от Лизаэра окружающий мир; плотно сжав губы, он мысленно бормотал проклятия. Глаза слезились. Каждый час усугублял его отчаяние, пока ему не начало казаться, что свист ветра и скрип песка — это единственные звуки, какие всегда доносились до его ушей. Воспоминания о придворной жизни в Амроте потускнели, стерлись, превратились в нечто далекое и призрачное. Нежная красота его возлюбленной, оставшейся на Южном острове, представлялась теперь порождением воспаленного ума, уставшего сражаться с муками, которые доставлял телу каждый новый шаг.

Лизаэр утратил все чувства. Враг, идущий рядом, казался какой-то нелепой тенью в лохмотьях, наполовину скрытой песчаными вихрями. Был ли Аритон повинен в их нынешних мучениях, мог ли он исправить положение — это тоже не значило сейчас ровным счетом ничего. Страдания лишили Лизаэра способности задумываться о подобных вещах. Стремление выжить заставляло его час за часом тупо переставлять ноги. Когда же боль в мышцах и костях сделалась нестерпимой, наследный принц повалился на колени.

Аритон остановился. Его рука не потянулась к мечу; Повелитель Теней просто стоял, сгорбившись на ветру, и ждал, пока брат поднимется.

Внизу песчаные струи были еще сильнее и плотнее. Песчинки тысячами острых иголочек впивались в тело, и принц готов был вопить от боли. Кое-как Лизаэр ухитрился снова встать. Поначалу Аритон поддерживал его, а у наследного принца не хватало сил, чтобы оттолкнуть врага.


Когда в предрассветном небе начали меркнуть звезды, ветер утих. Песчаная завеса постепенно рассеялась. Унылый горизонт расцветился оранжевым светом восходящего солнца. Наконец-то Аритон решил устроить привал. Безразличный к голоду и жажде, Лизаэр растянулся на холодном песке в тени ближайшей дюны. Он почти сразу же заснул и проспал добрую половину утра. Когда он снова открыл глаза, все вокруг, как и накануне, было залито нестерпимо ярким солнечным светом. Как и накануне, его окружало бескрайнее пространство мерцающих дюн, где не было ни дорог, ни тропинок.

В воздухе стояла гнетущая тишина. Лизаэр огляделся. Аритон соорудил из рыбачьего плаща подобие навеса, дополнив естественную тень рукотворной. Она распространялась и на Лизаэра, но благодарности от него Аритон не услышал. Наследного принца мучила жажда. Мышцы болели так, словно по ним прошлись тяжелой палицей. И все же он достаточно восстановил свои силы, чтобы вспомнить о ненависти к Аритону.

Предмет ненависти сидел, скрестив ноги и зажав между коленями обнаженный меч. Волосы, одежда и кожа Аритона приобрели одинаковый песчано-пыльный цвет. Едва Лизаэр шевельнулся, как из-под слипшихся ресниц брата блеснули зеленые глаза. Для человека, проведшего ночь без сна, Аритон выглядел неправдоподобно бодрым.

— А ты, значит, не спал, — с упреком бросил ему Лизаэр, садясь. Песчинки, набившиеся в волосы, посыпались ему за шиворот. — Ты что, черпаешь силы из своей магии или боишься меня?

Губы Аритона тронула слабая улыбка. Нащупав заскорузлыми пальцами сосуд с водой, он протянул его принцу.

— Три глотка, ваше высочество. — Только голос выдавал его истинное состояние. — Прошлая ночь была первой в череде таких же ночей. Выпей, и я тебе отвечу.

Лизаэр промолчал. Ничего, наступит время, когда даже выучка раувенского мага не спасет Аритона от телесных страданий. Сохраняя собственные силы для этой минуты, наследный принц выпил положенные три глотка воды. Потом он растянулся на песке и снова заснул под бдительным взглядом своего врага.


Три последующих дня прошли без изменений. Тающий запас провизии был единственной ощутимой мерой времени. Ночи напролет оба изгнанника проводили в пути, пробиваясь сквозь песчаные вихри, не дававшие ни минуты отдыха. На рассвете они устраивали привал, вынужденные делить пространство под душным пологом рыбачьего плаща. Воздух пах раскаленными камнями, пустыня оставалась утомительно однообразной. Только на четвертое утро на востоке замаячил кратер потухшего вулкана.

Лизаэр лишь рассеянно скользнул по нему глазами. Трудности пути научили его беречь силы. Ненависть к Аритону Фаленскому в нем не исчезла, она дремала внутри, свернувшись как удав. Лизаэр шел, ел и спал, испытывая адские муки бесконечного терпения. Он видел, как Фаленит постепенно теряет силы, и это служило ему единственным утешением.

Аритон всегда был худощавого телосложения, а теперешние жажда и лишения иссушили его тело до предела; под кожей четко вырисовывались кости, на шее и висках было заметно биение пульса. Его руки утратили былую проворность. От избытка солнца и ветра его воспаленные глаза были окружены сетью мелких морщин. Сам осунувшийся и исхудавший, Лизаэр видел, что самообладание, помогавшее Аритону выживать, сжигало его изнутри. А от неотступного взгляда его воспаленных глаз Лизаэр буквально помешался на мысли об убийстве. Раувен и Картан совместными усилиями воспитали из Аритона такое чудовище, что только Дейлион-судьбоносец мог справедливо решить, куда отправить его дух после смерти.


На пятый день изгнания Лизаэр проснулся в знойный полдень. Рука и нога, оказавшиеся вне устроенного Аритоном полога, побагровели от солнечного ожога. Лизаэр провел языком по растрескавшимся губам. Аритону впервые не удалось увеличить своим колдовством тень от плаща. Смирившись с очередным ударом судьбы, наследный принц повернулся и не поверил своим глазам. Неужели минута, о которой он мечтал все эти дни, настала? Достаточно было мимолетного взгляда, чтобы увидеть: руки фаленского ублюдка уже не сжимали рукоятку меча, а вяло лежали на ней. Усталость свалила-таки раувенского чародея. «От этого сна он не проснется», — подумал Лизаэр.

Он поднялся бесшумно, точно хищник, не сводя с врага глаз. Аритон не шевельнулся. Наследный принц упивался своим диким, необузданным торжеством. Теперь ничто не помешает ему осуществить задуманное. С отрешенностью, которой сам же Повелитель Теней его и научил, Лизаэр наклонился и дотронулся до меча. Его прикосновение осталось незамеченным. Аритон крепко спал, утратив все ощущения. Не проснулся он и в тот момент, когда Лизаэр осторожно, по-воровски, снял у него с колена меч.

Тишину пустыни нарушил надтреснутый смех Лизаэра:

— Ублюдок!

Он поднял меч, блеснув дымчатым лезвием. Аритон не просыпался. Лизаэр пнул его ногой. Тело ненавистного врага распласталось на песке. Голова Повелителя Теней запрокинулась назад. На шее жертвы под кожей просвечивали жилы, словно приглашая Лизаэра одним ударом покончить с Аритоном.

Рука наследного принца застыла в воздухе. Как он мечтал об этом ударе, как предвкушал мгновение расплаты... и вдруг зрелище полной беззащитности своего врага прорвало что-то внутри самого Лизаэра. Замахнувшись, он располосовал по всей длине рыбачий плащ. Хлынувший в прореху солнечный свет высветил профиль Фаленита, чеканный, как на монете. Дрожа от возбуждения, Лизаэр улыбнулся.

Он едва не лишил себя удовольствия видеть, как его враг страдает, прежде чем умереть.

— Устал, ублюдок?

Лизаэр ногой перевернул обмякшее тело на спину. Он грубо встряхнул брата за плечо и увидел, как обрисовались под кожей исхудавшего Фаленита синие жилки. Даже после издевательств в подземелье Амрота Аритон делил провизию с предельной честностью! Это ошеломило Лизаэра, и он поспешил сосредоточить все внимание на лезвии меча.

Сталь полоснула Аритона по груди. По рваной одежде побежала тоненькая струйка крови, и Повелитель Теней вздрогнул. Одна рука у него погрузилась в песок. Не дожидаясь, пока враг встанет, Лизаэр ударил его по ребрам. Вместе с шумным выдохом он услышал, как хрустнула кость. Аритон дернулся и перекатился из-под разорванного полога на раскаленный полуденный песок.

Лизаэр, нависая над ним, двинулся следом. Наконец Аритон окончательно проснулся и открыл глаза. Губы его перекосились от боли. На лице, с которого были сорваны все лживые маски, заблестел пот.

Наследный принц праздновал свою жестокую победу.

— Не желаешь ли еще поспать, ублюдок?

Лизаэр с наслаждением следил, как Аритон скрючился, кашляя и судорожно хватая ртом воздух.

— Ну?

Острие меча было направлено Аритону прямо в горло.

Дыша, как выброшенная на берег рыба, Аритон прикрыл глаза. Он хотел что-то сказать, но вначале должен был собрать остатки сил. Пока он это делал, меч до крови оцарапал ему кадык.

— Я надеялся на более мирное расставание.

Лизаэр надавил мечом сильнее и увидел на воротнике Аритона расползающееся кровавое пятно.

— Тебе все равно не жить, ублюдок. Но не пытайся убедить меня, будто ты — жертва, обреченная на мученическую смерть. Ситэр знает, кто ты на самом деле. Маг, не смыкавший глаз несколько ночей. В твоей дьявольской голове роились замыслы, как расправиться со мной.

— У меня были другие намерения.

Аритон сморщился, борясь с подступающим кашлем.

— Если мне не удалось завоевать твое доверие, у меня осталось доверие к самому себе. Я не замышлял тебя убить.

Ему не удалось подавить очередной приступ кашля, и Аритон закрыл лицо руками. Он перепачкал ладони кровью, но все же сумел совладать с дыханием и продолжал:

— Возьми себя в руки и послушай. Согласно раувенским летописям, предки, от которых пошли наши королевские династии, явились в Дасен Элюр через Врата Изгнания.

— Меня не занимают исторические сказки. — Лизаэр оперся о меч. — Примирись с Этом, ублюдок, пока у тебя еще есть время помолиться.

Аритон не обращал внимания на сталь, царапающую ему горло.

— Четверо принцев пришли в этот мир через другие порталы. Летописи утверждают, что эти ворота сохранились и поныне. Иди на восток, к развалинам города... Мерт, так он назывался. За ним находится портал. Берегись развалин Мерта. В летописях говорится о каком-то проклятии, погубившем его жителей. Возможно, там еще остались злые силы...

Слова Аритона превратились в бормотание, перемежавшееся кашлем. Песок под его щекой стал темно-красным от крови. Кое-как зажав рану, он настойчиво шептал:

— У тебя есть шанс выжить. Не упусти его.

Наследный принц, решивший оставаться глухим к любым мольбам о пощаде, почувствовал, как его обдало холодом. А что, если в своих суждениях об Аритоне он был не прав? Что, если этот Фаленит, в отличие от своих предков, действительно имел честные намерения? Лизаэр медлил, не в силах нанести смертельный удар; мысли множились, путались, увлекая его в трясину ненужных рассуждений. Ему не давал покоя один вопрос, требовавший немедленного ответа: почему Аритон не убил его в самом начале, когда он, одурманенный и беспомощный, был выброшен в этот мир из Врат?

— Ты применял против меня свою магию, — с упреком произнес Лизаэр, удивившись собственному голосу. Приступ ярости погас, оставив после себя головокружение и ощущение слабости во всем теле.

Лицо Повелителя Теней болезненно сморщилось от неподдельного раскаяния. Лизаэр отвел глаза, но ответ Аритона достиг его ушей и пронзил сердце:

— А разве иначе ты выдержал бы ту первую ночь испытаний? Чем еще я мог укрепить твою волю? Ты не оставил мне ничего, за что я смог бы уцепиться. Ничего, кроме ненависти.

Слова эти были сокрушающе правдивыми. Лизаэр перестал давить на рукоятку меча.

— Зачем тогда ты рисковал, спасая меня? Я ведь бесконечно презираю тебя.

Наследный принц ждал ответа. Дымчатая сталь мерцала в его руке, и волны горячего воздуха искажали очертания лезвия. Если молчание было вызвано очередным трюком Аритона, эта дерзость будет стоить ему жизни. Рассерженный Лизаэр склонился над братом и увидел, что тот потерял сознание. Это не было уловкой. Лизаэр вновь оказался перед мучительным поиском решения. Один удар — и все выходки Фаленита навсегда прекратятся. Странно, но само оружие как будто сопротивлялось простоте задуманного убийства. Лизаэру показалось, что превосходный меч, специально выкованный, чтобы обрывать жизнь, призывал сохранить ее Аритону.

Многие оружейники Дасен Элюра пытались создать оружие, подобное этому, но безуспешно. Легенды утверждали, что предки Фаленитов принесли этот меч из другого мира. Пораженный необыкновенной гармонией линий и совершенством замысла, Лизаэр глядел на дымчатую сталь. Может, меч действительно был творением рук несравненно более искусных, чем человеческие? В первый раз Лизаэр признал, что династии Фаленитов и Илессидов, возможно, начинались не в Дасен Элюре, а в далеком и неведомом мире. Скорее всего, Аритон сказал ему правду.

Впрочем, он мог и солгать. Лизаэр навсегда запомнил спектакль, разыгранный Аритоном перед королевским советом Амрота. Пожалуй, то зрелище было лишь частью какого-то более обширного замысла, в который он втянул и жизнь наследного принца. Кто поручится, что Аритон не сплетет сети новых уловок? Логика подсказывала, что не поручится никто, но Лизаэр все равно ощущал странную неуверенность. Разрываясь между ненавистью к Фалениту и недоверием к тому, что двигало им самим, Лизаэр вдруг осознал: относительно поступков Аритона бесполезно строить догадки. Нужно принять однозначное решение, и сделать это он должен прямо сейчас. Чувствуя, как его опять захлестывает гнев, Лизаэр отшвырнул меч.

Сталь блеснула на солнце, меч врезался в уже располосованный рыбачий плащ. Лизаэр оглянулся на распростертое, не подающее признаков жизни тело своего брата.

— Пусть эта пустыня будет тебе судьей, — хрипло произнес он.

Злясь на то, что ему нещадно напекло голову, наследный принц отправился взять свою долю припасов.

Под провисшими лоскутами плаща его ожидал новый удар коварной судьбы: меч пропорол их последний кожаный сосуд с водой. На песке осталось лишь небольшое влажное пятно. Остальное пустыня жадно впитала в себя. Лизаэр в отчаянии ударил по песку кулаками. Желудок свело от ужаса, в мозгу зазвучал насмешливый голос Аритона: «Что ты знаешь о тяготах жизни?» И потом: «У тебя есть шанс выжить. Не упусти его...» Меч, торчащий в песке, казался обвиняющим перстом. Лизаэр отвернулся, но он не мог приказать мозгу не думать. Отведя глаза от одного неприятного зрелища, он тут же натолкнулся на другое: Аритон, неподвижно лежащий на раскаленном песке с окровавленным горлом.

Чувство вины заставило Лизаэра вскочить на ноги. Он бросился бежать. Тень покорно следовала за ним. Пот разъедал глаза, солнце жгло через одежду. Со всех сторон его обступали дюны. Только дюны.

— Пустыня отомстит тебе, ублюдок, — бормотал Лизаэр, не замечая, как от жары начал бредить наяву.


Аритон пришел в себя. Его по-прежнему окружала жаркая и безмолвная пустыня. Рот был полон крови, а каждое дыхание отзывалось резкой болью в груди. Неподалеку понуро висели лоскуты разрезанного плаща. Лизаэр исчез.

Аритон прикрыл глаза. Невзирая на чудовищную усталость и боль, он испытывал облегчение. О том, чтобы встать и идти, не могло быть и речи. Проницательность мага подсказывала ему: одно легкое у него повреждено и буквально плавает в крови. Но главное — с него свалился груз ответственности за жизнь своего единоутробного брата. Лизаэр сумеет добраться до вторых ворот. Это будет маленькая победа после пережитых ими мытарств.

Повелитель Теней проглотил слюну, перемешанную с кровью, и почувствовал, как заныло израненное горло. Он не питал к Лизаэру ни ненависти, не презрения. Разве сам он был лучше? Один Эт знает, сколько раз ему хотелось лишить брата жизни; проткнуть тем самым мечом, над которым он когда-то приносил клятву мира.

Аритон осторожно перевернулся на живот. Сломанные ребра впились в тело, добавив ему мучений. Воздух прорывался сквозь сгустки крови внутри, угрожая новым кровотечением. Повелитель Теней чувствовал, как его сознание меркнет и куда-то уплывает. Страшный кашель сотряс его грудь. Внутри все разрывалось от боли, мешая сосредоточиться.

Аритон медленно и терпеливо восстановил самообладание. Вскоре Колесо Судьбы сделает последний поворот, и тогда придет конец всем его страданиям. Но он не собирался покорно расставаться с жизнью. Смерть не одолеет его без последней схватки. Подкрепив свою решимость волей мага, Аритон пополз по песку в сторону рыбачьего плаща.

Когда он добрался до цели, кровь вовсю струилась у него изо рта и носа. Аритон ухватился за полу плаща и потянул на себя, чтобы хоть как-то прикрыть опаленное солнцем тело. Когда рваная ткань подалась, он заметил полоску знакомой дымчатой стали. Плащ выскользнул из онемевших пальцев. Аритон увидел свой меч вонзенным в опустевший кожаный сосуд для воды.

Из пробитой груди вырвался стон. Слезы злости и отчаяния капали на лезвие меча. Значит... Лизаэр презрел возможность выжить. Почему? Аритон уперся щекой в песок. Неужели чувство вины толкнуло наследного принца на такой поступок? Вряд ли он теперь узнает причину.

Но тогда все, что он старался сделать, оказывалось напрасным. Аритон взбунтовался; он не желал смириться с неотвратимостью поражения. Терзаемый воспоминаниями о лиранте, оставленной им в Раувене, он не мог отделаться от жуткого зрелища: благородный инструмент, на котором некому играть, весь покрылся пылью, а четырнадцать серебряных струн затянуты паутиной. Теперь к умолкнувшей музыке прибавились разбитые надежды. Вероятно, это все, чего он стоил в жизни, которая привела его к гибели под чужим солнцем.

Аритон закрыл глаза, чтобы отгородиться от нестерпимого зрелища пустыни. Но тут же перед его мысленным взором встали видения: живые, зримые и безжалостно обвиняющие. Аритон увидел фигуру верховного мага. С надвинутым на глаза капюшоном он напоминал статую, символизирующую возмездие. В поднятых руках патриарх Раувена держал меч Авара. С лезвия капала кровь.

— Это моя кровь, — умоляющим голосом произнес Аритон, и эхо отозвалось из закоулков его воспаленного разума.

Верховный маг молчал. Он глядел вниз, и капюшон затенял его лицо, исполненное печали и упрека. У его ног лежал труп в изорванной одежде голубого и золотистого цветов Амротского королевства.

— Я не убивал его! — в отчаянии выкрикнул Аритон.

— Ты не сумел его спасти.

Суровое лицо верховного мага дрогнуло и обрело черты Даркарона, карающего ангела, посылаемого Этом. Ангел стоял на палубе военного корабля, развороченной недавним сражением. У его ног лежал другой труп — на сей раз то был труп отца Аритона. В груди Авара торчала стрела, языки разгоравшегося пожара уже вплотную подобрались к нему.

Видя, как меч в руках Даркарона темнеет, удлиняется и становится черным древком Копья Судьбы, Аритон воскликнул:

— Эт милосердный! Неужели я неверно постиг глубину твоих тайн? Неужели во имя одной жизни я должен был погубить весь вражеский флот?

Карающий ангел нацелил копье прямо в грудь Аритону. Теперь пылающую картанскую бригантину со всех сторон окружали амротские военные суда, которым удалось уцелеть и выбраться из грандиозной магической ловушки, устроенной Аритоном. Создав рукотворную тьму, умело исказив направление всех звуков, он заставил амротские корабли вслепую воевать друг с другом. Семь из них были сожжены и потоплены.

С печалью в голосе Даркарон объявил:

— Ты признан виновным.

— Нет! — протестующе закричал Аритон.

Он заметался, пытаясь прогнать видение. Но чьи-то руки крепко схватили его за плечи и сильно встряхнули. Грудь вновь пронизала боль. Из горла, зажатого грязной ладонью, вырвался хриплый, с присвистом крик.

— Чтоб тебе в Ситэр провалиться! Не дергайся!

Аритон открыл остекленевшие глаза и увидел своего брата Илессида. Ладонь, которой он зажимал горло, была липкой от крови. Насильно приведенный в сознание, Аритон вздохнул и прошептал:

— Все пропало.

Боль мешала ему говорить, но он продолжил:

— Что привело тебя назад? Милосердие Эта или жалость?

— Ни то и ни другое.

Лизаэр начал проворно сворачивать рыбачий плащ в подобие толстого ремня.

— Скорее всего, Врата действительно существуют.

Аритон взглянул в его холодные синие глаза.

— Оставь меня здесь. Можешь не терзаться угрызениями совести.

Лизаэр пропустил эти слова мимо ушей.

— Я нашел воду, — сказал он.

Вытащив меч из пропоротого сосуда, он вложил оружие в ножны на поясе Аритона.

— Твоя жизнь — это твоя забота, но я не хочу быть повинен в твоей смерти.

Аритон почти беззвучно выругался.

Наследный принц связал концы самодельного ремня, встал и двинулся в северном направлении, волоча за собой брата. К счастью для Аритона, он почти сразу же потерял сознание.


Колодец находился в центре рощи деревьев-долгожителей. Сплетенные ветви обрамляли его, точно драгоценный камень. В первый раз Лизаэр набрел на колодец по чистой случайности. Теперь он торопился вернуться в рощу и успеть дотащить туда Аритона еще до наступления темноты. Если запоздать, ветер быстро занесет едва различимую тропку, которую он проделал, скатываясь со склонов дюн и вновь карабкаясь на них. Наследный принц едва переводил дух, сухой и жаркий воздух обжигал горло. Наконец, предельно уставший и измученный, он втащил Аритона под сень деревьев.

Вокруг было удивительно тихо. Лизаэр догадывался, что роща — творение рук какого-то мага. Трава, которая росла между узловатых корней деревьев, даже не шелестела. Не трепетала густая листва. Здесь правила тишина, подчиняясь иным законам, и в сравнении с этим миром уже дюны начинали казаться чем-то призрачным. Дни странствий по пустыне заметно ослабили недоверие Лизаэра к магии. Сейчас же состояние Аритона просто требовало магического вмешательства. Скорее всего, вода этого колодца обладала целебными свойствами и могла поставить Повелителя Теней на ноги.

Когда Лизаэр набрел на колодец, он еле волочил ноги, но первый же глоток из мраморной чаши фонтана мгновенно прогнал жажду и усталость. Тело вновь стало крепким и подвижным, словно пять дней странствий через пустыню никак не отразились на нем. Потом полуденное марево начало исчезать, и на горизонте проступили очертания разрушенной башни. Наследный принц собственными глазами убедился, что Мерт не выдумка. Перед ним сразу встал вопрос: как быть с Аритоном? С одной стороны, он ненавидел и презирал Повелителя Теней и не хотел его спасать, но с другой — чувство справедливости, присущее Илессидам, не позволяло Лизаэру обречь брата на смерть в пустыне.

Принц опустился на колени и развязал ремень, сооруженный им из плаща. Аритон был жив, о чем свидетельствовало едва уловимое дыхание. Кожа Фаленита была сухой и на ощупь холодной, а все тело — пугающе неподвижным. Пока Лизаэр приподнимал его за плечи, чтобы прислонить к мраморной, опутанной плющом чаше колодца, у Аритона из носа и рта беспрерывно катились капельки крови.

Серебристо-серая вода заполняла чашу до позолоченной кромки. Лизаэр нарушил ее гладь, зачерпнув воду сложенными ладонями. Подняв руки над лицом Аритона, он раскрыл пальцы. Несколько капель упало на пыльную щеку Повелителя Теней, остальная вода устремилась к его разомкнутым губам.

Аритон мгновенно очнулся. Мышцы напряглись, как тетива лука, глаза открылись. Сейчас они были не изумрудно-зелеными, а темными и жесткими, похожими на камень турмалин. Аритон застонал, по телу его прокатилась судорога. Не слыша тревожных восклицаний Лизаэра, он повалился на бок и уткнулся лицом в свои тонкие пальцы музыканта.

Лизаэр подхватил брата за плечо.

— Аритон!

Повелитель Теней отвел руки. Он выпрямился, лицо его сделалось мертвенно-бледным. Не обращая внимания на испуганного Лизаэра, он перевернулся и стал вглядываться в поверхность воды в колодце. Она вновь стала тихой и неподвижной. Отражая зеленое кружево плюща, она больше напоминала зеркальное стекло, чем воду.

Аритон втянул воздух. Все сгустки крови в легких куда-то пропали, как будто и не было страшных ран.

— Здешняя магия могущественнее, чем магия Врат.

Лизаэр отдернул руку, будто плечо Аритона обожгло его.

— Значит, колодец исцелил тебя?

Аритон криво усмехнулся.

— Будь оно так, я был бы благодарен этой воде. Я чувствую, со мной произошло что-то еще. Я ощущаю не просто исцеление, а какие-то глубинные перемены.

Аритон встал. Он начал сосредоточенно оглядывать каждое дерево, затем снова вернулся к располагавшемуся в центре рощи колодцу. Лизаэр с затаенной тревогой следил за его движениями. Пальцы Аритона скользнули под плющ и побежали по золоченой кромке. Поиски завершились едва слышным ругательством.

Лизаэр мельком взглянул на скрытую плющом резную надпись. Она была начертана на древнем языке, ныне доступном лишь тем, кто учился магии. Наследный принц подавил зависть и как можно более равнодушным тоном спросил:

— И что же там написано?

Аритон поднял на него ошеломленные глаза.

— Если написанное там — правда, тогда мы оба доставим Дейлиону-судьбоносцу еще немало головной боли, прежде чем Колесо Судьбы повернется для нас в последний раз. Похоже, некий маг по имени Давин подарил нам пятьсот лет жизни.

Повелитель Теней умолк, потом в сердцах выругался и опустился на траву.

— Я не знаю, брат, благодарить мне тебя за эту жизнь или проклинать за то, что лишил меня возможности умереть.

Лизаэр ничего не ответил. Пять дней в пустыне преподали ему жестокий урок терпимости. Сейчас он глядел на второго сына своей матери без ненависти и не ощущал особого желания задумываться над смыслом неожиданного подарка. С потерей Дасен Элюра, Амрота и возможности наследовать престол пятьсот дополнительных лет жизни казались ему тяжелой и безрадостной ношей.


Прегрешение

Лиренда, Первая колдунья и официальная преемница Главной колдуньи Кориатанского ордена, гневно сверкнула глазами на младшую послушницу, сидящую по другую сторону стола. Руки девушки рассеянно теребили пучки лекарственных трав, которые ей надлежало мелко истолочь и пересыпать в стеклянные банки. Похоже, мыслями она была далеко и от этих банок, и от тяжелой ступы с пестиком, стоявшей тут же. В тишине, нарушаемой лишь криками мальчишек, которые ловили во дворе кур для повара, лицо Первой колдуньи медленно багровело. Черные завитки волос гневно подрагивали.

— Какой еще несусветной глупости нам теперь ждать от тебя, госпожа младшая послушница?

Элайра, чьи медно-рыжие локоны не могли усмирить никакие шпильки, упрямо глядела сквозь залитое дождем оконное стекло. За окном расстилался туман, не позволяя увидеть даже ближайшие окрестности. Элайра не знала солнца; вот уже несколько веков подряд небо над Этерой оставалось вечно затянутым этим туманом.

Лиренда продолжала разматывать нить своей нотации:

— Асандир несется вскачь на запад. Каждый маг из Содружества Семи находится наготове, а ты мне заявляешь: «Вторая ветвь не требует пристального внимания». У любой жабы больше чутья, чем у тебя!

Элайра оторвалась от окна и взглянула на рассерженное лицо Лиренды.

— Ситэр бы побрал эту вторую ветвь!

Девушка беспокойно мяла в руках незаконченный оберег, который предназначался для пастухов и помогал спасать новорожденных ягнят.

— Я совсем не это имела в виду, — добавила Элайра. Она могла не объяснять, что спешное путешествие Асандира и Дакара на запад свидетельствовало об исполнении великого Пророчества о Западных Вратах. Если над Этерой вновь засияет солнце, часть оберегов станет не нужна, ибо многие болезни исчезнут вместе с породившим их туманом. Однако среди кориатанских колдуний пророчиц не было; свои предположения и догадки они строили на основе видений.

Беспечная в своем бунтарстве, Элайра решилась высказать Первой колдунье совсем уж непростительный упрек:

— Почему бы нам не попросить Сетвира найти утерянный Путеводный Камень? Если этот удивительный кристалл вновь оказался бы у нас, Главная колдунья сразу бы узнавала обо всем, что затевается. Тогда бы нам больше не пришлось добывать сведения по крупицам.

Лиренда не удержалась от сдавленного восклицания, и ее гладкое, без единой морщинки лицо побелело. Элайра подавила в себе желание засмеяться. Хотя растерянное и подавленное состояние ее наставницы доставило девушке редкостное удовольствие, она сознавала, что серьезно нарушила незыблемые нормы этикета. Элайра упомянула о двух вещах, о которых даже в ближнем окружении Главной колдуньи старались никогда не говорить.

Магический кристалл круглой формы, называемый Путеводным Камнем, был потерян в хаосе, возникшем при вторжении Деш-Тира. Путеводный Камень был способен собирать воедино магические силы ста восьмидесяти кориатанок. Возможно, Сетвир знал о нынешнем местонахождении Камня, но Кориатанский орден традиционно относился к Содружеству Семи с глубоким презрением. Элайре была ненавистна глупая гордость ее наставниц, не позволяющая им обратиться к магам за помощью. Однако до сих пор она не отваживалась заявить об этом вслух. Теперь, наблюдая, как Первая колдунья приходит в себя, Элайра не раз пожалела о своей выходке.

— Мы научим тебя благоразумному и учтивому поведению, — нарушила звенящую тишину Лиренда, наклонив голову с грациозностью кошки, выслеживающей добычу. — Раз ты позволяешь себе вместо приготовления оберегов глазеть в окно и насмехаешься над принятыми в нашем ордене способами получения сведений, я приказываю тебе немедленно отправляться наблюдать за второй ветвью. Твой дозор будет продолжаться восемнадцать часов подряд. Если твоя непосредственная начальница хоть единым словом пожалуется на тебя, я доложу о твоем поведении Главной колдунье.

Лиренда порывисто вышла из работной комнаты. Шелест ее шелковых юбок на несколько мгновений заглушил стук дождя по оконным переплетам. Оставшись одна в пыльной и душной комнате, Элайра от отчаяния выругалась. Восемнадцать часов! «А если начнется ураган?» — с ужасом подумала она. Жаль, что ее способности не распространялись на все четыре природные стихии или хотя бы на огонь. Тогда бы она выполняла свои задания, сидя в тепле, а не страдая от тьмы и сырости. Увы, ее дарование, причем достаточно скромное, относилось к воде. Рассердившись, Элайра даже не подумала задуть свечу и убрать со стола банки. Бросив все как было, девушка сдернула с крючка свой плащ, распахнула ногой заднюю дверь и по выщербленным ступенькам сбежала в промозглость туманного и дождливого дня.


Здание, которое занимал Кориатанский орден, в давние времена принадлежало какому-то графу, и его привыкли называть домом старого графа. Мощеный внутренний двор блестел от дождя. В расщелинах между плитами зеленел мох. Низкие изгороди, некогда разграничивающие цветники, теперь скрывались в зарослях лопуха и буйстве колючих кустарников, побуревших от ранних заморозков. Из-за постоянного тумана ни плоды, ни злаки не созревали по-настоящему. Набрякшие стебли грозили ветру кулаками сгнивших, черных ягод. У кромки пруда сидела ворона, раскинув такие же черные крылья. Завидев Элайру, она нехотя поднялась в воздух. Смирившись со своей участью, юная колдунья уставила взгляд в воду, на мутной поверхности которой плавали сморщенные листья.

Затем с привычной решимостью Элайра поставила у себя в мозгу заслон, чтобы не обращать внимания на превратности погоды и собственное раздражение. Внешний мир постепенно растворился, уступив место тишине и покою, сопровождавшим ее полное внутреннее равновесие. И сразу же в ее голове возник слабый вибрирующий звук. Элайра узнала мелодичное пение второй ветви. Ветвями называли двенадцать каналов, по которым текли магнитные силы, питающие и поддерживающие Этеру. Элайра настроилась в лад со второй ветвью, затем слилась с нею, поворачиваясь то на север, то на юг, но постоянно оставаясь в пределах узконаправленного силового пучка.

Капли дождя стекали по ее волосам прямо за воротник, холодные, как льдинки. Элайра дрожала на ветру, но уже не замечала этого. С совершенством, достигнутым годами обучения, она соединила незримое биение второй ветви со своим разумом и водой пруда, образовав подобие сети. На испещренной дождем поверхности пруда появилась тень. Ее очертания сделались более резкими, вытянулись, и вот уже сформировалось видение... Седовласый маг и грузный пророк стояли перед заросшей лишайниками аркой Западных Врат, держа под уздцы взмыленных лошадей. Элайра запечатлела в памяти все подробности увиденного и продолжила наблюдение.


Проклятие Мерта

Остатки крепостных стен Мерта, словно почерневшие кривые зубы, торчали среди ржаво-красных песков. В свете заходящего солнца от них тянулись длинные тени. «Кем же были эти люди, решившие построить город посреди безжизненной пустыни?» — думал Лизаэр.

Аритон шел молча. За все время пути от колодца к развалинам Мерта он сказал лишь, что раскаленное солнце куда менее опасно, чем погруженные во тьму руины этого города.

— Лизаэр, что ты знаешь о своем даре? — вдруг нарушил молчание Аритон.

Заподозрив новую издевку, наследный принц обернулся к брату. Однако Повелитель Теней и не думал насмехаться. Он внимательно разглядывал проем в полуразрушенной каменной кладке; когда-то там находились боковые ворота.

— Ты умеешь собирать свет в пучок? Я спрашиваю, поскольку нам может понадобиться оружие.

Лизаэр предпочел бы не отвечать, однако ловушки, которые таил Мерт, заставили его сказать со всей прямотой:

— Меня никто не учил магии, как тебя. После бегства нашей матери король запретил всякую магию, оставив лишь искусство врачевания. Я упражнялся самостоятельно. Постепенно я научился сотворять что-то вроде молнии. Эта сила наверняка способна убивать.

За словами Лизаэра стояли годы одиночных исканий вслепую. По-настоящему управлять своим врожденным даром ему удавалось, лишь когда он был чем-то сильно рассержен или подавлен. Аритон выслушал его признание молча.

Лизаэр думал о брате. Какое странное противоречие: узкие длинные пальцы, явно не предназначенные для грубой работы, и мозолистые ладони, как у опытного матроса. Куда бы ни направлялись корабли, Аритону всегда находилось дело. Да и не только в море; при его остром уме и магических знаниях он мог заняться чем угодно. Если им действительно удастся покинуть Красную пустыню, то куда бы они ни попали, Аритон не пропадет и не растеряется.

А он сам? Сравнение было нелестным для Лизаэра. Он рос, воспитывался и учился, чтобы со временем сменить отца на королевском троне. Что ожидало наследного принца в изгнании? Кто признает там его королевское происхождение и, главное, кто станет ему повиноваться и хранить верность? Там явно хватает своих правителей. В мирное время ему, скорее всего, придется довольствоваться скромной должностью учителя фехтования или начальника стражи, а во время войны — бесславной участью наемного солдата. Он готовил себя к честному правлению и умелому ведению государственных дел, основанных на законах справедливости. Лизаэр недовольно поморщился, представив, что ему, быть может, придется убивать людей, действуя вопреки своим убеждениям. В душу вползало грызущее чувство собственной никчемности. За невеселыми размышлениями он как-то позабыл о дарованных пяти веках жизни.

Солнце почти зашло. Мерт был уже совсем близко. Остатки крепостных сооружений ветер превратил в каменные скелеты, опрокинутые и наполовину засыпанные песком. Сама крепость была не слишком большой, однако размеры каменных глыб, составлявших некогда части воротных башен, наводили на мысль, что строители города обладали большим могуществом, нежели люди.

Аритон поднялся на вершину холма, за которым начинались развалины города.

— Мерт славился своими непревзойденными резчиками драгоценных камней, — сказал он. — В гибели города повинен какой-то маг. Проклятие, обрушившееся на него, уничтожило всех жителей. Погибли все: от вельмож до последнего нищего. Более подробных сведений в раувенских летописях нет.

В глазах Повелителя Теней промелькнула настороженность.

— Не знаю, что мы встретим в этих развалинах.

Лизаэр спустился вслед за ним с крутого песчаного холма.

— Запустение, и ничего больше, — ответил он. Сопровождаемые лишь шумом ветра, братья достигли разрушенных крепостных ворот. За ними виднелась широкая улица, по обеим сторонам которой высились колонны, ныне подпиравшие небо. Город был пуст и мертв. Пахло раскаленным камнем. Братья отбрасывали длинные тени, бежавшие впереди них на длинных негнущихся ногах. Ветер тихо вздыхал, пролетая над многочисленными и давно погасшими очагами.

Аритон обогнул лежащую каменную статую.

— Похоже, город пуст, — наконец сказал он. — Но отнюдь не мертв. Давай-ка пойдем побыстрее.

Лизаэр, не обладавший магическим восприятием, мог только гадать, чем вызвано такое предостережение. Аритон вел его через разрушенные дворы, мимо изуродованных статуй и покосившихся крыш. Внутри Мерта стояла такая первозданная тишина, что даже негромкий звук шагов и хруст каменных обломков под ногами казались резкими и оглушительными.

Неожиданно Аритон схватил брата за локоть. Лизаэр удивленно вскинул голову. На фоне пурпурного неба кроваво-красным цветом мерцали разрушенные шпили. За ними виднелся изящный силуэт Врат, ведущих в иной мир. Мерцающая серебристая завеса внутри портала была отчетливо видна даже издали.

— Дейлион-судьбоносец, ты оказался прав!

Обрадованный Лизаэр улыбнулся брату.

— Еще засветло мы вырвемся из Красной пустыни.

Аритон почему-то молчал. Лизаэр попытался высвободить свою руку, но Аритон предостерегающе сжал ее еще сильнее. Глаза его указывали на какую-то тень впереди. Лизаэр пригляделся и понял, почему брат так встревожен.

Тень, скользившая по песку, была живой, совсем непохожей на тень, отбрасываемую упавшим карнизом. Она продолжала скользить вдоль разрушенной кромки бывшего дворового бассейна. Лизаэра поразило, что тень двигалась самостоятельно и не принадлежала никакому видимому предмету.

Аритон резко выдохнул.

— Вот оно — проклятие Мерта. Надо идти не останавливаясь.

Он поспешил вперед. Тень изменила направление и двинулась следом, держась чуть поодаль.

Предчувствуя беду, Лизаэр схватил брата за руку.

— Это существо подвластно твоему дару?

— Нет, — ответил Аритон, не сводя глаз с темного пятна. — А если и подвластно, то лишь отчасти. То, что ты видишь, — это не тень, а сгусток поглощенного света.

Лизаэр не стал допытываться, каким образом Аритону удалось распознать природу существа, преследовавшего их. Скорее всего, обучение у раувенских магов значительно расширило границы его восприятия.

Неожиданно тень вновь изменила направление. Словно капля чернил по наклонной поверхности, она побежала по песку, жадно потянувшись к первым людям, оказавшимся на улицах Мерта спустя пять веков после гибели города.

Аритон остановился и произнес какое-то слово на древнем языке. Лизаэр понял, что это заклинание. Затем Повелитель Теней протянул руку и сжал тонкие пальцы в кулак. Тень задергалась и забурлила, словно кипящая вода в стеклянном сосуде.

— Я пригвоздил ее.

Слова давались Аритону с трудом. На висках его блестели струйки пота.

— А теперь, Лизаэр, попробуй свой свет. Ударь быстро и со всей силой, какую сумеешь собрать.

Наследный принц поднял сомкнутые руки и открылся своему внутреннему восприятию, наполнявшему его существо с самого рождения. Он ощутил у себя на спине красноватый свет заходящего солнца. Можно было использовать дневное светило, перенаправив путь его лучей, но в это время суток силы солнечного света уже не хватило бы для борьбы с живой тенью. Тогда Лизаэр решил не менять путь естественного света, а воздействовать на тень Мерта светом рукотворным.

Воля пробудила спящий доселе дар, вызвав его из какого-то внутреннего источника, неподвластного разуму Лизаэра. Он ощутил появление силы лишь по слабому звону в ушах и покалыванию в теле. Лизаэр понимал, что его способ небезупречен, но не знал, как и что исправить. Он сосредоточился, собрал в сжатых ладонях всю доступную ему энергию, затем разжал их. Послышался сухой треск. Из рук вырвался изогнувшийся дугой поток ослепительно яркого света и ударил в песок, обдав жаром лицо Лизаэра. Когда перед глазами перестали мелькать разноцветные пятна, наследный принц увидел, что от тени не осталось и следа.

Аритон облегченно выдохнул. На его лице Лизаэр прочитал неподдельное восхищение.

— Ты замечательно справился. Неведомый маг наполнил эту тень своей сущностью, а сам он, насколько я могу судить, был склонен к жестокому принуждению. Если бы тень соприкоснулась с нами, она навязала бы нашему разуму повеление своего хозяина. Даркарон свидетель, добром бы для нас это не кончилось. Развалины да эта дрянь — вот и все, что осталось от Мерта.

Ободренный похвалой, Лизаэр зашагал увереннее.

— А почему тень оказалась такой чувствительной к свету?

Аритон тоже прибавил шаг.

— Произошла своего рода перегрузка. Эта сущность должна поглощать энергию для своей поддержки, но при этом вынуждена постоянно удерживать определенный баланс. Поэтому слишком мощный и быстрый приток энергии может просто сжечь ее.

Лизаэру не удалось спросить о том, что ожидало бы их, если бы он не сумел уничтожить тень. Из-под обломков каменного бордюра выскользнула еще одна такая же тень. Спустя мгновение к ней присоединилась вторая.

Аритон усилием воли создал на их пути невидимую преграду. Зеленые глаза напряженно следили, как тени извивались, пытаясь проникнуть сквозь магическую стену. Он усилил защиту, но в это время из-за опрокинутого пьедестала появились три новые тени.

— Эт милосердный, проклятый город просто кишит ими! — воскликнул встревоженный Лизаэр.

Он озирался по сторонам, пытаясь сохранять внутреннее спокойствие, чтобы, если понадобится, вновь нанести удар светом. Аритон молчал. Хотя до Врат было рукой подать, они казались недосягаемыми. Лизаэр поднял сомкнутые руки, напрягся и нанес удар по теням.

Свет с треском вырвался наружу, так что Аритон вскрикнул от неожиданности. Песок, камни и тени потонули в фонтане огня. Братьев обдало горячим воздухом, столб которого устремился вверх. Оглушенный, Лизаэр покачнулся, но крепкие руки Аритона ухватили его за плечо.

— Не останавливайся!

Лизаэр спотыкаясь двинулся дальше. Когда к нему вернулись привычные ощущения, его глазам предстало кошмарное зрелище. Их окружал, словно огромный пузырь, защитный купол, созданный Аритоном, а тени старались пробить защиту; они колотились о невидимый барьер, вились вокруг него. Неутолимый голод побуждал их любой ценой добраться до находящихся внутри людей. Лизаэр взглянул на брата. Аритон с бледным от напряжения лицом внимательно следил за атаками теней, мелькавших в надвигающихся сумерках. Лизаэр опасался, что, если брат исчерпает запас своих возможностей, Врата так и останутся недосягаемыми. С каждой секундой тени множились, и Аритону становилось все труднее поддерживать защитный купол.

Собравшись с силами, Лизаэр в третий раз ударил по теням. Рукотворный свет выжег целое скопище алчных темных пятен. Песок, по которому ступал наследный принц, казался ему куском раскаленного металла. Полный решимости вырваться из-под дьявольских чар Мерта, Лизаэр бросился бежать, сокращая расстояние, отделявшее его от портала. Аритон создал новую защитную преграду. Тени не отступали. Они появлялись отовсюду: из-под камней и из трещин в стенах, даже из песка. Все пространство кишело пятнами тьмы. Бежать стало невозможно, и братьям, окруженным вихрем теней, пришлось перейти на шаг.

— Мне кажется, свет привлекает их, — хрипло проговорил Лизаэр.

— А без света они давно бы нас одолели, — отозвался Аритон.

Его силы действительно были на исходе. Аритон сбился с шага и едва не споткнулся. Словно получив сигнал о слабости противника, тени еще плотнее окружили защитный купол, с нескончаемым упорством пытаясь пробиться внутрь.

Лизаэр подхватил брата, не дав ему упасть. Сосредоточившись, он нанес теням очередной удар. Мерт содрогнулся от взрыва. Со всех сторон посыпались обломки камней. Отчаяние помогло Лизаэру открыть в себе новые способности. Там, куда, попала рукотворная молния, расплавленный песок превратился в стеклянную поверхность. Взвыл поднятый взрывом ветер, и его порывы швырнули Аритона прямо на плечо Лизаэра. Теперь братья шли, крепко держась друг за друга.

— Ситэр их побери, неужели они так и не отстанут? — в ужасе закричал наследный принц, теряя последнюю надежду.

Хотя до Врат оставалось всего несколько шагов, сияние портала было скрыто за колышущейся завесой тьмы. Лизаэр подумал о том, что изгнание и так стоило ему потери всего, что составляло смысл жизни. Неужели теперь он лишится и самой жизни? Безграничное отчаяние захлестнуло наследного принца. Он собрал все оставшиеся силы и поднял руки для последнего удара. Будь что будет.

Аритон подхватил брата, когда тот раскрывал ладони.

— Осторожнее, Лизаэр.

Силой своей магии Аритон попытался сгладить его яростный удар, но опоздал и не сумел предотвратить последствия.

В небо взметнулась молния. Песок заклубился в объятиях огненного вихря, ударившего по земле, и громоподобное эхо сотрясло развалины Мерта. У Лизаэра подкосились колени. Аритон подхватил его, не дав упасть. Убрав все защитные преграды, он обвил брата руками и бросился вместе с ним к спасительному мерцанию Врат.

Тени сплелись в живую темную завесу. Аритон ощутил множество ледяных иголок, вонзившихся ему в тело. Какой-то из сущностей все же удалось пробиться к нему в мозг. Аритон пронзительно закричал, но его крик быстро оборвался. Его окружило белое сияние, и он погрузился в забытье.


Хищники

Человек пересекает туманный лабиринт болота; зыбкая почва сотрясается от его шагов, а на пространствах открытой воды, окаймленных осклизлыми берегами, поднимается рябь. Под ногами чавкает болотная жижа, но человек не обращает на нее внимания и идет дальше, нащупывая кочки простым посохом, вырезанным из серого ясеня...


Вооруженные люди в меховых одеждах, сидя в засаде, вместе со своим бородатым командиром наблюдают, как из долины, скрытой за пеленой тумана, появляется торговый караван, везущий шелка и драгоценности...


Черное крылатое чудовище щурит красные глаза, взмахивает крыльями и ныряет с каменного уступа в облако, долгим и пронзительным свистом созывая своих сородичей...

Глава IV

Заклятие Деш-Тира

Серебристая завеса Западных Врат содрогнулась, прорвалась и исторгла в туманный мир Этеры два человеческих тела. Сквозь скрещенные мокрые стебли папоротника блеснули золотистые волосы одного из пришельцев.

— Илессид! — ликующе завопил Дакар, сотрясая все пространство вокруг себя и не замечая дождя холодных капель, хлынувшего на него с сосновых ветвей.

Размахивая руками, он бросился вперед со стремительностью коршуна, заприметившего добычу.

Асандир последовал за ним, более сдержанный внешне, но на самом деле столь же взволнованный.

— Осторожнее, они могут быть ранены.

Асандир встал рядом с Дакаром и наклонился, чтобы внимательнее разглядеть пришельцев из Дасен Элюра.

На мокрой земле без сознания лежали двое молодых людей, грязных, отощавших и, судя по их виду, перенесших суровые испытания. Белая кожа одного из них безошибочно указывала на его принадлежность к династии Илессидов. Хотя лицо другого было скрыто спутанной гривой черных волос и такой же черной бородой, Асандиру хватило и этого. Маг догадался, что глаза второго пришельца непременно окажутся зелеными.

Время шло, но ни один из двоих не подавал признаков жизни. Асандир озабоченно нахмурился. Он наклонился и прикоснулся своими чуткими пальцами к обожженному солнцем лбу ближайшего к нему пришельца. Сознание мага проникло в разум молодого человека. Туманный лес и назойливая болтовня Дакара сразу отодвинулись куда-то вдаль. Пришельцы из Дасен Элюра находились в крайне тяжелом состоянии.

Асандир выпрямился. Под его стальным, режущим взглядом с губ Дакара испарились все вопросы.

— Они пострадали от столкновения с тенями Мерта. Надо немедленно перевезти их в дом.

Дакар мешкал, не решаясь брюзжать по поводу возможных последствий. Тени Мерта, проникнув в мозг, были способны лишить человека рассудка. Надежда Этеры на возвращение солнца могла рухнуть.

Резкие слова Асандира вернули Безумного Пророка к действительности.

— Принца повезешь ты. И будь внимательнее, иначе пять лет трезвой жизни тебе обеспечены.

Асандир быстро расстегнул свой плащ и завернул в его черную с серебристым отливом материю темноволосого пришельца.

Бледный и непривычно тихий Дакар проделал то же самое с Илессидом. Затем грузный пророк побежал отвязывать лошадей.


Ехать предстояло в хижину дровосека, которую Асандир с Дакаром заняли вчера. С того времени как Деш-Тир завоевал небеса над Этерой и солнце исчезло, люди избегали древних мест сосредоточения силы. Западные Врата не являлись исключением. Ближайшее к ним жилище дровосека находилось в пяти лигах отсюда, что означало семь часов пути, ибо лошади были вынуждены нести на себе двойной груз. Едва Асандир и Дакар въехали в туманный лес, как стемнело.

Дакар вполголоса бранился. Ни дорог, ни троп в этих краях не было, лошади плелись между деревьями, и ветви хлестали пророка по рукам и коленям. Дождь немилосердно лился ему за шиворот. Дакар изрядно продрог, но ни единым словом не посетовал на то, что отдал свой плащ золотоволосому принцу. Вместе с этим человеком, так и не приходящим в сознание, на руках Дакара сейчас покоилась пятисотлетняя надежда Этеры. Илессид, которого он вез, являлся наследником престола в Тайсане, однако вместо пышной встречи во дворце принца ожидала лишь скромная хижина дровосека, к тому же пустая сейчас: хозяин отправился на осеннюю ярмарку в городок Западный Край.

Небо над уходящими в туман громадами сосен посерело. Наступил рассвет. Наконец маг и пророк добрались до хижины и привязали лошадей к столбам крыльца. Хижина внутри была сухой, а две ее комнатки под отвесной крышей имели вполне жилой вид. Асандир расстелил возле очага одеяла и переложил на них жертв Красной пустыни. Потом он разжег в очаге огонь, поставил греться железный котел с водой и, опустившись на колени, начал стаскивать с темноволосого пришельца мокрую одежду.

Дверь с шумом распахнулась. Вошел Дакар, успевший отвести лошадей в хлев и теперь нагруженный дровами.

— А почему ты не начал с принца Тайсана? — удивленно спросил пророк.

Асандир не поднял головы.

— Я начал с того, кто более нуждается в помощи.

Разорвав ветхую одежду, маг увидел на груди темноволосого человека уродливый шрам. В свете очага проступили более старые шрамы на теле и руках, свидетельствовавшие о том, что человек побывал в жестоком плену.

— Эт милосердный!

Дакар с шумом опустил свою ношу на скамью.

— За что его так? Неужели он изгой или преступник, раз оказался в такой передряге?

— Ни то и ни другое, — ответил Асандир тоном, не располагавшим к дальнейшим расспросам.

Встревоженный Дакар склонился над Илессидом и почти сразу же облегченно вздохнул. Принц пострадал лишь от тягот странствия по Красной пустыне. С непривычной для него быстротой пророк вымыл своего подопечного и уложил на подстилку в соседней комнате. Вернувшись, он обнаружил, что Асандир все еще возится с темноволосым пришельцем.

Дакар плюхнулся на скамью и скорчил гримасу: у него ныли все мышцы. Озябший, промокший и измотанный ночным путешествием, он так и не мог понять, зачем Асандир тратит время на слугу. Человек, своим появлением подтвердивший справедливость Пророчества о Западных Вратах, мирно спал в другой комнате. После недолгой внутренней борьбы любопытство все же пересилило в Дакаре осторожность, и он спросил:

— Он и в самом деле достоин, чтобы так нянчиться с ним?

Ледяной взгляд Асандира вновь насторожил пророка. Мастерски умея ускользать от прямых ответов, маг ответил вопросом:

— А ты заметил, какой у него меч?

Дакар ногой разгреб кучу мокрых лохмотьев, валявшихся возле Асандира. Среди тряпья блеснула рукоятка меча. Над изящным изгибом поперечины сиял изумруд, вделанный столь искусно, что оставалось лишь догадываться, как мог сделать это человек. Дакар нахмурился; увиденное явилось скорее загадкой, чем объяснением. Откуда у простолюдина паравианский меч? Если он — слуга, то почему господин позволяет ему носить столь древнее и редкое оружие?

— В самом деле, любезный мой пророк, почему? — вслух спросил Асандир.

Дакар выругался, не сдержав раздражения. От недостатка сна его мозги отказывались работать, и все же он попытался построить ход рассуждений. Этеру до появления людей населяли три древние паравианские расы: единороги, кентавры и низкорослые люди, называемые солнечными детьми. Когда Деш-Тир лишил континент солнца, паравианцы исчезли неведомо куда. Каким образом у этого оборванца оказался паравианский меч? Чувствуя, как на пути исполнения его предсказания возникла необъяснимая преграда, грозящая заставить его исполнить легкомысленно данную им клятву насчет пяти лет трезвости, Дакар дал выход своему раздражению.

— Даркарон тебя побери, я устал от твоих хождений вокруг да около. Ты можешь хотя бы раз в сто лет ответить прямо?

Ответом ему была полная тишина. Дакар осторожно поднял голову и увидел Асандира по-прежнему склонившимся над изгоем Дасен Элюра. Отсветы пламени очага делали их обоих похожими на статуи. Всеми возможными способами дав понять, что ему надоело ждать, Дакар вздохнул и вытянул ноющие ноги в сторону очага. «Здравый смысл и забота о себе, — решил он, — сейчас гораздо важнее и полезнее всяческих пророчеств». Когда через некоторое время Асандир решил передохнуть, Дакар уже не приставал к нему с вопросами. Привалившись спиной к стене и устроившись поудобнее, он вовсю храпел.


Едва Безумный Пророк огласил комнату первыми руладами храпа, суровое лицо Асандира потеплело. Он осторожно убрал волосы с лица пришельца, показавшегося ему таким знакомым, и удовлетворенно улыбнулся.

— Наш пророк, видите ли, считает тебя слугой, — тихо произнес он.

Сквозь иронию этих слов отчетливо проступала грусть. Кто же так жестоко обошелся с потомком Фаленитов? Кто оставил на его юном теле отвратительные следы пыток и издевательств? Один их вид являлся оскорблением всех понятий о чести. Должно быть, Дасен Элюр сильно изменился с тех пор, как Содружество Семи запечатало Врата в иные миры, опасаясь нашествия Деш-Тира.

Асандир глядел на обожженное солнцем, обветренное лицо Фаленита и молча просил прощения за прошлое. Потом маг закрыл глаза и предпринял новую попытку прощупать разум принца. Быстрый, точно направленный и искусный, как нож в руках умелого лекаря, его посыл должен был проникнуть в глубинные слои памяти, неподвластные воле Фаленита. Однако вопреки всем ожиданиям Асандира пришелец из Дасен Элюра громко вскрикнул. Его тело содрогнулось под руками мага. Глаза раскрылись, но взгляд их был отсутствующим.

Удивленный Асандир отпрянул.

— Тише, — произнес он на древнем языке.

Слово сработало, точно ловушка, подавив пробуждающееся сознание Фаленита. Маг терпеливо ждал, пока зеленые, похожие на изумруд в рукоятке меча глаза принца подернутся пеленой и закроются.

Асандир задумался. Пришелец из Дасен Элюра где-то обучался магии, и его мозг был защищен от вторжения. Если защита действовала и в бессознательном состоянии, какой же силой он должен обладать? Асандир осторожно распрямил покрытые шрамами руки Фаленита. У мага не оставалось иного выхода, кроме непосредственного вторжения в разум принца. Это было необходимо не только для исцеления последнего от проклятия Мерта. Наравне с потомком Илессидов этот человек являл собой надежду Этеры.

Асандир сосредоточился и вновь стал погружаться в чужой разум. Подобно тому, как вода просачивается в сухой войлок, он добрался до поверхностного слоя. Проникновение было почти незаметным, однако потомок Фаленитов его почувствовал. Внутри его зародилась тревога, и сейчас же Асандир ощутил, как кожа принца покрылась пупырышками.

«Осторожнее», — сказал себе Асандир.

Невидимая нить, соединявшая его с принцем, не была жестко натянутой; едва разум Фаленита пытался ее оборвать, нить исчезала. Асандир не старался овладеть сознанием принца. Он просто ждал, ждал с безграничным терпением. Наконец, повинуясь неведомому вторжению, Фаленит назвал себя. Аритон. Асандир даже встрепенулся. Назвавшие принца таким именем явно знали смысл паравианского слова. На древнем языке оно означало «кузнец», но подразумевало отнюдь не того, кто стучит молотом по раскаленному металлу, а кующего судьбы.

Удивление мага породило ответное сопротивление Аритона. Асандир увернулся от его выпада, превратив свою волю в зеркало. Защита, выстроенная Аритоном, обернулась против него же, но Повелитель Теней нанес следующий удар. Чтобы не заплутать в лабиринте отражений собственной личности, Асандир затаился. Однако его осторожному уму противостояла воля, острая, словно кинжал. Тогда маг решил испробовать сострадание.

— Аритон, — прошептал он, вкладывая в это слово все свои чувства.

Безрезультатно. Оказавшись в тупике, Асандир решил немного повременить. При всей своей магической одаренности Аритон — всего лишь смертный. Логика подтверждала первоначальную догадку Асандира. Страдания могли изменить разум Аритона, а страданий в его жизни было предостаточно. Внезапно приняв решение, Асандир предпринял вторую попытку пробиться в разум человека, по силе почти равного ему самому.

На этот раз сопротивление было сломлено, но совсем неожиданным для Асандира образом. Повелитель Теней двинулся сквозь собственные преграды навстречу магу. Сила Асандира словно толкнула его ответить на призыв о помощи. Через возникшую брешь хлынули образы, тесно переплетенные с присущим Фаленитам обостренным чувством сострадания, а также (что казалось Асандиру совсем невероятным) со свойственной Ахелласам дальновидностью, умением соединять причину со следствием. Впрочем, сам принц вряд ли когда-нибудь задумывался об этом.

Глазами Аритона, затуманенными слезами, маг увидел палубу корабля, заваленную трупами. Он смотрел, как отец окровавленными пальцами пытается извлечь стрелу, вонзившуюся в грудь. Слова, произносимые умирающим, почти терялись в грохоте битвы.

«Сын, ты должен сжечь бригантину. Пусть Даркарон меня покарает — нельзя было забирать тебя из Раувена».

Вспыхнул и затрещал смоляной факел, но он казался мерцанием светляка по сравнению с пламенем внутреннего протеста, бушевавшим в душе Аритона.

«Судьба мне свидетельница, ты был прав, позвав меня!»

Однако в крике Аритона улавливалось сомнение. Откажись он от престолонаследия, ему никогда не пришлось бы делать нелегкий выбор, сознавая, что его магическое вмешательство погубит одни жизни, а невмешательство — другие. Искры падали на окровавленное тело отца и гасли, исчезая навсегда. Совсем как убитые картанцы.

— Сожги бригантину, сынок. Сделай это, пока еще не поздно... дай мне умереть свободным...

— Нет! — закричал Аритон, и его крик зазвенел в созданной им беззвездной ночи. — Эт, яви милосердие. Я и так собственными руками навлек на тебя такую участь.

Но грубые матросские руки, протянувшиеся из-за спины Аритона, выхватили у него факел. Пламя побежало по изгибам бизани и марселя. В считанные секунды паруса превратились в сплошные стены огня, разделенные дымовой завесой. Сверху на залитую водой палубу летели пылающие обломки снастей и с шипением гасли, однако марсель по-прежнему пылал огненным крестом, распространяя едкий дым.

— Прыгай, парень, — сказал матрос — Фал почти сгорел. Хочешь расшибиться о гафель?

Аритон, не слушая его, упал на колени перед отцом, раненным единственной шальной стрелой, долетевшей до палубы. Он исступленно пытался остановить кровь. Те же руки, которые выхватили у принца факел, теперь рывком заставили его подняться.

— Твой отец обречен, парень. Если погибнешь и ты, Картан останется без короля.

Не скрывая слез, рулевой бригантины швырнул Аритона за борт.

Повинуясь чьей-то безжалостной силе, вся сцена начала без передышки повторяться заново. Однако Асандиру хватило времени, чтобы разобраться в проклятии Мерта. Сущности, созданные магом Давином, предназначались для защиты фонтана Пяти Веков от докучливых зевак. Вырвавшись из-под власти создателя, они стали истинным проклятием Мерта. Живые тени заставляли человека двигаться по нескончаемым кругам самых болезненных его воспоминаний. Чаще всего жертва сущностей Давина сходила с ума. Наиболее крепкие впадали в беспамятство, ибо единственной защитой был отказ от всех воспоминаний, кроме самых безобидных.

С точностью, рожденной безупречным владением магической силой, Асандир разорвал зловещий круг. Освобожденный разум Аритона Фаленского теперь был доступен для проникновения. Осторожно, с чувством величайшего сострадания Асандир двигался по памяти своего подопечного. Начав с раннего детства и ничего не пропуская, он дошел до настоящего времени. Обнаруженное заставило его сердце сжаться.

Аритон оказался разносторонне одаренным человеком. Он прошел магическое обучение, но затем вынужден был отречься от своих дарований ради престолонаследия, что оставило заметные шрамы в его душе. У него в одинаковой мере были развиты присущая Фаленитам обостренная совесть и унаследованный от матери дар предвидения, свойственный Ахелласам. Асандир понял, что Аритон не согласился бы вновь испытать страшнейшую душевную муку выбора между ограничениями, налагаемыми магическими знаниями, и ответственностью справедливого правителя. Узнав об этом, маг внутренне содрогнулся: Аритона и здесь ожидала участь правителя. Этера нуждалась в нем, и никто не мог снять с плеч Фаленита этот груз.

Королевские династии, потомком которых являлся Аритон, были древнее самых первых летописей Дасен Элюра. Перед Асандиром лежал единственный наследник престола верховного королевства Ратан — страны, не знавшей мира со времен вторжения Деш-Тира. Представляя себе пережитое Аритоном, невозможно было не сострадать этому человеку, но Асандир хорошо знал о том, каково приходилось нескольким поколениям, лелеявшим надежду на то, что однажды к ним через Западные Врата вернется их законный правитель. Жизнь заманивала Аритона в очередную ловушку королевской власти, готовя ему новые испытания.

Асандир осторожно оборвал связующую нить и устало поднялся. Он глядел на темноволосую голову Аритона и сердцем ощущал бесконечную тяжесть прожитых лет и накопленной мудрости. Свобода принца должна быть принесена в жертву благополучию Этеры. Но можно ли надеяться, что Аритон покорно склонится перед судьбой? Асандир получил достаточное представление о личности принца, чтобы опасаться обратного — яростного нежелания становиться королем Ратана. Искусство создавать рукотворные тени в сочетании с магическими знаниями давало Аритону возможности выскользнуть из ярма престолонаследия. Но какие беды ожидают Этеру, если власть Деш-Тира над солнечным светом будет продолжаться?

Глядя на тонкие музыкальные пальцы Аритона, которые, казалось, тосковали по струнам лиранты, Асандир подавил в себе жалость. Следы кандалов на руках принца более не заставляли его содрогаться. Чахлые земли Картана, как узнал маг, отнюдь не были для Аритона потерянным раем; наоборот, его дух претерпел там немало горя и страданий. Асандир вздохнул. Если он не мог избавить принца от королевской короны, в его силах было хотя бы даровать Аритону душевный покой и возможность осознанного принятия своей судьбы.

— Да пребудет с тобой милость Эта, и да поведет она тебя по жизни, мой дорогой принц, — пробормотал Асандир и с отрешенностью человека, вынужденного из милосердия нанести умерщвляющий удар, возобновил связь с разумом Аритона.

Асандир быстро нашел то место, где коренились представления о несовместимости королевской власти с магическим искусством, и запечатал его. Печать, однако, была временной. Закон Всеобщего Равновесия, лежавший в основе силы Асандира, взимал дорогую плату за вмешательство в жизнь смертных. Маг воздействовал только на восприятие Аритона, чтобы участь, ожидавшая принца, пока не раскрылась ему во всей полноте и не вызвала ненужных страданий. В дальнейшем, под водительством Содружества Семи, Аритон научится гармонично сочетать свои дарования со своими обязанностями.

Пока Асандир накладывал временную печать, день перевалил за половину. Дрова в очаге прогорели, превратившись в груду углей, а Дакар успел переместиться со скамьи на пол, храпом заглушая стук дождевых капель, падавших с крыши.

Асандир встал, не ощущая тяжести в теле. Он поднял Аритона и перенес в другую комнату, где принца ждала теплая постель. Сон восстановит его силы, которые он растратил, сражаясь с сущностями Мерта. Самому же Асандиру пока было не до отдыха. В сумраке комнаты поблескивали золотистые волосы второго принца. Маг подошел и опустился на колени перед Илессидом, участь которого также была предопределена.


Дакар проснулся. Вокруг было темно. Дрожащий от холода и проголодавшийся, он обнаружил, что Асандир позволил огню в очаге потухнуть.

— Ох уж эти мне чародеи! — пробурчал Безумный Пророк, присовокупив нелестный эпитет.

Кряхтя, Дакар встал и несколько раз больно стукнулся о незнакомые предметы, пока сумел разыскать кремень, кресало и трут. Продолжая раздраженно бубнить, он принялся высекать огонь. Искры сыпались у него из-под пальцев, пока наконец тоненький оранжевый язычок пламени не лизнул дрова.

С медвежьей неуклюжестью Безумный Пророк двинулся в погреб. Еда всегда поднимала его настроение. Ощущая приятный груз припасов, которые он тащил, Дакар был готов уже замурлыкать песенку, но мелодия так и не сорвалась с его губ. Возле очага, властный и неподвижный, точно каменная статуя, стоял Асандир.

— Ну как? — выдохнул Дакар.

Он вывалил на колченогий стол круглую головку сыра, копченую колбасу и связку сморщенных овощей. Вздрогнув при мысли, что Асандир мог услышать его слова насчет магов, Дакар невинным тоном спросил:

— И долго пришлось тебе ждать?

— Не очень, — ответил Асандир, и по тону его Дакар не смог ничего понять.

Предчувствуя взбучку, пророк загремел посудой в шкафу. Он прекрасно знал, что Асандир не простит ему сорвавшегося с языка словечка. С необычайной деловитостью Дакар разыскал подходящий нож и принялся крошить овощи. Не прошло и минуты, как он взвыл и поднес ко рту порезанный палец.

Похоже, Асандир этого даже не заметил.

— Клянусь Колесом Дейлиона, ты даже не представляешь, какую круговерть устроило твое пророчество!

Дакар изумленно опустил руку. Слова эти не имели никакого отношения к его дерзости. Как и любой маг Содружества Семи, Асандир был необычайно могуществен и временами вызывал у своего ученика благоговейный ужас. Гнев его бывал страшен. Но сейчас Асандир был озабочен чем-то необычайно серьезным. Слишком ленивый, чтобы самостоятельно доискиваться ответов, Дакар отважился спросить:

— Теперь-то ты хоть объяснишь мне, почему слуга носит паравианский меч?

Асандир вскинул брови и поморщился.

— И это все, что ты увидел? Тогда взгляни еще раз.

Дакар позабыл и про голод, и про недокрошенные овощи.

Меч по-прежнему лежал возле очага, и изумруд холодно поблескивал среди мокрых лохмотьев. Только теперь Безумный Пророк заметил, что на его гранях вырезаны древние письмена. Круглое лицо Дакара озабоченно нахмурилось. Рассеянно вытирая кровоточащий палец об одежду, он пододвинулся ближе. «Нет, — сопротивлялся разум Дакара. — Такое просто невозможно». Дрожа от нетерпения, он потными руками ухватился за холодный металл и потянул рукоять.

С резким звуком, свидетельствующим об особой закалке металла, меч выскользнул из ножен. Огонь очага заиграл на серебряной вязи, тянущейся по лезвию. Сама же сталь матово поблескивала, будто закопченное стекло.

Дакар побледнел.

— Нет! — закричал он.

Когда он прочитал надпись на обеих сторонах лезвия, его возмущение и недоверие рассыпались в прах. Ошеломленный неопровержимым доказательством, пророк повернулся к Асандиру.

— Так это же Алитиель — один из двенадцати мечей, выкованных в Изаэре из искры упавшей звезды.

Асандир пожал плечами.

— Здесь нечему удивляться. Аритон — тейр-Фаленит.

Дакар знал это древнее слово, означавшее наследника и преемника. Но сейчас оно повергло его в оцепенение.

— Что? — только и мог выговорить пророк. Асандир скинул вниз ком спутанных поводьев и уселся на скамью.

— Ты мог бы сказать мне об этом, — с упреком произнес Дакар. — Если мое пророчество оказалось ложным...

— Пророчество о Западных Вратах истинно. — Асандир с шумом выдохнул. — Хвала Эту, более чем истинно.

На сей раз Дакару хватило благоразумия промолчать.

— Деш-Тир нарушил все мыслимые законы, установленные Всеобщим Равновесием. Ты правильно предсказал: снять его заклятие можно, только вернув им прежнюю силу.

Асандир сурово поглядел на ученика.

— Наши принцы — братья по матери, принадлежавшей к династии Ахелласов. Умение управлять магическими силами, некогда воспитанное Сетвиром в этой династии, в Дасен Элюре, судя по всему, никем и никак не сдерживалось. Дошло до того, что владение силами стихий стало передаваться детям еще в чреве матери, являясь, с позволения сказать, частью ее девичьего приданого.

Дакар проглотил слюну и ощутил противную сухость во рту. Будучи преданным учеником Асандира и почти не расставаясь с учителем, он потратил целых полвека, чтобы научиться всего лишь основам рукотворных иллюзий. Магия стихий и по сей день оставалась для него недосягаемой. Асандир ничем не давал понять, что собирается учить его этой магии, ибо она обладала чудовищной силой, а ее возможности ограничивались лишь широтой воображения мага.

— Каких именно стихий? — спросил Дакар.

— Света и тени, — ответил маг. — Этого уже достаточно для уничтожения Деш-Тира, но только в том случае, если единоутробные братья объединят усилия. Добавлю, что принцы помимо магических способностей унаследовали кровную вражду между их династиями.

Дакара бросило в дрожь; меч, лежащий у него на коленях, вдруг стал на удивление тяжелым.

— А принцы понимают, каким даром владеет каждый из них? — спросил пророк.

— Только один.

Маг и его ученик замолчали. В очаге упало догоревшее полено, подняв сноп искр. Асандир потянулся к мечу и пальцем потрогал острую кромку лезвия.

— Похоже, солнце для Этеры будет куплено дорогой ценой.

Дакару стало не по себе; внутри появилось знакомое подташнивание, которое нередко посещало его накануне пророчества. Он вскочил на ноги, меч упал с колен и с оглушительным звоном ударился о камни очага. Дакар округлившимися глазами уставился на мага.

— У нас есть какой-нибудь другой шанс? — спросил он.

— Нет, — отрезал Асандир, поднимая меч. — Деш-Тир был порожден человеческим вмешательством в недозволенные пределы. По законам Всеобщего Равновесия и уничтожить это порождение должны руки смертных.

Маг отложил Алитиель; выражение его лица неожиданно смягчилось.

— Поверь, риск имеет и свою положительную сторону. Невзирая на несколько сотен лет жизни в изгнании, обе королевские династии сохранили свои главные достоинства.

Дакар криво улыбнулся.

— Тейр-Фаленит! Неужели я был слеп, как крот?

— Излишне нетерпелив, — поправил его Асандир. — Было время, когда даже возмездие Даркарона не могло заставить тебя увидеть то, что находилось под самым твоим носом.


Придя в сознание, Аритон открыл глаза и огляделся. Он находился в незнакомой, скупо обставленной комнате. Огарок сальной свечи, торчащий в настенном подсвечнике, тускло освещал пространство. Полка была заставлена деревянными фигурками зверей, отбрасывавшими на бревенчатые стены причудливые тени. По кровле барабанил дождь. Пол был земляным, и от него ощутимо тянуло плесенью.

Аритон потянулся. Толстое шерстяное одеяло неприятно кололо его обнаженное, не до конца оправившееся от ран тело. На соседней подстилке лежал Лизаэр. Очищенные от пыли и грязи золотистые волосы, словно кудель, окаймляли его почерневшие на солнце скулы. Аритон вздрогнул, но отнюдь не от холода. Потом он сбросил одеяло и встал.

В углу на грубом комоде лежала заботливо приготовленная кем-то одежда. Аритон потрогал льняную ткань и удивленно сдвинул брови: подобная щедрость как-то не вязалась с убогой обстановкой хижины. Изгнанник, без гроша за душой, он сразу же спросил себя: что неведомый благодетель может потребовать взамен? Эта мысль пробудила воспоминания о Мерте и пережитом кошмаре. Аритон почувствовал, что рассудок его свободен от сущностей Мерта. Такое не могло произойти само собой — значит, кто-то потрудился над его взбаламученным разумом. Кто-то, обладающий громадной силой, с какой ему еще не доводилось встречаться. От этой мысли у Аритона волосы встали дыбом. Он спешно натянул облегающие штаны и рубашку, слишком просторную для его худощавого тела.

Пока Аритон возился со шнуровкой, Лизаэр тоже очнулся. Наследный принц открыл свои синие глаза, зевнул и посмотрел по сторонам. Изумленный увиденным, он вскрикнул.

Бросив застегивать непослушные манжеты, Аритон подскочил к нему и зажал рот.

— Потише, — прошептал Повелитель Теней.

Лизаэр, несколько оправившийся от потрясения, недовольно мотнул головой.

— Почему?

— Приютивший нас сделал это не только по доброте душевной, — ответил Аритон, бросив Лизаэру его одежду.

Наследный принц резко приподнялся и успел поймать свой новый наряд.

— Откуда ты знаешь?

Аритон ответил не сразу. Несколько мгновений он смотрел куда-то вдаль сквозь угасающее пламя свечи.

— Наш благодетель — маг более могущественный, чем любой из чародеев Дасен Элюра.

«Способный создать Врата Миров или заставить обыкновенную воду продлевать человеческую жизнь», — подумал Аритон, однако делиться этой мыслью с Лизаэром не стал.

Но и произнесенных слов было достаточно, чтобы наследный принц соскочил с постели, разметав по полу все одеяла. Аритону пришлось силой удерживать его.

— Не суетись! Человек, обладающий такой силой, всегда знает, ради чего действует. Мы должны вести себя осмотрительно. Иного выбора у нас нет.

Лизаэр стоял голый, с пренебрежением разглядывая одежду у своих ног. Потом нехотя стал одеваться, пытаясь усмирить гордость. Мало того что судьба лишила его королевства, теперь он оказался в зависимости от милости какого-то мага! Лизаэру, привыкшему с недоверием относиться к магам, претила сама мысль об этом. У него есть собственная голова на плечах, и он не собирается полагаться на суждения недавнего врага.

— Что ты предлагаешь? — спросил Лизаэр. Аритон вполне понимал нелегкое положение, в каком оказался брат. Хотя и у него не было полной ясности относительно будущего, он все же попытался объяснить Лизаэру вещи, которые тому из-за особенностей воспитания при дворе было не так-то легко усвоить.

— Сила без мудрости рано или поздно уничтожает себя. Этому магу не одна тысяча лет. Думаю, сейчас мы вполне можем ему довериться.

Лизаэр поднял упавшую рубашку. Сжав кулаки, он молча сунул руки в рукава. Наследный принц привык к более изящным нарядам.

Аритон следил за ним с растущим раздражением.

— Поскольку никому из нас до сих пор не причинили никакого вреда, я бы посоветовал вести себя осмотрительно. Следи за своими изысканными манерами, пока наш хозяин не раскроет причину такой заботы о нас.

— Слышу, — буркнул полуодетый Лизаэр. Повернувшись, он так посмотрел на брата, что Аритон невольно вздрогнул: слишком уж этот взгляд напомнил ему атмосферу в зале амротского государственного совета. Потянулись напряженные секунды. Потом наследный принц, выбранившись себе под нос, заявил:

— Клянусь Колесом Судьбы, мне надоело, когда меня принуждают к тому, чего мне не дано!

— Ты, пожалуй, прав, — сказал Аритон и тут же отвернулся.

Он не хотел, чтобы Лизаэр видел сейчас его лицо. Как объяснить наследному принцу, что и его невежество, и все годы учебы Аритона у раувенских магов в равной степени оказывались пустяком в сравнении с силой того, чье присутствие ощущалось даже в воздухе этой хижины?

Подгоняемый беспокойством, Аритон подошел к двери.

Сквозь щели мерцал оранжевый свет. Повелитель Теней приложился щекой к шершавой дверной доске, нашел щель пошире и оглядел соседнюю комнату. Поленья, пылающие в очаге, отбрасывали пляшущие тени на бревенчатые стены, законопаченные глиной. С потолочных балок свисали пучки трав; их терпкий аромат смешивался с запахом дров. Перед очагом на грубом табурете сидел низенький толстый человек и что-то помешивал в котле. Из-под мятой и грязной рубашки выпирал объемистый живот, а волосы давно не видели ни горячей воды, ни гребня.

Аритон передвинулся, и у него от волнения вспотели ладони. На скамейке он увидел еще одного человека, серебристые волосы которого спускались почти до плеч. Внезапно вспыхнувшее в очаге пламя высветило острые черты, черные брови были сдвинуты, но не оттого, что сидящий гневался, напротив, его лицо выражало безграничное, ничем не нарушаемое спокойствие. Хотя внешне этот худощавый человек был далеко не молод, чувствовалось, что возраст вообще не властен над ним. Поток силы, исходящий от него, заставил Аритона затаить дыхание.

— Что ты там видишь? — шепотом спросил Лизаэр, наклонившись к его плечу.

Аритон отошел от двери. Он не был готов делиться с братом своими соображениями. Если позволить восприятию наполниться благоговейным экстазом и подавить собой здравый смысл, ничего хорошего из этого не выйдет. Аритон пожал плечами, прогоняя нежелательное состояние.

— Скорее всего, с нами будет говорить вон тот, толстый. Но ты внимательно следи за другим.

Повелитель Теней с предельной осторожностью тронул ручку двери, но толстый бородач, словно лиса, моментально встрепенулся. Его пухлые руки замерли на рукоятке черпака.

— Асандир! — позвал он.

Второй человек поднял голову. Прозрачно-светлые глаза обратились в сторону двух принцев, остановившихся на пороге.

— Добро пожаловать. Ваше появление — благо для Этеры.

Свои слова он произнес на паравианском языке, который в Дасен Элюре называли древним. Лизаэр ничего не понял и нахмурился. Зато стоявший рядом Аритон вскрикнул, будто получив ожог. Асандир застал его врасплох; все самообладание, какое еще оставалось у него, было сметено ураганом чудовищной силы. Очаг и стены хижины растворились, превращенные в ничто ослепляющим присутствием бесконечности.

— Господин хозяин, мы благодарим вас за кров, — заплетающимся языком произнес Аритон.

— Эта хижина не моя, — возразил, вставая со скамьи, Асандир, но чувствовалось, что он доволен. — Я не владею землей, а потому не имею титула.

У Аритона перед глазами все плыло и кружилось. Пытаясь не упасть в обморок, он смог лишь сказать:

— Я знаю. Прошу меня простить.

Он порывисто опустился на колени, и его следующая фраза прозвучала уже в полной тишине:

— Я не хотел оскорбить вас.

— Аритон! — воскликнул Лизаэр.

Вслед за его восклицанием послышались частые удары деревянного черпака о край очага. Не в силах себя сдержать, толстый человек добавил к этому гаму собственный изумленный вопль:

— Даркарон меня побери!

Он тут же зажал себе ладонями рот и побелел, как сердцевина миндального ореха.

Асандир не удержался от смеха.

— Да вы что, с ума все посходили?

Мигом оказавшись возле Аритона, маг решительно поднял его на ноги.

— Вы оба должны простить Дакара. Ваше появление знаменует исполнение самого важного из его пророчеств. Хотя он столько раз бился об заклад, что выигранным золотом сможет навьючить мула, я запретил ему забрасывать вас вопросами раньше, чем вы поедите.

Асандир умолк, заметив недоуменный взгляд Лизаэра. Тогда он перешел на понятный наследному принцу язык:

— Проходите, садитесь и чувствуйте себя как дома. У нас еще будет время вдосталь наговориться. Если неподобающее приветствие и нарушило придворный этикет, надеюсь, наше гостеприимство сгладит этот промах.

Обрадованный тем, что здесь могут говорить на знакомом языке, Лизаэр успокоился и принял приглашение мага. Выдвинув скамейку, он уселся за стол. Аритон меж тем явно ощущал некоторую скованность.

Дакар снял с огня котел и начал раскладывать жаркое по простым глиняным мискам. Все в его облике, начиная с кудлатой головы и до сапог из мятой кожи, делало его более похожим на деревенского трактирщика, чем на ясновидца, известного верностью своих пророчеств. Однако любопытство, чувствовавшееся в его взгляде и тоне, вновь пробудило в Аритоне задремавшую было настороженность. Тщательно скрывая тревожные предчувствия, Повелитель Теней сел рядом с братом.

Интерес Дакара был куда значительнее выигранных закладов. Похоже, предчувствия Аритона начинали оправдываться. Беспокойство его нарастало, и он отвечал на все вопросы с растущим внутренним протестом. Картан преподал ему жестокий урок, и Аритон ни за что не желал вторично жертвовать своими магическими и музыкальными дарованиями во имя долга. Хотя маг и пророк цеплялись за любую возможность, Аритон старался держать нить разговора в своих руках, только бы не выдать собственного намерения. Так и не притронувшись к еде, он обратился к магу и задал первый пришедший в голову вопрос:

— Кто такой Давин?

Дакар вздрогнул. Черпак застыл в воздухе и накренился, угощая соусом камни очага. Лизаэр недоуменно поглядел на брата, видя, как тот весь напрягся.

Один лишь Асандир оставался по-прежнему невозмутимым. Но его встречный вопрос был острее шпаги:

— А почему ты спрашиваешь?

Аритон стиснул челюсти. Удача была на его стороне. Мог ли он предполагать, что вопрос этот окажется столь болезненным для хозяев? Хотя он сам убеждал Лизаэра воздерживаться от напрасных перепалок, теперь, забыв про осторожность, он ухватился за подвернувшийся шанс:

— Думаю, вы и так знаете, почему я спрашиваю.

Вслед за громким лязгом котла раздался крик Дакара:

— О Колесо Дейлиона!

Асандир взглядом утихомирил пророка, затем повернул свое непроницаемое лицо к Аритону.

— Когда-то Давин входил в Содружество Семи, куда вхожу и я. В отличие от всех нас он посчитал смертных людей недостойными править Этерой. Пять с половиной веков назад Давин посеял смуту в пяти здешних королевствах, и порядок, основанный на правлении верховных королей, был разрушен. С тех пор Этера не знает мира. Сам Давин добровольно отправился в изгнание. Я ответил на твой вопрос?

— Отчасти.

Аритон старался говорить спокойно, хотя и понимал: притворяться перед Асандиром бессмысленно. Дакар тоже уловил его состояние; пророк вдруг сделался сосредоточенным, словно купец, оказавшийся среди лихих людей. Повелитель Теней уперся руками в стол, чтобы унять дрожь в пальцах. Пророчества почти всегда предрекали незаурядную судьбу тем, кому надлежало их исполнить. Аритон не стал подавлять страх, а решил воспользоваться им как оружием, чтобы застать своих возможных противников врасплох.

— Так не нам ли с Лизаэром, согласно пророчеству, предстоит вернуть Этере процветание?

Теперь уже Дакар застыл в немом изумлении. Казалось, что, кроме пара, поднимавшегося из котла с жарким, все остальное утратило способность двигаться.

Внешне Асандир не выказал никакого удивления. Он только чуть подался вперед, но Аритон понял, что этот вопрос задел мага за живое.

— Вскоре после падения верховных королей на землю Этеры вторгся Деш-Тир. С тех пор вот уже пятьсот лет над нами висит отвратительная серая пелена. Мы забыли, как выглядит голубое небо. Несколько поколений родилось и умерло, вообще не зная, что такое солнце.

В очаге зашипело полено, и маг ненадолго умолк.

— Тогда же, пятьсот лет назад, Дакар произнес свое пророчество о двух принцах из Дасен Элюра, которые вернут Этере солнечный свет и исцелят землю. Ты и твой брат — наша надежда на исполнение пророчества. Теперь я ответил на твой вопрос?

Аритон удержал дыхание, потом сказал:

— Опять частично.

Лизаэр вдруг хватил кулаком по столу так, что миски подпрыгнули, расплескивая подливу.

— Эт милосердный, неужели наследника Картанского королевства не учили дипломатии?

Аритон повернулся к нему:

— Картан научил меня...

Он не договорил, неожиданно ощутив странный провал в памяти. Поставленный Асандиром заслон как будто стер все воспоминания о Картане. Смешавшись, Аритон напряг свое чутье мага, пытаясь найти причину.

Его внутренний разум окутывала непонятная пелена. Повелитель Теней пытался пробиться сквозь нее, но безуспешно. Его охватил гнев, но и гнев почему-то застыл, словно опутанный незримой, но крепкой паутиной. Аритон еще продолжал внутреннюю битву, однако пустота гасила все его усилия. Его воля вспыхнула, как падающая звезда, и погасла в темноте.


Он очнулся и не сразу вспомнил, где находится. Потом открыл глаза и увидел Лизаэра, поддерживающего его за плечи.

— ... скорее всего, это последствия от столкновения с тенями Мерта, — услышал он голос Дакара.

По лицу пророка Аритон понял, что тот совсем так не думает и несет лживую чепуху, дабы успокоить Лизаэра. Наследный принц и впрямь был испуган.

— Ты как?

Аритон уклончиво кивнул и выпрямился. Он до сих пор пребывал в замешательстве. Да, он хорошо помнил живые тени Мерта. Но как ни старался, он не мог отыскать ни малейшей причины, вызвавшей эту кратковременную потерю сознания.

— У тебя был провал в памяти, — спокойно произнес Асандир.

Аритон повернулся в его сторону. Маг стоял возле очага — олицетворение неведомой и непостижимой судьбы.

— Не волнуйся, это не навсегда. Обещаю: когда наше Содружество соберется в Альтейнской башне, ты получишь ответы на все вопросы.

Аритон поглядел на мага. Похоже, сейчас он сказал правду.

— Разве у меня есть выбор?

Асандир слегка повел плечами. Похоже, пятивековое терпение начинало ему изменять.

— Альтейнская башня находится в двухстах пятидесяти лигах отсюда. Я прошу лишь о том, чтобы вы оба отправились туда вместе со мной и Дакаром. По пути вы собственными глазами увидите, какие беды принес Деш-Тир нашей земле. Тогда миссия, которую, мы надеемся, вы возложите на свои плечи, не покажется вам такой уж тяжкой.

Аритон молча проглотил дерзкие и язвительные слова ответа. Ему вдруг стало душно в этой комнатенке. Слова мага повергли его в ужас. Повелитель Теней встал, шагнул к входной двери и стремительно распахнул ее. Со двора потянуло сырой осенней землей. Потом тяжелая дощатая дверь с шумом захлопнулась. Побледневший и растерянный, Лизаэр тоже поднялся.

— Если хочешь, иди к нему, — понимающе кивнув, сказал Асандир.

Бросив недоеденное жаркое, Лизаэр удалился. Когда Безумный Пророк вознамерился двинуться вслед за ним, Асандир ему не позволил.

— Не мешай им. Пусть посмотрят на нашу жизнь и сами поймут, что к чему.

Дакар сел, привалившись к стене.

— Бьюсь об заклад: либо ты влез в мозг к Фалениту и поставил там преграду, либо я прихожусь себе бабушкой.

Асандир смерил его жестким взглядом.

— Да, влез, ибо на то были весьма серьезные причины.

Услышав такое, Безумный Пророк порывисто вскочил, оцарапав спину о шершавые доски. Душевная боль в словах учителя ускользнула от его внимания, и Дакар посчитал, что отчаянный шаг Асандира продиктован непредсказуемостью характера Аритона.

Дальнейшие слова мага удивили Дакара еще больше.

— Это не слишком-то ему понравилось. Я редко видел, чтобы люди до потери сознания сражались с преградой в своем разуме.

Но Дакару казалось, что главная мечта его жизни из-за своеволия и упрямства принцев теперь грозит рассыпаться в прах. Сдернув с крюка железную кочергу, он угрюмо сунул ее в очаг.

— Что братья, что не братья, а все равно мира между ними не будет.

Кочерга взметнула россыпь искр.

— Это новое пророчество? — послышался сзади голос Асандира.

— Возможно.

Дакар отшвырнул кочергу, сел, подперев толстыми пальцами подбородок, и вздохнул.

— Сам не знаю. Когда я держал в руках паравианский меч, у меня возникло сильное предчувствие. Но увидеть, как рушится надежда пяти веков... я этого не вынесу.

— И ты уронил Алитиель, чтобы отвлечься от мрачных мыслей, — недовольно произнес Асандир.

— Да, и пусть Даркарон меня покарает! — Выпрямившись, Дакар упрямо заявил: — Если они затеют войну друг с другом, я бы предпочел узнать о ней самым последним!


Взгляд с гор

В расселине, возвышавшейся над горным перевалом, Грихен, четырнадцатый из потомков графа, законного правителя этих мест, пододвинулся поближе к уступу. Уступ надежно скрывал его, позволяя оставаться незамеченным со стороны идущей по перевалу торговой дороги. С заснеженных вершин дул пронзительный ветер, прижимая к щекам волосы цвета темной меди. Грихен вглядывался в туманную теснину, откуда должен был появиться торговый караван. Тело его окоченело от холода, но он не двигался, слившись с каменной глыбой, на которой лежал. Жизнь в горах Камриса проходила в непрестанном сражении с бурями и голодом. Но в отличие от наместника Эрданы, этого невежественного выскочки, восседающего ныне в родовом графском замке, Грихен не утратил своих корней. Он подчинялся незыблемому своду правил, унаследованному кланом от предков, хотя вместо изящных нарядов, какие носили люди в его роду, на нем был простого кроя камзол из волчьей шкуры.

Снизу донесся отдаленный лязг металла и скрип упряжи. Пальцы Грихена инстинктивно сжали копье. Звон оружия всегда пробуждал воспоминания, и лишь немногие из них были светлыми и радостными. Еще малым ребенком Грихен впервые узнал о бунте, поднятом несколько веков назад против верховного короля Тайсана и ввергшем Эрдану в хаос кровопролития...


Прислушиваясь сейчас к звону мечей, лязгу кольчуг и иным звукам, долетавшим из туманной дали, Грихен вспоминал звук тамбурина в руках менестреля. Баллада начиналась с рассказа о трагической гибели графа, которого убили в собственной постели. Мелодия была простой и печальной. Менестрель пел о том, как внутренний двор замка осветился кроваво-красным светом факелов, когда туда ворвалась толпа, требуя выдать ей всех членов семьи графа и наиболее преданных слуг. Но страдания только начинались. Понизив голос до мрачного шепота, менестрель продолжал балладу, повествуя о борьбе изгнанников за выживание, о том, как они уходили все дальше в горы. Люди шли сквозь пургу, содрогаясь от ветра и зловещих звуков рожка, а за ними следовала погоня — спешно созданные истребительные отряды итарранских наемников.

Когда Грихену было три года, баллада об изгнании из Эрданы неизменно повергала его в слезы. В семь, когда отправившийся на охоту наместник и его приспешники зверски растерзали двоих старших братьев Грихена, в сердце мальчика навсегда поселилась ненависть ко всякому человеку, рожденному внутри городских стен. И если большинство мужчин клана тянули жребий, решая, кому идти в дозор, Грихен всегда шел по собственному выбору. Никакие радости жизни в долинных поселениях не могли сравниться с наслаждением, которое доставляла ему месть.


К этому времени передовой отряд, охранявший караван, уже успел обогнуть подножие горы. В пелене тумана солдаты, идущие в две шеренги, казались безликими фигурками, вырезанными из кости. Но даже наблюдая издали, Грихен чувствовал, что этим воякам не по себе. Пятьсот лет назад они вполне могли бы служить у него. Нынче они служили ему добычей. Грихен унаследовал мировоззрение изгнанников, вынужденных отвечать жестокостью на жестокость. Участь этого каравана была предрешена.

Из-за поворота начали появляться повозки. Железные ободья колес с грохотом катились по каменистой дороге. Грихен слышал брань погонщика, который понукал отставшего мула. Судя по выговору, человек этот был родом с побережья. Позабыв про холод, Грихен с жадностью разглядывал повозки с тщательно упакованными в непромокаемую ткань и надежно перевязанными товарами. Глаза дозорного отмечали каждую мелочь. Караван с побережья обычно вез закаленную сталь, и клеймо на бочке подтверждало это.

Восемь повозок беспрепятственно проехали под уступом. Грихен хищно улыбнулся, но не сдвинулся с места. Проявить осторожность означало остаться в живых. Городские власти хорошо платили за пойманных дозорных, каждого из которых ожидали издевательства и мучительная смерть. Прежде чем Грихен поднялся, караван успел отойти на приличное расстояние. Предвкушая добычу, дозорный выбрался из своего укрытия и принялся разминать застывшие руки и ноги. Шум, донесшийся сверху, вновь заставил его замереть.

С высоты спускался пожилой человек. Ветер раздувал мех его лисьей шапки. Загрубелое от суровой жизни лицо было обезображено шрамом.

Грихен почтительно склонил голову перед предводителем клана.

— Есть новости, лорд Ташэн? — поинтересовался он. Ташэн указал на дорогу, на которой теперь не было ничего, кроме тумана.

— Налет невозможен, — сказал предводитель и, улыбнувшись одними губами, добавил: — С этим караваном едет бард, друг нашего клана. Мы не нападаем на друзей.

Мерзший столько времени в дозоре Грихен нахмурился:

— Как известно, этот бард теперь услаждает своими балладами горожан. К тому же караван везет закаленную сталь.

Ташэн презрительно плюнул.

— Граф Грихен! Ты рассуждаешь, словно отродье какого-нибудь вельможи, рожденное в беззаконии и лишенное понятий о чести! Еще немного — и ты забудешь, как должным образом разговаривать со своим господином.

Грихен побелел от обиды. Он мало верил в пророчество, предвещавшее возвращение верховного короля династии Илессидов, но защита чести клана была делом его жизни.

— Как вам будет угодно, лорд Ташэн.

Ташэн легким кивком выразил свое удовлетворение. Однако покорность Грихена была лишь внешней. Следуя за предводителем наверх, он уже принял бунтарское решение. Первый же караван, который пойдет через Орланский перевал, будет ограблен подчистую, и никакой бард, никакие запреты старейшин, никакая сила оружия на сей раз не уберегут проклятых горожан.


Проблеск солнца

Сетвир, маг из Содружества Семи, с отрешенностью поэта восседал среди груды раскрытых книг и своим безупречным почерком заполнял пергамент. Неожиданно он выпрямился, забытое перо замерло в руке, и чернильная капля, которая так и не стала завершающими словами фразы, украсила его манжету.

«Посылаю весть о разрушении заклятия Деш-Тира», — зазвучал в его мозгу голос Асандира, мгновенно преодолев две с лишним сотни лиг, отделявших Альтейнскую башню от графства Кориас, точнее — от лесов, окружавших Западные Врата.

— Только весть? — усмехнулся Сетвир.

Он возобновил связь и ясно увидел прогалину, на которой стоял Асандир, закутавшийся в плащ, чтобы уберечься от дождя. Неподалеку стоял Дакар, а вместе с ним — двое молодых людей, в которых Сетвир безошибочно узнал потомков королевских династий.

Светловолосый принц поднял руку. Из его пальцев, как молния, вырвался луч света. Когда туман над его головой беспокойно заклубился, другой принц, темноволосый, устремил вверх тень и провел ею по небу, словно косой по траве. Туман отступил перед леденящим холодом, на ветру закружились снежинки.

Темные клубы разошлись, и в образовавшемся проеме показалось утреннее голубое небо с белыми перистыми облаками. Солнечный свет озарил лица мага, пророка и обоих принцев. На мгновение мокрый папоротник у них под ногами вспыхнул тысячами радужных капелек.

Потом Деш-Тир залатал дыру в небе. Солнце исчезло, стиснутое жадными пальцами тумана.

Сетвир потушил видение и только теперь заметил, что его руки сжимают обломки пера.

«Ты рассказал им что-нибудь о наследии Фаленитов и Илессидов?» — мысленно спросил он у Асандира.

«Нет. — Асандир сделал многозначительную паузу. — Между принцами может вспыхнуть вражда, способная помешать восшествию их обоих на престол».

«Этот клубок надо распутывать не на мокрой поляне».

Здесь нельзя торопиться, ибо сложностей, как понял Сетвир, уже и так хватает. Летописец запустил свои перепачканные чернилами пальцы в бороду.

«Вы теперь отправитесь в Альтейн?» — спросил он.

«Да. — Связь с Асандиром начала слабеть. — Мы двинемся через Камрис с заездом в Эрдану. Думаю, это позволит принцам хорошенько разобраться в нашей жизни и понять все беды, которые достались им в наследство. Только после этого можно будет говорить об их короновании».

Сетвир не дал Асандиру разорвать связь.

«Думаешь, тогда наследники будут достойны короны?»

«Это слишком преждевременное допущение, даже для тебя, — с нескрываемым укором возразил Асандир. Потом предельно серьезным тоном добавил: — Все далеко не просто, и проблемы, с которыми мы столкнулись, требуют умелого и осторожного подхода. Но если принцы забудут прошлую вражду — и свою, и своих династий — и между ними наступит истинное примирение... тогда, возможно, им и удастся сломать непробиваемую стену между городами и кланами».

Опасаясь, как бы давняя вражда не повредила победе над Деш-Тиром, Сетвир принял к сведению и запомнил все, что узнал от Асандира. Бирюзовые глаза летописца рассеянно блуждали по сторонам, а мозг стремился учесть и обдумать все мыслимые и немыслимые варианты дальнейшего развития событий.

«Не рискуй понапрасну», — наконец сказал Сетвир.

Слова растворились в пространстве. Асандир уже оборвал связь.


Посланники

Главная колдунья Кориатанского ордена велит отправить кого-нибудь в Эрдану. Поскольку поздняя осень не сулит приятного путешествия, Лиренда предлагает послать туда Элайру в надежде, что превратности пути поубавят в ней дерзости и своеволия...


Ворон, выпущенный из Альтейнской башни, летит над водами Инстрельского залива на юго-восток, и каждый взмах крыльев приближает его к тому, кому он несет послание...


Глубокой ночью, когда холодный дождь стучит по крыше хижины, где, погруженный в раздумья, сидит Асандир, характерное дрожание воздуха возвещает о появлении еще одного мага из Содружества Семи — бесплотного призрака. Он прибыл, дабы предостеречь Асандира. «Раз вы собрались пересечь Торнирские горы по дороге, знайте, что там опять появились хадримы. Прежние заклятия, державшие их взаперти, ослабели. Я отправляюсь туда, чтобы залатать брешь, но одной стае уже удалось выскользнуть...»

Глава V

С запада на север

Путешествие к Альтейнской башне, о котором объявил Асандир, началось на следующее утро, но совсем не так, как представлялось двоим пришельцам из Дасен Элюра. Асандир поднял их еще затемно, вручив каждому простую дорожную одежду и такую же обувь. Аритону и Лизаэру пришлось спешно одеваться. Эти костюмы сидели на них лучше, чем одеяния, позаимствованные у дровосека; шерстяные плащи с подкладкой и блестящими застежками, сделанными из морских раковин, защищали от холода и ветра. Где и когда Асандир успел раздобыть одежду для братьев — оставалось только гадать; сам маг не сказал об этом ни слова. Не прошло и четверти часа, как Аритон и Лизаэр в сопровождении своих благодетелей уже пробирались через сырой лес, где не было ни дорог, ни даже тропинок. Когда начало светать, Аритон вывел братьев в небольшую долину на краю леса, где густо клубился туман, и велел им ждать его там. Сам он вместе с Безумным Пророком отправился верхом в сторону Западного Края. Дакар присоединился в этой поездке к Асандиру не просто за компанию — он собирался на тамошней ярмарке раздобыть лошадей для братьев.

Серое утро незаметно перешло в такой же серый и унылый день. Аритон привалился спиной к стволу скрюченного Дуба. Лизаэр не был настроен выяснять, дремлет он или пребывает в своем магическом отрешении. Наследному принцу не спалось. Он расхаживал взад-вперед, приглядываясь к тому, что его окружало. Лес был очень старым и довольно густым, под его пологом почти не росло кустарников и трав, а те, что все-таки сумели пробиться из земли, выглядели чахлыми и сморщенными. Причина была все той же — отсутствие солнца. Зато грибам здесь явно жилось вольготно, и их сероватые, покрытые пушком шляпки соприкасались с низко нависшими ветками деревьев, похожих на подагрические пальцы. Их корни то подымались из подушки влажного мха, то снова уходили вниз, скрываясь в ложбинках, где их рассекали каменистые промоины. По ветвям порхали птицы со странным бело-коричневым оперением; у самцов его несколько скрашивал яркий хохолок на голове. Лизаэра все раздражало: и пропитанная влагой кора с пятнами плесени, и непрекращающаяся капель с таких же влажных желтоватых листьев. Едва успев прихлопнуть очередного комара, он уже почувствовал, как сзади ему в шею впился следующий.

— В Ситэр, что ли, провалился этот Дакар? — сердито задал он риторический вопрос. — Даже если бы полз на брюхе, он давным-давно должен был вернуться.

Аритон открыл глаза и невозмутимо взглянул на брата.

— Думаю, ответ ты смог бы получить на осенней ярмарке.

В туманном воздухе слова его прозвучали без привычной резкости, но сам ответ изумил Аритона. Асандир недвусмысленно приказал им дожидаться возвращения Дакара, а затем вместе с ним ехать к мосту через реку Мелор, где все они и встретятся с Асандиром. Сам маг должен был появиться там, когда городские колокола начнут отбивать полдень.

— Ты что же, собираешься и дальше кормить здесь комаров? Я больше не намерен ждать.

Лизаэр смешался: наверное, зря он пожаловался при Аритоне.

— Думаю, у Асандира были причины оставить нас в лесу.

Аритон скривил рот, отчего принцу стало еще больше не по себе.

— Знаю, что были. — Повелитель Теней беспечно усмехнулся. — Вот я и хочу о них разузнать. Раз Дакар где-то приклеился своим необъятным задом, у нас есть великолепный повод убраться отсюда. Ты идешь?

Позабыв все свои тревоги, Лизаэр громко засмеялся. Он никак не думал, что после сурового воспитания у магов брат еще способен на какие-то сумасбродства. Но энтузиазм Аритона был заразительным.

— Комары-то могут и попоститься. А что ты скажешь всесильному чародею?

Аритон вскочил на ноги.

— Асандиру? — переспросил он, засовывая пальцы за оружейный пояс. — Я скажу ему правду. Ставлю серебряную монету против хлебной корки: мы отыщем нашего пророка валяющимся мертвецки пьяным в какой-нибудь канаве.

— В таком случае можно и не биться об заклад, а считать, что нам просто повезло.

Лизаэр двинулся сквозь кустарник, росший на краю леса. Настроение наследного принца заметно поднялось, и он даже не бранился, когда струйки воды попадали к нему за шиворот.

— Уж если биться об заклад, то лишь насчет времени, которое понадобится этому толстяку, чтобы протрезветь.

— Если такое случится, тогда нам действительно придется довольствоваться корками, — резко ответил Аритон. — Денег ведь у нас с тобой нет. Не побираться же на улицах!

С завидной быстротой он пригнулся, чтобы задетая Лизаэром ветка не хлестнула его по лицу, и вместе с братом зашагал к лугу.

Ветерок, налетевший с моря, немного разогнал свинцовую завесу тумана. Братья обнаружили, что находятся на склоне холма, довольно круто обрывавшегося к побережью. Сама береговая линия, окаймленная сероватым песком, была ровной, лишь в одном месте в берег вдавался узкий залив с топкими берегами. Уступы крепостных стен города со странным названием Западный Край напоминали груду детских игрушечных дощечек, забытых на песке. С гребня холма братьям удалось разглядеть лишь здания из угрюмого серого камня, крыши которых были украшены коньками, башенками и балконами с высокими перилами. Крепостные сооружения были древними и ветхими, если не считать нескольких подновленных участков стены с амбразурами, глядящими в противоположную от моря сторону.

— Эт милосердный, — пробормотал Лизаэр. — Какое жуткое нагромождение камня. Если здешние жители подстать своему унылому городу, тогда не удивительно, что Дакара потянуло напиться.

Если Лизаэр смотрел на город глазами пусть и изгнанного, но наследного принца, то Аритон оценивал увиденное с точки зрения моряка. Он сразу понял, что здешняя гавань давно находится в запустении. С пришествием Деш-Тира мореходство сделалось невозможным. У причалов не стояло ни одного большого судна. В купеческих домах жили теперь рыбаки, а развалины верфи были уставлены бочками с соленой рыбой и завешаны неводами.

Туман вновь сгустился, оставив от города лишь неясные очертания. Лизаэр поежился; настроение его явно ухудшилось.

— Ты хоть заметил, где у них ворота?

— В западной части. Я видел там какую-то дорогу.

Аритон шагнул вперед. Он был задумчив и словно ждал чего-то, что должно вот-вот произойти. В это время послышался полуденный перезвон колоколов.

— Наш пророк опоздал к условленному часу. Ты идешь?

Лизаэр кивнул. Носком одного сапога он счистил ком глины, налипший на каблук другого, и поспешил за братом.

— Асандиру это явно не понравится.

— Еще как не понравится. — Аритон с показным простодушием наморщил лоб. — Идем скорее, иначе пропустим все самое интересное.

Тропинка, петлявшая между холмистых полей и живых изгородей, привела братьев к городским воротам. Здесь Лизаэр получил очередной удар по самолюбию и напоминание об утраченных привилегиях. Наследный принц привык передвигаться верхом и беспрепятственно проезжать везде, где пожелает. Теперь же ему приходилось лавировать между повозками и уворачиваться от брызг грязи, летевших из-под колес, на что другие пешеходы не обращали даже внимания. Аритон, как и любой маг, привык не выделяться из толпы. К счастью, наряд, полученный от Асандира, помогал ему в этом. Во всяком случае, стражники у ворот даже не заметили братьев.

Чувствовалось, что за городскими улицами давно никто не следит: мостовые были в ухабах, на каждом шагу попадались зловонные лужи. Дома стояли впритык, и, куда ни ступи, с крыш капала вода. Аляповатые балконы блестели от сырости, а на карнизах лежал толстый слой помета чаек. Над входными дверями висели потемневшие латунные талисманы, о назначении которых оставалось лишь догадываться. Лизаэра едва не облили помоями, выплеснутыми из окна верхнего этажа. Вдобавок улица разделилась на три узких переулка.

— Ну и дыра, — ошеломленно пробормотал наследный принц. — Не хочешь немного полюбоваться на здешние красоты?

Аритон оглянулся.

— Ты, никак, собрался расспрашивать про выход из этого лабиринта?

Лизаэр не ответил. Он откинул капюшон плаща и стал вслушиваться в разговор двух дородных горожанок, шедших мимо. Речь была понятной, однако манера говорить отличалась от привычной для него. Гласные звуки сливались в один протяжный, согласные произносились с придыханием и легкой картавостью.

— А знаешь, здешний говор не такой уж и трудный. Стоит нам провести ночь в каком-нибудь кабаке, и нас вполне станут принимать за местных жителей.

Пока что выговор Лизаэра заставил одну из женщин обернуться. Из-под шали блеснули удивленные глаза. Подхватив свою спутницу под локоть, женщина хмыкнула. Потом они обе спешно прошли мимо братьев и скрылись во Дворе какого-то дома, громко хлопнув железными воротами. Заметив раздражение на лице брата, Аритон усмехнулся.

— Постарайся говорить как можно тише и вообще не бросаться местным жителям в глаза, — попросил он.

Лизаэр вздохнул. Привыкший к тому, что женщины неизменно восторгались им и были готовы выполнить малейший его каприз, он чувствовал себя оскорбленным. Обогнув лужу, наследный принц подошел к шаткому лотку торговца горячими колбасками. Под матерчатым навесом стоял хозяин — круглолицый лысеющий старик. Ему помогала на редкость хорошенькая дочка. Колбаски, что коптились над кособокой жаровней, запахом своим были способны отпугнуть даже самых голодных. Заметив Лизаэра, торговец заулыбался и что-то загнусавил. Ушам наследного принца его словоизлияния показались полнейшей бессмыслицей.

Торговец подцепил вилкой колбаску и стал выразительно размахивать едва ли не перед носом Лизаэра. Принц отвел взгляд от девушки и учтиво улыбнулся.

— Благодарю, я не голоден. Мы слегка заблудились. Может, ты или твоя милая дочка подскажете, как нам добраться до...

Старик с такой силой хватил кулаком по прилавку, что деревянная миска с каким-то соусом подскочила и горячие брызги от нее полетели во все стороны. Вилка поднялась, словно змея, готовая ужалить. Ошеломленный Лизаэр инстинктивно отпрянул.

— Эт свидетель, да я щас порешу тебя на месте! — взвыл торговец. — Лошадник вонючий, шляесся по нашим улицам, как хозяин! Вконец обнаглели!

Девушка подскочила к отцу и вцепилась своими обветренными руками в его ручищу. Судя по раскрасневшемуся лицу, она была разъярена не меньше торговца.

— Вали на конский торг, лошадник! И поживее, пока стража тебя не заприметила!

Лизаэр уже собрался с холодным презрением ответить на этот непонятный ему выпад, но Аритон с быстротой карманного воришки подскочил и встал между наследным принцем и торговцем. Он схватился за вилку, которой все так же яростно размахивал старик, затем сурово поглядел на девушку.

— У нас не было намерений вас оскорблять. Поверьте, мы действительно заблудились.

Торговец рванул вилку, но хватка Аритона была крепче, и старику пришлось разжать пальцы. Аритон с размаху всадил жирные зубцы вилки в засаленный деревянный прилавок. Не обращая внимания на подозрительные взгляды нескольких прохожих, он скрестил на груди руки, покрытые непривычным для здешних краев бронзовым загаром, и стал ждать.

Дочери торговца, очевидно, стало жаль путников.

— Идите направо, потом по Ткацкому переулку до конца. И чтоб вам пусто было, вруны поганые!

Лизаэр вторично собрался потребовать объяснений; он до сих пор не мог понять, что же рассердило торговца и эту смазливую девчонку. Но Аритон буквально силой потащил его в указанном направлении.

— Эт милосердный, в какой дыре мы оказались? — вопрошал наследный принц. — Хочешь сказать пару любезных слов уличной милашке, а тебя готовы проткнуть грязной вилкой!

— По-видимому, им не понравились твои манеры, — ответил Повелитель Теней.

— Манеры? — переспросил удивленный Лизаэр. — Я что, сказал им хоть одно грубое слово?

— Возможно, у них свои понятия о грубости, — бросил ему Аритон, не сбавляя шага.

Странный город, куда они попали, и настороженно-любопытные взгляды прохожих постоянно напоминали наследному принцу, что здесь он — всего-навсего подозрительный чужак. Лизаэр осадил уязвленное самолюбие, но заставить себя молчать не мог.

— Интересно, кого же они именуют лошадниками? — рассуждал он вслух.

Братья обогнули смердящую телегу торговца рыбой и свернули в переулок. Его название было выведено потускневшим золотом на аляповатой вывеске с изображением прялки.

Аритон остановился возле какого-то пьянчуги, храпевшего в сточной канаве, уютно устроившись на груде мусора и картофельных очистков.

Горечь недавней обиды улеглась, и Лизаэр начал замечать происходящее вокруг.

— Никак, Дакар? — удивленно воскликнул он, подходя к храпящему.

— Он самый, — яростно блеснул глазами Аритон. — Как всяким грешникам, нам повезло.

— Хотел бы я знать в чем, — беспокойно отозвался Лизаэр, удивленный тем, что его брат, присев на корточки, начал рыться в недрах грязного плаща Дакара. — Не боишься, что тебя будут судить за воровство?

Аритон оставил и этот вопрос без ответа. С беспечностью, способной довести до бешенства, он пропихнул руку за шиворот рубахи Безумного Пророка и стал шарить там. Дакар продолжал храпеть. Вскоре Аритон издал торжествующий возглас. В его кулаке был зажат увесистый мешочек с монетами.

— Разбой, но уже на суше, — улыбнулся Лизаэр, которому не оставалось ничего иного, как сделаться соучастником грабежа. — И куда мы отправимся проматывать это богатство?

— На конский торг, — ответил Аритон, перебрасывая ему мешочек. — Кажется, кому-то очень не понравилось месить ногами грязь. Или я ослышался?

Лизаэр молча проглотил колкость. Ощупывая сквозь материю незнакомые монеты, он задумчиво произнес:

— В этом городе либо стража не дремлет, либо жители слишком честные. Трудно представить, чтобы человек храпел в канаве и никто не попытался его обворовать.

— Наш пророк предусмотрел такую возможность.

Пальцы Лизаэра сразу же ощутили холодок, исходящий от мешочка с деньгами.

— Заклинания?

— Всего одно, — без тени улыбки ответил Аритон. — Судя по тому, как оно наложено, можно догадаться, откуда у Дакара такое прозвище.

— Думаешь, из-за того, что он — ученик мага? — спросил Лизаэр.

Они проходили мимо ткацкой лавки. На столбе с вывеской болтались влажные образчики шерстяных тканей, но дверь была крепко заперта.

— Скорее всего, за то, что его заклинание способно опалить руки любому дуралею, рискнувшему покуситься на его собственность.

Шагая по переулку, Лизаэр размышлял о том, привыкнет ли он когда-нибудь к повадкам магов. Когда впереди показалась площадь, он понял, почему закрыты окрестные лавки. То, что дочка колбасника пренебрежительно назвала конским торгом, на самом деле оказалось большой ярмаркой. Скорее всего, ярмарка была для Западного Края главным осенним событием. Прилавки, где в обычные дни торговали рыбой, сейчас были украшены флажками и разноцветными лентами. Свободное пространство между ними и вокруг почти целиком занимали лошади всевозможных пород и мастей. Уличные мальчишки в поношенных, явно с чужого плеча рыбачьих балахонах затеяли какую-то игру. Они бегали, протискиваясь в любую щель и наступая взрослым на ноги. Торговки бранились, а беззубый старик-скрипач, озорно подмигивая ребятам, играл что-то наподобие джиги. Аритон невольно поморщился: инструмент был безнадежно расстроен.

После стычки с колбасником братья повели себя осторожнее. Остановившись, они огляделись. Неподалеку двое бродяг промышляли игрой в шарики, завлекая азартных ротозеев. Остальная публика состояла из местных рыбаков и ремесленников, их жен и детей. Одеты они были небогато, но достаточно опрятно. На груженых телегах восседали крестьянки из близлежащих деревень. Среди толпы расхаживали вооруженные солдаты, следившие за порядком, однако по их лицам чувствовалось, что они более склонны пропустить по кружечке и поболтать с друзьями, чем бдительно нести службу. Тем не менее Аритон, прикрыв правую руку плащом, все время держал ее на рукоятке меча.

Едва братья появились на ярмарке, их сразу же заметила маленькая девочка, дочь торговки лакомствами. Хотя у обоих с раннего утра не было во рту ни крошки, они по молчаливому согласию решили вначале подыскать себе лошадей, а уж потом думать о еде. Простодушно улыбаясь, девчушка протягивала им засахаренные фрукты, но Лизаэр слегка покачал головой и прошел мимо. Столь же решительно братья миновали прилавок мясника, потом — запряженную быками телегу, на которой громоздились горшки со съедобными травами. Чуть поодаль сидела дряхлая старуха, тоже торговавшая какой-то снедью. Рядом с перевернутым ящиком, служившим ей стулом, высился столб. К нему были привязаны поводья нескольких лошадей.

Лизаэр с Аритоном отошли в сторону, приглядываясь к лошадям. В нескольких шагах, утопая по щиколотку в соломе, от которой почему-то разило протухшей селедкой, стоял коренастый малый в жилетке из бараньей шкуры. Подстать галдящей возле него стае чаек, он что-то сердито выкрикивал, обращаясь к горбоносому человеку в поношенной полотняной рубахе и ярком кожаном камзоле.

— Семьсят м'нет? — проглатывая звуки, переспросил малый в жилетке, почесывая ухо. — За т'кую клячу? Хошь все денежки загрести, бесстыдный лошадник? Да ежели наш н'местник усл'шит, не б'вать твоему клану на ярмарке.

Торговка снедью вскинула подбородок и прошамкала какое-то ругательство. Продавец провел жилистой рукой по крупу своей лошади и заявил:

— Цену не сбавлю.

Он ясно выговаривал каждое слово, и его речь почти не отличалась от привычной для братьев речи Дасен Элюра.

— Семьдесят монет, или кобыла останется там, где стоит. Можешь называть ее клячей, но она молодая и хороших кровей.

— Эт милосердный, да он говорит почти как мы, — шепнул Лизаэр Аритону на ухо.

Повелитель Теней слегка кивнул.

— Теперь я начинаю понимать, почему нас так встретили.

Все это время он внимательно приглядывался к лошадям, выставленным на продажу. Лизаэр заметил, что его брат остановил свой выбор на привязанном чуть поодаль широкогрудом жеребце со звездочкой на лбу.

— Мне тоже понравился этот гнедой, — признался Лизаэр. — Ноги великолепные, и сразу видно — выносливый.

Услышав их разговор, старуха наклонила голову и незаметно стала наблюдать за братьями. Малый в жилетке повернул прочь, отпуская проклятия. Не дожидаясь, пока к гнедому приценится кто-нибудь еще, Аритон шагнул вперед и спросил:

— Сколько ты хочешь за своего жеребца?

Владелец чуть не подскочил от неожиданности. Он не сразу даже понял, кто задал вопрос, и только потом заметил Лизаэра и Аритона, стоявших особняком.

— Дейлион-судьбоносец! — воскликнул горбоносый. — Из какого клана ты, брат, и не шутки ли ради нарядился горожанином?

Аритон, не отвечая на его вопросы, повторил свой:

— Сколько?

— Гнедой не продается, — резко ответил горбоносый. — Разве ты не видишь, какие кисти на его недоуздке?

В этот момент старая торговка вдруг начала громко причитать.

Братья насторожились; обоим не хотелось вторично становиться мишенью для непредсказуемых выплесков враждебности. Аритон мучительно раздумывал, как умерить пыл владельца гнедого жеребца.

Но прежде чем он сумел раскрыть рот, послышался чей-то ровный голос:

— Кисти на недоуздке безошибочно говорят, что гнедой принадлежит тебе.

Услышав эти слова, горожане почему-то заспешили прочь, а старуха замолчала. Маг Асандир лишь слегка коснулся ее платка и подошел к горбоносому.

— Но хороших лошадей уже успели продать, а моим спутникам как раз нужны хорошие и выносливые лошади. Ты согласен продать гнедого за триста монет?

Горбоносый вскинул брови и глотнул воздух ртом. Всмотревшись в суровое, неумолимое лицо Асандира и встретившись взглядом с серо-стальными глазами мага, владелец коня явно его узнал.

— Вам я готов его продать, но лишних денег мне не надо. Двести монет — честная цена.

Асандир выразительно поглядел на братьев.

— Идемте, — сказал он. — Отвязывайте гнедого и, если не хотите бед на свои головы, не разевайте ртов, пока я не найду вторую лошадь.

Потом он обратился к горбоносому:

— Ты ведь привык к своей лошади, а теперь расстаешься с ней. Возьми еще сто монет, и пусть они сгладят неудобства, которые тебе придется претерпеть, пока у тебя не подрастет новый конь.

Горбоносый смутился; похоже, щедрость Асандира он счел за милостыню и хотел что-то возразить. Но старуха упредила его слова, выразительно кивнув головой. Асандир быстро вынул деньги. Не дожидаясь, пока участники этой странной сделки привлекут чье-либо пристальное внимание, маг срезал с недоуздка гнедого кисти прежнего владельца и повел коня прочь. Лизаэр и Аритон поспешили следом.

Асандир быстро вел их через рыночную площадь. Он двигался с такой скоростью, что горожане, словно потревоженные куры, едва успевали отскакивать, дабы не оказаться у него под ногами, и провожали его недоуменными взглядами. Все трое прошли мимо загонов с громогласно мычащим и блеющим домашним скотом и непривычно молчаливыми покупателями. Гнедой жеребец то упирался, то натягивал поводья, дергаясь в сторону, пока Асандир не произнес какое-то заклинание, успокоившее коня. Опасаясь, что им обоим может достаться от мага, Лизаэр предпочитал хранить молчание. Аритона это не волновало, и потому он спросил:

— Вы нашли Дакара?

Маг недовольно обернулся.

— Да. Он свое уже получил.

Улочка, по которой они шли, разветвлялась. Асандир без колебаний выбрал переулок потемнее и направился туда. Подковы гнедого гулко цокали по выщербленным камням.

— Ваше появление на ярмарке и так наделало достаточно шума среди торговцев. Извольте больше не давать поводов для пересудов. Вы меня поняли? — спросил Асандир.

Маг вдруг остановился и перебросил поводья Лизаэру.

— Оставайтесь здесь и просто ждите. Молча. Я возвращаюсь на ярмарку за второй лошадью и приличным седлом. Если вас опять понесет бродить самовольно, знайте: тех, кто якшается с магами, здесь весьма часто заковывают в цепи, обкладывают вязанками хвороста и заживо поджаривают.

Асандир развернулся и зашагал в обратном направлении. Провожая его беспокойным взглядом, Аритон пробормотал:

— Представляю себе участь Дакара.

Лизаэру не хотелось даже думать об этом, и слова брата его рассердили. Он молча повернулся и стал разглядывать своего коня.

Асандир вернулся совсем скоро, ведя под уздцы кобылу мышастой масти. Ее шею покрывал довольно причудливый узор из белых крапинок. Следом шел вороной конь самого мага, сверкая единственным глазом, способным, казалось, заглядывать прямо в душу. На спину вороному было уложено седло, купленное для гнедого.

— Не пойму, как он мог ездить без уздечки, — сказал Лизаэр, вынужденный самостоятельно возиться с седлом и подпругой.

— Жители Пасвира — лучшие объездчики лошадей во всей Этере. К тому же твой гнедой принадлежал предводителю клана. Ему не нужны удила. Даже если ты заснешь или зазеваешься, этот конь не позволит тебе выпасть из седла.

Асандир передал поводья кобылы Аритону.

— Не волнуйся, она не бракованная, просто еще молодая. Посему спать в седле тебе не советую.

У городских ворот мага поджидали нанятые им мальчишки, которые стерегли пони, нагруженного одеялами и кожаными мешками с провизией. К поклаже на длинной веревке была привязана пятнистая кобыла Дакара. Сам Безумный Пророк возлежал поперек седельной луки, скрученный по рукам и ногам и завернутый в какую-то тряпку. Кто-то вылил на его кудлатую голову ведро воды, оставившей влажные пятна на испачканной одежде. Но даже это не могло разбудить Дакара, и под его храп Асандир вывел всю кавалькаду из восточных городских ворот.

Когда крестьянские хутора, окружавшие город, остались позади, дорога заметно опустела. Почти к самому берегу подступали болота. В давние времена здесь насыпали дамбу, а дорогу замостили аспидным сланцем, сделав ее сухой и надежной. Века и бесчисленные колеса повозок оказались сильнее толстых сланцевых плит. Нынче их покрывала паутина трещин. В колеях чавкала глина, на спицы колес наматывалась пожухлая трава. Над этой равниной, как и над всей Этерой, владычествовал туман, и в его пелене тускло блестели прибрежные воды с островками камышей. В воздухе стоял кисловатый запах гнили. Цокот копыт и скрип поводьев вспугивали стаи морских птиц, и они с громким хлопаньем крыльев взмывали вверх.

Ободренный тем, что Асандир не отчитал их за самовольный визит в Западный Край, Лизаэр подъехал к магу и решился спросить:

— А кто такие лошадники и почему здешние люди их ненавидят?

Асандир ответил не сразу. Вначале он многозначительно поглядел на Аритона. Все внимание Повелителя Теней было поглощено мышастой кобылой. Аритон мужественно пресекал ее попытки уклониться в сторону. Маг намеренно выбрал ему такую лошадь; Асандиру не хотелось, чтобы Аритон погружался в раздумья.

— Лошадниками зовут тех, чьи предки правили Западным Краем. Когда в Этере свергли власть верховных королей, этим людям пришлось бежать в луга Пасвира. С тех пор они уже несколько веков живут там и разводят лошадей, в основном для себя. Горожане относятся к ним с большой опаской.

Путники пересекли ветхий мост через реку Мелор. Кобыла взбрыкивала, фыркала и, казалось, была не прочь сигануть прямо в воду. Поскольку Аритону было не до речей мага, слова Асандира предназначались в основном для Лизаэра.

— С тех давних времен между горожанами и лошадниками сохраняется глубокая вражда. По большей части и те и другие находятся во власти дурацких предрассудков. Речь лошадников во многом напоминает вашу. Неудивительно, что жителей Западного Края возмутило ваше дерзкое появление в городе. Мне не хотелось, чтобы вы становились жертвами этих предрассудков, потому я и попросил вас подождать в лесу.

Лизаэр собрался было задать новый вопрос, но Асандир заговорил раньше.

— Тейр-Илессид, — произнес он.

Слово это оставило наследного принца равнодушным; Лизаэр не знал древнего языка и не понял, что маг обращался к нему как к наследнику Илессидов.

— У тебя еще будет достаточно времени для расспросов. Обещаю ответить на все. А пока что я тороплюсь до наступления темноты отъехать как можно дальше от города. Лошадники и горожане хорошо вас запомнили. Незачем будоражить человеческое любопытство и преждевременно раскрывать карты.

Поглаживая шелковистую гриву коня, Лизаэр раздумывал над словами мага. С изгнанием из Дасен Элюра он утратил былую самоуверенность. Он глядел на унылую картину чужой земли и старался не улыбаться, наблюдая, как Аритон, вцепившись в поводья, сражается с неистощимыми выходками своей своенравной кобылы.

Поначалу цоканье ее копыт заглушало стоны приходящего в сознание Дакара. Стоны сменились непристойными ругательствами, также оставленными без внимания. И только отчаянный рев вынудил путников остановиться.

Оглянувшись, все увидели, что вопли Безумного Пророка вызваны не только похмельем. Лицо Дакара раскраснелось; он извивался всем телом, дрыгал ногами и пытался дотянуться связанными руками до своего плаща. Каким-то неведомым образом плащ обмотался у него вокруг шеи. Что еще удивительнее, плащ словно ожил и пытался задушить толстяка.

— Ийяты, — коротко сообщил Асандир, которому это зрелище доставило явное удовольствие. — Так здешние люди называют разную нечисть.

Дакар дернул головой, закатил глаза и с решимостью обреченного человека сдавленно прошептал:

— Это ты подстроил.

Плащом Безумного Пророка завладел один из природных духов, который неутомимо сдавливал ему горло шерстяным обручем.

— О, муки Ситэра! Ты так и будешь наблюдать, как меня душат?

Асандир тронул поводья вороной лошади, собираясь продолжать путь.

— Я же без конца тебе твердил: когда имеешь дело с ийятами, надо умерять свои чувства, — с непоколебимым спокойствием ответил он. — Твои стоны и дрыганье ногами только разжигают в них желание проказничать.

Дакар прошипел сквозь ткань плаща, все теснее обвивавшую его горло:

— Замечательный совет. Особенно когда душат не тебя, а меня.

Возможно, сарказм обреченного Дакара обладал магической силой. Как бы то ни было, но плащ внезапно обвис. Безумный Пророк жадно втянул в себя воздух и невольно рассмеялся, увидев, как от земли оторвалась лужица и, взмыв вверх, застыла.

Пока Лизаэр и Аритон пребывали в немом изумлении, Асандир спокойно разглядывал колышущуюся грязноватую жидкость, грозившую обрушиться на его серебристую голову. Не меняя выражения лица, он поднял руку, сжал пальцы, затем опустил кулак на колено. Лужица, порожденная ийятом, подчиняясь невидимой силе, тоже стала опускаться. Маг стремительно разжал пальцы, и лужица распалась на множество мутных капелек.

Промокший Дакар смачно выругался.

— Так нечестно, — добавил он.

Поскольку он путешествовал в перевернутом состоянии, неудивительно, что объемистый живот пророка весьма страдал от превратностей пути.

— Эти твари знают тебя и боятся. Ни одна из них не отважится пристать к тебе.

Асандир повел бровью.

— Тебя они тоже знают. Ты служишь для них отличной мишенью, поскольку не желаешь обуздывать свой характер.

Дакар снова заерзал, но так и не сумел найти для себя более удобного положения.

— Ты что, не собираешься меня развязывать? — спросил он Асандира.

— А ты достаточно протрезвел, чтобы держаться в седле?

Маг вперился в ученика неумолимыми серо-стальными глазами и покачал головой.

— Думаю, тебе не повредит, если ты повисишь еще часок и подумаешь о последствиях несвоевременного бражничанья. Пока ты накачивался разной дрянью, наши гости, устав тебя дожидаться, отправились в город. Там на конской ярмарке я их и встретил.

Глаза Дакара напоминали глаза побитой собаки.

— До чего же ты бессердечен. Разве я виноват, что двое недавних пришельцев из другого мира оказались не в состоянии выполнить простые требования?

Асандир натянул поводья своего коня. Потом молча шлепнул по крупу пятнистую кобылу Дакара и, не оборачиваясь, поехал вперед. Кобыла поскакала за ним. Несчастный Дакар, страдающий от езды вниз головой и тяжелого похмелья одновременно, громко сетовал на раскалывающийся череп. Оставаясь глухим к жалобам пророка, Асандир удовлетворил любопытство Аритона и уверил его, что ийят больше не вернется.

— Их пища — сила природных стихий: огня, падающей воды, смены тепла и холода. Того, что присосался к Дакару, мы оставили совсем истощенным. Во всяком случае, на несколько недель он начисто позабудет о своих проказах.

Всадники продолжали двигаться на запад под серым небом промозглого дня. За все время они остановились только один раз, чтобы наскоро перекусить. Муки Дакара продолжались до самых сумерек, когда путники расседлали лошадей и расставили небольшие походные шатры для ночлега. Измотанный долгой поездкой в неудобной позе, а также многочасовыми мольбами и проклятиями, пророк угрюмо сел у костра и тут же заснул. Лизаэр и Аритон тоже изрядно устали; столь продолжительный путь в седле был им непривычен. Братья легли, завернулись в одеяла и затихли, прислушиваясь к крикам неведомой ночной птицы, доносившимся с болота.

Невзирая на усталость, Лизаэр не заснул, а лежал с открытыми глазами, уставившись в темноту. Судя по дыханию, Аритон тоже не спал. Он сидел на подстилке, упершись спиной в шатровый столб. Наследный принц перевернулся на живот.

— Как ты думаешь, у Асандира задумано для нас что-то еще, кроме покорения Деш-Тира? Мне кажется, на этом он не остановится.

Аритон повернулся к нему, но тьма не позволяла Лизаэру увидеть лицо брата.

— Тебе кажется, а я в этом уверен, — ответил Аритон. Лизаэр подпер подбородок кулаками и ругнулся, уколовшись отросшей щетиной. Слуги остались в другой, навсегда исчезнувшей жизни. Вздохнув, он смирился со своей участью и задумался о вещах более серьезных.

— Судя по твоему голосу, ты убежден, что ничего приятного нам это не сулит.

Аритон молчал. Возможно, он пожал плечами, поскольку шатровый столб слегка скрипнул.

Лизаэра вдруг охватило былое недоверие к брату. Протянув руку, он призвал на помощь свой дар. Звездочка, вспыхнувшая на ладони, осветила стены шатра.

Аритон не ожидал этого. Он поспешно отвернулся, чтобы Лизаэр не увидел, какой тоской и болью искажено его лицо. Но Лизаэр заметил это.

— Эт милосердный, о чем ты думал? Ты собственными глазами видел, в каком запустении Деш-Тир держит землю. Неужели совесть и честь позволят тебе отвернуться от страданий здешних людей?

— Нет, — едва слышно ответил Аритон. — На это Асандир и рассчитывает.

В словах Повелителя Теней звучало неприкрытое замешательство, заставившее Лизаэра позабыть свой гнев. Должно быть, у Аритона остались в Дасен Элюре дорогие для него люди: друзья, может даже семья. Лизаэр устыдился собственного недоверия и спросил:

— Если бы сейчас ты мог отправиться куда угодно, быть кем угодно и делать что угодно, что бы ты предпочел?

— Не возвращаться в Картан, — коротко бросил Аритон. У Лизаэра отпало желание продолжать расспросы. Он потушил рукотворный свет.

— Знаешь, — уже в темноте продолжал наследный принц, — Дакар думает, будто ты — преступник, злоупотребляющий магией и склонный к развращению невинных.

Аритон тихо рассмеялся.

— Тебе было бы намного легче, если бы ты ему поверил.

— Почему? Разве тебе было мало одного суда, где на тебя сыпались обвинения в пиратстве? — Лизаэр искренне жалел, что погасил свет. — Неужели ты задумал сражаться с Асандиром?

Ответом ему было полное молчание. Лизаэр слишком устал, чтобы копаться в хитросплетениях противоречивой совести брата, а потому снова завернулся в одеяло и постарался не думать ни о доме, ни о подруге с Южного острова, которая, должно быть, уже нашла ему замену. Вместо этого бывший наследный принц сосредоточился на нуждах Этеры и на Деш-Тире, победить которого призывала его судьба. За этими размышлениями Лизаэр сам не заметил, как заснул.


Последующие дни не отличались разнообразием впечатлений, если не считать того, что Дакар теперь ехал верхом, а не висел поперек седла, словно тюк с одеждой. Лиги, оставленные позади, сделали мышастую кобылу Аритона поспокойнее. Взбрыкивать и гарцевать она не перестала, но уже просто по причине игривого нрава, а не от страха. Впрочем, такое облегчение не сделало Аритона более разговорчивым. Повелитель Теней по-прежнему держался замкнуто и почти не раскрывал рта. Отношение Дакара к нему также оставалось прежним: пророк бросал на него косые и хмурые взгляды. Зато он без умолку болтал с бывшим наследным принцем Амрота, засыпая того нескончаемыми вопросами. Охрипнув от смеха и избытка разговоров, Лизаэр глядел на своего молчаливого брата и думал, кто из них страдает больше: Аритон в своем одиночестве или он сам, вынужденный удовлетворять ненасытное любопытство Дакара.

Дорога повернула от берега в глубь континента, и болота сменились лугами, на которых росли блеклые полевые цветы. Цокот копыт вспугивал незнакомых братьям птиц, черные перья которых оканчивались узенькой белой каймой. В кустах кричали куропатки. Путники переправились через какую-то глубокую реку. Доехав до развилки, Асандир уверенно избрал правую дорогу. Левая вела в портовый город Карфаэль. После переправы, когда пополняли запас воды в бурдюках, Дакар громко посетовал насчет отсутствия более крепких напитков.

Асандир вытер мокрые руки и пресек словоизлияния ученика, сообщив, что впереди движется торговый караван.

Дакар стремительно выпрямился, отчего бурдюки в его руках с булькающим звуком ударились друг о друга, расплескивая воду.

— Куда он направляется? — с нескрываемым интересом спросил он.

— В Камрис, как и мы, — ответил Асандир. — Мы его обязательно догоним.

Обрадованный пророк даже не заметил, что изрядно промочил свой плащ. Весь день и половину вечера он донимал Асандира вопросами, но маг отказывался вдаваться в подробности.

На четвертый день дорога сделала крутой поворот на восток, и путники въехали в Западный лес. Когда-то здесь росли могучие деревья, которые, подобно старикам, теперь сгорбились под тяжестью одолевшего их мертвенно-бледного мха. Тем не менее зрелище оставалось впечатляющим: вершины деревьев окутывал туман, дупла обвивал плющ, а иные стволы достигали такой толщины, что, наверное, и пятеро людей, взявшись за руки, не сумели бы их обхватить. В лесу царил густой полумрак. Тишину нарушал лишь мерный стук падающих капель. Однако величие леса подействовало на путников угнетающе. Чувствовалось, что лес медленно и неотвратимо умирает. Все, включая Дакара, ехали молча.

— Этот лес знал лучшие времена и был куда более приятным местом, — тихо сказал Асандир, словно перед его магическим взором встали картины, вызвавшие поток печальных раздумий.

Всадникам встретилось несколько камней, испещренных письменами. Надписи почти стерлись; только лишайники, повторявшие их очертания, позволяли что-то увидеть. Аритон с нескрываемым любопытством глядел на камни, и Асандир решил нарушить молчание.

— В седой древности, когда на Этере еще не было людей, за этими лесами ухаживали существа, во многом превосходившие нас. Они умели настраиваться на глубочайшие жизненные пласты и чувствовать биение, связывающее всю живую и неживую природу Этеры с гармонией Эта. Камни, которые они ставили повсюду, служили опознавательными знаками, они показывали, какие земли и деревья можно использовать для жизненных нужд, а какие должны оставаться неприкосновенными, дабы не нарушить великое таинство Эта. Некогда защита священных земель была обязанностью верховных королей. Поля и пастбища устраивались только в тех местах, где земля благосклонно питала их. Теперь такие знания почти забыты. Тех, кто жил на этой земле и охранял ее, на древнем языке называли великанами.

По каким-то соображениям Асандир не стал говорить, что здесь обитали кентавры. Когда же Лизаэр спросил, что сталось с древней расой, маг лишь грустно покачал головой.

— Последние илитарийские паравианцы исчезли, когда Деш-Тир поглотил солнечный свет. Никто, даже Сетвир — летописец Альтейнской башни, не знает, куда они пропали. Но без них Этера стала намного беднее. Осталась последняя надежда: может, победа над Деш-Тиром вернет их сюда.

Поймав взгляд Лизаэра, Дакар хитро ему подмигнул.

— Еще бы древним расам не убраться из этих мест! Выпить негде и нечего. Сплошные мокрые деревья — не слишком приятная компания.

Сытый по горло дождем, дымными кострами и ночлегом на сырой земле, бывший наследный принц Амрота мог почти согласиться с такими доводами. Его вдруг тоже заинтересовал упомянутый Асандиром караван, и за тщетными расспросами Лизаэр почти не заметил, как перед их четверкой появился одинокий пеший путник.

Одеяние этого человека было ярко-алого цвета, что явно не дало бы ему скрыться среди деревьев от приближавшихся всадников. Подол его одежды был украшен кистями, и одна из них, зацепившаяся за колючий кустарник, сразу же привлекла внимание Асандира. Он подъехал к обочине и крикнул незнакомцу:

— Послушай! Мы не разбойники, а такие же путники, как и ты. Чем брести в одиночку, не желаешь ли присоединиться к нам?

— У меня просто нет иного выбора, — печально ответил незнакомец.

Речь его была быстрой, но слова он выговаривал более отчетливо, нежели жители Западного Края.

— Главный погонщик каравана, показавшийся мне честным, забрал мою лошадь, так что удача, надо полагать, отвернулась от меня.

Он шел прихрамывая и время от времени морщился от боли в стертых ногах. Левой рукой придерживая висящий на плече узел, правой он сжимал рукоять меча, что выдавало недоверие, которое он пытался скрыть за учтивыми манерами.

— Если ты не вконец стер ноги, то мог бы идти дальше вместе с нами. Мы едем не слишком быстро, — вторично предложил Асандир.

Дакар прикинул, что в узле странника вполне может оказаться выпивка. Пророк был первым, назвавшим род занятий незнакомца.

— Да ты же менестрель! — удивленно воскликнул толстяк. — Пусть меня переедет Колесо Судьбы, но я никак не возьму в толк, зачем тебе скитаться впроголодь в этой глуши, когда ты преспокойно мог бы петь в какой-нибудь таверне?

Незнакомец не ответил. Он подошел достаточно близко, чтобы видеть лица всадников, и не спускал глаз с Асандира.

— А ведь я вас знаю, — с заметным благоговением пробормотал он.

Менестрель откинул капюшон, и по плечам рассыпались вьющиеся волосы. Видно, он обладал веселым нравом и много смеялся, о чем свидетельствовали морщинки в уголках глаз. Чувствовалось также, что он привык бриться, и колкая щетина раздражала его. Лицо было распухшим от нескольких пунцовых кровоподтеков, но в светло-карих глазах менестреля все равно поблескивали веселые искорки.

— Эт милосердный, — произнес Асандир, и слова его, точно плеть, ударили по лесной тишине. — В какие же жуткие времена нам приходится жить, если кто-то поднял руку на вольного певца!

Смущенный менестрель коснулся своего израненного лица.

— На побережье мои баллады пришлись не по вкусу тамошним слушателям. Меня прогоняли из таверн, а однажды выволокли на улицу и побили камнями. Наверное, у жизни не было иного способа втолковать мне, что там, где правят наместники, нельзя петь баллады о древних королевствах. Но я не стал благоразумнее. — Он стоически вздохнул. — Когда погонщики каравана и стража попросили меня спеть... — Менестрель умолк. — Сами видите, чего мне это стоило. У меня отобрали лошадь, а потом бросили на произвол судьбы.

Асандир мельком взглянул на Аритона. Участь собрата-музыканта нагляднее всех речей мага убеждала в необходимости вернуть Этере солнце и прежнюю гармонию жизни. Но прежде чем он успел высказать эту мысль вслух, менестрель возвысил свой сильный, поставленный голос и пропел:

— Несравненный укротитель духов злобных и коварных; тот, чье слово гасит бури и приносит перемены; седовласый, сероглазый Асандир, и он недаром королей Творцом зовется...

Менестрель церемонно указал на Дакара.

— А ты, должно быть, и есть Безумный Пророк.

Уловив за внешним спокойствием Аритона вспыхнувшую настороженность, Асандир сдержанно ответил:

— Тебе не откажешь в редкой проницательности, Фелирин Алый. Однако я настоятельно рекомендую тебе с большей осмотрительностью высказывать свои мысли вслух. Прошлой осенью в Карфаэле сожгли нескольких людей, подозреваемых в укрывательстве мага.

— Я слышал об этом, — пожал плечами Фелирин. — Но свои баллады я перенял у варваров, а вместе с балладами ко мне перешла и доля их смелости.

Менестрель поднял голову, и его израненное лицо осветилось неподдельным любопытством.

— Видно, неспроста маг из Содружества Семи открыто разъезжает по дорогам.

Взгляд Фелирина переместился на братьев. Дакар открыл было рот, но взгляд Асандира заставил его молчать.

— Сейчас не время полнить таверны слухами, — сурово сказал маг. — Или мне не ехать в Камрис через Торнирские горы, а поискать другую дорогу?

Фелирин понял предостережение. Поправив на спине поклажу, он приготовился двинуться вслед за вороной лошадью Асандира, но Аритон быстро спрыгнул со своей мышастой кобылы и отдал поводья менестрелю.

— У тебя стерты ноги, а у меня мозоли от седла. Думаю, мне не повредит пройтись пешком и дать отдохнуть собственному заду.

Дакар понял, что Повелитель Теней говорит неправду. У Аритона явно были какие-то свои расчеты. Но зеленые глаза умели хранить тайны.


Торнирские горы

Проходили дни, а Асандиру и его спутникам так и не удавалось нагнать двигавшийся впереди караван. Дакар приуныл и каждый вечер приставал к Фелирину, прося его исполнять застольные песни. Менестрель не отказывался. Трещали поленья в костре. Окрестный лес оглашался шумными выкриками Дакара, и если закрыть глаза, можно было вполне поверить, что находишься в каком-нибудь портовом кабаке. Из-за такого буйства многие ночные хищники оставались голодными. Потом Дакар, уставший и осипший, начинал клевать носом, и менестрель переходил к своим любимым древним балладам о временах, предшествовавших появлению Деш-Тира. Как-то Фелирин признался, что в отличие от живущих в лесах варваров он не верит в солнце, однако сами легенды и сказания зачаровывали его, и он запоминал их из чистого любопытства. Едва ли кто-нибудь стал бы отрицать, что мелодии старинных баллад были весьма сложны для исполнения, музыканту приходилось тратить немало времени на обучение, чтобы руки порхали по струнам лиранты с необычайной быстротой.

Местность, по которой ехали путники, становилась все более гористой, ветры крепчали, и теперь на привалах каждый старался сесть поближе к огню. Фелирин неоднократно замечал, что во время игры Аритон внимательно глядит на его руки. В пути и на привалах менестрель много раз пытался вовлечь Повелителя Теней в разговор, однако тот умело уходил от расспросов. Интерес Аритона к лиранте был единственным проявлением чувств, подмеченным Фелирином.

Прогоревшее полено в костре переломилось и упало, выпустив фонтан огненных брызг. Увидев, как у этого странного темноволосого человека слегка вздрогнули пальцы, Фелирин предпринял новую попытку завязать с ним беседу. Оборвав куплет на полуслове, он заглушил струны лиранты и спрятал озябшие руки под плащ.

— Ну и дрянная погода, — сказал Фелирин.

Как и следовало ожидать, Дакар принялся за свое:

— Продолжай играть, Фелирин, до сна еще далеко. Пусть уж лучше твои окоченевшие пальцы возьмут не ту ноту, чем сидеть трезвым в тишине.

Менестрель притворно зевнул, чтобы скрыть улыбку.

— Сдается мне, что Аритон тоже владеет инструментом, — лукаво улыбнувшись, сказал он. — Почему бы не попросить его?

— Аритон? — Безумный Пророк удивленно надул щеки. — Играет на лиранте?

Он торопливо оглянулся по сторонам. Асандир ушел проверять, надежно ли привязаны лошади. В отсутствие учителя Дакар осмелел и заговорщически шепнул менестрелю:

— Спорю на серебро, что он не способен взять ни одной ноты.

Боковым зрением Фелирин отметил, что Аритон замер. Зато Лизаэр проявил к этому спору живейший интерес.

— И какова же будет твоя ставка? — спросил менестрель у Дакара.

Безумный Пророк запустил руки в кошелек.

— Десять монет. Если я ошибся — заплачу тебе вдвое больше.

Фелирин кашлянул и, продолжая улыбаться, протянул лиранту сидящему слева и закутанному в плащ Аритону.

— Сделай одолжение, сыграй нам что-нибудь.

В ответ Аритон сдержанно рассмеялся.

— Моя игра лишь подтвердит твое мастерство, — предупредил он.

Однако уловка Фелирина оказалась как нельзя кстати; после многих дней незаслуженных нападок со стороны Дакара Аритон решил воспользоваться шансом и поставить пророка на место.

С почтительной осторожностью он принял от менестреля лиранту и перекинул через плечо ее ремень. Столь же осторожно он нашел лучшее положение для деки. Привычно взяв несколько аккордов, он уловил в перепаде звуков легкую дисгармонию и быстро подстроил инструмент до нужного тона. Когда он поднял лицо от грифа лиранты, его глаза светились радостью.

Дакар пробормотал что-то язвительное насчет молчаливых разбойников, готовых за горсть презренного серебра продать друга. Лизаэр предпочел воздержаться от каких-либо замечаний, а Фелирин молча порадовался силе своей интуиции. Но едва Аритон заиграл, все их мысли куда-то исчезли.

Первые же звуки, разнесшиеся над залитой светом костра поляной, заворожили всех. Аритон быстро почувствовал характер инструмента и сумел приспособиться к нему. Выбранная мелодия была сложной и затейливой; ее тональность постоянно менялась, стремительно перетекая от мажора к минору и наоборот. Иногда музыка слегка замирала на пограничных октавах, и тогда казалось, что для искусства Аритона возможностей этой лиранты явно недостаточно. И пари, и насмешки были напрочь забыты; существовала лишь магия звуков.

Фелирин слушал затаив дыхание и сознавая, что нашел подлинный клад. Менестрелю было все равно, кто этот темноволосый юноша, откуда он родом и почему сопровождает мага. Главное — перед ним был прирожденный музыкант. В игре Аритона существовали огрехи, но их можно было исправить надлежащим обучением. Опытный учитель сумел бы сгладить и некоторую скованность его пения. Аритону недоставало умения владеть своим голосом. Но даже при всех этих недостатках Фелирин понимал, что перед ним — настоящий самородок. Менестрель, равно как и Лизаэр и Дакар, позабыл тяготы дороги, промозглый и ветреный вечер, и сердце его воспарило в незримые сферы, где разворачивалось повествование о двух влюбленных. Музыка и пение Аритона раскрывали все новые грани этой истории. Баллада окончилась. Аритон заглушил струны, и волшебство пропало.

— Сыграй еще что-нибудь, — потребовал менестрель. Аритон покачал головой.

— Не забудь взять у Дакара монеты, которые он проспорил.

Если ему и было жаль расставаться с лирантой, он не подал вида.

— У тебя замечательная лиранта. Она буквально сама играет, — сказал Аритон, возвращая инструмент хозяину.

— Что за глупая беспечность! — вырвалось у Фелирина против его воли.

Он схватил Аритона за рукав и почувствовал, как у того дрожит рука. Посчитав это проявлением застенчивости, менестрель добавил:

— Твоего дара вполне достаточно, чтобы стать учеником менестреля.

Аритон покачал головой и попытался высвободиться, но Фелирин его не отпускал.

— Как ты смеешь губить столь редкий талант? Почему не хочешь последовать своему истинному призванию?

Зеленые глаза вспыхнули. Аритон набрал в грудь воздуха. Лизаэр хорошо помнил этот жест еще по суду в Амроте. Из всех троих только он знал, что сейчас на голову Фелирина обрушатся злобные и беспощадно-язвительные слова... Но в глазах Аритона мелькнуло замешательство. Он отвел взгляд, потом осторожно разжал пальцы менестреля.

— Нам неведомо, куда Дейлион повернет свое колесо. У человека не всегда есть выбор.

Аритон встал и тихо отошел от костра. Ему удалось не столкнуться с Асандиром, возвращавшимся после проверки лошадей.

Менестрель устремил на мага недоумевающий взгляд.

— Что он хотел этим сказать?

Асандир уселся на бревно, где только что сидел Повелитель Теней, и закутал колени в плащ.

— Друг мой, мы все переживаем непростые времена. У Аритона есть несомненный дар. Однако музыка не может быть главным его призванием.

Дакар поспешил заявить, что хорошая порция выпивки облегчает любые жизненные трудности. Никто ему не ответил: собравшимся было не до шуток. Фелирин отошел от костра, чтобы убрать в мешок лиранту. Раздосадованный пророк поплелся следом. Лизаэр продолжал сидеть. Он вспоминал ответ Асандира и чувствовал напряжение, скрытое за внешним спокойствием мага. Костер догорел. Янтарные угли еще мерцали, но уже не грели; ветер выдувал их тепло. Потомок Илессидов вспомнил и тогдашний ответ Аритона: «Не возвращаться в Картан». Сказано это было таким тоном, чтобы навсегда отбить охоту задавать подобные вопросы. Для Лизаэра игра и пение брата стали настоящим открытием. И они же помогли ему увидеть глазами Аритона всю никчемность здешней жизни. Никакое героическое призвание не уменьшит его страданий под туманным небом Этеры. Есть люди, которым не нужны ни власть, ни почести. Лизаэру грядущая битва с Деш-Тиром возвращала смысл жизни, а для Аритона — становилась проклятием, ибо требовала принести в жертву его дар музыканта.


Наступило утро. Сгибаясь под встречным ветром, путники достигли подножия Торнирских гор. Громадные деревья Западного леса сменились тонкими, измочаленными ветром стволами. Подстать им изменилась и почва. Дорога вилась между узкими полосками голой земли, увенчанными каменистыми холмами и прорезанными вдоль и поперек такими же каменистыми желобами водотоков. За ночь подморозило; целые участки дороги были покрыты ледяным панцирем, небезопасным даже для пешеходов. Аритон счел за благо вести свою норовистую кобылу под уздцы. Рядом шагал Лизаэр, а на его гнедом ехал Фелирин.

Холодный и унылый пейзаж угнетающе действовал на всех, кроме Дакара, который и здесь продолжал без остановки болтать.

— Могу поклясться, что вчера вы просто сговорились обчистить меня на двадцать монет, — заявил он, обращаясь к Фелирину.

Менестрель обернулся и в третий раз проверил, крепко ли привязана к седлу его лиранта. Все еще размышляя о скрытности Аритона, он ответил коротко:

— Можешь забыть про заклад. Когда мы доберемся до Эрданы, угостишь меня элем, и довольно.

— Значит, ты признаешь свою вину, — заключил Безумный Пророк.

Он пришпорил пятнистую кобылу и поравнялся с Аритоном.

— Хотели поделить добычу, да?

Удерживая свою испуганно шарахнувшуюся лошадь, Аритон встретил этот вопрос коротким смешком.

— С какой стати? Если помнишь, мне не понадобилось биться об заклад, чтобы снять у тебя с пояса кошелек.

Взбешенный Дакар побагровел. Он перегнулся через седельную луку и прошипел:

— Ты за это заплатишь.

— Неужели?

Аритон почесал кобыле за ухом, дабы утихомирить ее. Когда лошадь угомонилась, он нежно похлопал ее и отпустил в адрес Дакара замечание насчет кое-как наложенных заклятий.

Дакар сник и замолчал.

— Ты сделал его немым, словно устрица, — с улыбкой заметил Лизаэр. — Хвала Эту, а то у меня уже в ушах гудит.

Однако дружеским тоном брат не вызвал Аритона на непринужденный разговор. Фаленит намеренно шел в стороне, желая побыть наедине с собой и разобраться в одолевавших его тревожных мыслях. Меж тем Лизаэр и Фелирин решили немного поиздеваться над Дакаром.

Вскоре дорога нырнула в ущелье и зазмеилась между отвесных скал. Все разговоры внезапно стихли — впереди отчетливо слышался стук конских копыт. Неведомая лошадь неслась бешеным галопом, рискуя в любое мгновение поскользнуться и свернуть себе шею. Гнедой жеребец Лизаэра раздул ноздри и заржал.

— Не двигайтесь! — приказал своим спутникам Асандир.

Из тумана выскочил жеребец серой масти. Весь в пене, он несся вниз. Глаза его были бешеными от ужаса, оторвавшиеся от колец мундштука поводья зацепились за седло и развевались по сторонам. Дымчато-серая грива была чем-то перепачкана, и из нее сочилась кровь. Первой запах крови почуяла пятнистая кобыла Дакара. Резко повернувшись, она попыталась ринуться вслед за раненым конем. Мышастая тоже была готова рвануться прочь, но Аритон вовремя ухватил ее за поводья. Лизаэр поспешил ему на помощь.

Гнедой под Фелирином дрожал, но не делал попыток взбрыкнуть. Присмотревшись к бегущему коню, менестрель удивленно воскликнул:

— Да это же лошадь одного из стражников каравана!

Только вороной конь Асандира не выказывал никаких признаков беспокойства. Наложенное заклятие заставляло животное двигаться ровно, подчиняясь приказам седока. Проехав немного вперед, Асандир перегородил дорогу. Серый конь скользнул копытами по обледенелым камням и замер, подняв хвост и выпучив глаза. Бока его шумно вздымались. Асандир неторопливо спешился. Он вытянул руку, что-то произнес, и перепуганный конь начал успокаиваться. Затем, оставив своего коня, маг подошел к серому и бесцеремонно схватил его за уздечку.

— Может, Асандир заодно успокоит и кобылу Аритона? — спросил Лизаэр, но его никто не слушал.

Дакар стал на удивление молчаливым, а Фелирин даже не пытался скрыть своей тревоги. Когда Асандир приблизился, ведя обоих коней, путники увидели на шее серого неглубокую рваную рану. По седлу тянулись странные борозды, похожие на следы от гигантских когтей. Шкура коня была перепачкана кровью, но не его собственной.

— Дейлион-судьбоносец! — пробормотал Лизаэр. — Какой же хищник напал на этого бедолагу?

— Ты ужаснешься, когда узнаешь, — ответил ему Фелирин. — Неужто на перевале появились хадримы? — крикнул он, обращаясь к Асандиру.

— Боюсь, что так.

Маг остановил коней. Быстро отвязав поводья от уздечки своего вороного, он прикрепил их к уздечке пойманного коня, потом срезал болтавшиеся концы старых поводьев и подвел коня к менестрелю.

— Сейчас всем нужно сесть в седла.

Не зная нрава серого коня, Фелирин попросил оставить свою лиранту там, где она была привязана.

— Я узнал эту лошадь. Она принадлежала начальнику стражи, — с грустью произнес менестрель, приспосабливая стремена под свои длинные ноги. — И упряжь как у настоящего боевого коня. Вот только седло узковато для моего зада. Думаю, хадрим просто выцарапал свою жертву из седла, а если что-то и оставалось, то при такой бешеной скачке разлетелось во все стороны.

— Поезди на боевом жеребце, тогда еще не так запоешь, — ухмыльнулся Дакар.

Менестрель мрачно поглядел на него и, прежде чем усесться на коня, опасливо потрогал полузасохшие кровавые пятна.

— Я буду благодарен судьбе, если к концу дня мне придется лишь считать ссадины у себя на ягодицах.

Взяв поводья, Фелирин обратился к Асандиру:

— Думаю, нам хватит безрассудства двигаться дальше, а не поворачивать назад?

Асандир кивнул. Он бросил короткий испытующий взгляд на обоих братьев.

— Мы поедем дальше, хотя это и опасно. Не теряйте головы — тогда мы совладаем с грозящей опасностью. Что бы ни случилось — всем держаться вместе. Когда я подам знак, ты, Аритон, обнажишь свой меч. И никаких вольностей. Ждать моего знака.

Безумный Пророк хлопнул себя по лбу.

— Эт милосердный!

Асандир недоверчиво округлил глаза.

— Только не говори мне, разиня с дырявой головой, что ты забыл меч!

— Забыл, — сверкнул в ответ глазами Безумный Пророк. — Ничего удивительного, если все вы сговорились подстраивать мне разные каверзы.

Асандир сердито отвернулся от него и сел на своего коня.

— Сколько раз убеждал себя не полагаться в трудную минуту на твою дырявую память...

Заметив в глазах Аритона молчаливый вопрос, маг добавил:

— Меч твой был выкован десять с половиной тысяч лет назад и предназначался исключительно для сражений с хадримами.

— Сражений? — перебил его Лизаэр. — Так значит, эти твари обладают разумом?

Аритон едва расслышал утвердительный ответ Асандира. Фелирин ударился в расспросы, но Повелитель Теней не собирался отвечать. Аритон не взглянул даже на рукоятку меча, выступавшую из прицепленных к поясу ножен. Им овладела полная, какая-то ледяная отрешенность. При всем любопытстве, какое он испытывал к унаследованному от отца оружию, он не допускал даже мысли, что меч может быть столь древним. Меч обладал магической силой — это было неоспоримой истиной, но даже самые мудрые маги Дасен Элюра не могли разгадать природу его силы. И теперь древнее оружие грозило утяжелить груз долга и ответственности, который Аритон вообще не хотел взваливать на свои плечи.

Да, Лизаэр на его месте был бы несказанно рад. Аритон уловил в синих глазах брата проблеск зависти и подумал, что вполне мог бы отдать Лизаэру последнее, что связывало его с прежним миром. Прочитав мысли Аритона, Асандир с упреком в голосе произнес:

— Ты не имеешь права передавать этот меч никому, кроме своего прямого наследника.

Аритон вздрогнул при этих словах мага. Сердитым огоньком в мозгу у него вспыхнул веский довод... но как и вчера, когда Фелирин пристал к нему с ученичеством, Аритон почувствовал, что не может ничего внятно объяснить. Он пробовал заходить с разных сторон, однако мысли путались, логика ускользала, и все превращалось в какой-то бессвязный лепет. За дни пути Аритон неоднократно убеждался: стоило ему прекратить внутреннее сопротивление словам Асандира, как непонятное состояние тут же исчезало. К тому же езда на мышастой кобыле не слишком-то располагала к раздумьям. Тем не менее каждый такой случай заставлял Аритона все с большим недоверием относиться к объяснениям Асандира насчет его памяти, высказанным в хижине дровосека. Эти провалы в памяти не были ни естественным явлением, ни следствием столкновения с живыми тенями Мерта. Аритон замечал, с каким хищным, настороженным вниманием Дакар следил за ним, когда он приходил в себя после очередного «провала памяти». Тут крылось что-то недостойное и бесчестное по отношению к нему. Скорее всего, не обошлось и без вмешательства Асандира. Аритон твердо решил: прежде чем его поставят в безвыходное положение, обязательно распутать этот клубок.

После лощины, где они поймали беглую лошадь, дорога стала круто подниматься вверх. Клочков земли почти не осталось, а те редкие, что еще встречались, непременно упирались в отвесные утесы, угрюмые вершины которых терялись в тумане. На их северных склонах белели лоскутки раннего снега, перерезанные следами камнепадов и ложбинками, откуда упорно пробивалась к тусклому свету чахлая растительность. Здесь плитам аспидного сланца приходилось выдерживать все превратности суровых зим. Немало плит было вывернуто со своих мест, расколото и искорежено беспощадными морозами. Лошади опасливо ступали, раздувая ноздри. Потом в воздухе сильно запахло гарью. Дорога сделала зигзагообразный поворот, за которым путников ожидала картина, способная привидеться лишь в кошмарном сне.

Серый конь Фелирина застыл и тревожно зафыркал. Впереди догорало около трех десятков повозок. Между ними валялись истерзанные тела. В живых не осталось никого: ни людей, ни лошадей, ни вьючных мулов. Весь уступ скалы был завален трупами. Сквозь клочья обгоревшей одежды просвечивали кости; если где и оставалась плоть, она была разодрана до неузнаваемости. Чувствовалось, что напавшие на караван хадримы убивали не ради пропитания. Лизаэр инстинктивно зажал рукой рот, увидев труп женщины с вывалившимися внутренностями. Рядом лежал труп лошади; задняя часть туши превратилась в зловонное месиво обуглившегося мяса. Лошадиная голова, откушенная гигантскими челюстями, лежала в нескольких шагах.

Аритона обожгло воспоминаниями о сражениях под небом Дасен Элюра; он увидел поля и палубы, усеянные телами убитых. Прогнав усилием воли мысленные картины, он сосредоточился на своем нынешнем противнике. Лицо Повелителя Теней побелело: в тумане проступали очертания притаившегося хадрима. Казалось, этот черный чешуйчатый дракон прилетел сюда прямо из легенды. Грудь его покрывал толстый костяной панцирь, а размах серебристых перепончатых крыльев достигал никак не менее шестнадцати пядей[1]. Каждое крыло оканчивалось острым крючковатым шипом.

— Всем сблизиться, — приказал Асандир.

Протянув руку, он слегка похлопал по крупу и успокоил оробевшего серого коня под Фелирином. Потом стал тревожно вглядываться в небо.

— Этот хадрим не единственный. Его сородичи где-то неподалеку, — непривычно четким и серьезным голосом сообщил Дакар.

Туманную завесу над головой неожиданно прорезал пронзительный свист. Впрочем, свистом его можно было назвать лишь отчасти; в языке людей не существовало подходящего слова для этого жуткого, нечеловеческого, способного лишить рассудка звука. Ухо Аритона улавливало в нем странную гармонию, но гармония эта принадлежала совершенно иному миру. Вскоре с разных сторон раздались ответные звуки; сородичи откликались на зов хадрима. Его массивное, по-прежнему скрытое туманом тело взмыло над дорогой. Ветер, донесший его запах, поверг всех лошадей в неописуемый ужас.

— Пора, Аритон, — тихо произнес Асандир. — Когда отъедешь от нас, вынимай меч.

Едва Аритон ослабил поводья, мышастая кобыла рванулась вперед. Тогда он натянул поводья до предела, чтобы обуздать ее бешеное желание понестись навстречу верной гибели. Однако взбудораженная кобыла не желала подчиняться. Она металась из стороны в сторону. Оказавшись возле перевернутой повозки, мышастая встала на дыбы, потом сердито лягнула ее. Под ударом своенравного копыта что-то треснуло, и из недр полусгоревшей повозки повалились свертки тканей, опаленные и густо забрызганные кровью. Словно очумев от запаха гари и смерти, кобыла вновь встала на дыбы.

— Аритон! — закричал Асандир. — Вынимай меч!

Его крик потонул в невыносимом свисте хадрима, который был уже совсем близко. Эхо яростно умножало этот кошмарный звук. Какая-то его часть выходила за пределы человеческого слуха и вызывала острую боль в ушах. Мышастая кобыла выгнула спину, молотя воздух передними ногами. Страх заставил ее совсем по-собачьи поджать уши и хвост. Аритон гладил ее по шее, уговаривая встать на четыре ноги.

Видя, как всадник, позабыв обо всем, пытается совладать с лошадью, хадрим камнем бросился вниз.

Дракон опускался, сложив крылья, — черная громада, рожденная убивать и способная убивать каждой своей частью: от острых как кинжал зубов до гигантских когтей и усеянного шипами хвоста. Хадрим летел подобно копью, несущему смерть. Сквозь лошадиную гриву Аритон смотрел на это чудовище с красными глазами и раздвоенным хвостом. Ему казалось, что оно явилось сюда прямо из недр Ситэра.

— Меч! — снова крикнул Асандир.

Он поднял руки. Блеснула фиолетовая вспышка.

Почуяв магию, хадрим расправил широкие, словно паруса, крылья и опустился на груду камней. Прежде чем Асандир сумел нанести ему удар сверху, чудовище отвело назад черную чешуйчатую шею, изогнув ее, как изгибается ядовитая змея, готовясь прыгнуть. Немигающие красные глаза скользнули по человеку и лошади, которые теперь стояли порознь. Челюсти хадрима разжались, исторгнув столб огня.

Огненный вихрь полностью окутал мышастую кобылу. Сам Аритон превратился в силуэт, потом в тень, исчезнувшую в водовороте пламени.

Хадрим резко сомкнул челюсти. Горячий, тяжелый воздух растворился в клубах черного дыма, поднятого крыльями чудовища, ибо после первого огненного выплеска дракон перебрался на более высокий уступ.

Аритон сидел на своей дрожащей кобыле, которой опалило гриву, и бранился от досады. Огонь не причинил ему ни малейшего вреда, хотя вокруг него все было сожжено дотла.

Фелирин вскрикнул и замысловато выругался.

Хадрим взмыл в воздух, опять огласил горы злобным свистом и приготовился напасть еще раз. Аритон переложил поводья в левую руку, а правой взялся за рукоять меча.

С холодным мелодичным звоном дымчатое лезвие само выдвинулось из ножен. Едва показался его острый конец, Аритона обуяло какое-то странное ощущение. Оно было сродни редкой по гармоничности мелодии, наполнившей пространство. Уши Повелителя Теней улавливали оттенки высочайшей чистоты. Меч в его руках ожил. По серебристой вязи древних письмен заструился свет. Ослепительно яркий, он поднялся до высот сотворения мира.

Хадрим взвыл от боли. Подобно игрушечному воздушному змею, оказавшемуся во власти урагана, он стал метаться по сторонам и под отчаянное хлопанье крыльев рухнул на склон горы. Раздвоенный хвост вздымал камни; они летели вниз вместе с убогой горной растительностью и потоками щебня. Постепенно удары делались все слабее, пока наконец хадрим не превратился в неподвижную черную груду, навсегда застыв на обагренном кровью снегу.

На миг серебристая вязь древних заклинаний ярко вспыхнула, потом начала тускнеть и вовсе погасла. Повелитель Теней глядел на дымчатую сталь лезвия, но теперь письмена больше не казались ему знакомыми. Из глаз Аритона катились слезы, но он их даже не замечал.

Вся мудрость магов Раувена не могла раскрыть секрет этого меча. Аритон отдавал должное внутренней силе Асандира, но в сравнении с силами, заложенными в узкую полосу дымчатой стали, они казались просто смехотворными. Рукотворная магия не была для Аритона чем-то диковинным. Однако ему еще не доводилось прикасаться к силе, заставившей его ощутить собственную опустошенность, внезапно счесть окружающий мир более грубым и уродливым, а главное — лишенным чего-то безмерно важного, но неподвластного человеческому разуму. Аритон впился глазами в лезвие меча. Он чувствовал себя разорванным на куски и никак не мог понять, из-за чего возникло такое чувство.

— Хадримы улетели, — возвестил Асандир, нарушив гнетущую тишину. — Можешь убрать свой меч обратно в ножны.

— Даркарон-мститель! — фальцетом произнес Фелирин. — Кто же этот человек, вышедший невредимым из пламени хадрима, и кто выковал его меч?

Асандир сочувственно поглядел на ошеломленного менестреля.

— Это Аритон, Повелитель Теней, и если ты поможешь мне соорудить могилу для тех, кто сохранил тебе жизнь, изгнав тебя из каравана, я охотно расскажу про меч.

Дакар положил руку на плечо поникшего Лизаэра и заговорщическим тоном сказал:

— Не думай, что о тебе забыли. Наступит и твой черед.


История Алитиеля

Хадримы больше не отваживались нападать на пятерых всадников, направлявшихся в Камрис. Тем не менее, когда дорога ныряла в узкие лощины, Асандир из соображений безопасности просил Аритона обнажать меч. Но нигде дымчатое лезвие не озарялось предостерегающим сиянием. Постепенно дорога сделалась ровнее; зубчатые утесы уступили место холмам. В сумерки, когда Торнирские горы остались позади, путники подъехали к пещере, где и решили заночевать.

Пещера эта часто служила пристанищем для караванов, и несколько поколений путешественников сделали ее более обжитой. Возле обложенного камнем очага стояли грубые бревенчатые скамейки, а чуть пониже самой пещеры, под нависшей скалой, было сооружено подобие загона для лошадей. По пути сюда Асандиру и его спутникам несколько раз попадались остатки каменных стен. Наверное, когда-то там располагались постоялые дворы или придорожные трактиры, разрушенные войной, пожаром или просто неумолимым временем.

Лошадей расседлали. Асандир отправил Дакара за дровами, а сам принялся выметать из очага угли и пепел, сохранившиеся со времени пребывания здесь последних постояльцев. Потом он высек огонь. Лизаэр опустился рядом с ним на колени, стараясь тонкими веточками поддержать пламя.

— Если бы не этот проклятый туман, ты бы увидел сейчас всю Кармакскую равнину. Когда-то она, как небо звездами, была усыпана огоньками придорожных таверн. Хотя дороги северного Кориаса нынче пришли в запустение, торговые пути из Атании по-прежнему пролегают через Камрис. Путников на дорогах здесь намного больше, а на заливе, что к востоку отсюда, не прекращается судоходство.

Сколько Лизаэр ни вглядывался в сгущавшуюся тьму, он не видел ничего, кроме тумана. Ему, выросшему на островах, не удавалось представить себе существование столь обширных пространств суши, о которых рассказывал маг.

— Должно быть, вам тяжело видеть, как от былого величия вашей земли осталась лишь тень, — сказал он.

Асандир ответил не сразу. Его руки покоились на коленях, а глаза вглядывались в даль.

— Тяжелее, чем ты думаешь, юный Илессид. Но солнце будет сиять над Этерой снова. Непременно будет.

В пещеру вошли Аритон с Фелирином, и к горькому запаху углей в очаге сразу прибавился аромат целебных трав и мокрой листвы. Рану на шее серого коня промыли и перевязали. Менестрель нес в руках красивое, отороченное серебром седло, которым он дорожил настолько, что отыскал на месте гибели каравана и снял с трупа своей прежней лошади. Хотя в развороченных повозках можно было найти достаточно нужных и ценных товаров, Асандир взял про запас лишь несколько пар поводьев. Все остальное он распорядился сжечь, дабы какие-нибудь беспечные путники, прельщенные брошенным добром, не стали новыми жертвами хадримов.

Было слышно, как за стенами пещеры поднялся ветер. Верхушки низкорослых сосен жалобно застонали.

— Зима будет ранней, — заметил Фелирин. — Похоже, с каждым годом она приходит все раньше.

Менестрель, не подозревавший, что смещение времен года тоже вызвано владычеством Деш-Тира, положил седло на скамейку и сел, с наслаждением привалившись к ее спинке и предвкушая желанный отдых. Усилия Асандира были вознаграждены, и пещера озарилась тусклым пламенем. Оглядев свои руки, менестрель не смог сдержать возгласа огорчения: таская камни для общей могилы жертв каравана, он буквально до мяса ободрал ногти и теперь не мог играть. Правда, ногти Аритона были не в лучшем состоянии, что несколько утешило Фелирина. Успокоившись, он решился задать вопрос, который все это время не давал ему покоя.

— Я что-то не припомню ни одной баллады, где упоминалось бы о Повелителе Теней.

Асандир откинулся на спинку скамьи. Огонь бросал золотые блики на его лицо.

— Эта баллада еще не написана, — сказал он и, как будто спохватившись, осторожно добавил: — Фелирин, об этом пока не время говорить во всеуслышание, но знай: солнце и звезды — не выдумка, и довольно скоро ты увидишь их у себя над головой.

Менестрель удивленно расширил глаза, но не нашел ответных слов. Асандир немного помолчал, давая Фелирину время осознать сказанное. Потом продолжил:

— Аритон и Лизаэр — вот кому предстоит вернуть Этере солнце, сломив заклятие Деш-Тира и исполнив Пророчество о Западных Вратах, сделанное Дакаром пятьсот лет назад.

Фелирин обхватил голову руками и замер, углубившись в размышления и пытаясь хоть как-то восстановить самообладание. Немного придя в себя, менестрель спросил:

— Получается, что старинные баллады сложены о настоящих, а не выдуманных событиях?

— Да, во всяком случае большинство из них.

Асандир помолчал. Взгляд его стал предельно серьезным. Маг вновь давал Фелирину время прочувствовать и усвоить свои слова.

— И ты — один из немногих избранных, кому позволено узнать об этом.

Именно в этот момент в пещеру ввалился Дакар, пыхтя и кряхтя под огромной вязанкой мокрых дров. Он поленился оборвать сучки и ветки, и лень стоила ему располосованной рубахи. Изрядное раздражение, в котором пребывал пророк, послужило Фелирину своеобразным якорем и позволило сохранить уплывавший рассудок. Узнав, что мир Этеры находится на грани потрясений и перемен, менестрель с дрожью в голосе взмолился:

— Пощадите разум простого смертного. Прежде чем слушать дальше, мне необходимо подкрепиться. Боюсь, что от голода у меня начнутся бредовые видения, и тогда я уже не смогу отличить, где правда, а где игра моего воспаленного ума.

Дав своим спутникам прогреть желудки луковым супом, а тела — теплом от большого и жаркого костра, маг поведал им историю Аритонова меча. Повествование было весьма продолжительным и началось с рассказа о том, как десять с половиной тысяч лет назад паравианский оружейник Феретон Дарьенский из искры упавшей звезды выковал двенадцать мечей.

— Феретон был илитарийцем — так называли кентавров, — начал Асандир. — Эти мечи, изготовленные им в Изаэре, были самыми лучшими и известными его творениями. Кентаврам требовалось оружие, чтобы сражаться с большими стаями хадримов, ставших во Вторую эпоху настоящим бичом Этеры. Дошедшие до нас свидетельства гласят, что на каждый меч Феретон потратил пять лет труда; еще пять требовалось ему, чтобы силой магии заострить лезвие. Зато когда мастер окончил свою работу, ни время, ни сражения уже не могли затупить его мечей.

Здесь Асандир перевел дух и попросил Аритона извлечь меч из ножен.

— Присмотритесь, и вы не обнаружите на лезвии ни зазубрин, ни каких-либо иных повреждений. А ведь Алитиель целых два века не выходил из рук сражающихся.

Асандир повернул в руках поперечину рукоятки меча. Отсветы костра вспыхнули на серебряной гравировке, покрывавшей обе стороны лезвия.

— Окончив свою часть работы, Феретон передавал мечи другой древней расе, населявшей тогда Этеру, — славным низкорослым людям, которых называли солнечными детьми. Это они приделывали к лезвиям рукоятки и наносили гравированную вязь, где ни один узор не повторяется дважды. Однако все эти изящные бороздки и канавки были бы не так заметны на дымчатой стали, если бы не металл, которым их заполняли солнечные дети. Наверное, металл этот являлся самым великим чудом.

Асандир провел пальцем по гравировке. От его прикосновения узор вспыхивал серебристым светом. Голос мага зазвучал мягче, исполненный почтения.

— Риатанцы — раса единорогов, третья древняя раса Этеры — наделили мечи защитными силами своих заклинаний. Они мастерски владели утраченным ныне искусством связывания имени. Они наполняли меч особой гармонией, настроенной на изначальные вибрации, силой которых Эт-создатель зажег первые звезды. Легенда утверждает, что собранные вместе двадцать риатанских мастеров целых десять лет наполняли силой Алитиель. И так — каждый из двенадцати мечей.

Асандир осторожно вложил меч обратно в ножны.

— Когда меч находился в руках тех, кому он был предназначен, его защитные магические силы достигали высшего предела и свет, который все вы видели, слепил врагам глаза. Но так происходило лишь в честном бою. Ведь причины, оправданно заставляющие человека убивать, можно пересчитать по пальцам. Вероятно, отец Аритона даже не догадывался об истинной природе оружия, переданного им сыну.

Аритон слегка кивнул, но не проронил ни слова. Тайные силы меча до сих пор не давали ему покоя, но рядом с тайной Алитиеля соседствовал страх самого Аритона. Он опасался, что его могут сделать продолжателем героической истории славного меча. Тогда на его плечи ляжет еще один тяжкий груз. Аритон был полон решимости распоряжаться своей судьбой. И потому Повелитель Теней сидел со скрещенными на груди руками, стараясь ничем не привлекать внимания Асандира. Маг меж тем продолжал рассказ.

— Изаэрийские мечи предназначались для шести великих илитарийских правителей и шести королевских династий солнечных детей. Алитиель занимал среди них особое место. Феретон изготовил его для своего сына Дурменира, который родился меньшим по размерам, чем остальные кентавры. И длина лезвия, и форма рукоятки — все было точно рассчитано на Дурменира. От его руки погибли тысячи хадримов, и каждый перед смертью видел одну и ту же картину: нестерпимо яркое сияние магической силы, вырывающейся из недр Алитиеля. Но и самому Дурмениру суждено было погибнуть. Отец долго оплакивал гибель сына. Алитиель он передал королевскому наследнику.

Аритон подавил в себе сильное желание зажать уши, броситься вон из пещеры или выкрикнуть какую-нибудь бессмыслицу. Он был готов сделать что угодно, только бы разорвать нить угнетающего рассказа, изобилующего именами и печальными событиями. Пусть уж лучше эти имена и события остаются там, где обитают призраки забытых героев. Однако меч, наделенный такой силой, требовал уважения к своей истории. Аритон не посмел помешать рассказчику.

Если Асандир и заметил подавленность Аритона, сокращать рассказ он не стал.

— Рост наследного принца, как и рост большинства солнечных детей, не превышал одной пяди. Алитиель доходил ему почти до подбородка. Для торжественных церемоний у принца имелись наплечные ножны. Когда он взошел на престол, то получил в наследство фамильный меч своей династии. Алитиель перекочевал к династии Пархедралей. Когда король Энастир погиб в схватке с хадримами, не оставив наследников, Пархедрали заявили свои права на престол. Алитиелю было суждено оставаться в королевской сокровищнице до тех пор, пока хадримы вновь не начали угрожать жизни на Этере. В войне с ними Алитиель отдали одному из кентавров, но в его могучих руках меч казался детской игрушкой. Потом Алитиель вновь сменил владельца; теперь им стал человек, один из родственников верховного короля по линии жены. От его наследников меч попал к Кианору, прозванному Солнечным Правителем.

Фелирин встрепенулся; он знал не менее дюжины баллад, прославлявших долгое царствование Солнечного Правителя.

Асандир улыбнулся.

— Пусть же память о тех днях никогда не угасает. Но должен сказать, что Кианор просто владел мечом, и не более того. Он взошел на паравианский трон в две тысячи пятьсот сорок пятом году Второй эпохи. Как и его предшественники, Кианор отдавал предпочтение традиционному королевскому мечу. К тому времени Алитиель получил свое второе имя — Дэль-Фарен, или Творец королей, ибо трое его владельцев стали королями.

Если меч и возводил своих владельцев на престол, сам он никогда не являлся желанным приобретением. Для обычного сражения Алитиель не годился. И хотя изаэрийские мечи высоко ценились, ни один паравианский правитель не спешил стать очередным владельцем оружия, с которым было связано столько бед.

Кончилось тем, что Кианор подарил меч человеку, спасшему его сестру, принцессу Талинсу. Ее высочество спасли от нападения хадримов на том самом перевале, который мы недавно проезжали.

Асандир повернулся к Аритону.

— Рисунок на изумруде твоего меча тоже появился благодаря магии солнечных детей. Буква на гриве леопарда совпадает с начальной буквой имени владельца. Когда меняется владелец, меняется и буква. Поскольку этот меч идеально подходит для человеческой руки, его носил каждый наследник в твоей династии.

Твой меч, Аритон, единственный из изаэрийских мечей, перешедший к людям от паравианцев. Насколько я знаю, он последний меч подобного рода, сохранившийся на Этере.

Лизаэр с грустным восхищением глядел на оружие.

— Неудивительно, что оружейники Дасен Элюра так восхищались этим мечом. Он перечеркивал все их ремесло, им нечего было и мечтать о создании чего-либо подобного.

Асандир встал и по-кошачьи выгнул спину.

— Едва ли и сам Феретон сумел бы повторить свою искусную работу. Конечно, если он до сих пор жив.

Фелирин недоверчиво вскинул брови.

— Я не ослышался? Разве может кентавр прожить десять с половиной тысяч лет?

Ответ Асандира был полон грусти.

— Если судить по меркам людей, древние расы были бессмертными, но утрата солнца больно ударила по ним. Ни я, ни другие маги из Содружества Семи не знают, удастся ли когда-нибудь их вернуть. Трудно даже представить, насколько безгранична эта трагедия.

В пещере стало тихо. Через некоторое время Асандир предложил ложиться спать. Погода менялась, и он сказал, что завтра надо будет выехать как можно раньше. Только Аритон остался сидеть у догорающего очага, держа на коленях паравианский меч, ставший фамильным оружием династии Фаленитов. Пламя в последний раз вспыхнуло и исчезло среди мерцающих красно-оранжевых углей. Спустя несколько часов, когда остальные путники, скорее всего, уже спали, Аритон отложил меч и тихо выскользнул из пещеры.


Клочья влажного тумана цеплялись за верхушки приземистых сосен. Пещеру обступала кромешная тьма. Но Аритон был Повелителем Теней, и ночь не имела от него тайн. В темноте он видел не хуже кошки, а потому, уверенно ступая, огибал камни и корни, направляясь туда, где были привязаны лошади.

— Тишеальди, — позвал он.

На древнем языке это означало «крапчатая». Так он назвал свою кобылу.

Имя было произнесено едва слышно, но лошадь послушно пошла к нему. Россыпь белых пятен приблизилась, и кобыла ткнулась ему мордой в ладонь, выпрашивая овса. Аритон протянул руки и дотронулся до ее шеи. Влажная теплая шкура согрела его озябшие руки. Близость этого бесхитростного существа успокаивающе подействовала на взбудораженный разум Аритона.

— Пока нам с тобой не удрать. Еще рано. Но у меня такое чувство, что все равно придется это сделать.

Слушая рассказ Асандира, он подметил одну особенность: в присутствии менестреля маг избегал упоминать их с Лизаэром династические имена.

Лошадь тряхнула головой, коснувшись влажной гривой лица Аритона. Он слегка оттолкнул ее, произнеся несколько шутливых слов, и... замер. Где-то поблизости хрустнула ветка. Аритон повернулся, приготовившись быстро скрыться. Если это Дакар или Асандир, лучше бы ему избежать их расспросов.

Но голос, в стихотворной форме проклинавший корни и темноту, принадлежал менестрелю. Споткнувшись и снова хрустнув веткой, Фелирин перешел на более обыденный язык.

— Дейлион тебя побери! Ты заставил меня тащиться за тобой следом и даже не подумал взять хотя бы головешку из очага.

Аритону не без труда удалось преодолеть оцепенение, сковавшее его тело. Хорошо, что менестрель этого не видел.

— Не припомню, чтобы я приглашал тебя прогуляться, — ответил он Фелирину.

Делая последние шаги, менестрель едва не упал. Он со всего маху налетел на ограждение, отозвавшееся жалобным скрипом. Мышастая кобыла рванулась в сторону, нарушив мирное посапывание жеребцов. Серый конь, привязанный чуть поодаль, беспокойно заржал.

Менестрель недовольно поглядел на Аритона, показавшегося ему каменным изваянием.

— Ты почти такой же скрытный, как маг, — с упреком произнес он.

«Зато ты не понимаешь, что маги воспитывают свой дух, дабы управлять стихиями, а не потворствовать безрассудствам», — подумал Аритон, но не стал говорить этого вслух.

— Зачем ты сюда пришел? — спросил Повелитель Теней.

Фелирин натянуто рассмеялся.

— Не пытайся сбить меня с толку. Тебе тревожно и страшно, и этого ты за вопросами не скроешь.

Аритон намеренно сделал паузу. Затем язвительно спросил:

— Ты так думаешь? Тебе известно немало баллад. Назови мне героя любой из них, и я покажу тебе человека, обремененного излишней самоуверенностью.

Менестрель тихо засопел. Обычно его было трудно вывести из себя, однако сейчас Аритон, казалось, делал все, чтобы Фелирин поддался гневу и позабыл про свое главное открытие. Менестрель понимал: все грубости и колкости Аритона вызваны желанием защитить свой талант.

— Послушай меня, — быстро заговорил Фелирин. Отчаяние, прозвучавшее в его голосе, успокоило Аритона, и он не стал перебивать менестреля.

— Обещай, что выполнишь мою глупую просьбу. Есть один человек, непревзойденный менестрель. Его имя — Халирон. Часто его называют магистром Халироном. Если ты повстречаешься с ним, умоляю тебя — сыграй ему. А если он предложит тебе стать его учеником, поклянись мне, что примешь предложение.

Фелирин замолчал. В дальнем конце загона беспокойно топтались лошади. Тишину нарушил порыв холодного ветра, с грохотом пронесшегося сквозь деревья. Аритон оторвался от шершавых досок загона и процедил сквозь зубы на паравианском языке:

— Все вы, точно акулы, готовы растерзать меня на куски.

Голос его дрогнул, но не от гнева, а от затаенной тоски. Фелирин, не знавший древнего языка, улыбнулся. Он торжествовал, однако к его радости примешивалось легкое чувство вины.

— Твоя клятва, — осторожно напомнил он Аритону. — Я хочу ее услышать.

— Провались ты, — огрызнулся Повелитель Теней, но настроение его почему-то изменилось, и теперь он улыбнулся. — Считай, что ты ее услышал. Но много ли значит мое слово по сравнению с цветистыми предсказаниями пророка, только и мечтающего об очередной попойке?

— Возможно, твое слово значит все, — тихо ответил Фелирин. — Ты еще слишком молод, чтобы жить, не имея мечтаний.

— А я и не подозревал, что живу без мечтаний, — сказал Аритон и с легким сарказмом добавил: — Кое-какие мечтания у меня все же есть. Сейчас, например, я мечтаю завалиться спать.

Повелитель Теней направился к пещере, оставив менестреля наедине с его любопытством.


Оглядываясь назад

На холмистой равнине Пасвира, возле походного костра, ясновидец слушает рассказ старухи, возвратившейся с конской ярмарки, и сурово требует: «Повтори еще раз: ты видела мага? И был ли с ним светловолосый чужестранец, речь которого схожа с речью людей высокого происхождения? Говорю тебе: если ты его видела, значит, быть войне...»


В судейском зале Западного Края, восседая в резном дубовом кресле, украшенном красным халцедоном, наместник, отирая с лица пот, слушает рассказ о том же от слабоумного музыканта, игравшего на лиранте на ярмарочной площади...


Предсмертный вой сородича, огласивший туманные вершины Торнирских гор, и мелодичный звон заговоренной, несущей смерть стали, которого хадримы не слышали уже тысячу лет, побуждают огнедышащих драконов вернуться в отведенные им места, отгороженные от остального мира силой магических заклятий...

Глава VI

Эрдана

Стены Эрданы были воздвигнуты в давние времена, на стыке двух эпох, задолго до переворота, в результате которого были свергнуты верховные короли, а лабиринт узких улочек города оказался залит кровью. За пять веков город изменился и теперь видом своим напоминал расфуфыренную продажную девку, скрывавшую под пышными одеждами дряблое тело. Над Западными Вратами, некогда вытесанными паравианцами из цельной, с розовыми прожилками, глыбы кварца, теперь развевались флаги торговых и ремесленных гильдий и, конечно же, штандарт с гербом наместника. Но никто и не думал залечивать раны улиц, пострадавших со времен осады. Мостовые были в рытвинах и ухабах, а уцелевшие камни, пережившие много поколений горожан, сделались сизо-серыми. Будь караульные у городских ворот столь же бдительными, как их предшественники, они наверняка остановили бы девушку в клетчатом шерстяном плаще, которая проходила мимо сторожевой будки, низко надвинув капюшон. Ее башмаки, видневшиеся из-под длинных юбок, были сшиты из тюленьей кожи, и их подошвы явно не годились для долгих странствий пешком. На руках были мозоли от конских поводьев, а ясные серые глаза странно поблескивали.

Однако начальник караула, поглощенный игрой в кости, даже не поднял головы. Внимание молоденького солдата, опиравшегося на копье, было целиком занято девицей, усиленно выставлявшей напоказ свои прелести перед каким-то подвыпившим возчиком.

Элайра, младшая послушница Кориатанского ордена и посланница Главной колдуньи, вошла в город никем не замеченной. Слева от нее катилась повозка, везущая трех визжащих свиней, справа громыхали колеса телеги торговца элем. Кориатанки не появлялись в городе почти четыреста лет. Более того, Элайра была единственной колдуньей, осмелившейся явиться сюда без позволения своих начальниц. Она знала, чем рискует: если бы в городе узнали, кто она и откуда, суд над ней занял бы не больше нескольких минут. Потом ее раздели бы догола и на глазах толпы сожгли у столба.

За минувшие пять лет в Эрдане по обвинению в колдовстве уже было сожжено несколько женщин. Если у наместника и имелись подозрения насчет лживости обвинений, угрызения совести ни разу не потревожили его сон. Его советников, а также старшин гильдий вгоняло в холодный пот совсем другое: опасение, что легендарные силы прошлого однажды могут восстать и отомстить. Если простой люд, да и многие богатые горожане считали эти силы досужей выдумкой менестрелей, правитель Эрданы, имевший доступ к тайным летописям, знал об истинном положении вещей. Он читал о нескончаемой цепи заговоров и убийств, последовавших после свержения верховных королей. Наконец, он, его советники и военачальники не сомневались, что солнце — не сказка и что только злые чары удерживают туманную завесу над Этерой.

Элайра понимала, какой опасности она подвергает себя, явившись сюда. Девушка почти до самых бровей надвинула капюшон и предусмотрительно обошла уличную красотку и тех, кому она строила глазки. Когда телега с элем резко остановилась, чтобы не задавить перебегавшего мальчишку, юная колдунья поспешила убраться с оживленной улицы. Элайра быстро прошла мимо помпезных фасадов гильдейских зданий, миновала квартал ремесленников и свернула под темную арку.

Улочка, начинавшаяся за аркой, была немногим шире тропинки. По обеим сторонам тянулись сточные канавы, из которых торчали обломки сланцевых плит и обкусанные крысами кости. Над входными дверями в домах не было навесов, и вода уныло барабанила по ступеням каждого крыльца. Струйки воды стекали и с оберегов из белой жести, прибитых к дверям, чтобы отпугивать ийятов. Но в отличие от многих подобных жестянок, которые доводилось видеть Элайре, эти обереги действительно обладали защитной силой. Девушка ощущала ее, пробираясь между зловонными лужами и поглядывая на плотно закрытые ставни домов.

Как и чем жила эта трущобная улочка — никто в городе не знал. Казалось, она давным-давно должна была бы прекратить свое существование. На первых этажах домов не было ни питейных заведений, ни лавок, ни мастерских ремесленников. Возле сточных канав не играли чумазые ребятишки, а в самих канавах не храпели пьяницы. Сюда не забредали шлюхи в надежде кого-нибудь подцепить. Не слонялись здесь и наемные головорезы, которые в ожидании новых приказов коротали время в тавернах, хвалясь своими шрамами и кровавыми подвигами. Наместник Эрданы давно мечтал уничтожить эту улочку, а заодно — и ее жителей. Но ее никак не удавалось отыскать в лабиринте улочек-близнецов старой части города. Наместник неоднократно приказывал найти и четко пометить места напротив замшелых арок на ее концах, но его приказы так и оставались невыполненными, потому что все попытки найти арки заканчивались неудачей. Можно было находиться рядом с любой из них, но ищущих всегда что-то отвлекало: то попавшая в глаз соринка, то шум, то мысль. Как правило, люди не успевали даже понять, что уже пропустили арку, и безуспешно продолжали поиски.

Неуловимость старых арок между тем объяснялась очень просто: их охраняла надежная магическая защита, уводившая по южному следу каждого, кто был несведущ в магии.

Нужный дом стоял на высоком фундаменте, Элайра нашла его по фигуркам грифонов, украшавших стойки перил. Чтобы узнать, как сюда добраться, девушка уже была готова расстаться со своей единственной драгоценностью. К счастью, старшая сестра, получавшая от Главной колдуньи свитки, которые Элайре велели передать по назначению, оказалась достаточно болтливой и повторила кое-какие слухи. Если они не были выдумкой, тогда самое ужасное из опасений здешнего правителя наполовину уже свершилось: маг из Содружества Семи и двое принцев древних кровей сейчас находились в Эрдане.

Элайра поднялась по шаткой лестнице и задержалась на площадке перед дверью. Предчувствуя, чем это может для нее обернуться, она постучала. Через некоторое время внутри послышались шаги, и девушка спросила:

— Энитен Туэр здесь живет?

Лязгнул дверной засов, дверь приоткрылась, и на Элайру уставился чей-то выцветший глаз, над которым топорщились белесые ресницы.

— Разрази меня Эт, да это ведьма, — раздался гнусавый старческий голос — Ну, девчонка, ты и смелая, а может, просто дура.

Элайра стиснула завязки плаща.

— Наверное, просто дура. — Чтобы не раздражать старуху, она подавила глупый смешок и спросила: — Так вы впустите меня?

Глаз мигнул.

— Я-то впущу. Но не пришлось бы тебе потом жалеть, что явилась сюда.

— Еще как придется.

Элайра беспокойно оглянулась через плечо. Улица по-прежнему была пуста. Быстро сгущались осенние сумерки. Пока никто не следил за нею — ставни соседних домов оставались плотно закрытыми. Но Элайра знала: стоит ей еще немного задержаться перед дверью, как ее самовольный и дерзкий приход сюда обязательно заметят. Едва дверь открылась шире, девушка поспешила скрыться внутри, выдавая тем самым свое волнение и испуг.

Низенькая горбатая старушонка отскочила в сторону.

— Без позволения явилась, так ведь?

Элайра откинула капюшон. Помещение, где она оказалась, было уютным и со вкусом обставленным. Даже не верилось, что в нескольких шагах отсюда царят грязь и запустение. В ярком блеске свечей лицо младшей послушницы выглядело совсем бледным, особенно на фоне ее темно-пурпурной шелковой мантии, которая виднелась из-под специально накинутого сверху плаща из грубой шерсти. Из недр капюшона выбивалась прядь бронзовых волос.

— Может, я просто пришла узнать о своей судьбе.

Старуха хмыкнула.

— Уж лучше не ври мне. Не надо быть прорицательницей, чтобы видеть, что тебя ожидает мрачное будущее.

— О Дейлион-судьбоносец! — судорожно выдохнула Элайра. — Так скоро?

Ей стало жарко. Она схватилась за тесемки плаща и только тут заметила двоих молодых людей, которые прервали шахматную игру и с интересом следили за ней.

У Элайры округлились глаза. Они здесь! Сомнений быть не могло. В жилах того, кто сидел ближе к ней и теперь встал, явно текла королевская кровь. Его славная родословная уходила в глубь веков. Зажженный канделябр придавал его волосам — волосам Илессида — золотистый оттенок. Благородное лицо, непередаваемое изящество черт, бездонные синие глаза буквально заворожили Элайру. Принц двигался с достоинством человека, умеющего быть внимательным к другим и одновременно сознающего свое происхождение и положение.

— Госпожа, вы позволите мне поухаживать за нашей гостьей? — с безупречной придворной вежливостью спросил он у старухи.

Протянув руки, потемневшие на неведомом Элайре солнце, принц осторожно снял с ее плеч клетчатый плащ.

Непривычная к мужскому вниманию, девушка покраснела и отвела глаза от его улыбающегося лица. Взгляд ее остановился на другом молодом человеке, черные волосы которого делали его похожим на тень.

Черноволосый незнакомец смотрел на юную колдунью зелеными глазами, говорившими о его принадлежности к династии Фаленитов. Но в его взгляде таилось что-то еще. Элайра слегка вздрогнула, почуяв громадную внутреннюю силу. Она уже не слышала вежливых слов Илессида; они теперь казались ей просто шумом.

Прежде чем Элайра сумела восстановить самообладание и на основе увиденного сделать интуитивные выводы, чему ее учили в ордене, Энитен Туэр схватила ее за локоть. Вцепившись скрюченными пальцами, старуха потащила юную послушницу к другой двери. Дверь отворилась. На пороге стоял маг из Содружества Семи... Элайра не просто нарушала запреты; этой встречей она бросала вызов своему ордену.

Асандир оказался выше, чем она ожидала, основываясь на видениях, полученных во время наблюдения за второй ветвью. Он был худощав, одет в простую одежду, но носил ее с величием короля. Во всяком случае, так показалось Элайре. Девушку поразило необычайное хладнокровие мага; похоже, он не любил делать лишних движений. Его руки с тонкими пальцами были спокойно сложены на груди. Лицо, обрамленное аккуратно подстриженными серебристыми волосами, покрывала густая сеть морщин, прочерченных неправдоподобно долгой жизнью и накопленным опытом. Взгляд глубоко посаженных глаз, казалось, пронизывал девушку, и Элайре даже стало не по себе.

— Что привело тебя сюда, Элайра, младшая послушница Кориатанского ордена? — спросил Асандир.

— Она явилась самовольно, — вмешалась прорицательница.

Старуха слегка подтолкнула Элайру к магу, по-прежнему стоявшему в дверях.

— Знаю, — коротко ответил он.

Словно почувствовав, что его скрытая сила испугала девушку, Асандир взял Элайру под локоть, ввел в другую комнату и осторожно усадил на стул.

Элайра пребывала в каком-то отупении. На что-то еще у нее не хватало ни сил, ни смелости. Ощущая себя неуклюжей и бестолковой, она начала разглядывать чужой мир, окружавший ее. По стенам комнаты тянулись полки, в углу стояла корзина с очесом, рядом торчала ветхая прялка. Под ногами лежал ковер, землисто-серый от времени. Тут же громоздились корзины с пряжей и каким-то непонятным старьем. Пахло травами, вощеным деревом и промасленной шерстью.

— Что привело тебя сюда, милая девушка? — вновь спросил Асандир.

Он склонился над камином, став вдруг неприметным, точно хорошо вышколенный слуга. Огонь лизнул березовые поленья и высветил суровый профиль мага.

Элайра разглядывала свои башмаки и забрызганные грязью подолы юбок, от которых поднимались тоненькие струйки пара. Все слова, все тщательно продуманные и вполне разумные объяснения, которые она твердила весь день по пути в Эрдану, куда-то улетучились. Элайра совершенно растерялась. Не в состоянии чего-либо придумать, она честно ответила:

— Любопытство.

Асандир выпрямился. Сурово, но не сердито он оглядел Элайру с ног до головы; точнее, от заляпанных грязью башмаков до ее открытого, доверчивого лица. Глаза его пронизывали юную послушницу насквозь, и взгляд мага говорил скорее о желании понять причину, нежели о стремлении подавить Элайру своей силой. Протянув руку, он вытащил из-под прялки табурет и сел, прислонившись спиной к каминной решетке. Сложив руки на коленях, Асандир ждал.

Щеки Элайры сделались пунцовыми. С предельной деликатностью и терпением маг дожидался, пока девушка соберется с мыслями и заговорит. Неожиданно благоговейный трепет перед Асандиром куда-то пропал, и Элайра расцепила дрожащие пальцы. Потом сняла с себя и набросила на спинку стула темно-пурпурную мантию своего ордена. В отличие от ее наставниц этот маг не говорил ей осуждающих слов и не угрожал наказаниями.

Наконец, кое-как взяв себя в руки, Элайра выпалила:

— Мне хотелось узнать и увидеть собственными глазами, исполнилось ли Пророчество о Западных Вратах и будет ли сломлено заклятие, наложенное Деш-Тиром на Этеру.

Асандир не мигая глядел на нее.

— Ты уже видела тех, от кого это зависит.

Похоже, Асандир не собирался ничего ей рассказывать.

То же самое Элайре без конца твердили ее наставницы: маги Содружества Семи просто так ничего не делают. Желая убедиться, правы ли они, Элайра спросила:

— Я заметила, что тейр-Фаленит сведущ в магическом искусстве. Это будет его главным оружием против Деш-Тира?

Асандир выпрямился и внимательно поглядел на Элайру.

— Чтобы победить Деш-Тира, нужно не только мужество, но и умение действовать самостоятельно. Насколько я знаю, ваш орден не одобряет этих качеств. — Маг улыбнулся. — Я отвечу на твой вопрос, Элайра. Со своей стороны, я ожидаю, что ты отнесешься к этим сведениям с должной осмотрительностью. Надеюсь также, что тебе не изменит проницательность, хотя твои наставницы презирают и это качество.

Как удивительно! Маг из Содружества Семи, безмерно превосходящий ее по силе, — и вдруг разделяет ее досаду по поводу укоренившихся в Кориатанском ордене предрассудков.

Но эти мысли мгновенно выветрились из головы Элайры, когда Асандир приступил к объяснениям:

— Во времена бунта против верховных королей, когда четверым наследникам удалось бежать через Западные Врата, Содружество Семи наделило наследницу династии Ахелласов магическими способностями, дабы укрепить шансы этой династии на выживание. Ее потомки по женской линии, рождавшиеся уже в Дасен Элюре, продолжали наследовать эти способности, но забыли о том, что развитие последних должно подчиняться определенным законам. Пять веков Дасен Элюр — отколовшийся мир — был предоставлен самому себе. В результате тамошние маги достигли того, чего никак не удавалось достичь нашему Содружеству.

— Неужели такое возможно? — перебила его Элайра. Асандир нахмурил серебристые брови.

— Возможное не всегда совпадает с целесообразным.

Элайра вновь ощутила себя совершенной тупицей.

Старшие сестры не преминули бы тут же высмеять и осудить ее глупость, однако Асандир спокойно рассказал ей про дар, унаследованный принцами от матери, — врожденную способность повелевать природными стихиями.

— Вместе принцы смогут победить Деш-Тира. Но в отдельности — и ты должна это знать — дар каждого из них может принести больше бед, чем то зло, с которым они призваны сражаться.

Самоуверенность и надменность наставниц Элайры не позволяли им признавать собственных ошибок. Только сейчас юная послушница поняла, как же глубоко Круг Старейших — ближайшее окружение Главной колдуньи — ошибался и заблуждался относительно Содружества Семи. Элайре казалось, что Асандир говорит с ней как с равной. Девушка сидела, боясь пошевелиться, и внимательно ловила каждое его слово.

— Ты заметила причастность тейр-Фаленита к магии, — продолжал Асандир, опустив голову и разглядывая свои руки. — Этот принц провел детство, обучаясь у ахеласских магов, и их уроки не прошли даром. Можно надеяться, что восприимчивость — врожденное свойство его династии — не позволит ему загородиться от возложенной на него ответственности. Содружество Семи готово оказать ему любую помощь и поддержку.

За считанные минуты Асандир перевернул едва ли не все представления Элайры. Теперь вместо привычной твердой почвы у нее под ногами был зыбучий песок. Осторожно, чтобы не увязнуть, Элайра спросила:

— Значит, исполнение пророчества Дакара вовсе не предрешено?

— А может ли оно быть предрешено? Деш-Тира породили люди; люди должны его и уничтожить. Битва сил на таком уровне никогда не бывает бескровной. Этере придется дорого заплатить за возвращение солнца. Думаю, ты получила ответ на свой вопрос.

Асандир дал понять, что их разговор окончен. Элайра поднялась со стула и сдернула мантию. Здесь было не место давать выход свойственной ей дерзости, и младшая послушница ограничилась мрачным взглядом.

Словно разгадав мысли Элайры, Асандир сказал:

— Твой орден всегда отличало упорное нежелание признавать свои ошибки.

Элайра набралась решимости и заглянула в пугающе непроницаемые глаза мага.

— Я еще ни разу не слышала, чтобы старшие сестры признались в допущенных ошибках или сказали, что они чего-то не знают.

— Умение признавать ошибки говорит о силе, — заметил Асандир и направился к двери.

Юная колдунья нехотя поплелась за ним.

— Лиренда, которая у нас считается преемницей Главной колдуньи, ни за что бы не согласилась с этим.

Отодвигая засов, Асандир внимательно взглянул на девушку.

— Но ты-то отличаешься от Лиренды. Ты — другая.

Маг предостерегал ее. Элайра поняла это, когда Асандир вновь едва ощутимо коснулся ее локтя, провожая к двери. Руки, знавшие о своей способности потрясти мир до самых основ, намеренно избирали осторожность и мягкость. Наверное, и ей нужно последовать примеру Асандира и научиться сдерживать свои дерзкие и разрушительные порывы.

— Твои глаза открыты для истины, — сказал маг. — А потому не подражай узколобым и не меняй одни ошибочные представления на другие.

Неужели Асандир посчитал ее разум более уравновешенным, чем есть на самом деле? Эта мысль не льстила Элайре, а откровенно пугала ее. В суждениях о старших сестрах она отнюдь не отличалась беспристрастностью. Но, похоже, именно этого ожидал от нее Асандир — беспристрастности.

Элайра вышла в первую комнату. Фигуры на шахматной доске были расставлены в начальной позиции, но стулья игроков пустовали. Прорицательница Энитен Туэр сидела в своей качалке, окутанная клубами терпкого дыма, струившегося из ее трубки. Если старуха что-то и видела в темном и запутанном будущем Элайры, она не сказала ни слова и не дала никакого совета. Юная колдунья молча накинула плащ и тихо вышла за дверь.

Фонари на улочке отсутствовали, и Элайру сразу же обступила непроглядная тьма. Девушка стала медленно и осторожно спускаться по шатким ступенькам. Она получила больше, чем рассчитывала. Действуя так, как ее учили, Элайра заново воспроизвела в памяти и обдумала свой разговор с Асандиром. Младшую послушницу поразило, с какой легкостью маг подыграл ее ожиданиям, как хрупкостью прикосновения и заботливостью убаюкал ее опасения. Теперь, оставшись наедине с собой и уличным холодом, Элайра осознала, сколь незаметно он вытолкнул ее за пределы привычного мышления, и невольно вздрогнула. Нет, маг не сделал ее своим орудием. А ведь мог бы, и это удалось бы ему, как гончару удается придать нужную форму куску глины.

Выходило, что навязчивые страхи колдуний из Круга Старейших вовсе не безосновательны.

Элайра усилием воли заставила себя продолжать опасный спуск, пока не оказалась внизу. Асандир предупредил ее о последствиях. Да, она совершила неслыханный по дерзости поступок. Однако сам по себе этот поступок мало что значил. Из клубка, где невообразимо переплелись мысли и чувства, Элайра сумела вытащить единственную главную нить: Асандир ей доверял! Почему — это оставалось для нее загадкой. Но если бы она заикнулась о том, что сегодня услышала, если бы старшие сестры узнали, что победа над Деш-Тиром целиком зависит от усилий двоих принцев и даже прямое вмешательство Содружества Семи не может предотвратить возможных последствий... какой неописуемый гнев охватил бы Круг Старейших, и сколько злобы было бы вылито на головы магов из Содружества Семи.

Носком башмака Элайра поддела камень, и тот с глухим стуком упал в канаву. Младшая послушница шлепала по лужам, не замечая, что промочила ноги. Ей наверняка несдобровать, если наставницы устроят допрос и сумеют обнаружить, что она скрыла источник сведений о двоих принцах. Ни в коем случае нельзя позволить им докопаться до ее разговора с Асандиром. Оставался единственный выход — прикрыть один недозволенный поступок другим. Прежде чем дежурная колдунья почует ее присутствие, Элайра должна придумать какие-то объяснения, совпадающие с внешними фактами. Иначе ей ни за что не скрыть истину, которую она с таким глупым упорством стремилась узнать.

— Даркарон бы вас всех побрал, — бормотала сквозь зубы Элайра, готовая выть от бессилия. — Кто-нибудь скажет мне, существует ли проступок более тяжелый, чем тайная встреча кориатанской послушницы с магом из Содружества Семи?

Элайра остановилась, успокаивая сбивающееся дыхание. И вдруг ее осенило. Круто развернувшись, девушка бросилась к арке на другом конце улочки. Покинув это заколдованное место, Элайра спросила у первого встречного дорогу к таверне «Четыре ворона». Если слухи правдивы, а удача на ее стороне, она отыщет там Дакара. Безумный Пророк непременно должен взять реванш и залить элем тяжкие воспоминания о том, как злодей Асандир гнал их по Кармакской равнине, не позволяя завернуть ни в одну таверну.


Таверна «Четыре ворона»

С наступлением темноты, когда городские ворота Эрданы закрывались, таверна «Четыре ворона», примыкавшая к одноименному постоялому двору, становилась местом, куда женщинам в одиночку было лучше не заглядывать. Квартал, в котором она находилась и который по старинке называли Крепостным Валом, пользовался дурной репутацией. Вечерами здесь любили собираться наемники, грубые и драчливые поденщики, а также навидавшиеся всякого на своем веку шумливые и хвастливые солдаты городского гарнизона. Здесь пахло потными телами, пролитым элем и прогорклым жиром. В очаге трещали и дымили поленья. Судя по избыточному числу пышногрудых разносчиц и масляным, плутоватым глазам хозяина, комнаты наверху предназначались явно не для отдыха усталых путников.

Завсегдатаи таверны обычно бывали слишком пьяны или поглощены какой-нибудь азартной игрой. Привычные представления давно въелись в их извилины, и потому любая женщина, попавшаяся им на глаза, была товаром, а здешняя она или оказавшаяся тут впервые — значения не имело. Слева на Элайру напирал какой-то погонщик, распространяющий нестерпимый запах пота. Справа ее теснил костлявый сапожник. Ее косу мусолили темно-синие пальцы красильщика, он перегнулся через стол и буквально лежал на спинах троих игроков в кости, уговаривая девушку пойти с ним наверх. Элайра резко выдернула косу из его пальцев. Посмотрев в карие глаза Дакара, она сказала:

— Ты опять проиграл.

Повернув обтрепанные карты, она бросила их на липкий стол.

Дакар ошалело замигал и стал разглядывать масть карт и горку монет.

— Даркарон тебя побери!

Синепалый воздыхатель Элайры не оставлял надежд подобраться поближе к предмету своего обожания. Словно не замечая его поползновений, младшая послушница перегнулась через стол и прошептала Безумному Пророку:

— Вместо денег назови мне имя черноволосого юноши, который путешествует с тобой и Асандиром.

Дакар выпрямился.

— Я сейчас пьян и потому ничего не помню, — тоном обиженного ребенка произнес он.

Элайра терпеливо ждала. Конечно, если достать магический камень, концентрировавший ее способности, ей намного легче удалось бы привести в чувство Дакара, а заодно — избавиться от докучливого ухажера. Но это было бы равносильно самоубийству. Любой намек на колдовство приводил жителей Эрданы в неописуемую ярость. Скорее всего, Элайру попросту растерзали бы на куски, особенно если учесть, сколько головорезов теснилось сейчас за столами таверны. Дакар действительно безумец, если притащился сюда. Правда, его облик вряд ли вызывал у завсегдатаев «Четырех воронов» какие-либо подозрения. Едва ли кто-то догадывался, что этот грузный, немытый и нечесаный человек — ученик мага из Содружества Семи.

Дакар поерзал, стараясь поудобнее устроиться на узкой скамье. Сжав пухлые пальцы в кулаки, Безумный Пророк уперся в них всеми своими подбородками и надул губы. Элайра была уже готова хорошенько встряхнуть его, когда Дакар раздраженно буркнул:

— Аритон.

Элайра ничем не выдала своего ликования. Точно выбрав момент, она толкнула локтем подбиравшегося к ней красильщика. Удар пришелся по весьма чувствительному месту, ибо ремесленник вскрикнул и отшатнулся, но был случайно спасен от падения одной из местных красоток.

Под ее смешки и непристойности, отпускаемые обиженным красильщиком в адрес Элайры, парочка двинулась к лестнице, ведущей наверх.

Насквозь взмокшая и утомленная Элайра, которую слегка подташнивало от волнения и спертого, дымного воздуха, сгребла карты в кучу. Нараставшее беспокойство не оставило и следа от ее недавней радости. Кто бы мог подумать, что другая младшая послушница, назначенная сегодня следить за второй ветвью, окажется такой лентяйкой. Эта девчонка должна была еще несколько часов назад обнаружить местонахождение Элайры и сразу же доложить своей начальнице. А теперь из-за ее ротозейства изволь сидеть здесь, дышать этим смрадом и играть в карты. Иначе... Элайре не хотелось думать о том, что будет, если она уйдет отсюда раньше времени.

Менестрель в дальнем углу перестал играть и отложил лиранту. Кто-то из его слушателей встал и начал рыться у себя в карманах, желая отблагодарить певца. Поклонник менестреля выглядел еще пьянее и опаснее красильщика. Элайра обреченно вздохнула, перетасовала потертые карты и начала сдавать их для новой игры.

Дакар уцепил ее за рукав.

— В кружке пусто, в горле сухо, — пробубнил он. Элайре ничего не оставалось, как махнуть ближайшей разносчице.

— Без эля не играю, — лучезарно улыбаясь, объявил Дакар.

Дверь таверны распахнулась, и в духоту помещения с улицы ворвался холодный ветер. Головы собравшихся сразу же повернулись в сторону нового посетителя. Безумный Пророк встрепенулся и сцепил пальцы на своем внушительном брюхе. Несколько раз качнувшись из стороны в сторону и икнув, Дакар вдруг выпрямился. Элайра сидела спиной к двери и не видела, что заставило ее партнера удивленно выпучить глаза.

— Как сборщик податей, сюда пришла беда, — вполне трезвым голосом продекламировал Дакар.

Потом он уронил лицо на стол и затих.

Элайра не могла сдержать возгласа досады. Проклятый пьянчуга! Только еще не хватало, чтобы он захрапел и разрушил ее замыслы! Как и чем тогда ей прикрыть свою встречу с Асандиром? Швырнув на стол карты, Элайра вскочила, намереваясь растолкать Дакара.

Однако гул голосов, продолжавший звучать у нее за спиной, вынудил ее остановиться. Младшая послушница обернулась и, привстав на цыпочки, вытянула шею, чтобы за спинами мужчин разглядеть вошедшего. Когда она его увидела, выражение ее глаз стало таким же тревожным, как у Дакара.

Пришедшим оказался Аритон, потомок Фаленитов и наследный принц Ратана. В таверну он явился один.

Не сделав и трех шагов, Аритон остановился. Капюшон его плаща был наполовину откинут, пальцы с побелевшими костяшками стискивали ткань так, словно закоченели и не могли разжаться. Принц стоял в непонятном оцепенении. Проследив, куда направлен взгляд Аритона, Элайра поняла причину его состояния. К закопченным и засаленным балкам над стойкой было прибито потускневшее от времени полотнище с изображением золотой звезды на синем фоне — герба династии Илессидов, законных правителей Тайсана. После падения верховных королей знамя перекочевало в таверну. Нескольким поколениям тупых и злобных завсегдатаев оно служило излюбленной мишенью для метательных упражнений. В самом центре полотнища торчали две стрелы, несколько грязных дротиков и заржавелых ножей.

Ошеломленный, побледневший, Аритон глядел на поруганное знамя. Он шагнул к стойке, потом качнулся, словно за что-то зацепившись, и ненароком задел локоть человека, пробиравшегося к своему столику с полной кружкой эля. Часть эля выплеснулась, и на Аритона обрушился поток грязной брани. Наследный принц Ратана вежливо извинился, и... его речь мгновенно заставила всех собравшихся умолкнуть и повернуться к нему.

В таверне воцарилась напряженная тишина. Аритон вздернул подбородок. Недавнее оцепенение разом спало; он понял и свой промах, и грозящую ему опасность. Увы, было слишком поздно.

Какой-то головорез вскочил, опрокинув скамью, и заорал:

— Эт свидетель, он же из варваров!

В Аритона бросили кружку, которая пролетела мимо, заставив пухлую разносчицу опасливо нырнуть под стойку. Таверна забурлила. Ослепленные яростью, люди вскакивали с мест, и каждый горел желанием самолично расправиться с дерзким пришельцем. Разумеется, его приняли за человека из клана изгнанной родовой знати, имевшего наглость явиться в город.

Мгновенно собравшись, Аритон отскочил в сторону, и кулак нападавшего пронзил воздух. Потеряв равновесие, противник загородил дорогу другим нападавшим. Воспользовавшись моментом, Аритон нырнул в стремительно сужающийся просвет между телами и пролез под первый попавшийся стол. Скрипнули доски; миски с горячей похлебкой и куриными костями взмыли в воздух и вместе с опрокинутым столом обрушились на жаждущих расправы.

С воплями и проклятиями толпа отпрянула. Те, кого Аритон лишил ужина, еще не успели повскакивать со скамеек и делали отчаянные попытки схватить наглеца за край одежды. Но куда там! Аритон вскинул руки, подпрыгнул и перемахнул через потолочную балку. Рухнув на плечи какому-то солдату, он согнул вояку пополам, и тот ударился челюстью о собственный металлический нагрудник.

— Ну, тварь! — зарычали у Аритона за спиной. — Выползок из материнской задницы! Мы раздавим тебя прямо здесь, и палач не понадобится!

Кольцо вокруг него смыкалось. Аритон снова подпрыгнул и теперь повис на тяжелом кованом светильнике, куда втыкали факелы. Его пытались схватить за ноги. Отбиваясь, он добрался до поперечных брусьев, которые вместе с продольными балками нависали над залом таверны, разделяя первый этаж и периметр галереи второго. С проворством матроса, привыкшего лазать по вантам и мачтовым перекладинам, он стал пробираться дальше. Со всех сторон в него летели кружки, миски, ложки и ножи. Аритону удалось скинуть с себя плащ, который он превратил в подобие мешка. Поймав туда тяжелую глиняную миску, несколько ножей и что-то еще, он швырнул плащ на головы двух наиболее ретивых преследователей. Маневр удался: теперь оба барахтались на полу, мешая друг другу выбраться из шерстяного плена. Они не видели того, что сразу же заметили все остальные: дерзкий незнакомец был безоружен.

Элайре вдруг стало невыразимо страшно. Еще немного — и единственный наследник ратанского престола станет жертвой озверелой, дремучей толпы. Дакар безучастно храпел. Единственным, кого ужасала эта дикая охота, был менестрель в ярко-алом одеянии, так и оставшийся сидеть возле очага.

Аритон сознавал: помощи ему ждать неоткуда. Разъяренный сброд громоздил скамейки на столы, чтобы добраться до балок. Самые отчаянные уже были наверху, подбираясь к нему с двух сторон. Аритон перепрыгнул на соседние балки. Добежав до противоположной стены, он стал со смехом подзадоривать толпу. Элайра затаила дыхание, ожидая, что сейчас Аритон воспользуется магией теней или чем-либо подобным. К счастью, ему хватило здравого смысла (а может, инстинктивного чутья) не сделать этого. Он нагнулся и сдернул с гвоздя висевшую возле трубы длинную палку с крюком на конце. Нехитрое это приспособление помогало вешать над очагом и снимать с огня котлы с пищей. Аритону оно заменило палицу с железным наконечником. Стремительно выпрямившись, он зацепил ногу ближайшего противника. Тот не успел и глазом моргнуть, как оказался внизу, подмяв под себя нескольких человек.

Аритон быстро перевернул палку и ударил тупым концом какого-то солдата. Теряя равновесие, солдат отчаянно замахал руками. Не желая упускать завоеванного высокой ценой преимущества, Аритон шагнул вперед, чтобы сбросить вниз и этого головореза. И тут из толпы в него метнули клинок.

Заметив блеснувшее лезвие, Аритон вновь перевернул палку. Клинок ударился о железо крюка, изменил направление и впился в чье-то плечо. При виде хлынувшей крови раненый пронзительно закричал. Крик возбудил толпу; теперь она жаждала расправы. Незнакомец оказался не только дерзким, но и опасным, и с ним нужно было кончать как можно быстрее. Итарранские наемники обнажили мечи. Чернь спешно вынимала ножи и хватала все, что могло сойти за оружие. Весь разнокалиберный арсенал был направлен против одного-единственного человека, застывшего на балке. Оставаться наверху стало предельно опасно. Аритон швырнул вниз палку и спрыгнул сам.

Палка со свистом врезалась в половицы, ненадолго остановив преследователей. Но едва Аритон оказался на ногах, к нему подступили двое солдат с длинными мечами. Он сумел вновь подхватить палку, и мечи лязгнули о железо крюка. Элайра увидела, как темноволосый юноша отступил в сторону и качнулся, стараясь нащупать спиною стену. Внимание Аритона было целиком поглощено отражением ударов; казалось, он не чувствовал, что упирается в дверь.

— Эт милосердный! — воскликнул менестрель. — На него же могут напасть со стороны кухни и ударить в спину.

Элайра в отчаянии подскочила к менестрелю.

— Куда ведет эта дверь? Тоже в кухню? — спросила она, указав на боковую дверь.

Менестрель озабоченно кивнул. Элайра начертила в воздухе знамение, оберегавшее от опрометчивой доверчивости. Ведь она обращалась к совершенно незнакомому человеку.

— Прошу тебя, отвлеки их внимание.

Менестрель вскочил на ноги и испуганно крикнул:

— Да сохранит нас Эт! Я только что видел за окном сообщников из его клана!

Более десятка нападавших позабыли про Аритона и бросились навстречу новой опасности. Понимая, что в ее распоряжении считанные секунды, перепуганная юная колдунья решилась на безрассудный шаг, сосредоточив все внимание на своем магическом камне. Кое-как произнеся заклинание, она исчезла.

Точнее сказать — набросила на себя особый покров, отражавший окружающий мир, но скрывавший ее. На том месте, где сейчас она стояла, посторонний глаз видел грязные половицы, сосновую щепку, щербатую оловянную кружку. Однако иллюзия была очень хрупкой, и если бы кто-то в толпе задался целью найти Элайру, ее бы легко обнаружили и схватили. К счастью, сейчас преследователям Аритона было явно не до нее. Дверь, как можно быстрее добраться до боковой двери! Элайра проворно огибала перевернутые столы, протискивалась между кучками ремесленников, воинственно потрясавших кулаками, и уворачивалась от разносчиц, которые ползали на четвереньках, пытаясь спасти хоть какую-то посуду.

Первая часть ее замысла удалась: Элайра достигла боковой двери, оставшись незамеченной. Царивший здесь полумрак был как нельзя кстати. Девушка расстегнула воротник и вытащила белый кристалл, висевший у нее на шее на тонкой серебряной цепочке. Элайра положила кристалл в сложенную чашечкой ладонь и начала произносить заклинание, изменяя направление своего внутреннего разума. Рука дрожала, дрожал и голос. Элайру начала охватывать паника. Хуже всего, если послушница, наблюдавшая за второй ветвью, обнаружит ее именно сейчас. Пытаясь отделаться от страха, юная колдунья молила о том, чтобы этого ни в коем случае не произошло. Не раздумывая, она тут же добавила другую мольбу: чтобы никто из головорезов, от которых Аритон продолжал яростно отбиваться, не додумался пробраться через кухню и ударить принца в спину. Соединив все призванные ею силы, Элайра начертила в воздухе знак исполнения колдовства.

По петлям двери, находившейся за спиной Аритона, пробежали фиолетовые искорки. Теперь она не откроется. К этому времени сама Элайра, нырнув в боковую дверь, опрометью неслась через пространство кухни. Повара и работники едва успевали убираться с ее дороги. В одном месте ее едва не полоснул длинным ножом угрюмый поденщик, резавший мясо для вертелов. В другом ее попытались схватить за руки, но Элайра вырвалась. По пути она опрокинула высокий лоток и угодила под град падающих лепешек. Невдалеке стоял большой чан с тестом, возле которого лежала тяжелая скалка. Не давая оторопелому кухонному люду опомниться и поймать ее, Элайра забежала в кладовую, оставляя за собой белый мучной след. Шум и крики за спиной усилились; похоже, ее намеревались схватить. У самой двери, ведущей из кладовой в зал таверны, Элайра торопливо крикнула:

— Куда вы рветесь? Разве не слышите, какое там идет побоище?

Задев локтем связку луковиц, Элайра добралась до узкой двери. Здесь она перевела дух и прислушалась. Судя по крикам и глухим ударам, доносившимся из зала, единственный потомок династии Фаленитов продолжал биться за свою жизнь. Дверь содрогнулась; где-то совсем близко лязгнул меч, затем кто-то с грохотом упал, громко бранясь. Элайра покрепче схватила похищенную скалку. Дрожа от страха, она пробормотала слова, освобождающие дверные петли от заклинания.

Дверь тут же распахнулась; это Аритон ударил в нее плечом, едва не сбив Элайру с ног. Он из последних сил отбивался от пятерых противников, отступая в пространство кладовой. Чей-то меч полоснул по веревке, и луковицы, точно крупные бусины, разлетелись в разные стороны. Излишняя прыть нападавших заставляла их беспорядочно махать мечами, что было только на руку принцу. Его палка давным-давно лишилась железного крюка; единственным оружием Аритона оставалась покрытая зазубринами и готовая в любую секунду треснуть деревяшка. Элайра сумела не потерять равновесие и теперь пятилась задом, не спуская глаз с принца. Нападавшие стремились загнать его в угол. Элайра стукалась об острые края полок, но не замечала боли. Совсем рядом мелькали потные, разъяренные лица пятерых нападавших. Их мечи крушили, ломали и сбрасывали с полок припасы. Но Аритон по-прежнему с упорством и каким-то странным изяществом ухитрялся отбивать их удары. Палка в его руке меж тем становилась все короче. Элайра судорожно сжала свой магический камень, взмахнула скалкой и ударила принца по самой макушке.

У него подкосились колени, а глаза расширились от крайнего недоумения. Возможно, он бы даже засмеялся, однако колдовство Элайры лишило его сознания. Аритон свалился У ее ног. Разумной оставалась только цель спасти принца. Все остальное потонуло в безрассудном риске. «Колдовство требует хладнокровия и предельной собранности». Элайра часто слышала эту фразу от своих наставниц. Но приходилось ли им сдерживать разъяренную толпу, готовую вот-вот расправиться с бездыханной жертвой?

— Стойте! — хрипловатым голосом, подражая потаскушкам, крикнула Элайра. — Чего приперлись? Мне помощников не надо. Сама с ним разберусь.

Нападавшие в переднем ряду оцепенело застыли, остановленные криком. Потные, красные лица по-прежнему искажались злобой, руки с занесенными мечами все еще жаждали расправы. Частокол поблескивающих лезвий пугал Элайру до дрожи, но она не отступала. И ненависть толпы, как ни странно, была ее союзницей. Ведь достаточно было кому-то одному немного остыть и успокоиться, и обличье размалеванной девки, наспех скроенное Элайрой, исчезло бы в тот же миг.

Но здравый смысл у завсегдатаев таверны был явно не в почете.

Самые ретивые и неистовые в этом стаде, те, чья кровь буквально кипела от возбуждения, оказались и самыми податливыми. Внезапное вмешательство Элайры и ее магический маскарад сбили их с толку. Их ярость мгновенно сменилась тупой, такой же стадной покорностью. Головорезы недоуменно косились на принца, распростертого у ног какой-то крикливой шлюшки. Их мозги уже и не помнили варвара, дерзнувшего явиться в город. На полу валялся обыкновенный забулдыга, пьяный оборванец, который, похоже, кого-то толкнул да еще и огрызнулся.

Однако тех, кого Аритон успел ранить, обмануть было сложнее. Несколько человек, размахивая ножами и ножками от скамеек, протиснулись вперед. Среди них был и детина, сброшенный Аритоном с балки, который буквально выл от злости и возмущения. Пот катился по спине Элайры, силящейся распространить свое колдовство и на них. Но хрупкая завеса магии таяла, готовая в любое мгновение исчезнуть. Поддерживать ее было уже нечем.

Изможденная, лишенная последних надежд, Элайра молча ждала развязки. Сейчас толпа растерзает их обоих: и отчаянную ведьму, и наследного принца Ратана, которого она безуспешно пыталась спасти.

— Да оставьте вы этой красотке ее добычу, и дело с концом! — раздался вдруг зычный голос менестреля. — Вы только гляньте: изгваздался, как последняя свинья. Один Даркарон знает, на что он ей сдался. Видно, не терпится получить от него болячку на память!

В ответ на грубую шутку в толпе нестройно засмеялись.

— Провалиться ему в Ситэр! — надтреснутым и рассерженным голосом подхватила Элайра. — Как же, пущу я эту гниду к себе в постель!

Бывалый вояка, стоявший поблизости, громко загоготал.

— Ладно, пусть забирает свое сокровище, — объявил он. — Чую, она постарается за всех нас.

Дернув раненым плечом, он убрал меч в ножны. Другие ухмылявшиеся головорезы последовали его примеру и двинулись обратно в зал. Едва последний из них покинул кладовую, Элайра не мешкая захлопнула дверь на засов. Для большей убедительности — тем более что из кухни на нее вовсю глазели — она несколько раз хватила принца скалкой по ребрам, потом нависла над ним, уперев руки в бока:

— Мешок с дерьмом — вот ты кто! Я для чего корячилась? Чтобы ты украл мои деньги и нахлестался? Ворюга поганый! Вот сдохнешь — Дейлион тебе покажет!

Один из поваров дернул Элайру за рукав:

— Слушай, девка, пощади-ка наши уши! Воркуй со своим красавцем где-нибудь в другом месте.

— Хорошо тебе говорить! — накинулась на него Элайра. — Куда я его потащу? Разлегся, как дохлый пес в канаве. Мне одной его не поднять.

Элайра снова взмахнула скалкой, опрокинув какие-то жестянки. Повар вырвал у нее скалку, тряхнул гривой сальных волос и рявкнул работникам, чтобы вышвырнули с кухни этого бесчувственного молодца вместе с его ополоумевшей подружкой.

Двое дюжих парней усмехнулись и взялись за дело. Подхватив Аритона под мышки, они поволокли его по полу, где рассыпанная мука соседствовала с жирными, липкими объедками. Открыв дверь, парни вытащили наследного принца в темноту заднего двора.

Элайра шла следом, не переставая браниться. Обнаружив, что последний из Фаленитов, спасение которого едва не стоило ей жизни, лежит в груде отбросов, она закричала еще громче.

— Разрази вас гнев Даркарона! Мерзавцы! Где теперь я буду его отмывать?

Ответом ей был стук спешно закрытой двери и лязг засова.

Элайра умолкла.

Обступившая ее тьма была сырой и зябкой. Холод пробирал младшую послушницу до самых костей. Элайра глотнула воздуха и чуть не закашлялась: нос и горло наполнились зловонием помойной кучи.

— Ситэр и пять коней Даркарона, — пробормотала она сквозь сжатые зубы. — Что мне теперь с тобой делать?

Принц, заваленный гнилой морковью, слабо простонал.

— А какое место, по-твоему, было бы всего надежнее? — раздался другой голос.

Элайра сдавленно вскрикнула и обернулась. Голос принадлежал менестрелю. Тот стоял возле стены, держа в руках плащ Аритона, который ему удалось подобрать в таверне. Менестрель ободряюще улыбнулся.

— Ты же спасла ему жизнь. Если после этого он не отблагодарит тебя надлежащим образом, можешь переломать ему все пальцы и сказать, что я разрешил.

От облегчения у Элайры подогнулись колени, и она привалилась к кухонной двери.

— Ты знаешь этого человека? — спросила она.

— Да, я с ним знаком.

Менестрель, осторожно ступая по отбросам, нагнулся над принцем и ощупал его тело. Не найдя видимых повреждений, он удовлетворенно прищелкнул языком.

— И где же ты намерена спрятать его? Или ты настолько доверяешь ему, что, когда он придет в себя, отпустишь на поиски новых приключений?

Немного подумав, Элайра сказала:

— Только сеновал. Больше негде.

Ее рассуждения были просты. Городские ворота сейчас закрыты, и новых постояльцев не ожидается. Те же, кто заночевал в «Четырех воронах», до рассвета все равно никуда не двинутся. Конюх определенно пьянствует в таверне, а мальчишка-подручный, естественно, храпит в каком-нибудь углу.

— На сеновал так на сеновал, — согласился менестрель. — Помоги-ка мне поднять твое сокровище, пока никому из этих придурков не приспичило вылезти во двор по нужде.


Сеновал постоялого двора помещался над конюшней. Здесь стоял приятный сладковатый запах сухой травы. Аритона поместили в закутке между копнами сена и высокой, не имевшей окон стеной, выходившей на север. Элайра раздобыла ведро воды. Тряпкой ей служил кусок подкладки, оторванный от шерстяного плаща, а свет давал все тот же белый кристалл на серебряной цепочке. Смачивая и отжимая тряпку, младшая послушница принялась смывать с лица Аритона грязь и пот. Последний из Фаленитов! Такое лицо не спутаешь ни с каким другим. Элайра далеко не сразу заметила у него на волосах пятна крови. Неужели это она ранила его тогда, ударив скалкой по голове?

Элайра досадливо закусила губу. Нет, она не могла ударить его с такой силой, а нынешнее бессознательное состояние принца было вызвано скорее действием ее заклинаний, чем соприкосновением скалки с головой.

Но почему же тогда она не торопилась поскорее привести его в чувство?

Элайра глядела на суровые черты его лица, казавшиеся еще острее в свете кристалла. Ее пальцы ощущали силу упругих мышц, присущую худощавым людям с тонкой костью. Силу таких людей чаще всего недооценивали, обманываясь их внешней хрупкостью. Элайра вспомнила, как обыкновенной палкой Аритон отбивался от мечей. Он явно не был новичком в сражениях. А откуда у наследного принца достаточно свежие шрамы на запястьях? Да, по крови он был Фаленитом. Однако личность Аритона и его прошлое были совершенно непостижимы для Элайры, как, впрочем, и островной мир Дасен Элюр, откуда он явился.

Выучка, полученная Элайрой в Кориатанском ордене, заставила ее собрать свои разбегавшиеся мысли в единую цепь и попытаться сделать выводы. Она сразу же поняла, что поступила опрометчиво, оставшись здесь с принцем вдвоем. Его облик и поступки характеризовали его как человека, непредсказуемого в своих суждениях и склонного к поспешным действиям. Элайра мысленно воспроизвела в памяти сцену его появления в таверне. Дело было не только в поруганном королевском знамени; причина, выбившая его из равновесия, находилась глубже. Аритон не ожидал, что на него посмеют напасть. Когда его высочество наследный принц Ратана соизволит прийти в себя, на Элайру, скорее всего, обрушится волна королевского негодования.

Удивительно, что в таком побоище у него не пострадали руки. Элайра стерла с костяшек мучные комочки и присмотрелась к его пальцам. Тонкие, изящные. Неужели еще совсем недавно они с остервенением сжимали деревянную палку с железным крюком? Элайра отшвырнула тряпку, словно та жгла ей руки. Нерадивая девчонка, следившая за второй ветвью, до сих пор не обнаружила ее местонахождения. Самое скверное, что Элайра не имела ни малейшего представления, как она должна держать себя с мужчиной, когда настанет время снять заклинания.

Разумеется, судьба и здесь поставила Элайре подножку: принц пришел в себя без ее помощи. Видя, как он замотал головой и сел, озираясь вокруг, ей захотелось забиться в копну сена.

Лицо Аритона исказилось от боли. Он дотронулся до вспухшей раны на голове и вопросительно посмотрел на Элайру.

— От какого колеса в потустороннем мире ты меня спасла? От колеса Дейлиона-судьбоносца? Или вытащила меня прямо из-под колесницы Даркарона? Мне кажется, что сам Эт решил меня наказать.

Надо же, он еще шутил!

— А я не могу понять, почему ты оказался таким непроходимым глупцом? — взорвалась Элайра. — Еще немного — и они бы тебя убили. И во имя чего ты принял бы смерть?

Аритон увидел кровь на пальцах, и улыбка его погасла. Он подхватил брошенную Элайрой тряпку. Повернув ее другой стороной, он сложил материю в несколько слоев и поднес к ране.

— Полагаю, на этот вопрос ответишь мне ты.

— Даркарон-мститель! — Элайру охватывало отчаяние. — Ты — в Эрдане! Это хоть ты понимаешь? По выговору ты почти не отличаешься от варваров. А «Четыре ворона» — логово итарранских головорезов!

— А нам нужно их бояться? — с предельным спокойствием спросил Аритон.

Его любопытство было искренним, без малейшего желания поиздеваться над нею.

— Неужели Асандир тебе не рассказывал? — с нарастающим изумлением спросила Элайра. — За пойманных наследников графа здесь платят меру золота, половину меры — за наследников клановых кровей. Кланы, чтоб ты знал, — это потомки родовой знати, изгнанные из городов. Ну а за принца здешний правитель был бы готов поснимать все золото и драгоценности со своих пухлых дочек.

Упершись локтем в копну сена, Аритон сооружал себе повязку для головы. Он наклонился, и потому лица его Элайра не видела.

— А что ты знаешь о принцах? — простодушно спросил Аритон.

Элайре показалось, что ее сердце бьется о ребра, как птица о прутья клетки.

— Уж не собираешься ли ты мне сказать, что не знаешь, кем являешься?

К Аритону вернулась его всегдашняя насмешливость.

— До прихода в эту гостеприимную таверну знал. Что-то уже успело измениться?

— Нет.

Элайра села, обхватив руками колени. Ей поневоле пришлось включиться в его игру.

— Ты, ваше высочество, являешься тейр-Фаленитом, наследным принцем короны королевства Ратан. А смысл всех этих пышных фраз таков: ты — потомок одной из древних династий верховных королей. И представь себе, каждый человек в этом городе и за его пределами, исключая младенцев и немощных старцев, за удовольствие самолично четвертовать тебя был бы готов пожертвовать собственным сыном.

Странный звук прервал ее на полуслове. Из груди Аритона вырвался не то кашель, не то стон.

Элайра повернулась к нему. Рука наследного принца как-то странно свисала, голова была запрокинута. Лицо его выражало неподдельное замешательство.

Аритон не собирался издеваться над ней; ему действительно никто не рассказывал об этом. Но дело было не только в неведении принца. Элайра ощутила, как вокруг головы Аритона, приведенное в действие невидимой пружиной, собирается кольцо силы. Сила эта явно принадлежала Асандиру. Элайре хватило доли секунды, чтобы понять: сила, противостоящая воле Аритона, являла собой мастерски поставленную преграду. Ее слова послужили толчком, пробившим там брешь. После этого Аритону, умевшему разрушать чужие заклятия, не составило труда уничтожить и наложенное Асандиром.

В воздухе что-то затрещало, словно вспыхнула невидимая искра.

Потом Аритона охватил гнев, заполонивший все существо принца и ослепивший его разум. Через некоторое время пружина гнева распрямилась. Аритон погрузился в себя.

— Тейр-Фаленит, — произнес он на чистом и правильном паравианском языке. — Наследник силы.

В свете белого кристалла тряпка, обмотанная вокруг его головы, была чем-то похожа на корону.

— Расскажи мне о Ратане, — велел принц Элайре.

Повеление не оставляло возможностей отказаться; опасаясь вызвать новую вспышку его гнева, Элайра решила подчиниться.

— Пять графств на северо-западе Этеры когда-то были землями, подвластными Ратану, король которого правил в Итамоне. — Элайра повела плечами. — С тех пор как правление в Этере перешло от паравианцев к людям, короли Ратана, коронуемые Содружеством Семи, все без исключения были из династии Фаленитов.

Аритон пошевелился, однако не сумел скрыть своей невольной дрожи. Он сорвал с головы тряпку, которая вдруг показалась ему тяжелым железным обручем. Его ответ был полон сарказма, но за ним ясно ощущалась душевная боль.

— Дальше можешь не рассказывать. Народ Ратана прозябает в нищете и бесконечных междоусобицах, а Итамон лежит в развалинах, и вокруг простирается пустыня.

Отчасти он был прав, но у Элайры хватило сообразительности промолчать. Наверное, Асандир неспроста скрыл от Аритона какие-то сведения о нынешнем состоянии Ратана.

Наследный принц поднялся и стал мерить шагами сеновал. Он двигался почти бесшумно, не скрипнув ни одной половицей. Наконец Аритон стремительно повернулся и с отчаянием, острым, как обнаженный меч, спросил:

— А что ждет Лизаэра?

Элайра попыталась ответить шуткой:

— Его тоже ждет королевство. Кстати, Эрдана и сеновал, где мы сейчас сидим, — часть Тайсанского королевства. Точнее, самый его центр.

— Вот оно что. — Аритон вскинул брови. — Ну конечно же, королевский штандарт. Там, в таверне. Может, пренебрежительное отношение к атрибутам королевской власти в городах и заставило Асандира скрывать это от меня?

«Существуют и более веские причины», — хотела сказать Элайра, но вовремя спохватилась и молча кивнула. Она видела, что Аритон вполне согласился с этим доводом. До каких же его глубин удалось ей добраться, какие пласты поколебать за этот промежуток времени? Напряжение покинуло принца; теперь по его лицу было видно, что он что-то задумал.

— Я могу скрыть свое поражение от Асандира, — заявил Аритон как будто бы в ответ на мысль, не дававшую Элайре покоя.

Младшая послушница уставилась на него.

— Ты? — Эт милосердный, разве он не почувствовал, какая ужасающая сила таилась в той преграде? — Каким образом? Ты в своем уме?

Хотя стена и была без окон, Аритон кивком головы точно указал в направлении таверны.

— Скажи мне, милая девушка, как тебе удалось оказаться на другом конце зала?

Элайра спешно притушила свет кристалла, дабы скрыть удивление. Ведь на Аритона напирали со всех сторон, он был целиком поглощен сражением и едва ли мог видеть сквозь ее магический покров.

Аритон вновь начал расхаживать по сеновалу, словно разговаривая сам с собой.

— Асандир вряд ли ожидал, что я сумею сломать столь мощную преграду.

На Элайру сыпались клочки сена; принц возбужденно размахивал руками.

— Даркарон его побери! Я уже давно пытался сломать этот барьер, но стоило мне приналечь покрепче, как я тут же терял сознание.

Так вот чем объяснялось странное замешательство Аритона, когда он увидел старинное знамя!

— Не понимаю, почему Асандир ничего тебе не сказал?

Руки принца обхватили ее запястья; обманчиво и опасно нежные, они убрали ее пальцы с кристалла. Неяркий свет полился вновь. Аритон стоял перед ней, преклонив колено. Лицо принца было решительным и сердитым.

— Почему? — переспросил принц. — А если я вовсе не жажду взваливать на свои плечи тяготы, сопутствующие моему восхождению на престол?

Аритон отпустил ее руки и слегка оттолкнул Элайру, словно почувствовав, что ее интуиция кориатанки скажет ей больше его слов.

— Короли не властны над своей судьбой. Они постоянно жертвуют собой во имя кого-то и чего-то. Но зачем нужны эти жертвы? Чтобы накормить голодных? Едва ли; голодные сами добудут себе пропитание, если не развращать их подачками. Глупый король наслаждается собственным величием. Умный — ненавидит свою участь. Он тратит все силы на распутывание бесконечных интриг и раскрытие заговоров, ибо его власть не дает покоя другим. А в результате они с еще большей алчностью стараются вырвать у него эту власть.

Принц не лукавил; в его зеленых глазах светилось упорное нежелание становиться королем. И все же Элайра попыталась возразить:

— Твой друг Лизаэр сказал бы, что справедливое правление приносит чувство удовлетворенности.

Аритон поморщился.

— Все это пустые и банальные слова. Люди бездумно их повторяют. Но если вдуматься — удовлетворенность лишена красоты, а справедливость не наполняет сердце радостью.

Он опустил руки и понизил голос почти до шепота:

— Фелирин Алый сказал бы тебе то же самое.

Вот, оказывается, как зовут того менестреля, который удачно подыграл Элайре и своей грубой шуткой спас принца от верной гибели. Элайру, однако, эти поверхностные объяснения ничуть не убедили. Она сделала собственный вывод: Аритон выскользнул из-под опеки мага и пошел бродить по Эрдане, потому что явно жаждал приключений. Возможно, он действительно не знал о неприязни горожан к родовой знати, а может, не желал задумываться о возможных последствиях. Его порывистая натура беспечно завязывала узлы, даже не предполагая, что какой-то из них может оказаться петлей на шее.

Настроение принца в очередной раз изменилось, и он заговорил с учтивостью придворного:

— Я перед тобой в долгу, юная колдунья. Ты уберегла меня от весьма неприятного столкновения, и я глубоко признателен тебе за это. Надеюсь, мне представится случай отблагодарить тебя.

Эти искренние слова показались Элайре неуместными.

— Я ведь спасла тебе жизнь, — резко сказала она, пытаясь поколебать охватившее его благодушие.

Казалось, Аритон не замечал ни своей помятой одежды, ни ссадин на лице. Он молча, с каким-то скрытым упреком посмотрел на Элайру. И вдруг до нее дошло: его беззащитность была внешней. На самом деле Аритон не был беззащитен. Палка с крюком являлась лишь обманной уловкой. В запасе у него оставалось главное оружие — искусство создания теней. Взбудораженная этой мыслью, Элайра увидела недавние события совсем в ином свете. Значит, Аритон не случайно, а намеренно оказался возле двери, ведущей в кладовую?

Отдавая должное его упрямству, Элайра засмеялась.

— Выходит, ты бы все равно оказался в мусорной куче?

Аритон улыбнулся.

— Выходит, что да. Кстати, тебе есть где провести ночь? Я бы охотно проводил тебя до дому.

— Какое бесценное предложение, — выдохнула Элайра. На глаза у нее наворачивались слезы. Хотелось надеяться, что от сенной трухи. — Обо мне не беспокойся. Ты и так уже успел намозолить глаза в этом городе.

— Как и в любом другом, — усмехнулся Повелитель Теней. — Тебе не надо беспокоиться о вещах, о которых мне и самому ужасно лень волноваться.

Аритон взял ее за руку, помогая встать. Элайра не противилась. Его слабость и впрямь была обманчивой. Принц не слишком охотно выпустил ее пальцы из своих.

— Я сама доберусь до дома. Весь вопрос, сможешь ли добраться ты.

Элайра промолчала насчет магической защиты обоих входов на улочку, где жила предсказательница. Однако принц понял ее туманный намек.

— Асандир знает, что я пошел проветриться. — Аритон поморщился, глядя на запятнанную одежду и втягивая ноздрями не слишком приятный запах. — На улочке, где стоит дом Энитен Ту эр, есть пара-другая не менее вонючих луж, а кроме них — добрая дюжина иных препятствий. Человеку, с которым случаются обмороки, ничего не стоит потерять равновесие и шлепнуться прямо в грязь.

Едва касаясь пальцами волос Элайры, Аритон начал вынимать из них клочки сена. И именно в этот момент, когда она позабыла обо всех уловках, младшая послушница, наблюдавшая за второй ветвью, соизволила обнаружить ее присутствие.

Элайра оторопела, почувствовав знакомый толчок. Ее нашли. В ответный посыл Элайра вложила все свое неподдельное негодование. Никак, эта клуша собралась еще читать ей мораль?

— Провалиться тебе в Ситэр, не сейчас! — выкрикнула Элайра, добавив не слишком приличное словцо.

Ошеломленный Аритон отступил.

— Что случилось?

— Ты здесь ни при чем, — уверила его Элайра, хотя это было полуправдой.

Существовали прегрешения более страшные, чем встреча с магом из Содружества Семи и игра в карты с его беспутным учеником. Беседа с принцем на сеновале, да еще глухой ночью, явно относилась к таким прегрешениям. Но на объяснения Аритону особенностей своего положения у Элайры не было времени.

— У каждого есть свой Асандир. От меня тоже потребуют ответа, и мне еще предстоит соорудить правдоподобное объяснение.

Аритон улыбнулся и отступил в темноту сеновала.

— Могу предложить испытанное средство: нырнуть с головой в помойную кучу.

Элайра услышала его мягкие шаги; принц направлялся к лестнице.

— Прощай, юная колдунья.

Аритон исчез. Элайра осталась, и положение ее стало еще сложнее и запутаннее, чем прежде, а замешательство, пережитое в доме Энитен Туэр, теперь казалось пустяком.


Страж Миртельвейна

Миртельвейнское болото занимало пространство между отрогами Тириакских гор с одной стороны и северным берегом Метласского озера с другой. Сюда не отваживались забредать даже самые отчаянные и безрассудные храбрецы. И причина была отнюдь не в непролазных топях, накрытых низким куполом тумана. Под обманчиво спокойной поверхностью заводей, разделенных кочками, на которых росли остролистные тростники, в мутных глубинах обитало и множилось ужасающее зло. Не одно столетие прошло в бесплодных попытках отгородить это зло крепкими стенами. И все же был человек, презревший опасности, который постоянно ходил по шатким, выщербленным камням насыпной дороги. Дорога эта сохранилась с незапамятных времен. Когда Этера погрузилась в туман и Содружество Семи лишилось многих своих соратников и помощников, Миртельвейнское болото тем не менее ни секунды не оставалось без присмотра.

Маг-заклинатель Веррэн примостился на кучке камней. Он сидел на корточках, упираясь локтями в колени, у ног его лежал свернутый плащ. Длинные светлые волосы блестели от капелек влаги. Бдение мага продолжалось уже несколько часов, и за все это время Веррэн ни разу не пошевелился. Его крупные натруженные руки, испещренные точечками следов от укусов, сжимали видавший виды посох.

Поверхность воды вдруг покрылась рябью, но маленькие волны, бьющиеся о ветхую стену, были вызваны не ветром. Их подняли существа, скрывавшиеся в глубинах. Потом все стихло. Стоячая вода снова приобрела свой обычный маслянистый оттенок. Веррэн наморщил лоб. Один из его пальцев непроизвольно дернулся. Темные глаза вперились в еще более темную воду.

Заводь отражала серые туманные небеса. Ее поверхность чуть заметно подрагивала. На первый взгляд могло показаться, что с осклизлого дна поднимаются пузыри. Но только на первый. Веррэн надул губы — когда-то эта его привычка приводила в восторг всех девчонок в тавернах Данфола, — потом разжал пальцы и медленно, с крайней осторожностью простер над водой руку.

— Нечего прятаться, отродье метурий. Вылезайте, я все равно вас почуял, — произнес он.

Давно уже не было на свете тех девчонок, что строили ему глазки в тавернах. Наверное, за шестьсот лет даже кости их успели сгнить. И манера говорить была теперь совсем другой. Только занятие Веррэна оставалось все тем же — сторожить Миртельвейн.

Произнеся эти слова, он сомкнул пальцы. Невидимая нить силы устремилась в темные глубины заводи. Вскоре вода вспенилась; чей-то хвост, тонкий, как прутик, хлестанул по поверхности и снова скрылся.

— Нет, — задумчиво сказал Веррэн. — Меня не так-то легко провести.

Он произнес заклинание, и другая сила стрелой понеслась вдогонку за тварью, которая, петляя, пыталась ускользнуть.

Из глубин поднялась завеса мути и слизи, вода покрылась грязной пеной. Взметнув фонтан брызг, на поверхность вынырнуло змееподобное существо, пойманное заклинанием Веррэна. Тело змеи было узким, а голова имела клиновидную, как у гадюки, форму. Два рубиновых глаза, не отрываясь, злобно глядели на человека.

Усилием воли маг-заклинатель заставил себя не отшатнуться и быстро начертил в воздухе магический знак. За его пальцем тянулась мерцающая полоска.

Змея оставалась связанной силой заклятия, пока Веррэн без всяких защитных трюков и оберегов преобразовал мысль в силу, а потом сплел из невидимой силы подобие прочной веревки. Змея шипела, пытаясь порвать магические узы; ее хвост яростно хлестал по кромке воды.

Лоб Веррэна покрылся потом. Пальцы задвигались еще быстрее, превращая магическую веревку в силок, который он и набросил на беснующуюся змею.

Со всех сторон полетели брызги. Магический силок все туже сдавливал кольца змеи, и она вдруг... закричала, как раненый кролик.

У Веррэна волосы встали дыбом. Он пресек отчаянную попытку твари нырнуть и скрыться под водой. Змея опять закричала. В носу у Веррэна засвербело от ядовитых испарений, поднимавшихся над бурлящей поверхностью воды, но он не мог позволить себе отвлекаться: сосредоточенно нахмурившись, маг высвободил оставшуюся часть силы, накопленной за долгие часы ожидания.

Магическая сеть замерцала, потом мгновенно раскрылась, и змеиный крик стих. Казалось, болото само исторгло ее обмякшее тело. Но теперь счет шел на мгновения. Малейшая оплошность — и змея снова уйдет вглубь.

Веррэн схватил посох. Проворный, как воин на поле боя, он подцепил одно из змеиных колец, быстро дернул, и змея шлепнулась на замшелые камни обвалившейся древней стены. Длиной эта тварь была не менее четырех футов.

Кожа змеи была иссиня-черной, с отливом, по всей спине торчали шипы. Красные глазки, сощуренные в щелочки, чем-то напоминали глаза разъяренной кошки. Глотку выделяло блестящее пятно цвета слоновой кости; змеиное брюхо, как и все остальное тело, было черным. Веррэн осторожно разжал змее пасть и обнажил клыки. Вниз упало несколько прозрачных капель яда. Сами капли не имели запаха, но поверхность камня, куда они попали, сразу же покрылась пятнами, и оттуда потянулись струйки едкого дыма.

Веррэн отпрянул. Когда-то он был весельчаком, но теперь, похоже, разучился даже улыбаться. Он вполне ожидал, что может столкнуться с новой породой метласских змей, которыми кишело Миртельвейнское болото. В минувшие века в тела этих змей вселялись метурии — духи ненависти. Хотя Содружество Семи еще пять тысяч лет назад истребило последнюю из этих сущностей, родственных ийятам, наследие метурий, казалось, прочно перешло к метласским змеям.

Миртельвейнское болото порождало в своих глубинах все новые и новые породы змей: от вполне безобидных до смертельно опасных. Веррэн постоянно вылавливал змей в разных местах болота и уже по виду знал, чего ожидать от каждой из них. Но он даже не предполагал, что у твари, пойманной им сегодня, окажется кирл-анкешид — самый опасный из всех ядов. Представив, чем могла окончиться для него эта охота, Веррэн невольно содрогнулся. Ощущая слабость в коленях, он оперся на посох и прошептал слова благодарности Эту, сохранившему ему жизнь.

Укус этой змеи убил бы его мгновенно; яд, попавший на кожу, отсрочил бы гибель на несколько мучительных дней. Кирл-анкешид прожигал человека насквозь. Поначалу тело корчилось в судорогах, потом наступала полная неподвижность, и жертва заживо сгнивала. Представив себя распростертым на камнях, Веррэн снова вздрогнул.

Зная от Сетвира, что Содружеству Семи и так хватает забот с хадримами и начавшим исполняться Пророчеством о Западных Вратах, Веррэн нахмурился. Его известие никого не обрадует. Маги Содружества были искренне убеждены, что кирл-анкешид остался лишь в воспоминаниях.

Преодолевая навалившуюся на него усталость, страж Миртельвейнского болота выпрямился, отряхнул плащ, взял посох и спихнул мертвую змею в воду. Но ей не суждено было опуститься на дно. Пока Веррэн, осторожно ступая по шатающимся камням, возвращался обратно, сородичи этой змеи уже взбаламутили всю заводь, хищно разрывая на куски и пожирая неожиданную добычу.


Наблюдения

В городе Горный Замок, вынырнув из тумана, ворон садится на плечо облаченного в черное мага, печальные темные глаза которого кажутся еще темнее под широкополой шляпой с узорчатой серебристой лентой...


В Тайсане, на внутреннем дворе полуразрушенного старого графского замка, послушница, наблюдавшая за второй ветвью, докладывает Главной колдунье о том, что самовольное посещение Элайрой Эрданы закончилось тайной встречей с неким принцем, произошедшей на сеновале постоялого двора...


Сетвир, маг и хранитель летописей Альтейнской башни, сообщает Асандиру, остановившемуся в доме Энитен Туэр: «Не задерживайтесь в Камрисе. Нам грозит новая беда: в Миртельвейнском болоте обнаружена новая порода метласских змей, жалящих кирл-анкешидом...»

Глава VII

Орланский перевал

На следующее утро Асандир забрал из кузницы лошадей, где им меняли подковы, затем вытащил осовелого Дакара из публичного дома, в котором тот провел ночь. Сомнительно, чтобы после изрядного количества эля, выпитого им в «Четырех воронах», Безумный Пророк был еще способен наслаждаться женскими прелестями. Правда, на сей раз Дакара не пришлось привязывать к седлу, но его постоянно кренило вбок. Однако это обстоятельство, равно как и раскалывающаяся голова, не мешало ему брюзжать и сетовать.

— Когда наступит мой час предстать перед Даркароном-мстителем, он покажется мне ангелом милосердия.

Намотав поводья на локоть, Дакар поддерживал руками голову. С десятилетиями отточенной сварливостью он бросил Асандиру:

— Не понимаю, зачем тогда ты говорил, что мы пробудем в Эрдане еще два дня?

Маг ответил совсем тихо; кроме Дакара, никто его не услышал. Зато все увидели, как ответ этот подействовал на Безумного Пророка. Его мясистые щеки побелели, а сам он мгновенно выпрямился в седле и, пришпорив пятнистую кобылу, поскакал в направлении городских ворот. Все жалобы и упреки прекратились. Молчал Дакар и по выезде из Эрданы, хотя лошади двигались рысью и каждый шаг отзывался болью в его хмельной голове.

На этот раз Лизаэр воздержался от подтруниваний. Он знал, что Аритон где-то провел ночь, не пригласив брата составить ему компанию. Лизаэру было досадно; спрашивать Аритона напрямую он считал невежливым, а какой-нибудь удобный повод все не представлялся. Подробности ночной прогулки Аритона оставались неизвестными. Не было сказано ни слова и о том, зачем вдруг Энитен Туэр понадобилось спешно стирать и сушить его камзол. Асандир — тот вообще с самого рассвета оставался погруженным в свои мысли. Может, Дакар и не прочь был поболтать, но, похоже, учитель чем-то крепко связал язык этого забулдыги. Во всяком случае, подобная молчаливость мага из Содружества Семи явно отличалась от обычной задумчивости и могла предвещать события не из приятных.

Впрочем, Аритона это не особенно волновало. Теперь, когда загадка его странных обмороков была разгадана, а поставленная Асандиром преграда устранена, Повелитель Теней немного успокоился, не утратив тем не менее присущей ему бдительности; Аритон понимал, каковы будут последствия, согласись он принять королевскую корону. Он ждал, что время и обстоятельства дадут ему шанс разрушить замыслы Асандира. Пока же он ехал рядом с братом, и даже взбрыкивания мышастой кобылы не отражались на их оживленной беседе. Лизаэр был только рад такой неожиданной перемене. Ему не хотелось долго находиться наедине со своими мыслями, ибо они неизменно обращались к потерям, которые он понес, оказавшись изгнанником. Поэтому он искренне смеялся над остротами Аритона, и даже встречные путники, из-за которых приходилось прерывать разговор, его не раздражали. Мимо них стремительно скакали посыльные, неспешно катились тяжело груженные крестьянские возы, а в одном месте пришлось остановиться и пропустить стадо коров, которое, вздымая облака пыли, пастухи гнали на рынок.

Чем дальше от Эрданы, тем все реже попадались деревни и хутора. Братьев это не удивляло; такую же картину они наблюдали после выезда из Западного Края. Асандир задал быстрый темп, и ближе к вечеру обжитые места остались позади. Дорога превратилась в пустынный проселок. Холмы Кармака сменились лесистыми долинами, прорезанными ручьями и ручейками. От журчания воды туман казался живым, а воздух был полон морозной свежестью. Несколько раз цокот копыт вспугивал оленей, и те стремительно уносились прочь через кусты. Головы самцов были украшены великолепными рогами, но шкура перед зимней линькой утратила гладкость и блеск, да и бока оленей даже после летнего выпаса не округлились.

Проклятие Деш-Тира губительно сказывалось на диком зверье. И не только на нем. Когда стемнело, Асандир, видимо желая уберечь спутников от промозглого холода, согласился остановиться на ночлег в кособоком придорожном трактире с постоялым двором. В лучшие времена здесь помещалась община служителей Эта.

— Что сталось с ними? — спросил Лизаэр.

— А что происходит с любым духовным орденом, когда его связи с непостижимыми тайнами ослабевают? — вопросом ответил Асандир.

Не желая доверять своего вороного жеребца подозрительного вида конюху, маг сам расседлал коня.

— Тьма Деш-Тира лишила этот мир не только солнца. Она оборвала охранительную нить, связывавшую людей с риатанскими паравианцами.

Едва сдерживаемая горечь, звучавшая в его словах, не поощряла к дальнейшим вопросам. Если резные ворота постоялого двора вполне сохранились, то красиво исполненные обереги утратили всякую защитную силу. Неудивительно, что чердак кишел ийятами. Скорее всего, этим и объяснялось отсутствие постояльцев.

До позднего вечера маг изгонял эту нечисть. Наконец он решил, что можно заходить внутрь. В просторном общем зале, сумрак которого усугубляли громадные закопченные потолочные балки, было пусто. Видно, здесь привыкли к разным постояльцам, и речь путников не привела хозяина в ярость. Но этот сморщенный старик с шаркающей походкой все же отнесся к ним настороженно и старался не поворачиваться спиной. Гостям он прислуживал молча. Жена хозяина за все время ни разу не высунула носа из кухни. Еда была невкусной и отдавала прогорклым жиром. Едва притронувшись к своей порции, Лизаэр брезгливо отодвинул тарелку. Аритон не стал капризничать; в морских скитаниях ему приходилось питаться и совсем откровенной тухлятиной. Дакар, повздыхав и позакатывав глаза, предусмотрительно отказался от пива и выбрал подогретый сидр с пряностями и миску пресного жаркого. Не обнаружив в хлебе тараканов, он проглотил свой кусок, а заодно и порцию Лизаэра. Затем Безумный Пророк отправился в постель, бормоча, что их всех наверняка ожидают заплесневелые и завшивленные одеяла. Асандир тем не менее напрочь запретил ему спать на сеновале и даже, дабы пресечь его попытки, всю ночь просидел в темном зале, привалившись спиной к стене.

— Непоколебимый, как грешник после раскаяния, — подмигнул Аритону Дакар.

То ли Асандир действительно намеревался не пропускать своего ученика на сеновал, то ли хотел предотвратить возможную ночную прогулку Повелителя Теней, а может, просто решил побыть наедине с собственными мыслями. Безумный Пророк счел за благо не лезть с вопросами. Вместо этого он повалился на пыльную подстилку, и вскоре чиханье его сменилось громким храпом.

Скалывая корочку льда, покрывшую воду в глиняном кувшине, Лизаэр глядел на уснувшего пророка. Ему было и смешно, и противно.

— Не будь Дакар учеником мага, из него бы получился великолепный королевский шут.

— Представляю, каким несчастьем это обернулось бы для короля, — отозвался Аритон.

Оставшись в одних штанах, он постелил себе прямо на полу. Какой-то дерзкий таракан выполз из щели и едва не задел усами его ногу. Аритон уже собирался было раздавить непрошеного соседа, но передумал, и таракан юркнул под плинтус.

— Не говоря уже о том, что всем благородным дамам в округе пришлось бы замазывать синяки от его щипков, — добавил Аритон.

Лизаэр плеснул себе на лицо студеной воды и потянулся за рубахой — прижимистый хозяин не дал им полотенец.

— Похоже, что воспитание у магов сделало тебя циником, — с усмешкой бросил он.

Аритон, успевший завернуться в одеяла, без тени шутки ответил:

— Маги тут ни при чем.

Лизаэр уперся подбородком в кулаки, скрытые под влажной и мятой рубахой. Он был достаточно искушен в придворных интригах, чтобы понимать: отнюдь не маги, а злополучная участь наследного принца Картана сделала Аритона таким. Лизаэру не нравилось и то, что теперь брат направлял свои хитрости и уловки на борьбу с Асандиром. Но сейчас было не время и не место говорить об этом, и Лизаэр дипломатично переменил тему.

— Думаю, изгнание не слишком-то тебя печалит.

Уголок рта Аритона дрогнул, и вскоре на лице его появилась улыбка.

— Чтобы убедить тебя в обратном, мне придется кое-что рассказать. Там осталась одна девушка. Мы с ней не были обручены. Даркарон меня побери, я ее и поцеловать-то толком не сумел. Думаю, мы с ней оказались в равной степени напуганными. Ее испугали мои тени, а меня — необходимость признаться в своих чувствах.

— Может, ты еще сумеешь вернуться к ней.

Сквозь щели в ставнях пробивался жалобно воющий ветер, наполняя комнатушку своим холодным дыханием. Лизаэр зябко передернул плечами.

— Когда мы покончим с Деш-Тиром, можно будет попросить Асандира вернуть нас назад.

— Нет, — возразил Аритон, отворачиваясь к стене. — Он не согласится.

— Просто ты кого-то нашел в Эрдане, так ведь? — осторожно спросил Лизаэр, воспользовавшись долгожданным поводом разведать что-нибудь у брата.

Аритон молчал. Лизаэр вновь почувствовал себя в положении мальчишки, пристающего к взрослым с вопросами. Он ненавидел свою участь. Наследный принц — и вынужден подчиняться прихотям какого-то мага, ехать неведомо куда и ночевать в гнусном трактире. Лизаэр сердито встряхнул мокрой рубахой и задул свечу.


Через два дня Асандир и его спутники достигли Высоких Ворот — естественной арки, воздвигнутой природой. Ее гранитные уступы возвышались по обе стороны дороги, словно колонны. В далекие времена кентавры вытесали из этих каменных глыб статуи братьев-близнецов — основателей двух кентаврийских королевских династий. Века и природная стихия были не властны над гранитом, и людям казалось, что статуи королей Адона и Хальмина высились здесь всегда. Кентавры стояли на задних ногах, а могучие передние ноги скрывались в тумане. Бороды и гривы гранитных королей были покрыты патиной, словно отлитые из бронзы. Во многих местах голубоватые и зеленоватые полосы перемежались белесо-серым налетом лишайников.

Едва ли не каждого проезжавшего под аркой ворот охватывал благоговейный трепет. Здесь в цокоте копыт слышались отзвуки иных эпох, когда Этера процветала, а паравианцы чтили древние тайны. За Высокими Воротами начинался Орланский перевал — единственный проход через Тальдейнские горы, ведущий в Атанию и дальше на восток.

После падения верховных королей у Высоких Ворот появилась еще одна особенность: никто из проезжавших под ними не оставался незамеченным. В этих местах за дорогой наблюдали всегда, и близившиеся зимние холода не являлись помехой для наблюдавших. Вскоре Асандир и его спутники убедились в этом.

Первым наблюдение обнаружил Аритон, съехавший с дороги, чтобы напоить из быстрого ручья свою кобылу. Поплотнее надвинув капюшон, чтобы загородиться от пронизывающего ветра, он сидел в седле, вынув ноги из стремян и отпустив поводья. Неожиданно лошадь вскинула голову. Капюшон загораживал боковой обзор, и Аритон не увидел, что заставило кобылу дернуться в сторону и повернуться к ручью задом. Вовремя натянутые поводья не позволили ей стать на дыбы, лошадь попятилась, остановилась и зафыркала. Ее острые уши повернулись в сторону зарослей карликовых сосен, ветви которых шелестели под порывами ветра.

Казалось бы, вполне привычное зрелище, сопровождаемое вполне привычными звуками.

Но сколько Аритон ни заставлял Тишеальди подъехать ближе, та упрямилась, не двигаясь с места. Ее поведение насторожило всадника. Доверившись ее чутью, Аритон поспешно сунул ноги в стремена и стал гладить кобылу по загривку, делая вид, что уговаривает ее вернуться к своим спутникам. Сам он в это время сосредоточился и внутренним зрением мага пригляделся к кустам.

В кустах притаился человек, куртка и краги которого были сшиты из волчьей шкуры. На морозном ветру его лицо раскраснелось, а рыжие кудри растрепались. Аритон проник в его сознание, переполненное едва сдерживаемой злобой. Незнакомец был вооружен несколькими длинными ножами и копьем с кожаной оплеткой, позволявшей не отморозить руку.

Выбираться отсюда, делая вид, словно поблизости никого нет, было занятием не из приятных, но у Аритона не оставалось иного выбора. Выехав на каменистую дорогу, он пришпорил лошадь и нагнал остальных.

Когда он поравнялся с Дакаром, пророк бросил на него косой взгляд.

— Как прошло тайное свидание? — спросил он Аритона. — Или пришлось с досады поплавать в ледяной водичке?

— Не угадал, — ответил Аритон, морщась от злости. — Кстати, напомни мне, чтобы я при случае порекомендовал тебя в качестве наставника для какого-нибудь юного извращенца.

Не обращая внимания на яростные взгляды пророка, Аритон подъехал к Асандиру.

— За нами следят.

Взгляд мага был по-прежнему устремлен вперед, словно Асандир умел видеть в тумане и разглядывал дорогу, вьющуюся между все более отвесными скалами.

— Ничего удивительного.

Аритон, привыкший к особенностям магов, не стал задавать вопросов; тем более что вскоре стальные глаза Асандира оторвались от созерцания туманной завесы и обратились на него.

— Орланский перевал для горожан самое опасное место. Кланы, которые до падения верховных королей правили Камрисом, устроили здесь свой сторожевой пост. Будь мы обычным торговым караваном, везущим металлы или ткани, нам понадобилась бы вооруженная охрана. Но поскольку мы не из города, опасаться нечего.

— Кланы Камриса подчинялись верховному королю Тайсана? — спросил Аритон.

Асандир безучастно поглядел на него.

— Когда-то графы Эрданы клялись в верности королю. Их потомки вряд ли забыли эту клятву.

Аритон не позволил себе расслабиться из-за внешнего безразличия, с каким маг произнес эти слова. Он тронул поводья, отъехал немного в сторону, затем приблизился к Лизаэру. Зеленые глаза почти ничем не выдавали раздумий, владевших Повелителем Теней. Стук лошадиных копыт по камням заглушил его слова, обращенные к брату:

— Возможно, нам скоро придется с кем-то повстречаться.

Лизаэр потирал закоченевший нос. Услышанное не испугало его, а привело в веселое расположение духа.

— Тогда надо посоветовать Дакару хорошенько подтянуть подпругу, иначе, не ровен час, пятнистая зашвырнет его в какую-нибудь пропасть.

— Я все слышал, — вмешался пророк.

Он натянул поводья, пришпорил лошадь и, помогая себе локтями, умудрился догнать братьев.

— Кстати, можем рискнуть и побиться об заклад. Мое седло и без всяких пряжек прочно держится на кобыле. Если нас начнет трясти, то первым на землю полетишь ты, — заявил он Лизаэру и добавил, хитро взглянув на Аритона: — К тому же на этом перевале нам ничего не грозит.

— Погоди соглашаться на спор, — предупредил Аритон брата. — Впрочем, я не знаю, может, тебе доставляет удовольствие выковыривать обломки камешков, застрявших в седле.

— Так нечестно, — обиделся Дакар. — Я обманываю только тогда, когда обстоятельства припирают меня к стенке.

— О чем я и говорю, — усмехнулся Аритон.

Безумный Пророк махнул рукой и качнулся в его сторону. Аритон незаметно отъехал от него и уже с безопасного расстояния наблюдал, как седло пятнистой кобылы скользнуло под брюхо, а низвергнутый грузный седок мешком распластался на дороге.

К тому времени, когда Дакар, познав на собственных боках, чего стоили его легкомысленные заявления, вновь оказался в седле, над перевалом закружились первые снежинки. Вскоре снег повалил густыми хлопьями; не прошло и нескольких минут, как все окрестности скрылись под вихрящейся белизной. Буран, который угрожал путникам в течение полутора дней, наконец разразился, принесенный холодным, пронизывающим северным ветром.

Путники меж тем продолжали двигаться по дороге, все круче и круче вздымающейся вверх. Слова Аритона о предстоящей встрече встревожили Лизаэра. Едва только подвернулась возможность, он обратился к Асандиру:

— Когда на нашем пути вновь окажется город, наверное, мне лучше продать драгоценные камни и купить меч?

Маг повернул к нему бесстрастное лицо, припорошенное снегом.

— Больше на нашем пути не встретится ни одного города. До самой Альтейнской башни путь пролегает по довольно глухим местам.

В отличие от своего брата Лизаэр не был искушен в общении с магами и не счел услышанные слова окончательным ответом.

— Ну что ж, может, где-нибудь на постоялом дворе у хозяина найдется лишний меч, который он согласится продать.

Уклончивость Асандира сменилась нескрываемым раздражением.

— Когда понадобится, тебе дадут оружие.

Маг тронул поводья и быстро поскакал вперед. Опасаясь, что дорога из-за снега может сделаться непроходимой, он велел двигаться, пока не стемнеет. Впрочем, и тогда привал был очень кратким; путники накормили лошадей и торопливо перекусили сами. Лизаэр, посланный в разведку, сообщил, что состояние дороги внушает ему серьезные опасения. Даже если снегопад и прекратится, то непрестанно усиливающийся ветер нанесет снег с окрестных гор и к утру дорога станет непроходимой.

— Значит, мы должны успеть до утра, — заключил Асандир.

Пропуская мимо ушей громогласные сетования Дакара, маг потушил костер и приказал седлать лошадей.

Всю ночь, сгибаясь под неутихающим ветром, путники провели в седле, упрямо двигаясь дальше на восток. Слепящий снег только усугублял трудности езды во тьме. Дорога сузилась до тропки, окаймленной острыми выступами скал. Что еще хуже, снежное покрывало делало неразличимыми канавы, ложбины и овраги. Лошади то увязали в снегу, то скользили копытами по обледенелым камням, рискуя упасть и сбросить седоков. Ветер по-прежнему дул с неутомимой яростью, не затихая ни на минуту. Лошадиные гривы и плащи людей покрылись ледяной коркой. Острые льдинки больно кололи лицо и руки; никакие сапоги не могли уберечь ноги от ломящего холода.

Дорогу преградила горная река Валендаль, которую лошади перешли вброд. Ветер нес водяную пыль от близких водопадов, и она инеем застывала на лошадиных боках и плащах всадников. Когда-то речные каскады радовали путников редким по красоте зрелищем; казалось, что не вода, а потоки звездного света низвергаются с высоты, питая сотни ручейков и речек.

К рассвету четверка всадников добралась почти до середины Орланского перевала. Снег действительно прекратился. Густой туман — исчадие Деш-Тира — скрывал утесы и уступы. Ветер продолжал завывать и жалить. Путники медленно ехали по высокогорной дороге, занесенной сугробами. На отвесных участках Тальдейнских гор снегу было не удержаться, и он несся дальше, оставляя каменные склоны чернеть под пронизывающим ветром.

Часто уже в двух шагах было ничего не различить, и только чутье магов позволяло не сбиться с пути. Асандир и Аритон поочередно возглавляли процессию. Иногда роль ведущего брал на себя Дакар. Невзирая на холод и превратности дороги, Безумный Пророк все время норовил заснуть в седле. Возможно, он не верил или не желал верить, что всадника, свалившегося в расселину, можно безуспешно искать до самого таяния снегов. Асандир по-прежнему оставался наедине со своими мыслями. Аритона давно подмывало рискнуть и помериться силами с судьбой, и противиться этому искушению он больше не мог.

Он вызвался ехать впереди, вроде бы для разведывания дороги, после чего так впереди и остался. Видя, что Асандир, кажется, не порывается поменяться с ним местами, Аритон понемногу отдалялся от остальных, пока расстояние не достигло пятидесяти шагов.

Здесь, в заснеженном сердце перевала, дорога делала резкий поворот на север и обрывалась вниз. Точнее, дальше дороги не было; гранитные утесы без малейших признаков хоть какой-то тропы тонули в тумане. С южной стороны нагромождения скал поднимались до самых вершин, также скрытых от глаз, но уже бураном. Снег лежал здесь в несколько слоев, и кобыла Аритона нередко увязала в этих наносах почти по самое брюхо. Она устало перебирала ногами, а всадник тихо уговаривал ее двигаться дальше. Когда она спотыкалась, Аритон онемевшими руками отпускал поводья и помогал ей сохранить равновесие. Он упрашивал свою Тишеальди пройти еще немного, вон до той нависшей скалы; там ее будут ждать прикрытие от ветра и горсть отрубей. Словно в насмешку над этими обещаниями, ветер ударил ему прямо в лицо, обжигая до слез. Аритон закрылся капюшоном и вдруг почувствовал, что у лошади разъезжаются ноги. Они скользили все сильнее. Аритон прильнул к лошадиной шее, потом спрыгнул в снег. Накинув свой плащ на вспотевшую спину кобылы, он достал кинжал. Подняв одну из передних ног лошади, Аритон выковырял из копыта ледяной шарик, образовавшийся в полости. Снег давным-давно счистил защитный слой жира, которым путники смазали лошадиные копыта после переправы через Валендаль.

Оглянувшись назад, Аритон увидел, что его спутники тоже остановились и осматривают копыта своих лошадей. Рассчитывая, что неизвестные по-прежнему следят за ним, он намотал на локоть поводья и повел кобылу дальше, даже не потрудившись отряхнуть снег, успевший покрыть его плечи. Его камзол все равно промок, а плащ оставался на лошадиной спине. Кобыла не на шутку устала и продрогла, а вокруг не было ни малейшего намека на какой-нибудь естественный навес. Если лошадь свалится, положение окажется катастрофическим.

Аритон пересек полоску, свободную от снега и покрытую напластованиями льда. За ней возвышался утес, возле которого громоздились сугробы. Другая сторона утеса обещала прикрытие от ветра. Кобыла вновь утонула по самое брюхо в снегу и остановилась.

Завывания ветра остались снаружи. Здесь же, в каменном кармане, было непривычно тихо. И в этой тишине раздался человеческий голос.

— Не двигаться!

Голос был звонким, властным и, если оценивать с точки зрения горожан, совершенно варварским.

— Только пикни — и останешься без лошади.

Кобыла тревожно заржала. Пытаясь обрести хоть какое-то преимущество, Аритон заехал кулаком кобыле в бок. Она взбрыкнула, развернувшись мордой к утесу. Аритону хватило времени, чтобы сдернуть свой плащ и, скомкав его, замахать перед ее мордой, отчего кобыла испугалась еще сильнее. Она дернулась, и Аритон, увлекаемый этим движением, намеренно отлетел в сторону. Незнакомец выполнил свою угрозу, но лошадь была слишком подвижной целью. Стрела, пущенная из верхнего укрытия, процарапала ей спину и с шипением застряла в рыхлом снегу.

Однако несчастной кобыле хватило и этого. Испугавшись, она стала на дыбы. Инстинкт погнал ее назад, к другим лошадям. Копыта ударили по камням, рассыпав желтоватые струйки искр. Потом она стремительно пронеслась по белому покрывалу снежных наносов и скрылась из виду. Вой ветра заглушил цокот ее копыт.

Пространство вокруг Аритона клубилось снежными вихрями, что было ему только на руку. Воспользовавшись этой завесой, он сбросил плащ, выхватил Алитиель и вжался спиной в холодный камень утеса. В просвете, возникшем на мгновение в снежной пелене, Аритон вновь увидел свою кобылу. Она уже поравнялась с тремя его спутниками, двигавшимися ей навстречу. Ее поводья, свернувшись петлей, зацепили морду гнедого и резко развернули коня. Тот зашатался и широко расставил ноги. Опыт всадника помог Лизаэру удержаться в седле, но не уберег от столкновения с вороным конем Асандира. Оба коня были отброшены в разные стороны, один при этом угодил под ноги пятнистой кобыле Дакара и бредущему рядышком пони с поклажей. Жалобно забряцали котелки и сковороды; плохо привязанный шатер оказался на снегу. Взбрыкнувший пони сбросил с себя какую-то корзинку, напугав пятнистую, и та, в свою очередь, скинула все-таки умудрившегося заснуть Дакара. Пророк полетел головой прямо в сугроб. Вынырнув оттуда, Дакар разразился потоком отборнейшей брани, перечислив все возможные способы появления на свет своей кобылы и пони. Тем временем пятнистая вместе с пони и, разумеется, вместе с провиантом и имуществом путников понеслись догонять обезумевшую лошадь Аритона.

Решив, что суматоха отвлекла внимание противников, Аритон быстро огляделся. На некоторой высоте, в щели между скалами, он мельком увидел того, кто ранил мышастую; точнее, не его самого, а руку в рукавице, рукав, отороченный волчьим мехом и опасно торчащий наконечник стрелы, какой бьют оленей. Наконечник был широким, с четырьмя острыми гранями, расположенными крест-накрест. Попав в тело, такая стрела разрывала кожу, мясо, жилы, и жертва неизбежно погибала от внутреннего кровотечения. Аритон поежился, но тут же взял себя в руки. Пока судьба была на его стороне: мышастая отделалась пустяковой царапиной. Но если бы его уловка не кончилась таким переполохом, пришлось бы изобретать иное средство удержать Лизаэра. У норовистой кобылы и бывшего наследного принца имелась одна общая черта: оба рвались навстречу опасности, не задумываясь о последствиях.

Наконечник стрелы вдруг резко изменил угол. Аритон еще глубже втиснулся в скалу. Теперь ему удалось увидеть и самого стрелка.

На этом человеке была одежда из кожи и некрашеной волчьей шкуры. Смерзшиеся волоски, словно шипы, торчали на его пятнистой шапке. Широкие плечи воина были Подстать его массивному луку. Аритон замер. Он боялся даже дышать, чтобы облачко пара не выдало его местонахождение. Но в душе он откровенно потешался над своим противником, усиленно пытавшимся разыскать его среди скал.

— Выходи на открытое пространство! — закричал лучник. — Я тебя засек.

Завывание ветра придавало его словам оттенок приказа.

— Выходи, тебе говорят!

Ветер вновь поднял белую снежную пелену. Лучник выстрелил вслепую. Древко стрелы прошелестело, скрывшись в сброшенном плаще. Это заставило Аритона покинуть укрытие. Мысль о том, что люди из здешнего клана вряд ли успокоятся до тех пор, пока он будет жив, подействовала на него отрезвляюще. Аритон перескочил через расселину и стал подбираться к логову лучника.

Ветер на какое-то время стих, и воздух очистился от снежной пыли. Пока лучник, высунувшись, таращил глаза, изумляясь последствиям своего выстрела, Повелитель Теней неслышно подкрадывался к нему.

Лучник обнаружил свою ошибку и с руганью поспешно обернулся, тут же, к досаде своей, обнаружив в непосредственной близости недавнюю жертву. С необычным для своего могучего тела проворством он вложил другую стрелу и взялся за тетиву, но растянуть ее смог лишь наполовину. Клинок, брошенный Аритоном, перерезал тетиву. Дуга лука с треском распрямилась; стрела запуталась в обрывке тетивы и впилась воину в руку.

— Грязный ублюдок! — прорычал дозорный.

Он отшвырнул бесполезный теперь лук и высвободил руку, однако за это время Аритон успел сделать последний шаг и приставить Алитиель к его горлу.

Карие глаза встретились с зелеными, оценивая дерзкого противника. Дозорный был на целую голову выше и вдвое шире в плечах, и все же он не рискнул схватиться за свой кинжал. Слишком уж ощутимым было дымчатое лезвие у его шеи.

— Советую не глупить, — сказал Аритон.

Он поднял глаза на рослого и крепкого противника, сохраняя непроницаемое выражение на лице.

— Любовью матери, родившей тебя, я настоятельно прошу кое о чем задуматься. Спроси себя: зачем мне понадобилось сначала забраться сюда, а потом собственными руками уничтожить все преимущества своего положения?

Аритон нарочито медленным движением отвел меч и уронил его в пространство между зашнурованными крест-накрест сапогами дозорного. Лезвие скользнуло в снег и задрожало; темный металл поблескивал серебряной вязью, словно приглашал разгадать загадку. Дозорный едва сдерживал ярость. Выл ветер, под ногами набухал влажный снег, и медленно капала кровь с пальцев, израненных невыпущенной стрелой. Дымчатое лезвие перестало дрожать и замерло в окаймлении ярко-алых капелек. Потом дозорный, словно забыв, что совсем недавно находился на волосок от смерти, скривил губы в зловещей усмешке.

— Только шевельнись — и ты труп, — объявил он Аритону. — У тебя за спиной — шестеро наших ребят, и каждый из них вооружен.

Аритон почувствовал укол в поясницу. Копье. Дозорный не солгал. Но и здесь хладнокровие не изменило Повелителю Теней.

— Никак, от меня вторично требуют сдаться?

Четкость его речи и спокойствие тона странно подействовали на товарищей дозорного. Однако тот был непреклонен.

— Схватить негодяя, — приказал он.

— Грихен, ты ошибся, — возразил чей-то голос, определенно женский. — Этот человек явно не из городских.

— Ты уверена? — Рыжебородый предводитель сердито сплюнул. — Или ты видишь на этом мерзавце знаки принадлежности к клану? Манеру говорить можно подделать. Если бы он и родился в клане, но снюхался со знатными ублюдками, то наверняка поостерегся бы высовывать нос за городские стены.

Аритон смерил Грихена спокойным взглядом. Даже налетевший ветер, пробравший его до костей, не заставил Повелителя Теней вздрогнуть.

— А если я — ни то и ни другое? — спросил он. — Что тогда?

— Тогда те, кому дорога твоя дурацкая шкура, заплатят нам щедрый выкуп.

Левой рукой Грихен подал знак, и на сей раз его подручные повиновались.

Аритона бросили на снег. Его тщательно обшарили в поисках оружия. Ничего не обнаружив, пленители больно придавили ему руки. Аритон дернул головой.

— Исчадия Ситэра! — с горечью воскликнул он, вне себя от такого обращения. — Если бы я хотел сражаться с вами, неужели бы я ограничился перерезанной тетивой?

— Тогда почему ты играл с нами в прятки и строил разные уловки?

Грихен торопился взять реванш за допущенный промах.

— Связать его.

Аритона рывком поставили на ноги. Как бывалый матрос, он не мог не отдать должное умению этих людей, быстро стянувших его запястья ремнями из сыромятной кожи. Потом он отвернулся, сплюнул кровь с порезанной губы и стойко выдержал очередное унижение, пока ему связывали ноги.

— Мы с тобой не договорили, — язвительно бросил он Грихену. — Как ты считаешь: я действовал намеренно или по глупости? Советую тебе не мешкать с раздумьями.

Сверху было хорошо видно, что Асандиру и его спутникам удалось совладать с перепуганными лошадьми, и теперь все трое с очевидной поспешностью приближались к этому месту. Могло показаться, что отряду Грихена не до них, но дозорные наверняка вели за ними скрытое наблюдение.

— Представь, что мой спутник слишком горделив и не желает признавать грозящей ему опасности, — продолжал Аритон, не сводя глаз со своего пленителя. Нахмурившись, тот оттирал кровь с одежды. — Скажем, его безрассудство могло бы вынудить тебя взять его в плен и причинить ему какой-нибудь вред, что было бы весьма некстати. Его шкура стоит гораздо дороже моей.

Грихен присвистнул и торжествующе оглядел своих соратников, в числе которых действительно оказалась суровая женщина со шрамами на лице. Затем он тряхнул львиной гривой и осклабился, предвкушая новую добычу.

— И который из троих — он? — спросил Грихен. — Поверь, мы отнесемся к нему со всей нежностью, как к цветочку.

Аритон вскинул брови.

— Он отнюдь не цветочек, но дело не в этом. Если он начнет упрямиться и не пожелает сдаться, тогда получится, что я действительно понапрасну рисковал жизнью.

Грихен взял его меч и примерил к своей руке. Неожиданно улыбка рыжебородого предводителя стала презрительной.

— Да ты, оказывается, любитель нежных юношей, — пренебрежительно бросил он. — Теперь понятно, почему ты сдался. Решил защитить своего дружка.

— Как бы тебе хотелось, чтобы это оказалось правдой! — пробормотал Аритон.

Оскорбительные слова Грихена ничуть не задели его; лицо Повелителя Теней оставалось таким же непроницаемым. Пленник, с которым Грихен велел не церемониться, а хорошенько связать и подтащить к краю уступа, едва сдерживался, чтобы не расхохотаться.

— Сумасшедший, — чуть слышно вынес свое суждение рыжебородый.

Кончиком пальца он коснулся дымчатого лезвия и тут же отпрянул, ощутив порез. На душе у Грихена было довольно скверно, однако он еще не разыграл задуманное действо до конца. Он издал крик горного ястреба — сигнал для его людей оставаться в засаде и ждать дальнейшего развития событий.


Мышастая кобыла отчаянно брыкалась, грызла удила и дергала поводья, пока Асандир и его спутники приближались к месту, где пропал Аритон.

— Тпру, — тихо приговаривал Лизаэр своему рассерженному гнедому.

Помимо своих он держал в руках поводья кобылы, то и дело приноравливаясь к рывкам испуганной лошади.

— Тпру, тебе говорят.

Спокойный тон давался ему с трудом — Лизаэр был доведен до белого каления. Каким бы упрямым, своевольным и скрытным ни был Повелитель Теней, сейчас он находился в беде. В лучшем случае он мог куда-то провалиться и покалечиться. Лизаэр вглядывался в заснеженное пространство. Сейчас он не вспоминал о пиратском прошлом своего брата и преступлениях, которые тот мог совершить. Да, Аритон был упрямым и скрытным; да, детство, проведенное среди магов, внесло немало странностей в его характер. Однако Лизаэр сознавал очевидное: до их изгнания действиями брата не руководила злоба.

И вообще, Аритон — его брат; единственный человек в этом проклятом туманном мире, который помнит, что Лизаэр — наследный принц Амрота.

Мышастая опять взбрыкнула, потащив в сторону и гнедого. Только опыт всадника позволил погруженному в свои мысли Лизаэру удержаться в седле. Он внимательно обвел глазами скалы, обратив внимание на примятый снег. Наконец он заметил плащ, валявшийся в ложбинке. Из материи торчало черное древко стрелы. У Лизаэра перехватило дыхание. Значит, кобыла вовсе не оступилась, случайно расцарапав бок о скалу. Худшие ожидания Лизаэра подтвердились.

Лизаэр весь напрягся. Он прикрепил поводья кобылы к кольцу на своем седле и крикнул Асандиру:

— Аритон предчувствовал, что здесь нас может подстерегать беда. Почему?

Не успел маг ответить, как из тумана донеслись крики. Между зубцами скал обозначились силуэты лучников.

— Стойте! — закричал какой-то бородатый человек с вершины скалы. — Всем спешиться и бросить оружие!

Лизаэр даже привстал в стременах. Приказ ничуть не испугал наследного принца. Глаза Лизаэра сверкали гневом.

— Что вы сделали с моим братом?

— Как видишь, продырявили ему плащ.

Привыкший к высокомерию наемников, которых набирали для охраны караванов, бородатый варвар презрительно усмехнулся.

— А если ты будешь сопротивляться, можем продырявить и твой.

Он что-то приказал своим подручным, расположившимся выше. Те зашевелились, и вскоре над утесом повис, раскачиваясь на веревке, какой-то странный предмет. Едва ветер на минуту утих и воздух очистился от снежной пелены, Лизаэр узнал Аритона. Его брат, связанный по рукам и ногам, висел вниз головой над пропастью. Эти негодяи загнали ему в рот кляп!

Лизаэр позабыл, что в здешнем мире он не обладает никакой властью. Смертельно побледнев, но сохраняя безупречное достоинство, он задрал голову и крикнул разбойникам:

— Дайте мне меч. Во имя того, чьей жизни вы угрожаете, я вступлю в поединок и покажу превосходство чести над вашим трусливым вымогательством.

— Уж больно красиво ты говоришь!

Предводитель варваров поднял меч — вне всякого сомнения, то был принадлежащий Аритону Алитиель — и поднес острый конец лезвия к веревке. Одна из нитей с треском оборвалась.

— Ты думаешь, что мы во всем верны законам предков? Как бы не так! Когда-то законы чести были для них важней всего. Но пока в городах правят наместники, этому перевалу не видать честных поединков. Так кто из вас будет первым? Ты? — Предводитель ткнул мечом в сторону пленника, висевшего над пропастью. — Или он, проливший кровь и вынудивший нас на ответные действия?

— Жаль, что Аритон не прикончил никого из вас! — с негодованием ответил Лизаэр. — Шайка бандитов — вот вы кто! Будь со мной мои солдаты, я бы не успокоился, пока бы они не перебили вас всех до единого!

Лизаэр почувствовал, как Асандир схватил его за руку, возвращая к печальной действительности. Мир, в котором Лизаэр мог отдавать приказы, безвозвратно исчез, и сейчас у него не было ничего, кроме клинка, вряд ли пригодного даже для самозащиты.

— Спешивайся, как они велят, и побыстрее, — тихо сказал Асандир.

Сам он тоже слез с коня, спокойно наблюдая за сжимающимся кольцом вооруженных варваров.

Гордость Лизаэра была предельно уязвлена. Он кипел желанием отомстить за жестокость, проявленную по отношению к брату, и потому с раздражением наблюдал, как Асандир передал поводья своего коня Дакару и приблизился к нацеленному на них частоколу копий.

— Кто возглавляет этот отряд? — требовательно спросил Асандир.

— Здесь вопросы задаю я.

Дерзко ответивший магу рыжебородый человек успел спуститься со скалы и теперь проходил сквозь круг своих подручных.

— Что ж, задавай, — невозмутимо предложил Асандир. — Но будь осмотрителен. Мы можем оказаться совсем не теми, за кого ты нас принял.

— А я думаю, что ты уж слишком важничаешь, — ответил варвар.

Порыв ветра распахнул меховые полы его куртки, вздыбил мех на шапке и прошелестел в изготовленных из лисьих хвостов украшениях на поясе, которые говорили о его клановой принадлежности.

— В советах стариков не больше пользы, чем в тумане; то и другое лишь застилает глаза.

Предводитель указал кулаком в сторону пленника, по-прежнему висящего над пропастью.

— Чтобы спасти его жизнь, да и твою тоже, пусть твой внучок или кто-нибудь из родственников поспешит сюда с выкупом.

— Тебе требуется вовсе не золото.

Асандир смерил взглядом дерзкого предводителя, пройдясь глазами от забрызганных кровью сапог до шапки, сшитой из волчьей шкуры.

— Для твоей же пользы тебе бы стоило прислушаться к мудрым словам твоих старейшин! Жажда мести толкнула тебя на непростительную глупость.

Предводитель шумно выдохнул воздух, не находя достойных слов для ответа. Маг буквально заморозил его своим взглядом и, не дав опомниться, приказал:

— Лизаэр, подойди сюда и сними капюшон. Предводителя вдруг охватила слепая ярость.

— Если только кто-то из вас заговорит или шевельнется, вас изрубят на куски!

— Полегче, любезный, — насмешливо ответил Лизаэр, выходя вперед.

На нем был обычный дорожный плащ, а когда он снял рукавицы и поднял руки, все убедились, что на пальцах его нет дорогих перстней. Однако держался Лизаэр с таким достоинством и сознанием своего положения, что люди клана почувствовали это и притихли, глядя на него.

Он откинул капюшон, блеснули золотистые волосы. Синие глаза все еще были ледяными от гнева, а черты лица безошибочно говорили о принадлежности его к королевской династии, наследников которой в Камрисе не видели несколько сотен лет, но узнать могли в любом клане, обитающем на берегах Валендаля.

— Илессид! — воскликнула стоявшая впереди женщина со шрамами на лице. — Клянусь Этом, в его жилах течет королевская кровь. А рядом с ним... да это же Асандир, Творец королей!

Вздрогнув, словно от удара, Лизаэр увидел, что Асандир едва заметно кивнул.

— Хорошо, хоть кто-то среди вас еще помнит традиции. Да, я представляю вам принца Лизаэра, тейр-Илессида, потомка верховных королей Тайсана и, согласно непрерываемой династической цепи, — вашего правителя.

Снег вдруг стал слишком белым, а воздух — слишком прозрачным и холодным. Лизаэр стоял неподвижно, как каменная статуя.

Лицо предводителя утратило румянец и приобрело восковую бледность. Тут же опомнившись, он поспешно отступил назад, чувствуя дрожь в коленях от сознания того, насколько чудовищную оплошность совершил.

— Эт милосердный, откуда же мне было знать?

Он воткнул меч Аритона в снег подле ног Лизаэра и упал на колени.

— Мой господин, — задыхаясь, произнес он. — Вручаю себя и своих людей вашему милосердию.

— Наконец-то ты вспомнил обычаи предков, Грихен, сын Тейна.

Эти слова, произнесенные холодным, насмешливым тоном, разнеслись над смешавшимся кругом варваров, успевших опустить копья и луки. Один за другим, все люди из клана Грихена попадали ниц. Вскоре Асандир, Дакар и удивленный Лизаэр оказались в окружении простертых на снегу тел.

Какое-то время среди окрестных скал слышались только завывание ветра и шелест снега. У законного наследника верховных королей Тайсана от неожиданного поворота событий тоже подкашивались ноги, и только неистребимая королевская гордость помогала ему устоять и не потерять самообладание.

Потом, ободренный улыбкой Асандира, Лизаэр поднял руку и властным голосом потребовал:

— Опустите моего брата на землю и развяжите его.

Двое дозорных вскочили на ноги, подгоняемые сознанием того, что пленник, с которым они столь бесцеремонно обошлись, тоже принадлежит к королевскому роду. Их испуг не пробудил в Лизаэре снисходительности. Подняв меч Аритона, он подошел к Грихену и приставил лезвие к самой шее предводителя.

— А тебе я вот что скажу, — с холодным презрением произнес он. — Кто бы ни правил сейчас в Эрдане, забывать о чести нельзя. Будешь стоять на коленях до тех пор, пока сюда не приведут моего брата, целого и невредимого. Поскольку гнев может повлиять на справедливость моего решения, твою дальнейшую судьбу я передаю в руки Асандира.

— В этом нет необходимости, — возразил маг. — Содружество Семи не судит людей, зато Манолла, наместница Тайсана, вполне справится с этой задачей. Вот уже двадцать лет, как она вершит королевское правосудие в здешних краях.

Закоченевший от стояния на подтаявшем льду, униженный, ибо меч возле шеи лишал его последней капли достоинства, Грихен безропотно подчинился. Если наследник Илессидов выразит свое недовольство действиями его дозорных, это будет смертельным оскорблением и для самой Маноллы. Ее приговор в отношении Грихена, несомненно, окажется суровым и беспощадным, учитывая то обстоятельство, что Ташэн, старейшина клана и граф земли Тэрлин, на юго-западе Тайсана, с самого начала был против этого налета. «Старая лиса Ташэн наверняка знал о появлении этих людей», — с отчаянием подумал Грихен.

Охваченный ужасом, страдающий от болезненных судорог в мышцах ног, Грихен мысленно проклинал свою судьбу. Зная суровый нрав Маноллы, он предчувствовал, что из-за этого злополучного налета вполне может лишиться прав наследования.


Торжественная встреча

Как ни настаивал Асандир, чтобы Грихен не посылал гонцов с вестью о прибытии принца Лизаэра, у въезда в долину четверых путников, сопровождаемых дозорными клана, встретила во главе почетного караула сама Манолла.

К этому времени буря утихла, облачность рассеялась, но клочья насланного Деш-Тиром тумана по-прежнему заслоняли сумрачной пеленой долину. По звуку рожка и приглушенному блеску золота на церемониальных украшениях Грихен с болью в душе понял, что предводитель Ташэн успел поднять на ноги весь лагерь. Только появление мага из Содружества Семи могло заставить Маноллу сменить обычную одежду, какую носили все, на нечто подобное церемониальному наряду.

Один из соратников Грихена сочувственно заметил:

— Ну кто бы мог подумать, что старый граф по-прежнему бегает с прыткостью ящерицы?

Главный виновник непростительной оплошности, допущенной в Орланском перевале, был не единственным, кого это зрелище захватило врасплох. Стоящий рядом с Асандиром новоиспеченный наследник Тайсанского престола чувствовал себя немногим лучше, глядя на блеск амуниции почетного караула.

— Видишь женщину в синем плаще и с обручем на голове? Это Манолла, — тихо пояснил Асандир. — Она наместница края, последняя наследница этого древнего титула. Манолла и ее предшественники со времен переворота берегли наследие Тайсана, дожидаясь возвращения законного правителя. Я заговорю с ней первым. Потом приветствуй ее с почтением. Помни, она сохраняет эти земли для твоей династии.

Утомленные путники остановились перед почетным караулом клана. Вместо меховых шкур на этих людях были мантии из синего бархата — цвет династии, — а ножны мечей отливали золотом. Поводья их гнедых коней также были позолочены. Впереди ехала женщина, худощавая, точно девочка-подросток. Ее черного цвета одеяние было оторочено мехом, поверх него красовался плащ с вышитым гербом Тайсана — золотой звездой. Седеющие волосы женщины были гладко зачесаны и перехвачены серебряной лентой. В руках она держала сухую ветку шиповника. Увидев, что Асандир спешился, она остановила свою лошадь и радостно приветствовала мага. Асандир осторожно подхватил Маноллу и опустил ее на землю.

Слуга отвел в сторону их лошадей. Манолла подняла на мага глаза цвета корицы и сказала:

— Добро пожаловать в Камрис, Асандир из Содружества Семи.

Ее голос был звонким, как журчание ручья, и в отличие от морщинистого лица совсем молодым.

— Вы оказали нам высокую честь, но слава Эту, ваши посещения не настолько часты, чтобы я привыкла надевать юбки!

Асандир принял у нее из рук усеянную шипами ветку — символ нескольких сотен лет, проведенных кланом в горестном изгнании. Улыбка тронула глаза мага. Не говоря ни слова, он явил свое искусство. Под его пальцами ветка зазеленела. На ней появились нежные листочки, потом возник бутон, раскрывшийся в безупречно красивый пунцовый цветок.

Пока собравшиеся в завороженном молчании взирали на это чудо, маг оборвал шипы и воткнул цветок в седеющие волосы наместницы.

— Госпожа Манолла, — торжественно проговорил он. — Осмелюсь заметить, что церемониальные одежды всем вам понадобятся для более серьезного события, нежели мой визит.

Асандир осторожно развернул Маноллу лицом к всаднику на гнедом коне, сидевшему с видом человека, рожденного повелевать.

— Перед тобой — принц Лизаэр из династии Илессидов, потомок Халдвина Первого и, согласно родословной, — ваш правитель.

Лизаэр поглядел на наместницу, которую его появление лишало власти. Он сразу понял, что эта женщина сама привыкла повелевать; властность ощущалась в каждом ее движении. Не успевший освоиться со своим новым положением, он вполне мог ожидать, что его появление вызовет недовольство и даже откровенную враждебность. Но взгляд Маноллы лишь на мгновение выдал ее изумление, а потом глаза предводительницы наполнились слезами. Она радостно вскрикнула, сделала реверанс, не обращая внимания на слякоть под ногами, и протянула принцу руку для поцелуя.

— Приветствую вас, ваше королевское высочество, — сбивчиво произнесла Манолла, вдруг показавшаяся в своих тяжелых церемониальных одеждах совсем хрупкой.

Вдохнув аромат ее духов, Лизаэр почувствовал себя неловко, вспомнив, что давным-давно не мылся и крепко пропах потом и дымом костров. Он поднес к губам огрубевшую, как у бывалого воина, ладонь наместницы и учтиво поздоровался.

— Ваше появление — лучшее доказательство, что наши надежды не были напрасными.

Ослепительно улыбаясь, Манолла повернулась к своему почетному караулу.

— Все слышали? Перед вами — Илессид, прямой потомок самого Халдвина! Лизаэр тейр-Илессид вернулся, дабы востребовать трон Тайсана!

Ее слова потонули в громогласных криках. О церемониях было начисто забыто. Воины почетного караула спрыгнули с коней и, возбужденно размахивая руками, окружили наместницу и своего законного правителя. Десятки рук потянулись к принцу, осторожно вытащили его из седла и опустили на землю.

— Ваше высочество, вы должны простить вашим подданным такое поведение, — крикнула ему Манолла. — Пять веков ожидания — долгий срок, а времена всегда были безжалостны к нам.

Лизаэр не находил ответа и изо всех сил пытался сохранить самообладание. Он привык к нормам придворной жизни и даже с друзьями держался отстраненно. Откровенное панибратство людей Маноллы больно задевало его. Неожиданно для себя он оказался властителем большого королевства, о котором не знал практически ничего.

Скомканная церемония встречи не оставляла места для вопросов о возращении принца из Дасен Элюра или об унизительном происшествии на Орланском перевале. Асандир деликатно сообщил Манолле, что из-за бурана он и его спутники две ночи подряд почти не смыкали глаз. Поняв намек, наместница тут же утихомирила своих людей. Почетный караул поспешно вскочил на коней, готовый препроводить наследного принца и остальных гостей туда, где их ожидал отдых в самых лучших условиях, какие только существовали на западном форпосте клана.


Распорядившись о том, чтобы нужды высоких гостей были удовлетворены, а их уставшие кони — отведены в конюшню и накормлены, Манолла удалилась в свою хижину, тихо закрыв за собой грубую дощатую дверь. Там она сняла обруч и сбросила плащ, оставшись в черном церемониальном платье. Седеющие, украшенные перьями волосы создавали у нее над головой подобие нимба. Манолла глядела на мага, сидевшего на корточках на некрашеных досках пола возле разожженного очага. Хижина эта служила ей чем-то вроде кабинета, однако внутри не было ни письменных принадлежностей, ни свитков пергамента, ни даже подобия письменного стола. Пустая винная бочка, стоявшая в углу, служила вместилищем для свернутых карт. Стол в этом жилище все же имелся, но такой же грубый и шершавый, как и дверь. Стена за ним была затянута волчьей шкурой, державшейся на ремешках из сыромятной кожи. Шкура служила единственной надежной преградой на пути холодных ветров, задувающих сквозь неплотно пригнанные доски стены.

— Ты хотела поговорить со мной, — негромко напомнил Асандир.

Рука удивленной Маноллы инстинктивно потянулась к бедру, где у нее обычно висел меч. Наместница тут же опомнилась.

— Я хочу услышать то, о чем невозможно говорить при всех.

Асандир невольно улыбнулся — смелая и порывистая Манолла ничуть не изменилась.

В хижине пахло кедровым деревом и промасленной кожей. Асандир расстегнул влажные манжеты и приблизил к огню руки, пытаясь согреть их. Когда он снова поднял глаза на Маноллу, улыбки на его лице уже не было.

— Если твои люди желают отпраздновать возвращение наследного принца, празднество не должно растягиваться надолго. В Миртельвейнском болоте появилась новая ядовитая порода метласских змей. Хуже всего, что эти змеи не местные, а пришлые. Если только они начнут плодиться в угрожающих количествах, нам придется уезжать отсюда очень быстро.

Манолла, еще не остывшая после разговора с Грихеном, сердито сказала:

— Да знаю, Дакар мне рассказал: вы спешите к Альтейнской башне. — Приблизившись к очагу, наместница схватила кожаную подушечку и уселась на нее, раздраженно тряхнув надоевшими юбками. — Так вот, я думаю, что беда в далеком Миртельвейне никак не объясняет ваших уклончивых ответов.

— Я же вижу, о чем ты хочешь спросить: сможешь ли ты вместе с этим плащом снять с себя и должность наместницы? — Суровое лицо Асандира снова потеплело. — Содружество Семи пока еще не провозгласило Лизаэра законным наследником Тайсанского престола. Но дело вовсе не в том, что принц недостоин быть вашим королем.

— Что ж, хвала Эту.

Манолла встала и прошлась взад-вперед. Хотя у нее на ногах были тяжелые сапоги для верховой езды, она, как и все люди клана, привыкла двигаться бесшумно.

— Поймите и моих людей. Скажи я им, что праздника не будет, дело может кончиться бунтом.

Тронутый ее искренностью, Асандир ответил прямо:

— Если Лизаэр и его брат сумеют победить Деш-Тира, коронация произойдет очень быстро.

— Так значит, древние летописи говорят правду? — Манолла, казалось, была неприятно поражена собственной догадкой. — Значит, один из вашего Содружества, тот, кто запечатал Южные Врата, когда Деш-Тир только прорвался на нашу землю, действительно принял первый удар на себя и остался калекой?

— Да.

Чувствуя, что женщина дрожит от волнения, Асандир встал, взял ее за локоть и мягко, но повелительно усадил на свой стул. Сила и воля Маноллы представляли разительный контраст с хрупкостью ее рук. Асандиру показалось, что он дотронулся до птичьего крыла.

— Я не стану напрасно успокаивать тебя. Деш-Тир — противник неведомый и опасный. Пророчество Дакара предвещает победу над ним, это так. Но никто не возьмется утверждать, что братья, которым предстоит взвалить на свои плечи все тяготы сражения с Деш-Тиром, выйдут из этой битвы целыми и невредимыми. Восхождение Лизаэра на престол необходимо отложить до тех пор, пока над Этерой вновь не засияет солнце.

Снаружи доносились звонкие голоса и смех, заглушавшие привычный скрип точильного круга и скрежет металла. Манолла совладала с собой и прежним ровным голосом спросила:

— А что станется с нашими людьми, если Илессид будет покалечен или погибнет?

Асандиру не хотелось встречаться с ней глазами, и он отвернулся к огню.

— В первом случае Лизаэр сможет оставить наследников, а во втором... мы точно знаем, что в Дасен Элюре остались другие потомки Илессидов. — Желая показать, насколько он разделяет ее тревоги, маг добавил: — Королевству Ратана повезло меньше, чем вам. Тейр-Фаленит, которого ты видела, последний в своей династии. А потому, госпожа Манолла, смею тебя заверить, что Содружество Семи будет оберегать жизнь обоих принцев. Разумеется, настолько, насколько нам это по силам.


Возвращение

Путь из Эрданы на юг, туда, где среди холмов стоял бывший летний дворец старого графа, при неспешной езде занимал три дня. Хотя ответные послания, которые Элайра везла Главной колдунье, не содержали ничего срочного, она покрыла все расстояние за меньшее время. Торговые караваны по осенней распутице уже не ходили; к этому времени гильдии обычно успевали запастись всем необходимым на зиму. А тут еще неожиданно ударил мороз, вскоре опять сменившийся дождем. Элайре вовсе не требовались попутчики; наоборот, ей хотелось одиночества, чтобы окончательно привести в порядок свои мысли. Она предпочла истратить выданные ей подорожные деньги не на то, чтобы переночевать на постоялом дворе, а на наемных лошадей, чтобы ее собственная бежала налегке. Если она вернется поздно ночью, рассуждала Элайра, у нее будет возможность вымыться в горячей воде и отдохнуть перед тем, как давать отчет о случившемся в таверне.

Однако погода словно вступила в сговор с природными стихиями и нарочно старалась помешать юной колдунье. Элайра ехала в темноте, под непрекращающимся дождем, не в силах различить ничего в двух шагах от собственного носа. К тому же после вторжения Деш-Тира дороги к западу от Кельсина пришли в полное запустение. Едва заметный след от колес, тянущийся меж голых холмов, — вот и вся дорога. Но это днем. В долинах росли кустарники и рощи из низкорослых дубов, задыхавшихся в зловонном месиве гниющих листьев. Поскольку последний отрезок пути Элайра ехала на своей любимой кобыле, она не могла позволить себе гнать лошадь сквозь кустарники, соседствующие с овражками и барсучьими норами, где так легко оступиться и сломать ногу.

Уже рассвело, когда Элайра, промокшая до нитки, окоченевшая и злая из-за ночной бури и своего опоздания, остановилась перед обветшалой боковой дверью, ведущей в сад и такой же ветхий дворец старого графа.

Оказывается, ее ждали. Какая-то послушница из новеньких, тоже промокшая на дожде, с плохо скрываемым раздражением объявила, что прибывшей посланнице велено немедленно явиться в главный зал.

Удрученно вздохнув, Элайра слезла с лошади. Если весть о ее проделках достигла Круга Старших, как называли советниц Главной колдуньи, ничего удивительного, что эту девчонку выслали поджидать ее. Дождь хлестал по щербатым плитам, стекал ручейками с арок. Элайра забросила поводья на потную шею лошади и начала развязывать тесемки упряжи.

— Это дело конюха, — заметила послушница. Сердитая девчонка стучала зубами не меньше Элайры.

Разница была лишь в том, что она явилась сюда после ночи, проведенной в теплой постели, и завтрака.

— Главная колдунья в гневе, и если ты будешь медлить, только навредишь себе.

Элайру прошиб холодный пот.

— Морриэль хочет меня видеть? — Девушка безуспешно пыталась скрыть свое отчаяние. — Но я думала...

— Что сегодня, она, как обычно, будет делать обход помещений, где живут мальчишки-сироты, — со злорадством перебила ее новенькая. — Так было намечено. Но твои выходки в Эрдане заставили Главную отложить все прочие дела.

Элайра вспыхнула. Значит, по ордену уже поползли сплетни о ней. Если бы она попала в Кориатанский орден из какой-нибудь добропорядочной семьи, то, скорее всего, просто оцепенела бы от стыда, лишившись способности думать и действовать. Но Элайра была дочерью уличной воровки и с раннего детства научилась не теряться в самых неожиданных ситуациях.

— В таком случае я не буду дожидаться конюха. Думаю, и мальчишки обрадуются этой перемене. Единственное, о чем я тебя попрошу, — пусть мою лошадь почистят и отведут на конюшню.

Элайра знала: у конюхов и прочей обслуги сейчас время трапезы и надменной девчонке придется самой возиться с ее лошадью. Эта мысль принесла ей некоторое удовлетворение. Окоченевшими пальцами Элайра отвязала от седла сумку с ответными посланиями. Если Главная колдунья рассержена, не стоит подливать масла в огонь. Прежде чем оторопевшая послушница успела вымолвить хоть слово, Элайра отдала ей поводья, закинула на плечо сумку и зашагала, выбирая дорогу среди мха и колючек.

Крытый переход, ведущий к покоям Главной колдуньи, выступал из пожухлых зарослей нагромождениями замшелых валунов. Балки крыши давно прогнили; под ногами, словно кусочки олова, валялось то, что некогда было мраморной мозаикой. У двери Элайра поддела ногой мешавший ей куст сорной травы. Двустворчатая дверь, сделанная из кедра и покрытая искусной резьбой, тоже сгнила. Бронзовые петли, отлитые в форме листьев розы, были кое-как прибиты к грубым доскам новой двери. Между собой доски скреплялись полосками воловьей кожи, также прибитыми ржавыми гвоздями. Элайра теряла драгоценные минуты, пытаясь открыть заклинившую дверь. Она могла бы войти и с парадного входа. Но уж лучше обдирать ногти и пальцы, чем ловить на себе любопытно-насмешливые взгляды кориатанок, которым доставило бы явное удовольствие разглядывать ее в мокрой и перепачканной глиной одежде.

Самолюбие стоило Элайре содранной кожи на костяшках пальцев, и настроение ее стало еще более воинственным. Элайра быстро шла по коридору мимо заплесневелых дверей спальных помещений. Если Главная колдунья требует ее немедленно, не дав вымыться и переодеться, пусть выдерживает это зрелище со всеми сопутствующими ароматами.

Элайре случалось забредать сюда в лучшие и более спокойные моменты ее жизни. Тогда полусгнившая резьба и растрескавшиеся барельефы, украшавшие стены и потолок, навевали мысли о служанках и горничных, когда-то живших здесь, на женской половине дома старого графа. Но сейчас, в серой утренней мгле, под нескончаемый стук дождя, пыльные и заплесневелые спальни казались отвратительными склепами. Девушка вошла во внутренний коридор и двинулась дальше, обходя лужицы — свидетельства давно прохудившейся и постоянно текущей крыши. Так она добралась до покоев Главной колдуньи, где ее уже дожидался рослый дурачок, служивший у Морриэль привратником и телохранителем. Он немедленно впустил Элайру внутрь.

Обычно добродушный и улыбчивый, сейчас дурачок был на удивление серьезен, и юная грешница расценила это как дурное предзнаменование.

Элайра осталась одна под выщербленными и полуразрушенными сводами огромного зала. Она обвела глазами пространство: стулья на возвышении перед очагом были пусты, а в очаге не горел огонь. Значит, совет Круга Старших не просто перенесли на другое время — его вовсе отменили. Отрадно, что хоть не придется смотреть на эти надменные, надутые физиономии. Вместо старших колдуний на Элайру глядели двое пугливых пажей. Мальчикам было никак не больше двенадцати. Оба светловолосые, они держали в руках по штандарту с эмблемой власти Морриэль.

Главная колдунья, древняя и высохшая, сидела на своем троне, облаченная в пурпурные одежды ордена. Кожа ее была совсем прозрачной, как старинный фарфор. Однако держалась Морриэль не по-старушечьи прямо и управляла делами ордена рукой твердой, точно гранит. Проницательные черные глаза на морщинистом лице блестели почти как бриллианты на ее запястьях и в седых волосах.

В трудные моменты Элайра почему-то всегда становилась неуклюжей. Вот и сейчас она наступила на полу своего дорожного плаща.

Услышав посторонний звук, Морриэль вскинула голову. Ее острые скулы и нос с горбинкой придавали Главной колдунье сходство с хищной птицей. Она взмахнула рукой, и что-то, принятое Элайрой за кучу тряпья у ног колдуньи, вдруг выпрямилось и с кошачьей грациозностью обернулось к Главной. У Элайры перехватило дыхание; то была Лиренда, Первая колдунья и официальная преемница Морриэль. Она что-то прошептала Главной на ухо. Одетая во все черное, с муслиновой накидкой на плечах, Лиренда олицетворяла собой карающую десницу Кориатанского ордена.

За проступки, совершенные в Эрдане, Элайру ожидал не просто допрос, а закрытый суд, которому подвергались колдуньи, нарушившие обет послушания.

Хмурая, испуганная и дрожащая не только из-за мокрой одежды, Элайра мысленно перебирала допущенные ею ошибки. Да, она говорила с магом, но не выдала ему никаких секретов своего ордена. Да, она играла в карты с пьяным пророком, нарушив тем самым неписаные правила поведения. Но в остальном она держала себя вполне пристойно. Если бы власти Эрданы уличили ее в колдовстве, то, скорее всего, сожгли бы. Немногие из сестер ордена согласились бы так рисковать жизнью, как она. А что касается ее беседы с тейр-Фаленитом на сеновале — это вообще был совершенно невинный разговор.

Почему же тогда ее подвергают суду, словно она совершила какое-то чудовищное преступление?

Грязная и жалкая на фоне своих безукоризненно одетых наставниц, Элайра опустила на пол сумку с посланиями, потом откинула набрякший от воды капюшон плаща. Когда она делала обязательный реверанс, ее колени дрожали и кожаные брюки для верховой езды делали это еще заметнее. Кое-как Элайра поборола дрожь в голосе и произнесла положенную фразу:

— Готовая к служению, я предстаю перед вышестоящими.

Главная колдунья чуть наклонила голову, и бриллианты ее сверкнули так, что Элайре захотелось зажмуриться.

Правила ордена не позволяли Главной разговаривать с посторонними, в число которых сразу же попадали и нарушившие обет, так что посредницей выступала Лиренда. Ее слова, произносимые ровным, бесстрастным голосом, были столь же грозными и зловещими, как и скрещенные мечи, висевшие на стене за спиной Первой колдуньи.

— Младшая послушница Элайра, тебя отправляли на север с посланиями, адресованными некой особе, живущей вне пределов Эрданы. В полученных тобой указаниях не говорилось о том, что тебе разрешается посещение таверн или иных злачных мест, а также игра в карты с пьяными пророками, напрямую связанными с магами Содружества Семи.

Из-за бешено колотящегося сердца у Элайры начала кружиться голова. Мысли перепутались, и она прибегла к единственному оправданию, пришедшему ей на ум:

— Мне велели быть наблюдательной и попутно собирать сведения.

Дакар за пять минут рассказал ей больше, чем наблюдающим за ветвью удалось бы разузнать за целый месяц неусыпных бдений. Но такая правда еще больше разгневала бы Главную колдунью. Элайра уставилась в пол и продолжала:

— Я допустила ошибку, посчитав, что сведения важнее способов, которыми я их добывала.

Морриэль ткнула пальцем в сторону Лиренды; пожелтевший ноготь на пальце мертвенно-белой руки напоминал птичий коготь.

— А нравственная сторона не важна?

Первая колдунья превратила скупое замечание Главной в целый поток слов.

— Если б Дакар был трезвым, он вряд ли выболтал бы истинные цели магов. Ну а пьяный, он вообще потерял способность отделять правду от вымысла. За всю историю нашего ордена еще ни одна сестра не опускалась ради сбора сведений до шатания по тавернам. Стыдись! Ты первая из послушниц, решившаяся на подобный шаг.

Главная колдунья слегка постучала пальцами по черной матовой поверхности подлокотника своего кресла. Лиренда шагнула к боковому столику и взяла оттуда металлическую шкатулку. Шкатулка была надежно заперта несколькими перекрестными заклинаниями. Невидимые для глаз, они наполняли неподдельным ужасом даже самых хладнокровных. Лиренда опустила шкатулку на обтянутые шелком колени Главной колдуньи. Мальчишки-пажи испуганно округлили глаза и попятились в разные стороны.

Предводительница Кориатанского ордена сняла одно за другим все заклинания, они исчезали со звуком, напоминающим звон лопнувшей струны. Элайра не сводила взгляда с юных пажей, заинтересованная их реакцией. Мальчиков в ордене не учили магии, но эти двое с ранних лет находились среди самых сокровенных ее тайн. Шкатулка или связанная с ней магия явно не на шутку испугала пажей: обоих мальчишек просто трясло.

Лиренда приняла от Главной колдуньи распечатанную шкатулку и подняла крышку. Внутри, словно ледяной кристалл, мерцал холодным голубым светом Скирион — Камень Правды. Пусть этот камень не обладал свойствами пропавшего в хаосе вторжения Путеводного Камня — аметиста, способного вбирать в себя силу всех кориатанок и посылать ее в нужном направлении, однако он препятствовал любой лжи.

Элайра хорошо понимала, что ее ожидает. Главное ее прегрешение — запретный разговор с Асандиром — было скрыто лишь тоненькой завесой последующих событий. Достаточно малейшей зацепки, одного вопроса о том, чем она занималась до прихода в таверну — и вся ее история с «Четырьмя воронами» рассыплется в прах.

— Начинай, — велела Морриэль, устремив взгляд на Лиренду, на которую было возложено проведение дознания.

— Смотри прямо в кристалл, Элайра, — приказала Первая колдунья. — А теперь откажись от своей воли.

От обвиняемой требовалось безоговорочное подчинение; любое своеволие мгновенно расценивалось как доказательство вины. Элайру охватило беспокойство. Она прекрасно понимала: если ее сочтут виновной, то навсегда лишат присущей ей способности постигать мир с помощью интуиции. Девушка направила сознание в сумеречные глубины кристалла. Она сжала зубы, чтобы изо рта не вырвалось ни единого возражения, и сняла внутренние преграды.

Тут же Элайра ощутила, как магическая сила кристалла обожгла ей разум, впившись в мозг, точно захлопывающиеся челюсти капкана. Все поплыло у нее перед глазами. Голова закружилась, потом окружающее отдалилось, вытесняемое той же силой, что подчинила себе ее волю. Элайру куда-то понесло, она не слышала вопросов Лиренды и не давала на них ответов. Вместо этого в ее памяти стали оживать сцены прошлого, казавшиеся ей надоевшей пьесой, которую она вынуждена разыгрывать снова и снова. Сцены не просто появлялись; Элайра видела их с пугающими подробностями.

Перед ней без конца вставали лицо Аритона Фаленского и капюшон его плаща, который он сжимал побелевшими от напряжения пальцами. Элайру уже тошнило от этих повторений. Потом она увидела душный и дымный зал таверны «Четыре ворона», где она дожидалась, пока Дакар назовет имя. Время то замирало, то поворачивало вспять, ибо вершившие правосудие колдуньи желали понять смысл того или иного момента. Они разбивали его на мельчайшие детали, выволакивая из глубин самые мимолетные мысли Элайры, чтобы и их подвергнуть тщательному разбору. Где-то в потаенном уголке сознания девушка кричала от страха и отчаяния, но Лиренда неутомимо продолжала дознание.

События прошлого вновь стали ее настоящим. Вот Элайра произносила заклинания, чтобы удержать разъяренную толпу наемников; вот она опять стояла среди распотрошенных полок в кладовой таверны. Поскольку наблюдательница за второй ветвью обнаружила Элайру, лишь когда та находилась на сеновале, визит в дом Энитен Туэр и разговор с Асандиром, к счастью, не попали в поле зрения ее мучительниц. Зато все подробности встречи самовольной послушницы с Аритоном были внимательнейшим образом просмотрены и изучены вплоть до того момента, когда маг взял ее за руку и стал вынимать застрявшие у нее в волосах соломинки. Но теперь любое прикосновение его шершавых пальцев отзывалось в ней нестерпимой болью.

Каждое произнесенное им слово и каждый ответ Элайры разбивались едва ли не на слоги и затем сопоставлялись с мыслями, сопровождавшими ее на обратном пути.

Когда ее мучительницы наконец высвободили волю девушки из оков Камня Правды, Элайра испытывала не просто усталость. Все ее тело ныло от чрезмерного напряжения. Эмоционально раздавленная, способная лишь тихо ронять слезы, она чувствовала, как к ней постепенно возвращается ее привычное сознание. Первым из чувств вернулся слух. Элайра услышала обрывок фразы, с пафосом произнесенной Лирендой:

— ... Здесь у меня все равно остаются сомнения. По-видимому, она что-то утаивает. Я настоятельно рекомендую провести более тщательное и глубокое дознание.

Гнусавым голосом Главная колдунья что-то возразила, но Элайра не вслушивалась, а отчаянно стремилась совладать с тошнотворным головокружением. Она ощутила под собой жесткий стул, потом почувствовала озябшие ноги в плотно зашнурованных и насквозь промокших сапогах. Элайра попыталась вздохнуть и с удивлением обнаружила свинцовую тяжесть в груди. Но главное — она не предала Асандира. Ее мучительницы так увлеклись подробностями встречи с Аритоном, что сцены на сеновале заслонили от них все остальное. Однако радоваться было рано. Элайра вздрогнула при мысли о повторном дознании. Удача вряд ли улыбнется ей дважды.

От безысходности Элайра взбунтовалась.

— Ну что еще вы хотите подтвердить вторичным дознанием? — закричала она.

Окружающий мир то расплывался и пропадал во тьме, то снова обретал привычную четкость очертаний.

— Я безумно устала и окоченела, я едва могу сидеть! Если я виновна, определите мне наказание, и я приму его. Повторяю: все мои действия в Эрдане направлялись исключительно желанием добыть побольше сведений. Я вполне сознаю ошибочность этих действий.

— Вели ей замолчать!

Неподвижные глаза Морриэль были устремлены в пространство над головой Элайры.

— У послушницы не может быть оснований для того, чтобы вести себя столь неучтиво. Несомненно, у нее были поползновения к более тесному общению с тейр-Фаленитом, однако сейчас она пребывает в таком душевном замешательстве, что даже не сознает своего проступка. Напомни ей, что она, как всякая кориатанка, давала обет избегать общения с любым мужчиной, сколь высок он ни был бы по происхождению и положению.

Элайра склонила голову. Асандир поверил в ее мудрость. Чувствуя стальную крепость его упований, она подавила в себе желание наговорить дерзостей.

Тишина в зале становилась тягостной.

Чувствовалось, что Лиренда слегка разочарована исходом дознания. Помолчав еще какое-то время, Морриэль сказала:

— Я пока воздерживаюсь от вынесения приговора. Объяви об этом обвиняемой.

Первая колдунья сбросила с плеч шаль. Судя по суровому тону, ей очень не хотелось оглашать подобный вердикт.

— Ты получила предупреждение, Элайра. Ты должна порвать все нити, связывающие тебя с наследным принцем Ратана. Очисти свои мысли от воспоминаний о нем и устреми сердце к послушанию. Ты обязана быть внимательной. С этого момента твои поступки будут тщательно оцениваться, вплоть до тех пор, пока Главная колдунья не сочтет уместным вынести приговор.

Морриэль наклонила голову.

Ледяным тоном Лиренда продолжала:

— Отныне ты объявлена находящейся под наблюдением. Можешь ступать.

Элайра сделала реверанс перед возвышением, где восседала Морриэль. Провожаемая пристальным взглядом хищных глаз Главной колдуньи и откровенно завистливыми глазами юных пажей, Элайра спешно покинула зал. У нее подгибались колени. Пусть себе Лиренда цепляется за подозрения. Похоже, Морриэль вполне удовлетворена тем, что основной причиной ее задержки в Эрдане стала карточная игра с Дакаром. Теперь можно не опасаться новых дознаний и новых свиданий с Камнем Правды... если, конечно, она опять не наделает глупостей.

Элайра вовремя сообразила, что не следует сразу идти в комнату, которую она делила с несколькими своими сверстницами. Она не была настроена отвечать на расспросы любопытных девчонок. Элайра прошмыгнула в конюшню, чтобы проведать свою четвероногую подругу.

От лошадей исходило какое-то почти мистическое спокойствие. Здесь пахло соломой и промасленной кожей. На дворе мальчишка-прислужник, насвистывая, колол дрова для кухни. А Элайра по привычке принялась чистить шкуру своей кобылы. Но внешний покой не мог погасить в послушнице внутреннего смятения.

Вновь обретя способность думать, Элайра прокручивала в мозгу возможные последствия отсрочки приговора. На душе у нее становилось все тревожнее; рассуждая хладнокровно, она уже не считала обвинения, связанные с Аритоном, глупыми или надуманными. Теперь она находилась под наблюдением, и тяготы этого состояния буквально душили ее. Полумрак и тишина конюшни не давали желанного покоя. Наоборот: запах сена и исходящее от лошадей тепло остро напоминали ей об Аритоне.

Элайра отчетливо почувствовала западню, в которую она никогда, ни при каких обстоятельствах не должна попасться. Она отшвырнула щетку и скребницу и направилась прочь из конюшни. Кобыла дружелюбно ткнулась носом ей в спину, но хозяйка не обратила на нее внимания. Все мысли Элайры были обращены внутрь самой себя. В ее мозгу ледяным эхом звучала традиционная фраза: «Ты получила предупреждение». Элайра выругалась про себя, припомнив язык улиц и сточных канав, на котором говорила в раннем детстве.

Слова Энитен Туэр вновь пригвоздили ее своей беспощадностью: «Не надо быть прорицательницей, чтобы видеть, что тебя ожидает мрачное будущее».

Промокшая дорожная одежда совсем задубела, но Элайра, не обращая на это внимания, шагнула из тепла конюшни в туманную промозглость дня. Каких-то четыре часа назад — или то было целую вечность назад? — лохань с горячей водой и постель виделись ей пределом земного счастья.


Предзнаменования

На топкий берег выныривает из болота змея с кроваво-красными глазами. Ненадолго замерев, она высовывает раздвоенный язык, затем проскальзывает через трещину в полуразвалившейся древней стене. Вскоре вслед за ней отправляется другая змея, потом еще и еще… и в конце концов от извивающихся тел начинают дрожать заросли чахлых камышей и бурлить зловонная вода...


Далеко на северо-западе, в раскинутом в туманном лесу шатре, сооруженном из шкур, предводитель клана, лицо которого исполосовано шрамами, сбрасывает с себя промокшее от пота меховое покрывало; и прежде чем жена будит его, прерывая вещий сон, он успевает увидеть лицо короля и свою грядущую неминуемую смерть...


Среди густотравных лугов, на вершине открытого всем ветрам утеса четыре башни возвышаются над развалинами города, а дождь, тихий, как слезы, мягко струится на камни, оставшиеся от пятой...

Глава VIII

Кланы Камриса

Лизаэр проснулся в полумраке: его окружали стены, украшенные диковинной резьбой. В очаге пылали поленья. Он почувствовал, что вспотел под теплыми, хотя и тонкими шерстяными одеялами, а вслед за этим обнаружил, что лежит совершенно голый на пуховой перине. Протопав босыми ногами по мягкому ковру, новоиспеченный наследный принц Тайсана подошел к окну, в которое было вставлено настоящее стекло. Его взору предстало нечто вроде поселения: шатры из шкур вперемежку с неказистыми каменными и бревенчатыми хижинами. Снег между всеми строениями был плотно притоптан. Лизаэр вспомнил: Асандир рассказывал ему, что у кланов Камриса здесь располагается постоянный горный форпост. В быстро опускающихся сумерках потомки тайсанских вельмож продолжали заниматься своими повседневными делами, как было все пятьсот прошедших лет. Для освещения здесь пользовались факелами; фонари были редким и дорогим удовольствием. Большинство людей носили одежды из кожи и меха, какие Лизаэр уже видел на дозорных. Лица жителей форпоста были суровыми и сосредоточенными, как у солдат в военном лагере или у тех, кому приходится выдерживать длительную осаду. Все, включая и женщин, не расставались с оружием. Трудно сказать, создавались ли здесь семьи; детей возле шатров и хижин Лизаэр, во всяком случае, не увидел. Никем не замеченный, он продолжал стоять у окна, пользуясь возможностью что-то узнать о своих новых подданных.

Двое охотников с торжествующими криками тащили убитого оленя. Одна из женщин отпустила в их адрес колкое замечание. Охотники не остались в долгу и ответили шуткой, более или менее допустимой в мужской среде и, как показалось Лизаэру, оскорбляющей женское достоинство. Или здесь не существовало особой разницы между полами? Принц подпер кулаками подбородок. Он не чувствовал себя отдохнувшим, потому что во сне его преследовали кошмары. Может быть, виной тому стали дорогие благовония, которыми была натерта его кожа, — его и сейчас слегка мутило от резкого приторного запаха. Богатое убранство помещения не радовало; здесь, высоко в горах, мебель с золотой инкрустацией и роскошные ковры воспринимались как нечто неуместное.

— Мы поместим вас в королевских покоях, — сказала ему Манолла, открыв дверь в комнату, где царила атмосфера святилища, за которым постоянно и с любовью ухаживали.

Слуга, принесший воду для королевского купания, рассказал Лизаэру, что каждое клановое поселение в Тайсане имеет подобные покои и они всегда содержатся в полной готовности на случай возвращения законного правителя.

Никто не осмеливался нарушать отдых Лизаэра. Сам же он, не успевший свыкнуться с ролью ожившей легенды, испытывал сейчас отчаянную потребность поговорить с Асандиром. Но маг удалился вместе с предводителями кланов; принца же с почестями отвели сюда для трапезы и сна. Куда подевался Аритон — можно было только гадать. Что касается Дакара, тот, скорее всего, присосался к какой-нибудь бочке с элем. Лизаэр прикрыл вспотевшими ладонями лицо. Куда он попал? Что это за страна, где добропорядочные купцы готовы перерезать наследнику престола глотку, а так называемые варвары, промышляющие разбоем на горных дорогах, встречают его с распростертыми объятиями?

— Ваше высочество, можно войти? — раздался мальчишеский голос.

Лизаэр обернулся и только сейчас заметил у двери пажа.

— Меня зовут Манол Ганли, ваше высочество. Я — внук Маноллы.

На вид мальчишке было не больше одиннадцати. Ливрея мешком свисала с его худеньких плеч, скрывая перевязанные крест-накрест кожаные штаны. Юный паж поклонился с таким достоинством, что ему мог бы позавидовать любой высокородный вельможа.

— Меня послали помочь вам одеться.

Не желая обрушивать на ребенка свои невеселые мысли, Лизаэр в ответ улыбнулся с тем обаянием, которым некогда завоевывал сердца всех юных пажей в Амроте.

— И какой же наряд ты мне принес, любезный Манол?

Мальчик улыбнулся, показав сломанный передний зуб.

— Меня все привыкли называть Майен, ваше высочество. На древнем языке это значит «мышонок».

Улыбка пажа стала еще лучезарнее, а его плечи горделиво распрямились.

— Что еще я мог принести, кроме штанов, плаща и оружия?

Мальчишка шагнул в сторону комода, на котором было разложено парадное одеяние Лизаэра. Там же, в ножнах сапфирового цвета, украшенных позолотой и синими кистями, лежал меч. Судя по всему, оружие это имело не менее славное прошлое, чем Алитиель.

— Это Дельтирий — меч королей Тайсана, — пояснил Майен, заметив восхищенный взгляд принца. — Когда мятежники осквернили город Авенор, королевские регалии ради их сохранения разделили между кланами. Предводитель каждого клана отвечает за сохранность этих реликвий. Вплоть до сегодняшнего дня графы Камриса бережно хранили ваш меч.

Майен пересек комнату. Его медно-рыжие волосы разметались в разные стороны.

— Но прошу вас, ваше высочество, поторопитесь. Без вашего появления торжество в главном зале не сможет начаться.

Лизаэр надел шелковистые панталоны и батистовую рубашку, накинул плащ, украшенный затейливой вышивкой. В глубине души ему было почти стыдно за удовольствие, какое он испытывал, освободившись от опостылевшей дорожной одежды. Он с детства привык к дорогим нарядам, но тогда они казались ему чем-то само собой разумеющимся. Только теперь он смог оценить их по-настоящему. Вместе с этой мыслью пришла другая. Лизаэр вдруг понял: он и его новые подданные отчаянно нуждались друг в друге. Он должен был кем-то править, а этому разобщенному застарелой враждой краю требовалось сильное и разумное правление. Смирившись со своим новым предназначением, Лизаэр связал позолоченные фестоны шнуровки, застегнул перламутровые пуговицы и попытался выкинуть из головы подозрения, что все эти роскошные одежды добыты не самым честным путем. Когда Майен прикрепил ему на пояс древний меч и в дополнение подал украшенный чеканкой кинжал, Лизаэр, принц Тайсанский, впервые с момента изгнания из Дасен Элюра почувствовал себя на своем месте.

Он постарался не составлять преждевременного суждения об образе жизни и манерах своих новых подданных — вначале надо поближе их узнать. Если рассуждать беспристрастно, различие между варварами из кланов Этеры и манерными амротскими придворными было всего лишь отражением его собственных воззрений на мир, а теперь они в корне изменились. Лизаэр уже не был тем изнеженным и избалованным принцем, которого судьба безжалостно вышвырнула за пределы Дасен Элюра. И если не кривить душой и внять беспощадному голосу совести, от какого Лизаэра можно было ожидать более справедливого правления? От капризного, романтически настроенного наследного принца, каким он был до изгнания? Или от самодостаточного, независимого человека, принявшего королевскую корону не ради собственного тщеславия?

На дворе изрядно похолодало. Ежась в своих красивых, но тонких одеждах, Лизаэр шел вслед за Майеном. На пути им встретился отряд, вооруженный луками и копьями. Суровые, покрытые шрамами лица при виде принца осветились радостными улыбками. Отсалютовав Лизаэру поднятым оружием, воины, в числе которых были две женщины, растворились во тьме.

— Куда они направились? — спросил Лизаэр.

— На перевал, в ночной дозор, ваше высочество, — полуобернувшись, ответил Майен.

— Грабить караваны?

Как Лизаэр ни старался, он не мог оставаться спокойным, говоря о подобном разбое.

— И для этого тоже, — ничуть не смутившись, ответил внук наместницы Тайсана. — Но главное — они охраняют наш лагерь.

Лизаэр и Майен обошли забрызганный кровью пятачок, где жители поселения совсем недавно разделывали оленью тушу. Шедшая навстречу женщина с ведрами на коромысле, улыбнулась принцу. Как и у всех, на поясе у нее висел кинжал. У откинутого полога шатра какой-то человек, насвистывая, точил меч. Майен свернул с утоптанной дорожки, что вела в конец поселения, и двинулся по узкому проходу, круто поднимающемуся вверх. Вскоре Лизаэр увидел высеченную в скале двойную арку ворот. Двери были обиты железом, а навесные башни по обе стороны от дверей превращали эту обитель в неприступную крепость. Если когда-нибудь здесь и происходили сражения, все их следы были тщательно ликвидированы. Возле дверей стояли четверо дозорных в меховых одеждах. Чувствовалось, что копья, поднятием которых они приветствовали принца, никогда не выпускали из рук, так лоснилась кожаная оплетка на древках.

Майен произнес пароль. Послышался скрип, загремела цепь, после чего тяжелые створки дверей повернулись на громадных петлях и распахнулись.

Из ворот вышел Асандир.

— Хорошо, что не заставил себя ждать, — сказал он. Улыбнувшись Майену, маг отпустил юного пажа, и тот бросился вперед, чтобы предупредить герольда. Асандир ввел Лизаэра в освещенный факелами сводчатый коридор. Гулкое эхо многократно повторило его слова:

— Манолла тебя ждет.

— Могли бы меня предупредить, — с упреком бросил ему Лизаэр, стараясь перекричать грохот закрываемых ворот.

— Я мог бы предупредить и людей Грихена, — ответил Асандир. — Но решил этого не делать.

Лизаэр больше не мог сдерживать раздражение.

— Значит, здесь беззаконие считается добродетелью?

Глаза Асандира, разглядывающие принца, были непроницаемы.

— Эта земля страдала и продолжает страдать от злоупотреблений властью, алчности и ужасающего непонимания между людьми. Кланы грабят торговые караваны, обеспечивая себе выживание в нечеловеческих условиях. Правители городов щедро платят наемникам, видя в них защиту от варваров. Твоя задача — не судить и карать, а возрождать справедливость. Если твое королевское высочество желает видеть свою землю единой и процветающей, то справедливость должна подкрепляться пониманием и состраданием. Потому я ничего и не объяснял тебе, ибо никакие слова не заменят твоего собственного опыта.

Тяжелые створки громыхнули в последний раз, и установилась пронзительная тишина.

Асандир кивнул в ту сторону, откуда исходил свет и тянуло теплом.

— Входи, — повелительно сказал он Лизаэру.

Принц услышал, как герольд Маноллы ясным и звонким голосом возвещал о его прибытии.

— Для этих людей ты живое воплощение надежды. Прислушайся к их горестям и заботам и постарайся понять, как нелегко им выживать и сохранять наследие.

Лизаэр расправил плечи. Нет, Асандир хотел от него намного больше, нежели проявление терпимости. Маг требовал отдать этим людям всего себя.

— От предков ты унаследовал все необходимые качества, — заверил принца Асандир, когда они оба вошли в зал, претерпевший немалые перемены за последние несколько часов. — Если бы Содружество Семи посчитало тебя неспособным править, ты ни за что не оказался бы здесь.

Грубые каменные стены пещерного зала были завешаны яркими шпалерами с искусно вытканными сценами жизни королевского двора. На мгновение Лизаэру даже показалось, что он глядит сквозь волшебное окно в далекую эпоху, когда Этера принадлежала паравианцам и отвратительный туман Деш-Тира не мешал зеленеть холмам. Внимание Лизаэра привлек величественный кентавр с огненной гривой. Его окружали танцующие солнечные дети — маленькие люди с венками из цветов на головах. Чуть поодаль, таинственные, словно лунный свет на воде, виднелись белоснежные единороги. Но стоило Лизаэру моргнуть — и волшебство исчезло. Шпалеры на стенах превратились в обыкновенные полотнища, хотя и сотканные с поразительным мастерством. Справившись с замешательством, Лизаэр взмахнул рукой, будто отгоняя видение, и поспешил вслед за Асандиром и Майеном по залу, освещенному не дымными факелами, а восковыми свечами в канделябрах. Здесь собралось едва ли не все население западного форпоста — потомки родовой аристократии Камриса.

«Какое внушительное зрелище», — подумал изумленный Лизаэр. Глядя на этих людей, наряженных в бархат, замшу и парчу, изукрашенную драгоценными камнями, он уже не замечал, что лица многих женщин обезображены боевыми шрамами, а руки и у молодых, и у старых — одинаково жилистые и загрубелые.

Манолла ждала его в окружении предводителей кланов. На ней было строгое черное платье, дополненное серебряным ожерельем, о занимаемом ею положении говорил лишь небольшой скромный знак, прикрепленный к платью. Произнеся несколько учтивых фраз, Лизаэр высказал удивление сдержанностью ее наряда.

— В присутствии особы королевской крови не принято надевать ярких одежд, — пояснила Манолла. — По традиции наместник края одевается в черное, ибо истинная власть принадлежит не ему, а королю. В давние времена, еще до восстания, мою должность иногда называли древним словом «кайден», означающим «тень позади трона». — Она устремила на принца взгляд желто-карих глаз. — Властитель, я буду счастлива сделаться тенью за вашим троном.

«А ведь она сказала это совершенно искренне, без тени сожаления», — отметил Лизаэр; слушая, как Манолла называет ему имена старейшин кланов и своих советников. В нем вновь пробудилось чутье правителя. Лизаэр неторопливо шел мимо почетного караула, застывшего в приветственном поклоне, мимо сияющих канделябров и накрытых столов, направляясь к подиуму в центре зала. Нет, Манолла без малейшего недовольства расставалась с властью, передавая бразды правления незнакомцу, о существовании которого еще сегодня утром даже не подозревала. И делала это безропотно, с непреклонной верой в имя Илессида.

Лизаэр был готов к тому, что ему придется завоевывать доверие этих суровых, независимых людей, придется доказывать свою состоятельность в управлении ими. И бесхитростная, детская вера Маноллы не восхищала его, а наполняла какой-то странной тревогой.

Его провели к почетному месту в центре стола, покрытого тонкой льняной скатертью и уставленного серебром и хрусталем. По правую руку от него усадили Асандира, по левую — Аритона и Дакара. Манолла, предводители кланов и старейшины заняли места напротив, расположившись между их новым правителем и нижней частью зала, что было знаком гостеприимства. Если бы кто-то вознамерился напасть на Лизаэра, злоумышленнику вначале пришлось бы столкнуться с хозяевами. Любой, решивший покуситься на гостя, сразу разоблачил бы свой предательский замысел перед всеми собравшимися. В горных ущельях Камриса помнили о необходимости оберегать жизнь гостей, хотя в городах этот древний обычай давно забылся. Там именитых гостей привыкли сажать во главе стола.

— Это в одинаковой степени глупо и оскорбительно, — заявила Манолла, когда Лизаэр поделился с ней своими соображениями. — Гости оказываются отдельно от всех и, конечно, становятся удобной мишенью для всяких злодеев. И как можно уважать такого хозяина, если он готов подставить гостя под предательский удар?

Пряча за улыбкой ощущение неловкости, Лизаэр смотрел, как Майен разливает вино. Амротский двор не знал подобных обычаев, и, чтобы не обнаруживать свое невежество, принц решил промолчать.

Асандир слегка коснулся его плеча, напоминая, что собравшиеся ждут от него клятвы гостя. Этот ритуал был знаком Лизаэру. Он встал, и все почтительно замолчали. Лизаэр поднял кубок. Принц обрел прежнюю горделивую уверенность, и потому его пальцы не дрожали.

— Я клянусь в своих дружеских намерениях по отношению к этому дому, его хозяйке и всем достопочтенным собравшимся. Да благословит Эт каждый род и семью и да дарует он силу вашим наследникам и честь — династии Ганли. Находясь под вашей крышей, клянусь перед Этом, что готов делить с вами все, что ниспошлет судьба, и служить вам верой и правдой.

Улыбающаяся Манолла встала, чтобы произнести традиционный ответ.

— Ваше присутствие — благословение для нас.

Взяв в свои мозолистые руки кубок принца, наместница осушила его наполовину.

Приняв от нее кубок, Лизаэр допил вино до последней капли, после чего перевернул кубок и поставил на стол.

— Да будет Даркарон нашим свидетелем, — громким голосом завершил он ритуал.

Манолла обернулась к собравшимся.

— Честь и слава потомку Илессидов!

Принц и наместница сели, сопровождаемые громом приветствий. Празднество началось. Лизаэр, с детства привыкший к придворным торжествам, не мог скрыть своего восхищения. Кто бы мог подумать, что эти варвары, живущие среди голых скал, только-только узнав о его прибытии, устроили все с размахом, не уступающим пышным придворным праздникам в Амроте? Но хотя облик и манеры собравшихся были безупречны, их застольные беседы велись отнюдь не на отвлеченные темы.

— Наглость горожан превосходит все допустимые пределы, — заявил один из старейшин, предводитель клана Ташэн, зачерпывая очередную ложку супа. — Недавно мы захватили повозку и среди прочего обнаружили, с позволения сказать, документы, разрешающие делить землю на куски и продавать.

Бравый предводитель громко расхохотался, отбросил ложку и стал вертеть в руках свой кубок. В его смехе сквозила неподдельная тревога.

— Эдак скоро они придумают взимать подати за воздух, которым мы дышим!

— Смертные, как известно, способны и не такое придумать, — вмешался Асандир.

Выразительно глянув на Лизаэра, чтобы тот не вздумал влезть в разговор, маг спросил:

— А что сталось с этими документами?

— Мы их сожгли, — презрительно поморщившись, ответил Ташэн.

Он отхлебнул из кубка.

— Да, пустили на растопку для сигнального костра. Скажите, разве допустимо объявлять гору чьим-то владением? Я вижу здесь прямой вызов Эту. Пусть будет трижды проклят и трижды сгниет в Ситэре тот наместник, что решился на подобное святотатство. Если он дерзнет ехать через Орланский перевал, обещаю: мы повернем колесо его судьбы в нужную сторону и отправим его наследникам окровавленную стрелу.

Асандир сурово посмотрел на неистового предводителя.

— Вы не властны чинить расправу. Оставьте жизнь наместника королевскому правосудию.

Ташэн склонил голову, но гнев не погас в нем и вспыхнул с новой силой, когда предводитель обратился к Лизаэру.

— Прошу прощения, ваше высочество. Вот уже пять столетий, как Авенор лежит в развалинах, и, все это время наша земля не видела наследника престола. Необходимость выживать вынудила нас создать суровый свод законов. Рассуждая привычным образом, я забыл свое место. Суд был и остается правом короля. Но я уверен, что вы сумеете во всем разобраться и воздадите негодяям по заслугам, когда вновь соберете королевский совет.

Лизаэр скрыл тревогу, сделав вид, что возится с куском мяса у себя на тарелке. Землевладение, столь привычная сторона жизни Дасен Элюра, в Тайсане почему-то оказывалось предметом недовольства и поводом для кровопролития. Здешние представления виделись ему дикими и нелепыми. Чего доброго, так ему придется наказывать какого-нибудь крестьянина, если тот заявит о своих правах на возделываемую землю. Если законы Тайсана отрицают неприкосновенность жилища и не чтят домашнего очага, не удивительно, что какой-то злобный маг сумел поднять горожан на кровавый мятеж. Даже если бы его сейчас провозгласили королем, Лизаэр не смог бы сразу изменить эти чудовищные законы. Пока же он мог изменить лишь тему разговора, что и поспешил сделать, выразив свое восхищение редкостной красотой шпалер.

Предводитель Ташэн довольно усмехнулся.

— Эти шпалеры вынужден был пожертвовать первый наместник Эрданы, да будет проклята его память.

— Значит, их украли? — подсказал более точное слово Лизаэр.

Улыбка на лице старика померкла.

— Не совсем так, ваше высочество. В свое время их выткали мастера Килдорна. Это было еще до того, как древние расы исчезли из нашего мира. Предводители кланов в Тэрлине заплатили изрядные деньги за это чудо, хотя записи, подтверждающие оплату, сгорели во время налета на их лагерь. Шпалеры оказались в руках горожан, и те решили отправить наиболее ценные из них на север в качестве трофеев. Такое положение вещей не понравилось моим соплеменникам. Они подстерегли в Каитском лесу повозки прихвостней наместника и несколько облегчили их. Как видите, пятна крови удалось отмыть почти до конца. Но лесные пещеры слишком сырые, и потому паравианские шпалеры перевезли сюда, где мы их бережно храним.

Лизаэр по-новому взглянул на пещеру, в которой происходило торжество в его честь. Эти люди, мечом добывавшие себе средства к существованию, вряд ли любили закатывать балы. Скорее всего, зал этот предназначался не для праздников, а служил хранилищем всего, что успели награбить несколько поколений потомков родовой знати.

Старший сын Маноллы и отец Майена продолжал живописать подробности того, первого налета. Замечание Ташэна о пятнах крови уже не казалось Лизаэру преувеличением. Понимая, что за ним постоянно наблюдают десятки глаз, принц дипломатично скрывал возмущение. Каким бы ни было происхождение этих людей: благородным или самым простым, они не считали грабежи постыдным занятием, и это неприятно поразило Лизаэра. Неужели ему предстоит стать королем этого сброда? Теперь он понимал, откуда появились здесь изысканные наряды, драгоценности и даже посуда. Все это было воровской добычей, результатом засад и убийств. Люди из кланов не занимались ни честной торговлей, ни ремеслами. Их ремеслом было выслеживание добычи, ими владела неистребимая тяга к разбою. Опасаясь, как бы не заметили его дрожащих рук, Лизаэр опустил вилку. Его попытки переменить тему закончились неудачей. Аритона все эти рассказы только забавляли, он взахлеб смеялся, чем побуждал хозяев продолжать повествования о своих воровских подвигах.

У Лизаэра пропал всякий аппетит. Разумеется, выходя в море с картанскими пиратами, Аритон притерпелся к жестокостям. Возможно, и на грабеж он смотрел так же, как новые подданные Лизаэра. Но почему брат так легко простил им грубое обращение с собой на перевале? Для человека с болезненным чувством самолюбия и постоянным стремлением к уединению это было более чем странно.

Лизаэр вдруг вспомнил, как Аритон играл у костра на лиранте Фелирина. Тогдашнее его состояние как-то не вязалось с нынешним. Может, он — искусный лицедей? Как иначе объяснить, что столь восприимчивый человек станет хохотать над рассказами о жестоких стычках на перевале? Удрученный местными нравами, Лизаэр чувствовал себя одиноким, безуспешно стараясь не терять самообладания. Он вспоминал, как часто Фалениты самым беззастенчивым образом обманывали амротских торговцев, идущих им на уступки. Врожденное чувство справедливости, присущее Илессидам, было уязвлено, принц не желал оправдывать никого, кто выбирал разбой своим образом жизни.

Лизаэр стойко вынес всю трапезу; положение высокого гостя обязывало. Внутренне — отстраненный, внешне — безукоризненно вежливый, он выслушал весь запас этих жутких историй, пока не начали отодвигать столы, освобождая место для танцев. Теперь он мог, не нарушая этикета, поговорить с Асандиром.

— Как мне управлять этими дикарями? — обрушился он на мага. — Жители городов — такие же тайсанские подданные, как они. Они гордятся своим происхождением. Но могут ли эти разбойники править ремесленниками, которых они презирают и которые становятся жертвами их набегов?

Асандир оторвал взгляд от дальнего конца зала и устремил на растерянного принца свои властные стальные глаза.

— Имей терпение, ваше высочество. Дождись, пока окажешься за столом у наместника и наслушаешься хвастливых рассказов его наемных головорезов. Горожане теряют лишь деньги, а клан платит кровью своих соплеменников и наследников. Те, кого горожане именуют варварами, видели, как их детей убивали, словно дичь на охоте. Их жен, сестер и дочерей безжалостно насиловали. Они вынуждены жить в горах и глухих долинах, ибо в любом другом месте их будут преследовать.

Сцепив руки на колене, Лизаэр шумно втянул воздух, собравшись возразить Асандиру, но маг его опередил.

— Не думай, будто я оправдываю образ жизни кланов или городов. Я просто обращаю твое внимание на раскол, который вот уже несколько веков, с момента бунта Давина, губит эту землю. Когда над Этерой снова появится солнце, нам всем придется искать пути к примирению. Пока что у тебя есть время разобраться в особенностях здешней жизни. Да и потом, когда станешь королем, ты всегда сможешь рассчитывать на наш совет и поддержку.

Дальнейший разговор пришлось прекратить, поскольку в зале началось представление. Гостям показали незаурядное мастерство в метании ножей. Метателей сменили танцоры с мечами, выделывающие замысловатые движения под ритмичный звон своего оружия. Лизаэр восхищенно рукоплескал им. Нечто подобное он видел и в Амроте, но там среди танцоров никогда не бывало женщин. К тому же люди из кланов Камриса, стремясь доставить ему удовольствие, исполняли крайне рискованные движения, и все это — на сумасшедшей скорости.

Видя, что принцу зрелище нравится, Манолла извинилась за отсутствие музыки и песен.

— Мы не рискуем привозить наших менестрелей на горные форпосты. Те, чьи руки привыкли к лиранте, остаются в долинах; там, где живут наши семьи. Это помогает нашим детям узнать красоту мира, прежде чем им придется столкнуться с его жестокостью.

Лизаэр не сумел скрыть своего удивления.

— Я забыла, что вы воспитывались далеко отсюда, — вновь извинилась Манолла. — Вы знаете, в городах нас именуют варварами, но пусть это останется на совести горожан. До замужества все наши женщины служат в дозоре, а после — только по их собственному желанию. Владение оружием — необходимость, ибо в случае нападения матери должны уметь защитить дом и детей.

Удивленный проницательностью наместницы и оказанным ему гостеприимством, Лизаэр напряженно соображал, чем бы порадовать хозяев. Наконец он придумал.

— Этот замечательный праздник не останется без музыки. Мой брат прекрасно играет на лиранте.

— Но у меня нет инструмента, — тут же возразил как будто случайно появившийся рядом Аритон.

Празднество предназначалось для Лизаэра, и потому Аритон предпочел держаться в тени. На нем была его обычная незамысловатая одежда, а Алитиель был вложен все в те же потертые ножны. Возможно, собравшихся задевал нарочито обыденный облик второго из высоких гостей, но его ответ ни у кого не вызвал обиды. Наверное, Аритона оставили бы в покое, если бы Манолла не вздумала исправить положение.

— У нас ты сумеешь подобрать себе инструмент, — объявила она и махнула одному из своих командиров.

— Проводи господина Аритона в хранилище, и пусть он там выберет себе лиранту по вкусу.

Слуги аккуратно сняли и свернули небольшую шпалеру, за которой оказалась решетчатая дверь. Аритон и командир, одетый совсем не по-праздничному, взяли по свече и скрылись внутри. Лизаэр не преминул мысленно отметить, что его догадка насчет хранилищ подтвердилась. Чтобы ничем себя не выдать, он принялся расхваливать искусство танцоров с мечами.

Вскоре Аритон вернулся, держа в руках лиранту. Инструмент меж тем был настолько потрепанным и неказистым, что оставалось только гадать, почему он попал в хранилище, а не в костер. Струн на лиранте не было вообще, а все колки потрескались.

— Гость не пожелал выбрать никакую другую лиранту, — торопливо объяснил командир.

Манолла свирепо посмотрела на Аритона.

— Ты насмехаешься над нами?

Танец с мечами мгновенно прекратился, разговоры смолкли, и в зале вдруг воцарилась гнетущая тишина. Аритон поднял глаза от лиранты.

— Я выбрал лучшую, — ответил он, недовольный тем, что его заподозрили в обмане. — Убедись сама, госпожа.

Поднеся лиранту к губам, он еле слышно свистнул в круглое отверстие в деке. Инструмент отозвался чистым, печальным тоном.

Голос лиранты услышал Асандир, занятый разговором с предводителем Ташэном.

— Эт милосердный! — воскликнул маг. — Дай-ка мне взглянуть на эту лиранту.

Собравшиеся расступились. Асандир подошел и взял из рук Аритона старый инструмент, носящий следы не слишком бережного обращения. Маг пробежал пальцами по дереву, соскреб грязь на потемневшем грифе, потом перевернул лиранту. Под слоями пожелтевшего лака он увидел вделанную в дерево крошечную овальную морскую раковину. На ней сиял неподвластный времени знак паравианского письма.

— Кто бы мог подумать, — пробормотал Асандир. Ногтем он соскреб грязь, и раковина заблестела перламутровой радугой.

— Значит, не зря в легенде говорилось, что и вторая лиранта, изготовленная Эльшаной, осталась на Этере.

Асандир бережно возвратил лиранту Аритону.

— Первая находится в заботливых руках магистра Халирона, непревзойденного менестреля Этеры. Вторая отныне принадлежит тебе. Оцени же щедрость кланов Камриса и бережно храни этот инструмент. Эльшана из солнечных детей была самым выдающимся менестрелем за всю историю Этеры, а лиранты, сделанные ее руками, обладают редчайшим по красоте звучанием.

Манолла даже раскраснелась от радости.

— Яви теперь нам свое искусство, — сказала она еще не пришедшему в себя Аритону и велела Майену отправиться за проволокой для струн.

Асандир удержал мальчика.

— Нет, Манолла, — возразил он. — На этой лиранте медные струны быстро оборвутся. — Помолчав, он добавил. — Если у вас найдется немного серебра, я сделаю струны, достойные творения Эльшаны.

Манолла без колебаний сняла с левой руки браслет.

— Мне будет достаточно и погнутой ложки, — осторожно возразил Асандир.

Глаза наместницы вспыхнули.

— Не лишайте меня этой чести, Творец королей.

Асандир с поклоном принял тяжелый витой браслет и сжал его между ладоней. Собравшиеся сгрудились вокруг мага, предвкушая чудо. Асандир, казалось, совсем забывший о них, вновь наклонил голову. Больше он не сделал ни единого движения, но воздух зазвенел, наполнившись магической силой. Браслет в руках мага засветился, потом вспыхнул ярким белым светом. Стоявшие вблизи Аритона ощутили, как им в лицо пахнуло жаром. Но этот жар не опалял рук чародея, хотя свет становился все ослепительнее, и те, кто отваживался взглянуть, видели, что браслет в руках Асандира раскалился докрасна. Маг спокойно, словно он занимался чем-то обыденным, размял пылающий слиток и вытянул оттуда серебряную нить.

Все действо заняло не более минуты. Затем свет погас, магическая сила исчезла, и Асандир раскрыл ладони, ничуть не пострадавшие от чудовищного жара. В руках он держал причудливое сплетение тонких серебряных нитей и моток блестящей серебряной проволоки. Возможно, красота браслета Маноллы вдохновила Асандира на что-то еще, ибо он лукаво подмигнул наместнице и вполголоса произнес:

— Нельзя, чтобы столь щедрый подарок превратился в нечто заурядное.

Из-под его рук вновь заструился магический свет. Когда Асандир раскрыл ладони, на них лежала тонкая серебряная филигрань, повторяющая узор браслета и предназначенная украсить гриф лиранты.

Что-то хрустнуло, и, когда Асандир снял руки с грифа, все увидели, что серебряный узор вплавился в старинное черное дерево так, будто существовал там с самого начала. Аритон недоверчиво провел кончиком пальца по грифу. Он не почувствовал ни малейшей шероховатости; созданное Асандиром украшение безупречно соединилось с творением Эльшаны.

Когда лиранта обрела новые серебряные струны, рожденные магией Асандира, и Аритон взял пробный аккорд, каждый убедился, что разговоры о непревзойденном мастерстве Эльшаны не просто легенда. Поцарапанное дерево под пальцами Повелителя Теней ожило; глубокие, насыщенные звуки достигли самых дальних уголков каменного мешка. Незримая гармония разлилась в воздухе, заставив всех умолкнуть. Аритон осторожно подкручивал колки, настраивая каждую струну на верный лад. Закончив настройку и взяв первый полнозвучный аккорд, Аритон затаил дыхание, склонил голову, потом приглушил ладонью чарующий голос лиранты.

— Госпожа Манолла, — его голос дрожал в такт ударам сердца, — эта лиранта — слишком драгоценный дар, чтобы я мог его принять. Позволь мне сегодня сыграть на ней, а затем отдай ее кому-нибудь из ваших менестрелей в долинах.

Однако наместница Тайсана не пожелала слушать его возражений и властно вздернула подбородок.

— Я без сожаления отдала свой браслет, чтобы эта лиранта вновь обрела голос. И чувствую, что не ошиблась. А что касается наших менестрелей, каждый из них отмахивался от старинной лиранты, выбирая инструменты поновее и покрасивее. Если они выбирали глазами, а не ушами, пусть и остаются при своем выборе.

Рука Аритона по-прежнему неподвижно лежала поверх новеньких блестящих струн.

— Если слово принца имеет здесь какой-либо вес, я поддерживаю мнение Маноллы, — объявил Лизаэр, вставая с места.

По его примеру все находившиеся в зале тоже встали и приблизились к Аритону.

— Брат, — едва сдерживая непонятное раздражение, продолжал Лизаэр, — может быть, ты уже перестанешь скромничать и начнешь играть для наших хозяев?

Поскольку Аритон не знал песен и баллад Этеры, он заиграл и запел морскую балладу далекого теперь Дасен Элюра. То был красочный рассказ об отчаянном капитане пиратского судна, потопившем три купеческих корабля. Из уважения к брату Аритон изменил названия кораблей, но Лизаэр сразу же вспомнил ту трагедию, ибо она не была выдумкой менестреля. Почти все матросы с купеческих судов погибли, а их вдовам и детям пришлось просить милостыню. Однако певец и сладкозвучная лиранта, ни словом не обмолвившись об этом, завораживали слушателей рассказом о бесстрашном пирате. Предводители кланов всем сердцем сопереживали ему и хриплыми голосами подбадривали Аритона. Наверное, только он догадывался, насколько их смех задевает Лизаэра. Но наследный принц чувствовал, что не может сердиться на брата: Аритон мастерски развлекал хозяев, вынужденных вести суровую лагерную жизнь вдали от своих жен и возлюбленных. С истинным чутьем менестреля он выбирал песни, наиболее отвечающие настроению собравшихся. Вспомнив, с каким вдохновением эти люди рассказывали истории про собственные разбойные подвиги, и видя теперь, с каким восторгом воспринимали повествование о чужих, Лизаэр еще раз задумался о глубокой пропасти, лежащей между ним и его новыми подданными.

Сославшись на усталость, Лизаэр довольно рано покинул празднество. Он вернулся в отведенную ему хижину, где еще несколько часов просидел в оцепенении. Потом разделся и лег, но сон его был поверхностным и беспокойным.


Столкновение

Час был уже поздний. Когда Аритон сыграл заключительный аккорд последней баллады, от свечей в канделябрах оставались крошечные огарки. Восхищенные слушатели продолжали толпиться вокруг искусного музыканта, да и сам он раскраснелся от вдохновения. Тем не менее Аритон почти с облегчением приложил ладонь к струнам, заглушая певучий голос инструмента.

— Еще одну застольную! — послышался сзади голос какого-то захмелевшего дозорного.

Аритон покачал головой и осторожно положил лиранту на пустой стол.

— У меня стерты пальцы, голос давно охрип, а вся спина задубела от долгого сидения.

— Так выпей эля, — предложила молодая женщина.

— Чтобы еще и затуманить хмелем голову?

Аритон встал, улыбаясь сам себе.

— Я и так влил в себя достаточно. Сейчас самое время отправляться на отдых. Будьте же милосердны и дайте мне уйти, пока я еще в состоянии добраться до постели.

— Не волнуйся, в случае чего она дотащит тебя до своей, — засмеялись сбоку.

Однако те, кто находился рядом с Аритоном, видели, что музыкант действительно сильно устал. Они нехотя расступились, освободив ему проход. Аритон пошел мимо опустевших столов, из-за которых поднимались последние участники празднества. Мальчишки убирали посуду и снимали скатерти. Хотя люди из кланов Камриса и отдали должное возлияниям, никто не валялся мертвецки пьяным на полу.

Аритон чувствовал: прозвучи сейчас сигнал тревоги, они быстро сменили бы праздничные наряды на обычную одежду дозорных и взялись за оружие. Он тихо выскользнул в коридор, сумев не привлечь внимания Маноллы, но там наткнулся на какого-то пьянчугу, сжимавшего в руке кружку с элем. Конечно, это был Дакар, от встряски приоткрывший один глаз. Это позволило Безумному Пророку увидеть, что Асандир прервал свою беседу с каким-то предводителем клана и решительным шагом направлялся к двери.

— Так я думал, — проворчал Дакар. — Сейчас нашему Повелителю Теней зададут головомойку!

Дакар облизал губы и пьяно улыбнулся, после чего снова впал в прострацию.

Его предсказание было несколько преждевременным: Асандир не сразу двинулся вслед за Аритоном, а вначале направился в покои новоиспеченного принца Тайсанского, где пробыл достаточно долго. Уже перед рассветом, когда стал крепчать холодный ветер, дующий с гор, маг пошел искать Аритона.

Тейр-Фаленита он нашел в конюшне. Аритон стоял в загоне рядом со своей мышастой кобылой и распутывал черные волосы ее челки. Асандир приблизился к нему, беззвучно ступая по плотно утоптанному снегу, но Аритон заметил его появление и заговорил сразу же, едва маг оказался у него за спиной.

— Лиранта Эльшаны должна остаться здесь.

В осипшем от долгого пения голосе звучала боль. Усталость вынуждала Аритона говорить без всяких околичностей.

— Вы лучше меня знаете, что играть здесь на ней почти не будут.

Асандир облокотился на верхнюю доску ограды. Он был без плаща и капюшона, ледяной ветер раздувал его волосы, забираясь под темную ткань камзола.

— За пять столетий многое может измениться, — сказал маг.

Аритон сейчас был бы рад забыть о наследии Давина. Он передернул плечами.

— За минувшие пять столетий многое вообще не изменилось.

Эти слова окончательно вывели Асандира из терпения.

— Думаешь, я ничего не знаю о том, что происходило на сеновале постоялого двора в Эрдане? Или ты считаешь, что я не разгадал твоего вчерашнего замысла на Орланском перевале, когда ты намеренно устроил стычку с Грихеном и его дозорными, чтобы я вмешался и объявил о том, кем является твой брат?

— Зато теперь Лизаэр обрел то, чего жаждал: корону и место, где он сможет установить справедливое правление.

Кобыла негромко фыркнула и отошла назад. Руки Аритона уже не были погружены в ее теплую гриву, и он сразу же пожалел, что не захватил рукавиц. Асандир, похоже, совершенно не обращал внимания на обжигающий холод.

— Знай же, тейр-Фаленит, все эти выходки удались тебе только потому, что преграда, поставленная мною в твоем разуме, не затрагивала твоей воли.

— Так ли? — быстро спросил Аритон, словно парируя удар. — А зачем вообще понадобилось ее ставить?

На сей раз Асандир сдержал гнев.

— Можно ли согреть у пылающего очага человека, которого пытали огнем? — сдержанным и мягким тоном спросил он. — Поражения, которые ты потерпел в Картане, оставались для тебя слишком ощутимыми и болезненными.

Аритон вздрогнул. Маг продолжал все таким же спокойным голосом, но слова его были беспощадными.

— Манолла должна была встретиться с принцем Тайсанским. Так решило Содружество Семи. Но мы собирались сообщить ей об этом конфиденциально, а Лизаэру — вначале дать возможность удостовериться в жестокости наместников и лишь потом объявить о его наследии. Самовольным вмешательством в ход событий ты не только подставил под удар своего брата; по твоей вине Грихена с позором отправили в долинный лагерь. Его могут лишить наследия.

Теперь уже Аритон окаменел от услышанного.

Асандир сразу же это почувствовал. Его расчет был точен, как движения камнереза, занимающегося огранкой драгоценного камня.

— Грихен — последний сын покойного графа Эрданского. Поскольку двое его старших братьев погибли от рук итарранских наемников, вчерашнее столкновение на перевале чревато прекращением династии, появившейся задолго до восстания.

Аритон не торопился признавать свою вину.

— Всего этого вполне можно было избежать.

— Да, если бы Содружество позволило себе насильно вмешиваться в человеческие судьбы.

Асандир разглядывал свои пальцы, давая Аритону время понять и прочувствовать главное: его судьба не является заранее предрешенной и неизменной. Прямо сейчас он может оседлать лошадь и покинуть форпост, и никто не станет его преследовать — разве что горожане, приняв за варвара из клана. Есть и другой путь: взять несравненную лиранту и отправиться в долину, чтобы учиться мастерству у менестрелей клана и спокойно дожить до глубокой старости.

Аритон повернулся и встретился с глазами мага, ясными, как зеркала, и удивительно безмятежными.

— И вы бы с легкостью позволили мне отправиться туда, куда я пожелаю?

— Позволил бы. Вопрос в другом: а ты сам готов себе это позволить?

Асандир разбередил рану, и вся боль, лишь затаившаяся со времени изгнания из Дасен Элюра, вспыхнула вновь.

— Даркарон-мститель и тот милосерднее! — закричал Аритон.

— А кто позаботится о кланах Ратана? — спросил Асандир. Бездна горечи ощущалась в его словах. — Какое милосердие ожидает их, когда над Этерой опять засияет солнце и горожане в страхе ринутся убивать всех без разбору, но не будет законного правителя, чтобы остановить эту взбесившуюся орду?

Из груди Аритона вырвался звук, похожий одновременно на всхлип и ругательство. Едкий сарказм, которым он попытался защититься от нежелательных расспросов, на сей раз не помог ему. Спокойствие Асандира напоминало морские воды при полном штиле; острые копья чувств, владевших Аритоном, бесследно пропадали в этих глубинах. Маг без всякого злорадства или попыток вмешаться следил за внутренней борьбой Аритона. Понимание, безграничное понимание — только оно отражалось в его глазах.

В горле у Аритона стоял комок, к глазам подбирались слезы. Упрямо отгоняя их, он сказал:

— Вы снова и снова возвращаете меня в Картан.

— Ты не был бы собой, если бы сам постоянно не устраивал себе Картан.

— Эт милосердный, — с горечью усмехнулся Аритон. — Худший мой враг — это я.

В предлагаемой ему свободе не содержалось главного — свободы выбора, но было лишь повторение горестной судьбы с ее извечной отравой — добровольным принятием на свои плечи людских страданий.

— Я просил тебя лишь об одном: добраться со мной до Альтейнской башни, — напомнил Асандир. — Подумай, ну где еще тебе помогут примирить твои магические силы с обязательствами, наложенными твоим происхождением?

Сострадание, звучавшее в голосе мага, было страшным оружием; подобно плети оно хлестало по разуму Аритона, и так истерзанному тяготами долга. Аритон отвернулся, его плечи тряслись от беззвучных слез. Он проклинал заботливость своего мучителя. Раздайся из уст Асандира хотя бы одна угроза, одно принуждение, одно слово, произнесенное повелительным тоном, и у Аритона появился бы повод бежать отсюда.

Однако Асандир захлопнул ловушку, полный искреннего сочувствия, которое разрывало на куски душу.

— Если ты все же предпочтешь закончить это путешествие, я расскажу Содружеству Семи о терзающих тебя противоречиях. Сейчас я не могу ничего тебе обещать. Но если удастся найти компромиссное решение и освободить тебя от королевского бремени, я целиком буду на твоей стороне.

— Последний гвоздь в мой гроб? — выдавил из себя улыбку Аритон. — Под давлением обстоятельств я вынужден согласиться.

Морозный воздух обжигал ему легкие. Голова раскалывалась. Стоя спиной к магу, Аритон глядел на силуэты лошадей в стойлах. Руками он крепко ухватился за ограду, опасаясь, что не удержится и, чего доброго, вцепится в Асандира.

Асандир улавливал его чувства.

— В борьбе с Деш-Тиром у Содружества Семи нет иного выбора.

— Эт милосердный! — Вместо удара Аритон перенаправил всю свою разрушительную силу в злую шутку. — Как же, Дакар не переживет, если мы не исполним его драгоценного пророчества! Здесь меня уговаривать не надо; я помню, что обещал сразиться с Деш-Тиром.

— Судьба твоего королевства столь же важна, как и борьба с Деш-Тиром.

Должно быть, маг повернулся, собираясь уйти. За шумом ветра Аритон не расслышал его шагов. Но Повелителю Теней очень не хотелось сейчас оставаться одному. Он резко обернулся, встретился с бездонными глазами Асандира и бросил на него острый, как стрела, взгляд.

— В таком случае мы должны очень хорошо понимать друг друга, — сказал Аритон.

Асандир понял: наследный принц Ратана все еще колеблется и принятие наследия не является для него решенным делом. Однако маг не выказал раздражения. С печалью в душе он прислушивался к завываниям ветра, дующего над форпостом, как будто в этих унылых звуках содержался ответ на все человеческие страдания. Аритон ждал его ответа. Асандир знал: что бы сейчас ни творилось в душе этого совсем еще молодого человека, он не позволит себе скатиться до того, чтобы посчитать магов Содружества своими врагами.

— Скажи-ка мне, — наконец нарушил молчание Асандир, — если бы нам пришлось поменяться местами, чем бы ты занялся?

— Стал бы искать паравианцев, — почти мгновенно ответил Аритон.

Асандир вздохнул. Охватившая его грусть была столь же гнетущей, как и горный туман.

— Мы пытались, — тихо произнес он. — Киладис, один из нас, отправился их искать. Древние расы были главной ценностью в его жизни.

Воцарилось недолгое, но напряженное молчание.

— Он так и не вернулся.

Больше Асандир не сказал ни слова. Ночь вдруг показалась ему слишком темной, а ветер, дующий с гор, пробрал до костей. Повернувшись, маг зашагал в сторону огней форпоста, оставив Аритона наедине с лошадьми и обуревавшими его тягостными мыслями.


Трайт

Альтейнская башня стояла на холме, невдалеке от того места, где поросшие кустарниками дюны граничили с Соляной пустыней. Шпилю башни приходилось выдерживать непрекращающийся натиск ветров. Проходили годы и века, снегопады сменялись иссушающим летним зноем, но в любое время в ставни верхнего этажа со стоном бился ветер, шелестя свитками пергамента, засунутыми между заплесневелыми кипами книг. Между ними, словно половинки яичной скорлупы среди соломы, валялись немытые чайные чашки, позвякивая и ударяясь о незакрытые чернильницы, и россыпи аккуратно очинённых перьев. Сетвир, маг из Содружества Семи и его летописец, неустанно вел свои записи. Его сознание простиралось далеко за пределы башни и охватывало великое множество событий: от перемещения крупных армий до превращения головастиков во взрослых лягушек. Все, что было достойно внимания, скрупулезно заносилось на пергамент. День сменялся ночью, но маг и не думал зажигать светильники или отправляться в постель.

Надо ли говорить, что он точно так же забывал об окружающих звуках? И все же, когда за оконной створкой послышалось негромкое царапанье, словно там заскреблась неведомо откуда взявшаяся летучая мышь, Сетвир поднял голову. Его отрешенный взгляд сразу стал острым, маг отложил птичье перо, которым писал.

— Трайт? — произнес он, вскакивая с места.

Сетвир решительно направился к окну. Следом потянулся шлейф пыли, скопившейся за шесть дней на его сутане.

Опрокидывая заваленные свитками стулья, маг добрался до окна и открыл ставни. За окном серело туманное предрассветное небо.

Вознагражденный хлопаньем черных крыльев, Сетвир улыбнулся.

— С возвращением тебя, братец, — сказал маг, обращаясь к ворону, усевшемуся ему на вышитую манжету.

Ворон каркнул, дерзко вскинул голову и моргнул глазом, в котором светился ум.

Сетвир вспомнил, что надо закрыть окно. Иногда он забывал это сделать.

— Малыш, а ты привел с собой своего хозяина?

Ворон перепрыгнул ему на плечо и с укоризненным видом стал счищать оттуда пыль. Сетвир ждал. Тогда ворон, переминаясь с ноги на ногу, вновь нетерпеливо каркнул. Маг усмехнулся.

— Ладно. Спускаюсь.

Оставив чернила сохнуть на кончике своего любимого пера, хранитель Альтейнской башни с вороном на плече покинул кабинет и по винтовой лестнице начал спускаться с девятого этажа. Все пространство башни было до отказа заполнено тенями прошлых веков, но нигде их не водилось столько, как на первом этаже, где в неясном свете нового дня проступали статуи кентавров, солнечных детей и единорогов. Драгоценные камни в глазах статуй и позолота украшений вспыхнули и засияли в пламени факелов, которые маг зажег возле единственного входа в башню. Пройдя последние несколько ступенек, Сетвир потянул на себя кольцо засова и распахнул створки внутренних дверей, сделанных из красного кедра и инкрустированных золотом. Пыльный запах книг и старых шпалер сменился более резким запахом смазанного металла, а факелы высветили тускло поблескивающие детали подъемного механизма. Сетвир начал вращать рукоятку. Сидящий на его плече ворон захлопал крыльями, удерживая равновесие. Маг отодвинул засовы на двух массивных, окованных железом створках промежуточных ворот, которые выходили в сводчатый коридор, прорубленный в основании башни.

Здесь ветры вовсю распевали свои заунывные песни, прорываясь через бойницы. Сетвир взялся перепачканными в чернилах пальцами за створки внешних ворот из резного дуба и снял ограждающие заклятия. После яркой бело-голубой вспышки коридор наполнился запахами тумана, мокрой травы и влажной земли.

Сетвир остановился, застигнутый печальными мыслями. То, что Альтейнская башня нуждалась в этих оборонительных сооружениях времен Второй эпохи, уже само по себе не радовало. Но необходимость снимать магическую защиту, чтобы пропустить внутрь одного из магов Содружества Семи, представлялась больше чем трагедией.

Магическая защита ворот предназначалась совсем не для членов Содружества Семи, и сам Сетвир мог бы с легкостью ее преодолеть. Но Трайту такое было не под силу. Когда-то этот маг в одиночку, ценою величайшего напряжения сил, сумел запечатать Южные Врата и предотвратить дальнейшее вторжение Деш-Тира, в результате на Этеру обрушилась лишь малая часть его злобной силы. Если бы не Трайт, проклятый туман не только заполнил бы небо, но и задушил всю жизнь на Этере. Самому Трайту это стоило полной утраты его магических способностей.

Ворон сердито захлопал крыльями.

— Сейчас открою, братец.

Очнувшись от раздумий, Сетвир поспешно отодвинул засов и открыл ворота.

За заржавленной опускной решеткой — последней преградой — стоял спешившийся маг. Широкополая шляпа затеняла его горбоносое лицо, изборожденное глубокими морщинами. Серебристая узорчатая лента на шляпе и коротко подстриженные седые волосы были единственными светлыми деталями его облика. Все одеяние Трайта, включая стоптанные сапоги, было черного цвета и не имело украшений.

Ворон не стал дожидаться, пока Сетвир поднимет решетку, а протиснулся сквозь нее и опустился на хозяйское плечо.

— Добро пожаловать, — произнес хранитель Альтейнской башни, глядя на Трайта серо-зелеными глазами. — Надеюсь, тебе удалось добраться быстро.

Трайт пожал плечами. В бесстрастии, с каким он держался, тем не менее сквозила досада.

— Я всего-навсего был в Горном Замке.

Решетка стала медленно подниматься, и эхо возвращало из недр коридора скрип ворота и лязг цепи. Перекрывая шум, Трайт добавил:

— Мне пришлось целых шесть дней разыскивать корабельщика, согласившегося плыть вдоль берега!

Решетка замерла. Сетвир выругался, и эхо услужливо повторило слова, не свойственные лексикону хранителя. Потом летописец счел нужным утешить друга:

— Не унывай, скоро эти горестные времена кончатся. Достаточно сломить заклятие Деш-Тира, и мы сможем возродить забытое искусство мореплавания.

— Но это означало бы... — Мрачное лицо Трайта потеплело и озарилось улыбкой надежды — Исполнение Пророчества о Западных Вратах! Так ты за этим позвал меня? Неужели из Дасен Элюра вернулся принц?

— Два принца, — сдержанно ответил Сетвир. — Потомок Илессидов и потомок Фаленитов вместе с Асандиром направляются сюда.

Трайт по-детски заливисто рассмеялся.

— Тем лучше! Эт милосердный, а я-то собирался побрюзжать из-за больных ног, но от таких новостей впору пускаться в пляс.

Он нагнулся, подхватил седло и поводья, лежавшие у его ног, словно и не было утомительной бессонной ночи, проведенной в седле.

Печальные мысли вновь помешали Сетвиру разделить ликование Трайта. Он сосредоточенно опускал решетку, думая о том, что Трайт, как никто другой, пострадал в битве с Деш-Тиром. Если бы в каком-то городе узнали, кто он на самом деле, ему было бы нечем себя защитить. А с какой стойкостью все эти века Трайт переносил свое увечье. И надо же, из пяти магов Содружества только он был вынужден неделями дожидаться известий или ехать за многие мили, чтобы узнать новость, тогда как сам Сетвир, Асандир, Харадмон и Люэйн мгновенно узнавали обо всем. Какая чудовищная несправедливость!

Сетвир закрыл внешние ворота и запечатал их заклинанием, потом запер промежуточные ворота и внутренние двери. Трайт тем временем рассматривал статуи трех древних рас, казавшихся ныне не более чем сном, хотя сами фигуры прекрасно сохранились: глаза кентавров ярко блестели, а их попоны словно только что сошли с ткацкого станка.

— Никакие страдания живущих не в состоянии поколебать покой Альтейнской башни. Да и твои обязанности хранителя не доставляют тебе особых хлопот.

Слова Трайта отчасти польстили Сетвиру. В ответ он махнул рукой в направлении верхних этажей.

— У меня чем выше, тем больше беспорядка. Если тебе захочется чаю, нам сперва придется разыскать чистые чашки.

Трайт направился к лестнице.

— Как бы там ни было, ты всегда знаешь больше, чем все мы, вместе взятые.

— Точнее сказать, иногда.

Забыв взять светильник, хранитель и летописец Альтейнской башни начал подниматься, добавив на ходу:

— Кроме Миртельвейна, больше ничего особенного. Трайт споткнулся, но дело было вовсе не в его увечных ногах. Он прекрасно понимал, какие беды может таить в себе Миртельвейнское болото. Ворон захлопал крыльями, удерживаясь на хозяйском плече. На Трайта вновь навалилась усталость бессонной ночи. Он почувствовал, что продрог до костей. Нащупав прицепленное к поясу огниво, он высек искру и зажег факел на стене.

В дрожащем свете разгорающегося пламени Трайт увидел посуровевшее лицо Сетвира.

— Прости меня, — сказал тот упавшим голосом. — С чаем придется подождать. Я только что получил весть от Веррэна. В болоте появилась порода метласских змей с кирл-анкешидом. Их становится все больше. Веррэн опасается, что они вырвутся за пределы болота.

Трайт привык к тому, что у Сетвира известия о крупных бедствиях соседствовали с вполне обыденными вещами. Теперь уже тревога заставила его забыть об усталости.

— Остальные уже знают об этом? — спросил маг. Исход метласских змей грозил опустошением обширного пространства, от Орвандира до Вастмарка.

— Я вызвал их.

Казалось, голос Сетвира разносился далеко за пределы Альтейнской башни, достигая каждого из магов Содружества.

— Хорошо хоть, что я здесь и могу чем-то помочь, — добавил Трайт, уже не пытаясь скрыть горечь.

Сетвир, не прерывая связи с тремя другими магами, внимательно оглядел своего спутника: его темные глаза на морщинистом лице, покрытые шрамами руки, забрызганный грязью дорожный плащ, на плечах проклеванный вороном до дыр.

— Еще не было такого случая, чтобы ты нам не помог, дружище.

Затем, словно предстоящее сражение с Деш-Тиром было сущим пустяком, а метласские змеи вовсе не угрожали Шандскому королевству, Сетвир хлопнул себя по лбу.

— Эт милосердный! Представляешь, у меня наверху, в библиотеке, повсюду раскиданы книги. Добрая тысяча наберется, если не больше. И чернильницы, моя вечная головная боль. Ни одна не закрыта. А к ночи нам очень понадобится мой громадный стол.

— Вот-вот, — благодушно улыбаясь, ответил Трайт. — Что с тобой, что с последышами метурий: хлопот много, а рук мало.

— Ты хочешь сказать, что я сам устраиваю весь этот хаос? — Чувствуя, что Трайт добрался до его больного места, хранитель нахмурил брови. — На самом деле никакого хаоса нет. Просто мне не хватает пробок для чернильниц. Это-то и сводит меня с ума.

Сетвир быстро зашагал наверх.

Трайт двинулся за ним. Он шел размеренным и уверенным шагом, так что никто не заметил бы его тяжелое увечье. На всех этажах Альтейнской башни Трайт зажигал настенные факелы. Разумеется, Асандиру, Харадмону и Люэйну они были ни к чему, однако принцам из Дасен Элюра обычай магов обходиться без света мог показаться весьма странным.


Вызов

Вдали от Альтейнской башни, там, где под густой пеленой тумана уже давно наступил день, над травянистыми холмами Арьетуры несутся холодные ветры, подгоняемые бестелесным магом, спешащим вместе с ними на юг...


В ответ на тревожный зов, пришедший из Альтейнской башни, к ней спешит с юго-запада другой бестелесный маг, когда-то именовавшийся Защитником, и нет на его пути преград...


В предрассветной мгле, среди гор Камриса, маг Асандир замирает на пороге одной из хижин горного форпоста варваров, словно прислушиваясь к чему-то, затем спешно начинает готовиться к отъезду...

Глава IX

Альтейнская башня

Полная опасностей жизнь на западном форпосте выработала в людях Маноллы привычку к быстрым и решительным действиям. Едва Асандир, получив тревожные вести из Альтейнской башни, заявил о том, что он и его спутники должны срочно выезжать, как в считанные минуты их лошади были оседланы, а на пони навьючены мешки с провизией. Из королевских покоев вышел Лизаэр. Втайне радуясь, что вскоре расстанется с толпой своих подданных, внешне принц вел себя безупречно. Майен, восхищенно глядя на своего кумира, поддерживал стремена, пока тот садился на коня. Далеко не каждый взрослый, которому толком не дали выспаться после шумного празднества, держал бы себя с таким достоинством, как Лизаэр.

Зато Аритон выглядел весьма сердитым. Он так и не отдохнул. Не зная его, можно было подумать, что вчера он просто перебрал эля и его всю ночь мутило. Однако причина была совсем иной. Подъехав к Асандиру, Повелитель Теней заявил:

— Я должен поговорить с Маноллой.

Маг был занят подгонкой поводьев и не ответил. Вскоре Аритон понял причину его молчания.

— Если ты собрался говорить насчет Грихена, не трать понапрасну время, — послышался голос наместницы Тайсана.

Аритон не заметил, когда она успела появиться в толпе. Наряд Маноллы ничем не отличался от одежды ее дозорных, а волосы были спрятаны под капюшоном мехового плаща.

Аритон почти не выказал удивления и поздоровался с наместницей. Лизаэр не помнил, чтобы брат имел склонность перед кем-то извиняться, но сейчас Повелитель Теней был близок к этому.

— У меня есть все основания просить о снисхождении к этому человеку.

Лицо Маноллы оставалось суровым.

— Тайсанские дозорные не опускаются до личной мести. Им запрещено брать людей в плен, какие бы обстоятельства ни понуждали их к этому. Не в пример кланам Ратана, мы не обмениваем человеческие жизни на деньги или домашний скот. Грихен должен держать ответ, ибо он нарушил законы чести. Ты, возможно, думаешь, что его наказали за непочтительное обращение со своим властителем. Нет. Главное — он нарушил законы чести клана. Без строгого их соблюдения клан просто не выживет.

Мышастая кобыла уже начала беспокойно переминаться с ноги на ногу. Не удержавшись, Аритон спросил Маноллу:

— Вы осуждаете ваших восточных соседей?

Манолла поджала губы. Понимая, что поведение лошади во многом отражало состояние всадника, наместница все же предпочла ответить с предельной прямотой, не раз сбивавшей спесь с самых дерзких ее дозорных.

— В отличие от твоих ратанских подданных мы не воюем со здешними городами так, как кланы Ратана воюют с Итаррой. Там в войне между кланами и городами обе стороны не знают жалости. В восточных землях городской совет может приговорить к смерти человека лишь за то, что он спел балладу, показавшуюся этим людям оскорбительной. Так что, дорогой принц, когда тебе случится играть там на своей лиранте, будь осторожен.

— Не надо называть меня принцем, — возразил Повелитель Теней. — Не припомню, чтобы я заявлял о своих правах на упомянутый город.

Манолла поплотнее укуталась в плащ, чтобы защититься от пронизывающего ветра.

— Неужели ты позволишь своему сердцу окаменеть и лишишь его удивительной проницательности, которая вдохновляет твой талант?

Неожиданно Аритон рассмеялся; его гнев рассеялся от восхищения несгибаемой прямотой Маноллы. Он нагнулся, подхватил руку наместницы и искренне поцеловал на прощание.

— Будь ты кайденом Ратана, мне пришлось бы держать ухо востро. Смею ли я надеяться, что нынешние правители Итарры наделены хотя бы частью твоей мудрости?

Чувствовалось, что мстительность не в характере Маноллы. Забыв про свое недавнее недовольство Аритоном, она сказала:

— Если хочешь знать мое мнение без всякой дипломатии, для Итарры существует лишь одно лекарство — сровнять этот город с землей.

К сожалению, Аритону уже не удалось спросить, чем вызвано столь необычное заявление Маноллы. Из хижины, поддерживаемый двумя дозорными, вывалился Дакар. Скорее всего, без их помощи он ни за что бы не оделся. Безумный Пророк громогласно жаловался, что штаны у него надеты наизнанку и вдобавок ему подсунули оба сапога на одну ногу. Провожатые только молча улыбались и сосредоточенно вели его туда, где стояла пятнистая кобыла. Манолла высвободила свою руку из руки Аритона и торопливо распрощалась с наследным принцем Тайсана. Если ответные слова Лизаэра и были сдержанно-холодноватыми, Манолла, похоже, не обратила на это внимания. Как только пророка взгромоздили на лошадь, Асандир тронул поводья, и четверка покинула форпост.

— Эт милосердный, — громко причитал Дакар. — Что за беда там стряслась, если мы опять срываемся с места? Я так рассчитывал, что после вчерашней пирушки сумею выспаться в тепле!

Аритон ответил ему, выбирая паузы, когда топот копыт по снегу становился тише. Слова «Миртельвейн» и «метласские змеи» прозвучали достаточно ясно, и нытье Дакара сразу прекратилось.

Лизаэр это заметил. Несмотря на былую неприязнь к Аритону, вновь зашевелившуюся в нем после вчерашних баллад, он ощущал потребность поговорить с братом. Аритон, уже привыкший к взбрыкиваниям и танцам мышастой кобылы, опасался за драгоценную лиранту и бережно придерживал ее руками. Подъехав ближе, Лизаэр заговорил.

— Майен рассказал мне, что наш маг получил какое-то тревожное известие из Альтейнской башни. Интересно, неужели на этой земле есть твари похуже хадримов?

Повелитель Теней задумчиво усмехнулся.

— Наверное, есть, иначе Асандир не устроил бы такую гонку.

Аритон промолчал о карте, показанной ему дозорными Маноллы. От форпоста до Альтейнской башни было девяносто лиг; шесть дней пути по дорогам, где едва ли можно найти запасных лошадей. Однако Асандир несся так, словно совершенно не думал об этом.

Спустившись по каменистому склону, путники оказались в ложбине, где росли чахлые кедры. Камни под ногами лошадей сменились мягкой почвой, покрытой корочкой льда, и Асандир сразу увеличил скорость, пустив своего вороного легким галопом. Разговоры пришлось прекратить, потому что из-под копыт вылетали комья грязи и всадники то и дело пригибались к спинам лошадей.

Горы постепенно становились все ниже. Густые снега перевалов остались позади, уступив место слякотному месиву. Сырость делала холод еще более ощутимым, и вскоре мышастая кобыла оставила свои проделки; бег поглощал все ее силы. Между тем Асандир и не думал сбавлять скорость. Его жилистый вороной несся ровно, оставляя позади лигу за лигой.

— Хоть кто-нибудь скажет мне, что все это значит? — в отчаянии вскричал Лизаэр. — Неужели он собирается загнать лошадей?

Дакар, превозмогая свое тошнотворное состояние, удивленно распахнул глаза.

— Асандир? Как бы не так! Лошадей-то он любит. Если б хоть толика этой любви перепала его ученику...

— Магия, — пояснил Аритон вконец ошеломленному и сбитому таким ответом Лизаэру. — Дотронься до своего коня, и ты почувствуешь: в нем бурлят жизненные силы.

Лизаэр запустил руку во влажную гриву гнедого и сразу же ощутил под пальцами приятное тепло, сопровождаемое покалыванием. Рассердившись на собственное невежество, он повернул голову к брату:

— А ты мог бы наложить на лошадь такое же заклинание?

Аритон обратил на него задумчивый взгляд.

— Мог бы, но совсем ненадолго, потому что для меня это не прошло бы бесследно. Здесь нужно поддерживать равновесие. Если лошади бегут, не падая от усталости, значит, Асандир умеет питать их силой, не истощая при этом себя.

Любопытство заглушило в Лизаэре поднимавшееся недоверие.

— Постой. Получается, что Асандир тратит собственные силы, передавая их лошадям?

— По сути, да.

Словно не желая вдаваться в подробности, Аритон замолчал и повернул лицо навстречу ветру. Перевалило за полдень. Теперь не только горы, но и предгорья остались позади. Четверка всадников скакала по равнине.

Местность вокруг выглядела более обжитой. Дорога вновь стала мощеной, с белесыми колеями от колес. Асандир гнал лошадей мимо невысоких холмов и полей, перегороженных межами из плюща. Только один раз он остановился возле придорожной таверны, чтобы купить изюма, хлеба, копченой колбасы и крепкой выпивки для поддержания сил. Пока путники ели и по очереди делали глотки из фляги, мальчишки-конюхи смыли пену с лошадиных боков и осмотрели их ноги, чтобы укрепить вихляющие подковы. Через несколько минут четверо вновь тронулись в путь, не успев ни согреться, ни отдохнуть. Чувствовалось, что и сам Асандир изрядно утомился.

— Сколько он еще выдержит? — с тревогой спросил Лизаэр.

Гнедой конь принца бежал все так же резво, словно ему хватило недолгих минут отдыха, чего нельзя было сказать о всаднике. Мышцы у Лизаэра затекли, поясницу ломило, и он не умел подобно магам отрешаться от страданий своего бренного тела.

Дакар с тоской глядел на ворота крестьянской усадьбы. Его ноздри ловили аромат жареного мяса, долетавший вместе с дымом очага. Сквозь голые ветви деревьев приветливо светились окошки дома, но для путников, скачущих под дождем, их уют был не более чем миражом. Среди разбитых камней дороги поблескивали лужи. Лизаэр повторил свой вопрос. Безумный Пророк только пожал плечами. Сейчас он был похож на мокрую, нахохлившуюся ворону.

— Поди узнай, каков запас сил у мага Содружества! Я уже не один век пытаюсь это понять, и все напрасно.

Промокшему и усталому Лизаэру не хотелось докапываться до истинной причины долголетия Дакара. Возможно, она объяснялась магией, а может — его привычкой врать на каждом шагу.

Они вновь скакали галопом. Возле кузницы дорогу перегородило стадо овец, и Асандир свернул в заросшую мелким кустарником придорожную канаву. Спутники последовали его примеру. Перепуганные овцы шарахнулись прочь, а ругательства, выкрикиваемые пастухом, заглушило их блеяние.

Дождь припустил еще сильнее. Обжитые места давно остались позади, когда наконец Асандир подал сигнал остановиться. Гнедой потрусил шагом, отчего Лизаэр подпрыгивал на каждом ухабе. Наследному принцу Тайсана и без того было тошно.

— Здесь мы сворачиваем с дороги, — объявил Асандир подъехавшим Аритону и Дакару. — Спешивайтесь и не разбредайтесь. Нам важна каждая минута.

Лизаэр кое-как ухитрился спрыгнуть с гнедого и не поскользнуться. Откинув со лба мокрые волосы, он огляделся, но не заметил нигде ничего похожего хотя бы на тропку.

Асандир развернул своего коня и молча шагнул в заросли остролиста и колючих кустарников, сразу же уцепившихся за его плащ. Лизаэр пригляделся. Невдалеке заросли редели, зато старые, скрюченные деревья загораживали свет. По земле тянулись едва заметные ложбинки и торчали камни, похожие на остатки мощения древней дороги. Асандир указал на накренившийся камень, покрытый резьбой, которую уже почти стерли время и природные стихии.

— Этот камень — опознавательный знак третьей ветви. Всего существует двенадцать ветвей, или особых каналов, по которым течет земная сила. Мы воспользуемся ею, чтобы быстро добраться до Альтейнской башни. В этих местах вся почва пронизана силой.

С этими словами маг прибавил шагу, как будто земная сила успела напитать и его.

Лизаэр, Аритон и Дакар, ведя лошадей в поводу, двинулись следом, спотыкаясь на замшелых камнях и шлепая через неглубокие болотца. Серый день начинал клониться к вечеру, отчего пелена тумана становилась темнее и непрогляднее. Впереди маячили развалины стены, некогда покрытой белым мрамором. Здесь же стояли изъеденные временем колонны — остатки арки. За ними тянулось пространство, кое-где поросшее папоротником и перерезанное звериными тропами. Дальше виднелось чашеобразное понижение, имевшее слишком правильную форму, чтобы его можно было отнести к природным образованиям. Эту впадину окаймляли дубы, стволы которых давно и прочно облюбовали лишайники.

Прелые листья и мох гасили звук шагов. Путники вступили под зеленый сумрак рощи. На проплешинах лошадиные подковы гулко ударяли по выщербленным кускам черного агата. Тут же находилась полузаросшая и заваленная разным сором каменная плита. Ее покрывали письмена, выполненные из другого камня, отражающего свет. Можно было только гадать, как выглядела эта плита целиком, но даже отдельные видимые кусочки являли такое мастерство древних, от которого невольно пробирала дрожь.

Лизаэр поплотнее завернулся в плащ, а Аритон принялся очищать плиту, и древние символы словно вспыхивали у него под руками.

— Средоточие силы, — благоговейно прошептал он. Асандир остановился рядом, придержав коня.

— Да. Мы находимся в центре Большого Изаэрского Круга. Его построили в Первую эпоху, дабы земная сила охраняла покои тогдашних паравианских королей. Цепь защитных построек давно превратилась в прах, но Круг сохранял свое действие вплоть до вторжения Деш-Тира.

Аритон передал поводья своей кобылы брату и, завороженный, шагнул вперед.

— Смотри не заблудись, — предостерег его Асандир. — На самом деле тебе бы лучше отдохнуть. Остановок больше не будет до самой Альтейнской башни.

Аритон с видимым сожалением подавил любопытство.

— Скажите, хоть что-то уцелело от паравианских городов? — спросил он.

Маг печально покачал головой.

— Древние расы строили лишь по необходимости. Все, что оставалось от Первой эпохи, погибло во время восстания, за исключением крепостных башен в Итамоне. Они были защищены могущественными заклинаниями, и армии, посланные для их разрушения, не смогли преодолеть заслон.

Однако упоминание о городе, где когда-то правили его предки-Фалениты, не вызвало у Аритона никакого интереса. Он молча взял из рук Лизаэра поводья и погрузился в раздумья. Асандир меж тем достал из седельной сумки флягу с горячительным напитком и предложил всем подкрепиться.

Когда Аритон заметил, что Дакар почему-то совершенно трезв, было, увы, уже слишком поздно. Он облизал губы, но не почувствовал никакого привкуса. В содержимое фляги вполне могло быть подмешано какое-нибудь сильнодействующее зелье, но тогда его должны были бы заглушить чем-то другим. Чаще всего наряду с зельем добавляли что-то сладкое. Однако сладости во рту не ощущалось. И все же Аритон почувствовал слабость в коленях. Он увидел, как Лизаэр рухнул на землю, потом упал сам и потерял сознание. Все случилось так быстро, что Аритон даже не успел рассердиться — и уже лежал неподвижно возле брата.

— Грязная проделка, — заметил Дакар, обращаясь к Асандиру.

Асандир вогнал пробку во флягу, в содержимое которой было подмешано не зелье, а магия. В его глазах читалось нетерпение.

— Не грязная, а необходимая, мой непутевый пророк. Не забывай, что метласские змеи могут в любую минуту вырваться из Миртельвейнского болота. Поэтому вместо пустопорожних разговоров утихомирь-ка лучше лошадей.

Дакар поймал переброшенные ему поводья, потом успокоил неуемного гнедого. Бледный на сей раз не только от головной боли, он уговаривал четырех лошадей стоять спокойно, стоически перенося проделки озорной мышастой кобылы, норовившей пожевать капюшон его плаща.

— Жуйте, терзайте меня, — бормотал он снова и снова. — Не стесняйтесь, жуйте, только не обращайте внимания на всякие магические штучки.

В очередной раз сдерживая взбрыкнувших лошадей, он даже вывихнул плечо. «Если Сетвир не изменил своим привычкам, — уныло подумал пророк, — в Альтейнской башне будет нелегко раздобыть выпивку покрепче. Даже для срочных лечебных надобностей».


Магический сон, в который Асандир погрузил обоих братьев, для Аритона не был провалом в беспамятство. Вначале он ощутил мощный силовой поток, затем очутился в волнах другой магической силы, но даже в бессознательном состоянии его чутье мага продолжало бодрствовать. Оно инстинктивно направило сознание Аритона на поиск источника этой силы. Внутреннее зрение различило какие-то туманные очертания. Их можно было бы посчитать сном, но Аритон понимал, что это не сон.

Скорее всего, ветви, о которых упоминал Асандир, переплетались в сеть. Картины, которые посылала ему эта магическая сеть, отражали реальность, и реальность эта была пугающей. Аритон видел заросли камышей над темной стоячей водой громадного болота, перерезанного насыпью с развалинами стен. В туманном и холодном ночном воздухе резко пахло болотной гнилью. Вместо луны и звезд над болотом мерцали магические знаки оберегов, острые, как лезвия мечей. Исходящая от них сила перекрещивалась, образуя защитную преграду. Под нею, в глубинах обманчиво спокойных вод, метались сотни, а может, тысячи змей. Сталкиваясь, они злобно жалили друг друга, изливая свой яд. За ними наблюдала неподвижно застывшая человеческая фигура, облаченная в домотканый плащ. Почуяв присутствие Аритона, человек резко вскинул голову, словно заслышав чьи-то шаги там, где не отважился бы появиться самый отчаянный храбрец.

Потом глаза стража соприкоснулись с сознанием Аритона, последовал беззвучный удар, и очертания страшного болота завертелись и пропали. Вместо них появилась просторная комната под крышей башни, заваленная книгами в кожаных переплетах. В центре стоял громадный стол, а на нем горела жаровня, от которой исходила магическая сила. Асандир распознал и другие потоки, один из которых, несомненно, принадлежал Асандиру. Другой поток, послабее, был наполнен возражениями Дакара. Поток, идущий от второго мага, почему-то был крайне слабым. Этот маг находился как бы в тени, а на плече у него, расправив крылья, восседал ворон. Здесь сознание Аритона испытало на удивление мягкое и даже нежное прикосновение. Он увидел за столом еще одного мага.

Белоснежные волосы и седая спутанная борода делали этого человека похожим на дряхлого старца, впечатление старческой беспомощности усиливалось по-детски удивленным выражением его лица. Но ощущение это было обманчивым: глубоко посаженные серо-зеленые глаза, сверкающие под кустистыми седыми бровями, пронизывали насквозь.

— Тейр-Фаленит, — прозвучал в мозгу Аритона чей-то голос.


Повелитель Теней мгновенно проснулся. Он лежал в помещении, пол которого устилал красный ковер. От очага исходило уютное тепло, над огнем на цепочке, выкованной в форме драконьего хвоста, висел котелок. На мраморной полке у очага вместо фарфоровых статуэток или иных предметов искусства стояла жестяная коробка с чаем, которую кто-то по рассеянности позабыл закрыть.

Аритон, моргая, огляделся по сторонам. Потом он вспомнил о фляге Асандира и ее заколдованном содержимом. Если за время этого странного сна его куда-то перенесли из Большого Изаэрского Круга, то сейчас, скорее всего, он находился в Альтейнской башне. Аритон лежал на подстилке, накрытый одеялами. Кто-то снял с него сапоги, штаны и камзол, но оставил рубашку, и она по-прежнему была влажной от дождя. Уже готовый выбраниться от досады, Аритон увидел свою одежду; она висела на стуле вместе с поводьями и мотком вощеных ниток. В роскошное бархатное сиденье стула было бесцеремонно воткнуто шило. Аритон заметил, что его меч вынут из ножен, смазан и лежит на столе, заваленном книгами. Часть книг была раскрыта и положена страницами вниз, иные топорщились загнутыми листами. Из некоторых фолиантов торчали кусочки тонкого пергамента и выцветшие нитки, служившие закладками. Изящный серебряный подсвечник хранил остатки старого воска, словно здесь давно не зажигали свечей. Рядом стояли чашки со щербатыми краями, валялись грязные чайные ложки. Из любого уголка, не занятого другим хламом, выглядывали чернильницы, лишенные крышек.

Казалось, сам дух этого помещения с дубовыми панелями стен, потускневшими от времени шпалерами и каким-то уютным беспорядком должен был порождать в усталом путнике сильное желание снова лечь, закрыть глаза и предаться отдыху. Но у Аритона ныло все тело; он ощущал где-то поблизости мощные потоки силы. От этого он чувствовал неугасающую тревогу. Рядом, на другой подстилке, безмятежно храпел Лизаэр, но Аритон понимал, что сам он больше не уснет. Тогда, отбросив одеяла, он встал и натянул на себя влажную одежду. Не обнаружив нигде своих сапог, он босиком протопал по ковру до единственной двери, также дубовой, обитой металлическими полосами и снабженной засовом. Отодвинув его, Аритон рванул дверь. Она выходила на лестницу, освещенную факелами и красноречиво свидетельствовавшую о том, что когда-то Альтейнская башня служила крепостью. Вздрогнув от яростного холодного ветра, пробивавшегося сквозь бойницы, Аритон ступил за порог и осторожно закрыл за собой дверь. Сосредоточившись, он понял, что источник силы должен находиться где-то выше, и поднялся по старым, стершимся ступеням на самый верх башни. Там он обнаружил узкую дверь, столь же простую и грубую, как и первая. Кованое железо засова и щеколды заиндевело от холода, и рука его едва не примерзла к металлу, пока он открывал эту дверь.

За ней его взору предстала круглая, заставленная книжными полками комната, какую он уже видел во сне. Ножками стола, стоящего в центре, служили фигуры хадримов, вырезанные из черного дерева. За столом, спиной к Аритону, сидели Дакар, Асандир и незнакомец в черном. Напротив расположился еще один маг, облаченный в красно-коричневую сутану, рукава которой были стянуты черной шнуровкой, а манжеты изрядно протерлись. Он, насколько можно было различить, не отличался ни высоким ростом, ни внушительной фигурой, но весь его облик говорил об удивительной стойкости и твердости характера. Чем-то он напоминал дуб, упрямо растущий назло всем ветрам и бурям. Судя по лицу и глазам, именно этот человек разбудил Аритона, когда назвал его титул.

— Аритон Ратанский? — вежливо осведомился Сетвир, хранитель Альтейнской башни. — Добро пожаловать к нам.

Дакар с изумлением обернулся.

— Ты должен был бы спать без задних ног и без всяких снов, — с упреком произнес он, когда Повелитель Теней подошел к столу.

— Заснешь тут, пожалуй.

Чувствуя на себе взгляды всех собравшихся, в том числе и незнакомца в черном, Аритон пододвинул пустой стул и уселся. Он положил руки на край стола и избегал смотреть на жаровню. Исходящий от нее свет ничем не напоминал красноватое мерцание углей: бело-голубой огонек наполнял комнату причудливыми тенями, совершенно не давая тепла. Источником этого света была все та же третья ветвь.

Обращаясь к Дакару, Аритон сказал:

— А ты смог бы спать, когда все пространство вокруг заполнено такой силой? — Потом, повернувшись к Сетвиру, добавил: — Я пришел предложить вам помощь, если вы ее примете.

Сетвир и сейчас выглядел так, словно недоумевал по поводу происходящего. Тем не менее ответил хранитель Альтейнской башни уверенно и рассудительно:

— Не станем отрицать: наши возможности не безграничны. Но и ты должен сознавать, насколько все это опасно.

Сетвир пытался проникнуть в сознание Аритона, искусно пряча это под мягким, заботливым взглядом. Но такое было трудно утаить от Повелителя Теней. Аритону стало не по себе.

Сетвир понял его состояние и сумел соединиться с внутренней сущностью Аритона так, что у того ни один волос не дрогнул. Однако картины, вставшие перед его мысленным взором, были просто душераздирающими. Он снова увидел болотных змей. Их были тысячи — разумных и опасных тварей, чей яд по своей смертоносности превосходил любую природную отраву. Им было тесно в водах болота. Находясь далеко оттуда, за надежными стенами Альтейнской башни, Аритон чувствовал, как инстинкт разрушения гонит змеиные орды прочь. Казалось, еще немного — и они устремятся за пределы болота. Перед ним замелькали лица жителей селений, которым грозила беда: детей, добропорядочных и работящих матерей семейств, даже не подозревающих, что над ними нависла гибель. Потом Аритону показали силы, препятствующие змеиному исходу, и наконец с обескураживающей прямотой и честностью дали понять, сколько сил потребуется для полного устранения угрозы.

— Теперь решай, — вслух заключил Сетвир. — Никто из нас не осудит тебя, если ты предпочтешь спуститься вниз и лечь спать. Мы сумеем сделать так, чтобы сила третьей ветви не будоражила твое сознание.

Аритон смерил его взглядом; доброта Сетвира вновь скрывала настороженное внимание хранителя. Медленно Повелитель Теней ответил:

— Если бы я решил вернуться вниз, то не стал бы просить защитить меня от того, от чего защитить невозможно.

Он остался сидеть за столом. Сетвир сцепил свои по-старчески узловатые пальцы.

— Спасибо, юный собрат. Мы были бы просто глупцами, если бы отвергли помощь в борьбе с метласскими змеями Миртельвейна. Можешь остаться, но учти, что существует ряд условий.

Сетвир более не прятал своего пронизывающего взгляда.

— Накладывать заклинание предстоит Дакару. Ты будешь всецело и безоговорочно поддерживать его, сам находясь в забытьи. Твое сознание не будет улавливать происходящее, а пробудившись, ты не сумеешь ничего вспомнить.

Услышанное не вызвало у Аритона восторга. Он понимал: любая ошибка в действиях Дакара — и его собственное тело окажется подобием выжатой тряпки, только вместо воды из него выжмут жизнь. Без предупреждения, лишив его возможности хоть как-то вмешаться и воспрепятствовать этому, поскольку он утратит власть над своей волей. Маг в черном внимательно следил за ним, на лице его читалось нечто похожее на сострадание. Аритон твердо решил не обнаруживать недовольства предложенными ему условиями. Но с необходимостью находиться в подчинении у Дакара он все же не мог смириться. Он взглянул на пророка — на лице у того сияла самодовольная ухмылка. Аритон едва не взорвался. Почему он, потративший годы на изучение магии, должен с братским доверием отнестись к этому увальню, которому попойки дороже ученичества?

Но поворачивать назад было поздно. Горестно усмехнувшись, Повелитель Теней повернулся к Сетвиру:

— Я принимаю условия.

В его словах таился вызов: если существовали пределы свободной воли, которая, согласно утверждениям Асандира, у него по-прежнему сохранялась, он готов рискнуть жизнью, чтобы узнать, так ли это.

Хранитель Альтейнской башни устремил на него взгляд, отрешенный, как у поэта, витающего в неведомых далях.

— Ты сам выбирал. Теперь тебе необходимо немедленно подготовить свой разум. Помни: у нас каждая секунда на счету.

Аритон склонил голову и закрыл глаза. Даже сейчас он ощущал откровенное презрение, исходящее от Дакара. Губы Повелителя Теней тронула едва заметная улыбка и тут же пропала. Сосредоточившись, Аритон погрузился в транс.

С гораздо меньшим изяществом, зато с мучительным вздохом Дакар принялся концентрировать свое безалаберное сознание.

Пока длились его приготовления, пока Безумный Пророк мысленно соединялся с Аритоном, Сетвир с откровенным недовольством поглядел на Асандира.

— Преграды, ждущие наследников престола, явно были преуменьшены, друг мой! — Хранитель Альтейнской башни удрученно махнул рукой. — Ты полагал, что все дело в давней кровавой вражде, и не больше!

Трайт вопросительно уставился на него. Сетвир запустил пальцы в дебри своей бороды.

— Наш тейр-Фаленит унаследовал по отцовской линии изрядную восприимчивость, но, не в пример предкам, совершенно беззащитен. Материнское наследие — дар предвидения — не дает ему шагу ступить без чувства вины, ибо он видит последствия каждого своего действия и одновременно глубоко переживает их.

— Это не объясняет его безрассудства, — возразил Трайт, — да и того, что он обижен на всех и вся.

— Дело совсем в другом, — отозвался Асандир. — Аритон еще до появления здесь разрывался между необходимостью стать правителем и своим даром, с детства выпестованным магами Раувена. Моя попытка облегчить его страдания оказалась неудачной, и я стал для него едва ли не врагом.

Сетвир задумался, плотно сцепив руки.

— В таком случае освободи его от всех обязательств. Пусть развивает свой талант музыканта, пусть женится, а наследника ратанского престола мы выберем из его сыновей. Ждали же мы пятьсот лет. Что нам стоит подождать еще одно или два поколения?

— Позволь с тобой не согласиться, — вмешался Трайт, и в его тихом голосе ощущалось беспокойство. — Возвращенный солнечный свет смог бы положить конец вражде между торговыми гильдиями Итарры. Если мы упустим время, потом нам уже будет не распутать клубок тамошних интриг.

В комнате установилась тишина. Бело-голубое мерцание и тени делали ее еще более напряженной. Каждый из троих магов Содружества раздумывал сейчас об Итарре — городе, стоящем на перекрестье торговых путей Ратана. В этом несчастном королевстве ненависть между городами и кланами была самой давней и самой глубокой. Ложно понимаемая справедливость провоцировала нескончаемые кровавые распри, приводящие к общему упадку. Мирных способов исправить положение не находилось. Принцу, унаследовавшему ратанскую корону, непременно придется вскрыть и уничтожить гнойник воровства, подкупа и заказных убийств, каким являлась Итарра. Лучшего времени, чем время победы над Деш-Тиром, трудно было себе представить. Солнечный свет наверняка вызовет разброд и смятение среди правителей города и предводителей гильдий.

— Мы должны тщательно оценить отдаленные последствия, — подытожил Сетвир. — После того как справимся с метласскими змеями, надо будет раскинуть нити судьбы.

Внимание всех троих незамедлительно переключилось на Миртельвейнское болото. Сетвир кратко обрисовал, какими возможностями они располагают для сражения с ядовитыми тварями.

Харадмон и Люэйн — двое бестелесных магов — уже находились на месте беды и успели возвести вокруг болота магический барьер. Однако их совместных усилий едва хватало, чтобы сдерживать исход змеиных орд. Веррэн, ученик магов и страж болота, находящийся сейчас в древней крепостной башне на острове Мет, оставался, по сути, один. Средоточие пятой ветви, располагавшееся поблизости, помогало этой крепости сдерживать и более грозных противников, но Веррэн не обладал необходимыми знаниями, и без поддержки Содружества сила пятой ветви в считанные секунды сожгла бы его дотла.

— Я не вижу иного выхода, как направить силу прямо отсюда, — с нескрываемым огорчением вздохнул Сетвир. — Другого нам не остается. Попробуем временно изогнуть третью ветвь, уменьшить напор ее потока, чтобы Веррэн без опасности для собственной жизни смог укрепить этой силой защитную преграду.

Неуверенность, звучавшая в голосе хранителя Альтейнской башни, уже сама по себе пугала. Дакар, установивший к этому времени прочную связь с Аритоном, окинул сидящих за столом быстрым взглядом. Лоб Трайта был мокрым от пота, Асандир так сжал руку в кулак, что побелели костяшки пальцев. В тишине, которая была красноречивее всяких слов, каждый из магов оказался лицом к лицу с ужасающей правдой. Впервые за пять тысяч лет они ощущали столь явную и опасную нехватку сил. Что бы они ни предприняли во имя спасения королевства Шанд от метласских змей, действенность их усилий зависела от слабейшего звена цепи — Дакара. Он и здесь был недостаточно расторопен, а горестное осознание пророком собственных недостатков не исправляло положения. Стискивая липкие руки, Дакар проклинал Аритона за его высокомерие. Безумного Пророка не беспокоило, что Аритон имеет гораздо больше оснований упрекать его в расхлябанности. Повелитель Теней был верен своему обещанию; поддержка, которую он оказывал Дакару, погрузившись в транс, была столь же искренней, как и его музыка.

Одно то, что Аритону приходилось рисковать всем, чем он владел и чего добился ценой многих лет обучения, причем рисковать по-глупому, было чудовищным несоответствием, если не оскорблением.

Сетвир описывал грядущее сражение так. Дакару предстояло управлять невероятным по своей мощи потоком силы, который должен быть послан за тысячи лиг в помощь Веррэну. Если тот вдруг оступится, а Дакар позволит себе хоть на мгновение отвлечься, поток из Альтейнской башни хаотично сольется с пятой ветвью. Необузданная сила иссушит и попросту сожжет самые населенные земли трех королевств, но поскольку ее выплеск произойдет за пределами Миртельвейнского болота, метласские змеи уничтожены не будут.

Беспокойно ерзая на стуле, Дакар вздрогнул, ощутив, как кто-то коснулся его плеча. Рядом стоял Сетвир, сочувственно глядя на него.

— Нам нужно, чтобы ты превзошел сам себя.

Дакар только мотнул головой. Однажды ему довелось видеть человека, умершего от кирл-анкешида. Зрелище это до сих пор преследовало его в кошмарных снах. Каких бы усилий, какого бы напряжения ни требовал от него поток силы, перебрасываемый к Веррэну, все это не шло ни в какое сравнение с угрожающим Шанду змеиным вторжением.

— Я постараюсь, — пробормотал пророк. Хранителя Альтейнской башни было не так-то просто обмануть.

— Ты будешь следить за безопасностью Веррэна и своей. Сила Аритона будет тебя поддерживать, а его безопасность я возьму на себя. Знать ему об этом не обязательно. Но поскольку он последний из Фаленитов, нельзя рисковать династической цепью.

Сетвир ободряюще похлопал Дакара по плечу, затем склонился над обмякшей фигурой Аритона. Единым жестом он сотворил над ним ярко светящийся оберег, на который нельзя было смотреть без рези в глазах.

Радуясь освобождению от груза, Безумный Пророк едва ли не скрежетал зубами, узнав, что Содружество решило беречь Аритона.

— Ему же на все откровенно плевать: и на Этеру, и на людей, и вообще на какие-либо принципы, — ворчал Дакар, пряча пальцы в рукавах, чтобы скрыть их дрожание.

Сетвир, внимание которого было поглощено более неотложными вещами, нежели утешение пророка, лишь прошептал в ответ:

— У тебя совершенно превратное представление об этом человеке.

Дакар этих слов не услышал. В его мозгу по-прежнему крутился недавний разговор магов об Аритоне. Безумный Пророк считал его непревзойденным лицемером, сумевшим сбить с толку и Сетвира. Тем временем хранитель Альтейнской башни, шелестя одеянием, уселся на свое место, обведя всех взглядом, исполненным доверия.

Между троими магами не было произнесено ни слова, но когда они начали свое дело, воздух над ними задрожал от присутствия невидимой силы. Тени в комнате сгустились; голубоватая искорка, мерцавшая в жаровне, уменьшилась до размеров булавочной головки. Вначале мерцание ослабело, потом стало усиливаться. Маги постепенно сужали и концентрировали силовой поток третьей ветви, стремясь превратить его в тонкий пучок. Теперь из жаровни исходило нестерпимо яркое сияние. Дакар был вынужден отвести глаза. Маги продолжали спокойно сидеть, не обращая внимания на этот ослепительный блеск, чем привели Безумного Пророка в благоговейный трепет. Неподвижные, словно каменные изваяния, они методично сужали поток третьей ветви, пока вся комната не начала гудеть от переполнявшей ее силы. Резкий запах озона перебил все привычные запахи. Гранитные стены башни утратили очертания, сделавшись прозрачными и проницаемыми для мощного сгустка силы, который, казалось, существовал вне времени.

Стало совсем тихо, как бывает перед бурей, и в этой гнетущей тишине Сетвир произнес магическое слово.

Из жаровни вырвалась световая дуга и устремилась прямо к Трайту. Не дрогнув, маг подхватил ее и метнул сквозь пространство и время непостижимым для обыденного разума образом. Воздух прорезал громкий треск, по комнате промчался ветер. За несколько мгновений луч земной силы покрыл огромное расстояние, достигнув острова Мет.

Дакар закусил губу. Ему было странно чувствовать на языке соленый привкус пота, как будто близость нерукотворной силы лишила его всех привычных ощущений. Затем его мысли перепутались — это страж Миртельвейна поймал силовой поток, отправленный из Альтейнской башни. Место средоточия на каменном полу другой башни, стоящей на острове Мет, вспыхнуло ярко-красным светом, когда один силовой поток соприкоснулся с другим и силы пятой ветви вошли в резонанс с силами третьей.

Веррэн, босой и смертельно перепуганный, пытался совладать с потоками двух ветвей, которым ни в коем случае нельзя было позволить объединиться. Эхо вернуло его пронзительный крик, улетевший в ночную тьму. Подобно Дакару, он зашатался под натиском неистовой земной силы, примчавшейся из Альтейна, пробившейся сквозь его тело и понесшейся дальше — на помощь Харадмону и Люэйну, которые стерегли границы болота. Невзирая на все старания Асандира и Сетвира, этот иссушающий и разрывающий внутренности поток отзывался в теле нестерпимой болью. Дакар судорожно ловил ртом воздух. Вопреки всему, что терзало, ломало и крушило сейчас Веррэна, пророк был обязан сохранять ясность сознания, дабы не погубить ни себя, ни тех, кто зависел от него.

Земные силы, лишенные привычного русла, продолжали яростно хлестать пророка. Он думал только о том, как бы не выпустить из рук невидимые «поводья». Ему было не за что ухватиться и не на что опереться. Ни стул под ним, ни даже каменный пол не могли служить опорой. Дакар ощущал себя щепкой, которую бурлящий водоворот нес куда-то, трепал, гнул, доводя до состояния, когда телесные ощущения воспринимались иллюзией, далекой от реальности.

Сетвир, сосредоточенно следящий за биением третьей ветви, все же уловил отчаяние Дакара и протянул ему руку.

— Держись за меня. Иногда это помогает.

Дакар с благодарностью ухватился за руку хранителя. Щепку будто прибило к валуну; Дакар наконец обрел желанный якорь. Краешком сознания он отмечал связь Сетвира с Асандиром и понимал, какую неимоверную магическую силу они прилагают, чтобы управлять необузданной стихией третьей ветви. Дакар заморгал, пытаясь стряхнуть с глаз слезы. Он пребывал в странном, двойственном состоянии, голова у него невероятно кружилась. Сжав зубы, он без конца напоминал себе, что находится в Альтейнской башне. Однако какая-то частица его стояла сейчас босыми ногами на холодном полу древней крепости, ослепленная пылающим средоточием пятой ветви. Дакар мучился вместе с Веррэном, как и он пропуская через себя волну за волной. И каждую из них нужно было немедленно повернуть и направить по иному пути, не давая обоим потокам слиться в разрушительную волну.

За древними крепостными стенами, над серебристыми водами Метласского озера, туманная пелена Деш-Тира затеняла блеск голубых молний и их танец. Здесь Харадмон и Люэйн, слившись с силой третьей ветви, укрепляли и поддерживали выстроенную ими защитную сеть. Наступил решающий момент: теперь все, построенное совместными усилиями, должно было перейти в руки Трайта. Пришел его черед.

— Спокойствие, полное спокойствие, — громко произнес Асандир.

Трайт отрывисто кивнул.

Дакар почувствовал, как пальцы Сетвира сомкнулись на его пальцах, неизвестно, от напряжения или от желания ободрить. Подумать об этом пророк не успел — смещение потока силы, ударившее по Веррэну, задело и его.

Все, что происходило до сих пор, было только похоже на опасность, но настоящую опасность Безумный Пророк почувствовал лишь сейчас. Не потерять, любой ценой не потерять связь с Веррэном! Дакара лихорадило; его сознание дрожало, как паутина под ураганом, готовая ежесекундно оборваться. Через какое-то время напор ослаб. Люэйн, в прошлом именуемый Защитником, благодаря помощи из Альтейнской башни сумел-таки не допустить исхода метласских змей. Но праздновать победу было рано. Любое ослабление в магической цепи увеличивало риск. Дакар чувствовал, что рот у него забит неизвестно откуда взявшимся пеплом. Стоит допустить малейший сбой в управлении потоком силы, поступающим из Альтейнской башни на остров Мет, и преграда Люэйна рухнет, открыв дорогу змеиному нашествию.

Казалось бы, Харадмон должен был прийти на помощь своему бестелесному собрату. Однако в битве со змеями у него была своя задача, и он дожидался, пока наступит время для ее выполнения. Беспощадный, как Даркарон, Харадмон обратил свою силу, удесятеренную мощью Альтейна, против Миртельвейнского болота. Стоячая вода закипела и вспенилась. Сила Харадмона выгоняла змей отовсюду: из болотной жижи, из камышей, из каждой щели, где они рассчитывали укрыться. А над болотом поднялось смертоносное зарево, испепеляя серебристое месиво извивающихся тел. Уцелевшие напрасно пытались прорваться сквозь невидимую преграду Люэйна. Змеи, обезумев от ярости, жалили воздух, чахлые болотные кочки и друг друга. Их орды неотвратимо редели, безжалостно истребляемые совместными усилиями Содружества Семи.

Но случилось то, чего так опасались маги: Веррэн дрогнул и не удержал поток. Средоточие пятой ветви вспыхнуло факелом, предвещая катастрофу.

У застигнутого врасплох Дакара бешено закружилась голова. Связь с Веррэном обрывалась, и он был не в силах ее удержать. Безумный Пророк стиснул зубы, ощущая судороги во всех мышцах. Ему казалось, что он сорвался с большой высоты и теперь, кувыркаясь, летит в пропасть.

Услышав крик Дакара, Сетвир сразу почуял беду и понял, что надо действовать не медля. Единственным мгновенным действием было возвращение третьей ветви в прежнее русло, и Сетвир пошел на это, резко оборвав свою связь с Асандиром. Разом избавленный от всех мучений, Безумный Пророк рухнул на спинку стула. Его тело обмякло и сотрясалось от судорожных всхлипываний, дышать по-иному он не мог.

— Эт милосердный, — бормотал он, ошеломленный и обескураженный. — Неужели на меня обрушилось утроенное похмелье после всех моих попоек?

Он был на грани истерики. Мотая головой, Дакар зажал кулаком рот, дабы прекратить бессвязную болтовню. В глазах рябило, в ушах звенело. На задворках сознания, в пустоте с проблесками ускользавших мыслей, Дакар вдруг снова натолкнулся на поток, идущий от Повелителя Теней.

Теперь он уже не обжигал, а согревал, как угли, но чистота потока оставалась прежней. Не обремененный угрызениями совести, Дакар ухватился за этот поток, пустив его силу на восстановление своих взбаламученных чувств. Вскоре ему стало лучше, и пророк поднял голову.

— Охранительная сеть Люэйна! — закричал он, пронзенный внезапной мыслью.

Вслед за этим Дакара окатило неподдельным страхом. Он закрыл глаза, потом открыл снова. На фоне бело-голубого сияния третьей ветви, по-прежнему исходящего из жаровни, и тусклого серого света, пробивавшегося сквозь ставни, он увидел силуэт Асандира. Маг схватил его за дрожащие плечи и сжал до боли.

— Успокойся, Дакар. Все позади.

Асандир отпустил его плечи, и Безумный Пророк повалился вперед, уронив лицо на скрещенные руки. Рядом в такой же позе сидел изможденный Трайт. Сквозь звон в ушах Дакар услышал голос Сетвира. Хранитель уверял Асандира, что прежде, чем порвалась охранительная сеть, большая часть метласских змей уже была уничтожена. С оставшимися вполне можно справиться, тем более что ускользнувших сумеет выследить и истребить Харадмон.

Дакар узнал также, что Веррэн от крайней усталости и перенапряжения потерял сознание. Люэйн будет присматривать за ним и за Миртельвейнским болотом, пока страж не оправится.

Ощущая себя высосанной устрицей, Дакар пассивно наблюдал за тем, как его поднимают на ноги. Он даже отпихивал магов, хлопотавших вокруг него и одновременно приводивших в чувство Аритона. Злорадствуя, что хотя бы здесь Повелитель Теней проявил слабость и все его хваленое самообладание ему не помогло, Дакар хотел было расхохотаться, однако голова его раскалывалась от боли и он смог лишь прошептать:

— Наш непревзойденный-то изрядно порастратил силенки. Как бы ни хотелось ему сунуть нос в наши дела, а тело не перехитришь. Теперь будет дрыхнуть неизвестно сколько.

— Да, — с плохо скрываемым раздражением ответил Сетвир. — Нашему тейр-Фалениту придется провести в постели несколько дней.

Маг добавил еще что-то на мелодичном древнем языке, чего Дакар не понял. Оказавшись на лестнице, он схватился за стенку, чтобы не покатиться кубарем по ступеням. Ноги сразу же подкосились, глаза заволакивало тьмой. «Нет, — подумал Дакар, — попойки все же не так вредны, как магия». Мысль эту требовалось обязательно запомнить, чтобы потом обсудить с Асандиром и узнать его мнение.


Нити судьбы

К вечеру Асандир, Сетвир и Трайт вновь собрались в круглой верхней комнате Альтейнской башни. В ожидании бестелесных Харадмона и Люэйна, которым ничего не стоило преодолеть громадное расстояние от острова Мет до Альтейна, они вели разговор о разных пустяках, правда, некоторых тем предпочитали не касаться. Трое магов, сохранивших телесную оболочку, никогда не упоминали о бедах, вызванных вторжением Деш-Тира и бунтом Давина. Точно так же никто из них не брался подсчитывать, сколько мест за столом сегодня пустует. А ведь в лучшие времена бывало, что здесь собиралось Содружество Семи в полном составе, пятеро верховных королей и по одному посланцу от каждой из трех паравианских рас. Тогда не было нужды рисковать жизнью учеников, возлагая на их плечи тяготы ответственности. И никто тогда не думал, что однажды туман плотным пологом накроет цветущую землю Этеры.

Сетвир занимался привычным делом, разыскивая по всем углам чистые чашки для чая. Ворон Трайта вдруг беспокойно захлопал крыльями, почуяв ветер, ударивший сквозь восточное окно. В воздухе явственно запахло тронутыми морозом травами.

Держа в руках груду чашек, Сетвир, обращаясь вроде бы к пустому пространству, спросил:

— Это ты, Харадмон? Надеюсь, ты не слишком утомлен, чтобы принять какой-нибудь видимый облик? Наш друг пророк, полагаю, будет тебе признателен.

Ветер утих, зато под сводами комнаты зазвенел громкий смех.

— А где Дакар? — на звучном паравианском языке спросил голос, исходивший, казалось, прямо из ставни.

Появившаяся в воздухе тень немедленно превратилась в худощавую фигуру мага, облаченного в одежду черного и зеленого цветов. На плечах у него был плащ с оранжевой шелковой подкладкой; ангельской красоты лицо под капюшоном было сродни эльфийскому. Красоту тонких черт подчеркивали аккуратная бородка, нос с горбинкой и озорная улыбка. Призрак откинул капюшон и тонкими, заостренными пальцами пригладил свои черные с проседью волосы. Видимый облик мага Харадмона окинул собравшихся взглядом бледно-зеленых глаз и уже с другой интонацией повторил вопрос:

— Так где же Дакар?

— На пути сюда, — по-мальчишечьи улыбаясь, ответил Асандир. — Хотя, боюсь предрекать худшее, он может отправиться и за выпивкой. У Сетвира в его закромах водится сидр, и наш пророк для восстановления сил и душевного равновесия не успокоится, пока не вылакает все до дна.

На лице Харадмона, которого в действительности не существовало, мелькнула хитрая усмешка.


Двумя этажами ниже Дакар наконец решил, что пора вставать. Дрема, в которой он пребывал, не имела ничего общего со сном. Подъем ознаменовался ушибом коленки о шахматный столик Сетвира. Черные и кремово-белые фигуры полетели на пол с шумом, заглушившим стон Дакара.

— Ох, Даркарон вас всех побери!

Дакар вывалился из кресла, в котором безуспешно пытался заснуть, вновь ударился о столик, поскользнулся на катящихся по полу фигурах и замахал руками, чтобы не упасть. Головокружительное путешествие окончилось возле очага, где Безумный Пророк своим необъятным животом рухнул на скамеечку для ног и свалил щипцы и кочергу.

— Эт милосердный! — запыхтел Дакар, потирая ушибленную грудь. — Понаставили тут разного барахла. Иду, уже иду!


Вскоре собравшиеся наверху маги услышали, как что-то тяжелое ударилось о засов двери. Щеколда громыхнула, но не поддалась. Наконец, после сосредоточенного сопения и изысканного набора бранных слов, Дакар рванул дверь и ввалился внутрь. Лицо его было пунцовым и наполовину закрытым сосульками сальных волос.

— Я и так торопился как мог.

Безумный Пророк подул на ссадины на пальцах, подтянул сползающие штаны и набросился на Асандира:

— С меня хватило кошмаров, которые я по твоей милости получил вместо спокойного сна. Зачем же еще запирать дверь заклинаниями?

Сетвир, руки которого по-прежнему были заняты чашками, с нескрываемым любопытством посмотрел на Дакара. Асандир продолжал сидеть спиной к ученику, и улыбка на его лице пропала. Маг вскинул седую бровь.

— До чего ж ты скор на обвинения. Сначала выпаливаешь, а потом думаешь. Если, конечно, думаешь.

Дакар вытянул свободный стул и плюхнулся на него.

— Только Харадмон мог додуматься...

Он не закончил и стал подозрительно озираться вокруг.

— Приветствую тебя, Безумный Пророк, — произнес бестелесный маг.

Дакар вертел головой, стараясь понять, откуда звучит голос. Поиски оказались напрасными, и пророк, заметив улыбки на лицах остальных магов, рассердился.

— Я не против шуток, но шутки должны быть честными! — крикнул он.

Харадмон громко рассмеялся и наконец-то позволил Дакару лицезреть себя.

— Все равно есть вещи, которые тебе не по зубам, мой дорогой пророк.

Харадмон выдвинул стул, небрежно уселся на него и свернул зеленый плащ. Дакар был излюбленной мишенью для насмешек, и Харадмон был бы не прочь поразвлечься еще, но тут вмешался Сетвир и поинтересовался, скоро ли прибудет Люэйн.

Харадмон прикрыл глаза.

— Торопится сюда. Скоро появится. — Изысканным тоном, словно отпуская комплимент, он добавил: — Я всегда превосхожу его в быстроте перемещения, спорах и карточных играх.

Факелы по обеим сторонам двери вдруг ярко вспыхнули, и их пламя заметалось, словно под напором ветра. И хотя никакого ветра в комнате не ощущалось, один из факелов погас.

— Я возражаю, — послышался басовитый голос.

За столом появился второй бестелесный маг. Приняв зримый облик, он оказался лысым стариком внушительного телосложения, с длинной бородой и был облачен в серо-голубые одежды. Однако во взгляде его пронзительных глаз читалось то же выражение, что и у энергичного ученого, каким предстал в зримом облике Харадмон.

— Твое заявление неуместно, нечестно и потому совершенно непростительно. Мы с тобой еще сразимся, — пообещал Люэйн более раздраженным, чем обычно, тоном.

— Люэйн! — перебил его Сетвир. — Нельзя ли прекратить вашу всегдашнюю перепалку, чтобы мы могли начинать?

— Ты просил выяснить возможные последствия, ожидающие Этеру после победы над Деш-Тиром. Могу я узнать, чем это вызвано? — раздраженно спросил Люэйн.

Сетвир запоздало, вспомнил, что руки у него до сих пор заняты чашками. Отыскав на полке свободное место, он поспешно нагромоздил все чашки туда. Асандир подался вперед и, тщательно подбирая слова (в основном ради Дакара, ибо речь шла об исполнении его пророчества), обрисовал особенности воспитания и характера обоих принцев из Дасен Элюра. Его слушали с серьезными лицами; даже Люэйн угомонился.

— Силы, подвластные братьям, весьма могущественны и имеют разную природу. Думаю, это ясно и так. Риск, на который мы идем, вполне очевиден. Лизаэр и Аритон противоположны друг другу и по характеру, и по обстоятельствам жизни. Оба унаследовали качества, присущие двум королевским династиям, а такое наследие никогда не бывает легким. Если их былая вражда разгорится вновь, ее последствия окажутся просто разрушительными. У Дакара уже были тревожные видения на этот счет, а посему, думаю, нам стоит раскинуть нити судьбы и заглянуть в будущее.

Призрак Люэйна исчез, потом опять появился напротив Харадмона. Люэйн постукивал пальцами по поверхности стола. Он мгновенно и громогласно выразил свое одобрение, поскольку нити судьбы давали почти безграничную возможность заглядывать в будущее. Все понимали: вражда между Лизаэром и Аритоном могла привести к потрясениям, каких Этера не знала со времен мятежа против верховных королевств, поднятого Давином-отступником.

Трайт неслышно, словно тень, встал из-за стола.

— Под летописями Ланшира, в шкафчике. Лежит на третьей полке, — рассеянно пробормотал Сетвир.

Он притушил искру третьей ветви, что мерцала в жаровне. Асандир сдвинул бронзовый треножник жаровни в сторону, а Харадмон тем временем погасил второй факел. Полная темнота не помешала Трайту добраться до указанного места и достать квадратный кусок черного бархата, который он принес и разложил на столе.

Ткань беспрепятственно прошла сквозь бесплотный локоть Люэйна. Маг наморщил лоб.

— Дакар уже поборол последствия тинеллы?

Безумный Пророк закатил глаза и застонал.

— Белена — и та лучше.

Обращаясь к Асандиру, он жалостливым тоном добавил:

— Неужели это зелье уж так необходимо? Мне хватило кошмаров прошлой ночи, чтобы еще и сегодня гробить свое здоровье.

Тинеллой, от которой всеми силами открещивался Дакар, именовалась редкая высокогорная трава. Зелье из нее, ценимое за способность раздвигать пределы разума, было весьма ядовитым и вызывало судороги и головную боль. Что еще опаснее, тинелла высасывала из тела воду, а это грозило смертью. Маги специально учились обезвреживать яд тинеллы, ибо нередко только с ее помощью можно было распутать какие-то загадки, которые не удавалось разгадать иными способами.

Асандир без всякой жалости посмотрел на ученика.

— Если бы в хижине дровосека ты не испугался своих предвидений и не прервал их, уронив меч, сегодня мы обошлись бы без тебя.

Дакар в отчаянии ударил кулаками по столу. Черный бархат заглушил удар, и звук был более похож на шлепок.

— Эт милосердный, ты ведь ничего не забываешь. Хоть сто лет пройдет, будешь помнить каждую мелочь.

— В сундуке, под северным окном, — вмешался Сетвир, услужливо подсказывая Дакару, куда ему нужно отправиться за ненавистной тинеллой.

Безумный Пророк понимал, что ему не отвертеться. Если Асандир с беспощадной четкостью помнил любое его прегрешение, память Сетвира хранила местонахождение любой зловредной вещи. Трайт не подумал привезти с собой кого-то из своих учеников. Значит, оставался только он, несчастный Дакар. Наверняка еще и Харадмон подстроит ему какую-нибудь пакость, он это любит. Дакар с грохотом отодвинул стул и поднялся. Слишком ленивый, а может, чересчур упрямый, чтобы заставить себя овладеть магическим зрением, он двинулся впотьмах, ударяясь коленками и обдирая руки. Завершив поиски, Дакар побрел обратно, с каменной трубкой и резной деревянной коробкой в руках. Мученически вздыхая, он плюхнулся на свой стул, стараясь забыть о присутствии магов, равно как и о том, что маги прибегали к этому ритуалу лишь в крайних случаях.

Собрав в руках достаточное количество магической силы, Асандир зажег над черным бархатом первую полосу. Ее бело-голубое сияние было приглушенным, будто свет проходил через завесу. К первой полосе Асандир добавил вторую, затем третью, символически обозначив тройное таинство, лежащее в основе Первичной Силы и пронизывающее все живое на Этере. Потом он создал два десятка более тонких полос, а Сетвир, согласно паравианскому ритуалу, стал называть их Имена, обращаясь к сущности правителя, места или силы, соответствующим каждому из Имен. Эти светящиеся полосы и были нитями судьбы. Они становились тождественными назначенному им свойству и в зависимости от природы этого свойства меняли внешний вид. Так совет при правителе Итарры вспыхнул раздражающе ярким светом, превратившись в скопище мерцающих зигзагов. Три линии, символизирующие древние паравианские расы, сплелись в редкой красоты кружево, а потом почти совсем угасли. Нить, соответствующая кланам, изогнулась в высокую дугу. К нитям, которые представляли города, человеческое сознание и природные силы, добавились нити, относящиеся к отдельным людям. После них настал черед растений, животных и природных стихий. Через какое-то время над бархатом мерцала некая решетчатая геометрическая фигура, четкие линии и выверенные пропорции которой символически представляли весь сложный и взаимозависимый мир Этеры.

По сравнению с другими способами предвидения, дающими лишь общую размытую картину, нити судьбы обеспечивали поразительную точность деталей. Каждая действовала так, как определялось ее природой, показывая даже мельчайшие нарушения равновесия. События будущего, обусловленные изменением тех или иных причин, мгновенно представали во всех подробностях. Чтобы прочитать и истолковать всю совокупность грядущих событий, в обычных условиях понадобилось бы несколько дней кропотливого труда. Тинелла значительно упрощала и ускоряла дело, переводя символы в картины.

Дакар набил трубку остроконечными серебристо-серыми листьями ядовитого зелья. Комнату наполнил терпкий, горький аромат.

К этому времени узор нитей судьбы уже сиял над столом в своем полном великолепии, озаряя лица магов мягким светом, похожим на давно забытый свет луны. Улыбнувшись, Харадмон выставил палец. Оттуда вырвалась искра, и Дакар зажег свою трубку.

— Начинай, — тихо велел ему Сетвир.

Безумный Пророк глубоко затянулся, наполняя легкие дымом. Голова у него закружилась, потом он испытал внутренний толчок; все его ощущения понеслись кувырком, затем вернулись в прежнее состояние и начали обостряться. Уши улавливали малейший шорох, зрение обострилось так, что он видел мельчайшую пылинку на полу. Нити судьбы, отражающие равновесие сил в живом мире, утратили отвлеченный характер и слились в целостную, доступную пониманию картину. Пересекающиеся под разными углами линии теперь могли рассказать о чем угодно: от судьбы королевств до участи полевых мышей.

Однако картина эта была далеко не гармоничной. То здесь, то там Дакар видел узлы, словно вышедшие из-под иглы неумелой или небрежной вышивальщицы. Один узел свидетельствовал о предрассудках, алчности и завистливости наместника, другой — о молодом деревце, чахнущем под туманным гнетом Деш-Тира. Там, где когда-то сияли нити паравианцев и присутствие древних рас усиливало центральную ось первичной вибрации, было пусто. Нет, не просто пусто; это напоминало безупречную по красоте мелодию, звуки которой вдруг жестоко оборвали. Дакар боролся с подступавшими к горлу слезами. После новой затяжки тинелла превратила его печаль в острый кинжал, вонзившийся ему прямо в сердце. Ощущение времени размылось. На светящихся линиях, отражающих настоящее Этеры, Дакар увидел произошедшие с веками перемены. Что-то стало сильнее, что-то надломилось, ослабло или вовсе исчезло. Груз знаний о прошлом и предвидение тысяч путей развития будущего всей тяжестью навалились на Безумного Пророка, и лишь пронизывающий взгляд Асандира, который он почувствовал на себе, помог Дакару освободиться от гнетущего ощущения. Тинелла помогала разуму воспарить до невероятных высот просветления, но подобный полет доставался дорогой ценой. Дакар ни в коем случае не имел права забывать, кто он и что должен делать. С одной стороны, тинелла давала простор мыслям, но с другой — угрожала телу. Дакар знал: если не следить за своими телесными ощущениями, это чревато губительными последствиями.

Маги увеличили силу, и у Дакара по спине пополз ледяной холод. Нити судьбы вспыхнули нестерпимо ярко. Содружество обратилось к будущему и пробудило события, обусловленные совместными действиями пришельцев из Дасен Элюра.

Засверкали новые линии — свидетельство победы над Деш-Тиром. Леса, поля и вся природа ликовала, радуясь возвращенному солнцу. Торговые гильдии, наоборот, лихорадило, но затем через города с их правителями, не видящими дальше собственного носа, пролегла вдруг новая ось: Лизаэр. Дакар чуть не присвистнул от изумления. Выходило, что потомок Илессидов, победив вместе с братом Деш-Тир, займется затем объединением городов и затеет войну, чтобы передать все земли в управление наместникам. Его целью станет подавление и полное уничтожение кланов. Обратившись к Аритону, Дакар увидел его не в Ратане, а странствующим по разным местам и целиком посвятившим себя музыке. От изящной фигуры Аритона веяло замкнутостью. Но где-то на заднем фоне ощущалась опасность; Аритона постоянно преследовали.

Явное раздражение магов прервало поток видений. Дакар воспользовался краткой передышкой, затем вновь поспешил сосредоточиться. Нити судьбы показывали теперь иной поворот событий. Противостоять грядущей беде можно было единственным способом: позволить Деш-Тиру и дальше господствовать над небом Этеры, собственными руками сдерживая пришельцев из Дасен Элюра и их удивительные способности. Такова была плата за сохранение мира.

Перемены всколыхнули весь узор нитей судьбы, и пришлось ждать, когда его очертания приобретут определенность. Линии, связанные с паравианцами, теперь были едва заметны. Потом они совсем погасли.

Новая картина событий заставила магов содрогнуться. Дакару казалось, что их гнев мешает ему дышать.

Исчезновение древних рас и так было незаживающей раной. Тем, кто еще помнил их, одна только мысль, что паравианцы ушли навсегда, казалась трагической и невосполнимой утратой, чудовищным разрывом в цепи творения Эта. Хотя Дакар был тогда совсем мальчишкой, детские воспоминания о единственной встрече с паравианцами оставили в нем след на всю жизнь. Слезы текли по его щекам, но Безумный Пророк их даже не замечал.

«Такая лучезарная красота не должна зависеть от памяти кого-либо из живущих; она должна навеки войти в легенды». Кроме своих воспоминаний Дакар ловил красочные воспоминания магов, самым ярким среди которых были пляски в ночь солнцестояния, происходившие при свете звезд в долине Кайд-эль-Кайен. То, что нити, символизирующие паравианцев, погасли, являлось предупреждением о возможности непоправимой ошибки.

«Позволить всему так и продолжаться — просто безумие», — поймал Дакар мысль Трайта.

Маги пытались восстановить надежды, разрушенные жестокой правдой нитей судьбы. Необходимость принять какое-то решение давалась им нелегко. Верные своей миссии, они попытались еще раз увидеть, что ожидает Этеру после победы над Деш-Тиром, и понять, можно ли хоть как-то сдвинуть события в более благоприятную сторону. Нити судьбы опять вспыхнули, изменили очертания, и среди линий и углов возникло зрелище коронации в Итарре. Линия Аритона, которому Содружество предполагало вручить корону Ратана, превратилась в клубок душевных мучений, которые все нарастали, но пока еще не угрожали оборвать нить. Между тем ось власти Лизаэра все так же побуждала горожан к войне. Этеру вновь сотрясали распри и междоусобицы. Зато линия паравианцев пусть слабо, но опять замерцала.

В наблюдения вклинилась мысль Сетвира: «Деш-Тир. Корень всего — в нем!» Магу не понадобилось разъяснять остальным, насколько он раздосадован невозможностью исследовать Деш-Тир с помощью нитей судьбы. Сущность, прорвавшаяся на Этеру через Южные Врата, была Безымянной, поскольку имела чуждое происхождение. Образно говоря, она была лишена опознавательной силы, которую можно было бы вплести в общий узор. А каждая нить судьбы могла показывать свойства и изменения лишь той сущности, которая была закреплена за нею Именем.

И снова маги изменили узор нитей, разметав всякий порядок. Возникли тысячи картин будущего, показывающих битвы и кровопролитие. Дакар вглядывался в них до рези в глазах. Харадмон позабыл о поддержании своего облика и стал наполовину прозрачным. Нити вспыхивали, переплетались в безостановочном движении, но Содружеству требовались доли секунды, чтобы глазами Дакара просмотреть каждый из возможных путей развития. И любой путь неизменно предвещал войну. В комнате стоял удушающий запах дыма тинеллы. Ночь за окнами успела смениться тусклым рассветом, а маги упорно продолжали ворошить нити судьбы, недовольные результатами увиденного. Увы, никакого приемлемого решения не находилось. По-прежнему нити судьбы возвещали о битвах и гибели людей. Измученные поисками мирного исхода, маги Содружества попытались найти ответ в отдаленном будущем. Но даже усиленное и расширенное тинеллой восприятие не позволило Дакару угнаться за ними.

Уже где-то после полудня нити в последний раз образовали мерцающий узор, который медленно угас. Сетвир оторвал взгляд покрасневших глаз от стола. Зримые облики Харадмона и Люэйна потускнели и утратили кое-какие черты. Лица всех магов выражали замешательство. Дакар выбил пепел из трубки в крышку от коробки с тинеллой. Звук этот вывел Сетвира из оцепенения.

— Не припомню, чтобы когда-нибудь нити судьбы давали столь схожие картины будущего, — сказал хранитель Альтейнской башни. — Нам придется принимать нелегкие решения.

Нити с редким упорством предсказывали противостояние Лизаэра и Аритона со всеми вытекающими горестными последствиями. Сохранение нынешнего мирного существования Этеры означало продолжение господства Деш-Тира. Это вело к неизбежным переменам в природе, и все они были не к лучшему. Хуже всего, что исчезала всякая надежда на возвращение паравианцев, и любой маг, решившийся на подобное, не мог не чувствовать себя палачом. Да, люди развязывали войны и гибли в них, однако даже самая фанатичная ненависть когда-либо затихала. Но сохранить мир и навсегда лишиться возможности вновь увидеть паравианцев...

— Если бы мы только знали, куда они делись, мы могли бы уберечь их, — с глубокой болью в голосе произнес Трайт.

— Ты же знаешь: причиной их исчезновения стал Деш-Тир, — напомнил Люэйн. — Если древние расы и позволят себя отыскать, вначале мы все равно должны будем справиться с туманом.

Последней темой споров между магами стало вступление Аритона на престол. Разум Дакара уже не улавливал всех тонкостей. Отупевший пророк привалился к спинке стула, чувствуя, как гудит в голове, а живот сводит болезненными спазмами, — то были первые признаки освобождения из-под власти тинеллы. Краем уха Дакар все же расслышал, что Содружество склонялось к мысли освободить Аритона от тягот наследования. Если раскол между братьями неминуем, лучше не усугублять его борьбой за высшую власть в Ратане. Маги говорили что-то еще, но Дакару вновь стало не до разговоров. Боль в животе поглотила все его мысли. По спине катился едкий пот, вобравший в себя всю отраву этого зелья, к горлу подступала тошнота. Дакар знал: нужно вставать и отправляться на поиски воды. Сознание качалось, как корабль на штормовых волнах, которые вдобавок казались Безумному Пророку мутными и маслянистыми. Перед глазами то и дело мелькали обрывки видений. Неожиданно среди всего этого хаоса всплыло имя того, кто собственными руками подтолкнул Этеру к бунту. Имя это влетело в мысли Дакара подобно булыжнику, брошенному в окно.

Давин.

Дакар застыл. Новое пророчество уже пробивалось к нему, завладевая мозгом и добираясь до языка. Превозмогая бурление в кишках, Дакар сказал, четко выговаривая каждое слово:

— До тех пор, пока долины Даон Рамона сплошь не покроются черными розами, Давин-отступник не одумается и не склонит голову перед Законом Всеобщего Равновесия, а Содружество не восстановится до своего изначального числа.

— Черные розы! — встрепенулся Сетвир, ставший похожим на коршуна. — Но таких нет в природе.

— Они появятся, — выдохнул Дакар, ошеломленный и придавленный еще одним пророчеством, молнией пронзившим его разум. — Первый побег расцветет в тот день, когда Аритон Фаленский станет королем Ратана.

Сидящие за столом переглянулись. Маги помнили, как нити с редким упорством твердили им: если Аритону позволят самому решать свою судьбу, он изберет жизнь менестреля и останется таковым до конца дней. Только под давлением обстоятельств он согласится на принятие короны Ратана, но в душе не перестанет противиться этому.

— Мы должны пожертвовать свободой Аритона, — сказал Трайт. — К этому нас вынуждают далеко идущие последствия.

Маги Содружества напряженно молчали; каждого обуревали мрачные предчувствия. Дакару стало совсем худо. Ему казалось, что его вот-вот вырвет. Он скрючился от судорог и почти сполз со стула. К тому моменту, когда его немного отпустило, он уже не помнил о своем пророчестве. Заплетающимся языком Дакар кое-как сумел попросить магов о помощи.

Как ни странно, первым откликнулся Харадмон, остановивший тошнотворные спазмы. Асандир повел своего ученика вниз, чтобы уложить в постель, а оставшиеся маги с остервенением вцепились в новое пророчество, словно голодные псы, которым бросили мозговую кость. Осуждение Давина и его добровольное изгнание были самыми трагическими событиями в истории Содружества. В равной мере и исчезновение Киладиса, отправившегося на поиски паравианцев, было их самой тяжелой утратой. Новое пророчество Дакара, которое сразу же окрестили Пророчеством о Черной Розе, впервые давало ощутимую надежду. Может, в один прекрасный день действительно удастся восстановить то, что было нарушено еще в Третью эпоху?

Трайт, менее, чем кто-либо, одобрявший ущемление человеческой свободы, был прав. Отсутствие Давина и Киладиса, о судьбе которых Содружество ничего не знало, и так являлось для магов ощутимой потерей, но навсегда утратить возможность увидеть паравианцев... К тому времени, когда Асандир вернулся в круглую комнату, обсуждать было уже нечего. Существовало несколько одинаково тяжелых и неприятных решений, однако каждый из магов понимал, что принимать их придется.

Итак, дабы не закрыть паравианцам путь к возвращению на Этеру, Содружество решило, что принцы, используя свой врожденный дар, все-таки вступят в битву с Деш-Тиром, сокрушат его и вернут континенту солнечный свет. Аритон станет верховным королем Ратана и будет править в Итарре, какими бы войнами это ни грозило. Только так могло исполниться Пророчество о Черной Розе.

Оставалось лишь смягчить удар там, где это было возможно. Если Лизаэр продолжит заявлять о своих правах на Тайсан, Содружество не станет ему в этом помогать. Завоевывать доверие горожан ему придется самостоятельно. Но Содружество не допустит, чтобы он злоупотребил доверием кланов, а потому необходимо сообщить наместнице Тайсана Манолле, что она вольна идти на любые меры во имя безопасности своих людей. И если земли четырех королевств окажутся полем больших и малых войн, пятое должно получить надежное правление.

— Нужно забирать наследника хэвишского престола из того места, где мы его прячем, — сказал Сетвир. — Мальчика пора учить и воспитывать, потому что мы должны возвести его на престол, когда он вырастет. Тогда хотя бы в одном королевстве не будет непримиримой вражды между городами и кланами.

Затем маги без лишних слов разделили между собой обязанности. Нити судьбы достаточно убедили их: падение Деш-Тира не обойдется без кровопролития. Главное — сделать так, чтобы вся Этера не оказалась залита кровью.

Под вечер оба бестелесных мага покинули Альтейнскую башню. Первым отправился Харадмон. Он с довольной улыбкой подошел к окну и раскатисто рассмеялся. Видимый облик исчез, и вместе с ним исчез сам маг, устремившийся с ветром на юг. Люэйн поспешил вслед за ним, чтобы продолжить нескончаемый спор.

Трайт встал. Утомление делало его хромоту особенно заметной. Он направился проведать Дакара, сбрасывающего с себя путы тинеллы, а потом собирался дождаться, когда проснется Лизаэр, и оказать ему гостеприимство, достойное принца.

Сетвир стоял у открытого окна, задумчиво сощурив глаза. Он совсем забыл и про чашки, и про чай.

— У нас осталось еще одно неотложное дело — камни ратанской короны, — сказал он Асандиру.

— Я об этом помню, — вздохнул Асандир.

Все драгоценные камни, составляющие наследие верховных королей прошлого, вышли из-под рук паравианских мастеров Имарн Адара. Так называлось их сообщество, находившееся в Мерте. Каждый вид камня был способен сосредоточивать силу, присущую той или иной королевской династии. Но Аритон, обучаясь у магов Дасен Элюра, и так развил свое восприятие. Усиленный действием камней, его дар грозил стать неуправляемым.

Маги Содружества знали: достаточно изменить огранку — и камни потеряют свои свойства. Но они не имели права этого делать, помня о том, что в дальнейшем камни понадобятся потомкам Аритона. Потеря была бы поистине невосполнимой; ведь проклятие, обрушившееся на Мерт, уничтожило город и всех его жителей. Асандир и Сетвир избрали другой способ: наложить особое заклятие и скрыть магическую природу камней от Аритона, который будет владеть ими до конца своего правления.

Наложение заклятия заняло весь остаток дня.

У обоих магов по лицу катился пот. Наконец, выйдя из транса, Асандир и Сетвир переглянулись.

— Эт милосердный, — с нескрываемым раздражением пробормотал хранитель Альтейнской башни. — Сколько нам пришлось возиться из-за этого тейр-Фаленита!

Асандир откинул со лба серебристые волосы.

— И не говори. Хочется надеяться, что заклятие будет нерушимым.

Сетвир поднялся и собрал камни в потертую шкатулку.

— Одних надежд мало. Поставь дополнительное заклятие, чтобы отбить у Аритона желание исследовать сущность этих камней, когда они попадут ему в руки. Насколько могу судить, он сразу учует то, ради чего мы с тобой потели.

— У меня было такое же подозрение, — признался Асандир. — Точнее сказать, и сейчас остается. Но я знаю и другое. Аритон почти лишен тщеславия. Сами по себе изумруды вряд ли произведут на него особое впечатление. Так неужели ты хочешь дать ему намек на их свойства из одной лишь опаски, как бы он не обменял королевские реликвии на что-нибудь более для него нужное?

Сетвир засмеялся.

— Мне следовало думать об этом раньше, когда я пробуждал в принцессе Дари Ахеласской дремлющие в ней способности и учил ее пользоваться своим даром. И как я тогда не почувствовал, что ее потомки будут причиной нашей головной боли? Пока я ее учил, Дари без конца спорила со мной по всякому поводу.

Хранитель Альтейнской башни запихнул шкатулку с драгоценным содержимым под груду книг.

— Уж лучше я заварю чай и предложу тебе сразиться в шахматы, чем стану убеждать кого-либо из Фаленитов не проявлять своих врожденных склонностей.


Реликвии

Лизаэр выбрался из-под уютного вороха простыней и одеял и увидел, что за окном уже почти совсем темно, а комната приветливо освещена пламенем свечей. Пахло сургучом и пергаментами. Утомленный ночлегами у костров и чрезмерным гостеприимством, оказанным ему на западном форпосте, он с удовольствием разглядывал нагромождение книг, разбросанные перья, ярко-красный ковер на полу и изящную, хотя и несоразмерную мебель. Сомнений быть не могло: он находился в Альтейнской башне.

Далее Лизаэр обнаружил, что в комнате он не один. Возле скамьи со спинкой на стуле сидел незнакомец в черном и чинил рваные поводья, орудуя иглой с вощеной ниткой. На плече у него примостился ворон. Едва Лизаэр пошевелился, ворон качнул головой в его сторону, зашелестел остроконечными перьями и уставил на принца глаз-бусинку. Взгляд у птицы был на удивление разумным. Хозяин внял предупреждению своего помощника, отложил иглу и поднял голову.

Лизаэр затаил дыхание.

У незнакомца были светло-карие глаза и короткие седые волосы. Резкие, словно из камня вырубленные черты лица и ощущение абсолютного спокойствия, исходящее от него, не оставляли сомнений: этот человек принадлежит к Содружеству Семи.

— Думаю, ты проголодался, — учтиво произнес маг. — Меня зовут Трайт. Приветствую тебя в Альтейнской башне. Сетвир, ее хранитель, сейчас занят.

Лизаэр заставил себя разжать пальцы, вцепившиеся в край одеяла.

— И давно я здесь? — спросил он.

Услышав вопрос, ворон вскинул голову. Трайт закрепил узелком последний стежок и, словно заправская рукодельница, зубами откусил нитку.

— Со вчерашнего вечера. — Заметив удивленный взгляд Лизаэра, Трайт все тем же учтивым голосом добавил: — Ты очень устал.

За многие дни пути в седле Лизаэр ощутимо натер себе ягодицы и отбил копчик, который побаливал и сейчас. Но не только это обстоятельство вызывало неудовольствие принца. Он без особой радости оглядел спящего на соседней подстилке Аритона. Удивительно, что в такое время тот позволял себе спать. Правда, поза, в которой лежал Аритон, не слишком-то соответствовала представлениям о спящих людях. Руки и ноги брата были раскинуты в разные стороны и неестественно согнуты. Лизаэр отвернулся. Что-то подсказало ему, что необходимо быть осмотрительным и в то же время не пытаться соперничать с магической выучкой брата, умеющего мгновенно понять и оценить ситуацию. Встав с подстилки, Лизаэр подцепил с ближайшего стула штаны и рубашку и стал одеваться.

Трайт предупредительно отвел глаза, чтобы не смущать принца. Он отложил в сторону свою работу, бесцеремонно согнал ворона с плеча на скамейку, встал и направился к очагу походкой старого солдата, страдающего от давних ран. Когда разворошенные угли вспыхнули, Лизаэр заметил на руках Трайта многочисленные шрамы.

Мельком удивившись тому, что какое-то несчастье могло так изуродовать мага Содружества, принц принялся зашнуровывать манжеты. Вместо бантов на шнуровке у него, как обычно, получились узлы. Ошеломленный, что столь простое занятие по-прежнему заставляет его вздыхать по утраченным жизненным благам, он резко дернул за шнурок. Узел затянулся еще туже. Неужели в этой громадной дыре нет ни одного уголка, где бывает весело, где слышится смех и люди танцуют на улицах, которые не надо охранять? Лизаэр скучал без женского общества, и прежде всего без своей невесты. Гордость не позволяла ему опуститься до сетований вслух, но жалость к самому себе грызла его, поглощая все его силы, как некогда их поглощало какое-нибудь замысловатое движение в состязании на мечах или не менее замысловатое дело государственной важности, в решении которого ему приходилось участвовать.

Когда принц наконец совладал с упрямой шнуровкой, к нему вернулось самообладание. Подняв голову, он увидел, что Трайт успел подложить в очаг поленьев и теперь внимательно глядит на него. Лицо Трайта было изрезано целой сетью морщин и морщинок, похожих на трещины в тонком хрустале.

— Не все мы такие беспощадные надзиратели, как Асандир, — вдруг сказал Трайт.

С небрежным изяществом он повесил кочергу обратно на крюк и улыбнулся.

— А чем вы это докажете? — спросил удивленный Лизаэр.

— Я ждал от тебя такого вопроса.

Трайт повернулся к принцу с виноватым видом.

— Вообще-то спрашивать надо было бы у Харадмона. Но он покинул нас несколько часов назад. Улетел вместе с ветром, ибо он — бесплотный призрак. Он бы позабавил тебя, а я — едва ли достойная замена ему в этом.

Трайт опустился на стул. Только теперь Лизаэр заметил, как он утомлен, если не сказать — изможден. Щелкнув пальцами, маг позвал ворона на его извечный насест — собственное плечо — и скрюченным пальцем погладил птицу.

— Мы могли бы заняться починкой поводьев, — сказал Трайт. Чувствовалось, что он рассчитывает на помощь Лизаэра. — Одному Эту известно, откуда Сетвир их добывает. Если бы мы с Асандиром не появлялись здесь время от времени, конюшня превратилась бы в громадную мышиную нору.

Удивляясь, как незаметно магу удалось успокоить его, Лизаэр одарил Трайта улыбкой, которой долго обучался и которую в Дасен Элюре использовал для несговорчивых вельмож.

— Боюсь, что в этом я — плохой помощник.

— Как и любой, кто целых полтора дня ничего не ел, — добавил Трайт и встал.

У него была фигура танцора, являвшая разительный контраст его шаркающей походке. Трайт доковылял до двери.

— Пойду взгляну, что Сетвир удосужился припасти в своей кладовке, — сообщил маг.

Он открыл дверь. Ворон немедленно вспорхнул с плеча и полетел в освещенный факелами коридор.


Лизаэр отложил недоеденный хлеб. Странно, но ему почему-то расхотелось есть. Местом трапезы им служило узкое пространство между нагромождениями книг, где, по-видимому, принимал пищу и сам Сетвир, ибо здесь лежало какое-то подобие салфетки. Сидящий напротив Трайт тоже отодвинул тарелку.

— Похоже, тебе не очень-то нравится, что Аритон до сих пор спит, — произнес маг.

Лизаэр вздрогнул, словно Трайт прочитал его мысли, которые он не собирался высказывать вслух. Столовый нож звякнул о тарелку, и потревоженный ворон захлопал крыльями. Трайт потянулся, чтобы успокоить птицу. Лизаэр сделал вид, что подбирает нож, но на самом деле краешком глаза рассматривал застарелые шрамы на руке мага. Место для трапезы было вполне уютным, а столовая посуда — достойной королевского наследника. Но Лизаэр думал не об этом. Он перевел взгляд с руки мага на крестовидные щели в стене, некогда служившие бойницами. Оттуда нещадно тянуло ледяным холодом, а глаза натыкались все на тот же серый цвет. Днем он светлел, а к вечеру темнел. Привычные с детства краски заката в этом беспросветно туманном мире были столь же недостижимы, как чудеса из сказки. Подстать туману были и недоступные пониманию принца суровые маги со своими непроницаемыми тайнами.

— Вы сказали, что мы находимся здесь со вчерашнего вечера. — В безупречно учтивом тоне Лизаэра сквозила язвительность. — Не находите ли вы странным, что молодому и здоровому человеку не хватило целых суток для отдыха и он продолжает спать?

Самому Лизаэру подобное казалось более чем странным; обычно брат спал очень чутко и просыпался от любого дуновения ветра.

Трайт по-прежнему оставался любезным и внимательным, маг лишь что-то прошептал ворону, соскользнувшему по его рукаву на стол и нацелившемуся на масло. Постаравшись повернуться так, чтобы принцу не были видны его увечья, Трайт загородил подсвечником масленку. Пламя свечей задрожало. Трайт бросил взгляд на спящего Аритона, освещенного этим колеблющимся светом.

— Возможно, ты думаешь, что твой брат нездоров. Будь это так, мы давно бы занялись его исцелением.

Лизаэру стало любопытно.

— Так не скажете ли вы мне тогда, в чем тут дело?

Трайт пожал плечами.

— Чтобы помешать исходу крайне ядовитых змей и устранить угрозу, нависшую над королевством Шанд, нам пришлось напрячь все силы.

«Опять какие-то недомолвки», — сердито подумал Лизаэр.

Лицо мага вдруг стало непроницаемым. Раздосадованный, что его оставили в стороне от важных и значительных событий, Лизаэр сказал:

— Думаю, моя помощь тоже могла бы вам пригодиться.

— Мы воспользовались помощью твоего брата, — без обиняков объявил Трайт. — Сила изливалась из него, как вино из жертвенного сосуда. Когда он окончательно восстановит ее и проснется, в его памяти ничего не сохранится. — Вспомнив, насколько верен оказался тейр-Фаленит данному им обещанию, маг добавил: — Мы его не принуждали. Аритон сам вызвался нам помочь.

Улучив момент, ворон подобрался к маслу, но Трайт бесцеремонно прогнал своего любимца. Под сердитое карканье и неистовое хлопанье крыльев маг спросил:

— Неужели никто не подумал научить тебя пользоваться присущим тебе даром света?

Вопрос задел Лизаэра за живое, причем настолько, что принц едва удержался, чтобы с досады не хватить об пол изящной фарфоровой чашкой.

— Никто не считал это необходимым, — сквозь зубы процедил он.

Ворон взлетел на дверную притолоку, примостившись на одном из резных деревянных завитков.

— Жаль. — Трайт поскреб подбородок. — Для человека, у которого нет иных забот, кроме наследования престола, это, возможно, и не было бы необходимым. Но ведь ты оказался здесь, чтобы сражаться с Деш-Тиром. Это несколько меняет дело.

— Так почему Асандир не предложил мне учиться? — с горечью в голосе спросил Лизаэр.

Трайт усмехнулся.

— Наверное, ты думал, будто мы всемогущи. С Асандира достаточно Дакара. Чтобы научить чему-нибудь этого растяпу, надо обладать каменным сердцем, иначе оно разорвется от досады. — Трайт встал. — Мне нужно сходить в хранилище. Не желаешь ли пойти вместе со мной?

Лизаэр тоже поднялся, обрадованный возможностью отвлечься от своих мрачных мыслей.

— С удовольствием.

Он направился вслед за Трайтом. Теперь ничто не мешало ворону похозяйничать на столе, куда он переместился и с вороватым видом принялся подбирать недоеденное людьми.

— У Сетвира масло все равно сгниет, — сказал Трайт, догадавшись о птичьем пире. — Сетвир считает еду обременительным пустяком, но вот если закончится чай, жизнь в Альтейнской башне замрет.

Удивляясь тому, что маги, оказывается, подвержены обычным человеческим слабостям, Лизаэр спускался вниз. Даже ему, не наделенному магическим зрением, суровая простота Альтейнской башни и грубо отесанные гранитные глыбы, из которых были сложены ее стены, поведали о многом. Но вместо восторга и благоговения Лизаэр испытывал чувство, близкое к отчаянию.

Пахло книгами, сырыми дровами и еще чем-то непонятным. Лизаэр не знал, что это «аромат» магических заклинаний. Где-то наверху ветер хлопал неплотно закрытой створкой ставни. Лизаэр невольно предался размышлениям о том, чьи ноги успели стереть края этих ступеней, руки каких коронованных правителей отполировали до блеска дубовые перила. Он слышал, с каким почтением Асандир говорил о древних расах. Однако здесь, под низкими сводчатыми потолками, успевшими за века почернеть и насквозь прокоптиться из-за факельного дыма, витало ощущение чего-то незавершенного или оборванного. Любые свидетельства былого, столь бережно хранимые в Альтейнской башне, казалось, были лишь напоминанием о несбывшихся надеждах.

По подсчетам Лизаэра, они с Трайтом опустились на самый нижний этаж. Сказать точно принц не мог; туман мешал разглядеть что-либо сквозь щели бойниц. Возле грубой двери маг наконец остановился. Открыв ее, Трайт скрылся в темноте.

— Воспользуйся своим даром света, — предложил он принцу, который нерешительно топтался у входа. — Где-то здесь у Сетвира должны быть свечи, но мне еще надо их найти.

Лизаэр ощутил непонятное волнение. Обычно рукотворный огонь давался ему легко. Здесь же принцу пришлось напрячься и преодолеть дрожь в теле. На ладони вспыхнула серебристая искра. Если Трайт и посчитал его действия несовершенными, то не сказал об этом ни слова.

Помещение, осветившееся магическим светом, оказалось просторнее, чем предполагал Лизаэр. Вдоль стен тянулись крепкие деревянные полки, уходя за пределы светового пятна. На них рядами стояли ящики и сундуки, скрепленные полосками кожи или медными накладками. Крошечными огоньками поблескивали шляпки гвоздей на обивке. В хранилище пахло маслом и застарелой пылью. Однако когда Трайт зажег от Лизаэровой искры настенный факел и просмоленная ветошь вспыхнула чадящим пламенем, оказалось, что каменный пол чисто выметен, а на полках нет никаких следов паутины. За хранилищем заботливо ухаживали, если не считать отсутствия наклеек. Впрочем, кое-где на тюках и ящиках сохранились бирки, но надписи, сделанные древним шрифтом, от времени почти полностью выцвели.

Дойдя до середины хранилища, Трайт остановился и замер. Сейчас он был чем-то похож на своего ворона.

— Сомневаюсь, чтобы здесь так уж много изменилось с момента исчезновения паравианцев.

Эти слова сильно заинтриговали Лизаэра, и он спросил:

— А что мы здесь ищем?

— Сетвир хотя бы указал, в каком из двадцати с лишним сундуков на третьей полке возле северной стены нужно искать! — Погасив раздражение, Трайт обреченно улыбнулся. — Мы ищем рубины и еще обруч, который надевал на лоб каждый наследный принц королевства Хэвиш, достигнув отроческого возраста.

— Так значит, у вас есть живой наследник? — удивился Лизаэр, жадный до сведений о королевских династиях Этеры.

— Да. Мы прячем его в глуши, в хижине красильщика, — вздохнул Трайт. — Ему всего двенадцать. Как выгоднее купить квасцы да продать крашеную шерсть — пока мальчишка знает только об этом. Но вскоре ему предстоит узнать совершенно иные стороны жизни.

Лизаэр поскреб пальцем узор в виде виноградной лозы, вытесненный на сундуке, служившем, как ему показалось, вместилищем для приданого невесты из какой-нибудь знатной семьи.

— И откуда мы начнем? — спросил принц.

— Думаю, что отсюда.

Маг указал на два сундука и ящик, на каждом из которых стояла печать с изображением ястреба. Наверное, когда-то это изображение было красного цвета.

— Во всяком случае, мне кажется, что у нас больше шансы найти регалии королей Хэвиша там, где стоят королевские печати.

Лизаэр предложил свою помощь, и Трайт передал ему сундук поменьше. Ощутив у себя под руками старинное дерево, принц даже задрожал, предвкушая возможность увидеть реликвии. Его сразу же пронзила мысль: а ведь где-то здесь должны находиться реликвии и его предков, правивших верховным королевством Тайсан. Лизаэр отодвинул тяжелые бронзовые запоры, которые легко поддались, несмотря на зазубрины и глубокие вмятины. Хранитель Альтейнской башни действительно помнил о своих обязанностях, ибо петли на крышке сундука не скрипнули ни разу.

В нос сразу же ударил запах кожи и пергамента. Внутри обнаружились свитки, перетянутые заплесневелыми лентами, и книги со светящимися корешками и заголовками на древнем языке. Лизаэр не увидел на переплетах ни драгоценных камней, ни золотого тиснения; наоборот, переплеты были потертыми и сильно потемневшими от времени. Лизаэр восхищенно перелистывал страницы, сожалея, что его не учили древнему языку и он не в состоянии прочесть ни слова.

— Кажется, в этих сундуках мы вряд ли найдем то, что нужно, — сказал Трайт, заслонившись крышкой соседнего сундука. — Но прежде чем двигаться дальше, ты на всякий случай просмотри свой сундук до самого дна.

Лизаэр закрыл ветхий том.

— А это что за записи? — спросил он, указывая на лежащие внизу листы пергамента.

— Это летописи, прослеживающие династию королей Хэвиша вплоть до ее основателя — Эвина Эвока Лорнмейнского.

Если Трайт и собирался еще что-то добавить, то не успел: со стороны двери послышалось шарканье шагов.

— Ты что, специально оставил масло на съедение ворону? — язвительно спросил Безумный Пророк, вваливаясь в хранилище.

Лицо у него было позеленевшим. Лизаэру подумалось, что Дакару тошно с перепоя. Последнее было особенно странным, если учесть, где они все сейчас находились.

Трайт едва удостоил Дакара взглядом.

— Мне радостно видеть, что ты настолько отдохнул и восстановил силы, что к тебе даже вернулся аппетит.

— Если хочешь знать, именно от голода я и проснулся.

Дакар возился со своим ремнем, который хотя и был застегнут, но его конец никак не желал пропихиваться в кожаный ободок. Попутно Безумный Пророк продолжал брюзжать:

— Попробуй у Сетвира найти что-нибудь кроме пустого чая. Ему вечно лень позаботиться о приличных запасах. — Дакар поморщился, оставил в покое ремень и схватился за лоб. Наверное, голова у него еще продолжала болеть. — И оливки в масле — тоже пища не для слабого желудка.

Трайт разворачивал какой-то предмет, завернутый в льняную ткань, и не проявлял никакого сочувствия к мученику Дакару.

— Однако это не удержало тебя, и ты уплел их все.

Не желая признавать свою вину, Безумный Пророк умолк.

Но даже боль в животе не помешала ему бродить по хранилищу и трогать все подряд.

— Сетвир просто старьевщик какой-то. Чего только он тут не хранит!

Дакар лениво потянулся за кожаным свертком, перевязанным грубой веревкой.

— Ты бы поостерегся трогать это, — сказал Трайт, но было поздно.

Из-под пальцев Безумного Пророка вырвалось голубовато-сиреневое пламя. Послышался треск, и тут же Дакар взвыл от боли. Не переставая завывать, он отпрянул, а таинственный сверток, оказавшись на самом краю полки, скатился вниз.

Он ударился о пол со звуком, напоминающим звук разрезаемого стекла. Изнутри вырвался еще один язык пламени, в воздухе резко запахло дымом. Лизаэр заморгал, пытаясь остановить пляску разноцветных пятен перед глазами. Сквозь их вихрь он все же разглядел сиреневый камень размером с дыню, который, подпрыгивая, катился по полу. При каждом соприкосновении с каменными плитами грани диковинного кристалла разбрасывали фонтаны искр.

— Провалиться ему в Ситэр! — воскликнул Безумный Пророк, тряся обожженной рукой и устремляя на Трайта сердитый взгляд. — Да это же Путеводный Камень Кориатанского ордена!

— Разумеется, это он.

Трайт оторвался от раскрытого сундука, и тень от его фигуры заплясала по стенам. Он наклонился к полу и спокойно остановил рукой катящийся кристалл. Искры погасли. Прикосновение к фиолетовой поверхности камня не причинило магу никакого вреда.

— Старуха Морриэль продала бы свою девственность, только бы узнать, куда исчезла эта штука! — Несколько поостыв, Дакар прибавил: — Она и свора ее ведьм век за веком безуспешно ищут этот камень. А получается, он преспокойно валяется себе у Сетвира в хранилище. Так?

Трайт взял в руки тяжелый аметист и стал вглядываться в свет, проходящий через темно-фиолетовые недра камня.

— Во-первых, никто не просил тебя высказывать свое мнение да еще в такой грубой форме. Во-вторых, должен сказать тебе следующее: Главной колдунье достаточно было бы лишь спросить о местонахождении Путеводного Камня.

Глаза Трайта вспыхнули, и зрачки превратились в две сверлящие точки.

— Исключительно упрямство Морриэль и ее гордыня повинны в том, что камень и по сей день остается в Альтейне.

Такие нюансы были недоступны пониманию Дакара. Пророк гнул свое:

— У тамошних девок зачешется в одном месте, когда они узнают.

Менее всего Трайту хотелось вступать с Дакаром в дебаты, грозившие окончиться заурядной перебранкой. Сдержавшись, маг сказал:

— Ты очень нас обяжешь, если отправишься к Сетвиру и попросишь у него каких-нибудь лоскутов. Лучше кожаных. Нужно будет вновь завернуть камень и положить на место.

Дакар понял, что с Трайтом не поспоришь, и удалился, ворча себе под нос. Оставшись в обществе принца и не желая распалять его любопытство, маг был вынужден дать Лизаэру кое-какие объяснения.

— Путеводный Камень исчез во время восстания. Как ты заметил, дотрагиваться до него опасно. Круг Старших — так называют ближайшее окружение Главной колдуньи — по небрежности оставил столь могущественный предмет без надлежащей защиты.

Трайт не стал сообщать принцу, что утрата кориатанками их главной реликвии значительно уменьшила возможность этого женского ордена вмешиваться в дела, недоступные их пониманию. Сетвир меж тем не был настроен проявить великодушие и добровольно вернуть Путеводный Камень кориатанкам, грезившим о его обретении. Когда ему было нужно, хранитель Альтейнской башни проявлял коварство не хуже Давина-отступника, хотя внешне выглядел безупречно честным.

Трайт пристально взглянул на Лизаэра. Глаза мага казались черными и совершенно непроницаемыми.

— Развяжи это. Там — предмет наших поисков.

Маг отложил в сторону Путеводный Камень и перебросил Лизаэру один из двух свертков, лежащих внутри поднятой крышки сундука.

Лизаэр поймал сверток и удалил последние слои ткани. Под ними находился тонкий золотой обруч, по поверхности которого тянулась цепочка наполовину стершихся древних надписей. Второй сверток, развязанный самим Трайтом, содержал шестигранную шкатулку из черепахового панциря. Внутри на тонко выделанной бараньей коже лежали рубины.

Их было не менее дюжины, и все они были огранены с умопомрачительным совершенством, недоступным рукам смертных мастеров. Их красота впечатляла, хотя камни не имели оправы. В свете факела у двери рубины вспыхивали ярко-красными огоньками. Лизаэр шумно вздохнул, завороженный блеском этого сокровища. Скоро оно достанется мальчишке, подмастерью красильщика, и тот узнает, кто является наследным принцем Хэвиша.

— Королевские регалии, в которых находились эти рубины, были золотыми. Алчные люди расплавили их, превратив в золотые слитки, — с сожалением произнес Трайт.

На какое-то мгновение он показался Лизаэру не магом, а хромым и увечным старым воякой, погруженным в воспоминания о лихих временах.

— Осквернение регалий было тяжелым ударом. Увы, Тельмандир, где находился дворец верховного короля Хэвиша, стал первым из городов, разрушенных восстанием и преданных огню. Удалось спасти только эти камни и младшего королевского сына.

Лизаэр чувствовал печаль, овладевшую Трайтом, но и она, и сам маг были от него где-то далеко. Он не мог оторвать взгляда от обруча, который держал в руках. При всей своей незатейливости обруч явно был древним, возможно очень древним, о чем свидетельствовали царапины и зазубрины на поверхности. Лизаэр вдруг осознал, какими древними были верховные королевства Этеры. Он представил себе длинную цепочку поколений, сменявших друг друга. Представил становление королевских династий, тщательно выбранных Содружеством Семи среди многих достойных родов. Эти мысли привели Лизаэра в благоговейный трепет.

Потертый обруч наследных хэвишских принцев и рубины, вырванные из реликвий, о великолепии которых можно было только догадываться, говорили о потрясении основ миропорядка; о тяжелых испытаниях, сравнимых с теми, что вынудили паравианцев ради сохранения бесценных традиций возвести Альтейнскую башню среди здешних пустынных холмов. Лизаэра охватило непривычное для него чувство собственной ничтожности.

Королевство, которое ему предстояло унаследовать на Этере, было огромным по сравнению с крошечным островным королевством Дасен Элюра.

Все величие, роскошь и богатство, вся церемониальная пышность, казавшиеся ему неотъемлемыми частями королевской власти, вдруг разом утратили всякий смысл. Лизаэр почувствовал, насколько узким и ограниченным были его жизненный опыт и видение мира. Ему стало стыдно за свою недавнюю безапелляционность; надо же, он осмелился осуждать жизнь и порядки в кланах Камриса! Чтобы по справедливости управлять этими людьми, он должен по-настоящему узнать их положение. И начинать надо с восстановления доверия между ним и его единоутробным братом. Будучи беспощадно честным с самим собой, Лизаэр понял: для управления Тайсанским королевством он должен сначала обрести новые представления о справедливости. Искусство неведомого мастера, изготовившего древний обруч, и нерукотворное изящество рубинов хэвишской короны побудили Лизаэра произвести хладнокровный и нелегкий пересмотр собственных сил и дарований.

Лизаэр вернул обруч Трайту. Скромно и даже с некоторой робостью, какую до сих пор он не проявлял ни в чьем присутствии, принц сказал:

— Я благодарю вас за предложение развить мой дар света. Но теперь я со всей ясностью понял: обучение магии не является целью моей жизни. Мое участие в битве с Деш-Тиром — лишь первый шаг, после которого я должен буду искать пути к устранению пропасти, существующей ныне между городами и кланами. Я намерен отдать все свои силы установлению справедливого правления в Тайсане.

Потрясенный глубинами искренности, подвигнувшей Лизаэра на подобное высказывание, Трайт сомкнул руки, потушив неистовый блеск рубинов. Ему было особенно тяжело слышать эти слова после мрачных предсказаний, начертанных нитями судьбы. Подобно Путеводному Камню, возвращение которого было навязчивой мечтой Кориатанского ордена, мешочек с сапфирами тайсанской короны также должен оставаться в Альтейне под опекой Сетвира. Трайту не хотелось верить, что этот благородный потомок королей Тайсана, вдохновляемый мыслями о справедливом правлении, после победы над Деш-Тиром откажется от всех нынешних устремлений своего сердца и разума. Подобное казалось безжалостным поворотом судьбы. Но оно было предсказанным поворотом.


Предвестники

На заре всадник в черных одеждах направляет своего коня на юг, в сторону Гента, что в королевстве Хэвиш. Вместе с охотничьим луком и капканами на зверя, какие ставят лесники, он везет надежно спрятанный мешочек с рубинами и обруч, и ворон, устав махать крыльями, опускается на его шляпу, украшенную серебристой лентой...


Высоко над землей, и даже выше туманной завесы Деш-Тира, бестелесный маг Харадмон мчится с попутным ветром на восток, дабы оценить и запечатлеть в памяти бастион власти правителя Итарры...


Упорно не желающий спешить Люэйн направляется на запад, в Камрис, неся печальные вести Манолле, правительнице Тайсана...

Глава Х

Пустоши Даон Рамона

Дакар бодро поднимался по главной лестнице Альтейнской башни. Для такого завзятого лежебоки, как он, привыкшего просыпаться лишь к полудню, это выглядело весьма подозрительно, ибо час был ранний. К тому же Дакар был совершенно трезв. Громко лязгнув засовом двери, он вломился в комнату, где спали братья. Дверь распахнулась настежь и с грохотом ударилась о прибитую к полу деревяшку. Не будь этой преграды, дверь вполне могла бы впечататься в стену. Впрочем, удар, произведенный Безумным Пророком, и так был совершен в лучших традициях стенобитных орудий.

Лизаэр, привыкший к тому, что покой наследного принца должен тщательно охраняться (даже постельничего для его опочивальни выбирали по умению двигаться абсолютно бесшумно), сощурился от яркого света факела. Он уткнулся лицом в подушку и уже собирался отругать непрошеного гостя, но тут чьи-то ручищи схватили его за плечи и начали трясти.

Покушение на личность будущего короля Тайсана окончилось оглушительным хохотом. Лизаэр повернул голову и стоически выносил боль в глазах, пока они не привыкли к свету. Наконец он увидел своего мучителя. Дакар стоял согнувшись и держась за живот, словно тот все еще болел. На нем были рубаха, неведомо когда в последний раз стиранная, и камзол с обтрепанными обшлагами, подпоясанный таким же грязным серым кушаком. В лучшие времена кушак, скорее всего, был клетчатым и разноцветным. Гневный взгляд принца вызвал у Дакара новый приступ безудержного смеха.

Лизаэр приподнялся на локте. Откинув со лба волосы и убедившись по щелям в ставнях, что за окном темным-темно, он сказал:

— Если какой-то идиот вламывается и будит тебя среди ночи, что же тут веселого?

Дакар плюхнулся на соседнюю подстилку. Тонкое кожаное покрытие немедленно треснуло под ним, обнажив соломенные недра, и Безумный Пророк повалился на пол, едва не своротив попутно Аритона. Но даже это не могло нарушить беспробудный сон Повелителя Теней.

Лизаэр холодно посмотрел на Дакара.

— Ты, никак, собрался повторить свою, с позволения сказать, шутку?

— Шутку? — переспросил Дакар и с грустным видом икнул. — Я и не думал шутить. Могу побиться об заклад, что ты еще никогда не говорил столько гадостей за один раз.

— Считай, что я забыл придворные манеры.

Несколько успокоившись, Лизаэр криво усмехнулся.

— Моя репутация едва ли пострадает. Ты же не какая-нибудь красавица, чтобы вскружить тебе голову изысканным обхождением.

Не дав Дакару возможности ответить, принц добавил:

— Попробуй потрясти за плечи Аритона, тогда узнаешь, какими словами он тебя обласкает.

— Отчего же не попробовать!

Дакар нагнулся, протянул руку и ущипнул Аритона за щеку. Повелитель Теней не только не проснулся, он даже не шевельнулся. Безумный Пророк скорчил гримасу.

— Похоже, будет дрыхнуть до самого утра. Все еще не очухался, но это и к лучшему. Для Асандира лучше, чтобы он не просыпался.

Почувствовав, что все шутовство Дакара продиктовано какой-то целью, Лизаэр встал и потянулся к своей одежде.

— Никак, мы завтра уезжаем из Альтейна?

— Не завтра, а, если желаешь знать, сейчас.

С видом неподдельного простодушия Дакар поднялся на ноги. Он осмотрел пальцы, на которых не успели зажить царапины — результат попыток открыть дверь, запертую Харадмоном.

— Через час мы выезжаем, — объявил Дакар. — Я думал, мы, как обычно, пересечем на корабле Инстрельский залив. Но маги торопятся.

— А почему они торопятся? — спросил принц, тщательно расправляя шнуровку на рукавах рубашки, чтобы опять не навязать узлов.

Явно не желая отвечать, Дакар запустил скрюченный палец в дебри собственной бороды и пожал плечами.

— Самому Дейлиону-судьбоносцу не понять, что у Содружества Семи на уме.

Вынужденный делать то, за чем его послали, Дакар прекратил разглагольствования, подошел к ближайшему комоду и выгреб оттуда одежду Аритона. В одну кучу полетели сапоги, дорожные штаны, плащ. Последним настал черед Алитиеля, по-прежнему лежавшего на столе.

— Ты, случайно, не видел ножен? — угрюмо спросил Безумный Пророк.

Ножны висели на спинке стула. Лизаэр отцепил их и молча подал Дакару.

Тот водрузил ворох одежды Аритона на комод, затем убрал меч в ножны, положил поверх всей груды и объявил:

— Мало мне этой кучи, так еще придется тащить твоего единоублюдного братца с пятого этажа вниз.

— Единоутробного, — сухо поправил Лизаэр. Наблюдая краем глаза за действиями Безумного Пророка, он достал свой плащ и оружие. — Я вчера не пил и прекрасно помню, что мы находимся на четвертом этаже башни.

— А я, наоборот, когда трезв, то не могу правильно считать... Да, вот что. Мы не будем выезжать отсюда через ворота. Воспользуемся средоточием третьей ветви. Оно находится прямо под башней, в подземелье. Асандир спешит.

За время недолгого пребывания в Альтейнской башне Лизаэр успел познакомиться с собранием карт и получил общие представления о географии Этеры. Оставив ножны, которые он пристегивал к поясу, принц задумался. До места, куда собирался отправиться Асандир, было более двухсот лиг, и часть из них пролегала не по земле, а по воде.

— Асандир намерен добраться до пустошей Даон Района с помощью магии?

Дакар улыбнулся, изобразив на лице неподдельное простодушие.

— Сегодня ты увидишь чудеса. Разумеется, если только тебя не начнет мутить и тебе не придется запихивать два пальца в рот, чтобы извлечь назад свой завтрак. Для меня эти перемещения по ветвям ничуть не лучше плавания на корабле. Такое же однообразие. А потом еще обязательно и выворачивать начинает.

Торопливо оглядевшись и удостоверившись, что он взял все, принадлежащее Аритону, Безумный Пророк деловито закатал и вещи, и Повелителя Теней в одеяла, под которыми тот спал.

Когда Лизаэр подошел помочь, Дакар шепнул ему, потирая руки в предвкушении:

— Ну и распалится же наш мальчик, когда проснется!

Пророк вместе с принцем подняли ношу и, лавируя среди уютного беспорядка, устроенного Сетвиром, направились к двери. Дакар локтем толкнул дверь, пропустил Лизаэра, потом снова толкнул дверь, но уже спиной, и шагнул к ступеням.

— Разъярится, как змея, закиданная камнями, — не унимался пророк.

— Может, спешка Асандира этим и вызвана? — спросил Лизаэр, надеясь получить хоть какое-то объяснение.

— Самым непосредственным образом, — усмехнулся Дакар, не желая вдаваться в подробности. — Но твой братец ой как разъярится.

Лизаэр подхватил раскрывающиеся одеяла, понимая, что Дакар избрал неподходящий способ для переноски беспробудно спящего человека по лестнице. На первом этаже ветер гулял вовсю, где-то угрюмо ухала неплотно пригнанная ставня. Ступени, ведущие в подвал, были еще более крутыми, чем на главной лестнице, и спуск по ним не располагал к разговорам. У Дакара пропало всякое желание зубоскалить.

Лизаэр шел сзади, целиком сосредоточившись на необычной ноше. Подняв голову, он с удивлением увидел на площадке Сетвира, отряхивающего пыль с широких обшлагов своего одеяния.

При виде завернутого в одеяла тейр-Фаленита Сетвир заморгал, словно сова, которую вытащили на солнце.

— Я же просил тебя просто снести его вниз, — с легким упреком пробормотал маг. — Ты бы еще в ковер его закатал, точно краденое добро!

— В следующий раз сам его потащишь, — огрызнулся Безумный Пророк, шумно сопя.

Сетвир быстрым шагом двинулся по коридору. Полы его красно-коричневой сутаны надувались пузырем, поскольку их концы были заправлены в диковинного вида меховые башмаки. Его ответ можно было принять за бормотание отшельника, привыкшего разговаривать с самим собой.

— Тейр-Фалениты умеют исправлять допущенную ими несправедливость, а этот — лучше, чем кто-либо из его династии. Как-никак, он ведь потомок Торбранда. Очень на него похож; такой же скорый да нетерпеливый. А ты, глупый пророк, прямо-таки сам напрашиваешься, чтобы он на тебе отыгрался.

На это Дакар ответил в своей обычной манере, выразив сомнение в том, может ли вообще Аритон законным образом претендовать на трон. Сетвир изумленно обернулся, потом прибавил шаг, скрывшись в темноте. Лизаэр и Дакар остались наедине со своим живым грузом. Они шли, останавливались, поворачивали назад и описывали дуги, пробираясь среди многочисленных паравианских статуй, едва различимых в свете далекого факела, горящего на лестнице. Лизаэр уже не считал, сколько раз он ударялся локтями или коленками о постаменты. У него отчаянно болели мышцы рук и плеч. О том, "что все эти мытарства могут быть специально подстроены в качестве урока, он не догадывался до тех пор, пока Сетвир не остановился и не потянул за утопленное в полу железное кольцо. Ожил механизм противовеса; открылся люк, оттуда хлынул яркий свет и заиграл на лице статуи какого-то маленького веселого человечка. Лизаэр с раздражением вспомнил, что маги прекрасно видят в темноте.

Серо-зеленые глаза Сетвира лукаво сощурились.

— Спускайтесь. Асандир и лошади уже заждались вас внизу.

— Лошади? — воскликнул Лизаэр.

Его взору открылась еще одна узкая винтовая лестница, уходящая вниз, к источнику света, который, судя по его ровному сиянию, никак не мог быть светом факелов. По коже у принца побежали мурашки, Лизаэр догадался, что свет, скорее всего, тоже исходил от третьей ветви.

— Как ему удалось протащить туда лошадей?

Пропустив вопрос принца мимо ушей как неуместный, Сетвир махнул рукой обоим «носильщикам», чтобы спускались вместе со своим грузом. Он замыкал процессию.

— Там, где вам придется проезжать, ты вряд ли захотел бы идти пешком.

Потом Сетвир взялся за внутреннее кольцо люка и толкнул его вверх. Люк бесшумно захлопнулся.

Снизу доносились странные звуки; впечатление было такое, будто стучали молотом по наковальне, а за стенами кузницы в это время завывала буря. Лизаэр остановился, пытаясь понять природу звуков. Дакар сзади немедленно зашипел на него, чтобы не малодушничал, ибо так недолго и со ступенек свалиться.

Лизаэр глотнул воздуха и двинулся навстречу свету, становившемуся все ярче. Убедившись, что хитроумная магия Содружества не причинит ему вреда, он тем не менее чувствовал все усиливающееся внутреннее сопротивление и от этого только еще больше раздражался. Положение наследника престола приучило его разделять ответственность за происходящее, и решения магов, принятые у него за спиной, откровенно возмущали. Если бы маги хотя бы отчасти посвятили его в свои замыслы, он имел бы какое-то представление о том, какова их цель, и беспокоился бы гораздо меньше. Трайт — единственный, кто понимал затруднения принца, но маг в черном покинул Альтейнскую башню, отправившись в Хэвиш заниматься воспитанием другого принца. Похоже, что за это время произошло какое-то событие, сделавшее Асандира еще более суровым и молчаливым.

Лестница вывела их в подземелье Альтейнской башни — круглое, сводчатое и лишенное дверей помещение, стены которого были покрыты ослепительно белым мрамором. На полу, выложенном блестящими плитами оникса, вкруговую, на равном расстоянии друг от друга, стояли восемь канделябров на постаментах, словно обозначая деления на компасе. В самих канделябрах не было ни свечей, ни факелов. Свет исходил из паутины линий, проведенных внутри центральной чашеобразной впадины. Лизаэр увидел три концентрических круга, испещренных паравианскими письменами. Внутри кругов линии сплетались в причудливый узор, чем-то похожий на кружевную салфетку. Долго смотреть на них без рези в глазах было невозможно. В самом центре этого звездного сияния, там, где сходились и пересекались пять осей, стоял Асандир. Его силуэт почти сливался с контурами большой повозки на высоких колесах. Обычно на таких ездили ремесленники. В повозку была впряжена пятнистая кобыла Дакара. Остальные лошади, привязанные к откидному задку повозки, беспокойно топтались и пофыркивали. Почему-то удары их копыт не отдавались эхом в этом замкнутом пространстве, где, естественно, не было и не могло быть никаких окон. Жутковатое зарево, исходившее из чаши, не согревало. Наоборот, от светящихся кружев тянуло ледяным холодом.

Лизаэра пробрала дрожь. Спина покрылась холодным потом. Неожиданно кто-то тронул его за плечо. Принц обернулся и встретился с испытующим взглядом близоруких глаз Сетвира.

— Ты находишься в месте средоточия силы, которое сопряжено с природными силовыми линиями, пронизывающими землю, — сказал хранитель Альтейна, желая подбодрить Лизаэра. — Накопленная здесь сила позволит Асандиру совершить бросок, покрыв громадное расстояние. Ветвь перенесет вас к развалинам, что находятся к западу от пустошей Даон Рамона.

Лизаэр прикрыл глаза, не в силах выдерживать этот нескончаемый фейерверк линий. Звон в ушах, казалось, проникал ему прямо в мозг, и принц с трудом расслышал недовольный голос Дакара:

— А почему не прямо в Итамон? Там что, исчезло средоточие?

— Асандир решил, что для Аритона будет лучше, если от Кайд-эль-Кайена дальше вы отправитесь обычным путем, — все тем же ровным тоном ответил Сетвир.

— Значит, нас вынесет прямо в Долину Теней?

Лизаэр не понимал, почему это известие так взбудоражило Дакара, что тот даже закричал:

— Зачем вы его щадите? Разве вы еще не убедились, что ему нет дела до своих обязательств перед Ратаном? Вам было мало доказательств его наплевательского отношения к долгу? Думаете, он оценит вашу заботу?

— Думаю, да. И, представь себе, даже пожалеет о своих прежних взглядах.

Обернувшись к Лизаэру, который по-прежнему не решался сойти с нижней ступеньки, Сетвир добавил:

— Не бойся, пол здесь вполне надежный.

Поняв, что маг не намерен продолжать разговор, Дакар замолчал. Лизаэр, давно уставший удерживать спеленатого Аритона, опасливо шагнул вперед. Опасения его оказались напрасными: светящиеся линии не вызывали никаких ощущений, кроме легкого покалывания, когда он наступал на них. Дакару не оставалось ничего иного, как двинуться следом. Он потихоньку ругался и обвинял ангелов Эта во всевозможных дурных пристрастиях.

Сетвир молча стоял возле лестницы.

Когда Лизаэр и Дакар прошли через последний круг средоточия, Асандир несколько оживился. Жесткие светлые глаза мага скользнули по скомканным одеялам и одежде Аритона. Голова Повелителя Теней свешивалась вниз, а черные волосы почти касались испещренного письменами пола.

— Тейр-Фаленита положишь в нишу за козлами, — велел Асандир своему ученику. — Будешь следить, чтобы его не трясло. Кстати, у тебя было достаточно времени, чтобы соорудить носилки.

— Я бы лучше с гадюкой нянчился, а не с ним, — запальчиво ответил Дакар. — И вообще, к чему столько суеты вокруг него?

— Видно, ты успел забыть, что совсем недавно Аритон вверил тебе свою судьбу, не ставя никаких условий, — резко ответил Асандир. — Это так ты выражаешь ему свою благодарность?

Вполголоса маг прибавил еще несколько слов, от которых Дакар сжался, как побитый пес.

Потом Асандир перевел взгляд на Лизаэра, и принц прочитал в его глазах упрек, адресованный исключительно ему. Лизаэра это неприятно обожгло; он искренне недоумевал, когда и в чем успел провиниться перед магом. Но раздумывать было некогда. Лизаэр помог перенести Аритона в повозку. Там с заботливостью преданного слуги он постарался устроить брата как можно удобнее. Лизаэр не сразу обратил внимание на то, что вокруг стало неестественно тихо. Лошади прекратили стучать копытами и замерли, глаза их остекленели, а уши и хвосты понуро опустились. Потом кружево светящихся кругов, нитей и осей зазвучало на ноте, почти за гранью человеческого слуха. Воздух задрожал, а шерсть на лошадиных спинах встала дыбом.

— Забирайтесь в повозку и крепче держитесь, — велел Асандир.

Дакар вспрыгнул на козлы и потянулся за поводьями. Лизаэр перебрался через высокий борт повозки, а Асандир взял пятнистую кобылу под уздцы и встал в самый центр чаши.

Сетвир что-то крикнул им на прощание, и сводчатое помещение исчезло в нестерпимо ярком голубом свете.

В следующее мгновение все погрузилось в непроглядную тьму. Если Лизаэр и закричал от неожиданности, то сам не услышал собственного крика. Ему казалось, что он, кувыркаясь, летит в пустоту вместе с подстилкой, с повозкой и лошадьми. Слишком поздно Лизаэр вспомнил слова Дакара, которые посчитал обычной болтовней. К счастью, он не завтракал, и потому недрам его кишечника было нечего исторгать, кроме желчи, подступившей к горлу.

Взбудораженный и перепуганный действием сил, недоступных его пониманию, Лизаэр пытался удержать таявшие остатки самообладания.

Затем днище повозки содрогнулось. Из легких Лизаэра выжало весь воздух, желудок завязало в узел, словно некая сила намеревалась порвать принцу внутренности. Повозка, не имевшая рессор, ударилась колесами о землю, нещадно сотрясая мешки с припасами, бесчувственное тело Аритона и все остальное, включая зубы троих бодрствующих людей. Из-под железных ободьев взметнулись камешки; повозка с отчаянным скрипом накренилась и привычно покатилась по земле.

Волосы Лизаэра взъерошило зимним ветром. Принц с хрипом вдохнул в себя воздух, обнаружив, что глаза у него плотно закрыты, а руки намертво вцепились в борта повозки. Когда он немного совладал с собой и отважился взглянуть на окружающий мир, то испытал новое потрясение. Лизаэра словно обдало ледяной водой. Сводчатое подземелье Альтейнской башни исчезло. Сквозь тающую дымку, все еще отвратительно пропитанную запахом озона, Лизаэр разглядел какую-то местность, где под низким серым небом гулял ветер, шелестела пожухлая трава, кривыми зубьями торчали слоистые обломки скал, окруженные омертвелыми кустарниками. У Лизаэра кружилась голова. Он силился понять, где находится, и все еще не мог успокоить свои взбудораженные чувства. Принц видел, что повозка катится по влажной земле, изрезанной бороздами, а из-под лошадиных копыт вылетают комья грязи. Магическое действо с его непостижимыми и пугающими явлениями кончилось. Но страх не позволял лошадям остановиться, и они неслись, норовя разбежаться в разные стороны и опрокинуть повозку.

— Постарайся не упасть в обморок, — язвительно заметил Асандир.

Голос его доносился откуда-то из середины повозки. Лизаэр не понял, обращены эти слова к нему или к Дакару. Головокружение заставило его закрыть глаза. Лизаэр ударялся головой о мешок с котелками и сковородками, не ощущая боли, он слышал лишь звуки этих ударов, за которыми где-то далеко, на самой границе сознания, прозвучали слова:

— Возможно, Эт и проявит к тебе милосердие, непутевый пророк. Но если Фаленит вывалится из повозки, от меня милосердия не жди.


На заре Второй эпохи паравианцы назвали это место Кайд-эль-Кайен — Долина Теней. Со временем люди исказили название, превратив его в Калькан. В паравианском языке такого слова не существовало, но сложилось убеждение, будто так называлась какая-то древняя крепость. Оказавшись здесь, на склоне холма, можно было только дивиться живучести домыслов. На этом месте никогда не было никакой крепости. В незапамятные времена здесь стоял скромный глинобитный дом с соломенной крышей, в котором родился Кианор, прозванный Солнечным Правителем. К дому примыкал сад, от которого сейчас остались лишь холмики, поросшие бурой травой и вереском. И все же Асандир повел своих спутников туда, где в давние времена росли цветущие деревья, распространявшие удивительный аромат. Глаза мага видели большее, нежели темно-серый туман и унылый пейзаж. Эти глаза различали тени и воспоминания, в которых хранились отзвуки таинств, утраченных вместе с обитавшими здесь древними расами. Глаз обычного человека не узрел бы здесь ничего, кроме засохших ветвей шиповника.

Баллады утверждали, будто любое место, избранное единорогами для своих празднеств, не могло полностью утратить отзвуки их присутствия. Кайд-эль-Кайен подтверждал справедливость этих слов. Пока Асандир пробирался между кустов, усеянных капельками росы, его магическое зрение и слух, далеко превосходившие пределы человеческих возможностей, улавливали краски и звуки минувшего. В самом начале Второй эпохи риатанцы (так именовали единорогов) собирались здесь в дни солнцестояний, дабы отпраздновать смену времен года. Окрестные земли впитали в себя их завораживающую музыку, и нынче ветер скорбел об исчезновении этих удивительных существ. Но и через тысячу лет здесь сохранялась память о благословенном мире риатанцев. Даже под гнетом Деш-Тира в глубине земли текла сила, дающая жизнь. Каждую весну холмы покрывал густой ковер цветов, пробивавшихся сквозь заросли папоротника.

В зимние холода тут обитали только духи, невидимые, словно тени в густых сумерках. Асандир шел, стараясь не слишком пристально смотреть по сторонам. Здесь его подстерегали многочисленные воспоминания о друзьях прошлого, полные сожалений и упреков. Да, слишком много морщин прочертила печаль вокруг его глаз, а надежде так редко удавалось разгладить хотя бы некоторые из них.

«Дэль-Фарен, Творец королей! — шелестел в его ушах ветер. — Что сталось с твоими надеждами, с мечтами и радостью? Ведь пляски еще не окончились, нет, не окончились. Как только засияет солнце, радостные песни вновь зазвучат в этих местах!» Даже если бы Асандир плотно заткнул уши, он все равно слышал бы шепот ветра, ибо слух мага не зависел от телесных ушей. С каждым его шагом голоса духов снова и снова проникали в сокровенные глубины разума мага.

Он поднялся на вершину холма. Другой склон выводил к ложбине, где илитарийцы впервые давали Имена зимним звездам. Здесь царил удивительный покой. Сколько веков уже прошло, сколько еще пройдет — этот покой будет сохраняться здесь всегда, какие бы беды ни сотрясали Этеру. Где-то неподалеку раздались мелодичные звуки лиранты. Аритон. Значит, и он отправился сюда. Асандир замер, почувствовав, как перехватило дыхание. Уловив его состояние, ветер замолчал, а духи унеслись прочь. Яркие картины прошлого померкли. Асандир слушал, как Повелитель Теней играет на подарке Маноллы. В его музыке не было ни малейшего оттенка горечи.

Переливы мелодии то замирали, то устремлялись ввысь, изящно соединенные друг с другом. Словно незаконченное полотно, они лишь намекали на скрытые возможности Аритона. Пожалуй, даже бриллианты лучшей огранки были не столь прозрачны, как его музыка. Потомок Фаленитов уже обладал мастерством, способным проникать в самое сердце. Если бы Аритону дать свободу выбора жизненного пути и подыскать достойного учителя, своим талантом он пленял бы не только сердца людей, но, возможно, и их разум.

Асандир медленно двинулся дальше. Заслышав шаги, Аритон понял, что его уединение нарушено. Не прекращая играть, он взглянул через плечо и, увидев мага, улыбнулся. На сей раз в нем не было инстинктивной настороженности, прежде сразу же заставлявшей его замыкаться в себе. Возможно, чудовищное напряжение сил во время битвы с метласскими змеями нашло неожиданный выход в музыке. Звуки беспрерывно вытекали из-под его пальцев. Певучий, лирический настрой безошибочно сказал бы любому магу Содружества, что сейчас потомок Фаленитов всецело погружен в свою музыку.

Асандиром овладело сильное желание вернуться назад, оставив Кайд-эль-Кайен во власти духов и менестреля, но он усилием воли подавил это желание. Он понял, что должен принять создавшееся положение таким, какое есть, невзирая на собственные душевные муки. Зрением мага он видел, что внутренняя сущность Аритона сейчас распахнута настежь.

Последние шаги в ложбину дались Асандиру с изрядным трудом. Он все же сумел их сделать, хотя ему вдруг стало тяжело сохранять выдержку, выработанную веками служения. Теперь порывы ветра казались Асандиру множеством рук, враждебно тянущихся к его волосам и одежде. Добравшись до камня, на котором сидел Аритон, маг встал чуть поодаль. Он разглядывал туман и тени, пока мелодия не окончилась. Когда замер последний звук, Асандир сел рядом с музыкантом.

Аритон бережно опустил лиранту на согнутую руку.

— Теперь я убедился, что ваши слова о свободной воле были искренними.

Зеленые глаза обратились на Асандира, и маг оказался не в состоянии выдержать их взгляд. Раньше столь несвойственное чародею смятение наверняка встревожило бы Аритона. Сейчас же он как будто этого не заметил и спокойно продолжал:

— Я заявил о своем праве на самоуничтожение, и оказалось, что дверь открыта. — Аритон умолк и уперся взглядом в землю. — Надеюсь, вы простите мое взбалмошное поведение. Вот увидите, я способен вести себя по-другому.

Асандир вздрогнул, но сумел это скрыть. Повелитель Теней почти дословно повторил давние слова его предка, оказавшегося в таком же положении, когда все недоверие и подозрительность были отброшены. По сути, Аритон заверял его в своей дружбе и понимал, что все действия Асандира отнюдь не были продиктованы корыстными интересами Содружества.

Предложение дружбы вообще было в новинку для человека, привыкшего жить наедине с собой... Одинокий мальчик, воспитывающийся среди престарелых магов, которые любили его, но не считали нужным сообщать об этом. Он рос, не зная материнской ласки, однако врожденная способность к состраданию не позволила ему ожесточиться. Он охотно прощал то, чего не понимал, и черпал радость в учении. Его хвалили за достигаемые успехи, и это скрывало от него собственную оторванность от жизни. Но в будущем ему еще придется расплачиваться за свои иллюзорные представления.

Преданный друг, нежная возлюбленная могли бы смягчить боль взросления, которую Аритон будет вынужден пережить теперь, уже став взрослым. Счастье и ощущение того, что о нем заботятся, позволили бы ему усвоить важный урок. Тогда Аритон понял бы: значимость собственной личности, которую он искал в музыке, может отличаться от жизненной миссии, возлагаемой на человека судьбой. Теперь для усвоения этого урока ему придется пройти через сражение с Деш-Тиром и корону Ратана.

Асандир вынужден был скрывать свою горечь. Его собственная роль в исполнении предначертаний судьбы не предполагала милосердия. Каким бы внутренне собранным и сильным ни был Повелитель Теней, но уверенность в нем сочеталась со способностью причинять боль. Асандир вздрогнул от картины, всплывшей в его сознании.

... Лицо девушки с застенчивой улыбкой на губах, глаза цвета авантюрина, темные, с пепельным отливом волосы, заплетенные в косы. Она гуляла с Аритоном по холмам, собирая целебные травы. Сначала оба говорили о поэзии и музыке, потом перешли на более личные темы. Аритон хотел поцеловать ее, но девушка отпрянула. Когда он наконец-то обнял ее, девушка, дрожа в его руках, призналась, что его магические способности и прежде всего врожденный дар повелевать тенями, который он столько лет доводил до совершенства... все это ее пугает. Он молча разжал руки, не зная, что сказать.

Девушку звали Тения. Асандир запомнил ее имя, когда снял с Аритона проклятие Мерта и из подсознания Фаленита хлынули образы. Увиденное Асандиром сейчас не было для него чем-то новым: ни образы, ни след, оставленный ими в памяти Повелителя Теней. Мага удивляло то, что Аритон доверчиво, как другу, позволяет ему заглянуть в глубины своего сознания.

Асандир угрюмо глядел на ветер, теребящий сухую, промороженную траву. Какая странная ирония: сострадание, свойственное династии Фаленитов, давало ему сейчас в руки поводья, а способность к предвидению, унаследованная Аритоном от династии Ахелласов, — хлыст. Своим чутьем мага Асандир распознал главную скрытую особенность личности Аритона — уязвимость. Ему стало нестерпимо больно от этого открытия, ибо оно давало возможность управлять принцем. Асандир знал, что он толкнет... он должен толкнуть Аритона на добровольное предательство всего, чем тот дорожил в своей жизни.

— Это место, — сказал Аритон, отвлекая мага от тягостных раздумий, — обладает каким-то странным свойством. Такое чувство, что камни, земля под ногами и даже ветер — живые.

— Кайд-эль-Кайен связан с одной из земных ветвей силы, — с деланным спокойствием ответил Асандир, но по телу у него побежали мурашки.

«Да хранит тебя Эт», — подумал маг, глядя на сидящего рядом Аритона. Словно утратив всякое чувство опасности, Повелитель Теней беспечно давал Содружеству зацепку, в которой оно столь отчаянно нуждалось. Под шепот ветра, тщательно выверяя каждое слово на всех уровнях своего сознания, Асандир сказал:

— В прошлом древние расы собирались здесь перед сменой времени года и танцевали, чтобы направить земные силы по ветвям и принести благо всему живому. Все двенадцать ветвей Этеры соединялись когда-то в сеть, питающую жизнь на нашем континенте. Отзвук магии древних сохраняется и поныне.

Асандир не терял самообладания. Он заставлял свой голос звучать так, словно разговор касался самых обыденных вещей. Но внутри у него бушевало отвращение к самому себе и к тому, что он намеревался сделать. Здесь и сейчас он должен будет поставить ловушку, пока добыча готова в нее попасться. Наживкой ему послужит самое чистое и святое, что осталось в этом мире: красота и нечеловеческое совершенство танцев единорогов, устраиваемых в Кайд-эль-Кайене. Он поймает Аритона на обаянии риатанских паравианцев.

— Если хочешь, могу тебе это показать.

Умом Асандир понимал: от этого обмана зависела сейчас судьба Этеры. Он шел на вынужденный шаг, выполняя общую волю Содружества. Но на душе все равно было гадко. Маг видел, как Аритон привстал от удивления. Глаза его засветились радостью, мгновенной и искренней; уголки рта дрогнули, выдавая нетерпение.

— Я буду вам очень признателен.

Кое-как Асандир расцепил онемевшие пальцы. Нагнувшись, он поднял покрытый лишайником камешек и сказал:

— Дай мне твои руки.

Асандир вытянул свои ладонями вверх. На левой ладони у него лежал камешек, напоминая мифический камень искушения из легенд о сотворении мира.

Аритон отложил лиранту. Ветер развевал ему волосы и играл грубой тканью его рукавов. Он протянул свои теплые руки навстречу холодным рукам мага.

Осторожно, словно воздух мог ободрать ему кожу на ладонях, Асандир прикоснулся к рукам Аритона, приложил его пальцы к камешку, удерживая свою руку сверху.

— Тебя учили очищать разум от мыслей и сосредоточиваться. Сделай это. Но сейчас вообрази, что этот камешек — часть твоего тела, и при этом оставь для меня доступ в свое сознание.

Не подозревая, что сейчас решается не только судьба Этеры, но и его судьба, Аритон закрыл глаза. Не глядя на него, Асандир проделал необходимые приготовления, ощутив, как внутреннее сознание умолкло и приготовилось слушать. Как пастух, вынужденный отдавать лучшего ягненка на заклание, Асандир направил свое сознание на камешек, зацепил остаточное сияние паравианской магии и высвободил ее силу, дабы она пронизала незащищенную душу Аритона и зазвучала там бессмертной музыкой.

Поначалу Аритон ощущал лишь тепло, исходящее от камешка. Оно сменилось покалыванием. Аритона окутало мощной теплой волной. Он задрожал, настраивая свое существо в лад с невидимой струной. Асандир это немедленно почувствовал. Он убрал свои руки и, удержавшись от горестного вздоха, стал молча наблюдать.

Открыв глаза, Аритон увидел танцующих единорогов.

Статуи риатанцев, бережно сохраняемые в Альтейнской башне, мастерски передавали внешний вид и пропорции. Но совершенство, запечатленное в холодном мраморе, было не в состоянии передать ни движения, ни легкости раздвоенных копыт, ни красоты взметнувшихся грив, что были тоньше шелка. Витые рога теряли в мраморе свою живость и свечение, видимое магами. И уж конечно, статуи не могли передать удивительную, хватающую за сердце песню ветра. Кайд-эль-Кайен звенел и пел такими удивительно чистыми звуками, которые были просто непостижимы для нынешнего разума.

Бесконечно завороженный, Аритон выронил камешек. Он опустился на колени. Охваченный восторгом, какого не знал ранее, он громко засмеялся, а потом задрожал. Глаза его переполнились слезами, и они хлынули по щекам.

— Эт милосердный, — прошептал он, с трудом выговаривая слова, такое благоговение владело им. — Я даже не предполагал, что подобное возможно, хотя должен был бы догадаться. Красота меча постоянно намекала мне на это.

Асандир глядел на танец духов молча. Несомненно, зрелище это обладало какой-то пленительной силой, но на самом деле оно было отблеском, способным возбудить лишь голод. Оно походило на сладостный бред. То, чему столь завороженно внимал сейчас Аритон, являлось жалким отражением, бледной тенью настоящих существ, знавших бессмертие. Бедный мальчик восхищался горсткой песка, принимая ее за россыпи жемчуга. Всякий, кому довелось заглянуть в бездонные, полные неизъяснимой мудрости глаза единорогов, кто хоть однажды испытал восторг, всегда рождающийся в их присутствии, посчитал бы нынешние видения не более чем смехотворной попыткой призраков заполнить зияющую пустоту. Асандир тоже плакал, но он скорбел о невосполнимой утрате и о неотвратимости будущего, порожденного его же собственными руками.

Охваченный состраданием и безграничной жалостью к Аритону, Асандир нагнулся и обнял его дрожащие плечи, как отец обнимает ребенка, которому предстоит осиротеть.

— Ты можешь загородиться от этих картин. Достаточно поставить заслон внутреннему зрению.

Аритон повернул к нему сияющее от восторга лицо.

— Только безумец может этого желать, — прошептал он. Асандир выпустил его плечи, словно они вдруг обожгли ему руки. Ему было тяжело дышать, не то что говорить. Маг повернулся и быстро зашагал прочь. «Эт милосердный, какая чудовищная ирония. Она ранит прямо в сердце». Как скоро Аритон горько пожалеет и о своем зрении мага, и о том, что соприкоснулся с паравианской тайной!

Призраки, наполнявшие Кайд-эль-Кайен, были бледным отсветом и отзвуком прошлого. В бесконечной череде сменяющихся времен года они вновь и вновь повторяли эту пародию на торжество. Но здесь она была пронизана радостью и ликованием. Развалины Итамона, являвшегося когда-то родовым гнездом династии Фаленитов, хранили в себе совсем иную память. Оказавшись там, Аритон еще не раз содрогнется. Но именно там по замыслу Содружества Семи должна произойти битва с Деш-Тиром, которая оборвет его власть над небом и солнцем.

Среди развалин города, разрушенного во время восстания против верховных королей, среди каменных обломков и костей непогребенных мертвецов высились четыре башни, возведенные еще паравианцами. Они до сих пор сохраняли древнюю магическую силу, надежно оберегаемую паравианскими заклинаниями. Их неприступность и первозданное совершенство составляли разительный контраст между ними и развалинами Королевской Башни, ставшими наглядным свидетельством оборотной стороны магии. И контраст тот был в тысячу раз сильнее и острее контраста между прошлым и настоящим Кайд-эль-Кайена, поскольку Итамон, залитый кровью, сполна познал трагедию сломанных жизней и растоптанных надежд.

У Аритона есть возможность заслониться от всего этого, но тогда ему придется наглухо закрыть свою душу и сердце. К тому же склонность к состраданию — отличительная черта династии Фаленитов — просто не позволит ему этого сделать.

«Какая злая ирония», — не переставал повторять про себя Асандир, торопливо шагая по склону холма. Содружеству предстоит поймать будущего короля Ратана на ложном чувстве вины, действуя вопреки собственным принципам, первым из которых было: нести просветление в умы, души и сердца людей. Личность Аритона, зачарованного сейчас призраками единорогов, не обрела еще зрелой и жесткой мудрости, которая позволила бы ей отгородиться от трагического прошлого Итамона. Аритон был слишком молод, слишком полон желаний. По сути, он был марионеткой собственного сострадания, и это мешало ему понять нехитрую истину, что ответственность невозможно навязать. Ответственность человек всегда возлагает на себя сам.

Итак, Содружество Семи шло на заведомую ложь, но от этой лжи зависело будущее Этеры. Им повезло: юношеская наивность и податливость соседствовали в характере Аритона с необоримым чувством долга, которое не позволит ему бросить то, на что он дал согласие.


Дорога, пролегавшая по пустошам Даон Рамона, как и многие заброшенные дороги Этеры, больше походила на заросший проселок. Она вилась между холмами, над которыми гулял неугомонный ветер. Он шелестел в сухих зарослях папоротника, что-то нашептывал путникам в уши, дергал их за полы плащей и теребил волосы. Лизаэр, изрядно уставший от проделок ветра, успокаивал себя тем, что осталось совсем недолго. Скоро они расправятся с Деш-Тиром, после чего он сможет заняться осуществлением своих замыслов.

А пока лига за лигой тянулся все тот же унылый, пустынный пейзаж. От нескончаемых зимних дождей одежда путников не успевала просохнуть, и спать им приходилось под сырыми одеялами. Как-то утром Дакар, проснувшись, обнаружил у себя в башмаках ийятов, и Асандиру пришлось вновь спасать его от проделок разыгравшихся сущностей. С тех пор из уст Безумного Пророка исходили только отборные ругательства. Случай с Дакаром был единственным событием, разнообразившим монотонную череду дней. В этом однообразии не было ничего удивительного: четверка ехала по таким местам, где не встретишь даже лачуги отшельника. Старой итамонской дорогой не пользовались торговые караваны, по ней не ходили странствующие ремесленники. Мертвый город не нуждался ни в тех, ни в других. Словно какое-то проклятие лежало на самой этой дороге и окрестных землях, ибо за все время путники так и не увидели развалин крестьянских усадеб или селений.

— А их здесь и не было, — сообщил Асандир, когда его спросили об этом.

Оглобли повозки скрипели, ее колеса грохотали на камнях. К полудню дождь прекратился, и вокруг серебрились лужи.

— Даон Рамон на древнем языке означает «золотые холмы». В этих местах жили риатанцы, а единорогам не требовались жилища.

Не желая, чтобы Асандир вновь погрузился в неприступное молчание, овладевшее им еще в Альтейнской башне, Лизаэр махнул рукой в направлении холмов с зарослями папоротника и колючих кустарников.

— Трудно поверить, что когда-то здесь все утопало в зелени.

— Поверить трудно, но эти места действительно были удивительно красивыми.

Асандир замолчал, объезжая выбоину на дороге. Обломки плит из аспидного сланца смотрелись на ноздреватом мху грудой костей. Серебристо-серые глаза мага были устремлены куда-то вдаль: то ли за завесу тумана, то ли за завесу времени.

— Когда-то здесь были роскошные луга, покрытые травами и цветами. Зимы были короткими и мягкими. Но после восстания все изменилось. Горожане, боявшиеся магии паравианцев и ненавидевшие ее, считали, что она не может существовать там, где нет воды. Они были готовы на любые действия, только бы уничтожить источник своих страхов. Советники тогдашнего правителя Итарры наняли тех, кто согласился перегородить дамбой реку Севернир. Ее решили направить по новому руслу. Через Скайшельские горы прорыли длинный канал. С тех пор Севернир впадает в Эльтаирский залив.

— Удивительно, сколько сил они потратили из-за дурацкого предрассудка, — высказал свое мнение Лизаэр.

Асандир ответил не сразу. Некоторое время он ехал молча, и молчание мага начало настораживать. Наконец он сказал:

— Пока здешние холмы пустынны, паравианцы ни за что сюда не вернутся. Как видишь, горожане добились желаемого.

Промозглый день быстро перешел в такой же промозглый вечер. Асандир и его спутники избрали местом ночлега пещеру, образованную нагромождением треснувших валунов. Только в самом ее конце нашелся сухой пятачок, где и развели огонь. Дакар принялся жарить кроликов, пойманных под вечер Аритоном и Лизаэром. Асандир отыскал съедобные травы, и к запаху сырой земли и лошадиного пота добавился дразнящий аромат жаркого.

Лизаэр выбрал себе местечко между лениво текущим ручейком и бодро стучащими дождевыми каплями и уселся там. Он снял рубашку, набросив на плечи плащ. Вооружившись иглой и ниткой, обнаруженными среди припасов, принц с головой ушел в зашивание рукава, который распорол о куст шиповника. Безумный Пророк следил за его трудами. Предвкушая ужин из свежего мяса, Дакар находился в приподнятом настроении.

— Эти рюши, которые ты мастеришь у себя на рукаве, больше сгодились бы для какой-нибудь портовой девки, — сказал он с нескрываемой язвительностью.

Смущенный результатами своих усилий и привыкший к тому, что шитье — это удел женщин, Лизаэр натянуто рассмеялся:

— Если эти, как ты их назвал, рюши уберегут меня от холода, то мне все равно, на кого я буду похож.

Дакар зачерпнул ложку соуса на пробу, облизал губы и опять принялся помешивать в котле черпаком.

— Не лепи стежки так плотно. И так видно, что тебя это занятие бесит.

Не находя ответных слов, Лизаэр обрадовался, когда в разговор вмешался Аритон.

— Не злорадствуй, — посоветовал он Безумному Пророку. — Принцы не могут позволить себе носить рваную или протершуюся до дыр одежду.

Это был неприкрытый намек на видавший виды плащ Дакара. Пророк промолчал, зло сверкая на братьев глазами.

— Если ты ничего не имеешь против парусного шва, я могу помочь, — сказал Аритон, обращаясь к брату.

Обрадованный Лизаэр послушно отдал ему иголку и рубашку. Наверное, благодарность, какую он сейчас испытывал к Аритону, была способна растопить самое ледяное сердце. Дакару он сказал без всякой злобы:

— Ну что, Фаленит опять оставил тебя в дураках? Помнится, кто-то обещал, что после Альтейнской башни Аритон покажет характер. Сдается мне, что ты изобрел эту лживую уловку, боясь, как бы тебе не влетело за свою выходку, когда ты вломился нас будить.

Пыл Дакара сразу же угас. Не склонный сознаваться, что это его предсказание не сбылось, он навис над котлом, точно нахохлившаяся клуша.

— Подожди, — процедил он сквозь зубы, поглядывая исподлобья на улыбающегося светловолосого принца. — Посмотрим, что твой братец запоет, когда мы доберемся до Итамона.


На шестой день пути холмы Даон Рамона преобразились: теперь вместо валунов их вершины густо покрывал вереск. Долины, изобилующие высохшими оврагами и голыми ветвями кустарников, наполнял еще более густой туман, сильнее, чем прежде, ограничивающий видимость. Возможно, когда-то с этих холмов открывался захватывающий вид, но Деш-Тир окрасил все в мрачные серые тона. Только ветры продолжали дуть все с той же неугомонностью, став еще холоднее. Лошади оставляли лигу за лигой, но путники по-прежнему видели лишь оленей, шкуры которых были серыми Подстать цветовой гамме этих мест. В тумане мелькали тени, иногда доносились хриплые крики ястребов, высматривающих добычу.

Лошади отощали, ибо бурая трава была им не по вкусу, и их приходилось кормить зерном. Лизаэр уже с трудом переносил оленину, но ни словом не обмолвился об этом своему брату, который делил время, свободное от седла, между охотой и лирантой. Дакар, как обычно, тяжело переживал вынужденную трезвость и при каждом удобном случае начинал сетовать на отсутствие эля.

Асандир почти не вступал в разговоры, став опять неприступным, как скала.

Чем меньше лиг отделяло их от сердца Даон Рамона, тем реже Асандир подтрунивал над своим учеником. Для Лизаэра это было недобрым знаком. От его внимания не укрылось, что с определенного момента нытье и сетования Безумного Пророка прекратились. Став более восприимчивым к мелочам и оттенкам, Лизаэр следил, не появится ли что-то, что повлияет и на Аритона, приведя его в замешательство.

Но уже выпал снег, и день начал понемногу прибывать, а Аритон так и не оправдывал опасений Дакара и не впадал в мрачное настроение. Повелитель Теней дружелюбным тоном задавал вопросы Асандиру и часами разглядывал стволы деревьев, покрытые ледяной коркой. Он смотрел на заиндевелые кусты и белые склоны холмов так, словно перед его магическим взором разворачивались чудеса.

— Риатанцы, — шепнул однажды Аритон, поймав недоуменный взгляд Лизаэра. — Когда-то они скакали по этим холмам и на цветущих лугах рождали потомство. Даже сейчас можно уловить отблеск тайны, связанной с ними.

Удивленный таким ответом, Лизаэр долго и пристально всматривался в окрестности. Нежданная оттепель превратила дорогу в слякотное месиво. По склонам текли ручейки, чем-то похожие на обрывки старой мокрой пеньки. Куда ни посмотришь — везде все тот же серый пейзаж и никаких следов человеческого жилья.

Дакар, сидевший на козлах повозки, вытянул пятнистую кобылу поводьями по мокрой спине и заставил ее двигаться вровень с гнедым конем Лизаэра. Похожий из-за намокшей одежды на огромный кочан капусты, пророк презрительно усмехнулся и, перекрывая грохот колес, сказал:

— Смотри не глазами. Постарайся это ощутить.

— Что именно? — спросил Лизаэр, перестав скрывать досаду. — Каждое утро я просыпаюсь с ощущением, что чьи-то глаза уставлены мне в спину. Вечером, стоит мне отойти на шаг от костра, меня пробирает холод, никак не связанный ни с ветром, ни с морозом. Мне пусто и неуютно в этих местах, вот и все.

— То-то и оно. — Дакар надул щеки и самодовольно усмехнулся. — Асандир с Аритоном наслаждаются картинами прошлого, когда в этой глухомани была совсем другая жизнь. Но ты, подозреваю, как и я, предпочел бы сейчас сидеть в людной таверне за кружкой эля.

Нельзя сказать, чтобы Лизаэр до конца разделял чувства Дакара, но сейчас он действительно обрадовался бы встрече с любыми людьми — только бы избавиться от воспоминаний, терзавших его душу. За каждым поворотом дороги, за каждым чахлым кустом ему чудилась фигура его невесты, оставшейся в далеком Дасен Элюре. Лизаэр видел ее заплаканные глаза, ее руки, с мольбой протянутые к нему. Он вспоминал счастливые дни на Южном острове, когда с моря дул ветерок, игравший ее медно-рыжими волосами. В ушах принца и сейчас звенел ее смех, заставляя сердце сжиматься от муки. Никакая преданность благородным целям не могла ослабить в Лизаэре тоску по дому, вновь обострившуюся в этих унылых и безжизненных местах. Гордость не позволяла ему говорить о своих страданиях, и, если бы не слова Безумного Пророка, он и не догадался бы, что его подавленное состояние может быть вызвано какими-то внешними причинами.

В полдень путники остановились, чтобы наскоро перекусить возле источника, вода которого с шумом била из расщелины в молочно-белой кварцевой скале, образуя небольшой пруд. Место это выглядело серым пятном на белом фоне. По берегам пруд окаймляли сухие заросли шиповника.

Аритон, посланный к пруду пополнить запасы воды, вернулся бледный и встревоженный.

— Вы же могли меня предупредить, — обрушился он на Асандира.

Голос его звучал резко; чувствовалось, что ему не до учтивости.

Асандир молча принял у него из рук мокрые бурдюки и уложил их в повозку. Потом обратил холодный взгляд на Лизаэра, изумленно наблюдавшего за этой сценой.

— Во времена восстания сюда приволокли кентавра и жестоко издевались над ним. Там, где на землю пролилась его кровь, мох не растет до сих пор. В память о его гибели солнечные дети сложили песнь скорби, она и сегодня звучит в порывах ветра, и каждый, кто обладает достаточной восприимчивостью, ее слышит.

Не удержавшись, Лизаэр принялся упрекать Асандира, вложив в эти оскорбления все накопившееся отчаяние... Сильный удар локтем под ребра заставил его вскрикнуть и согнуться. Локоть, бесцеремонно обошедшийся с наследным принцем Тайсана, принадлежал Дакару, вставшему между магом и Илессидом. В бороде у пророка, только что занимавшегося кормлением лошадей, застряла овсяная мякина.

— За что? — спросил разъяренный Лизаэр.

— За твой глупый язык, принц. Держи его за зубами.

Когда Асандир вернулся к своим делам, Дакар заговорщически подмигнул принцу.

— Ни один маг не может проехать мимо этого места, не испытав душевных мук. А если он остановится и побудет здесь хотя бы несколько минут...

— Что? Этот маг способен что-то переживать? — сердито спросил Лизаэр.

Его глаза следили за руками Асандира. Обычно ловкие и точные, сейчас руки его нервно и суетливо теребили веревки, которые скрепляли промасленный холст, укрывавший от непогоды съестные припасы.

Дакар вытащил приставшую к рукаву колючку. Вид у него был задумчивый.

— Сейчас мой всемогущий учитель едва сдерживается, чтобы не заплакать навзрыд.

— Так я тебе и поверил.

Над землей совсем низко проплыли клубы тумана, размыв очертания лошадей, людей и повозки. Лизаэр мотнул головой, словно это помогало прогнать туман.

— Вот что, друг мой, — уже мягче продолжал Безумный Пророк. — Я живу рядом с Асандиром не один век и знаю, как действует на него это место. Скажу тебе больше и даже могу побиться об заклад: он намеренно устроил здесь привал, чтобы воспользоваться силой этого места как оружием. Если считаешь, что я вру, посмотри на своего брата.

Лизаэр не стал возражать, а взглянул на Аритона.

Лицо брата оставалось смертельно бледным. Нахмурив брови, Аритон усаживался на мышастую кобылу, при этом он двигался так, словно был ранен и потерял много крови. На щеках его блестели дорожки от слез.

Смутившись, словно его поймали за подслушиванием, Лизаэр вновь повернулся к Дакару.

— А почему ты ничего не ощущаешь? И я тоже?

Безумный Пророк встряхнул гривой немытых и нечесаных волос. От холода у него покраснел кончик носа. В глазах Дакара сверкала ярость, но голос звучал спокойно и сдержанно.

— А тебе этого хочется?

Вопрос ударил Лизаэра наотмашь, вынудив принца заглянуть в самые глубины своей личности и подвергнуть себя беспощадному суду. Лизаэр обнаружил, что смятение, которое он испытывал со времени изгнания, было порождено нежеланием признать тяжелую правду. Никакими словами о благородной цели он уже не мог скрыть от самого себя, что все его решительные заявления, сделанные Трайту в хранилище Альтейнской башни, строились на гордости и тщеславии. Он отверг тяжелый путь учения и вместо этого поклялся изменить и исправить жизнь королевства... ради своей личной славы. Лизаэр спешно глотнул воздух, как будто хотел избавиться от гадкого привкуса сделанного им открытия. Оставалось лишь надеяться, что все это никак не отразилось у него на лице. Однако Дакар как-то странно смотрел на него.

— Ты действительно ничего не чувствуешь? — Безумный Пророк резко стряхнул с плаща остатки соломы. — Позволь тебе не поверить. Могу сказать, что это место потрясло тебя ничуть не меньше, чем остальных.

Лизаэр, не дрогнув, обернулся назад. Пусть это проклятое и населенное духами место действует на других. Он будет честен и не станет лукавить.

— Я чувствую, что мое сердце осталось в Королевской Гавани, с моей возлюбленной, моей семьей и моим народом. Если это и слабость, то, по крайней мере, вполне понятная человеческая слабость. Все трудности и противоречия жизни на Этере не затрагивают меня впрямую, но я сделаю все возможное, чтобы помочь в их разрешении.

Твердые намерения принца настолько расходились с будущим, предсказанным нитями судьбы, что Дакар поспешно отвел глаза. Желая скрыть мрачные предчувствия, он вскарабкался на козлы повозки и стал развязывать спутанные поводья.

— Я бы не отказался сейчас от кувшина темного эля у пылающего очага.

— Не ты один, — откликнулся Лизаэр, седлая гнедого. Может, отзвуки паравианской трагедии действительно стучались в его сердце, а может, его доконало умопомрачительное однообразие здешнего пейзажа. Лизаэр не был уверен ни в том, ни в другом, но чувствовал, как холод пробирает его до костей.

Асандир сказал, что весь остаток дня они будут ехать без остановок. Моросил холодный дождь. Дорога, словно изорванная лента, тянулась между холмами и долинами Даон Рамона, иногда на ней попадались каменные указатели, покрытые мхом и пятнами лишайников. Здесь не было деревьев; только заросли папоротника и высокой травы, прибитые к самой земле бурями и ветрами. В ложбинах лежал лед с вмерзшей в него землей. Съежившийся от холода и с ужасом думающий о еще одной бессонной ночи на мокрой земле, Лизаэр даже не подозревал, что они почти у цели. Чтобы убедиться в этом, достаточно было подняться на гребень холма. Аритон вскрикнул и резко осадил кобылу на самой середине дороги.

Лошадь остановилась не сразу, а прошла еще несколько шагов медленной рысью, будто в отместку за грубость всадника. Гнедой тоже решил показать свой норов. Сдерживая его, Лизаэр поднял голову и взглянул вперед.

Вдали из пелены тумана проступали мрачные очертания Итамона — легендарного города, некогда бывшего столицей верховных королей Ратана.

От этого зрелища перехватывало дыхание; даже Деш-Тир, казалось, не имел здесь полной власти. Ничто до сих пор не подсказывало путникам, что они увидят широкую Долину, по которой каменным шрамом тянулось прежнее русло Севернира. Когда-то по берегам реки стояли стены из розово-серого камня. Сейчас от них остались груды развалин.

Разрушения, произведенные оползнями, казались детской забавой по сравнению с тем, что сделали люди.

Дерн на развалинах давно порос диким шиповником и другими колючими кустарниками. Там, где в счастливые времена Итамона простирались сады, огороды и поля для состязаний, нынче буйствовали травы и низкорослый дикий виноград. По внутреннему краю этого пустыря тянулась вторая стена. За ней, за развороченными и наполовину опрокинутыми сторожевыми башнями, начиналось, по сути, кладбище городских зданий, занимавшее весь склон холма, который к вершине становился все более крутым. По обезображенным фундаментам можно было проследить переплетение узких улиц. Прямоугольники и квадраты, заполненные кустарником, показывали былое расположение дворов. Возникало ощущение, что по Итамону прокатилась могущественная армия и ее тараны до основания снесли и скромные дома ремесленников, и богатые особняки торговцев, и обширную рыночную площадь. Все лежало в развалинах. Остроконечные крыши просели внутрь, балки и стропила давно сгнили, разъеденные туманной сыростью. На рыночной площади, словно горсть монет, брошенных нищему, валялись повергнутые статуи.

Нижние ярусы Итамона были попросту стерты с лица земли — насилие и жестокость, творимые в городе, не знали границ. Но здесь взгляд смотрящего, будто повинуясь невидимой силе, устремлялся вверх, где к северу от центра города возвышался холм с почти отвесными склонами. Холм не был насыпным, и, если бы не темные вкрапления почвы, его можно было бы посчитать цельной скалой. Треугольная вершина холма была обнесена сплошной стеной из черного гранита. За ней лежали развалины внутренней крепости — замка, служившего королевским дворцом нескольким поколениям паравианцев, а затем и нескольким поколениям Фаленитов.

Это место буквально приковывало взгляд.

Чудовищная волна ненависти докатилась и сюда. Но посреди разрушенного величия и поруганной красоты все так же высились четыре отдельно стоящие башни, и каждая отличалась от остальных, как различаются статуи, изваянные разными мастерами. Высокие, прямые, совершенные, башни скрывались своими вершинами в тумане. Их незыблемость, неподвластность страшной участи, постигшей все вокруг, была способна взбудоражить даже самую черствую душу. Четыре свидетельства нечеловеческой гармонии линий. Четыре вместилища силы, попирающей законы времени.

Все так же лился дождь, хотя земля давно разбухла от влаги. И ветер все так же налетал, обжигая и царапая руки и лица. Но никто этого не замечал. Лошади, и те стояли смирно. Вся унылая повседневность, которая еще час назад раздражала и угнетала, мгновенно забылась. Потом Асандир нарушил молчание:

— Паравианцы построили Итамон в Первую эпоху Этеры. Внешние стены города пережили два разрушения. В первый раз их уничтожили сирдлвины — хищные твари, которых удалось полностью истребить лишь к концу Второй эпохи. Древние расы оставили город, служивший им крепостью, и нижние ярусы Итамона лежали в развалинах до начала нынешней эпохи, когда люди на месте обломков двойных стен возвели новые. Верхняя часть города сохранилась. Четыре башни, что и по сей день продолжают стоять, — ровесницы древнего Итамона. Их построили кентавры. Солнечные дети довели до совершенства их очертания, а единороги дали им Имена и окружили магической защитой.

— Прошу вас, ни слова больше! — раздался хриплый, сдавленный голос Аритона. — Умоляю, не надо!

Он был бледен. Руки, сжимавшие поводья, дрожали. Повелитель Теней, как зачарованный, вглядывался в развалины города, где правили его предки. Казалось, незримые Цепи прочно приковали его к Итамону.

— Пожалуйста, — еще раз прошептал он.

Но Асандир как будто не слышал его просьб.

— Паравианские башни — свидетельницы трех эпох. Это восемнадцать тысяч лет, на протяжении которых они видели все: от тайн древних рас до людского вероломства и предательства. За головокружительную высоту люди назвали их Солнечными башнями, или башнями Сторон Света, поскольку каждая точно указывает на одну из сторон. Но у древних все башни имели свои имена. Белая, та, что с алебастровым узором, называлась Алатвир — Мудрость. Черная восточная башня символизировала выдержку и стойкость; ее назвали Честью. Южная, та, что из розового кварца, называлась Милосердием. Башня из зеленой яшмы считалась символом обновления и называлась Келин — Сострадание. Когда в обществе утрачивается одно из этих качеств, соответствующая башня рушится. Ничего удивительного: ведь ее структура поддерживается силой связанной с нею добродетели. Итамон на языке паравианцев означает «пять башен». Когда-то там стояла и пятая башня, которая называлась Дэльтан — Справедливость. Ее также называли Королевской башней. Она обрушилась в тот день, когда паравианский король Марин Элиат пал от руки подосланного убийцы. Во время восстания против верховных королей башню разрушили окончательно, и теперь вы не увидите ничего, кроме фундамента.

Асандир замолчал, и вновь пространство наполнилось стонами и жалобами ветра. По онемевшим рукам Лизаэр понял, что все это время сидел, крепко вцепившись в седло.

Аритон выглядел так, будто его жестоко пытали. Загадочный мир паравианцев, с которым его сознание впервые соприкоснулось в Кайд-эль-Кайене, оглушил и ослепил Повелителя Теней. Осознание того, что его предали, было для Аритона настолько непривычным, что даже не успело породить гнев в его душе. Только лицо его стало каменно-неподвижным, когда он двинулся наперерез Асандиру.

— Как я вынесу все это?

Асандир, восседавший на вороном коне, сейчас являл собой неумолимого Дейлиона-судьбоносца.

— Я отвечу тебе, принц Ратанский, когда этот вопрос будет по-настоящему волновать тебя.

Аритон побагровел от ярости.

— Мне не нужен ваш ответ. Куда бы я ни повернулся, я сталкиваюсь с одним и тем же. Я как будто снова и снова взваливаю на свои плечи беды Картана. Мое сердце разрывалось от жалости задолго до того, как мы очутились на подступах к Итамону. Я ношу в себе боль и не знаю, заживет ли эта рана.

Аритон неистово пришпорил мышастую кобылу. Лошадь заржала и встала на дыбы. Аритон отпустил поводья, пришпорил кобылу еще раз и выкрикнул что-то похожее на проклятие. Голос его срывался от слез. Поводья хлестнули по бокам очумевшей лошади, и она поскакала галопом.

Аритон пронесся по узкой полоске земли, которая наподобие моста нависала над пересохшим руслом Севернира, и скрылся в развалинах города.

Дакар что-то пробормотал, отчего его пятнистая кобыла сердито ударила копытом. Лизаэра потрясла выходка брата. Одновременно ему опять стало досадно, что его не обучали магическому восприятию мира и суть происходящего в который уже раз ускользает от него. Принц подъехал к магу.

— Зачем вы довели его до такого состояния?

Асандир с непривычной мягкостью в голосе ответил:

— Этот город существует три эпохи и пережил семь грандиозных трагедий. Возможно, многое здесь покажется тебе пылью давних веков. Но для тех из нас, кто видел это собственными глазами, все имеет совсем иной смысл. Для нас Итамон символизирует мудрость, приобретенную ценою жизни людей, замученных и убитых здесь. А чего это стоило паравианцам, которые из-за людской злобы и невежества вынуждены были покинуть исконные земли? Так неужели все это действительно должно пойти прахом? Неужели все наши надежды тоже напрасны, потому что Аритону ненавистна возложенная на него миссия? Не думай, что победа над Деш-Тиром сразу же принесет здешним королевствам мир и согласие. Противоречия зашли слишком далеко, и эта победа нарушит шаткое равновесие, существующее сейчас. Необходимо восстанавливать справедливое правление. Новый правитель Итарры, если он действительно хочет устранить пропасть между городами и кланами, обязан быть потомком верховных королей.

Немного помолчав, Асандир со всей откровенностью добавил:

— Выражаясь более простым языком, упрямство и своеволие Аритона — это недопустимая роскошь.

— Вы сделали его своим врагом, — холодно заметил Лизаэр.

— Любезный мой радетель за справедливость, если бы только его одного, и если бы этим исчерпывалось содеянное мною!

Казалось, еще немного — и Асандир, не сдержавшись, выскажет все, что мучит и терзает его душу. Но маг, спохватившись, натянул поводья и тронулся с места. За все время пути к развалинам Итамона и потом, когда поднимались вверх по холму, Асандир не произнес ни слова и ни разу не обернулся.

Аритона они нашли среди обломков фундамента Королевской башни. Он стоял рядом со своей лошадью. Лицо его было суровым, а спокойствие казалось хрупким, как корочка льда, едва успевшая покрыть бурный поток.

Асандир вполне оправился после вспышки откровенности и вновь находился в своем обычном состоянии. Обратившись к Аритону, он довольно сухим тоном сказал:

— Нам необходимо выбрать башню, где мы разместимся. Нам подойдет любая. Внутри каждой из них сухо и уютно. Так какую башню занять?

— Келин, — с показной решительностью ответил Аритон. — Сострадание.


Тень за троном

В просторном пещерном зале западного форпоста кланов Камриса не было никого, кроме немолодой худощавой женщины, тем не менее зал был довольно ярко освещен. Женщина ожидала судьбоносного события. В напольных и настенных канделябрах горели восковые свечи, но все равно углы тонули в сумраке. В горах владычествовала зима. Ледяные ветры пробирались и сюда, заставляя дрожать килдорнские шпалеры, даже самые большие, что висели над очагом. Женщина сидела на возвышении, в кресле, которое в здешних условиях имело то же назначение, что и королевский трон. Прямая как струна, она была облачена в черное платье и плащ с золотой каймой. Манолла Ганди, наместница Тайсана, вертела в руках писчее перо с позолоченным наконечником. Этим пером вот уже двадцать поколений подряд подписывали документы государственной важности. Время не щадило само перо, и его приходилось заменять новым, вот и сейчас Манолла заметила, что оно опять объедено молью. Но тонкий отлакированный стержень и наконечник прекрасно сохранились. Правда, с момента падения последнего короля Тайсана все государственные сообщения передавались предводителям кланов только устно, через посланников. Доверять их пергаменту было небезопасно; посланника могли захватить в плен горожане.

Манолла разгладила перышки, чтобы скрыть проплешины. Ее лицо выдавало сильное волнение. Кто знает, может за все время, прошедшее после падения Авенора, предводителям тайсанских кланов впервые суждено было собраться под одной крышей. Во всяком случае, письменных свидетельств предыдущих сборов не существовало. Манолла дерзко улыбнулась, предвкушая, как во всеуслышание объявит о возвращении через Западные Врата законного наследника Тайсанского престола.

Старый Ташэн с мальчишеским нетерпением дожидался этого события, а ее внук Майен боялся оказаться неловким и пролить вино, поэтому постоянно упражнялся, оттачивая каждое движение. Никто из дозорных западного форпоста ни единым словом не обмолвился о побывавшем здесь наследнике престола. Манолла гордилась своими людьми. Они понимали: подобная весть должна стать полной неожиданностью для предводителей кланов, многим из которых пришлось проделать неблизкий и опасный путь до западного форпоста.

В зале вдруг стало неестественно тихо, как будто неуемным горным ветрам надоело дуть, а поленьям в очаге — трещать.

Манолла встрепенулась; инстинкт дозорного предупредил ее об опасности. Мгновение спустя, без всякого завывания ветра и прочего шума, которым так любил сопровождать свое появление Харадмон, в зале возник другой бестелесный маг, Люэйн. Как обычно строгий и сосредоточенный, Люэйн походил на ученого, умудренного знаниями и годами и не склонного к пустым забавам. Озабоченно нахмурив круглое лицо, маг взглянул на сидящую в кресле Маноллу.

— Госпожа, я прибыл к тебе с известием.

Радужное настроение наместницы Тайсана бесследно исчезло. Она смотрела на неожиданного гостя отчетливее, чем когда-либо, понимая, что маги Содружества не являются по пустякам. Люэйн вообще слыл затворником. Последний раз он посещал Камрис для встречи с ее дедом.

— Говорите скорей, — попросила Манолла, опасаясь худшего и моля о том, чтобы вновь поскорее остаться одной.

Люэйн покачал головой. Он стоял неподвижно; его призрачно-тяжелые одеяния были неподвластны сквознякам, гулявшим по залу. Печальные глаза мага встретились с глазами Маноллы.

— Не могу, — ответил Люэйн. — Сначала я должен предосторожности ради наложить заклинания.

Манолла вскочила на ноги.

— Заклинания? Здесь?

Взбешенная тем, что маг сомневается в бдительности и силе ее дозорных, она стиснула драгоценное перо и чуть было не сломала реликвию.

— Это еще зачем? — резко спросила Манолла.

Маг махнул рукой, повернув ее ладонью вниз. Жест этот показывал, что он не собирался оскорблять наместницу.

— По необходимости, досточтимая кайден Тайсана. Облик Люэйна растаял, но Манолла ощущала, что маг по-прежнему находится здесь и творит заклинание. Она села и попыталась успокоиться, отложив подальше древнее перо. Но долго ждать ей не пришлось. Пламя свечей вдруг ослепительно вспыхнуло, в воздухе почувствовался запах озона. В зале появился светящийся круг, захвативший и подиум, где сидела Манолла. В центре круга стоял с виноватым видом Люэйн.

К этому времени наместница догадалась, зачем могло понадобиться наложение заклятия.

— Кориатанки, — уже мягче произнесла она. — Неужели они так опасны? Наш форпост находится между ветвями, и их наблюдательницам трудно здесь что-либо увидеть.

— Морриэль велела своим старшим колдуньям заняться ясновидением, — объяснил Люэйн, ставший похожим на встревоженную птицу. — Возможно, она решила возобновить поиски пропавшего Путеводного Камня. — Маг досадливо поморщился. — Все было бы не так скверно, но одна из ее ясновидящих уловила отблеск будущего, прочитанного нашим Содружеством по нитям судьбы.

Манолла поплотнее укуталась в плащ.

— Что вы собираетесь мне сообщить, уважаемый Люэйн?

Темные глаза Люэйна словно подернулись инеем.

— Вести очень плохие, Манолла. После победы над Деш-Тиром начнется война. Лизаэр Илессидский встанет на сторону горожан и поведет их против кланов.

Руки Маноллы сжались в кулаки. Она подалась вперед, сминая тонкую скатерть стола, придвинутого к ее креслу.

— Как? — тяжело прошептала она. — Неужели наш принц нас предаст?

До чего же Люэйну недоставало сейчас телесной оболочки! Он страдал, что не может по-настоящему смягчить удар своих слов, ибо его лицо, какие бы мучения ни отражались на нем, было лишь искусной иллюзией. Как бы он ни стремился, он не мог ни взять Маноллу за руку, ни коснуться ее плеча. Ему были доступны лишь слова утешения.

— Кайден, — сочувственно произнес Люэйн. — Это неотвратимо. Содружество Семи раскинуло нити судьбы. Мы увидели, что ненависть Лизаэра к его брату-Фалениту порождена Деш-Тиром. Но нам не дано было узнать, почему такое возможно.

Борясь с подступающими слезами, Манолла невидящими глазами смотрела на мага.

— Я думала, что это невозможно.

— И да, и нет одновременно, каким бы нелепым ни казалось подобное утверждение, — признался Люэйн. — Нам неведома природа Деш-Тира. Мы не можем заглянуть внутрь этого существа, а способны только оценивать результаты его сокрушительной деятельности. По происхождению он чужд Этере и лишен Имени, определяющего его сущность. Риатанские паравианцы поступили весьма мудро и не стали пытаться истолковать силы, слагающие Деш-Тир. Ты знаешь, Трайт был вынужден действовать иначе, когда Деш-Тир прорвался на Этеру и ему пришлось спешно запечатывать Южные Врата. Но в борьбе с этой чумой Трайт лишился большей части своих магических способностей. Какие бы ужасающие открытия по поводу сущности Деш-Тира ни сделал наш несчастный собрат, они стерлись из его памяти. Правильнее сказать, были стерты.

В скорбном молчании Манолла размышляла над услышанным.

— Принцы — это ваш единственный шанс победить Деш-Тира?

Люэйн попытался сделать вид, будто он расхаживает взад-вперед, но потом оставил это занятие, почти недоступное ему в нынешнем облике.

— Обстоятельства вынудили нас выбирать между неизбежной войной и возвращением Этере солнечного света, — кратко ответил он.

Бледная, напоминающая статуэтку из слоновой кости, Манолла откинулась на спинку кресла.

— Уж лучше скажите, что у вас не было выбора, — с привычной холодной иронией сказала она.

Сейчас она казалась девчонкой, неожиданно забравшейся в громадное кресло.

Ценя ее мужество, Люэйн склонил голову.

— Мы решили, что должны известить тебя немедленно. Ты понимаешь, что теперь не может быть и речи о возведении Лизаэра на тайсанский престол. Но ты не должна отчаиваться. Со временем появятся другие наследники-Илессиды, неподвластные вмешательству Деш-Тира. А до тех пор тебе придется быть более чем «тенью позади трона». Что бы ни случилось, наследие Тайсана должно сохраняться во имя будущих поколений.

Выпрямившись, Манолла наклонила голову.

— Можете быть в этом уверены и передайте мои слова вашим собратьям. Стойкость кланов Тайсана останется прежней.

— Я в этом и не сомневался. — В иное время и при иных обстоятельствах Люэйн позволил бы себе изобразить на лице улыбку. — Только отнесись к тому, о чем узнала, с предельной осмотрительностью. Кориатанские ведьмы ни за что не должны проведать об этом раньше, чем события станут явными. Помни: после сокрушения Деш-Тира наступят тревожные времена. Ход событий окажется настолько шатким, что любое слово, любой поступок смогут направить его в ту или иную сторону. Время это будет опасным и даже чудовищным по своим беззакониям.

Люэйн не мог ей признаться, что предсказания нитей судьбы заставили содрогнуться даже Асандира, известного своей невозмутимостью.

Манолла не представляла себе, какие события могут быть хуже и страшнее войны и лишения Тайсана наследного принца. Она заверила Люэйна, что будет действовать с предельной осторожностью, но собственные слова казались ей совсем формальными. С оледеневшим сердцем Манолла следила, как облик мага тает в воздухе, и потом еще долго глядела туда, где стоял Люэйн. Ее не слишком заботило, какие слова она скажет предводителям кланов, которые, не пройдет и часа, должны будут собраться в этом зале. Манолла мучительно думала о том, какие слова она скажет маленькому Майену.

С той минуты, как обаятельный светловолосый принц покинул западный форпост, мальчишка только и делал, что подражал безупречным манерам Лизаэра и тому неуловимому величию, которое отличало королевского наследника от остальных людей.

— Провались ты в Ситэр со своим величием, проклятый Илессид! — не выдержав, закричала Манолла, и завешанные шпалерами стены отозвались эхом ее страданий. — Сколько еще сердец помимо бедного сердца моего внука разобьет твое вероломство?


Ясновидицы

В прежние времена это помещение служило гостиной на женской половине дома старого графа. В воздухе и сейчас улавливался аромат сухой лаванды, к которому примешивался запах березовых дров, горевших в очаге. Но если когда-то гостиная была залита ярким солнечным светом и наполнена звонким смехом, сейчас в ней господствовал полумрак, сгущавшийся в укромных уголках до настоящей тьмы. Высокие, почти до потолка, арочные окна были плотно задрапированы толстым войлоком, преграждавшим доступ не только сквознякам, но и серому дневному свету. Тяжелые, плотные портьеры закрывали львиные головы на карнизах и фрески с изображениями нимф и дельфинов. Из-за вечной сырости и то и другое покрывал густой слой плесени. Только узорчатый пол, выложенный розовыми, золотистыми и серыми мраморными плитками, напоминал о далеком и беззаботном прошлом. Теперь здесь находились дневные покои Главной колдуньи Кориатанского ордена.

Разумеется, пол можно было бы застелить коврами, но Морриэль избегала подобных излишеств. Свечи она также считала помехой своим сосредоточенным размышлениям. Аскетичная, давно утратившая интерес ко всему мирскому, Главная колдунья, сидевшая в незанавешенном алькове, который предпочитала использовать для таких размышлений, выпрямилась и выжидающе взглянула на входную дверь. Тут же в дверь слегка постучали, и Главная колдунья удовлетворенно кивнула. Бриллиантовые головки булавок в ее волосах сверкнули крошечными огоньками.

— Впустите Первую колдунью, — велела Морриэль мальчикам-пажам.

Паж, находившийся ближе к двери, выскользнул из угла и отодвинул засов.

Лиренда пронеслась мимо одетого в ливрею мальчишки, даже не взглянув на него, словно он был предметом мебели. Приблизившись, она присела в реверансе, прошелестев шелком юбок и нетерпеливо ожидая, когда Морриэль позволит ей встать. Щеки Лиренды раскраснелись от ликования. Она поспешно сбросила плащ с нашитыми лентами — знаком ее положения в ордене. Когда второй паж принял от нее плащ, Лиренда осмелилась взглянуть прямо в глаза Главной колдуньи.

— Началось, — взволнованно произнесла Первая колдунья.

— Покажи.

Сидевшая неподвижно Морриэль была похожа на притаившегося паука. Главная колдунья закрыла глаза. В зале установилась почти полная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием поленьев в очаге. Паж бесшумно опустил засов тяжелой двери и скрылся в углу.

Лиренда, сложив ладони чашей, дотронулась до кристалла, который висел у нее на шее. Она остановила поток своих мыслей и сняла внутренние преграды, впуская Морриэль к себе в сознание. Невидимый поток устремился от разума одной колдуньи к разуму другой, воскрешая две картины, полученные в результате наблюдения за ветвью.


Далеко-далеко, среди безбрежного океана, туманное небо неожиданно прорезал луч солнца и вспыхнул изумрудными переливами на гребнях волн. Морриэль еще помнила, как выглядел мир до вторжения Деш-Тира, и потому удержалась от восклицаний. Спокойно, словно в увиденном не было никакого чуда, она деловито обратилась ко второй картине: восход луны над островной крепостью, башни которой уходят в темно-синее небо...


— Корит, — пояснила Лиренда, выйдя из транса. — Западный остров архипелага Мин Перенс.

Морриэль недовольно подняла палец.

— Сама вижу. — Потом достаточно резко добавила: — Наша наблюдательница за пятой ветвью сообщила о неожиданном сгущении тумана над развалинами Итамона.

— Так и должно быть, — нетерпеливо бросила Лиренда. — Очевидно, наследные принцы, которых опекает Содружество, стянули Деш-Тир туда, чтобы уничтожить. Иначе чем объяснить, что в других местах туман стал значительно слабее?

Морриэль проигнорировала дерзкое замечание. Подчиненные должны говорить лишь тогда, когда их о чем-то спрашивают или велят высказать свое мнение. Достаточно небольшого послабления, и у нее уши распухнут от болтовни сестер-кориатанок. Две показанные картины были красноречивы сами по себе и не нуждались в пояснениях. Вот уже три недели, как Асандир со своими принцами обосновался в развалинах Итамона. И теперь появляются первые свидетельства того, чем они там заняты. Учитывая, что недавние попытки ясновидиц что-либо разузнать об этом окончились полным провалом, две эти картины явились волнующей новостью. Они показывали, что хватка Деш-Тира ослабла, но радоваться малообоснованному предположению было бы непростительным легкомыслием, что сродни глупости.

— Наша обязанность — узнать, какова природа сил, которые принцы противопоставляют Деш-Тиру.

Морриэль задумчиво наморщила лоб.

— Как бы там ни было, они совершают нечто такое, чего их благодетели из Содружества не могут сделать сами.

У Лиренды заблестели глаза.

— Вы предлагаете еще раз заглянуть в Камень Правды и попытаться узнать о действиях Асандира?

Из алькова донесся сухой смех Главной колдуньи.

— Да ты и сама ведь не прочь? — Морриэль помолчала, глядя в пространство. — Думаю, стоит попробовать. — Она щелкнула пальцами, вызывая пажа. — Принеси шкатулку со Скирионом. И поживее.

Паж поклонился. Колдуньи даже не заметили, как он ушел. Когда быстрые шаги затихли в коридоре, Морриэль поскребла ногтем подбородок.

— Да, мне хотелось бы с помощью пятой ветви взглянуть, что происходит нынче над Итамоном. Но действовать надо тонко. Мы должны слиться с пульсациями пятой ветви и дождаться подходящего случая, когда рядом с принцами не будет Асандира.

— Асандир и принцы находятся в одной из башен Сторон Света. Нам не удастся проникнуть сквозь паравианскую магическую защиту.

Главная колдунья готова была испепелить Лиренду взглядом.

— Что-то уж больно часто я стала слышать от тебя всякие «это невозможно» и «нам не удастся».

Лиренда склонила голову.

— Осознающей и готовой исправить указанную ошибку я предстаю перед своей старшей сестрой.

Морриэль презрительно поморщилась.

— Не будь лицемеркой.

Главная колдунья сложила руки на коленях. В воздухе запахло травами и снадобьем от моли.

— При всем твоем усердии честолюбивые замыслы у тебя перехлестывают знания.

В зале неожиданно стало холодно, как в склепе. Лиренде ничего не оставалось, как подавить свое раздражение. Когда у Морриэль от погоды ломило кости, старуха делалась особо желчной и нетерпимой. И вообще только молодые дурочки еще решались отстаивать истину в ее присутствии. Лиренда покорно стояла со склоненной головой, ожидая, пока Главная колдунья успокоится.

— Не будь у тебя стремления усесться на мое место, твой характер гроша ломаного не стоил бы. Но если ты завидуешь силе магов Содружества и думаешь, будто можешь усмирить Асандира, берегись. Ты получишь удар, которого из-за своей безмозглости вполне заслуживаешь... Ладно, хватит стоять как изваяние.

Блеснув кольцами, рука Морриэль махнула туда, где возле очага помещалась скамеечка для ног. Больше сидеть здесь было не на чем, и пажи, ожидая приказаний, располагались прямо на голом полу. Лиренда была готова претерпеть неудобства. Пожалуй, она даже не замечала их, ибо ее ум лихорадочно работал.

— Знай же, Первая колдунья, что преодолеть паравианские заклятия проще простого, — язвительно произнесла Морриэль. — Нашим оружием будет сострадание.

Лиренда встрепенулась.

— Аритон избрал башню Келин, — сказала она, забыв, что Главная колдунья не любит размышлений вслух.

— Именно так.

Похоже, что на сей раз Морриэль даже не заметила оплошности Лиренды. Она продолжала:

— Еще со времен самодурства Элайры в той таверне тейр-Фаленит, сам того не зная, показал нам свое уязвимое место. Ты помнишь, мы тогда вытрясли из этой девчонки все, чем они занимались на сеновале. И что мы получили? Оказывается, она влюбилась. Картина, которую мы увидели через Скирион, ясно показала невинную, беззаветную любовь.

А ведь здесь действительно скрывался ключ, который Лиренда просмотрела и, надо сознаться, даже не подумала проверить. Она проклинала собственную близорукость, слушая, как Морриэль излагала пугающе простой способ вторжения. Прежде всего, Асандир был не в состоянии следить за каждой минутой борьбы принцев с Деш-Тиром. Как любой маг Содружества, он имел привычку благоговеть перед всем паравианским. Естественно, Асандир был уверен, что в те моменты, когда он будет заниматься другими делами, охранительные заклинания Келина уберегут принцев от вторжения ясновидиц. Самое забавное, что к его принцам было бы не подобраться, если бы не одна особенность хваленой паравианской магии.

— Зачем нам стенобитный таран, если есть неприметная и незапертая боковая дверь? — продолжала Морриэль. — Вся защита Келина не различит угрозы, если мы прикроем свое появление образом Элайры, тоскующей по Аритону. Можешь не сомневаться: мы победим.

С этими словами Главная колдунья поджала губы и прикрыла глаза. Ее руки, по-прежнему сложенные на коленях, были похожи на когти хищной птицы.

— Пока мы будем лишь наблюдать, не делая попыток вмешаться.

Значит, Морриэль уже тогда предвидела, что из своевольного поведения Элайры можно извлечь какую-то выгоду. Лиренда искренне восхищалась умом и дальновидностью Главной колдуньи, хотя в глубине души понимала, что восхищается безжалостным хищником, способным неслышно подкрасться для нападения. Но ставки в этой «охоте» были безмерно высоки. Зависть завистью, однако влияние Содружества Семи на жизнь Этеры было гораздо обширнее влияния Кориатанского ордена и несравненно древнее. И с этим фактом приходилось считаться.

— Да, — сказала Морриэль, вторя своим мыслям. — Мне хочется испытать, насколько они сильны. Прямо сейчас. Когда ты перестанешь тупо пялить на меня глаза, мы сможем начать.

Лиренда густо покраснела от волнения. К этому времени в зал вернулся паж и теперь стоял перед Лирендой, держа в трясущихся руках окованную железом шкатулку со Скирионом.

— Начинай, — с язвительной усмешкой велела Морриэль. — Вот и проверим, насколько ты пригодна, чтобы сменить меня на этом посту.

Возбуждение, охватившее Лиренду, заглушало в ней недовольство ролью, которую отвела ей Морриэль. Первая колдунья взяла из рук мальчишки шкатулку, сняла охранительные заклятия и достала камень, похожий на осколок льда. Карие глаза Лиренды сосредоточились на Скирионе. Внутреннее сознание постепенно достигло необходимого уровня спокойствия, и тогда зал с его сумраком и тенями исчез, поглощенный прозрачными глубинами Камня Правды.

Не было ни времени, ни пространства. Лиренда пребывала там, где она могла все и одновременно не могла ничего. Ее личность переживала странную двойственность. Лиренда стала искрой, способной сжечь всю землю, и в то же время — ледяной глыбой, подавляющей любое пламя. Она была слепящим светом и бездонной тьмой; ей принадлежала Завеса между мирами, она чувствовала биение совершенной жизни и абсолютное оцепенение. Лиренда была всем и ничем; каждой ниточкой и узелком, слагающими ткань творения Эта.

Скирион требовал особого состояния, исключавшего всякое личное участие. Да, Лиренда полностью подчинилась этому состоянию, все ее действия показывали, что она — достойная преемница Главной колдуньи. И все же ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не вздрогнуть, когда Морриэль, примкнув к ней, соединила ее с хранилищем магических сил Скириона. Потом Главная колдунья оживила сведения, полученные при допросе Элайры, и Лиренду захлестнули совершенно недопустимые в этой ситуации эмоции. Они наваливались, давили, душили.

Лиренда не могла ни убежать, ни закричать. Ощущать, чувствовать — сейчас она могла только это. И вихрь ощущений закружил ее и бросил в убогую каморку грязной, прокопченной таверны, где прошло раннее детство Элайры. Лиренду заставили — грубо и со всеми ужасающими подробностями — ощутить жизнь этого логова, населенного завшивленными нищими и шлюхами, покрытыми коростой и изъеденными болезнями.


Элайра хорошо помнила эти бессонные ночи. Она лежала, накрывшись вонючим тряпьем, поверх которого нагромоздила обрезки линялого вытершегося меха. Но холод не отступал. Он не давал уснуть, и Элайре не оставалось ничего иного, как лежать с открытыми глазами и слушать надрывный кашель старика. Взрослые называлиего болезнь чахоткой и говорили, что он скоро протянет ноги. Старик и сам это знал. Элайра жалела старика; он любил ее и как умел заботился о ней. Он был ее другом, а друзья были единственным богатством, доступным замызганной уличной девчонке. Все остальное— еду, кров, вещи— у нее могли отнять. Осиротевшая дочь воровки, попавшая на выучку к другим ворам, Элайра очень рано постигла эту истину. Зато любовь и приятные воспоминания могли пережить любые невзгоды и даже смерть. Вплоть до того дня, когда неоперившаяся воровка Элайра попала в руки городской стражи своего родного города Морвина и начальник караула отдал ее на воспитание в Кориатанский орден, девочку постоянно согревали чья-то дружеская забота и участие.


Находясь во власти Скириона, Лиренда с ужасом ощутила, что простые радости иной жизни, которые она, дочь богатых родителей, всегда с презрением отвергала, завораживают ее и тянут к себе. Ее чопорная, годами воспитываемая холодность трещала по швам. Морщась от негодования, она заставила свои взбаламученные чувства вернуться в надлежащее состояние и не выбивать ее из транса. Неугасимое стремление стать Главной колдуньей и обрести колоссальную власть и сокровеннейшие знания придало Лиренде сил. Она еще раз напомнила себе, что нужно быть бдительной и, входя в роль, не растворяться в горячей натуре Элайры. Ей необходима лишь видимость этих чувств, отвечающая требованиям Морриэль и позволяющая проникнуть в Келин — башню Сострадания.

Слова Главной колдуньи прозвучали откуда-то издалека:

— Ты мастерски справилась. Теперь готовься. Сейчас я соединюсь с ветвью.

Похвала Морриэль укрепила сосредоточенность Лиренды. Колдунья четко сознавала, что воспринимает все через завесу чувств и ощущений Элайры, и была готова к этому. И все же удивилась, когда соединение с силами пятой ветви не воспламенило ее. Будучи запертой внутри личности этой девчонки, она чувствовала так, как должна была бы чувствовать та. Преодолевая отвращение и инстинктивное желание оборвать связь, Лиренда стойко переносила ощущения души Элайры, имеющей склонность к магии воды. Разве это могло идти в какое-либо сравнение с ее родной стихией — огнем? Но Лиренда не имела права на ошибку, даже на оплошность, принося свою личность в жертву необузданным страстям своевольной послушницы.

Сила пятой ветви уменьшилась, что было заметно по приглушенному мерцанию. Эта земная сила, природа которой во многом оставалась загадочной для кориатанок, плавно несла Лиренду. Поскольку ее передвижением управляла Морриэль, измененное сознание Первой колдуньи не позволяло отсчитывать время. Лиренда не знала, сколько минут или часов прошло до момента, когда она увидела прозрачные голубые сумерки над заснеженными холмами.

Один из зубчатых проемов башни был освещен; вероятно, на парапете горел факел. Лиренда заметила три человеческие фигуры, расположившиеся полукругом. Двое стояли, а третий сидел на корточках, обхватив руками локти. Одежда, которую правильнее было бы назвать лохмотьями, и грузное тело этого человека побудили сознание Элайры назвать сидящего Дакаром, Безумным Пророком. Свет, поначалу принятый Лирендой за факельный, оказался сверкающей искрой, висевшей в воздухе.

Стоящие были в плащах с низко надвинутыми капюшонами. Сама Лиренда, не зная братьев, не могла бы определить, кто из них Лизаэр, а кто Аритон. Восприятие Элайры выделило среди двоих того, кто был выше ростом. Из-под капюшона у него выбивалась прядь золотистых волос. Илессид. Сознание девчонки быстро переключилось на другого принца. Неудивительно, что ее сразу же охватило плотское волнение, недостойное сестры Кориатанского ордена.

Лиренда только сейчас поняла, что за стенами башни вовсе не сумерки, а плотный густой туман, скрадывающий Дневной свет. Аритон поднял голову и огляделся. Судя по взгляду, он что-то заподозрил. Неужели он почувствовал, что издалека, из Камриса, кто-то за ним наблюдает?

Вряд ли взгляд принца затронул бы Лиренду, явись она сюда в своем сознании. Но Элайру он просто опалил. Неизвестно, в какое возбуждение пришла бы сейчас настоящая Элайра. Лиренде хватало и того, что испытывала Элайра мнимая. Чувства послушницы дразнили ее, тонко, едва уловимо напоминая ускользающий сон.

Аритон вдруг нахмурился. Он резко откинул капюшон, словно хотел разглядеть противника. Ветер теребил его волосы. Фаленит махнул рукой Дакару. На мгновение Лиренда замерла, восхищенная изяществом его жеста. И тут же в ее мозг пробилось неуместное воспоминание Элайры: когда-то те же пальцы с удивительной нежностью вытаскивали соломинки из ее волос. Разве такое забудешь?

Властный голос Морриэль прозвучал для Лиренды точно удар хлыста:

— Не смей растворяться в ее ощущениях!

Пока Лиренда пыталась преодолеть состояние влюбленной девчонки, Аритон опустился на корточки рядом с Дакаром. Они шепотом перебросились несколькими фразами. Потом на лице Безумного Пророка появилась довольно наглая ухмылка.

— Ты бы не решился, — сказал он Аритону. Фаленит вскинул подбородок и резко встал.

— Да, но сейчас я бы поступил по-иному.

Он засмеялся, и в его смехе, точнее в самом голосе, было что-то отвратительное, похожее на удары молотка по железу. Будь ее воля, Лиренда немедленно оборвала бы контакт. А мнимая Элайра чуть ли не слюни пускала, завороженно глазея на принца. Лиренда промешкала не более секунды, но Аритон уже успел закрыть свою брешь.

Он обратился к Лизаэру, и тот поднял руки. Мгновенно образовался вихрь нарастающей силы. Ослепительный, будто молния, в небо устремился луч света. Над развалинами Итамона оглушительно загрохотал гром. Лиренда увидела, как клочья Деш-Тира буквально выкипают, провожаемые воем поднятого ими ветра, и потом срезаются тенью, которая замораживала этот пар, превращая в снег. Снег неслышно падал на развалины Итамона.

И вдруг... Лиренда и ахнуть не успела, как кориатанские охранительные заклятия были сметены, словно крошки со стола. Принцы нанесли ответный удар, пробив все барьеры и ударив прямо в Скирион. Лиренда полетела вверх тормашками на пол. Не давая ей опомниться, Лизаэр выбросил из сомкнутых рук второй заряд, потом третий, четвертый... Удары продолжались до тех пор, пока у Лиренды перед глазами не закружились в бешеной пляске сотни светящихся пятен, а уши не оглохли от раскатов грома. Невидимый мост между домом старого графа и Итамоном превратился в пыточное колесо, и оно, подхватив Лиренду, начало безостановочно ее крутить.

Она едва заметила, что Скирион выпал у нее из рук. Контуры башни зашатались, потом завеса лопнула — сознание Элайры вырвалось наружу и начало сотрясать тело и разум Лиренды. В зал — святая святых Морриэль — ворвался ураган и принялся крушить все подряд. Подушки с треском разлетались на мельчайшие кусочки, кувыркалась и ломалась мебель, мраморные плитки пола взрывались тысячами острых осколков, кромсающих портьеры. Из обнажившихся окон полился серый свет...

Когда Лиренда пришла в себя, она лежала на полу, оглушенная и наполовину ослепленная магическими вспышками. В глазах у нее до сих пор бешено кружились пятна ярчайшего света.

— Эт милосердный, — услышала она собственный голос, в котором звучала нескрываемая зависть. — Надо же, им обоим подвластна магия стихий.

Сквозь постепенно ослабевающий грохот в ушах Лиренда услышала пронзительный крик Морриэль:

— Идиотка! Безмозглая тупица!

Костлявой рукой Главная колдунья ударила ее по щеке. Телесная боль и взбунтовавшееся достоинство Лиренды уничтожили последние остатки чужих ощущений. Нежной, влюбленной Элайры больше не существовало.

Лиренда чувствовала себя грудой рваного и грязного тряпья, заброшенного куда-то в дальний угол. Одновременно в ней нарастал гнев, теперь уже ее собственный. Слепящие пятна пропали, но контуры окружающего мира были размыты из-за неожиданно хлынувших слез. Присмотревшись, Лиренда поняла: ураган отнюдь не был кошмарным видением. Покои Морриэль выглядели так, будто пережили землетрясение. В зале не осталось ни одной целой вещи. Пажи, скорчившись под обломками массивного шкафа, вцепились друг в друга. Их все еще била дрожь. Но Лиренда, даже если бы и желала, не могла успокоить мальчишек.

Над ней нависла рассерженная Морриэль, крепко сжимавшая в руках Скирион.

— Неужели ты сразу не почувствовала, что этот ублюдок-Фаленит владеет магической силой? Иначе как они с Дакаром могли бы сбить наше наблюдение? Нечего сказать, невинные проделки! Откуда в головах Содружества явилась эта чудовищно безрассудная мысль — вытащить в наш мир такую мерзость, как Аритон?

Лиренда заставила себя подняться, потом поднесла к стучащим вискам исцарапанные и окровавленные пальцы. Она ощущала себя пустой, словно барабан, и странным образом... ограбленной. Она не могла не признать, что мир Элайры намного разнообразнее и богаче ее собственного. Эта девчонка знала такие стороны жизни, о которых Лиренда даже не подозревала. Конечно, сестре-кориатанке недопустимо обладать подобной силой чувств; у ордена совсем иное предназначение. Но и по силе магического восприятия Элайра была намного тоньше, и дело здесь не в различии между стихиями воды и огня. Тогда в чем?

Лиренда отогнала этот вопрос, заслонившись от него праведным негодованием.

— Возможно, Элайра заранее знала о намерениях Содружества. Это вполне объясняет упорство, с каким она противилась нашим попыткам дознаться об истинных причинах ее приключений в Эрдане.

Однако Морриэль не интересовало прошлое. Все ее заботы были о будущем.

— Разыщи девчонку! Немедленно! Как ни печально, но нам придется подробно покопаться в особенностях характера каждого принца. Если существует хоть малейшая надежда противостоять бедам, которые они затевают, Элайра должна найти нам брешь для вмешательства.

Первая колдунья сухо поклонилась старшей сестре и отправилась выполнять приказание. Угрюмо сосредоточившись на нем, Лиренда даже не вспомнила о чуде, открывшемся ей во время ясновидения. С высоты итамонской башни Келин два принца, исполняя пророчества, сражались против Деш-Тира!

А в дальних уголках Этеры Деш-Тир уже лишился власти над небом. Впервые за пятьсот лет солнечный свет озарил землю и простор океана.


Три события

Задремав за своим вязанием, эрданская провидица Энитен Туэр с криком просыпается, увидев во сне темно-синее небо с луной и россыпями звезд...


Взобравшись в саду на дерево, на котором она обрезала омертвелые ветки, Элайра сжимается, когда в ее сознание, подобно удару хлыста, врезается мысленный приказ Лиренды немедленно явиться к Морриэль. Она понимает, что новый вызов к Главной колдунье связан с прежним дознанием, которое та и Лиренда устроили ей после возвращения из Эрданы, а значит — жди новой беды. Элайра негодует вслух, припоминая такие словечки времен своего детства, что мальчишки, собирающие обрезанные ею ветки, только молча усмехаются...


На далеком острове, которого нет ни на одной карте, самка единорога наблюдает, как клубы Деш-Тира расходятся по сторонам. Однако она не спешит танцевать от радости под лучами возвращенного солнца, а лишь вопросительно покачивает рогом от изумления. От солнечного света, пробившегося сквозь листву в пещеру, тускнеет и гаснет мерцание волшебного оберега, однако маг, находящийся под чарами сна, так и не пробуждается...

Глава XI

Деш-Тир

Битва с Деш-Тиром, происходившая в самом сердце Даон Рамона — в Итамоне, на парапете башни Келин, неожиданно прервалась. В согласованных действиях Аритона и Лизаэра произошел непонятный сбой. Ощутив этот сбой, Илессид утратил недавнюю сосредоточенность. Лицо его выражало крайнее недоумение. Руки принца опустились, и вместо луча, устремленного в небо, из-под его пальцев вырвалась россыпь безобидных искр. Откинув со лба спутанные волосы, Лизаэр раздраженно спросил:

— Может, кто-нибудь из вас все же раскроет мне причину вашего веселья?

Ему не ответили.

Дакар так и не вставал с колен, скрючившись и вконец обессилев от смеха. Аритон находился не в лучшем состоянии, спрятав лицо в плащ и пытаясь заглушить приступы хохота. Даже появление Асандира, взбежавшего по лестнице наверх, не смогло повлиять на развеселившуюся парочку. Брови мага были осуждающе нахмурены, но искорки в глазах показывали, что он тоже разделяет это странное веселье.

— Слышал, слышал, — без обиняков начал Асандир. — Сетвир только что сообщил мне из Альтейна, что вы оба изрядно надули Главную колдунью Кориатанского ордена и ее чванливую преемницу. Ну-ка, что за проказу вы придумали? Говорите быстрее, а то ведь женская месть не заставит себя ждать.

Здесь Дакар опередил Аритона и, продолжая давиться и повизгивать от смеха, сказал:

— Эти проклятые ведьмы попытались сунуть нос...

Спазмы смеха мешали ему говорить. Безумный Пророк вытер рукавом слезы и начал снова:

— Морриэль опять захотела разнюхать, что же за птицы наши принцы. Ну и воспользовалась своей любимой шавкой Лирендой и ихним камешком Скирионом. Но та дура наделала столько шуму...

Речь Безумного Пророка перешла в икоту, не дававшую ему вымолвить ни слова.

Асандир вопросительно взглянул на Аритона.

— Выходит, вы зацепили сердцевину Скириона и ударили по нему со всей силой, которую собрали против Деш-Тира?

Аритон не был уверен, что сумеет проговорить хоть слово, а потому просто кивнул.

— Эт милосердный! — воскликнул Лизаэр, пораженный столь откровенным признанием. — Ты что же, вместо Деш-Тира обратил силу нашего дара против каких-то колдуний? Что за дурацкая беспечность? А вдруг наша сила убила кого-нибудь из них?

Не переставая улыбаться, Аритон замахал руками.

— Едва ли. Эти дамы умеют защищаться. Уверяю тебя, никто не пострадал. Я имею в виду людей. А так — портьеры в клочья, мебель в щепки, и старой кладке досталось. Просто наша сила оказалась мощнее их преград.

— Дакар! — Голос мага разом оборвал по-мальчишески беззаботное веселье. — Отвечай немедленно: неужели кориатанкам удалось прорвать защиту Келина и добраться сюда?

Безумный Пророк вздрогнул, словно его ударили по щекам.

— Не знаю, что и думать. Спроси у Аритона.

Ликующее состояние Фаленита тоже будто ветром сдуло; лицо Аритона побледнело и стало непроницаемым. К нему вернулась былая настороженность по отношению к Асандиру, и тот, зная, что может столкнуться с упрямым нежеланием отвечать на любые вопросы, счел за благо воздержаться от них.

Однако зрение мага давало иные возможности для получения ясных ответов. Даже темные клубы тумана Деш-Тира не были для него преградой. Внимательно разглядывая напряженную позу, в какой застыл Аритон, Асандир понимал, что Повелитель Теней испытывает примерно то же, что чувствует раненый на поле боя, когда рядом нет лекаря и сотоварищ извлекает у него засевший обломок стрелы с помощью осколка стекла. То ли из упрямства, то ли из подогреваемой гневом гордости Аритон не дрогнул и не отвернулся. Никто не знал, каких усилий ему стоило подавлять свой стыд, потому что Асандир вывернул и выставил на всеобщее обозрение все самое сокровенное в его душе. Дакар не мог пропустить подобного зрелища, но Лизаэр предпочел отвернуться, ибо его понятия о чести не позволяли ему наблюдать за вторжением в чужую личность.

Между тем ни маг, ни Повелитель Теней никого не замечали — их столкновение было глубоко личным.

— Сострадание, — через какое-то время пробормотал Асандир. Голос его звучал с небрежной уверенностью человека, излагающего неоспоримые факты. — Охранительные заклинания риатанцев отличаются предельной надежностью. Эти заклинания невозможно обмануть, как невозможно обмануть Эта-творца. Башня Келин неприступна для всех сил... за исключением искренней и беззаветной любви.

Асандир умолк. Лицо его резко побледнело.

— Юная колдунья, с которой ты оказался на сеновале таверны «Четыре ворона», — догадался маг, и слова его, точно пика, кольнули Лизаэра.

Аритон даже не пытался скрыть владевшую им неприязнь.

— Лиренда грубо воспользовалась ею. Самой Элайры здесь не было. Она не давала согласия на этот трюк и даже не знала о нем. А теперь пусть кто-нибудь мне скажет, что ее вероломные наставницы не заслуживают разгрома, который я им устроил!

Лизаэр не помнил, чтобы его брат когда-нибудь произносил имя Элайры. Асандир мысленно оценивал сказанное, после чего его свирепость угасла. Теперь он глядел на Аритона с мольбой и жалостью.

— Никогда, ни при каких обстоятельствах ты не должен позволять Элайре разжигать свои чувства к тебе. Она не играет; ее чувства вполне искренни и глубоки. Но любой твой отклик погубит ее. Не забывай: она поклялась повиноваться учению Кориатанского ордена, а это учение противоречит человеческой природе.

— А ваше? Оно что, полностью с ней согласуется?

Аритон отвернулся, ухватившись руками за зубцы парапета. Туман оставлял капельки влаги на его волосах, но Повелитель Теней как будто не замечал холода и сырости.

— Если мне суждено сделаться коронованной марионеткой и вытаскивать вашу несчастную землю из тьмы, я ни за что не впутаю в это занятие ни одну женщину.

— Ловлю тебя на слове, — огрызнулся Асандир. — Где бы и когда дело ни коснулось Элайры, я заставлю тебя держать твое слово чести, наследный принц Ратана.

Аритон медленно втянул в себя воздух, потом вновь повернулся к магу, и на лице его сияла ослепительная улыбка.

— Вы не заставите меня сделать ничего, что противоречило бы моей воле, всемогущий маг. Элайра надежно ограждена от моего внимания. В этом вы можете быть уверены, как, впрочем, и в другом: ваше Содружество никогда не дождется от меня наследника.

В ответ Асандир рассмеялся, как смеются взрослые над детской болтовней.

— Не зарекайся, дорогой принц. Пять веков — срок немалый. А если ты хочешь, чтобы я поверил, будто эта девчонка тебе безразлична, придумай более тонкую уловку, нежели обыкновенная ложь.

— Попал! — пробормотал стоявший сбоку Дакар, но его острота осталась без внимания.

Аритон вспыхнул. Потом его зеленые глаза сузились. Смысл слов, которые он произнес, едва ли был понятен кому-либо, кроме Асандира.

— Что заставило вас отказаться от предложения, сделанного мне вскоре после празднества на западном форпосте Камриса?

Аритон ничего не сказал об обещанной ему свободе выбора, от которой теперь его постоянно вынуждали отказываться. Возможно, Асандир понял это и без слов. Из бледного он стал мертвенно-белым. На памяти Дакара это был первый случай, когда его учитель, казалось, готов был отступить. Но Асандир все же ответил Аритону, хотя это и стоило ему немалых усилий.

— Ты уловил отзвук великой тайны, все еще живущей в долинах Кайд-эль-Кайена. Выдержишь ли ты исчезновение всего того, что слагало эту тайну? Такое вполне может случиться. Неужели ты будешь спокойно наблюдать, как мир паравианцев уходит навсегда?

— Эт милосердный! При чем тут паравианцы?

Аритон схватился за парапет, как будто каменные стены, окруженные магической защитой, могли удержать вселенную, качавшуюся у него под ногами.

— Неужели мое утверждение королем Ратана связано с возвращением паравианцев?

— Более, чем ты думаешь, — вмешался Дакар, уставший бороться с искушением вставить свое осуждающее словцо. — Откажись от короны, и ты собственными руками закроешь им путь на Этеру.

Асандир молчал, но печаль в его глазах была убедительнее слов. Маг разделял мнение ученика.

— Либо это правда, либо — чудовищная ложь! — воскликнул пришедший в ярость Аритон. — Неужели вам не понять, что беды вашей земли постоянно губят меня?

Отчаяние в его голосе заставило Дакара пожалеть о своем выплеске. Лизаэру захотелось оказаться сейчас где угодно, только не здесь, ибо сочувствие брату буквально пригвоздило его к месту.

Асандир опустил глаза и, похоже, разглядывал свои сапоги: намокшие, с налипшими бурыми кусочками утесника — травы, растущей на холмах Даон Рамона.

— Я вполне понимаю твои чувства, тейр-Фаленит. — Слова эти были произнесены мягко, но с нескрываемым осуждением. — Я должен был сделать выбор. Теперь его должен сделать ты.

— Эт милосердный, вы называете убийство выбором?

Душевная боль, охватившая Аритона, сделала бессмысленными всякие попытки утешить его. Никто не осмелился задержать Повелителя Теней, когда он направился к лестнице.

Воцарилась гнетущая тишина. Дакар, кряхтя, поднялся на ноги.

— Удивляюсь, зачем ты довел его до такого состояния, — с вызовом бросил он Асандиру.

Когда что-то задевало Дакара за живое, он становился безрассудно смелым. В другое время он не решился бы говорить подобные слова магу, который сам находился на грани срыва.

— На Аритона могла подействовать только вся правда, а не часть ее. Да? — вдруг спросил встрепенувшийся Лизаэр.

Асандир передернул плечами, словно ему была противна сама тема разговора.

— Правда похожа на самоцвет с множеством граней, и каждая грань отражает что-то свое, в том числе и иллюзии.

Ветер трепал его влажные волосы. Руки мага беспомощно повисли.

— Целостный взгляд возможен только изнутри, — закончил он свою мысль.

Асандир, как ни хотелось ему это сделать, не стал указывать Лизаэру на его неверные представления о правде. Сама по себе правда не обрекала паравианцев на исчезновение; здесь Аритона подвело его горячечное воображение. Однако их изгнание действительно могло сделаться вечным. Согласно неумолимому Закону Всеобщего Равновесия, судьба древних рас не являлась заботой людей до тех пор, пока какой-то человек не брал ее на свои плечи. «Правда, — с грустью размышлял Асандир, — это единый принцип, способный освободить Аритона от кровных уз престолонаследия, однако шипы ловушки, которую менестрель впервые захлопнул за собой в Кайд-эль-Кайене, успели слишком глубоко вонзиться ему в душу и разум».

Асандира не утешало, что эта ловушка не причиняла Аритону телесного вреда. Действительно, пока личные устремления Повелителя Теней подавлялись и подменялись чувством долга, густо приправленным чувством вины, его тело не страдало. Маг сразу же ощутил, когда долг взял верх. Асандир замер. Внешне он был предельно спокоен, но страдал от того, что наблюдал своим магическим зрением. Он увидел, как узкая брешь, дававшая Аритону возможность выскользнуть из оков долга, тут же закрылась. Благоприятный миг прошел, и шанс сделаться странствующим менестрелем (а нити судьбы давали Аритону такую возможность) был упущен. Аритон не станет знаменитым на всю Этеру музыкантом, и люди не воздадут должное его таланту. Суровая необходимость лишала его возможности сделаться менестрелем, каких не было со времени Эльшаны. Место сладкозвучного певца занял наследный принц. Умелый правитель, которого научатся бояться за его ум и проницательность и дарования которого будут направлены совсем в другую сторону.

Теперь Аритон не посмеет отказаться от короны, ожидавшей его в Итарре.

Содружеству Семи оставалось лишь надеяться, что горечь грядущих лет заставит Аритона примириться со своей судьбой и с тем, что жизнь вынудила его растоптать собственные мечты. Если бы возвращение паравианцев зависело только от обретения Этерой солнечного света! Нет, за это придется заплатить кровопролитной войной. Однако не было полной уверенности в том, что паравианцы с радостью возвратятся на прежнюю родину, а Содружество вновь станет Содружеством Семи не только по названию. И каким образом исполнится Дакарово Пророчество о Черной Розе — пока тоже оставалось неясным.

Порыв ледяного ветра заставил Асандира вздрогнуть. Он поплотнее укутался в плащ и только сейчас заметил, что Лизаэр с Дакаром ушли. Вокруг все так же клубился плотный туман, закрывавший сумеречное небо. Сквозь завесу проступали силуэты трех других паравианских башен. И ни огонька, ни проблеска жизни. Только сумрак.


Побродив среди развалин Итамона, Аритон уселся на обломке лепного карниза, осторожно уложив на колени лиранту. Он выбрал это место, как мог бы выбрать любое другое. Захламленный внутренний двор когда-то принадлежал купцу, снабжавшему тканями местных портных. На плитах, свободных ото мха и не затронутых копотью, виднелись борозды от колес. Из Килдорна и Нармса сюда привозили бархат и парчу. Но мысли об этом не занимали Аритона. Его руки вяло лежали на грифе лиранты, а глаза были закрыты.

Снова подавленность и отчаяние. Снова у него обнажены все струны души.

Музыка, которая всегда выручала его и приносила утешение, сегодня звучала вымученно. Аритон не мог играть. Всякий раз, когда он брал аккорд, восприимчивость, питавшая его вдохновение, делала Повелителя Теней беззащитным перед вихрем духов прошлого, беспрестанно кружившимся над поверженным Итамоном. Перед внутренним взором мелькали картины; предки о чем-то молили его, простирая к нему руки. Души тех, чьи жизни безжалостно оборвались в хаосе восстания, доставляли ему меньше беспокойства, чем видения более отдаленного прошлого, когда паравианцы населяли окрестные холмы и Севернир катил свои воды по изначальному руслу. Эти души не вздыхали о безвозвратно утерянном, и их голоса не вплетались в унылую песню зимних ветров. Наоборот, они касались скал, земли и обломков с каким-то радостным чувством. Они как будто не видели развалин города. И эти слабые отзвуки былого ликования больнее всего ударяли по некоронованному принцу. Их песни звали к возрождению Итамона, к возвращению счастливого и беззаботного прошлого.

Аритон был единственным, кто обладал силой возродить прошлое, и эта мысль наполняла его бесконечной печалью. Меч сейчас, в его состоянии, оказался бы более подходящим спутником, чем нежная лиранта. И все же Аритон упрямо брал аккорд за аккордом, пока у него не зазвенело в ушах от бесцветных и даже фальшивых звуков, рождавшихся под его пальцами. Только тогда он уступил напору печали, лишившей его внутреннего покоя.

Каким же глупцом он оказался, не вняв в Кайд-эль-Кайене предостережениям Асандира!

Обучение, которое он получил у магов Раувена, не позволило Аритону ухватиться за эту мысль и свалить всю вину на Асандира. Любой дар силы имеет две стороны. Красота паравианского мира, столь беспечно впитываемая им среди холмов Кайд-эль-Кайена, ныне обернулась сотнями болезненных ран. Но если усилием воли оборвать эту связь, если закрыть внутреннее видение, он лишится надежды и всего того, что представлялось ему сейчас сияющей истиной, заставлявшей дух подниматься над временем и смертью.

Нет, уж лучше обречь себя на страдания, неизбежно связанные с принятием короны Ратана. Узы королевской власти не вечны. Рано или поздно смерть освободит его от них.

Сумерки постепенно размывали белесые очертания каменных обломков. Туман был чем-то похож на заплесневелый, свалявшийся войлок. Аритон съежился, прикрывая от ветра свою лиранту — непревзойденное творение Эльшаны. Если он и слышал приближающиеся шаги, то посчитал их игрой призраков. Часть этих призраков, подобно колючкам, впивалась в его совесть, пока Аритон наглухо не закрыл ее от их домогательств. Другая часть вела себя более угрожающе, будто норовя впиться ему прямо в тело.

— Эт милосердный, а я уже два раза подряд принял тебя за статую!

Голос Лизаэра был заглушён шарфом, в несколько слоев обмотанным вокруг шеи. К вечеру значительно похолодало, в воздухе пахло снегом.

— Да ты тут совсем замерз.

Аритон открыл глаза и увидел, что уже стемнело. Его пальцы онемели от холода, и он поспешно засунул руки в рукава, подальше от безжалостного ветра. Какое бы будущее ни уготовила ему судьба, инстинкт музыканта заставлял Аритона беречь руки.

— Подвинься.

Лизаэру показалось, что брат забыл о его присутствии.

— Ты слышал? Подвинься, я сяду рядом.

Аритон запоздало кивнул. Пока он перемещался, край камзола зацепился за щербатый гриф лиранты. Аритон дернул плечом, и струны жалобно зазвенели.

Скорбные звуки, да еще в столь пустынном месте, удручающе подействовали на Лизаэра. Он подошел к обломку, на котором сидел брат, и тоже сел, безуспешно пытаясь устроиться поудобнее.

— Ну и места ты выбираешь для уединенных размышлений. Это доставляет тебе извращенное удовольствие или позволяет избавиться от нежелательного общества?

Аритон слабо улыбнулся.

— Наверное, и то и другое.

Он не спросил, что заставило Лизаэра разыскивать его во мгле холодного зимнего вечера. В башне было теплее и уютнее. Дакар готовил жаркое из баранины — он зарезал овцу, купленную им у странствующего пастуха, которого непонятно как занесло вместе со стадом в эти края. В очаге нижнего караульного помещения башни Келин сейчас вовсю пылал огонь, а в котле кипела вода. В отличие от остальных каменных строений нижний этаж башни был защищен от леденящих кровь сквозняков.

Лизаэра не удивило, что брат не настроен разговаривать. Он отковырял кусок лишайника, прочно вросшего в старинный резной камень, и сказал:

— Хотел тебя спросить. Ты не заметил, что это нехорошее место?

Аритон хрипло рассмеялся.

— Это я-то не заметил?

Лизаэр подавил в себе желание немедленно убраться отсюда. Пусть он не разделяет воззрений брата и не считает музыку важнее забот о благополучии королевства и подданных, но он пообещал себе, что попытается понять Аритона. Поскольку Асандир почти не старался хотя бы добрым отношением облегчить бремя, предназначенное брату, противостояние Аритона казалось Лизаэру вполне простительным, а иногда и абсолютно справедливым.

Уставившись на пятачок мрамора, освобожденный им от лишайников, Лизаэр предпринял новую попытку.

Я не обладаю восприимчивостью мага. Там, где вы с Асандиром видите какие-то тайны, я вижу лишь обломки камня, и они наполняют меня непонятным, нечеловеческим желанием реветь навзрыд.

Он махнул рукой в сторону каменного кружева, с которого содрал мохнатый покров.

— За исключением остатков их удивительного искусства, паравианцы для меня — не более чем имя. Или грустное чувство, какое иногда остается после увиденного сна.

Искоса поглядев на Аритона, Лизаэр понял, что тот по-прежнему предпочитает молчать.

Без всякой охоты, сознавая необходимость не обрывать этот разговор, Лизаэр продолжал:

— Я думаю о доме, но почему-то эти мысли не утешают меня. Порою мне кажется: если бы я нашел способ вернуться, Амрот разочаровал бы меня. Понимаешь, как будто в этих развалинах скрывается некая истина, которая дразнит меня и ускользает.

Аритон повернулся к брату. Теперь он слушал без малейших следов недавнего язвительного сарказма. Но от завоеванного внимания Лизаэру было ничуть не легче. Аритон сидел неподвижно, и в его спокойствии ощущалась какая-то тайна, понятная магам, но недоступная всем остальным.

Лизаэр не мог подыскать слов, чтобы определить подобное состояние; в нем не чувствовалось угрозы для окружающих — лишь холодная бесстрастность, с которой Повелитель Теней взирал вокруг, подмечая все до мелочей. Преодолев страх показаться глупым, Лизаэр продолжал:

— Я сказал, что это место нехорошее. Здесь везде нечисто... что-то все время преследует, не давая покоя. Но ощущения меняются. Я это замечаю, когда мы выходим из-под защиты башни. Чем дольше мы сражаемся с Деш-Тиром, тем это нечто становится сильнее. Оно делается более удушающим. Я и хотел узнать, испытываешь ли ты что-нибудь подобное. Как ты думаешь, эти ощущения могут быть с чем-то связаны? Я имею в виду не Итамон, а Деш-Тира.

Аритон содрогнулся всем телом, словно только сейчас почувствовал, насколько он продрог от долгого сидения на холоде.

— А почему бы не спросить Асандира? — сухо предложил он.

— Спрашивал, — стараясь не утратить терпения, ответил Лизаэр.

В ответ Аритон закрыл глаза.

Илессиду не оставалось иного выхода, как продолжать говорить.

— Наш великий чародей сразу же связался с Сетвиром. Маги Содружества не ощущают ничего необычного, а Дакар возится с ужином, и ему не до размышлений.

Где-то внизу тявкнула лиса. В сухой траве прошуршала полевая мышь, разыскивающая семена. Несмотря на ветер, туман плотно обступал место, где сидели братья. Аритон вытащил руки из рукавов, осторожно пристроил лиранту у ног и встревоженно потер виски.

Лизаэр облегченно вздохнул. Пусть Асандир с Сетвиром отмалчиваются; Повелитель Теней не посчитал его слова беспочвенной фантазией.

В действительности беспокойство Аритона касалось только его. Открыть зрение и слух мага навстречу тому, что донимало Лизаэра, означало обречь себя на дополнительные душевные мучения. Незримое наследие Итамона было для него слишком болезненным, чтобы заглянуть туда поглубже и попытаться разобраться; в особенности после ошеломляющих слов Асандира о спасении древних рас. Паравианские охранительные заклинания сдерживали натиск сущностей Итамона. Но поскольку защита Келина строилась на сострадании, а Аритон был сейчас уязвим, он не решался заглядывать вглубь. Он и сам не раз задавался вопросом: не могло ли нечто, вредоносное по своей природе, ослабить защитное действие заклинаний? Теперь, когда Лизаэр заговорил об этом вслух, Аритон мысленно отругал себя за беспечность. Сколько раз маги Раувена вдалбливали ему: непроверенные предположения — общая слабость всех образованных людей.

— Говоришь, Асандир и Сетвир ничего не обнаружили.

Это был не вопрос, а констатация факта, и потому Аритон не ждал ответа.

Влажное прикосновение тумана усиливало тревоги Лизаэра. Он перестал соскребать лишайник с обломка карниза и с упреком сказал:

— Ты ведь тоже это чувствуешь.

Аритон резко покачал головой.

— Сейчас я ничего не чувствую. Надеюсь, ты меня поймешь. Если бы я открылся всем этим ощущениям, если бы в моей защите появилась хотя бы щелочка, я бы оказался совершенно беспомощным и, наверное, рыдал бы сейчас в голос.

Аритон вздохнул, ударил ладонями по коленям и запрокинул голову.

— Ты, случайно, не захватил носового платка?

— Его всегда носил за мной мой слуга, — извиняющимся тоном ответил Лизаэр, оценивший мрачную шутку брата. — Может, в качестве замены подойдет мое плечо?

Лизаэр не паясничал; его предложение было дружеским и искренним. И в то же время болезненным, как пощечина, ибо Аритону сейчас не требовалось ничье утешение. Однако он сдержался и не ответил с привычной резкостью. Опасность, которая могла исходить от Деш-Тира, была слишком серьезной, чтобы отбрасывать ее ради личных переживаний. Лизаэру, лишенному магического восприятия, многого не понять, и прежде всего — почему Аритону ни в коем случае нельзя открывать в этом месте свое зрение мага. Но Деш-Тиру нет дела до того, каким образом кто-то умеет воспринимать происходящее.

Видя, что Аритон продолжает неподвижно сидеть и только ветер играет полами его плаща, Лизаэр сказал:

— Пойми, я не прошу тебя что-то делать, основываясь лишь на моих словах.

— Как раз наоборот, — резко прервал его Аритон. — Зная твою натуру, только глупец отмахнется от этих слов. Твои опасения надо проверять немедленно.

Почему-то это не обрадовало, а рассердило Лизаэра. Он резко выпрямился.

— Что? Прямо здесь и сейчас?

Их окружали холод и тьма, не говоря уже о том, что и в светлое время развалины неприятно будоражили Лизаэра.

Влажный холодный туман опускался, заполняя все щели и трещины. Ни один из них не видел дальше собственного носа. В воздухе пахло сыростью и гнилью.

Илессид попробовал шуткой отогнать нараставшее беспокойство.

— Я всегда знал, что ты чокнутый. Чего же удивляться, если тебе вдруг будет угодно заморозить собственные яйца до состояния мраморных шариков, охотясь за призраками.

Аритон сжал запястье брата.

— Закрой рот.

Потом он нагнулся и спешно подхватил лиранту. Все его действия насторожили Лизаэра.

Ветер, который дул здесь в любое время суток, вдруг стих. Неизвестно почему, но обломок карниза сделался весьма опасным местом. Лизаэр привычно потянулся за оружием и только сейчас вспомнил, что по собственной глупости оставил меч в башне. Он хотел было спросить, в чем дело, однако не решился, увидев, как замер его брат. Аритон явно во что-то вслушивался.

Мрак, сгустившийся вокруг них, стал иным. Ухо не улавливало никаких звуков, что уже было подозрительным. Смолкли совы. Мышь в траве либо замерзла, либо в страхе куда-нибудь убежала. Воздух лишился запахов; он уже не пах ни снегом, ни надвигающейся бурей. Он стал пресным.

Аритон по-прежнему не выпускал руку брата. Кажется, он хотел что-то сказать, но в эту минуту напряжение, овладевшее им, прорвалось. Аритон молча поднялся и потащил Лизаэра за собой. Что-то неведомое, доступное лишь восприятию Повелителя Теней двинулось вслед за братьями. Аритон бросился бежать. Лизаэр едва поспевал за ним. Они опрометью пересекли захламленный внутренний двор и выскочили в переулок. Развалины отзывались гулким эхом. Тени, обступавшие братьев, были непроницаемыми, как чернила. В одном месте путь им преградил поваленный дуб. Аритон, словно преследуемый зверь, бросился напролом, не обращая внимания на голые ветви и лишь прикрывая плечом лиранту. Лизаэра начали одолевать сомнения, а не является ли это спешное бегство обыкновенной проказой, которую Аритон решил устроить. Он попросил бежать не так быстро, иначе они рискуют изодрать в клочья всю одежду. К удивлению Лизаэра, сбивающееся дыхание поглотило его слова. Брат продолжал безостановочно тащить его дальше.

Вскоре Лизаэр утратил всякое желание спорить.

Хотя ветер стих, ветви упавшего дуба отчаянно трещали: кто-то или что-то неотступно двигалось следом за братьями.

— Если я допустил ошибку, то потом добавил к ней вторую, — сказал Аритон, дергая Лизаэра за рукав. — Такие разговоры надо вести не здесь, а под защитой башен.

— Какую ошибку? — Лизаэру требовалась ясность. — Ты хочешь сказать, наш разговор кто-то слышал? То есть ты считаешь Деш-Тира чем-то вроде живого существа?

— Я в этом убежден, — ответил Аритон, оттаскивая брата от ямы, где когда-то находился погреб. — Туман, который мы должны победить, является разумным и опасным.

— И Асандир этого не знал? — удивленно спросил Лизаэр.

Они выбрались на широкий проезд, скользкий ото мха, облепившего камни, и густо поросший травой и колючими кустарниками. Под ногами что-то хрустело; вероятно, черепки от глиняной посуды. Братья двинулись вверх по склону, туда, где высилась башня Келин. Лизаэр уже и не ждал ответа, когда Аритон вдруг выдохнул:

— Вероятно, не знал.

В иное время он бы дал более подробные объяснения, но сейчас Аритон ощутил внезапный удар, направленный против его внутренней защиты.

— Лизаэр! Нужен свет! Примени свой дар! Немедленно! — предостерегающе крикнул он.

Отступать было некуда.

Невидимые сущности, ранее привлекшие внимание Лизаэра, взяли их в кольцо. Аритон остановился как вкопанный, подтянув к себе брата. Полуобернувшись, он начал возводить магическую защиту из теней, добавляя к ней то, чему научился в Раувене.

Лизаэр пробудил свой дар. Тьму прорезал ослепительный белый свет. Рукотворные тени заставляли клочья тумана бешено кружиться. Попав в поле света, они с шипением испарялись.

— Что происходит? — крикнул сквозь шипение тумана Лизаэр. — Это нападение?

— Боюсь, что так.

Оберегая драгоценную лиранту, Аритон свернул в сторону и поволок Лизаэра через ворота в какой-то заросший двор.

— Ты хоть знаешь, кто на нас напал?

Луч белого света погас. Тусклое голубое кольцо магической защиты, возведенной Аритоном, не позволяло что-либо разглядеть. Туман и каменные обломки — это все, что увидел Лизаэр. Тогда он вторично применил свой дар. Свет выхватил полуобвалившуюся кирпичную трубу кузницы и закалочный лоток, почерневший ото мха. Пробираясь в глубь двора, Лизаэр ударился бедром. Он оступился, но вовремя сохранил равновесие, иначе мог бы свалиться прямо на опрокинутый точильный круг, торчавший среди нагромождения какого-то ржавого хлама.

Подошел встревоженный Аритон.

— Эти сущности явно не питают к нам дружеских чувств. Слишком глубоко лезть я не решился. Могу лишь сказать, что мы имеем дело с неким духом, способным крушить мою защиту с той же скоростью, с какой я ее строю. Я не собираюсь снимать внутренние преграды и докапываться до подробностей.

Он сбросил плащ, раскрыл его и бережно завернул в шерстяную ткань старинную лиранту. Не без сожаления Аритон опустил инструмент на каменную плиту.

— Не хватает только мне упасть и разбить ее вдребезги.

Чувствуя, как тяжело брату расставаться с самым дорогим, что у него есть, Лизаэр удрученно спросил:

— Куда теперь?

— Сюда. Здесь когда-то была оружейная мастерская.

Аритон направился к врытой в землю наковальне, едва различимой в голубом сиянии его защиты.

— Если та часть Деш-Тира, что сейчас угрожает нам, принадлежит к силам земли, железо сможет нас защитить.

Объяснение это не достигло цели — Лизаэр его не понял. Он вновь ударил лучом света по клубам тумана, однако свет почти сразу же погас. Тьма возвратилась. Лизаэр не успел опомниться, как оказался на коленях.

Железо не смогло отвратить надвигающейся на них темной силы.

Аритон слишком поздно убедился, что его магические ухищрения не дают результата. Тогда он схватил брата за одежду, намеренно сбив с ног. В затухающем мерцании своей защиты Аритон успел разглядеть вереницу призрачных лиц. Они приближались, и от них веяло кровожадной яростью. Аритона от страха прошиб пот. Он догадался: эти лица порождены туманом, а сила обусловлена их громадным числом.

Это не были потревоженные духи Итамона. То было нечто иное, целиком состоявшее из зла.

Лизаэр осел прямо на него и мешал распрямиться. Аритону хотелось громко закричать; кольцо вокруг них сжималось, и удушающий страх все усиливался. Оставалось одно: снять все защитные преграды и ударить по врагу тенями.

Теперь вокруг стало черным-черно.

Сжимающееся кольцо враждебных сущностей начало превращаться в хлопья снега. Туман, создававший их призрачные очертания, рассеялся. Но зло, незримое зло, осталось. Аритон ощутил болезненный укол в голове — кто-то пытался прорваться к нему в сознание. Он закричал, невольно отпрянув и вцепившись в одежду Лизаэра. Брат не подавал признаков жизни. Возможно, он потерял сознание. Могло случиться и худшее. Но как Деш-Тиру удалось пробить магическую защиту? Сейчас было не время доискиваться ответов. Аритон с ужасом чувствовал, что его силы находятся на пределе. Еще немного — и он разделит участь Лизаэра.

Ясно было только одно: Деш-Тир — более грозный противник, нежели им казалось до сих пор. И теперь он показывал зубы, загнав Аритона в угол и подбираясь к сознанию Повелителя Теней.

Не желая признавать поражение, Аритон возвел новую преграду. Вражеские силы налетели на нее подобно стае голодных акул и мигом разнесли магическую защиту. Аритону не удалось вовремя сосредоточиться для ответного удара. Только чистая случайность спасла его; в сознании оставалась еще одна преграда, которую он соорудил раньше, чтобы его не донимали духи развалин Итамона. Но силы Деш-Тира обрушились и на эту преграду. Они ударяли с методичной безжалостностью, неугомонные, как волны прилива. До ее падения оставались считанные минуты.

Аритон стиснул зубы. Он из последних сил старался не потерять власти над собственным сознанием. Он дрожал и обливался потом, испытывая телесные муки. Вот и все. Враждебная сущность добралась до его сознания. По ощущениям это напоминало удар тупым ножом, произведенный с такой силой, словно на его рукоятку навалился весь мир. Сопротивление было тщетным, но теперь Аритон понимал, с каким врагом они имеют дело.

Деш-Тир обладал не только сознанием; то была разумная сущность, понимавшая, чем ей грозят действия принцев. Но как этой сущности удавалось скрывать свою многогранную природу даже от Содружества Семи? Наверное, этому вопросу было суждено погибнуть вместе с Аритоном. Каждая минута лишь подтверждала ужасающую правду, открывшуюся Повелителю Теней: все его магическое искусство оказалось бессильным.

Откуда-то ударил свет.

Его вспышка вспорола тьму. Послышался топот бегущих ног, затем раздался крик.

Колени Аритона глубоко ушли во влажный мох. Кое-как Повелитель Теней сумел ответить на крик. Над головой заискрился пурпурно-белый круг магической защиты. Чьи-то руки схватили его за плечи.

— Идем! — послышался голос Асандира. — Дакар потащит Лизаэра.

Пальцы Аритона разжались. У него отчаянно кружилась голова. Близкое присутствие силы, превосходящей его воображение, до сих пор больно ранило его.

— Деш-Тир, — хрипло прошептал он. — У него есть разум. Он много опаснее, чем мы думали.

— Сейчас увидим, по зубам ли ему моя защита, — ответил маг.

Ничем не сдерживаемая, сила Асандира устремилась в окружающее пространство, заставив светиться воздух. Аритон почувствовал, как этот свет пронизывает все его тело. От потоков силы зазвенели даже камни, а вслед за ними и земля. Когда Асандир поднимал его на ноги, Аритон невольно напрягся, боясь, что тело не выдержит соприкосновения с силой мага.

Однако ощущение, исходившее от рук Асандира, оказалось вполне человеческим и теплым. Аритон едва успел это отметить, как вокруг него забурлил защитный силовой поток, возведенный магом. Сила Деш-Тира, вторгшаяся в его разум, с беззвучной яростью стала отступать. Оставалось лишь непонятное жжение в мозгу.

Жжение свидетельствовало о коварстве этого демона. Он вовсе не был повергнут. Не желая вступать в открытое столкновение с могущественным Асандиром, Деш-Тир с невероятной скоростью скрылся за пределами сознания.

У Аритона не было сил раздумывать о возможных последствиях этого маневра, ибо он рухнул на плечо Асандира.

Но маг и сейчас не дал ему передышки.

Асандир безжалостно схватил его за руку и развернул к себе лицом. Аритон чувствовал на себе взгляд серо-стальных глаз. Суровая воля мага пробивалась к нему в сознание, и уклониться было невозможно.

— Со мной... все хорошо, — пробормотал Аритон, стремясь перекричать звон и шипение защитных потоков силы.

— Посмотрим, — ответил Асандир и добавил, обращаясь к Дакару: — Лизаэром займешься ты. В случае чего потащишь на себе. Нам надо как можно быстрее добраться до Келина.

— Что с Лизаэром? — заплетающимся языком спросил Аритон.

К горлу подступала тошнота. Земля изгибалась и уходила из-под ног.

— Живой, — коротко ответил Асандир. — Сам-то ты идти сможешь?

Повелитель Теней сделал шаг и пошатнулся. Руки мага подхватили его, не дав упасть. Кое-как Аритон сумел устоять на ногах. Что было потом и каким образом они добирались по итамонским закоулкам до надежных стен башни Келин, он почти не помнил.


Когда Аритон открыл глаза, перед ним были украшенные резьбой двойные арки ворот башни Келин. Правда, выглядели они как-то странно: паравианские письмена оказались перевернутыми, а сами арки съехали вниз. Только потом Аритон догадался, что его тащил на себе маг. Голова раскалывалась от боли. Ослепительное сияние магической защиты погасло; внутри башни, защищенной паравианской магией, оно было излишним. Здесь все дышало покоем, прочным, как земная кора.

Но окружающий покой не давал успокоения разуму Аритона.

Он помнил, какие колоссальные силы поднял Асандир против Деш-Тира. Восхищение, граничащее с благоговейным трепетом, и сейчас не покидало Аритона.

Одно дело чувствовать подспудное могущество магов Содружества Семи и совсем другое — видеть это могущество во всем его беспощадном действии. Настенные светильники бросали свет на осунувшееся лицо Асандира — битва с Деш-Тиром не прошла для него бесследно. Можно было только догадываться, какие силы маг пропустил через себя. В сознании Аритона не укладывалось, как обыкновенная человеческая плоть вмещает безграничный дух Асандира. Тем не менее все это не мешало Асандиру оставаться человеком, и сейчас, когда он повернул голову и увидел, что Аритон пришел в себя, выражение его лица можно было назвать виноватым.

— Прости меня, Аритон, — сказал маг.

Однако эти слова не имели никакого отношения к столкновению между Асандиром и Аритоном; маг не просил прощения за то, что навязал принцу судьбу, которую тот никогда не выбрал бы себе по доброй воле.

Обезоруженный и даже пристыженный заботой Асандира, Аритон не стал касаться их конфликта.

— Как вы узнали, что мы с Лизаэром оказались в ловушке?

Заурядный вопрос сгладил напряженность момента.

— Я получил предупреждение, — ответил Асандир. — На Алитиеле неожиданно пробудилась магическая защита. От лезвия полетели искры и едва не подожгли шкаф с твоей одеждой.

Маг подвел Аритона к креслу у очага, бросил ему одеяло, а сам спешно направился помогать Дакару, хлопотавшему возле Лизаэра. Белый как мел, принц все еще не пришел в сознание.

Караульное помещение башни Келин приобрело вполне жилой вид. Ветхий дощатый пол застелили нармским ковром, привезенным в числе прочих вещей из Альтейна. На инкрустированном столе черного дерева, в соседстве с латунным канделябром, громоздились книги Асандира. В одной из пыльных верхних комнат нашли четыре кресла, правда, без подушек. В котле над огнем по-прежнему булькало баранье жаркое. Аритон тихо полулежал в кресле, закутавшись в одеяло и держа в руке кружку с горячим чаем. Он чувствовал, как паравианская защитная магия пронизывает его сознание, и от этого ему становилось спокойно и радостно. Он с наслаждением вдыхал запах кедра, из которого были сделаны стенные панели. Обладая помимо обычного магическим зрением, он мог увидеть в переплетении растений и животных нечто большее, чем мастерски исполненный резной орнамент. Кем бы ни были те безвестные паравианские резчики, они работали не только руками, но привносили в свое произведение и внутреннее видение. Зрение мага позволяло Аритону улавливать в этом орнаменте отблеск великой тайны — тайны происхождения жизни на Этере. Холод внутри тела постепенно сменялся приятным теплом. Сбрасывая последние морозные оковы, Аритон глубоко вздохнул. Асандир сразу же поднял голову, предоставив Дакару следить за спящим Лизаэром. Возможно, принца специально погрузили в магический сон.

Асандир опустился на колени рядом с креслом Аритона. Он озабоченно поглядел на Повелителя Теней.

— Вижу, тебе получше. Теперь ты можешь сказать, что произошло?

Аритон, которому очень не хотелось возвращаться в недавний кошмар, мысленно просмотрел сбивчивые картины, еще сохранявшиеся у него в памяти.

— Вы спасли нам жизнь и ничего не увидели? — недоуменно спросил он.

Маг бессильно опустил руки на колени и отвернулся к огню.

— Я знаю, что вас атаковала одна из сущностей Деш-Тира. Как и почему — это мне непонятно. Даже Сетвир не верил, что у Деш-Тира есть сознание.

Если это признание и успокоило Асандира, маг не подал виду. Глаза под нахмуренными бровями оставались непроницаемо спокойными.

Аритону так и не удалось полностью унять дрожь в руках. Он сжал покрепче кружку с чаем и закрыл глаза, чтобы сосредоточиться.

— Вы думали, что у Деш-Тира существует лишь одно проявление.

Сейчас он говорил с Асандиром на равных, как маг с магом, высказывая свои соображения.

Запах бараньего сала заглушил тонкий аромат кедра, сделав караульное помещение похожим на обычную таверну с закопченными стенами и заплеванным полом. Услышав слова Аритона, Дакар удивленно плюхнулся на пол рядом с креслом.

— Разве существуют духи, недоступные для наблюдателей из Содружества Семи?

Аритон слегка покачал головой. Значит, существуют, и Деш-Тир это доказал. Дьявольское создание, исполненное бесконечной злобой, оно прорвалось на Этеру из иных миров. Могут ли маги Содружества поручиться, что им знакомы те миры?

Асандир сохранял спокойствие. Внешне казалось, что он несколько озадачен каким-нибудь диковинным зигзагом головоломки, и не более того. Но слова его свидетельствовали о другом.

— Каким бы ни было Имя этого демона, он сделал Трайта калекой. Значит, ты думаешь, что Деш-Тир действительно обладает сознанием и включает в себя множество сущностей?

— Их тысячи, — прошептал Аритон. Он открыл глаза. — Их слишком много, чтобы считать по отдельности, и все они проникнуты ненавистью. Воюя с Деш-Тиром с помощью света и теней, мы последовательно уничтожали туман и сужали пространство, в котором они обитают, только и всего.

— Эт милосердный, — прошептал Асандир, которому больше нечего было сказать.

Догоравшее полено в очаге ярко вспыхнуло, осветив встревоженное лицо мага.

— Такое невозможно, — вмешался Дакар. — Паравианская защита действует безупречно. Разве она позволила бы Деш-Тиру просочиться внутрь башни Келин?

— А что тут удивительного? — тихо произнес Аритон. Он был взбудоражен не менее остальных, но самообладание и привычка рассуждать не изменили ему и сейчас.

— Туман — не более чем завеса, сотканная из влаги. Внутри ее обитают сущности, с которыми я столкнулся. У тумана нет сознания, но у них — есть. Паравианская защита не допускает их внутрь башни, а туман не представляет собой никакой опасности.

Асандир не вмешивался в рассуждения Повелителя Теней. В какой-то момент его сознание покинуло караульное помещение и вырвалось наружу — туда, где над развалинами Итамона простиралась невидимая сеть.

Аритон, будучи достаточно опытным ясновидящим, сумел настроить свое восприятие в резонанс с восприятием Асандира. Когда-то в Раувене он под опекой деда изучал взаимосвязь всего живого. Подобно тому, как тогда он прослеживал пути проникновения старого мага в природу этой взаимосвязи, сейчас он следил за изысканиями Асандира. Раувенские маги умели чувствовать пути воздуха и могли заранее предсказать появление урагана. Струйка тепла среди влажных от холодного тумана деревьев говорила им о птице, которая спала, спрятав голову под крыло. Они понимали язык стихий и письмена ледяных иголочек на сухой траве. Но способности Асандира заметно превосходили то, чем владели учившие Аритона маги.

Асандир сразу почувствовал любопытство Повелителя Теней и не стал ничего утаивать. Перед Аритоном словно раскрылся громадный расписной веер или искусно вытканная шпалера. И если раньше изображение на полотне было привычно плоским, магия Асандира оживила его, добавив объем и окружив серебристыми силовыми линиями. Глубина увиденного заворожила Аритона.

Обращая взор к камню, Асандир видел не внешние его очертания, а соединение кристаллов, из которых он состоит. Взор мага проникал еще глубже, добираясь до самой основы, которая виделась ему переплетением слабо мерцающих нитей. То был фундамент всего сущего; именно здесь первичные вибрации преображались в осязаемую материю. Ни один богач, помнящий, как выглядит каждая из его драгоценностей, не смог бы сравниться с Асандиром, «сокровищницей» которого был весь мир. Маг воспринимал тот или иной предмет не по очертаниям, а по Имени. Имя — вот что наделяло каждый предмет неповторимой сущностью. Имя позволяло проследить историю каждого дерева от брошенного в землю семени до первого ростка. Асандир видел, как росло это деревце, еще знавшее солнечный свет, как бури трепали его ветви и срывали листья. И такие подробности маг был способен узнать о каждой ветке и каждом сорванном листе. Достаточно было беглого взгляда, чтобы отличить один дуб от другого, живое дерево от засохшего. Все тайны природы открывались его взору, словно листы книги. Он воспринимал льдинки не как кусочки замерзшей воды, а как миллиарды отдельных частичек, и о любой из них он мог узнать все, потому что различал их Имена. Асандир знал наперечет все камешки в старом русле Севернира и чувствовал скрытые силы, таившиеся в каждой песчинке. Оставалось только удивляться, как это умопомрачительное многообразие подробностей не угнетает дух Асандира и не уничтожает всякую возможность поисков.

Аритон беззвучно плакал. То были не только слезы отчаяния из-за грубости и неповоротливости собственного восприятия. Его заставляла плакать красота обыкновенной травы и невообразимая сложность перепонок на крылышках жука. Более острым и тонким зрением Асандира он вновь увидел отблески паравианского великолепия и понял, что и оно, и ком конского навоза уравновешиваются одними и теми же звенящими потоками чистых вибраций. Путешествуя вместе с Асандиром по развалинам Итамона, Аритон осознал, насколько поверхностными и искаженными были его знания. С убийственной ясностью он понял, какие сокровища отверг, когда покинул Раувен, покорившись иной воле и избрав себе иную судьбу. И теперь история повторялась: снова его истинное предназначение приносилось в жертву долгу.

Через какое-то время Асандир прекратил поиски. При всей завораживающей глубине они все равно ничего не дали. Под каменными обломками была лишь стылая земля, а зачаточный разум лишайников, дремлющих в зимней ночи, не таил никакой угрозы. Когда Асандир расширил поиски, охватив едва ли не половину Даон Рамона, он и там не нашел следов злобных сущностей, напавших на принцев.

На многие мили вокруг — только ночные совы, только ветер, шелестящий в кустарниках, и никаких признаков смерти, если не считать обглоданной зайцами коры деревьев. Деш-Тир, похоже, оставался тем, чем был всегда: холодной и влажной массой, скапливающейся в низинах.

Асандир полностью освободился от видений, и резкость движений выдала охватившую его досаду.

— Я ничего не обнаружил, — признался он.

В голосе его звучала боль. Грустно было сознавать, что даже такие колоссальные возможности оказались недостаточными, чтобы отыскать врага. Но еще тяжелее Асандиру было оттого, что оплошность магов едва не стоила жизни обоим принцам. А ведь Содружество считало своим долгом охранять Аритона и Лизаэра.

— Ну как такое возможно? — закричал Дакар, у которого от волнения свело руки, и он уронил черпак в котел.

Асандир задавал себе тот же вопрос. Искусство высшей магии основывалось на силе, дававшей жизнь и движение всей вселенной. Во время предпринятых Асандиром поисков Аритон получил подтверждение тем принципам, которым его учили в Раувене: все вещи образованы различными конфигурациями силы и света, подчиняющимися природному закону. На понимании этой истины и умении пользоваться ею строилась вся магия. Познание того или иного предмета, проникновение в его суть означало раскрытие его тайн и овладение его свойствами. Световая сила в ее проявленной или скрытой форме была основой всех других сил. Казалось бы, сознание Деш-Тира должно являться не чем иным, как общим сознанием слагающих его сущностей. Но тогда откуда взялась та скрытая, неуловимая сторона его природы? Здравый рассудок отказывался воспринимать подобное.

Возникало странное и неприятное чувство, будто зло неведомых размеров ухитрялось внедрять в природный порядок семена хаоса.

Скрывая за внешней бравадой глубокое отчаяние, Дакар задал риторический вопрос:

— Разве что-то на Этере может укрыться от пристального внимания Содружества?

— Принадлежащее природе Этеры — не может, — счел нужным ответить Аритон и сразу же взглянул на Асандира. Недавние события уменьшили его неприязнь к магу. — Я и сам беспечно относился к Деш-Тиру, пока он не показал зубы.

Асандир встрепенулся.

— Природа Деш-Тира недоступна ни ясновидцам, ни нитям судьбы. Мы можем судить лишь о его проявлениях. Проявление, с которым мы столкнулись сегодня, достаточно опасно, но сейчас не время доискиваться причин. Сейчас меня больше всего заботит создание надежной защиты, а то как бы нам не столкнуться с более серьезной угрозой.

Боясь пошевелиться, Дакар наблюдал редкий момент полного взаимопонимания между магом Содружества и Фаленитом. Утомление, страх и растерянность странным образом подействовали на его зрение. На какое-то мгновение Дакар увидел, что в кресле сидит второй Асандир, только фигура его была соразмерна фигуре Аритона.

Потом пламя в очаге опало, в ноздри ударил удушливый запах мокрой шерсти, и фантастическое видение исчезло. Перед глазами Дакара вновь был снедаемый заботами морщинистый старик в измятом плаще, склонившийся над усталым и измученным принцем.

— Спи. До утра я сам буду распутывать этот клубок, — сказал маг спасенному им Аритону.

В его слова было искусно вплетено заклинание, помогающее уснуть. Со спокойствием, превосходящим жалость, Асандир ждал, пока принц, которого он предал, разберется в своих чувствах. Аритон вполне мог отвергнуть предложенный ему безмятежный отдых, однако на сей раз он уступил, что удивило мага. Сегодня Повелитель Теней увидел недоступный ему уровень магического искусства, но в душе у него, кажется, не было зависти. Асандир вновь подумал об особенностях характера Фаленита. Чувство вины приковало Аритона к судьбе, которой он не желал, а обостренное чувство сострадания, присущее его династии, замуровало дверь, ведущую к избавлению от тягот долга. До Кайд-эль-Кайена он еще мог выскользнуть, но испытанное в тех местах душевное потрясение оказалось слишком глубоким. Опять-таки сострадание не позволит Аритону сказать, что ему безразлична судьба паравианцев. Он молча и безропотно пойдет навстречу королевской короне.

Пораженный неожиданной уступчивостью принца, Асандир некоторое время стоял неподвижно. Затем, словно его коснулся лучик света, маг улыбнулся, протянул руки, способные поджечь камни, и заботливо поправил одеяло на Повелителе Теней. Он прикрыл изящные, музыкальные руки Аритона, на которых столь странно было видеть мозоли и шрамы, и довершил дело заклинанием, дающим спокойный сон.

Когда Асандир выпрямился и посмотрел на Дакара, лицо его было мрачным и твердым, как гранитная скала.

— У нас вся ночь впереди. Лизаэру недоступна магическая защита. Скорее всего, он пострадал серьезнее, чем мы думали. Я вызвал на подмогу Люэйна, а Харадмон уже вернулся в Альтейн. Сетвир считает, что особенности сегодняшней стычки наших принцев с Деш-Тиром могут подсказать нам, как и почему оказался искалеченным Трайт. Если нам не удастся разгадать природу врага, то нужно будет хотя бы узнать, как он умудряется проскальзывать через любую защиту, кроме паравианской. В противном случае нечего и мечтать о солнечном свете.

Не вставая со скамьи, Дакар потянулся и снял с крюка кочергу. Неуклюже склонившись к очагу, Безумный Пророк разворошил поленья, и угасший было огонь снова разгорелся. Наверное, впервые в жизни Дакар позабыл про жаркое.

— Если этот Деш-Тир — живое существо, нам не добраться до его сердцевины и не убить его. Как ты думаешь?

— Если живое, — ответил Асандир, которому явно не терпелось это узнать. — Если жизненные силы, что мы наблюдали сегодня, не иллюзорны; если в тумане обитает некое существо или существа... Мы позволим принцам «убивать» туман, стягивать его границы, и что в конечном итоге получится?

Дакар сжался, как перепуганный ребенок. Кочерга едва не выпала из его онемевших рук.

— Чистый дух, — прошептал он. — Эт милосердный, значит, тогда мы выпустим его на свободу!

— Чего я и боюсь, мой дорогой пророк, — признался Асандир. — Больше всего меня страшит возможность того, что Деш-Тир, подобно нашим бестелесным Харадмону и Люэйну, является вольным духом, способным проявляться в нашем мире.

За этим признанием последовали краткие наставления, ибо Асандиру и Дакару предстояло вновь выйти в холодную ночь, чтобы наложить на пространство внутренней крепости дополнительные защитные заклинания.

Дакар бросил взгляд на котел с бараниной, сокрушаясь о том, что ужин придется глотать быстро, хотя так хотелось бы посмаковать жаркое без спешки. Он поплотнее укутал шею старым шарфом и обхватил руками подбородок. Теперь своим жалким видом Дакар напоминал пьянчужку, которого выгоняли на мороз из какой-нибудь таверны.

— Ну почему я не стал жестянщиком? — вопрошал он, глядя на пляшущий огонь очага. — Лудить дырявые кастрюли — более приятное занятие, чем ставить преграды на пути невидимых духов в этих паршивых развалинах, да еще когда ночной холод пробирает насквозь.

— Согласен, — коротко ответил Асандир. — А теперь пошли.

Маг ненадолго задержался возле кресла, где под несколькими одеялами лежал Лизаэр.

— Мы должны удостовериться, что Илессид не пострадал от Деш-Тира. Если мы этого не сделаем, то сами будем стоить не больше пары дырявых кастрюль.


Взгляд в прошлое

Над Соляной пустыней бушевала метель. Клубящиеся снежные вихри пробивались сквозь щели в ставнях рукописного хранилища Альтейнской башни и бриллиантовой пылью оседали на ковре. Чернильницы Сетвира замерзли вместе с воткнутыми туда перьями, однако магу, похоже, сейчас было не до этого. Он не обращал внимания ни на изжеванную одежду, ни на спутанные волосы, делавшие его похожим на бродячего предсказателя судьбы. Маг заглянул в кружку — на дне плавали чаинки, складываясь в причудливый узор. Внимательно рассматривая их, словно таким образом можно было прочитать судьбу мира, Сетвир вел диалог с самим собой:

— Ущерб, если столь широкое понятие применимо к одному и вдобавок узконаправленному нападению, уже был причинен.

Неподалеку от очага, забитого золой и нетопленного со времени отъезда Асандира, прямо из воздуха раздался голос Харадмона:

— В таком случае, следы вторжения Деш-Тира должны быть очевидными. А это, заметь, противоречит тому, о чем сообщают Асандир и Люэйн. Принц Лизаэр совершенно не пострадал.

— Разумеется, они все досконально обследовали, — почти огрызнулся Сетвир, крайне раздраженный ночным известием из Итамона.

Хранитель Альтейна был не только раздражен, но и раздосадован. Лизаэр как будто не желал взрослеть и обретать зрелость. Душой и телом принц оставался все тем же юнцом, каким появился на Этере, вывалившись из Западных Врат.

Сетвир беспечно перемешивал в чашке набухшие чайные листья, словно его разговор с Харадмоном касался каких-то пустяков и не требовал пристального внимания.

— Ты пытаешься делать выводы о природе вселенной, подглядывая за ней в замочную скважину, — бросил он Харадмону.

— Опять ты со своими аналогиями! — недовольно откликнулся бестелесный маг.

Когда он пытался расхаживать по комнате, его беспокойный дух поднимал вихрь снежинок.

— В какую скважину я подглядываю? Изволь объяснить.

Вскинутые кустистые брови Сетвира показывали, что хранитель Альтейна все же обиделся.

— Это мое предположение, — пояснил он.

Сетвир с необычайной осторожностью отодвинул чашку, словно побуревшие листья представляли собой нечто драгоценное, способное рассыпаться в прах от любого неосторожного движения.

— Моя «замочная скважина» — это настоящее время. Трагедия Трайта должна подтвердить мои догадки.

Сетвир сложил перепачканные чернилами пальцы в виде чаши. В воздухе возникла картина, хорошо известная и далеко не новая. Кто знает, сколько раз маги Содружества воспроизводили ее то в нитях судьбы, то в огне, оживляя события пятивековой давности, когда Трайту пришлось в одиночку отражать вторжение Деш-Тира и запечатывать Южные Врата...


От чудовищного скопления силы кромки колонн Южных Врат побелели. Равновесие природных стихий нарушилось, и на свинцово-синих небесах засверкали молнии. Почти сразу же загрохотал гром и хлынул дождь. В неестественном свечении колонн он был похож на сотни тысяч серебристых иголочек. Даже спустя пятьсот летневозможно было без содрогания смотреть, как из ворот между мирами на Этеру ворвался Деш-Тир. Ветер понес клубы тумана, похожие на пар, поднимающийся из ведьминого котла. Сквозь эти клубы упрямо пробиралась одинокая человеческая фигура: Трайт. Взбесившийся ветер трепал на нем одежду, пытаясь остановить мага...


Изображение застыло; лицо Трайта заслонял раздувшийся на ветру обшлаг рукава. Одна рука мага была вытянута вперед, как будто он заслонялся от ветра, а может, от тумана, протянувшего свои щупальца. Это мгновение, выхваченное из прошлого и остановленное, даже сейчас было слишком впечатляющим, чтобы на него можно было спокойно смотреть.

— До сих пор мы считали этот вихрь следствием бури, — негромко сказал Сетвир. — Теперь я так не думаю.

— Атака Деш-Тира? — спросил Харадмон. Возникла многозначительная пауза.

— Сколько раз мы видели этот вихрь, окутавший Трайта, — продолжал бестелесный маг. — Но там ничего нет, кроме тумана. Никаких признаков разума.

— Внешне — никаких.

Сетвир перестал удерживать картину, и события стали разворачиваться дальше. Хотя оба мага знали, чем все должно окончиться, сцены далекого прошлого и сейчас больно ранили их...


Трайт поднял руки. Обычно спокойное лицо мага было искажено невыразимой мукой. Он что-то кричал, но крики тонули в раскатах грома. Клубы густеющего тумана кольцом сжимались вокруг Трайта, образуя маленькие смерчи, которые в конце концов вынудили его опуститься на колени. Маг призывал на помощь все силы, какие только были ему доступны. Его пальцы и запястья обвила ослепительно белая рукотворная молния. Она беспрепятственно пробилась сквозь клубы тумана. Казалось, что у Трайта в рукахноворожденная звезда, таким нестерпимоярким было ее сияние. Маг нанес удар, и Деш-Тир, вспыхнув матовым светом, отступил. Его клубы поплыли назад и разделились, окутав перламутровое пространство арки Южных Врат. Этого времени хватило, чтобы Трайт, весь обгоревший, в прожженной одежде, поднялся на ноги. Он вскинул руки, красные от ожогов, и начертал в воздухе заграждающий знак. Потом, корчась от нестерпимой боли, хрипло произнес требуемые для заклинания Имена. Подобно камням, вылетевшим из пращи, магические заклинания разорвали незримые нити пространства, времени и силы. Величественные Южные Врата рассыпались в прах.

Доступ силам Деш-Тира был надежно перекрыт. Хлынул ливень. Ручейки и лужицы сливались в бурлящие потоки, несущиеся через развалины ворот. В них стрелами вспыхивали отсветы небесных молний. Трайта вполне можно было принять за груду брошенного тряпья, если бы не трясущиеся от рыданий плечи. Так плачет испуганный ребенок.


И вновь изображение застыло, а Сетвир принялся излагать свои мысли.

— А что, если ответный удар, покалечивший Трайта, был вызван вовсе не его просчетами в обращении с магическими силами? Допустим, наш друг сознательно притянул вражеские силы к себе. Такой поступок вполне понятен, если Трайт от отчаяния решил сжечь себя вместе с врагом.

— Ты думаешь, какие-то сущности Деш-Тира могли проникнуть Трайту в разум? — спросил Харадмон, успевший переместиться в дальний угол комнаты.

— Да. Чтобы найти Имя Деш-Тира и одержать верх над врагом, Трайт открылся его сущности. Скажу тебе больше: Трайт вообще не пострадал бы, если бы ему удалось передвинуть сущности, которые он пытался исследовать, из настоящего на полшага в будущее.

Харадмон уцепился за логическую нить.

— Понимаю. Трайт начал возводить магическую защиту, но постоянно на какую-то долю секунды опаздывал, не поспевая за нападением Деш-Тира. И это опоздание оказалось для него роковым.

— И я так думаю, — сказал Сетвир.

Его взгляд был устремлен в ту часть пространства, где сейчас пребывал бестелесный Харадмон. Они оба знали правду и молчали о ней. Правда была тяжелой и мучительной: тот, кто узнавал истинное Имя во всех его индивидуальных проявлениях, обретал власть над носителем Имени и возможность его уничтожить. Но как ни парадоксально (иногда это воспринималось с жесточайшей иронией), маги, потратившие сотни лет на то, чтобы постичь глубины мудрости, не имели права применять заклинания Снятия Имени. Их от этого удерживало, во-первых, понимание законов вселенной, а во-вторых — опасность лишиться своей магической силы.

Сетвир снова поглядел на возрожденную им картину событий далекого прошлого и продолжил разговор:

— Мне думается, что Трайт сам лишил себя половины магического восприятия и повредил свое магическое зрение. Он беспощадно выжег и то и другое, поскольку не захотел быть порабощенным Деш-Тиром. Он поступил так, как поступает солдат на поле боя, отсекая раненую руку или ногу, чтобы избежать общего заражения крови. В сражении с Деш-Тиром Трайт потерял память, а с ней — и все следы Имени существа, которое едва не уничтожило его.

Сетвира охватила печаль, и он погасил видение.

— Мы слишком поздно получили предупреждение. Вчерашним вечером в Итамоне проявления Деш-Тира не стали атаковать защиту Асандира, но и не отступили. Они просто куда-то исчезли. Очевидно, в другой временной пласт. Я думаю, это означает, что цель была достигнута. Сейчас наш тейр-Илессид и не может выказать признаки каких-либо тревожных перемен. Последствия вчерашнего нападения проявятся лишь в будущем, в точно выбранное время.

— И таким временем станет коронация Аритона в Итарре, — мрачно подытожил Харадмон. — Это произойдет там. Помнишь, нити судьбы не раз показывали нам, где ожидать «подарка» от Деш-Тира.

Сетвир и Харадмон погрузились в молчание, удрученные итогом своих рассуждений. Если какие-то проявления Деш-Тира обладают способностью выскальзывать за рамки времени, тогда у Содружества почти не остается шансов на победу. Недолговечные преграды, препятствующие возвращению, и не более того.

— Когда воры угнали весь скот, уже бессмысленно поплотнее запирать хлев, — констатировал Харадмон, и снежинки, словно комья пыли, яростно закружились по ковру.

— Будь нас семеро, мы бы с этим справились, — вздохнул Сетвир.

Он стал хватать замерзшие чернильницы и придавливать ими начавшие разлетаться листы пергамента.

— Ты либо успокойся, либо закрой окно, чтобы ветер не наметал снег, — упрекнул он Харадмона. — Моим рукописям не вынести вас обоих.

Помолчав, хранитель Альтейна добавил уже мягче:

— Мы — точно муравьи, которые снуют взад-вперед, безуспешно пытаясь остановить горный обвал. Даже если мы и справимся с Деш-Тиром, мы все равно не сможем изменить разрушительных последствий коронации в Итарре.

— А я не перестаю удивляться, зачем Эту-творцу понадобилось создавать крыс и пророчества Дакара.

Окно с шумом захлопнулось, и латунные задвижки вновь вошли в пазы. Ветер больше не проникал в комнату, и в звенящей тишине прозвучали прощальные слова Харадмона:

— Как ворон, предвещающий войну, я отправляюсь предупредить Трайта о грядущем кровопускании.


Звезды и тернии

Не позавидуешь тому, кого снегопад застигнет где-нибудь в топях юго-восточного Тайсана. Дни и так коротки; не успеешь оглянуться, как уже темнеет. Раньше это время года называли солнцестоянием. Только где оно, солнце?

Элайра брела по вязкой жиже сквозь заросли ивняка и болотных кленов, одной рукой придерживая кобылу, а второй — счищая ледяную корку с волос, выбившихся из-под капюшона. На землю шлепались тяжелые белые снежинки; одни тут же смешивались со слякотным месивом, другие неслись по замерзшим лужам и налипали на торчащие стебли рогоза. Морриэль затребовала ее к себе, и Элайре пришлось покинуть портовый город Хеншир, где у Кориатанского ордена имелось общинное здание. На зиму Круг Старших обычно перебирался в разрушенную крепость близ Мейнмира. Эта крепость на морском берегу была заброшена со времен падения верховных королей Хэвиша. Южный проход через Торнирские горы считался наиболее безопасным, так как из-за обилия топких мест население здесь было малочисленным, а потому не прельщало наемников, рыскавших по Кориасу и Тэрлину. Главным местом их охоты был Каитский лес, где обитали кланы.

За безопасность, однако, приходилось расплачиваться отсутствием каких-либо удобств для путников. Одна из подков кобылы осталась в чавкающей глине, и Элайра понимала: если она не хочет, чтобы ее верная подруга сбила ногу, когда они выберутся на предгорные луга, ей нужно хоть из-под земли добыть кузнеца.

— Ну кому может взбрести в голову ставить кузницу на болоте? — вслух сетовала Элайра.

Осока, цеплявшаяся за лодыжки, ничего не отвечала. Гнедая ткнулась мордой Элайре под капюшон и сочувственно вознаградила теплым дыханием, таким приятным среди окрестной сырости.

— Почему тебя угораздило потерять подкову именно здесь, а не там, где живут лошадники? — накинулась на нее младшая послушница.

Лошадь молчала, покорно взбираясь вслед за хозяйкой на низенький холмик.

— Уж они-то лучше всех в Этере знают, как управляться с лошадьми. А здесь? Может, повезет и мы набредем на капканщика, смыслящего в таких делах.

Кобыла топнула ногой, пробив корочку льда. Из лужи во все стороны полетели брызги грязи, усеяв стволы низкорослых дубов.

— Ладно, идем дальше.

Элайра направилась к следующему холмику, даже не подумав вновь усесться верхом. Разумеется, она слышала, насколько опасно передвигаться пешком по болотам, особенно когда падающий снег и обычный туман перемешиваются с клубами Деш-Тира и все превращается в однородную белую стену. Один неверный шаг — и ты уже сбился с тропы, рискуя вконец заблудиться и умереть от голода. А то можно попасть в припорошенный снегом омут или в трясину. Иногда на поверхности омутов всплывали человеческие кости, дочиста обглоданные прожорливыми рыбами.

Элайра брела по низине. Она давным-давно промочила ноги; замерзшие лужи не выдерживали ее веса, и она черпала сапогами затхлую коричнево-бурую воду. Холод обжигал. В попытке отвлечься от превратностей пути Элайра стала называть травы, мимо которых проходила. Вот ей попался полусгнивший кустик алтея. С ним по соседству рос остроконечный, словно лезвие меча, рогоз. Разум Элайры отмечал свойства каждого из встречаемых ею растений: от ренварина, чьи ягоды очень ядовиты, до келкалии и ивовой коры, помогающих при лихорадке. Она видела, где растет водяной кресс. В ложбинах, свободных от снега, из-под земли наверняка пробивались теплые источники, и там можно было встретить зеленую фелискринию. Умение распознавать и использовать целебные травы являлось весьма важной частью обучения кориатанок. Не менее важным было умение готовить из них различные снадобья. Продолжая отвлекать себя от унылой действительности, младшая послушница начала вспоминать длинные рецепты всевозможных отваров.

Ах, если бы эти рецепты, составленные усилиями многих поколений пытливых травников и чем-то похожие на старинные сказки, помогли вытравить воспоминания об одной неожиданной встрече на сеновале таверны!

Элайра настолько глубоко ушла в себя, что почти перестала обращать внимание на окружающий мир. Даже хриплые крики болотных фазанов, всегда как-то неожиданно вспархивающих у нее из-под ног с громким хлопаньем крыльев, не тревожили ее. Вот и эту ватагу детей Элайра заметила только тогда, когда они оказались совсем рядом.

Их было семеро. Разношерстная компания неслась на коньках по руслам замерзших ручьев. Вопя во все горло просто так, для пущего удовольствия, дети пробивались сквозь заросли ивняка и иных, забрызганных глинистой жижей кустарников. Кончилось тем, что от их криков кобыла Элайры попятилась назад и чуть не встала на дыбы.

Лошадиное ржание, раздавшееся вдруг среди болот, разом оборвало веселье. Детские головы, едва видимые за серебристыми кленами, настороженно повернулись. Где-то рядом тревожно защебетала синица-гаичка. Ребятня со всех ног бросилась под прикрытие густых кустарников, пытаясь на бегу успокоить самых младших, которые с перепугу начали плакать.

— Не бойтесь! — крикнула им Элайра.

Болото не ответило ей эхом. Сейчас оно казалось совершенно безжизненным. В лужах застыла оловянного цвета вода, окаймленная черной торфяной кромкой. Холмики и бугорки, будто солью, были присыпаны изморозью. С тихим шуршанием сыпалась ледяная крупа. Даже осока перестала шелестеть.

— Не бойтесь! — повторила Элайра. — Я не причиню вам вреда. У меня нет оружия.

— Покажи, — крикнул в ответ мальчишка-подросток, у которого, видно, совсем недавно перестал ломаться голос. — Сними плащ.

Элайра тихо выругалась. Она вспотела от ходьбы и теперь должна была подставлять себя пронизывающему холоду. И все же девушка расстегнула и скинула тяжелый шерстяной плащ. Конечно, ее неблагодарной кобыле именно сейчас понадобилось тряхнуть гривой и добавить хозяйке новую порцию влаги.

У младшей послушницы не было никакого оружейного пояса — только вязаная шерстяная сумка. Единственными металлическими предметами на Элайре были три талисмана, сделанные из медных монет. Никакой защиты они не давали, но она носила их в память о своем уличном воровском детстве. И еще — охотничий нож, которым она в последний раз срезала ветки для силков, несмотря на все ее ухищрения так и оставшихся пустыми. Пустым оставался и желудок Элайры.

— Повернись спиной, — велел ей мальчишка. Элайра вытянула руки и повиновалась, хотя колючки тут же вцепились ей в одежду.

— Мне и нужно-то всего — выспаться в сухом месте и пополнить запасы съестного. — Преодолевая дрожь, от которой стучали зубы, она добавила: — Я могу заплатить.

Ребята начали вылезать из укрытия. Судя по возрасту, младшим было лет по десять, а старшим перевалило за семнадцать. Румянец на щеках был единственной яркой краской. Одежду местные жители шили из некрашеной кожи, меха и домотканого льняного полотна, и цвета она была серовато-желтого, в тон природе этих унылых мест. Элайру удивило, что при замызганной одежде волосы ребят были чистыми, аккуратно расчесанными или заплетенными в косицу. У каждого на шее висел талисман из перьев, предохранявший, как верили, от утопления.

Посчитав, что она достаточно показала свои дружественные намерения, Элайра вновь набросила плащ, успевший стать неприятно холодным. Глядя в широко раскрытые от любопытства ребячьи глаза, она сказала:

— Идемте. Ведь ваша деревня где-то поблизости?

Ребята увели Элайру прочь с тропы. Теперь их молчаливость сменилась оживленной болтовней. Вслушиваясь в их говор, Элайра решила, что эти мальчишки — потомки крестьян, которых мятеж согнал со своих мест, или ссыльных. Кто теперь узнает, за какой мелкий проступок их предки были изгнаны из прибрежных поселений? Одни обретали себе пристанище в болотах, другие — в горах или иных глухих местах, слишком непривлекательных, чтобы на них могли посягнуть кланы остатков родовой аристократии. Обитатели подобных задворок Этеры всегда жили впроголодь и отличались замкнутостью, но гостеприимство здешних людей не шло ни в какое сравнение с чопорным гостеприимством богатых городских семей.

К тому времени, когда Элайра увидела глинобитные хижины с соломенными крышами, на ее кобыле восседали двое мальчишек и девочка. Все трое замирали от восторга, стараясь не задеть лошадиные бока лезвиями своих костяных коньков.

Из хижин стали появляться жители болотной деревни.

Тощие, сморщенные, будто корни болотных трав, эти люди поначалу казались суровыми и неприступными. Но они умели быть гостеприимными. Узнав, что Элайра безоружна, взрослое население деревни, как и семеро ребят, тепло приняло ее. Не прошло и часа, как ее кобылу поставили в загон из плетеного ивняка. Сама Элайра, блаженствуя после мытья, сидела возле очага, где горел торф, и потягивала чай из тех самых трав, что совсем недавно цеплялись ей за одежду. Вокруг сгрудились дети. Одни расспрашивали гостью о том и о сем, другие вдохновенно резались в бабки — игру, которой только что научила их Элайра. Самый маленький, кому игра еще была неинтересна, ползал по полу у ее ног. Малышу не давали покоя шнурки Элайры. Подхватив их за концы, он пытался засунуть шнурки в рот.

— А ну, выплюни!

Элайра потянулась, чтобы перенести ребенка подальше от предмета искушения.

— Не думаю, что от грязи они стали вкуснее.

Малыш обиженно закричал. Словно в ответ, с улицы тоже раздался крик, громче и мощнее детского.

Элайра вскочила на ноги. Крик повторился. Вне всякого сомнения, это кричала хозяйка дома, вышедшая за водой. Элайра усадила малыша на скамейку. Остальные ребята, словно кролики, мгновенно попрятались между связками камыша, предназначенного для плетения корзин. Беда была знакома каждому из них, и потому даже маленькие дети не позволяли себе захныкать. Сжимая кристалл, что висел у нее на шее, юная колдунья перескочила через раскиданные по полу бабки и бросилась наружу, в холод зимнего вечера.

Здесь Элайра остановилась. Она слышала, как за спиной, скрипнув на кожаных петлях, закрылась дверь. Пока привыкшие к теплу ноги вновь цепенели в слякотной жиже, Элайра пыталась определить, что же могло случиться. Хозяйка дома по-прежнему находилась там, где из-под земли бил источник теплой воды. И она по-прежнему кричала: неистово, пронзительно, словно была чем-то смертельно напугана.

Снежная крупа прекратилась, а ветер принес с собой непонятный, острый запах. Элайра заморгала, чувствуя, что у нее неладно со зрением.

Повсюду лежали тени, острые, будто лезвия кинжалов, и какие-то неестественно синие. От хрустальной белизны снега болело в глазах. Далекие заросли кустарников вдруг стали совсем близкими; казалось, до них можно добраться за один прыжок. Клены, болотные дубы и ивы приобрели непривычную ясность очертаний, даже их верхние ветви были отчетливо видны. Элайра глотнула воздух и тут поняла, что туман пропал. Исчез. То был первый бестуманный, ясный вечер. Магический кристалл выскользнул у девушки из пальцев, когда Элайра запрокинула голову, чтобы увидеть небо.

Между черными силуэтами голых ветвей юная колдунья впервые в жизни увидела звезды. Они были куда прекраснее бриллиантов Морриэль. Звезды сияли в темно-синем небе, вечные и непостижимые. Элайра задрожала от ликования и не смогла удержаться от радостного крика:

— Свершилось! Да будет благословенна королевская кровь Этеры — Пророчество о Западных Вратах исполнилось! Выходите и смотрите! Деш-Тир побежден!

Но двери глинобитных хижин оставались плотно закрытыми. Мимо Элайры, завывая и причитая, опрометью пронеслась хозяйка дома, торопясь скрыться внутри привычного мирка.

Страх местных жителей не мог помешать ликованию Элайры; ни с чем не сравнимая красота звездного неба даровала послушнице почти безграничную способность прощать. Мягкий серебристый свет, заливавший болота, был чудом; большим чудом, нежели магия. Элайра с присущей ей честностью не могла отрицать очевидного: если бы Асандир тогда не поверил в нее и не рассказал о грядущих событиях, то и она, не имея доступа к архивам Кориатанского ордена, сейчас была бы напугана картиной звездного неба ничуть не меньше жителей этой болотной деревушки.

Весь остаток вечера Элайра пыталась удерживать местных обитателей от паники. Она снимала с огня очагов горшки и котлы, не давая их содержимому выкипеть и подгореть. Она совсем охрипла, уговаривая людей выбраться из-под груд тряпья, вылезти из погребов и освободить забаррикадированные чем попало входные двери хижин. Элайра прибегла к помощи своего кристалла и без устали чертила в воздухе знаки мира и спокойствия, пока у нее не заболели пальцы от этого магического занятия, требующего большой точности. Успех ее усилий был весьма относительным. Предводитель деревни обрел утешение в глиняном кувшине с крепкой выпивкой. Одну древнюю старуху так и не удалось успокоить; навернув на себя все тряпки, какие были у нее в хижине, она продолжала причитать и выкрикивать разные непотребства. Радуясь, что ей не пришлось быть свидетельницей безумств, охвативших города, Элайра в конце концов ощутила потребность в тишине и покое.

Накинув плащ, она вышла на улицу и здесь, в одиночестве, насладилась чудом мерцающих звезд, чувствуя, как с каждым мигом усиливается ее восторг.

Обычная для болотных земель глубокая тишина, которая до сих пор угнетала Элайру, теперь обещала проникновение в новую тайну. Деревья, залитые звездным светом и отбрасывающие на землю причудливый узор теней, выглядели совсем по-иному. Лед казался скорее серебристым, чем серым. Низины, погруженные в мягкие тени, поражали разнообразием оттенков и чем-то напоминали дорогой бархат. Элайра наслаждалась резкостью обретенного ночного зрения. Все прочие мысли были подавлены ее железной силой воли.

Орден приучал своих сестер к железной дисциплине. Сейчас эта дисциплина не позволяла Элайре, разглядывающей звездное небо, даже на миг увидеть развалины Итамона, где черноволосый принц вместе со своим братом совершал настоящее чудо. Предупреждение Морриэль было серьезным, и Элайра приняла его близко к сердцу. С того момента прошло уже немало дней, и все это время девушке удавалось вести себя, не давая ни малейших поводов для упрека. Она гордилась, что успешно справляется с испытанием, назначенным ей Главной колдуньей. Даже первая встреча со звездами ничего не изменила в поведении Элайры.

Она трепетала, мысленно представляя, как должен выглядеть настоящий солнечный свет. Должно быть, сестры-послушницы, занятые наблюдением за ветвью, уже видели солнце. Эта мысль не обожгла Элайру завистью. Она наслаждалась тем, что было доступно ей здесь: в полночь, посреди холодного и пустынного болота. Поплотнее закутавшись в плащ, Элайра терпеливо дожидалась прихода зари. Где-то посреди ночи ее настигло послание Лиренды. Элайра ощутила вибрации второй ветви. Идиллическая картина была уничтожена новым приказом.


«Элайре. Новые предписания от Первой колдуньи. После победы над Деш-Тиром в Итамоне Содружество Семи намерено организовать в Итарре возведение на трон верховного короля Ратанского. Тебе приказано отправляться в Итарру и собрать самые глубинные наблюдения за особенностями характера каждого из принцев, дабы Кориатанский орден, по твоему возвращению, смог подвергнуть твои наблюдения тщательному рассмотрению и анализу».


От Итамона к северу и югу

Ветры, несущиеся над разрушенными внешними стенами Итамона, встречаются с потоком неестественного происхождения, треплющим пожухлую траву и взметающим в воздух охапки сухих листьев. Подобный духу ветра, бестелесный маг Люэйн налагает заклятия против Деш-Тира, прорезающие время наравне с пространством...


Когда над Хэвистоком наконец появляется солнце, маг Трайт покидает ремесленника, воспитывающего наследного принца Хэвиша, сказав ему на прощание: «Принц Эльдир войдет в право престолонаследия после того, как в Итарре будет коронован наследный принц Ратанский. До сей поры его обучение премудростям красильного ремесла должно продолжаться».


В северном городе Варде, где Деш-Тир пока еще властвует над небесами, пожилой менестрель, скрывая горькое разочарование, рвет объявление, которое со светлой надеждой вешал всего лишь день назад: «Прослушивание желающих поступить в ученики к менестрелю начинается завтра, с полудня. Обращаться к Халирону, которого вы найдете возле стойки таверны „Соломенный петух“»...

Глава XII

Победа

В конце зимы над пустошами Даон Рамона разгулялись неистовые ветры. Весна всегда врывалась в эти края бурно и стремительно, до тех пор пока туман не лишил землю солнца. В давние времена порывы ветра несли удивительные запахи полевых цветов и трав, покрывавших подножия зеленеющих холмов. Единороги радовались пробуждению земли. Но так было до вмешательства людей, повернувших воды реки Севернир вспять. Асандир вспоминал об этом, стоя у замшелых развалин южных ворот Итамона. Сегодня долины не устилал цветочный ковер. Удрученный запустением и отвратительным запахом плесени, который по вине Деш-Тира теперь наполнял весенние ветры, маг притушил обычное зрение и дал свободу своему внутреннему восприятию. Окружающий мир сразу же превратился в узор световых линий.

За нарушенным природным равновесием холмов и долин ощущалось что-то еще; какое-то более тонкое и скрытое повреждение. Оно отдавалось в ушах едва слышимым звоном. Асандиру показалось, что между воздухом и землей в засаде, как затаившаяся змея, лежит зло. Маг переместился на более глубинный уровень — зло ускользнуло, причем бесследно. На какое-то время ошеломленному Асандиру подумалось: а не гоняется ли он за призраками собственных сомнений?

Раздосадованный, он погасил видение. Его ноги были влажными от росы, которую солнце давным-давно успело бы высушить. Асандир глубоко втянул в себя воздух. Эти страхи были вполне настоящими и могли исказить даже его истинное зрение. И все же маг отказывался верить, будто некие сущности, недавно промелькнувшие в сполохах силовых линий, были фантомами, порожденными одними лишь дурными предчувствиями.

С сегодняшнего дня начиналась вереница событий, которой предстояло завершиться коронацией короля-Фаленита в Итарре. В течение ближайших часов должен был проясниться исход битвы с Деш-Тиром, в последующие недели — дальнейшая судьба Этеры. После столкновения Аритона с сущностями, обитающими в тумане, уже нельзя было полагаться на результаты предсказаний с помощью нитей судьбы. При удачном исходе событий и определенном упорстве можно будет вернуть окрестным холмам прежний зеленый, цветущий вид. Но хотя пришло время окончательно сокрушить власть Деш-Тира, Асандир оставался мрачным. Он выжидал, стоя среди разрушенных стен и ощущая, как стих ветер, остановленный магической преградой, которую возвели бестелесные маги. Люэйн и Харадмон еще не закончили свою работу, после ее завершения это заграждение должно подчинить себе даже время.

От легкого дуновения задрожал сухой лист под ногами. Поняв, что это Харадмон возвестил о своем прибытии, Асандир набрал в грудь воздуха и спросил:

— Итамон в безопасности?

Ответ Харадмона прозвучал из пространства, заполненного размытыми туманными тенями.

— Люэйн недоволен. Менее чем в дюжине ярдов над внешними стенами вовсю сияет солнце.

Асандир потряс руками, пытаясь согреть их.

— Лизаэр сказал то же самое. Он ощутил это посредством своего дара. Открытие настолько взволновало его, что он отправился упражняться с мечом. Дакар доканчивает завтрак, который другим почти не полез в глотку.

Харадмон понял эти слова по-своему.

— Не прикажешь ли лишить твоего ученика чрезмерных радостей жизни? — заговорщически спросил он.

— Только не твоими излюбленными способами, мой призрачный друг, — ответил Асандир.

Наверное, будь у него на душе повеселее, он бы даже рассмеялся.

— Сегодня у меня не хватит терпения успокаивать пророков с ущемленным чувством собственного достоинства. Он и так будет мучиться животом от обжорства.

— А как насчет Аритона?

На язвительный вопрос бестелесного мага отозвалось лишь слабое эхо.

Асандир пробудился от оцепенения и зашагал по проходу, ведущему к внутренней крепости. Почти у самых его ног листья шуршали, будто в них прятался ийят. Обращаясь к Харадмону, маг сказал:

— Сейчас Аритон занят настройкой лиранты, но делает это с таким остервенением, словно точит меч для кровавой мести. Не советовал бы тебе своими штучками подливать масла в огонь.

Харадмон загоготал в ответ. Он двигался рядом с Асандиром, что было заметно по потоку холодного воздуха.

— Лиранта Эльшаны? Ничего не скажешь, впечатляющее оружие.

— В руках Аритона оно еще не стало таковым, — огрызнулся Асандир, потом вздохнул. — Меня сегодня, как и Люэйна, все раздражает.

Магическая защита, возводимая двумя бестелесными магами, и без выходок Харадмона давала Асандиру немало поводов для беспокойства. Поскольку надежность любой магической преграды обусловливалась Именем, никакая магия не могла защитить от того, что лежало вне досягаемости реального зрения. Задержать нечто, состоящее из тумана и обитающих в нем разумных сущностей, было, по мнению Асандира, столь же неисполнимой задачей, как попытка тонкими прутиками отгородиться от тьмы. Невзирая на совместные усилия четырех магов, Асандир не мог отделаться от ощущения беспомощности. Нити судьбы предвещали неудачу. Наиболее сильная из возведенных преград тоже вполне могла оказаться недостаточной для сдерживания орды сущностей Деш-Тира. Сам туман еще можно загнать в определенные рамки, но это не вернет Этере солнечный свет. Необходимо захватить и удерживать в надежном месте сущности, обитающие внутри Деш-Тира, и одновременно защищать обоих принцев, воплощающих надежду двух величайших пророчеств.

— Говоришь, Люэйн недоволен? — переспросил Асандир, продолжая разговор со своим бестелесным собратом.

Ветер усилился до яростного вихря, что свидетельствовало о настроении самого Харадмона.

— Когда я его видел в последний раз, Люэйн ворочал камни на дне сухого русла, выгоняя из расщелин саламандр.

— Если бы все было так просто! — загремел голос подоспевшего Люэйна. — Мы не в состоянии ставить магическую печать на каждую дыру в земле, — недовольно бросил вновь прибывший маг Асандиру.

— А смысл?

Асандир нахмурился, разглядывая магическим взором энергетический сгусток — нынешнее воплощение Люэйна.

Если Люэйн и собирался что-то ответить, Харадмон его опередил.

— Даже если ограничить Деш-Тира тремя акрами пространства, злобные сущности остаются самой сильной угрозой, с какой мы когда-либо сталкивались. Их дальнейшее поведение совершенно непредсказуемо. Знаем ли мы, что произойдет, когда принцы превратят Деш-Тира в тень, не способную ни убежать, ни скрыться?

— Поведение Безымянного проследить невозможно, — напрямик заявил Асандир и, поджав губы, добавил: — Найдите другой способ, и я его с готовностью приму.

Харадмон на сей раз обошелся без обтекаемых фраз. У Люэйна пропало желание излагать во всех подробностях предстоящий рискованный план. Начиная с сегодняшнего дня и вплоть до мятежа, предсказанного на время коронации Аритона, избежать опасностей было просто невозможно. Все, включая и человеческие жизни, может разрушиться и погибнуть в грядущем хаосе. Все, кроме одного — великой тайны, связанной с сохранением древних паравианских рас.

Невидимые собратья Асандира молчали, и в гнетущей тишине, лишенной завывания ветра, их молчание казалось еще более зловещим.


Добравшись до верхней площадки башни Келин, трое магов встали у зубчатого парапета, по-прежнему сохраняя молчание. Зато снизу, со стороны лестницы, сюда долетали голоса. Это Дакар упражнялся в язвительности в ответ на какую-то шутку Лизаэра.

— Запомни, что в Итарре не существует телировой настойки. Ее там просто не может быть. Ягоды телира, из которой ее делали, из-за тумана превратились в сплошную кислятину. Если ты заикнешься о ней, тамошний министр юстиции сначала взвоет от страха, а потом прикажет посадить тебя на кол. Они до смерти боятся старинных легенд.

Похоже, оба поднимались по лестнице, и Дакар остановился, чтобы перевести дух. Лестница была очень длинной и крутой. Через минуту Дакар добавил более резко:

— А к магам там относятся еще хуже. Только скажи, что ты видел мага, и тебя без дальнейших расспросов изжарят заживо. Мне не меньше твоего осточертели окрестные развалины и холмы, но где уж я не спешу оказаться — так это в тамошнем котле с варевом из продажности и предрассудков!

Лизаэр меж тем пребывал в более радужном настроении.

— В таком случае, когда мы разделаемся с Деш-Тиром и выберемся отсюда, я буду угощать тебя элем до тех пор, пока он не полезет из твоих ушей.

— Скажем так: ты попытаешься это сделать, — усмехнулся Дакар. — Во-первых, когда дело дойдет до выпивки, ты, принц, окажешься под столом намного раньше меня. К тому же, пока не попадем в Итарру, нам все равно не удастся напиться, а местный эль — просто моча! Там любят напитки покрепче, например джин, и в результате многие страдают головной болью. Думаю, совет при управителе Итарры разочарует тебя своими манерами.

Лизаэр вслед за Дакаром выбрался на парапет и увидел своего брата. Аритон сидел на корточках между зубцами. Вместо приветствия наследный принц бодро произнес:

— Ну что, давай поскорее загоним остатки этого тумана в бутылку и заткнем пробкой.

Аритон рассеянно кивнул, затем сказал, ни к кому не обращаясь:

— Ведь все это не закончится прямо здесь?

Плечо Лизаэра загораживало Дакару обзор, и пророк вытянул шею, чтобы посмотреть, с кем Аритон разговаривает. В это время откуда-то из пустоты донесся поток яростных ругательств.

Оказавшись под перекрестным огнем и сомневаясь, что эти крепкие выражения адресуются его персоне, Лизаэр заметил:

— Что-то я не пойму всей прелести этой перепалки.

Сохраняя невозмутимость, он повернулся, желая увидеть того, кто столь немилосердно над ним издевался.

— Не будет ли вам угодно перестать ругаться, а вместо этого объяснить, что к чему?

Дакар закатил глаза, видя, как у Лизаэра за спиной появились зримые облики Харадмона и Люэйна. Оба были увлечены своим вечным спором, как будто рядом никого не было. Грузная призрачная фигура Люэйна и его неизменная хмурая складка на лбу представляли резкий контраст с изяществом и элегантностью Харадмона.

Не переставая удивляться, Лизаэр вновь огляделся по сторонам и наконец увидел двух странного вида магов. Только воспитание наследного принца позволило ему сохранить самообладание и не присоединить свой голос к тем, что доносились со стороны бестелесных присутствующих. С придворной учтивостью он произнес:

— Нас, кажется, не представили друг другу.

Харадмон растопырил пальцы и откинул капюшон плаща. Полосатые шерстяные завязки разметались в разные стороны, когда призрак отвесил надлежащий поклон.

— Любезный принц, мы оба принадлежим к Содружеству Семи, но пребываем в таком облике с тех пор, как некие трагические обстоятельства лишили нас тел.

Харадмон выпрямился, изучающее глядя на Лизаэра своими кошачьими глазами, в которых застыло нескрываемое ехидство.

Люэйн запихнул большие пальцы рук за свой пояс, способный удержать годовалого бычка. Пока у него было тело, он всегда стремился, чтобы грузность его фигуры не бросалась в глаза. Став духом, Люэйн начисто отказался от подобных ухищрений, считая их глупой и пустой тратой магических сил. Невзирая на всю благопристойную чопорность облика, его слова содержали очередную порцию оскорблений, адресованных Харадмону:

— Уважаемый принц Тайсанский, шут, который только что расшаркивался перед тобой, зовется Харадмоном.

— Шут? — взвился Харадмон. — Люэйн! Неужели усталость так подействовала на твой ум, что ты не способен подыскать более подходящие эпитеты?

— Когда приходится две эпохи подряд терпеть дрянной вкус, любой отупеет, тут уже не до эпитетов!

Глаза Люэйна оставались неулыбчивыми. Достоинство, с каким держался светловолосый принц, было чем-то неприятно бестелесному магу. Может быть, Люэйна удручало то, что нити судьбы упрямо предсказывали войну, и это при том, что Лизаэр оставался непреклонным ее противником. Такая замечательная внешность, такие манеры — и все это станет орудием обмана. Ощущая непонятное раздражение, Люэйн заговорил нарочито резко:

— Думаешь, мы оба собираемся участвовать в битве с Деш-Тиром? — Он прищелкнул толстыми пальцами. — Только глупец мчится навстречу опасности.

Застигнутый врасплох, Лизаэр покраснел. Желая уберечь принца от неловкости, Асандир положил ему руку на плечо и пояснил:

— Харадмон и Люэйн трудились всю ночь напролет, строя магическую защиту. — Маг с грустью поглядел на обоих. — Прости им их грубость. Они не смогли достичь согласия относительно результатов своего труда.

Лизаэр, стиснув зубы, решил никак не отвечать на выпад Харадмона. Зато Аритон, до сих пор остававшийся неподвижным, вдруг резко встал.

— Я думал, что после нападения сущностей Деш-Тира ваше Содружество убедилось в неспособности возвести магическую преграду, — сказал Повелитель Теней.

— Мы ее возвели, но сами не уверены в ее прочности, — чистосердечно признался Асандир.

Лизаэр посмотрел на брата. Аритон молчал, давая Люэйну возможность выразить собственное неудовольствие.

— Сущности, обитающие внутри Деш-Тира, не могут проникнуть через защиту башни. Если усилия вас обоих и ваши удары светом и тенями заставят туман испариться в пределах, защищенных паравианской магией, сущности лишатся связи с туманом. Короче говоря, туман подвергнется своеобразному просеиванию, чтобы отделить зерна от мякины.

Входя в раж, Люэйн начал бурно жестикулировать.

— Наше Содружество не знает, можно ли уничтожить эти сущности так, чтобы они погибли естественной смертью. Если они способны преодолевать закон Эта и уходить в иные измерения, тогда они сохранят способность воздействовать на наш мир и все живое в нем, и результаты будут сокрушительными.

— Метурии, ставшие бичом Миртельвейнского болота, чем-то напоминали нынешнее бедствие, — вмешался Асандир. — Во всяком случае, у нас есть с чем сравнивать.

— Это уж точно.

Готовый пуститься в научные объяснения, Люэйн уже открыл рот, но перехватил красноречивый взгляд Харадмона.

— Я должен закругляться, — сердито бросил он. Харадмон удивленно вскинул брови.

— Почему же? Продолжай.

Он сделал приглашающий жест рукой, точно придворный, пропускающий даму в дверь.

Люэйн повернулся к нему спиной и обратился к братьям.

— Чтобы не дать ускользнуть неведомым нам сущностям, вы должны захватить Деш-Тира где-то за пределами древней паравианской защиты. Заградительные слои, которые мы возвели над Итамоном, послужат вам защитой, а в случае неудачи сберегут и остальную часть Этеры.

— И это ты называешь «закругляться»? — накинулся на него Харадмон.

Облик его внешне оставался безмятежным, но нетерпение бестелесного мага чувствовалось в том, каким тоном он произнес:

— Мы понапрасну теряем время.

Асандир, сохраняя невозмутимость, сказал братьям:

— Вам грозят серьезные опасности, но они преодолимы. Верьте в это. У нас есть пророчество Дакара и то, о чем нам поведали нити судьбы. Деш-Тира можно одолеть. Но мы действительно лишь понапрасну потеряем время, если будем до заката спорить из-за всяких деталей.

Маг взглянул на Лизаэра, давая ему понять, что пора действовать.

Радуясь возможности прекратить перепалку между не слишком симпатичными ему бестелесными магами, Лизаэр через свой дар призвал силу. Из сжатых в кулак пальцев поднятой руки с треском вырвался луч света, устремившись в туманное пространство над головой. Деш-Тир ответил шипением. Парапет башни Келин заволокло паром — это Аритон нанес свой удар. В воздухе потемнело, стало заметно холоднее. Внезапно на них шквалом обрушился снегопад, а вслед за тем сквозь разорванные слои тумана пробилось солнце. Небеса всколыхнулись, словно вода, в которую бросили камень. Деш-Тир поспешил залатать брешь. Рукотворные тени скользили, слегка касаясь ее, и сверху на пол перед амбразурами сыпалась ледяная пыль. Совсем недавно в этом месте стояли Харадмон и Люэйн. Никто и не заметил, как они исчезли.

Тяжело дыша, братья закончили первую атаку. И, как всегда, передышка стоила им дорого.

Туман сгущался. Лилово-серая, напоминающая грозовые облака мгла клубилась в промозглой тьме, все сильнее обволакивая кусочек голубого неба. Лизаэр помрачнел. После первого нападения туман всегда густел, и справляться с ним становилось труднее. Охваченный жаждой мщения, научившийся за эти недели превращать свой дар в оружие, Лизаэр направил убийственную силу во тьму, успевшую нависнуть над окружающим миром.

Блестящая, словно пропитанная жиром, масса тумана вспыхнула и сгорела дотла. Потом Аритон ударил по ней тенями, и над каменным парапетом снова закружились снежинки. Туман меж тем становился все гуще, напоминая разлитую маслянистую жидкость. Одежда Лизаэра промокла от пота. У Аритона взмокшие волосы сосульками свешивались на лоб.

Сражение продолжалось до полудня. Медленно и неохотно Деш-Тир уступал свои позиции. В очередной раз солнце пробилось и осветило Итамонский холм, позолотив развалины. Но уже в следующее мгновение зубчатые парапеты и разрушенные стены вновь погрузились в пелену тумана. И опять Лизаэр бил по врагу светом, поддерживаемый тенями брата. Над башней Келин еще на какое-то мгновение появилось голубое небо, которое уже спешили заслонить отвратительные клубы тумана. Аритон вскрикивал каждый раз, когда злобный туман пробивался сквозь его преграды. Лизаэр неизменно приходил на выручку брату, отгоняя Деш-Тира прочь.

Его свет разрезал тьму, вскрывая ее, словно кровавую рану. И сейчас же туман получал вторую часть удара от Аритона. Лихорадочно кружились снежинки; разогретый воздух трещал и хрустел от мельчайших осколков льда.

И вдруг произошла странная перемена: посреди бурного столкновения противоборствующих сил что-то почти незаметно вышло из равновесия. Перекрывая шум и грохот, Аритон крикнул Асандиру:

— У нас проблемы!

Лизаэр, не столь восприимчивый к деталям, не увидел причин для беспокойства. Он собрал силу для третьего удара. Густая тьма мешала видеть. Он двигался ощупью, стараясь не поддаваться панике. Лизаэр слышал голоса других, но был отрезан от них туманом.

Лизаэр стиснул кулаки, и его охватил ужас: из-под пальцев не вырвалось даже маленького лучика света. Он попытался восстановить самообладание и тут почувствовал, что ему противостоит какая-то иная сила. Туман словно поменял свою природу, превратившись из упрямой стены, поддающейся воздействию света, в нечто отталкивающее и опасное. Перед принцем вдруг появилась злобная и разумная сущность, пожирающая всю силу, собираемую для ее уничтожения. Лизаэр кожей ощущал ее присутствие. Нет, сущность была не одна; их было много, и они проникали ему в одежду и волосы. А мысли становились все ленивее и медлительнее.

Потом его захлестнуло волной беззаботного ликования, не оставившего и следа от недавних тревог. Они победили! Еще немного — и они полностью уничтожат Деш-Тира.

В его головокружительное веселье ворвался крик Асандира. Лизаэр отчаянно попытался выпустить в небо заряд своей силы, но чьи-то руки схватили его за запястья. Магическая сила накрыла его нерожденный свет подобно мокрой овчине, которую набросили, чтобы затушить пожар.

Лизаэр глотнул воздуха, обнаружив свою ошибку. Какая победа? Его по-прежнему окутывал туман, влажный, как болотные испарения, а его тело было мокрым от едкого пота.

— Что случилось? — спросил Лизаэр.

— Деш-Тир! — крикнул в ответ Асандир.

Голос мага разнесся в вышине, перекрывая свист ветра.

— Он спрятался в расщелине, явно чего-то выжидает! — добавил Асандир.

Вспыхнул магический свет, и воздух стал прозрачнее. Возможно, Лизаэру это просто показалось. Хотя некий магический круг, ограниченный пространством, подвластным силе Асандира, отозвался на приказ мага. Стены башни Келин густо обволакивала тьма, влажная и непроницаемая, словно войлок. Лизаэр моргал слезящимися глазами. Он внезапно почувствовал, что порывы ветра утихли. Наоборот, он ощущал вокруг какое-то зловонное тепло; оно было сродни теплу пролитой крови. Одолеваемый дурным предчувствием, Лизаэр попробовал было продолжить свои действия, однако Асандир тут же вновь обхватил его запястья и бесцеремонно развел руки принца.

Взбешенный таким обращением, Лизаэр попытался высвободиться. Асандир, не говоря ни слова, спокойно выдерживал гневный взгляд принца, пока у того разум не возобладал над ущемленной гордостью. С ужасом обнаружив, что тщеславие совершенно заслонило в нем здравый смысл, Лизаэр сделал извиняющийся жест.

Асандир покачал головой.

— Я не чувствую себя оскорбленным, твое поведение не было грубым. Просто Деш-Тир способен воздействовать на разум. Теперь ты получил предупреждение и будешь начеку.

Расстроенный и чувствующий себя униженным, Лизаэр отчаянно старался хоть как-то разобраться в окружающем хаосе.

— Деш-Тир бросился на нас, как самоубийца кидается навстречу смертельной опасности.

Откуда-то сбоку ему хриплым голосом ответил Аритон:

— Во время последнего нападения мы сожгли и испарили больше тумана, чем за половину дня. Думаю, мы все же нанесли ему ощутимый ущерб!

— Сейчас проверим, — отозвался Асандир, все еще крепко сжимавший запястья Лизаэра. — Люэйн! Насколько уменьшилась стена тумана?

На сей раз бестелесный маг оставил свой покровительственный тон.

— Только башня Келин остается окутанной им, из чего я заключаю, что нам придется несладко. Если бы сущности Деш-Тира могли быть уничтожены, с чего бы им бросаться навстречу смерти?

Харадмон был вполне согласен со своим собратом.

— Расправляться с туманом за пределами башни слишком опасно. Достаточны ли возведенные нами заграждения или нет, но выпустить туман наружу — значит дать ему возможность ускользнуть. В развалинах многие тысячи щелей и прочих укромных уголков. Если сущности вырвутся за пределы башни, они мгновенно рассеются и попрячутся.

— В чем и состоит замысел Деш-Тира, — прогремел Люэйн. — Разве он не выманивает нас за пределы башни, чтобы сделать обоих принцев более удобными мишенями?

— Возможно, он преследует обе цели, — сказал Асандир. Его лицо было искажено, словно его кто-то пытал. Руки мага опустились и наконец высвободили запястья Лизаэра.

— У нас есть другой вариант.

— Нет! — протестующе закричал Дакар, о котором в суматохе все забыли.

Он выбрался в центр площадки. У Дакара с носа капал пот, глаза налились кровью, сжатые кулаки были плотно прижаты к груди. Чем-то он напоминал жирного бойцового петуха.

— Вы не осмелитесь осквернить древнюю защиту этой башни, построенную на сострадании! Эт милосердный, да как вам могло прийти в голову совершить непоправимое — разрушить многовековую магию и впустить сюда зло?

Лицо Асандира посуровело.

— В случае крайней необходимости я решусь и на это.

Он скользнул стальными глазами по ученику.

— Древняя защита — единственное, что может надежно сдерживать Деш-Тира. Я открою ее, заманю Деш-Тира внутрь и буду знать, что Этера находится в безопасности и над нею вновь светит солнце. Ради сохранения риатанцев, когда-то освятивших это прибежище, ты присоединишь свою силу к усилиям остальных.

Возмущенный, дрожащий, Дакар не решался возражать. Но по его упрямой позе было видно, что он не одобряет решения Асандира.

— Деш-Тир уже трижды обманывал нас, — сказал Люэйн, облик которого был неразличим среди тумана и тьмы. — Больше нельзя этого допустить, мы просто должны решиться на этот отчаянный шаг.

— Мы должны пойти на риск, — выступил вперед Лизаэр. — Из всех вас я меньше всего склонен к рискованным поступкам. Но я не могу ставить свою жизнь выше необходимости обуздать это чудовище. Защита башни Келин не позволит Деш-Тиру прорваться обратно. Даже если нам всем суждено здесь погибнуть, над Этерой будет сиять солнце.

Резко повернувшись к Асандиру, так что золотистые волосы, колыхнувшись, тускло блеснули во мраке, принц заявил:

— Я предпочитаю верить, что вы способны защитить нас от сущностей Деш-Тира, как сделали это в тот вечер, когда они напали на нас с братом.

Нападение случилось задолго до того, как пределы, в которых обитали непредсказуемые сущности, начали сжиматься. Однако, вспомнив об этом, Асандир внутренне содрогнулся. Он сурово поглядел на тейр-Илессида.

— Да будет так, Лизаэр. Но пусть твое сердце не дрогнет. Когда я подам сигнал, ты будешь действовать. Безостановочно, пока хватит сил. Твой дар света, вместе с даром Аритона повелевать тенями, позволит нам сжигать туман до тех пор, пока все сущности Деш-Тира не окажутся в ловушке.

Слова прозвучали для Лизаэра как окончательный приговор: он понял, что все последующие действия магов напрямую зависят от его согласия. Плата за любые сомнения или колебания будет суровой; Асандир недвусмысленно предупредил его об этом. И все же Лизаэру удалось изобразить на лице подобие улыбки.

— Вы вольны распоряжаться всеми доступными мне силами, — сказал он Асандиру.

Беспокойство не оставляло Асандира, но он не мог не высказать Лизаэру искреннего уважения.

— Да благословит тебя Эт, Илессид. Думаю, теперь ты понимаешь всю серьезность нашего положения.

Будучи неисправимым пессимистом, Люэйн предложил:

— Пусть тогда Дакар немедленно покинет башню. Если случится наихудшее, кто-то должен остаться снаружи и нести дозор, пока Сетвир не наложит печать на эту башню и не закроет навсегда вход в нее.

— Чувствую, пока я вас дождусь, мой нос обгорит на солнце и покроется волдырями!

Привычное ворчание, однако, не помешало Дакару вскочить на ноги и поспешно покинуть опасное место. Он стал быстро спускаться по лестнице, жалобы его таяли в тумане и наконец совсем исчезли в завывании ветров, дувших внизу.

Пока маги занимались необходимыми приготовлениями, Деш-Тир успел окутать башню Келин непроглядной мглой. Харадмон решил оберегать Лизаэра. Люэйн тоже растворился во мраке, одарив Аритона язвительным замечанием, от которого тому стало не по себе. Аритону, с его характером, недвусмысленно дали понять, что любая его попытка выскользнуть из-под опеки Содружества будет сурово пресекаться.

Лизаэр вытер потные ладони. Прежде чем он успел представить, каких действий может потребовать от него магическая защита, его опоясал бело-голубой круг. В глазах поплыли разноцветные полосы, ощущения спутались, голова закружилась. Защита, возведенная вокруг него Харадмоном, не только пронизывала окружающий воздух; ее линии проникали в самые потаенные уголки личности Лизаэра, и это вмешательство вызывало в нем бурный протест. Принц чувствовал, как каждый волосок на его теле встал дыбом. Он пережил момент неподдельного ужаса: разум и тело отказывались ему подчиняться, захваченные чужой волей. Правда, вскоре это неприятное ощущение ослабло.

Магический свет уже не опалял тело. Лизаэр пошевелил руками, затем пальцами ног и с удовлетворением отметил, что все они слушаются его. Он попробовал вздохнуть и тут вновь ощутил присутствие магической защиты.

Тело подчинялось Лизаэру настолько, насколько это позволяла установленная Харадмоном защита.

Испытывая некоторый ужас от того, во что вылилось его добровольное согласие, Лизаэр даже не успел подумать, как Аритон примирился с подобным отношением к себе. Перекрывая стоны ветра, Асандир отдавал братьям последние распоряжения.

— Едва мое сознание сольется с древней защитой башни Келин, я уже не смогу отзываться на ваши голоса. Если случится какая-то беда, связанные с вами Харадмон и Люэйн сразу почувствуют это и помогут вам.

Асандир умолк. Его искрящиеся глаза изучающе глядели на Лизаэра и Аритона, которые ради восстановления солнечного света над Этерой и сохранения древних паравианских рас были готовы подвергнуть опасности собственное тело, разум и дух.

Подгоняемый невыразимым беспокойством, Асандир продолжал:

— Мне предстоит приоткрыть древнюю защитную преграду. Когда это будет сделано, я подам вам знак. Тогда начнется ваш бой с Деш-Тиром. Всей силою, какая у вас есть, всей волею, какая вам доступна, вы должны будете загнать его внутрь защитного барьера. Лишь только последний клочок тумана окажется внутри, я вновь закрою паравианскую защиту. После этого вам при поддержке Харадмона и Люэйна придется отражать сопротивление злобных сущностей Деш-Тира. Если паравианская магия поддастся моим усилиям и безграничное сострадание, на котором строилась защита башни, уступит требованиям жесточайшей необходимости, я попытаюсь создать магическими заклинаниями своеобразную темницу. Если нам повезет, мы поместим Деш-Тира туда и не нанесем вреда башне.

Асандир вновь умолк, словно раздумывая, надо ли об этом говорить. Потом все же решился:

— Запомните как следует: нити судьбы, которые мы раскидывали в Альтейнской башне, не предсказывали здесь ничьей гибели. Пусть эта мысль поможет вам вынести самое наихудшее.

«Нет, смерть не самое плохое, — подумал Лизаэр. — Одержание куда ужаснее». Он и сейчас чувствовал легкое покалывание в теле, свидетельствующее о власти Харадмона над ним. При этом Харадмон ведь не был его врагом, а орда сущностей, против которых предстояло сразиться двум братьям и троим магам, имела совсем иную природу. В свое время эти сущности погубили могущественного Трайта. И если они овладеют Лизаэром...

— Желаю вам всем крепких рук и удачной охоты.

В тумане фигура Асандира казалась тенью. Маг наклонился и снял сапоги, затем стянул чулки. Ступая босыми ногами по холодному камню, покрытому корочкой льда, он прошел несколько шагов и принял боевую стойку. Потом Асандир поднял руки. В его глазах не было ничего, кроме леденящей пустоты. Он замер, и за это время все внутри Лизаэра напряглось до предела. Чтобы отринуть дурные предчувствия, принц сложил ладони чашей и сосредоточился, призывая свой дар света.

В лицо ударила воздушная волна. Одновременно в ушах зазвенело; звук напоминал трескающийся от мороза лед. Башню залил белый свет. Оглушенный и ослепленный, Асандир что-то крикнул. Его крик мог быть торжествующим кличем или криком нечеловеческой боли. Тьма оказалась прорезана мириадами крошечных огоньков. Башня Келин, прочно стоявшая в течение двух эпох, сотрясалась от потоков силы.

— Пора! — крикнул Асандир.

Лизаэру показалось, что этот крик знаменовал конец былой неуязвимости башни; вероятно, Асандир уже приоткрыл паравианскую защиту.

Из-под пальцев Лизаэра хлынули снопы искр. Щеки обожгло горячим ветром. Потом опустилась непроглядная, бархатно-черная темнота. Ощутив поток холодного ветра, Лизаэр приписал это действиям Аритона, ударившему по Деш-Тиру своими тенями. Вспыхнуло слабое пурпурное сияние. Оно опалило Лизаэру кожу и впилось в тело тысячами ядовитых иголочек. Принц хватал ртом воздух, пытаясь собраться с мыслями. В мозгу у него звучал голос Харадмона, умолявшего не терять головы и сражаться дальше.

Лизаэр ударил в наползающие клочья тумана, пробивая их светящимися лезвиями. Он не отступал, хотя сущности, выныривающие из тумана, оскаливали клыкастые челюсти и тянулись сквозь тьму, силясь добраться до него и свалить наземь. Убийственная сила его дара сделала принца беспощадным. Он бил по Деш-Тиру решетчатыми стенами молний. Вал огня выжигал и отгонял туман назад. От напряжения Лизаэр уже перестал разбирать, где свет, а где тьма.

— Еще раз! Ударь снова! — услышал он голос Харадмона.

Лизаэру показалось, что башня накренилась. Или он, обессиленный, просто утратил ориентацию в пространстве. За мерцающими кругами магической защиты он почувствовал присутствие Люэйна и присоединился к нему. Аритон по-прежнему, как заведенный, продолжал закидывать Деш-Тира тенями.

Принц хватал раскрытым ртом морозный воздух, а когда ему удалось сделать глубокий вдох, он тут же закашлялся. Воздух стал каким-то странным, слишком густым, чтобы свободно вливаться в ноздри. Лизаэру показалось, что сейчас он задохнется. А в голове безостановочно звучал голос Харадмона с требованиями продолжать битву.

Лизаэр был готов исчерпать свой дар до конца — до того момента, когда он сам станет живым факелом. Принц раз за разом наносил удары, чувствуя, как его истерзанное тело целиком превращается в проводник света. И только краешком сознания Лизаэр понимал, что действует не самостоятельно, а повинуясь чужой воле.

Он не более чем марионетка в невидимых руках Харадмона. Лизаэр почувствовал себя раздавленным. Тьма и головокружение, преследовавшие его, уже не являлись лишь результатом магических заграждений и атаки сущностей Деш-Тира. Лизаэру отчаянно не хватало воздуха, причем настолько, что он с неимоверным трудом сохранял сознание.

Но свет все равно продолжал вырываться из-под его рук. Белые потоки с треском разрывали окружающую тьму.

Двойственное чувство, владевшее Лизаэром, не позволяло ему поддаться панике. Инстинкт самосохранения громко вопил, что он покалечится, станет жертвой непонятной ему магии и сойдет с ума. Но Лизаэр неистово цеплялся за свое добровольное обещание, данное Содружеству. Благородство и понятия о чести заставляли его быть верным принесенной клятве: сражаться с Деш-Тиром до последнего вздоха.

И все же его стойкость и выдержка не превосходили возможностей смертного человека.

Оказалось, что королевского происхождения, гордости и целеустремленности недостаточно для поддержания в нем сил. Эта мысль буквально подкосила Лизаэра, и он, забыв о всяком достоинстве, заплакал.

Потом исчезли все мысли. Осталась лишь серая мгла, и она была безучастнее тумана и страшнее туннеля, ведущего в царство мертвых.

Прошло несколько мучительных мгновений. Лизаэр услышал звук, как будто над ухом разорвалась ткань. Потом раздались голоса, стремившиеся перекричать грохот, который стоял у него в ушах.

Лизаэр ощутил слабую боль в плече, колене и на щеке. Значит, он упал на бок, потому что сейчас лежал, уткнувшись лицом в тонкий слой снега, не в силах пошевелиться. Сквозь придавливающую его толщу воздуха он слышал хныкающие и хихикающие голоса. Они стонали, мяукали и издавали множество иных звуков, словно неприкаянные души в недрах Ситэра. Каждый вдох сопровождался болью, как будто лед расцарапал ему горло и легкие. Потом чьи-то руки схватили его, встряхнули и попытались поднять.

— Вставай, — услышал он суровый приказ Асандира.

Судя по охрипшему голосу, маг был на пределе сил. Возможно, восстановление древней защиты башни Келин требовало такого магического искусства, какое Лизаэру невозможно было даже представить.

Вокруг вновь установилась зловещая тишина. Лизаэр дотронулся до своих колен.

— Защита, — прошептал он. — Вам удалось ее открыть?

Головокружение постепенно ослабевало, и Лизаэр оглянулся по сторонам.

— Мой брат не пострадал?

— Вот он, — махнул рукой Асандир.

Аритон отдыхал, прислонившись спиной к зубцу парапета. Лизаэр не мог разглядеть, в каком состоянии брат: туман размывал картину.

— Хорошо поработали, — добавил маг уже мягче. — Нам удалось запереть всю массу сущностей внутри башни и снова восстановить целостность древней защиты. Но мы не можем рассчитывать только на ее крепость и потому должны понадежнее заточить эти сущности.

С трудом держась на ногах и дрожа как в лихорадке, Лизаэр все же попробовал пошутить.

— Я настолько поистратил силенки, что теперь не выжму из себя даже искорки, чтобы очаровать какую-нибудь красавицу. Надеюсь, Деш-Тир не требует, чтобы его очаровывали?

Асандир искоса взглянул на него, и Лизаэру сразу расхотелось бравировать.

— В любом случае можете полностью рассчитывать на меня, — добавил он.

Но прежде чем маг отвел взгляд, Лизаэр вспомнил: Харадмон лишь затаился. Бестелесный маг продолжал удерживать власть над ним. Несомненно, Содружество выжмет из него все силы, а может, и жизнь, если потребуется.

Мысли о новых испытаниях не придавали Лизаэру бодрости.

— Что дальше? — спросил он. Асандир бросил ему мимолетную улыбку.

— Не давай возможности никому и никогда усомниться в твоей силе Илессида. Самое трудное испытание — впереди.

Асандир указал на узкий каменный сосуд, стоящий в углублении парапета.

Лизаэр отбросил мысль о том, что его мужество истерлось в лохмотья, а сам он больше похож на жалкого скулящего щенка. Насколько он помнил, до сражения ни сосуда, ни углубления вообще не существовало. Круглые стенки сосуда были из той же зернистой яшмы, что и башня Келин.

— Да, сосуд для заточения Деш-Тира вырезан из того же камня, что и башня, — пояснил Асандир, отвечая на молчаливый вопрос принца. — Магические печати скопированы с паравианских защитных печатей, в этом-то и кроется вся суть нашего маневра. Деш-Тир обладает достаточным сознанием, чтобы почуять опасность. И потому нас ожидает более тяжелое и опасное сражение, чем предыдущее.

Аритон ничего не добавил к этим словам, и его молчание взволновало Лизаэра. Принц скрестил руки на груди. Если брат о чем-то размышляет, если колеблется, сможет ли он с прежним хладнокровием продолжить битву? Лизаэр чувствовал, что ужас лишает его последних остатков самообладания. Воспитанный в несгибаемом послушании долгу, Лизаэр еще с раннего детства усвоил, что король всегда должен действовать бескорыстно. Нужды страны и народа должны находиться на первом месте. В глубине сердца он мог ужасаться и испытывать чисто человеческую слабость, но чувство справедливости, присущее династии Илессидов, словно в кандалы заковало его совесть. Лизаэр поднял руки. Если бы они еще не дрожали! Помня о том, что он должен проявлять выдержку, Лизаэр отбросил все мысли о самосохранении и целиком сосредоточился на своем даре.

Его обжег собственный свет, словно тело упиралось, не желая более поддаваться чрезмерным требованиям. Из-за тьмы смешались все представления о времени: это мог быть разгар дня, канун вечера, ночь. Возможно, уже успело пройти несколько дней с того момента, когда они начали окончательное сражение с Деш-Тиром. Призрачные лица сущностей Деш-Тира заполняли пространство башни, и Лизаэр почувствовал, как его со всех сторон обступает непроницаемая стена зла.

— Попробуй сейчас, — велел ему Асандир. — Лучшей возможности у тебя не будет. Когда твоя сила иссякнет, Деш-Тир не должен оставаться в пределах башни. Тогда нам едва ли поможет даже милосердие Эта. Сосуд и его заграждающие заклинания не сдержат Деш-Тира, если мы не успеем наложить последнюю, завершающую печать.

Лизаэра все же рассердила мысль о том, что самое трудное вновь падает на их с Аритоном плечи.

— Ты готов, брат? — через силу спросил он.

Вместо ответа Аритон сотворил тень. Она выпорхнула из его рук подобно кружевной сети, на которой Лизаэр увидел совершенный рисунок древних письмен и знаков. Повелитель Теней объединился с Люэйном, чтобы обрести дополнительную силу.

Туман заклубился и отступил, подымаясь над черным льдом, словно пар. Едва только Лизаэр высвободил рукотворный свет, сущности, обитавшие в тумане, начали корчиться и извиваться, теснясь вокруг него. Их прикосновение обжигало кожу. Каждый порыв ветра царапал по ней множеством невидимых осколков.

— Пора! — крикнул Аритон.

Лизаэр ударил. Его свет, подобно палке, гнал проклятых сущностей прямо к сосуду. Лизаэр почти ничего не видел, но чувствовал, что Харадмон своей магией помогает ему. Туман пылал, выделяя едкий дым, и сущности лязгали своими отвратительными острыми зубами, протягивали когти, стремясь впиться ему в тело. Их голоса звучали у него в голове. Лизаэр дрожал, обливаясь холодным потом.

— Еще! — прокричал Аритон хриплым от напряжения голосом.

Лизаэр ответил, хотя тени и туман заставили его ударить наугад. Извивающиеся сущности мешали увидеть сосуд. Предполагая, где тот должен находиться, принц метнул в туман новые световые стрелы. Лица с шипением отпрянули, и заграждающие тени Аритона заколыхались, словно занавес на сквозняке.

Неуловимый как воздух, Деш-Тир начал по спирали подыматься кверху. Лизаэр пресек эту попытку. Пот лил с него ручьем, а от помощи Люэйна вообще переворачивались все внутренности. Лизаэр снова и снова взывал к свету, и белая пелена послушно появлялась, преграждая путь злобным сущностям. Однако они все так же плясали у него перед глазами. На какое-то мгновение Лизаэру подумалось, что все эти усилия, вся магия — впустую. Перед ними была неодолимая гранитная стена. Но голос Асандира, пробившийся сквозь зловонный дым, требовал собраться с силами и не прекращать попыток.

— Гоните их сюда! Сила их не безгранична. Еще немного — и они начнут выдыхаться.

Лизаэр ощущал себя пустой, хрупкой скорлупой. Битва требовала от него все новых и новых сил. Никакая клятва не могла приготовить его к подобным мучениям, а теперь телесные и душевные силы были на исходе. Сущности продолжали с остервенением сражаться. Страдания, выпавшие на долю Лизаэра в Красной пустыне, казались мелкими неудобствами в сравнении с тем, что сейчас требовалось от него, чтобы поддерживать свой дар.

— Бейте туда! — крикнул Асандир. — Они отступают! Все внутри Лизаэра было пронизано тупой болью. Ему казалось, что свет, исходивший из его рук, был рожден его кровью, исторгнут ценою умирания его тела. Харадмон, полностью овладевший его разумом, безжалостно требовал наносить все новые и новые удары светом.

Однако Деш-Тир действительно начал выказывать признаки усталости.

Глазами, воспаленными от соли, а может — от слез, Лизаэр заметил, что небо над башней посветлело. Тени, создаваемые Аритоном, стали теперь ясно видны; они переплетались с пурпурными магическими заграждениями, созданными Асандиром. Над горловиной сосуда висел конус тьмы. Сущности Деш-Тира корчились в пламени, а уцелевшие нещадно загонялись внутрь сосуда световыми хлыстами.

У Лизаэра не осталось сил для ликования, однако он сознавал: Деш-Тир находится на грани поражения. Принц мог лишь втягивать воздух обожженными легкими и повиноваться нескончаемым приказаниям Харадмона, требовавшего от него все новых ударов.

Воронка, образованная тенями, втягивала в себя последние клочья тумана. Лизаэру казалось, что он в любую секунду может рухнуть без чувств. Только сила Харадмона заставляла его творить свет, и ярость света ударяла по беспредельной злобе оставшихся сущностей Деш-Тира. Она гнала их в неминуемое заточение.

Неожиданно сеть теней, раскинутая Аритоном, задрожала, ее очертания вновь стали размытыми. Она выгибалась — Деш-Тир не оставлял отчаянных попыток вырваться наружу. Беспредельная злоба тысяч плененных сущностей грозила свести на нет все неимоверные усилия двоих принцев и троих магов Содружества. Лизаэр видел, что защитная тень становится тоньше и может прорваться в любую минуту.

Одна лишь брешь — и Деш-Тир вырвется из каменного сосуда, но теперь у его противников уже не будет сил загнать его обратно. Лизаэр понимал: нового сражения им не выдержать. Значит, Асандир ошибался, говоря, что силы сущностей не беспредельны? Может, это был обманный маневр Деш-Тира и теперь враги готовились к новой атаке на выдохнувшихся и изможденных защитников крепости?

Ослабить заграждения над сосудом было равносильно смерти. Башня Келин осталась бы тогда навеки оскверненной.

Аритон это знал. Или, быть может, это подсказывал ему направлявший его действия Люэйн. Хриплым голосом Аритон крикнул брату, чтобы тот снова нанес удар. Асандир был не в состоянии оказать какую-либо поддержку, ибо, виток за витком, он свивал заградительную печать. Лизаэр всем сердцем желал ответить на призыв, но чувствовал, что полностью опустошен. Только железная хватка Харадмона еще заставляла его держаться на ногах.

Все же Лизаэр поднял руки и призвал свет. Тело свело от нестерпимой боли, сменившейся неутихающей дрожью. Ладони обожгло собственной силой. Подчиняясь приказам Харадмона, Лизаэр опустился на колени перед сосудом.

В тот момент, когда он поднял руки, Лизаэр ощутил, что ему предоставлена свобода выбора. Окруженный ослепительным сиянием, принц открыл в себе свойство характера, о котором не подозревал. Движимый самопожертвованием, он протянул руки, чтобы закрыть неминуемый прорыв в заграждающих тенях. У него не было иного средства, кроме собственных ладоней.

Вскоре его пальцы утратили чувствительность. Заграждение дрогнуло, и сущности хищно потянулись к возникшей бреши.

Они встретили сияние злобными криками. Сейчас свет был единственной и не слишком надежной защитой Лизаэра. Он сложил ладони чашей, прикрывая брешь. Ладони опалило нестерпимым жаром. Лизаэр чувствовал, как злобные сущности ползли на него, впивались в тело, тысячами иголок вонзались в мозг.

Харадмон поддержал его усилия, выстроив заградительную цепь. Но было поздно. Видения, заполонившие мозг Лизаэра, заставили его забыть о боли в руках. Внутренний хаос превратился в вихрь, разметающий клочья воспоминаний. Сквозь череду бешено мелькающих картин Лизаэр ощущал светящиеся линии магии Содружества, протянутые в прошлое и будущее. Маги как могли пытались сдержать натиск Деш-Тира.

Воспоминания и видения нахлынули на Лизаэра с новой силой. Знакомые картины были чудовищным образом перемешаны с другими, слишком непонятными и чуждыми. Перед ним с предельной ясностью вставали моменты прошлого: губы девушки с Южного острова, сомкнувшиеся с его губами, ее теплые пальцы, переплетенные с его пальцами... ночь из его раннего детства, когда он сидел на крыше дворца вместе с советником, держась за его руку и вслед за ним повторяя имена зимних звезд.

Неожиданно идиллическая картина сменилась более поздним воспоминанием: немилосердно палящее солнце, обжигающие ветры и мучительная жажда.

Полностью выпав из настоящего, позабыв о решающем сражении с Деш-Тиром, Лизаэр вновь упал ничком на раскаленный песок Красной пустыни. Над ним стоял Аритон Фаленский, его искаженное неутихающей враждой лицо было в кровоподтеках.

— Вставай! прозвучало в мозгу Лизаэра словесное повеление, подкрепленное тисками магии.

Потом его хлестануло болью, подрывающей последнюю опору сознательной воли.

— Вставай!

Лизаэр, наследный принц, подвергался унизительному и жестокому обращению со стороны своего единоутробного брата, который был и всегда будет врагом Амрота.

Лизаэр содрогнулся от приступа губительной ненависти к Фалениту, рожденному быть Повелителем Теней. Только сейчас праведный гнев Илессида поддерживался и намеренно усиливался ордой злобных сущностей Деш-Тира.

Его боль удвоилась, когда вновь вспыхнувшая магическая сила в очередной раз обрушилась на врага.

Мучения всколыхнули душу Лизаэра. Он чувствовал, как опускается в туннель, созданный из бредовых видений. В разгоряченном мозгу вспыхнула иная картина: подобие галереи на плоской крыше какого-то здания. Деревянные перила. Галерея выходит на широкую площадь. Пространство между домами до отказа забито неистовствующей толпой, и среди множества лиц одно сразу же приковывает к себе внимание Лизаэра: черноволосый враг; Фаленит, которому не может быть ни прощения, ни пощады.

Видение задрожало и пропало. Огонь обжигал руки Лизаэра. Принц закричал, терзаемый магией, которая затронула самые глубины его разума. Он чувствовал, что мозг переполнен злобствующими сущностями. Их крики слились в единый оглушительный вопль, затем превратились в какой-то бессмысленный шум. Им ответила иная сила, обрушившаяся на них огненным дождем. Сущности дрогнули и закружились, будто листья на ветру. Лизаэр чувствовал, что теряет сознание.

Человеческие голоса звучали откуда-то издалека, потом стали ближе, отчетливее. Лизаэр ощутил чью-то руку, схватившую его локоть.

— Отличная работа! — услышал он голос Асандира.

Подавляющее присутствие Харадмона исчезло.

Лизаэр оперся на руку Асандира, тяжело дыша и пытаясь преодолеть головокружение. Воспаленный разум был пуст. Лизаэру показалось, что даже его врожденный дар света умер, оставив лишь горку пепла. Обрывки кошмарных воспоминаний вновь промелькнули перед мысленным взором и сразу же померкли, едва он попытался их остановить. Боль и опустошенность — это все, что ощущал сейчас Лизаэр. И тут он вновь услышал голос Асандира:

— Лизаэр, ты меня слышишь? Ты совершил почти чудо. Деш-Тир полностью пленен.

Значит, все позади? Он жив, раз способен дышать. Ладони распухли от ожогов, но это пройдет.

— Его загнали в сосуд? — кое-как ворочая языком, спросил Лизаэр.

Вместо ответа Асандир осторожно поставил его на негнущиеся ноги и помог сделать несколько шагов.

Узкий яшмовый цилиндр все так же стоял в углублении. Сияние магического заграждения повторяло его очертания, но теперь оно было целостным. Сосуд был плотно запечатан. Над головой темнело ночное небо, усыпанное блестящими точками звезд.

Звезды были белыми, голубыми и ярко-фиолетовыми. Они светили намного ярче и совсем не напоминали знакомые с детства созвездия над Дасен Элюром. Сколько Лизаэр ни вглядывался, он не видел ни одной звезды из тех, что когда-то называл ему королевский советник.

Лизаэра прошиб пот. Теперь он окончательно уверился в том, что видит звездное небо над Этерой.

— С Деш-Тиром покончено, — прошептал Лизаэр. Его бледное лицо осветилось довольной улыбкой, после чего принц лишился чувств и рухнул прямо под ноги Асандиру.

Маг с нескрываемой печалью и жалостью поглядел на него. Потом, отбросив эти чувства, обратился к Повелителю Теней, застывшему у стены:

— Помоги мне перенести его в укрытие. Если хватит сил, спустись вниз и позови Дакара. Ему придется заняться врачеванием ожогов.


Наследие

Вечером следующего дня, после того как Асандир и два его бестелесных собрата отправились на юг, чтобы надежнее укрыть сосуд с плененным Деш-Тиром, Лизаэр сидел с подветренной стороны террасы, прислонившись к каменной стене. В свое время фаленитские принцессы облюбовали этот уголок для своих свиданий. В руках, обильно смазанных целебными мазями и заботливо перевязанных Дакаром, Лизаэр держал флягу с телировой настойкой, которую перед отъездом вручил ему Асандир.

Фляга уже наполовину опустела.

Досадуя на то, что проспал первый солнечный день, Илессид с некоторым опозданием принялся отмечать победу, наслаждаясь блеском звезд на безоблачном небе.

— За нашу победу, — провозгласил Лизаэр и передал флягу вовремя подошедшему брату, шагов которого не расслышал за вздохами ветра.

— Нет, — тихо возразил Повелитель Теней. — Лучше я выпью за корону, ожидающую тебя в Тайсане. Ты вполне заслужил право стать их королем.

В словах Аритона не прозвучало ожидаемой нотки горечи. Посчитав это очередным вывертом непостижимой натуры брата, Лизаэр молча улыбнулся. Аритон принял флягу, слегка отхлебнул и осторожно вернул ее наследному принцу.

— Наверное, тебе не терпится поскорее оказаться в Итарре, — допытывался Лизаэр. — Просто ты не хочешь открывать все свои мысли.

Лизаэр снова поднес флягу к губам. Настойка прошла в горло, даже не опалив его; ощущение тепла возникло позже. Достигнув желудка, тепло превратилось в полыхающий костер.

— Тебе бы стоило выпить еще. Это должно помочь, — сказал он брату.

Аритон негромко рассмеялся.

— Я и так вполне сносно себя чувствую. Просто чудовищно устал. И усталость не проходит.

— Это почему же? — спросил Лизаэр.

Настойка действовала незаметно. Она снимала преграды с ловкостью повесы, вознамерившегося соблазнить непорочную деву. Когда Аритон не ответил, Лизаэр разозлился.

— Должно быть, ты думаешь, что после победы над Деш-Тиром всемогущее Содружество Семи вознаградит тебя, подыскав того, кто взвалит на свои плечи ратанский трон.

Аритон повернулся в уперся руками в стену. Какое-то время он тоже наслаждался созерцанием звезд.

— Они не сделают этого. Подозреваю, это им просто не по силам.

— Что? — Удивленный Лизаэр приподнялся на локте, громко икнув. — Что ты имеешь в виду? Когда я выпью, то бываю не в ладах с логикой.

В отдалении послышались чьи-то тяжелые шаги.

— Дакар, — произнес Аритон, не оборачиваясь. — Учуял, что здесь пахнет выпивкой.

Приближавшиеся шаги и знакомые ругательства, которые Дакар произносил всякий раз, когда за что-нибудь задевал, подтвердили догадку Аритона.

Однако телировая настойка сделала Лизаэра упрямым; он не желал слезать с болезненной для него темы.

— Ты, братец, считаешь, что у Содружества Семи нет иного выбора? Нет другой головы, чтобы водрузить на нее корону Ратана?

Растягивая от усталости слова, Аритон ответил:

— Я так не считаю. Просто мне думается, что кто-то, с согласия наших предков или без оного, когда-то вмешался в нашу семейную историю.

Аритон умолк и вопросительно поглядел в сторону приближавшегося Дакара.

— На то было дано согласие, — подтвердил Дакар из глубины прохода, ведущего на террасу, где находились братья. — От имени твоей династии сие было запечатлено кровью Торбандом Фаленским в тот самый день, когда Киладис, маг Содружества, составил Ратанскую хартию.

— Вот оно что, — с легкой иронией заключил Аритон, обращаясь к брату.

Он принял дипломатично поданную Илессидом флягу (Лизаэр искренне желал утешить брата), сделал большой глоток и сказал:

— Я покидаю вас и желаю весело провести время. Я и в самом деле чувствую изрядную усталость, а потому не могу быть вам достойным собеседником.

Повелитель Теней исчез в проходе почти одновременно с появлением Дакара. Натянувший на себя сразу несколько рваных камзолов, Безумный Пророк был похож на громадную луковицу. Венчал его странный наряд — плащ Асандира, который волочился за низкорослым Дакаром по полу.

Лизаэр, вытаращив глаза, разглядывал диковинное одеяние пророка, а тот, чуя подвох и приготовившись к яростной обороне, встал на место Аритона у стены.

— Я простудился, — объявил Дакар, все же испытывая потребность как-то объяснить этот маскарад.

Тем не менее голос у него был совсем здоровым, и Лизаэр заподозрил, что сейчас ему придется выслушивать длинный и нудный монолог о необычайно целебных свойствах телировой настойки для врачевания простуды. Предупреждая словесный поток, он подал Дакару флягу и, словно гончий пес, идущий по следу, вернулся к волновавшей его теме:

— Что-то я не понял. Какое согласие давал предок Аритона при написании Ратанской хартии?

Дакар, приложившийся к фляге, поперхнулся и закашлялся. Восстановив дыхание, он вновь стал заглатывать телировую настойку, пока легкие не запросили воздуха. После этого Дакар несколько раз шмыгнул носом.

— Ты не понимаешь, о чем спрашиваешь.

— Представь себе, не понимаю.

Чувствуя себя слишком уставшим для учтивостей, Лизаэр просто забрал у Дакара стеклянную флягу. Увидев, какими жадными глазами Безумный Пророк провожает выпивку, принц равнодушно добавил:

— Я же не спрашиваю, правда это или нет.

Дакар принялся обтирать обшлагом плаща влажный подбородок, но вспомнив, что плащ принадлежит Асандиру, поспешил воспользоваться собственным рукавом.

— Навязался на мою голову со своими дурацкими вопросами, — сквозь зубы пробормотал он. — Одно наказание за другим.

— Первое, надо полагать, заключается в недоступности выпивки, которую ты не получишь, пока не соизволишь ответить на мой вопрос, — сказал Лизаэр. — А второе настигнет тебя, когда Асандир узнает, что ты нацепил его плащ.

— Ладно, — покорно вздохнул Дакар. — Как правильно заметил Аритон, королевские династии невосполнимы.

— Здесь опять кроется какое-то пророчество? — спросил Лизаэр, выразительно покачивая флягой.

— Нет, — тоном капризного ребенка ответил Дакар, приклеившийся глазами к заветному сосуду. — В свое время Содружество Семи избрало трёх мужчин и двух женщин основателями королевских династий Этеры. Каждый из пятерых был избран за какое-то особое качество характера, а также за умение противостоять подкупу и иным искушениям, которыми власть соблазняет человеческую природу. Влиять на еще не рожденную жизнь или изменять ее — дело серьезное и крайне опасное. Но именно это и сделали маги Содружества, желая обеспечить наследникам пяти династий справедливое правление. Можно сказать, что они магическим образом внедрили каждому из пяти какую-то добродетель и распространили ее на последующие поколения. И твой предок дал на то согласие, в том числе и во имя твоего блага.

Здесь Дакар горестно вздохнул, ибо Асандир чаще всего не спрашивал у него никакого согласия, а просто делал ученика орудием своих целей и замыслов.

Лизаэр счел, что Безумный Пророк честно заработал выпивку, и подал ему флягу. Сам же глубоко задумался: то, что он узнал об особенностях Содружества, никак не укладывалось у него в голове.

— Что это означает для Аритона? — спросил он через какое-то время.

Телировая настойка неумолимо исчезала в глотке Безумного Пророка, который уже без опасений превратил лучший плащ Асандира в салфетку.

— Что означает? — с трудом оторвавшись от фляги, выговорил Дакар. — А то и означает, что нашему высокомерному Повелителю Теней никуда не убежать от своей природы.

Лизаэр прислушался к внутренним ощущениям: ему хотелось, чтобы телировая настойка поскорее подействовала. Над террасой негромко шелестел ветер, а в небе ужасающе ярко горели чужие созвездия.

Дакар поболтал флягу, чтобы проверить, осталось ли в ней что-нибудь.

— Торбанду Фаленскому было от природы присуще сострадание. Он был настоящим государственным деятелем, ибо умел распознавать побудительные мотивы врагов. Он правил в Даон Рамоне, и поддержка риатанских паравианцев являлась основой его правления. Это значит, друг мой, что Аритон будет способен простить даже убивающий его кинжал. Он не в состоянии поступить иначе. Понимание нужд всех живущих и сострадание укоренено в его природе. Это, так сказать, насильственный дар, заложенный в династию Фаленитов Содружеством Семи.

Лизаэр попытался обдумать услышанное. Склонность к всепрощению объясняла многие странности в поведении брата. До сих пор поведение Аритона казалось ему непредсказуемым; сейчас же он получил ключ к пониманию. Теперь понятно, почему Аритон остервенело боролся до самого момента поражения, почему он мог бессильно злиться по поводу неосуществимых желаний, почему был готов возложить себе на голову совершенно ненужную ему корону, не выказывая разочарования и не тая злобы. Лизаэр взглянул на свои руки, обмотанные бинтами. Обожженные места еще болели, но он перестал думать о причиняемых ему неудобствах. Ему отчаянно хотелось вновь приложиться к телировой настойке, поскольку его праздничное, ликующее настроение куда-то исчезло. Зато оставалось мужество, оно-то и подвело Лизаэра, не удержавшегося от вопроса:

— А Илессиды? Какой дар унаследовал я от своего предка?

Дакар угрюмо ответил:

— Ты всегда будешь искать справедливость. Даже там, где ее невозможно найти.

Лизаэр сам не заметил, как фляга вновь оказалась в его забинтованных руках. Осторожно, чтобы не опрокинуть ее, он припал к горлышку. Вся радость от победы над Деш-Тиром вдруг поблекла. Сейчас ему хотелось только одного: напиться и впасть в забытье и дремоту, прежде чем его разум загонит себя в бесплодных попытках переосмыслить события прошлого. Лизаэр понимал, что может за всю свою жизнь так и не узнать, какие поступки он совершил, руководствуясь собственным выбором, а какие были продиктованы добродетелями, внедренными магами в его династию.

— Правильно сделал Аритон, что пошел спать, — заключил принц. — Устал я что-то от всего этого.

Он неуклюже поставил флягу на пол, щедро предоставив Дакару возможность разделаться с ее содержимым, а сам встал и направился к выходу.

Дакар остался в одиночестве. Ветер шевелил его немытые волосы. Пророк поплотнее закутался в безукоризненно чистый шерстяной плащ Асандира. Больше всего Безумному Пророку сейчас хотелось, чтобы фляга вновь оказалась полной или чтобы он знал заклинание, позволяющее создавать выпивку прямо из воздуха. Короче говоря, он хотел напиться до бесчувствия и забыть то странное ощущение, из-за которого он с недоверием отнесся к ожогам на руках Лизаэра. Тогда, быть может, ему удалось бы заснуть и не думать о том, что он узнал от Асандира за час до отъезда мага.

Дакар закрыл глаза, чтобы не смотреть на звезды, возвращенные Этере исполнением его пророчества. Из-под сомкнутых век хлынули слезы.

— Дейлион-судьбоносец, будь милосерден! Почему, Лизаэр, друг мой, именно тебе пришлось голыми руками отражать последнее нападение Деш-Тира?

Но Асандир высказался по этому поводу с предельной ясностью: во время завершающего сражения, когда Деш-Тир мог вырваться наружу, Харадмон сознательно избрал Лизаэра жертвой. Дакар и сейчас вздрагивал от заявления Асандира, сейчас, когда сражение навсегда осталось в прошлом. «Пусть Даркарон, ангел отмщения, покарает всех нас, но пойми, Дакар, что еще мы могли сделать? Из всех нас Лизаэр менее всего сведущ в магии. Если бы соприкосновение с плотью позволило Деш-Тиру проникнуть в мозг, то какое из зол мы бы предпочли? Позволить этим сущностям завладеть знаниями об истинной силе значило бы навлечь угрозу на всю вселенную. Да, как ни печально и как ни трагично ожидающее нас в будущем, жертва Лизаэра оказалась наименьшим риском. Плачь вместе с нами, но это решение мы принимали не без скорби в сердце».

— Не без скорби в сердце! Как легко спрятаться за красивыми словами!

Дакара вдруг охватила неудержимая ярость, и он швырнул флягу вместе с ее бесценным содержимым в стену. Фляга разлетелась на множество осколков, со звоном упавших на пол. И вновь над террасой установилась гнетущая тишина. Сколько ни моли Эта милосердного, события, которые последуют за пленением Деш-Тира, не будут бескровными. И жертва, принесенная Лизаэром, — только начало. В воздухе стоял сладковатый аромат телира. Сожалея о своей горячности, Дакар зарылся лицом в темную шерсть плаща и рыдал, пока у него не заболело в груди.

— Ты, бессердечный и беспринципный ублюдок!— наконец выкрикнул Дакар в злобной надежде, что Сетвир услышит эти слова и передаст их вместе со всей его, Дакара, яростью всемогущему Асандиру.

Увы, семена зла уже были посеяны надежно и глубоко. И всей телировой настойки, хранящейся в Этере, не хватило бы, чтобы предотвратить тот хаос, который сулил зловещий день коронации в Итарре.


Смятение

Настоящий солнечный свет озарил Итарру, чьи приземистые красные стены и бастионы со времени постройки знали только серые небеса и туманную сырость.

Торговые гильдии города расценили это событие как подлинную катастрофу.

Все началось с того ужасного утра, когда фонарщики с воплями бросились к городской страже, заявляя, что небо на востоке окрасилось в кроваво-красный цвет. О том же сообщали и дозорные с крепостных стен. Обезумевшие от страха горожане заперлись в домах, ожидая скорой смерти от неведомой и, несомненно, губительной напасти. Меж тем день разгорался. Происходящее немедленно объявили результатом колдовства: небо вместо серого стало голубым, и с него полился слепящий свет. По городу поползли слухи. За окнами, закрытыми ставнями и вдобавок плотно занавешенными одеялами, шепотом повторяли легенды давних времен, предшествовавших восстанию. Под вечер городские врачеватели открыли свои лавки и изрядно увеличили доходы, продавая всевозможные снадобья «от слепоты». Когда на следующий день крестьяне заперлись у себя в усадьбах и деревнях и некому было гнать скот на убой, перед горожанами встала угроза голода. Запасы муки быстро таяли. Богачи прибегали к подкупу, добывая продукты, а доведенные до отчаяния бедняки начали грабить лабазы.

Ни один человек не умер от солнечного света.

Даже самые немощные нищие не жаловались на потерю зрения. Солнечный свет, как оказалось, ничуть не мешал уличным грабежам. Гильдейцы, понесшие убытки, возопили о справедливости, одновременно посылая наемных убийц, дабы в общей суматохе устранить соперников. В ожидании законных мер они грабили торговцев, не страшась казнить непокорных.

Всегда неблагополучной Итарре на сей раз грозили небывалые беспорядки.

Поскольку небо сохраняло зловещий голубой цвет и на нем не было ни облачка, Морфет, наместник Итарры, со стойкостью мученика готовился к восстановлению порядка в городе и возобновлению торговли. Он выполз из-под груды одеял, оторвал от себя цеплявшиеся руки жены и заставил трясущегося и хнычущего камердинера подать ему цепь с государственной эмблемой. После того как за все утро, обливаясь потом под палящим солнцем, Морфет так и не сумел убедить соперничающие гильдии возобновить торговлю, он затребовал к себе главнокомандующего вооруженными силами Итарры Дигана и приказал привести городской гарнизон в полную боевую готовность. Мечи, приставленные к горлу, должны будут убедить даже самых упрямых горожан выбрать меньшее из двух зол и рискнуть-таки подставить свои тела под «бич Ситэра», как здесь называли солнечный свет.

За несколько дней все навесы в городе были распроданы по невиданным доселе ценам.

И все же только подкупом можно было заставить крестьян и погонщиков выйти на поля и дороги. Сборщики податей, которых подрядили для этого дела, растратили все выданные им деньги, но так и не добились желаемых результатов. Чтобы хоть немного успокоиться, наместник налегал на засахаренные фрукты. Его объемистый живот стал еще толще, количество болтающихся подбородков возросло. Такова была плата за спокойствие.

Казалось, прежнее равновесие вот-вот будет восстановлено. И здесь случилось худшее.

На внутренней крепостной стене появился один из магов Содружества Семи.

Никто не видел, как он входил в город и подымался на стену, маг в красно-коричневой бархатной мантии просто возник среди крепостных зубцов. С мягкими чертами лица, курчавой бородой и бездонными спокойными глазами, он совершенно не походил на легендарных магов, владеющих сокрушительной силой. Начальник караула принял его за заблудившегося почтенного старца из богатой семьи и вежливо предложил проводить до дома. На это «старец» разразился вдохновенной речью о недостатках городских законов, требующих немедленного вмешательства властей.

Пришлось оторвать наместника от семейной трапезы, и теперь Морфет стоял, ежась на холодном ветру и позабыв снять повязанную салфетку.

— Вам также надлежит проветрить помещения, отводимые для гостей государственного уровня, — сказал Сетвир тоном, не терпящим возражений, так как Морфет уже успел назвать его требования «более чем странными».

— Если вам необходимо жилье... — начал возражать Морфет и осекся.

Слова о щедрости и благотворительности, которые он намеревался произнести, выветрились у него из памяти, когда салфетка вдруг угрожающе затянулась вокруг его горла.

Маг не произнес ни слова, лишь лукаво улыбнулся.

Не успел этот странный гость вторгнуться в дом Морфета и подпортить правителю удовольствие от трапезы, как все вокруг пошло вверх дном. Крестьяне снова заперлись у себя в усадьбах, не проявляя ни малейшего желания вернуть взятые у города деньги. Торговые гильдии возобновили взаимные нападки и обвинения. Городская беднота угрожала бунтом. Только потом Морфет узнал, что Сетвир прибыл не один, а в сопровождении еще двоих магов. Во дворце наместника спешно подготовили к приему гостей несколько дополнительных помещений. На кухне начался сущий переполох. Камердинер, призванный к ответу, доложил, что повара опустошают все погреба, готовясь к «королевскому празднеству».

Сказать, что от услышанного лицо Морфета сделалось багрово-синим, значит не сказать ничего. За дни, прошедшие с момента появления солнца, наместник слишком налегал на еду и теперь горько сожалел об этом. У него распухло горло, раздулись легкие, а складки жира так и колыхались, когда он попытался бегом передвигаться по дворцу, чтобы отменить все неведомо кем данные распоряжения. Но он опоздал.

С обеих сторон от Морфета вдруг появилось по магу. Один был грузным и бородатым, другой, в одеждах зеленого цвета, худощавым. Глаза горели так, словно он предвкушал какое-то нечестивое удовольствие. Прежде чем Морфет обрел дар речи, он обнаружил, что непонятным образом, не проходя по лестницам и коридорам, оказался у себя в покоях.

Там Сетвир вежливо предложил ему холодный чай и хорошо поставленным голосом, без единой запинки, перечислил все титулы наместника. Городским глашатаям подобное удавалось весьма редко. Морфет кашлянул. В его бокале лежали кусочки льда, а сам хрустальный бокал был тоньше тончайших тканей из приданого его жены. Все трое магов глядели на него с неподдельным интересом, словно поймали редкостное насекомое. Морфет начертил в воздухе знамение против злых сил и без чувств упал на ковер.

— Наверное, у него все-таки должен быть позвоночник, — язвительно произнес Харадмон, оставив без внимания осуждающий взгляд Люэйна. — Такая груда сала не может держаться прямо без подпорки.

Сетвир, словно пушинку, поднял наместника и перенес на роскошный, заваленный подушками диван. Закончив этот труд, Хранитель Альтейна поднял глаза, в которых плясали озорные огоньки.

— Будьте осторожны. Когда Морфет придет в себя, он без промедления пошлет по вашему следу наемных убийц. В этом у него богатый опыт.

Харадмон оскалился в усмешке.

— В таком случае, дорогие собратья, у нас есть все основания доставить ему новые беспокойства.

Он призадумался.

— Как вы думаете, Морфет — достойный соперник для Аритона Фаленского?

— Скоро мы об этом узнаем, — с улыбкой ответил Сетвир.


По пробуждении Морфет узнал, что через две недели ему надлежит принести клятву верности королю из династии Фаленитов, после чего управление Итаррой будет осуществляться в соответствии с древней королевской хартией Ратана.

Выпученные глаза наместника сузились.

— Только через мой труп, — прошипел он.

— Если понадобится, то через ваш труп, — не моргнув глазом, подтвердил Харадмон.

Понимая разницу между угрозой и обещанием, Морфет в елейных тонах подтвердил свою готовность, затем начал плести сеть интриг, чтобы любой ценой сохранить собственную власть.

Два дня напряженных усилий оказались безрезультатными. Морфету не удалось подкупить даже самые алчные и падкие до денег гильдии. Что еще хуже, крестьяне, арендующие землю, вбили себе в голову, будто земля принадлежит им, а гильдии землевладельцев не имеют на нее никаких прав. Подкупив стряпчих, они подали соответствующие прошения, угрожая в противном случае оставить город без провизии. Когда даже посланные головорезы не смогли утихомирить их главаря, Морфет понял причину. Предводителем крестьян оказался сладкоречивый чужак в черной шляпе, который, не повышая голоса, подбивал их на бунт. Городской правитель немедленно издал приказ об аресте этого человека, но тут выяснилось, что он тоже является магом Содружества.

Это происшествие свело наместника в постель.

Несчастный Морфет лежал на шелковых простынях, а его жена и дочери, словно им не было никакого дела до политических амбиций их мужа и отца, окружили себя портнихами. Из шелка и парчи и кружев с алмазным бисером спешно шились новые наряды.

— Как же мы можем пропустить такое знаменательное событие? — крикнула ему жена, приоткрыв дверь спальни. — Если нам предстоит принести клятву верности королю, должна будет собраться вся знать. Каким бы ни был этот принц, твои дочери сделаются посмешищем, если встретят его в прошлогодних нарядах!

Морфет зажал уши руками и застонал. Не только город, но даже его близкие ускользали из-под его власти. Чувствуя себя несчастным, мучаясь от несварения желудка, он заключил, что жители Итарры пали жертвой колдовства. Только злая магия могла посеять в их умах мечты о королевском правлении. И это после пяти веков свободной жизни! Бури, бунты, чума и даже явление самого Даркарона на его колеснице были бы меньшим злом, чем эта компания магов, вторгнувшихся в Итарру. От мысли о необходимости преклонить колена перед наследным принцем Морфет даже взвыл. Испугавшийся слуга тут же прибежал с тазиком, думая, что его господина сейчас вывернет.

Но тазик не понадобился. Около постели Морфета появился одетый в голубое маг Асандир, который быстро исцелил желудок хозяина и велел обретавшимся поблизости слугам принести его церемониальный наряд.

— Вставайте! — повелительным тоном обратился Асандир к Морфету. На этот раз обошлось без перечисления официальных титулов. — Государственный совет и главы гильдий собрались в здании государственного совета. Жители Итарры толпятся на рыночной площади и жаждут услышать вашу речь.

Наместник сел на постели и, к неудовольствию, обнаружил, что на него поспешно напяливают вышитую сорочку с золотыми пуговицами. Перед Сетвиром он еще мог бы разыграть судороги, но сейчас чутье подсказывало Морфету, что Асандира не проведешь.

Одетый сообразно занимаемому им положению, Морфет, Покровитель Торговли, Защитник Справедливости и Верховный Правитель Северных Провинций, выполз из дома, словно рассерженный медведь из берлоги, дабы собственными руками благословить восстановление королевской власти в Итарре.


Жизнь продолжается

В зале с алебастровыми стенами, украшенными позолотой, Лиренда, Первая колдунья Кориатанского ордена, докладывает Главной колдунье: «Остатки Деш-Тира были загнаны в особый сосуд, магически запечатаны и помещены в одну из пещер Скельсенгских Ворот. Это место заточения определено как временное. Когда в Итарре будет восстановлено королевское правление, Содружество Семи перенесет сосуд с Деш-Тиром в место его постоянного пребывания. Тогда мы сможем узнать, почему они потерпели неудачу и не смогли полностью уничтожить это исчадие...»


В Страккском лесу, на северо-западе Ратана, местный клан устраивает двухнедельное празднество в связи с возвращением солнца. Двое мальчишек, уставшие от взрослых торжеств, решают сбежать и поиграть в нападение на Итарранских торговцев...


Во дворе таверны, расположенной у подножия заснеженных Маторнских гор, Элайра поит свою кобылу, слушая разумные советы конюха: «Если ты собралась в Итарру, пусть наш повар поплотнее набьет тебе седельные сумки провизией. Там ты вряд ли сумеешь раздобыть что-нибудь съестное. Все, кто едет из Итарры, говорят, что крестьяне ничего не продают горожанам. В городе только и разговоров что о каких-то магах и о королевском правлении, так что тамошние торговые гильдии, того и гляди, поднимут бунт...»

Глава XIII

Итарра

Наместник Итарры даже в самые драматические моменты жизни никогда не терял в весе. В то утро, когда ожидалось прибытие наследного принца, Морфет обнаружил, что пояс с украшениями из красного халцедона сдавливает ему живот. Его лучшие сапоги не застегивались из-за раздавшихся икр. Вдобавок у него распухли пальцы ног. Все эти малые неприятности грозили сделаться большими бедами, когда придется в парчовом одеянии жариться на солнце. Теснимый со всех сторон возбужденными главами городских гильдий, заполонившими дорогу и подступы к южным воротам Итарры, Морфет в очередной раз вздохнул, чувствуя, как отделанный перламутром воротник сдавливает ему шею. Сегодня надзирать за ним приставили Сетвира. Оскорбленный тем, что Хранитель Альтейна не счел необходимым одеться надлежащим образом, а нарочито красовался в том же камзоле с протертыми локтями и перепачканными чернилами манжетами, в каком впервые появился в городе, Морфет внутренне бушевал. У него болела голова, в том числе и из-за дикого несоответствия собственного алого с золотым шитьем камзола с красно-коричневым камзолом Сетвира.

Хорошо хоть, что сегодня рядом не было Асандира, который вообще не желал понимать чужих слабостей, а тем более — прощать их.

— Асандир будет сопровождать принца, — сообщил Хранитель Альтейна, словно прочитав мысли Морфета.

Сетвир устремил отрешенные глаза на беспокойно переминавшегося с ноги на ногу наместника.

— В старинных балладах, сложенных еще до вторжения Деш-Тира, Асандира называли Творцом королей, ибо на протяжении всей истории человечества каждый король был коронован именно им.

— Сентиментальная чушь, — пробубнил Морфет, которому туго застегнутый камзол мешал дышать.

Южные ворота Итарры выходили на крутой склон. Сам город лежал в котловине между восточными отрогами Маторнских гор и западными склонами гор Скайшельских. К Итарре с разных сторон подходило пять дорог; та, что шла из Даон Рамона, представляла собой грязный, ухабистый проселок. Узкое пространство перед воротными башнями было плотно забито народом; всякое колыхание толпы свидетельствовало о прибытии еще кого-то из городских властей, кому стражники пробивали проход к более удобному месту. Вся эта разношерстная публика, управляемая магами Содружества, выглядела весьма впечатляюще. Здесь собрались главы гильдий, торговые сановники, члены государственного совета, причем многие привели своих до неприличия любопытных жен.

Морфет между тем настоял, чтобы его жена и дочери остались дома. Исчерпав все аргументы, он перешел на крик, отчего теперь у него болело распухшее горло.

— Государственный совет никогда не признает за вашим выскочкой права на власть, — хрипло заявил он Сетвиру.

Сетвир одарил его загадочной улыбкой и тихо ответил:

— Дайте им время.

Кто-то кашлянул. Морфет с трудом повернул шею и увидел молодую женщину в украшенном мехом платье, с жемчужной ниткой на шее. Женщина поспешно прикрыла рот рукой, ее полуобнаженные плечи все еще вздрагивали, выдавая подавляемый смех. Рядом с нею, в горностаевом плаще и алом мундире, стоял ее брат Диган — главнокомандующий войсками Итарры. Лицо его было искажено от ярости. «Нет, — подумал Морфет, — ни время, ни кровопролитие не изменят дух города. Сегодня их согнали сюда встречать наследного принца. Пусть он попробует восстановить королевское правление. Интересно поглядеть, как он будет убегать отсюда, поджав хвост, точно побитая дворняжка». Маг в потертом одеянии ни с того ни с сего вдруг усмехнулся.

— Жду не дождусь момента, когда вы встретитесь со своим законным господином.

— С мальчишкой, у которого молоко на губах не обсохло, — презрительно хмыкнул Морфет. — Что ж, пусть расшибает себе лоб, пока не убедится, что никакими взятками ему не купить власть.

Сетвир, казалось, утратил дар речи.

Наместник почесал все свои подбородки, торжествуя победу.

Должно быть, кортеж принца одолел последний подъем, ибо толпа крестьян, сгрудившаяся по обе стороны дороги, восторженно закричала. Ничего удивительного, если вкрадчивый маг в черном пообещал им, что гильдия землевладельцев перестанет взимать с них деньги за аренду земли. Поскольку ни один из глав гильдий, чьи интересы при этом тоже страдали, и не подумал узаконить пресловутую петицию, все упования крестьян были напрасными. Морфета от раздражения прошиб пот. Хотя с места возле караульного помещения, где он стоял, еще ничего не было видно, чиновники уже начали вытягивать шеи и расталкивать друг друга локтями. Морфету, который был ниже их на целую голову, чтобы хоть что-то разглядеть, пришлось встать на цыпочки.

Он ожидал увидеть кавалькаду: лошадей, накрытых роскошными попонами, реющие на ветру знамена, кареты с шелковыми занавесками и обшитыми бархатом сиденьями. Жена Морфета, которая целую неделю только и сплетничала с подругами о грядущем событии, убедила мужа, что кортеж принца будет выглядеть именно так. В Итарре о положении человека судили по его богатству, и, если наследный принц собирался произвести на горожан желаемое впечатление, его въезд обязательно должен был поразить собравшихся неимоверной, ослепительной роскошью.

Однако в город въехали лишь четыре всадника без всякой свиты. Попон на их лошадях тоже не было. В руках они не держали ни знамен, ни даже вымпелов. В равной степени их нельзя было посчитать авангардом более внушительной и отвечающей положению принца процессии. Одним из всадников был Асандир, восседавший на вороном коне. Во всяком случае, темный с серебристой каймой плащ, развевавшийся на ветру, вполне соответствовал вкусам этого мага. Толстяк в грубом домотканом плаще, едущий с ним рядом на пятнистой лошади, по своему облику вряд ли годился даже в слуги принцу. Третий всадник, светловолосый и белолицый, имел вполне подобающий для высокой особы вид, однако на его одеяниях из темно-синего бархата, способных вызвать зависть у гильдии ткачей, не было никаких знаков, свидетельствующих о его принадлежности к королевской династии.

Значит, оставался последний из четверых — невысокий черноволосый человек, восседавший на мышастой лошади, шею которой покрывали странные белые пятна.

Прищурив глаза, Морфет впился в верхового хищным взглядом подобно змее, оценивающей расстояние для прыжка.

На плечах всадника был роскошный, длинный зеленый плащ с вышитым серебристым леопардом — гербом правителей Ратана. Руки, державшие поводья, были по-мальчишески тонкими, но явно сильными и умелыми, так уверенно он справлялся со своей далеко не покладистой лошадью. Волосы, обрамляющие худощавое лицо молодого человека, были черными, как у всех Фаленитов.

Наместник ядовито улыбнулся.

— Просто ребенок, — с явной радостью в голосе пробормотал он.

Все так и есть, как он говорил Сетвиру: претендент на Ратанский трон — зеленый юнец, которого итарранские политики проглотят с потрохами.

Почти счастливый, наместник одарил лучезарной улыбкой Хранителя Альтейна, на лице которого застыла маска отрешенности.

— Уважаемый маг, — насмешливо произнес Морфет, — объявляю вам свое решение. Пусть церемония, подтверждающая право принца на престолонаследие, пройдет на земле Итарры. Я позволяю его высочеству остудить ножки о нашу землю, и да окажут ему надлежащий прием ползающие там черви!

В рядах итарранских чиновников послышалось хихиканье. Женщины зашушукались, меж тем как с нижнего склона, где собрались крестьяне, донеслась новая волна приветственных криков.

— Прошу вперед, — сказал Сетвир, перекрывая шум. — Как мы с вами и уговаривались, господин наместник, сейчас вы выйдете навстречу наследному принцу Ратанскому и заявите о признании его прав.

— Но я не собираюсь лобызать августейшие щечки, пока принц босым не ступит на нашу землю! — загрохотал, сотрясаясь от смеха, Морфет.

Наместник был удовлетворен: он по-прежнему оставался хозяином положения.

— А в остальном, уважаемый маг, я верен своему обещанию. Отправимся же во внутренний двор, к фонтанам, и пусть ваш желторотый принц не надеется, что я выйду приветствовать его к воротам!


Раскрасневшись от гордого сознания собственного остроумия, Морфет грузно привалился спиной к крепостной стене. Он не замечал, как стебли розовых кустов цепляются за его богатый, с золотым шитьем, камзол. Такое зрелище ни в коем случае нельзя упустить! Высшие городские чиновники и любопытствующая знать, как всегда явившаяся последней, толкались, стремясь заполучить наилучшие места между клумб с розами и начавшими зеленеть подстриженными деревьями. Наконец показались принц и его спутники. Колкости и остроты собравшихся перемешивались с шумом фонтанных струй. Асандир туго натянул поводья мышастой кобылы, умеряя ее игривый настрой. Принц спешился.

Сейчас еще отчетливее, чем прежде, было заметно, как тяжелый зеленый плащ давит на хрупкие плечи его высочества.

— Интересно, эта худоба — врожденный признак его династии? — вполголоса спросил Диган, который тоже предвкушал потешное зрелище.

Кто-то пустил по кругу бутылку вина. Подогреваемое нескрываемым сарказмом Морфета, настроение местной знати значительно улучшилось. Пора зрелищ под открытым небом еще не настала, и вдруг — такой подарок! Возможность повеселиться за счет дерзкого чужака будоражила собравшихся не хуже вина. Восьмифутовые стены внутреннего двора, словно горное эхо, послушно отражали все колкие замечания, отпускаемые знатными итарранскими дамами.

Поводья лошади принца передали кому-то из слуг, а светловолосый его спутник в элегантном синем камзоле медленно снял плащ с плеч высокой особы.

Морфет выпятил губы и придирчиво оглядел своего врага.

По итарранским меркам одеяние принца не выдерживало никакой критики. Его камзол и рубаха, лишенные каких-либо украшений, были сшиты из простого полотна, которое даже не удосужились предварительно отбелить. Сероватые нитки одежды лишь подчеркивали матовую бледность бескровного лица. Когда Асандир взял его худощавую ладонь в свою и вывел принца вперед, Морфет едва не вскрикнул от злорадного ликования. На Фалените не было драгоценностей, подобающих его положению, кроме блестевшего на пальце поцарапанного золотого перстня. Единственным драгоценным камнем был вставленный в рукоятку меча изумруд, не слишком крупный, но искусно ограненный.

— Прост, как лесной варвар, — ухмыльнулся глава гильдии ткачей.

Асандир с упреком поглядел на него.

— По традиции Фалениты всегда являлись на церемонию вхождения в престолонаследие одетыми просто и без украшений.

Однако собравшимися уже овладел дух нескрываемого презрения к незваному гостю.

Принц бесстрастно снял сапоги и ступил в цветочную клумбу, оказавшись по щиколотки в жирной черной земле, щедро удобренной садовниками ради посеянных там весенних лилий. Асандир, держа его за руки, негромким монотонным голосом начал произносить ритуальные фразы. Никто из итарранской знати не счел необходимым закрыть рот и прислушаться к словам мага. Сестра Дигана, обращаясь к тугоухому главному казначею, заявила, что заметила на лодыжках принца странные шрамы, очень похожие на следы от кандалов. Ее слова тут же подхватил и понес дальше какой-то младший чиновник, на ходу сочинивший к тому же обидные стишки, которые он с наслаждением читал под смешки собравшихся. Морфет не видел оснований одернуть сочинителя.

Должно быть, это пронырливое Содружество знало заранее, как городские власти Итарры относятся к королевскому правлению.

По знаку Асандира принц преклонил колени. Его наставник-маг опустился вместе с ним, зачерпнув полную горсть земли и держа ее над иссиня-черными волосами принца.

Морфет подавил смех. Разогретый вином Диган не пожелал сдерживаться и громко прошептал:

— Эт милосердный, он что же, намеревается высыпать на голову бедолаги-принца землю вместе со свинячьим дерьмом и прочими удобрениями?

Скорее всего, слова Дигана достигли ушей мага, но тот и не подумал как-то отреагировать на них. Сложив ладони чашей, Асандир громким голосом начал произносить заключительные фразы ритуала. Эхо, отражавшееся от песчаниковых стен, перекрывало гул собравшихся:

— Аритон тейр-Фаленит, прямой потомок Торбанда, первого верховного короля Ратана, я подтверждаю твое право на престолонаследие. Отныне земли королевства переходят под твое попечительство, и узы чести и долга связывают тебя с ними.

Смех Дигана смолк, на смену ему пришла откровенная ярость.

— Право на престолонаследие? Я что-то не припомню, чтобы жители Итарры нуждались в короле!

Морфет почувствовал, как и в нем закипает гнев. Не обращая внимания на собравшихся, он накинулся на Сетвира:

— Вы же мне говорили, что этого ублюдка должны будут утвердить только в правах потомка династии!

Но Хранитель Альтейна как сквозь землю провалился. Наместник лихорадочно вертел головой по сторонам, силясь разыскать его, однако боковым зрением увидел лишь неяркую вспышку света. Морфет вновь повернулся лицом к клумбе. Принц по-прежнему стоял на коленях, но его волосы украшали отнюдь не комья земли вперемешку со свинячьим дерьмом. У него на лбу ярко блестел серебряный обруч, которого еще мгновение назад не было. Асандир опустил руки, затем помог принцу встать.

— Эт милосердный! — испуганно крикнул кто-то в толпе. — Вы видели? Маг превратил землю в серебро!

И тут Сетвир появился вновь.

— Свершилось. На ваших глазах из земли Ратана возник этот обруч — знак утверждения в правах престолонаследия. А теперь, уважаемый господин наместник, вам пора приветствовать вашего законного господина и будущего короля.

— Я не давал на это своего согласия! — взвился Морфет. — Вы обманули меня!

У него отвисла челюсть, и он чем-то стал похож на бульдога. Но Сетвир и не думал насильственно тащить его к принцу. Вместо этого наследник ратанского престола сам подошел к наместнику.

Всю свою взрослую жизнь Морфет страдал от маленького роста, что заставляло его запрокидывать голову, разговаривая даже с каким-нибудь кухонным мальчишкой. Теперь же, встретившись с зелеными глазами принца, оказавшимися на одном уровне с его глазами, Морфет невольно вздрогнул.

— Вам незачем преклонять колени, — объявил увенчанный серебряным обручем принц, лицо которого казалось высеченным из куска белого кварца. — Я не принимаю вашей клятвы верности.

— А кто тебе ее давал?

Дрожа от мысли, что может сделаться предметом публичного осмеяния, Морфет выпятил губы.

— Государственный совет Итарры, возглавляемый мною, отказывается признавать даже твое существование.

Ветер, шелестевший в сухих ветвях розовых кустов, откинул пряди черных волос, закрывавших обруч. Как же раньше он не заметил, что у этого принца — взгляд мага, пронизывающий и в то же время лишенный малейшей враждебности? Подобно его покровителям из Содружества, стремящимся протащить его на трон, принц умел отвечать на невысказанные вопросы.

— Если вы и ваш совет правите справедливо, у вас нет оснований меня бояться.

Чиновники, окружавшие Морфета, слишком поздно сообразили, что Асандир и компания не собираются с ними шутить. Вместо смешков и острот теперь отовсюду слышались недоуменные и сердитые возгласы.

— Вам никто не давал никаких прав на власть в нашем городе! — крикнул принцу стоявший рядом с Морфетом Диган.

— Да, никто.

Проследив за взглядом Аритона, Морфет повернулся к главнокомандующему вооруженными силами Итарры, бросившему эту реплику. Из-за расстегнутого плаща было видно, что правая рука Дигана лежит на рукояти меча, усыпанного драгоценными камнями. Но Аритона не испугал бы даже настоящий боевой меч. Принц лишь недоуменно вскинул брови.

— Я и не собираюсь соперничать там, где всякое соперничество бессмысленно, — сказал Аритон. — Или желаете побиться об заклад?

— Ставлю все, что у меня есть, — быстро ответил Диган. — Пусть это послужит вам предупреждением.

— Я уже его получил, — с плохо скрываемым нетерпением заявил Аритон. — Недвусмысленное, к сожалению чересчур запоздалое, но вполне обстоятельное. В чем-то у меня гораздо меньше преимуществ, чем у вас.

Все это было произнесено так быстро, что Диган не успел ответить. Аритон же, совершенно не обращая внимания на воинственную позу главнокомандующего, обернулся к Асандиру:

— Вам требовалось зрелище — вы его получили. Вне зависимости от того, вернут мне мои сапоги или нет, я позволю себе удалиться.

Теперь уже Морфет не успел ничего ответить на эти произнесенные скороговоркой слова и так и остался стоять с раскрытым ртом. Маги поспешно увели принца, но враждебность, которую он успел посеять в сердцах и душах горожан, осталась. Более того, она продолжала разрастаться. Диган, стиснув зубы, глядел вслед удаляющейся процессии. Главы гильдий потрясали кулаками и объединялись в возбужденно гудящие группы. Чувствовалось, что три Итарранских братства наемных убийц вскоре могут рассчитывать на значительный барыш; недаром громкие проклятия быстро превратились в зловещий шепот. Пока мужья и отцы строили заговоры, женам и дочерям было велено отправляться домой и не высовывать носа.

Багровый от злости, но лишившийся мишени для излияния гнева, наместник с благодарностью оперся на услужливо протянутую ему руку. Он очень нуждался в поддержке.

— Спесивый ублюдок! — прошипел Морфет, кое-как совладав с дыханием. — Соперничество, видите ли! Он что, посчитал нас такими же неоперившимися юнцами, как и он сам?

— С ним бывает трудно, — ответил светловолосый молодой человек, вызвавшийся поддержать Морфета. — Но насколько я знаю, он всегда отличался честностью.

В это мгновение Морфет сообразил, что невесть откуда взявшийся благодетель предпринимает осторожные попытки вывести его из толпы. Наместник сердито выдернул руку.

— А вы кто такой?

Камзол из темно-синего бархата вряд ли мог задержаться в памяти Морфета, но зеленый плащ с гербом, перекинутый через руку незнакомца, сразу же подсказал ему, что этот человек и есть спутник принца.

— Можете не отвечать, — бросил ему Морфет. — Я узнал вас. Вы — один из дружков принца, а потому нам от вас никакого проку.

Продолжая улыбаться, Лизаэр возразил:

— Как раз наоборот. Я единственный из дружков принца, кто не является магом, а также единственный ваш друг, знающий противоречивую натуру принца.

Главнокомандующий Диган встрепенулся.

— Я знаю недурное заведение неподалеку, — сказал он, делая приглашающий жест.

Морфету ничего не оставалось, как отправиться вместе с ними.


Массивная дверь с шумом захлопнулась. Смертельно уставший Аритон Фаленский прислонился к стене, украшенной аляповатыми медными панелями. За дверью еще продолжал звучать приторно-любезный голос жены наместника:

— Ваше высочество, располагайтесь и чувствуйте себя как дома. Все мы исполним любое ваше желание.

— Я восхищен гостеприимством, — с ледяной учтивостью ответил ей через дверь Аритон. — Сейчас у меня только одно желание: улечься спать и чтобы никто не тревожил мой сон.

Стенные украшения, впившиеся ему в спину, заставили Аритона отойти к середине комнаты и оглядеться как следует.

От пестроты и блеска обстановки у него заболела голова. Поверх медных панелей тянулись гирлянды из каких-то стекляшек. Позолоченные оконные переплеты и розоватые стекла абсолютно не гармонировали с полом, выложенным плитками. Плитки, разумеется, тоже были цветными и своим шафрановым, темно-желтым и фиолетовым цветом напоминали яркие леденцы. Вся мебель была в позолоченных завитушках; каждое сиденье украшала шелковая бахрома. Даже ковры — и те были густо обшиты бахромой и кистями.

По коридорчику, соединяющему покои принца с отхожим местом, можно было передвигаться только со свечой в руках; в противном случае идущий непременно рисковал за что-то зацепиться или удариться.

Аритон закрыл глаза и с тоской вспомнил голые холмы Даон Рамона. Развалины, продуваемые ветрами, по крайней мере напоминали об истинном величии.

— Ты еще не видел меховых одеял, — с издевкой произнес Асандир.

Маг в своем серебристо-голубом одеянии казался среди всего этого изобилия воплощением Даркарона, явившегося покарать смертных за глупое тщеславие.

— С меня довольно, — ответил Аритон.

Сейчас он хотел только одного: забыть панораму Итарры, увиденную им при подъезде к городу. За приземистыми квадратными бастионами, точно бородавки, торчали круглые, отделанные медью крыши домов. Итарра показалась ему жирной жабой, разлегшейся между выщербленными горами.

Аритон вздохнул и снова открыл глаза.

— Сетвир уже принес летописи?

— Надеюсь, ты в состоянии что-нибудь разобрать в завитушках здешних каллиграфов, — проворчал Хранитель Альтейна.

Среди нагромождения тяжелых томов в кожаных переплетах, сваленных в алькове, прямо у кровати принца, Сетвир был похож на воина в осаде.

— Мне не хотелось бы добавлять тебе страданий, — сказал Сетвир и махнул каким-то свитком в сторону фигурок двух херувимов, при ближайшем рассмотрении оказавшихся канделябрами. — Когда я попросил принести мне несколько свечей, хозяйка прислала вот это.

— Они тоже сгодятся, чтобы спалить эти архивы! — рассмеялся Аритон, и в его смехе прозвучали угрожающие нотки. — Мы намного упростили бы себе дело, если бы сровняли с землей этот жестокий город и на его обломках построили другой.

Сетвир махнул ему гусиным пером.

— Думаешь, у нас не возникало подобного искушения?

Потом он моргнул, огляделся вокруг и щелкнул пальцами. Обе свечи загорелись. В воск явно было добавлено какое-то терпкое благовоние, ибо, как только он нагрелся, в комнате стало нечем дышать. Поневоле пришлось открыть одно из окон. От дуновения ветерка пламя свечей задрожало, освещая неровным светом нахмуренное лицо Сетвира.

— Невеселое чтение ожидает нас с тобой, — сказал он Аритону. — Тебе оно явно не понравится. Из этих книг ты узнаешь, что итарранские гильдии имеют обыкновение разрешать споры при помощи кинжалов наемных убийц.

Аритон был не настолько усталым, чтобы не уловить намек. Резким движением он сорвал с головы серебряный обруч.

— Сколько кругов магической защиты вы возвели вокруг этого помещения?

Сетвир с Аритоном переглянулись, но ни один из них не ответил на вопрос.

— Впрочем, мне все равно. — Аритон швырнул знак королевского отличия на ближайший стул. — Если здешний наместник хочет увидеть нож, торчащий у меня в спине, к утру я дам ему повод сделать это.

Однако повод уже был дан, о чем знали оба мага. Они не стали сообщать Аритону, что успели тихо и незаметно сбить со следа, одного за другим, троих наемных убийц. Змеиное гнездо группировок, которым принадлежала власть в городе, забыв свои нескончаемые разногласия, проявило редкое единодушие. Им не терпелось поскорее и навсегда уничтожить династию Фаленитов. Поэтому маги ни на секунду не забывали об охране Аритона.

Остаток дня и почти весь вечер принц Ратанский и двое магов провели за закрытой дверью, листая старые записи. Потом вернулся Дакар. Утомительное путешествие по местным тавернам лишь подтвердило его мнение, что в Итарре варят скверный эль. Отправленный на кухню, он принес оттуда легкий ужин, охлажденное вино и обыкновенные свечи, какими пользовались слуги. Эти, к счастью, кроме запаха воска, не распространяли ничего. Выполнив все поручения, Дакар растянулся на меховых одеялах. Сапоги, которые он и не подумал снять, торчали между витыми прутьями спинки кровати.

К полуночи вернулся Лизаэр, слегка раскрасневшийся и с довольной улыбкой на лице. Взяв обруч Аритона, он осторожно переложил реликвию со стула на черепаховый столик и сел.

— Эт милосердный! Убранство здесь — как в заведении, откуда я вернулся. — Он принюхался и с презрительной усмешкой добавил: — Воняет дешевыми духами, как в комнате у какой-нибудь шлюхи.

— Жаль, тебя здесь не было, когда эти свечи только что зажгли, — с невинной улыбкой ответил ему Аритон. — Ты бы пришел в такое возбуждение, что и шлюхи не понадобилось бы. Вообще удивительно, как это ты учуял запах.

Поймав удивленный взгляд Лизаэра, Сетвир пояснил:

— От тебя самого исходит такой аромат, будто ты искупался в дешевом пойле. Учитывая сие, смеем ли мы полагать, что ты выполнил задание до конца, раз явился в столь поздний час?

Лизаэр рассмеялся.

— Когда я уходил, гильдейские шишки до того упились, что стучали кружками по столу. Этот фатоватый молодой человек, который у них важная персона — главнокомандующий войсками Итарры, — начал распевать фальшивым голосом местные гимны. Что касается наместника, служанкам таверны пришлось усадить его на телегу развозчика эля и отправить в объятия жены. Но новости я вам принес хорошие. Не миновать бы нам завтра разных тайных и грязных махинаций относительно нашего принца, если бы с посланниками, отправленными для этих целей, не приключились странные вещи. Думаю, здесь не обошлось без Харадмона; только он действует столь грубо. Один из посланников поскользнулся на куче лошадиного навоза и сломал себе руку. Его вопли распугали половину девок в тамошнем квартале. При этом он выкрикивал такие отборные ругательства, что, признаюсь, у меня волосы встали дыбом.

— Представляю, как это должно было подействовать на утонченного господина Дигана, — вставил Сетвир и вновь опустил голову, вчитываясь в пожелтевшие страницы очередной книги.

— О да.

Лизаэр позабыл о своем отвращении к оранжевой бахроме и откинулся на подушки.

— Главнокомандующий немедленно затребовал к себе капитана; Гнадсог, кажется, его зовут. Эдакий квадратный детина, сплошные мускулы и шрамы. Он быстро утихомирил посланника, въехав ему боевой палицей в челюсть. Думаю, костоправы до сих пор с ним возятся. Так вот, чтобы соблюсти видимость законности, государственный совет Итарры соберется завтра за закрытыми дверями для принятия исправленных законов, запрещающих королевское правление. Гильдейские заправилы уже дерут глотки не хуже торговок рыбой. Думаю, сейчас они мучаются похмельем и потому будут спорить из-за знаков препинания до самого полудня.

— Эт милосердный, — произнес Сетвир, запуская пальцы в копну соломенных волос. — Так ты утверждаешь, что тебе удалось напоить их до потери сознания?

Вместо Лизаэра ему ответил Дакар. Не открывая глаз, Безумный Пророк проворчал:

— Они и так уже были готовы плясать на столах. От Лизаэра требовалось лишь неустанно наполнять их кружки.

— А кто платил за выпивку? — поинтересовался Асандир.

— В том-то вся и прелесть, — сказал Лизаэр, приходя в благодушное настроение. — Таверна принадлежит гильдии виноделов, а потому вся выпивка выставлялась за их счет.


Наместник Морфет вдавил тяжелую золотую печать Итарры в красный расплавленный сургуч. Главы гильдий торопливо ставили подписи. Тем временем Морфет, обхватив руками влажные от пота волосы, баюкал раскалывающуюся голову. Слуге пришлось дважды трясти его за рукав, пока наместник не сообразил, что звук, эхом отдающийся в его несчастной голове, — это отчаянный стук в дверь.

— Откройте двери, — простонал Морфет. — Эти проклятые маги опять подбили кого-то на бунт. Но они опоздали. Наш закон подписан и вступил в силу. Это значит, что к полудню их ставленник будет схвачен и закован в цепи.

Какой-то испуганный чиновник поспешил открыть двери. Его чуть не сбили с ног; створки дверей стремительно распахнулись, и в зал ворвались возбужденные стряпчие. Все они не переставая что-то выкрикивали.

Морфет, привстав со своего кресла на подиуме, потребовал тишины. Этот подвиг мгновенно отозвался невыносимой болью в голове. Сидевшие рядом члены совета чувствовали себя не лучше — они обливались потом и с трудом справлялись с подступающей к горлу тошнотой.

Когда стряпчих удалось заставить говорить по одному, их жалобы породили всеобщее смятение.

Оказалось, что маги вместе с принцем успели в это утро славно поработать, начав с проверки узников итарранских тюрем. И вот что они выяснили: согласно положениям Ратанской королевской хартии, две трети городских заключенных были незаконно брошены в тюрьмы и столь же незаконно осуждены.

— И принц распорядился оправдать и помиловать их? — зарычал Морфет.

— Если бы только это. Все гораздо хуже, — ответил один из стряпчих. — Принц распорядился выплатить им деньги из городской казны как компенсацию за причиненные страдания.

— Даркарон побери этого выскочку! У него нет прав на подобные действия! — Морфет вскочил на ноги. — Запомните. До момента коронации тейр-Фаленит не имеет права скреплять своей печатью ни один документ. Слышите? Его распоряжения недействительны! Мы не заявляли ему о признании его власти!

— Не заявляли, — уныло повторил чиновник, выглядевший как побитый пес. — Но он уверен в своих правах. Принц огласил списки узников, которые будут освобождены в тот день, когда он станет верховным королем.

— И всего-то?! Скажите еще, что он отменит действующие законы, а заодно и налоги и многих государственных служащих вышвырнет на улицу без выходного пособия!

Грядущие перспективы были страшнее неутихающей вражды между жестянщиками и мебельщиками, которые похищали друг у друга подмастерьев, чтобы под пытками выведать у них секреты ремесла.

Морфет ударил кулаками по массивному столу, расплескав чернила и чуть не перевернув перламутровую чашу с воском.

— И вы явились сюда, чтобы сообщить мне об этом?

Собравшиеся втянули головы в плечи; никто не хотел становиться мишенью для ярости наместника.

— В Ситэре вам место, жалкие прихвостни!

Морфет махнул рукой, подзывая Дигана.

— Дай мне наш новый приказ! Затем немедленно разыщи Гнадсога и прикажи ему собрать полк отборных солдат. Этот ублюдок-Фаленит будет закован в цепи и предстанет перед судом за подстрекательство к мятежу. Клянусь Этом, никакое вмешательство магов Содружества не остановит меня!

— Маги не сделают подобного, но ваши люди могут сделать, — послышался голос от дверей.

Сетвир вошел в зал с видом философа, радующегося, что нашел новых слушателей для изложения своих теорий.

— Разве вы не слышите, что происходит снаружи? — спросил он, приоткрывая дверь.

Зал наполнился доносящимися с улицы криками, но отнюдь не угрожающими. Люди выкрикивали... приветствия принцу. Самое удивительное, что вопреки всем законам природы Сетвиру удавалось своим тихим голосом перекрыть шум толпы.

— По городу распространились слухи о том, что ваши сановники встретились для объявления королевской хартии вне закона. Чтобы удержать разъяренную толпу крестьян и не дать им ворваться сюда и растерзать членов совета, ваш старший советник поспешил заверить их в обратном. Он сказал, что подписанные здесь документы являются отречением гильдий от прав на власть и подтверждают законность правления династии Фаленитов. Ремесленники вышли на улицы, чтобы отпраздновать это событие. Колокола на башнях Северных ворот звонят не умолкая, а ваши жрицы любви, впав в эйфорию, разбрасывают на улицах цветы. Если к концу этого заседания не будет готов документ, одобряющий коронацию, население Итарры ответит кровавым бунтом.

— Пусть бунтуют! — зазвенел негодующий голос Дигана. — Я предпочту быть изрубленным на куски, чем становиться на колени перед любым верховным королем.

Диган направился было к выходу, но находящиеся рядом сановники схватили его за руки. Далеко не все в государственном совете отличались непреклонностью и бескомпромиссностью. Если уличные толпы почувствуют свою безнаказанность, городскому гарнизону вряд ли удастся их обуздать. Сначала мародерство, потом кровопролитие, и все это приведет к неисчислимым убыткам в торговле. Под давлением сановников наместник велел Дигану подчиниться. Потом резко сел в кресло, зажав зубами костяшки пальцев. Пусть сегодня маги одержали верх. Но Содружество едва ли сможет постоянно вмешиваться в ход итарранской политики. Самым правильным будет признать сегодняшнее поражение и поберечь силы для свержения правителя-Фаленита.

В поднявшейся суматохе пергамент с ордером на арест принца незаметно оказался на полу, где и нашел свой бесславный конец, затоптанный ногами сановников.

Диган наконец высвободился из цеплявшихся за него рук. Он подчинился Морфету, но отнюдь не смирился.

— Не думайте, что все у вас пройдет легко и гладко, — бросил он Сетвиру. — Сегодня черни понравилась мысль о верховном короле. Но кто знает, что взбредет этим людям в голову завтра? Вседозволенность вскружит их глупые головы, и вашему принцу не удастся льстивыми речами превратить их в послушных подданных.

— Льстивые речи? — переспросил Сетвир, который сейчас был похож на чародея, вознамерившегося сотворить золото из обычной глины. — Едва ли его высочество станет произносить льстивые речи. Он просто вернет людям те свободы, что гарантированы королевской хартией.

Диган скривился от раздражения. Этот Хранитель Альтейна, сколько бы ни разыгрывал из себя рассеянного старика, цепляющего на манжеты веревочки с узелками для памяти, на самом деле вовсе не так прост. Можно сказать, сегодня он зажал в кулак государственный совет Итарры.

Сетвир тоже знал об этом.

Однако его положение было шатким и опасным. В любой момент любая из тысяч не принятых во внимание мелочей могла привести к кровавым стычкам на улицах и всеобщей панике. Жители Итарры были далеки от безмятежного ликования. Толпа чувствовала надвигающееся безвластие. По улицам слонялись только беднота да недовольные правлением Морфета. Благоразумные горожане, испытывающие понятный ужас, поспешили надежно запереться в своих домах. Содружество находилось в затруднительном положении. Маги не могли поспеть повсюду. Невзирая на формальное отречение наместника от власти, Диган продолжал принимать донесения.

Гильдии воспользовались смутным временем для очередного сведения счетов, которое сейчас не требовало особой дипломатии. Уже пятеро горожан из благородных семейств пали от рук неизвестных убийц. Асандир как мог оберегал ростовщика, который подкупами удерживал от бунта чернь, возмущенную требованием городской казны платить подати. Трайт, находившийся в помещении южного арсенала, противостоял посланцам Гнадсога, требовавшим оружия. Тем временем Аритон, по-прежнему недосягаемый для всех трех гильдий наемных убийц, примерял сапоги, которые шил ему на коронацию самый модный сапожник Итарры. Надо ли говорить, что Харадмон и Люэйн постоянно оберегали его высочество?

Прежде чем успел затвердеть сургуч на печатях постановлений государственного совета о признании власти Фаленита, его высочество во всем своем великолепии появился перед зданием, где заседали гильдии, и вслух прочел королевскую хартию Ратана. На этот раз церемония была обставлена с такой пышностью, что итарранская знать почувствовала себя кучкой оборванцев в лохмотьях.

После этого все разговоры, сплетни и слухи в Итарре были только о предстоящей коронации.

Единственным, кого предстоящее событие угнетало еще сильнее, чем наместника и главнокомандующего, был сам Аритон Фаленский. Выставленный на обозрение толпы, он добросовестно сыграл свою роль, подобно бродячему музыканту, забавляющему посетителей шумной таверны. Беднота взирала на него как на спасителя, торговые гильдии не скрывали злобы и ненависти. Празднество, начавшееся вслед за официальной церемонией, далось Аритону намного труднее. Облаченный в одежду зеленого цвета, с черным плащом, на котором серебром был вышит династический герб Фаленитов, он чувствовал себя крайне неуютно среди верхушки торговой знати, следовавшей мимолетным капризам моды. Изысканное угощение и дорогие вина не могли отвлечь этих людей от новейшего развлечения — утонченного издевательства над наследным принцем. Самые обыкновенные любезности — и те были отравлены злопыхательством. И хотя кое-кто из знатных дам пытался снискать расположение принца, их коварный ум постоянно выискивал в Аритоне слабые стороны, которые можно было бы обратить себе на пользу.

В этом городе дети с ранних лет привыкали выбирать товарищей по играм сообразно положению и значимости их родителей. В гости друг к другу они ходили не иначе как с твердым родительским наставлением слушать и запоминать все разговоры взрослых.

Аритон чувствовал себя очень неуютно, словно бродячий кот, оказавшийся под проливным дождем и безуспешно пытающийся найти хоть какое-нибудь пристанище.

Ему было тошно среди этих позолоченных, с перламутровой инкрустацией столов. Роскошные сапоги словно обручами сдавливали ноги. Аритону больше всего хотелось надеть старую обувь и незаметно убраться отсюда. Спасибо Лизаэру, который всячески поддерживал брата. Он умело отражал выпады гостей, обращая их колкие слова в беззлобные шутки, вызывающие смех. Будучи менее искушенным в дипломатии, Аритон прятал раздражение за обтекаемыми учтивыми фразами. Он старался избегать оскорбительных выпадов в свой адрес, все время перемещаясь по залу. Он не доверял этим людям, а потому предпочитал вслушиваться в разговоры, которые велись у него за спиной. Обостренное чутье преследуемого, зверя позволяло ему находить слабые стороны у противников. Аритон знал, что даже в нескрываемой враждебности Дигана есть бреши, и он мог бы пробить и презрение главнокомандующего, и откровенное недоверие к себе. Но здешняя политика требовала постоянной лжи и лести, а это претило Аритону, как претили его тонкому музыкальному слуху фальшивые ноты.

В Картане хотя бы не было этой отвратительной тяги к роскоши. Там понимали, что пиратство — бесчестное занятие, и не пытались придать разбою благопристойный облик.

— Не очень-то хорошо вы выглядите, — прошептал Аритону на ухо женский голос — Вам нездоровится?

Он обернулся и увидел рыжеволосую сестру Дигана, умевшую одним взглядом сводить мужчин с ума. За томными манерами угадывалась змея, постоянно готовая ужалить.

Аритон наклонил к ней увенчанную серебряным обручем голову и предложил руку.

— Наверное, это от избытка всяких вкусностей, — сказал он. — Ваши повара превзошли себя. Не желаете ли потанцевать?

Она взяла его за руку и вдруг сдвинула тонкие изогнутые брови. Впрочем, через мгновение выражение ее лица стало прежним; просто она не ожидала, что у наследного принца могут быть мозолистые руки. Чуть прищуренные глаза показывали, что о сделанном открытии будет сообщено брату. Диган узнает: при внешней хрупкости Аритона его рукам привычно владеть мечом.

— Я нахожу разговоры более интересными, нежели танцы, — сказала сестра главнокомандующего.

— Какое досадное несовпадение. А я от бесконечных разговоров просто схожу с ума, — признался Аритон, лицо которого вновь стало каменным. — Для искусной беседы с дамой мне недостает ума и обаяния моего брата.

Аритон мягко, но решительно подвел ее к Лизаэру. Тому пришлось оторваться от разговора с двумя сановниками, и он сделал это с таким учтивым изяществом, что Повелитель Теней откровенно позавидовал ему.

— Позволь представить тебе госпожу Талиту, сестру главнокомандующего Дигана, — произнес с затаенной усмешкой Аритон.

Впрочем, желание посмеяться сразу же пропало, когда он увидел лицо Лизаэра.

Да, эта женщина действительно умела вышибать все мысли из мужской головы.

— Позвольте представиться: Лизаэр Илессидский.

— Диган упоминал о вас, — с холодной вежливостью сказала Талита.

Она быстро повернула голову, но Аритона рядом уже не было. Он с проворством ийята растворился в толпе. На этот раз Талита не стала скрывать раздражения. Наследный принц сумел нанести ей удар прежде, чем она сообразила, что с ним ее испытанные методы не действуют. Однако если бы она, позабыв про достоинство, последовала за ним, то лишь выставила бы на всеобщее обозрение свою уязвленную гордость. При таком наряде, какой был на Аритоне, никому не удалось бы исчезнуть в мгновение ока. Скорее всего, слухи о том, что он маг, были правдивы.

— Позвольте мне заменить его высочество, — нарушил ее размышления Лизаэр. — Возможно, я представляю собой никудышную замену, хотя, по правде говоря, общество его высочества не слишком приятно.

Талита кинула на него быстрый взгляд, готовая ответить резкостью, но увидела в глазах Лизаэра искреннее желание помочь ей. Тем не менее его учтивые манеры не ослабили яростной досады, которую она с трудом сдерживала.

— Он желал танцевать. Зря я не согласилась.

Лизаэр усадил ее в кресло, и, словно по волшебству, рядом появился слуга с вином и бокалами.

— Аритону был вполне понятен ваш отказ. — Заметив недовольный взгляд Талиты, Лизаэр с улыбкой добавил: — Учитывая его переменчивую натуру и склонность к уединению, смею вас уверить: именно такого ответа он и ждал. В одиночестве он чувствует себя намного легче. Какого вина вы желаете: красного или белого?

— Лучше белого.

Талита приподняла поданный ей бокал.

— В таком случае, за отсутствующего.

Она выпила и с удивлением обнаружила, что ее гнев улетучился. Забота Лизаэра показалась ей искренней; он и не думал заискивать перед ней. Илессид понял ее промах и не стал допытываться о причинах. Он вел себя тонко, совсем по-итаррански. Оценивая интерес к собственной особе, светящийся в глазах Лизаэра, Талита одарила принца ответной улыбкой. Что ж, одну упущенную возможность можно легко заменить другой. Из Лизаэра она сможет вытянуть столько же, если не больше полезных сведений, да и общаться с ним куда приятнее, чем с этим нелюдимым Фаленитом.

Когда Талита вернулась домой и брат заглянул к ней узнать, что же ей удалось выудить за вечер, она впервые поняла, что Лизаэр своими любезными и учтивыми речами, по сути дела, обвел ее вокруг пальца. За все время, проведенное с ней, он ограничивался лишь учтивыми замечаниями и ничего не значащими фразами. Говорила преимущественно сама Талита.

— Да, его обаянию трудно противостоять, — проворчал Диган.

Он расстегнул аметистовые пуговицы на воротнике. Пальцы главнокомандующего были намного нежнее пальцев Аритона и не изуродованы шрамами.

— Этот светловолосый — дипломат до мозга костей. Жаль, что у нас нет такого человека. Вот кто сумел бы одной ослепительной улыбкой уладить наши отношения с этими проклятыми крестьянами.


Утром, когда государственный совет собрался на очередное заседание, отсутствие наследного принца Ратанского оказалось более чем заметным. Лизаэр пустил в ход все дипломатическое искусство, успокаивая членов совета, успевших в очередной раз перегрызться друг с другом. Он лавировал между главами гильдий, стараясь не запутаться в паутине их интриг. Лизаэру казалось, что он движется по щербатой мостовой, рискуя на каждом шагу оказаться в грязной луже. С недавних пор его беспокоили сильные головные боли, и, опасаясь, что все эти дипломатические ухищрения могут вызвать новый приступ, он с трудом дождался полудня. Когда Сетвир объявил перерыв, Лизаэр попросил позволения удалиться. Он ощущал острую необходимость глотнуть свежего воздуха.

Усталость между тем не помешала ему доискиваться причин безответственного поведения брата.

Спешный осмотр помещений, отведенных высоким гостям во дворце Морфета, показал, что Аритон там не появлялся. Постель наследного принца также была пуста. Судя по всему, Аритон не ложился спать. Слуги охотно поделились с Лизаэром сплетнями, к сожалению, ничего не проясняющими. Возле комода, на диване, были брошены расшитая золотом рубашка и зеленый плащ.

Бормоча проклятия, раздосадованный Лизаэр вышел в вестибюль.

— Ты напрасно ищешь брата во дворце. Его здесь нет, — послышалось среди пустого пространства.

— Благодарю за сообщение, Харадмон, — сердито отозвался Лизаэр.

Утреннее заседание начисто исчерпало запасы его дипломатичности, равно как и терпимости к бесплотным духам, внезапно выныривающим из темных углов.

— Не соизволите ли подсказать, где еще бесполезно его искать?

— Если ты перестанешь ругаться среди пустых комнат, я могу тебя проводить.

— Так нечестно, — возразил Лизаэр, — но я не в настроении извиняться. Помогите мне отыскать этого пиратского ублюдка, что зовется моим братом. Возможно, это улучшит мои манеры.

Харадмон с готовностью сообщил, что сейчас Аритон находится в квартале бедноты, причем в самой неприглядной и опасной его части.

— Похоже, вас уже не беспокоит то, что его могут настигнуть наемные убийцы, — бросил бестелесному магу Лизаэр, испытывая не только раздражение, но и нарастающую тревогу.

— Сегодня не мой черед, — усмехнулся Харадмон. — Сегодня, прошу запомнить, за безопасность его высочества отвечает Люэйн.

Квартал, куда пришлось отправиться Лизаэру, представлял собой лабиринт кривых улочек и переулков. Осклизлые мостовые были припорошены инеем. Перебираясь через сточную канаву, Лизаэр загубил лучшую пару сапог, вдобавок запачкал камзол какой-то дрянью, капающей с проржавевшего балкона увеселительного заведения. Дважды он сбивался с пути, но наконец добрался-таки до указанной ему магом улицы, где жили скупщики лошадиных туш. В воздухе стоял отвратительный запах прогорклого жира и гнилого мяса.

Какой-то бродяга пристал к нему, выпрашивая деньги. Лизаэру захотелось со всего размаху дать пинка этому попрошайке. Он и так раздал все монеты, что были у него в карманах. Вопреки обещанию, данному Харадмону, настроение и манеры принца продолжали портиться.

Злясь, что добровольно взвалил на себя эту заботу, Лизаэр завернул за угол.

Возле замшелых складских стен вдруг послышался смех. Для мокрой и грязной улочки это было столь же странно, как перезвон колоколов.

Смех заставил Лизаэра остановиться. Аритон! Лизаэр открыл новую черту в характере брата, поразившую его не менее нынешнего одеяния Аритона.

Любопытство притушило в Лизаэре злость, и он осторожно продвинулся вперед. За поворотом, среди прилепившихся друг к другу пакгаузов, он увидел ватагу малолетних оборванцев, окруживших его непутевого братца. Наследный принц Ратанский, презрев дорогие одежды, вырядился словно старьевщик. Вчерашний элегантный его облик казался Лизаэру не более чем магическими чарами, которые теперь полностью развеялись. Сейчас Аритон шумно веселился в компании чумазых детей с не по-детски ожесточенными лицами. Все они были поглощены каким-то зрелищем, разворачивающимся на земле.

Лизаэр осторожно обошел кучу гниющих конских хрящей, изъеденных личинками. Под ногами хрустнули кости. Вверх взмыл рой потревоженных мух. От смрада у Лизаэра сразу же начали слезиться глаза. Он прикрыл нос рукавом и тут увидел, как маленькая бригантина, составленная из теней, проплыла между босых детских ног. Лохмотья и грива спутанных волос не позволяли определить, мальчик это или девочка. Ребенок радостно завопил, когда кораблик, раздув от воображаемого ветра паруса, набрал скорость и понесся по вонючим бурым волнам сточной канавы.

Но Лизаэр начисто позабыл сейчас о зловонии; как и дети, он был зачарован зрелищем.

Маленькая бригантина успешно преодолела мелководье, проплыв мимо комьев грязи, и закачалась на воображаемых волнах. На ее мачтах реяли крошечные вымпелы. Потом она дерзко совершила полный разворот, вновь поймала ветер и понеслась к концу улочки.

Лизаэр оказался как раз на пути кораблика. От неожиданности Аритон утратил сосредоточенность, необходимую для манипулирования оснасткой воображаемых парусов и вообще для поддержания иллюзии. Бригантина потускнела; ее очертания дрогнули и исчезли.

Удрученный своим неудачным вмешательством в это чудо, Лизаэр поднял голову.

Детям его шелковые и бархатные одежды сразу же подсказали: перед ними — важный господин, способный сделать с ними что угодно. Тем не менее глаза на исхудавших личиках сердито вспыхнули. Аритон остался безучастным. Его смех, раздававшийся еще мгновение назад, теперь казался сном, оборванным резким и ненужным пробуждением. Не улови Лизаэр просьбу о пощаде, скрывающуюся за каждым настороженным детским взглядом, он, скорее всего, почувствовал бы себя в опасности.

Какой-то подросток в невообразимом плаще, явно с чужого плеча, поспешил скользнуть в тень. Вскоре топот его бегущих ног слышался уже в соседнем переулке. Лизаэру так и не удалось разглядеть лица этого мальчишки.

Замешательство переросло у Лизаэра в раздражение, которое он больше не собирался сдерживать. Хотя Аритон даже не спросил его, как он здесь оказался, Лизаэр разразился гневной тирадой:

— Ты знаешь, что мне пришлось все утро отдуваться в совете из-за твоего отсутствия? Гильдейские шишки хищно скалят зубы, того и гляди, снова перегрызутся. Главнокомандующий и его капитан с большим удовольствием вздернули бы тебя на ближайшем столбе. Как ты собираешься править королевством, если не делаешь ничего, чтобы уменьшить разброд и шатания среди твоих подданных? Ты даже не желаешь показываться им на глаза!

— Ты любишь всякую показуху, а мне все это ни к чему, — с деланным спокойствием ответил Аритон.

Еще несколько ребятишек испуганно бросились прочь.

— Почему ты вообще не остался на совете? — спросил он Лизаэра, и не думая оправдываться.

Оставшаяся ребятня бросала на него неприязненные взгляды. Девочка, стоявшая рядом с Аритоном, поспешно отбежала. В ее детской головке не укладывалось, как завороживший их взрослый мог оказаться кем-то другим, а не обычным бедняком, за которого поначалу его приняли. Наверное, она даже сочла это предательством. Аритон потянулся к ней, чтобы погладить по щеке. Этот порыв был чисто инстинктивным, ибо чувствовалось, как напряжен Повелитель Теней, озабоченный тем, что разочаровал ребятишек.

Столь заботливое отношение брата к чувствам этой чумазой детворы тронуло Лизаэра, и он несколько смягчился.

— Пойми, Аритон, эти сановники — тоже твои подданные. Им так же сложно полюбить тебя, как маленьким уличным воришкам — богачей, чьи карманы они обчищают. Окажи членам совета хотя бы половину внимания, какое ты расточаешь здесь, и у них отпадет желание подсылать к тебе наемных убийц.

Аритон молчал. Все его попытки восстановить хрупкое доверие детей кончились неудачей. Один за другим маленькие оборванцы скрылись кто куда. Оставшись на зловонной улочке вдвоем с братом, Повелитель Теней неожиданно мягко ответил ему:

— Эти малыши крадут из-за нужды.

— А из-за чего, как ты думаешь, крадут морфетовские прихвостни? Не надо быть таким наивным! Ты же способен видеть истинное положение вещей.

Лизаэр закрыл глаза, стремясь быть как можно терпеливее.

— Аритон, торговцы видят в тебе зримое воплощение самых кошмарных своих снов. Летописи времен восстания дошли до наших дней в сильно искаженном виде. Жители Итарры убеждены, что маги Содружества теперь готовы отомстить им сполна, лишить их крова, а их дочерей отдать на поругание варварам из кланов. Им так нужно увидеть твою восприимчивую, артистическую натуру музыканта! Покажи им, что у тебя честные намерения, и сделай так, чтобы они тебе поверили. Обещаю тебе, они отзовутся и станут подлинной опорой твоего королевства.

— Ну так зачем ты явился сюда мне мешать? Ты же прекрасно все понимаешь!

Аритон едва сдерживался, чтобы не хватить кулаком по ветхой стене.

— Ты утверждаешь, что мои страхи напрасны, а этот город постарается вылезти из кожи вон, только бы стать моей верной правой рукой?

— А что убеждает тебя в обратном?

Подстегнутый тоном брата, Лизаэр потерял всякое терпение.

Аритон кивнул в сторону обшарпанных лачуг, где жили скупщики туш.

— Посмотри! Ты проводишь время среди блеска и роскоши. Но удалось ли нам узнать этот город со всех сторон? Рассказывала ли тебе очаровательная сестрица Дигана, что здешние гильдии крадут детей и насильственно заставляют их работать? Могу ли я, смею ли я любезничать с наместником и его свитой, когда четырехлетние малыши стоят у котлов с костным клеем, а десятилетние ранят руки и умирают от заражения крови, разделывая полусгнившие лошадиные туши? Что ты на это скажешь, Лизаэр? Как я вообще могу жить в этом городе?

Защитный барьер, которым служила Аритону ярость, вдруг дрогнул, открыв бесконечное смятение.

— Беды одной этой улочки поглотят меня целиком, и можно ли будет тогда говорить о музыке?

Лизаэр разглядывал носы расшитых золотом сапог, по которым тянулись грязные разводы.

— Прости меня, — тихо произнес он, понимая, насколько обидной была его недавняя тирада. — Я не знал об этом.

Печаль, охватившая Аритона, пробудила в нем искренность и даже кротость.

— Ты вряд ли захотел бы знать, — сухо бросил Фаленит. Возвращайся. Я очень ценю твои дипломатические усилия, но эту заботу оставь мне. Не сомневайся: когда я буду готов, я сделаю все, что в моих силах.


Оплошность

В наступавших сумерках на лесной дороге, идущей из города Вард на юг, стали сгущаться тени. Этот участок, змеящийся между белых от инея холмов, которые тянулись до самого Тальского Перекрестка, вызывал неподдельный ужас у каждого итарранского торговца. Караваны, двигавшиеся по северным графствам Ратана, обычно сопровождала внушительная вооруженная охрана, иначе они не достигали места назначения. Однако опасность нападения варваров из местных кланов, похоже, не слишком пугала одинокого старика, неторопливо едущего в маленькой повозке по истершимся камням дороги. Дорогу эту мостили в незапамятные времена по приказу давным-давно почивших королей династии Фаленитов.

Его повозка давно нуждалась в покраске. Впряженный в нее пони, больше напоминающий оленя, но с лохматым черным хвостом, очень не любил возчиков мужского пола. Уши конька были загнуты назад, словно он все время ожидал услышать извинения седока, чтобы отвергнуть их презрительным фырканьем.

Не в пример упитанному пони, седок был худым как щепка. Он сидел на тряских козлах сгорбившись и подавшись вперед: застарелый геморрой давал о себе знать. Узкое лицо было испещрено морщинами, оставленными восемью десятками лет жизни, однако ухоженные руки старика выглядели достаточно сильными. Возчик что-то насвистывал, обнажив широко расставленные передние зубы, и веселая мелодия вплеталась в скрип колес и упряжи. Эти звуки и услышали двое мальчишек из местного клана, которые затаились в кустах на склоне холма.

Двенадцатилетний Джирет, отчаянный храбрец, сдул упавшие на лицо медно-рыжие волосы, нахмурил лоб и задумался. Он смертельно устал от затянувшихся празднеств взрослых. С возвращением солнечного света караваны прекратили ездить. Если они упустят и этого путника, неизвестно, сколько еще придется ждать. Джирет пихнул локтем младшего дружка:

— Приготовься, Идрин!

Идрин сжал вспотевшими ладонями палку, которую он обстругал и заострил, превратив в копье. Джирет подбил его тайком улизнуть из лагеря. Поначалу все шло как по маслу и было похоже на игру в дозорных. Но теперь, когда на дороге появилась жертва, предстоящее нападение и требование выкупа почему-то не казались удачной идеей. Изрядно струсив, Идрин пожалел, что поддался на уговоры. Лучше бы сейчас он смотрел, как пируют взрослые, и бросал бы белкам орехи.

— Сдается мне, что его родня может оказаться совсем небогатой.

Джирет только усмехнулся, сдув с лица еще одну непокорную прядь.

— А брошь с топазом на его плаще ты видел? Да ты, никак, струсил?

Идрин, выпучив глаза, отчаянно замотал головой.

— Тогда пошли.

Джирет стал выбираться из кустов. Возбуждение, охватившее мальчика, заставило его позабыть о всякой осторожности. Идрин несмело двинулся следом. «Внешность может быть обманчивой», — думал он. Драгоценный камень на плаще путника вполне мог оказаться простой стекляшкой. Но Джирет уже распрямился во весь рост и стремглав понесся вниз по склону. Законы клановой чести требовали от Идрина поддержать товарища.

Джирет выскочил на дорогу под грохот задетых камней. Его куртка порвалась о колючки и сползла с одного плеча. Невзирая на решительный настрой, руки с самодельным копьем предательски дрожали. Тем не менее мальчишка наставил оружие на старика в повозке и звонко крикнул:

— Стой, если тебе дорога жизнь!

Джирет высвободил правую руку и изо всех сил попытался встать в боевую позу и придать себе воинственный вид. В это время подоспел Идрин, однако он не удержал равновесие и плюхнулся на спину.

Старик перестал насвистывать. Под угрозой двух наставленных на него заостренных палок седок натянул поводья и остановил пони. Конек обнажил зубы и закатил глаза; остановка была ему явно не по вкусу. Жертва нападения молча вытянула шею и с удивлением обнаружила двоих чумазых, исцарапанных колючками мальчишек. Губы старика дрогнули в улыбке, а серебристые брови приподнялись.

— Вылезай из повозки и выкладывай все оружие, какое у тебя есть. И никаких резких движений!

Джирет ткнул локтем Идрина, веля ему взять поводья.

Старик повиновался не сразу, будто раздумывал над приказом. Затем он выпустил из рук поводья и осторожно слез. В сумеречном свете блеснула золотистая подкладка его плаща. Старик видел, как пони стал незаметно вытягивать шею, намереваясь укусить Идрина. Не дожидаясь, пока это случится, старик привычно ударил упрямое животное кулаком по крупу. Пони обиженно заржал и сердито тряхнул гривой, но свою затею оставил. После этого его хозяин бесстрастно снял с пояса кинжал, служащий больше украшением, чем оружием, и, перевернув рукояткой вперед, подал Джирету. Старик спокойно стоял, дожидаясь, пока Идрин грязными руками обшарит все его дорогое одеяние в тщетных поисках спрятанного оружия.

Наконец, под угрозой двух палок и собственного кинжала, старик поднял вверх руки, на пальцах которых не было ни одного кольца.

— Чьим пленником я имею честь оказаться?

У него был мелодичный голос, без малейшего дребезжания, свойственного голосам людей такого возраста.

Джирет нахмурился. Обычно пленники выказывали страх, а не осведомлялись любезными голосами, кто взял их в плен. Поскольку у пони был дрянной нрав, Джирет решил связать старику руки поводьями и заставить его самого вести своего конька в лагерь. Они с Идрином забрались на повозку и показали, куда двигаться.

Опьяненные успехом, мальчишки не могли сидеть спокойно и все время пихали друг друга в бок. Им удалось взять в плен взрослого! Предводители клана наверняка похвалят их за смелость! Какой выкуп потребовать за этого старика? Он явно стоил не меньше хорошего меча, а то и лошади.

Только потом юные вояки спохватились, что допустили одну серьезную оплошность.

— Глупо получается, — шепнул приятелю Джирет. — Повозке не проехать через лес.

Идрин закусил нижнюю губу.

— Заедем в лощину, там велим ему распрячь лошадь и оставим повозку.

— Придется, — согласился Джирет, задумчиво соскребая с палки остатки коры. — Ветер пахнет дождем. Наша добыча может здорово подмокнуть.

— Не бойтесь, мальчики, — вмешался пленник. — Дождь не причинит ей вреда. Парусина у меня довольно новая. Она не пропустит воду.

— Помолчи! — прикрикнул на него раздосадованный Идрин. — Только еще не хватало, чтобы из-за твоей болтовни мы напоролись на дозорных.

Пленник замолчал, будто обдумывая услышанное. На своих длинных ногах он вполне поспевал за трусящим по дороге пони.

— А разве у юных налетчиков нет дозорных?

Трудно сказать, смеялся он над мальчишками или нет.

К этому времени почти совсем стемнело, и им было не разглядеть его лица.

Джирет ободрал пальцы, но так и не нашел в повозке ни гнезда для хлыста, ни самого хлыста. Тогда он стал размахивать руками, чтобы заставить пони идти быстрее. Тот сообразил, чего от него хотят, и зашагал быстрее, высоко поднимая ноги, а потом выбрасывая их назад. Копыта задних ног выразительно застучали по передку повозки. Мальчишек начало неимоверно трясти. Идрин съежился.

Джирет изо всех сил старался сохранять самообладание.

— Наших дозорных мы отправили выслеживать новую добычу, — бессовестно соврал он. — А ты, если хочешь дожить до выкупа за свою шкуру, придержи язык.

Юные грабители хорошо знали лес и даже в темноте сумели добраться туда, куда надо. Там, где меловые скалы образовывали пологий спуск, они приказали старику распрячь пони. Идрин присматривал за пленником, а Джирет спешно маскировал ветками их добычу. После этого, едва удерживаясь от ликующих возгласов, ребята повели пленника и пони через лес к лагерю, откуда несколько часов назад удрали в поисках приключений.

У границ лагеря мальчишки перестали осторожничать. Джирет закричал во все горло, а Идрин немало испугал танцующих, швырнув свое игрушечное копье прямо в большой костер. Оттуда взвились искры. Танец оборвался, обеспокоенные дозорные схватились за оружие. Из леса появился другой отряд дозорных с мечами наголо.

Щурясь от яркого пламени, пленник остановился. Джирет, не обращая внимания на оскаленные зубы пони, схватил старика за полу черного с золотистой подкладкой плаща и потащил ближе к свету.

— Глядите!

Мальчишка махнул самому рослому из приближавшихся мужчин.

— Отец, мы взяли пленника, за которого можно получить хороший выкуп, и еще — маленького конька Таэшке в подарок.

Стейвен, предводитель кланов Ратана, даже среди высоких дозорных выделялся ростом. Худощавый, темноволосый, он умел бегать с изяществом оленя, и в карих его глазах читалось постоянное беспокойство, свойственное любому зверю, за которым давно охотятся. У Стейвена были большие и сильные руки и квадратный подбородок, неизменно чисто выбритый. Грубоватую красоту лица несколько портил странный шрам, прорезавший скулу и челюсть и оканчивающийся чуть выше ключицы наростом изуродованной плоти.

Можно было подумать, что это память о неудачной встрече с диким кабаном. На самом деле десятилетнего Стейвена ударил раскаленной докрасна пряжкой от сбруи погонщик каравана. Наемники торжествовали победу, увозя в качестве трофеев черепа убитых врагов, среди которых были и несколько старших братьев Стейвена. Не помня себя от горя и ярости, он пустился в погоню за караваном.

Стейвену повезло: он заработал отметину, но остался жив.

При виде своего сына-недоросля, беспечно подгоняющего пленника в городском наряде, перед глазами Стейвена встали картины, временами посещающие его в кошмарных снах. Однако он предпочитал вначале разобраться, что к чему, и только потом действовать. Половина жизни, проведенная им в должности кайдена, научила его быть предельно честным. И хотя у Стейвена бешено колотилось сердце, а руки чесались отколотить сына за дурацкую выходку, он подавил этот порыв и заставил себя медленно подойти к пленнику. Тот улыбнулся, показав редкие передние зубы. Из-под капюшона выбилась прядь седых волос.

Стейвен остановился напротив пленника, пропуская мимо ушей возбужденную болтовню сына. Его кулаки разжались.

— Откинь капюшон, — велел он пленнику. Вместо ответа старик повернул к нему лицо. Предводитель клана побледнел.

— Даркарон, пощади нас.

От этих слов Джирет сразу же умолк. Спина мальчишки взмокла от пота; он понял, что заработал не похвалу, а хорошую порку. Распахнув от удивления глаза, он видел, как отец, достав кинжал, с несомненным почтением к пленнику перерезал у того путы на запястьях.

Старик встряхнул затекшими руками и откинул капюшон, открыв узкое лицо с прямым носом и длинные, до плеч, седые кудри.

— Великий и непревзойденный, даруй нам свое прощение, — тихо произнес Стейвен.

Потом он накинулся на сына:

— Глупый мальчишка! Ты взял в плен вовсе не торговца. Не доход от выкупа принес ты клану, а стыд и позор. Знаешь ли ты, кто это? Это самый великий и непревзойденный из всех менестрелей Этеры!

— Вот этот? — переспросил Джирет, избрав грубость способом защиты.

Мальчишка сердито ткнул острием копья в сторону старика.

Стейвен вырвал палку из рук сына.

— Разве ты не заметил лиранты, когда осматривал его имущество?

Джирета начало трясти.

— То-то, — сказал Стейвен.

Он уловил попытки менестреля спрятать удовлетворенную улыбку, и это помогло предводителю успокоиться. Но мальчишке надо было преподать достойный урок, и Стейвен суровым тоном продолжал:

— Ты не только напал на того, кого не имел права и пальцем тронуть. Ты еще позволил себе нарушить дисциплину!

Сбоку захихикали; то была старшая сестра Джирета Таэшка. Прилюдное унижение послужит мальчишке лучшим уроком, нежели порка наедине. Стейвен решил обставить случившееся как недоразумение и результат мальчишеской глупости и более к этому не возвращаться.

— Немедленно проси прощения у Халирона и окажи ему надлежащее гостеприимство. А еще лучше, загладь нанесенное ему оскорбление тем, что проводи его до дороги.

Джирет стал лихорадочно озираться по сторонам, но Идрина и след простыл. Подавленный, но по-прежнему не желающий извиняться, парень поднял голову, глядя на высокого менестреля.

— Не надо слов, — озорно подмигивая, сказал ему Халирон. — Я буду тебе благодарен, если ты позаботишься о коне и принесешь из повозки мою лиранту.

Менестрель торжественно вручил своему недавнему пленителю искромсанные поводья.

Едва только Джирет потянул за недоуздок, конек навострил черные кончики ушей. Потом он взмахнул передним копытом, и мальчишка, ругаясь как заправский погонщик, отскочил в сторону.

— Я уверен, он научится усмирять непокорных лошадей! — обратился Халирон к отцу Джирета.

Стейвен, плюхнувшись в кучу влажных листьев, трясся от смеха.

— Отличное наказание! — произнес предводитель, не переставая сотрясаться от новых приступов хохота. — Вот уж действительно подарок для Таэшки! Да этот зверь откусит у девчонки всю руку.

— Едва ли, — с улыбкой возразил Халирон.

Люди, окружавшие их, постепенно стали расходиться. На лощеной спине недовольно фыркающего коня плясали отсветы факелов.

— Этот бесенок не любит мужчин и, как оказалось, мальчишек тоже. Сказать по правде, я ничуть не огорчен случившимся. Надвигается буря. Чуете, как пахнет ветер? А в здешних местах не встретишь даже хижины отшельника. Я уж думал, что мне придется провести прескверную ночь среди разбушевавшейся стихии.


Когда буря в конце концов обрушилась на лес, Джирет уже спал в родительском шатре, а Халирон удобно устроился среди груды подушек. Хотя никто не осмеливался просить менестреля сыграть на лиранте, он щедро услаждал слух семейства Стейвена, пока завывания ветра не начали заглушать даже его сильный голос. Буря, обрушившаяся на Страккский лес, пришла с юга. Шум ветра и яростный стук дождя по пропитанной жиром крыше шатра заглушались раскатами грома.

Вернулся Стейвен, помогавший дозорным укреплять лошадиные стойла.

— Странно, — произнес он, выжимая насквозь промокшую куртку и отбрасывая мокрые волосы с той части лица, что не была обезображена шрамом. — Бури с юга приходят к нам крайне редко. Обычно они успевают порастрястись над Маторнскими горами и потрепать крыши итарранских домов.

— С возвращением солнечного света стоит ожидать еще более удивительных перемен, — отозвался Халирон, завязывая последние тесемки на чехле с подкладкой из тончайшей шерсти, в котором он хранил свою лиранту.

Отложив драгоценный инструмент, менестрель принял из рук жены Стейвена чашу с вином.

— Вы так добры, — сказал Халирон, подымая чашу в знак благодарности за гостеприимство, оказанное ему кланом.

Дэния еще не успела снять праздничный наряд и ее густые медно-рыжие волосы были украшены блестками. Услышав эти слова, она просияла.

— Ты оказал нам такую милость. Твое пение — неоценимое сокровище.

Ее искренние слова почему-то опечалили менестреля, который вдруг погрузился в раздумья.

— Понимаю, ты грустишь из-за отсутствия преемника, — догадалась женщина.

Дэния умела узнавать такие вещи, что нередко приводила в недоумение окружающих. Она переглянулась с мужем, который, опустившись на колени перед низким сундуком у стены шатра, доставал сухую рубашку.

Халирон вздохнул.

— И дело не в том, дорогая хозяйка, что я не пытался найти преемника. Я прослушал несколько тысяч певцов. У многих был несомненный талант. И все же я остался неудовлетворенным. Всем им чего-то недоставало; чего-то неуловимого, о чем не скажешь словами.

Он попытался изгнать горечь из голоса, но так и не сумел.

— Я снискал себе репутацию старого придиры. Возможно, люди правы.

Слова словами, а лицо Халирона выражало искреннюю печаль. Дэния поняла, в чем трагедия великого менестреля: он так и не нашел ученика, достойного унаследовать его титул магистра. Наверное, в этом и крылось величайшее в его долгой и талантливой жизни разочарование.

— Дэния, — тихо позвал жену Стейвен. — Принеси еще телировой настойки и наполни чашу нашего гостя.

Женщина поднялась и неслышной походкой, выработанной годами лесной жизни, отправилась за хрустальным графином. Халирона заинтересовали тени, замелькавшие на темной половине шатра. Хозяева тоже обратили на них внимание. Оказалось, что это Джирет проснулся и выбрался из постели.

— Ты, никак, испугался блеска молний? — с легкой иронией спросил Халирон.

— Не мальчишка, а просто Даркарон какой-то, — недовольно пробурчал Стейвен и встал. — Джирет, тебе мало хлопот, что ты задал нам вечером?

Мальчишка молча облизал губы. Когда наконец он решился вступить в полосу света, все увидели его встревоженное, бледное лицо.

— Отец, я видел сон, — дрожа всем телом, сообщил он.

— Эт милосердный, да это же знамение! — воскликнула Дэния.

Блестки сверкнули у нее в волосах; Дэния бросилась к младшему сыну и подхватила его на руки.

— Стейвен, он совсем окоченел. Неси одеяло. Халирон тоже вскочил на ноги, и проворство, с каким он это сделал, никак не вязалось с почтенным возрастом. Он бросил Дэнии свой роскошный плащ и отошел в сторону, пропуская Стейвена, тащившего ворох постельного белья. Бросив эту кучу на пол, предводитель клана осторожно взял сына из рук жены и по самый подбородок завернул его в теплый шерстяной плащ.

Халирон помог потрясенной хозяйке сесть.

— Значит, уважаемая Дэния, твоих сородичей посещают видения?

Смелая женщина, привыкшая к бедам и неожиданностям, Дэния умела владеть мечом. На ее теле были шрамы от ран, полученных во время набегов. Сейчас же она дрожала, как и сын, беспомощно опираясь на плечо менестреля.

— Это по линии Стейвена, — тихо пояснила она. — У мужа тоже бывают видения.

Ее красивые темные глаза тревожно глядели на копну медно-рыжих волос, торчащих из складок плаща.

— Очень часто картины эти бывают ужасными и кровавыми, — добавила Дэния.

Халирон наполнил свою чашу телировой настойкой и вложил в ледяные пальцы хозяйки.

— Тебе самой не помешает одеяло.

Шатер сотрясался от продолжающихся раскатов грома.

— Что ты видел? — стараясь говорить спокойно, спросил у сына Стейвен. — Я знаю, сынок, тебя что-то испугало, но что?

Заплетающимся языком Джирет выговорил, что видел короля, убегавшего из Итарры.

— Эт милосердный, — прошептал Стейвен и зарылся лицом в сыновние волосы, пряча от всех странный блеск в глазах.

После недолгого молчания предводитель спросил:

— А как ты узнал, что это король?

— У него на лбу был серебряный обруч, а на плечах — плащ с гербом Фаленитов. — Будучи наблюдательным мальчиком, Джирет добавил: — У него лицо как на портрете Торбанда... том самом, со скипетром в руках, который ты хранишь в пещере.

Стейвен сглотнул комок и, изо всех сил стараясь, чтобы его голос звучал непринужденно, сказал сыну:

— Представь, что ты — дозорный, докладывающий о том, что видел. Я хочу знать все подробности. Не упусти ни одной мелочи.

— Его величество был один, — начал Джирет. — У него на поясе висел всего один меч, а ростом он был пониже, чем Каол. Король очень торопился. Лошадь, на которой он скакал, шаталась от усталости. И еще: правая ладонь у него была слегка ранена. И за ним гнались.

Джирет замолчал, и его вновь начало трясти.

— Кто гнался? — не отставал Стейвен.

Он ободряюще похлопал сына по спине, но глаза его были жесткими и суровыми.

— Двадцать всадников с копьями. Их послал командующий гарнизоном Итарры, — неохотно сообщил Джирет.

— Выходит, твой сон был настоящим видением.

Стейвен осторожно поставил мальчика на ноги.

— А ты не помнишь, когда король скакал, был дождь?

Дэния затаила дыхание. Халирон взял ее за руку. Джирет нахмурил лоб, сосредоточенно вспоминая. Потом он поднял на взрослых глаза, такие же серьезные, как у отца, и сказал:

— Забавная штука: я видел снегопад. Но на деревьях были зеленые листочки. — Джирет дерзко вскинул подбородок. — Я не вру. Все, что я видел во сне, правда.

— Тогда оденься и приведи сюда Каола, — велел сыну Стейвен.

В ответ на удивленный возглас Дэнии он невесело улыбнулся:

— Женушка, неужели ты хочешь, чтобы король застал нас спящими? Если среди весны выпадает снег, а итарранские псы отправляются на охоту, жди беды. Нужно предостеречь все кланы Фаллемера и удвоить число дозорных, следящих за дорогой.


Раздумья Лизаэра

Лизаэр усилием воли проснулся. Простыни, на которых он лежал, были влажными и сбились в комок. Кошмар, терзавший его во сне, еще довлел над ним — безграничный ужас, источник которого лежал вне пределов сознания. В ярости от собственного бессилия Лизаэр отшвырнул пуховую подушку. Магическая защита, созданная Содружеством, могла отводить осязаемые угрозы, однако вторгшееся в его сон было неосязаемым. После победы над Деш-Тиром Лизаэр уже не первый раз просыпался в поту и с бешено стучащим сердцем.

Не зная, как унять противную дрожь во всем теле, Лизаэр вскочил с постели. Хотя за окнами не было еще и намека на рассвет, он поспешно оделся. Ему отчаянно захотелось выйти наружу. Даже в темноте роскошь спальни гнетуще действовала на него. Зная, что кто-то из бестелесных духов несет неусыпную вахту, Лизаэр сказал:

— Выйду-ка я на свежий воздух. Может, прогуляюсь по саду.

— Тогда лучше накинуть плащ. Там густой туман, — ответил ему голос Люэйна.

Лизаэр удивленно вскинул брови.

— И вы допускаете такую мерзкую погоду накануне коронации Аритона?

— Над Итаррой вообще должен был пролиться обильный дождь, — коротко объяснил Люэйн.

Понимая, что накануне коронации важно не допустить разгула стихии, Люэйн все же не решился вмешиваться в законы природы.

— Харадмон повернул надвигавшуюся бурю на север, — добавил бестелесный маг. — К полудню от тумана не останется и следа.

Направляясь к шкафу, где висел его плащ, Лизаэр увидел, что и другие постели остались нетронутыми. Дакар наверняка где-нибудь пьянствует. После всех заявлений о жутком итарранском эле Безумный Пророк явно решил утешить себя более крепкими напитками. А если наследный принц Ратанский, перед тем как надеть на себя ярмо пожизненного владычества здешним непредсказуемым королевством, решил утопить свою последнюю свободную ночь в вине, никто его не станет осуждать.

Лизаэру и сейчас было жарко, однако он все же накинул плащ и тихо скользнул за дверь.

Сад, примыкавший к помещениям для высоких гостей и отгороженный со стороны улицы высокими стенами, серебрился в росе. От соприкосновения с сыростью разгоряченное тело Лизаэра мгновенно покрылось гусиной кожей. Воздух не освежал. От факелов, заменявших уличные фонари, в сад ползли струи густого дыма, разъедавшего глаза. Назойливые благовония, которыми стремились перебить смрад сточных канав, заодно перебивали и природные запахи земли, а также слабый аромат распускавшейся сирени. Где-то вдалеке рычали собаки, видимо не поделившие кость. Потом раздался визгливый женский голос, выкрикивающий проклятия. И уже совсем близко, чуть ли не за самым забором, прогрохотали тяжелые сапоги ночной стражи. Лизаэр любил городскую жизнь, но Итарра отталкивала его своей безнравственностью и неуловимостью. Чем глубже он стремился проникнуть в суть здешних интриг и понять замыслы гильдейских управителей, тем сильнее ощущал, что погружается в какое-то скользкое болото. Как ни проклинал Лизаэр запустение Итамона, здесь ему было еще неуютнее, чем среди развалин мертвого города.

Ночная сырость все же пробрала принца, и он поплотнее укутался в плащ. Если совсем недавно ему было нестерпимо жарко, сейчас он дрожал от холода. Нет, он не испытывал ни малейшей зависти к Аритону, которому предстояло управлять королевством далеких предков.

Порочность Итарры медленно и коварно вползала в душу Лизаэра, подрывая его принципы и убеждения.

Вымотанный бессонными ночами, Лизаэр остановился и прислонился спиной к мраморному пьедесталу, на котором красовался бюст какого-то сановника. В гуще цветов стрекотали сверчки. Женские крики стали реже и тише, а потом и совсем смолкли. Собачья драка закончилась, и поверженная сторона теперь жалобно скулила. Дозорные завернули за угол, и из-за деревьев все слабее доносились грохот их сапог и брань. Лизаэр вбирал в себя звуки незнакомого мира и раздумывал о том, сколь сильно встреча с ватагой оборванных детей из зловонного квартала поколебала его представления.

Будучи наследным принцем Амрота в далеком теперь Дасен Элюре, Лизаэр пользовался доверием людей. Их нужды были его нуждами, которые он принимал близко к сердцу. Точно так же, оказавшись в Итарре, Лизаэр попытался принять близко к сердцу заботы государственного совета, и сановники самых высоких рангов не таили от него свои проблемы. Даже главнокомандующий Диган изменил позицию и был готов завязать с ним дружбу. Уверенность в том, что он вершит правосудие по совести, всегда позволяла Лизаэру удовлетворять врожденную потребность в справедливости. Вплоть до сегодняшнего дня честность казалась ему величиной абсолютной и постоянной, что делало каждый его выбор ясным и однозначным.

Лизаэра вдруг обуяло желание безостановочно шагать по этому темному саду, дабы не угодить в невидимую западню. Усилием воли он подавил свой порыв. Вдыхая тонкий аромат сирени, Лизаэр пытался разобраться, почему считанные минуты, проведенные им в бедном квартале, смогли поколебать безупречную ясность его принципов. Вопрос не имел однозначного ответа, а распадался на множество сопутствующих вопросов. Лизаэр понимал: невозможно служить интересам гильдий, не обрекая на смерть детей, ставших узниками работных домов. Обеспечить торговцам право на безопасную торговлю — значит попустительствовать наемным головорезам и закрывать глаза на кровавые бойни, устраиваемые ими при нападении на лесные кланы.

Кому отдать предпочтение? На чью сторону встать? В этом мире противоречивых интересов, где слово чести нарушалось сплошь и рядом, не существовало основополагающих принципов, без которых немыслима настоящая справедливость.

Маги Содружества воздерживались от того, чтобы высказывать свое мнение. Лизаэр понимал: все их сверхъестественные силы направлены на то, чтобы сделать Аритона королем. Они и потом не станут направлять его действия. Бесконечные убеждения в необходимости действовать по совести — это все, на что сможет рассчитывать его брат.

Только сейчас Лизаэр по-настоящему осознал, какой груз ответственности предстоит возложить Аритону на свои плечи. Он припал головой к холодному камню, скорбя о справедливости, переставшей быть столь однозначной. Похоже, в Итарре каждый устанавливал собственные принципы, чтобы потом нарушать даже их. Погруженный с детских лет в заботы королевства, Лизаэр с ужасом сознавал, что сейчас не в состоянии обозначить принципы даже для самого себя. Итарра утонченно мучила его, раздувая сомнения и дразня возможностями. Наверное, и позабытый Тайсан доставил бы ему не меньше страданий. Его учили управлять государством в узком пространстве, ограниченном стенами отцовского дворца; он не знал, да и не желал знать о жизни, существующей за теми стенами.

— Дейлион-судьбоносец, я уже ничего не понимаю! — в отчаянии воскликнул Лизаэр.

Ему казалось, что в саду больше никого нет, поэтому, услышав женский голос, раздавшийся со стороны ворот, Лизаэр дернулся от неожиданности и ударился плечом о каменную бороду статуи.

— Кто здесь? — настороженно спросил он.

Туманная мгла, разлитая между подстриженными деревьями, скрывала незнакомку.

— Я не враг.

Голос женщины был приятным и мелодичным; судя по выговору, она не являлась уроженкой Итарры.

Наконец Лизаэр увидел ее силуэт, выплывший из тумана. Женщина была с головы до ног закутана в плащ. Изящная походка говорила о том, что незнакомка молода, но угадать в темноте ее возраст не представлялось возможным.

— Кто ты? — спросил Лизаэр.

Кажется, он где-то видел ее, но где? В память Лизаэра прочно впечатался образ Талиты, заслоняя собой все другие воспоминания.

— Мы уже встречались. Возможно, ты забыл, поскольку встреча была совсем недолгой. Это было в доме Энитен Туэр.

Наверное, незнакомка лучше видела в темноте, чем Лизаэр, ибо ей удалось без труда разглядеть каменную скамейку в нише за живой изгородью. В это время по улице проезжала телега, и укрепленный на ней фонарь бросил сквозь ограду несколько лучиков света. Лизаэр разглядел завитки рыжих волос, выбивающихся из-под капюшона.

— Юная колдунья, — узнал ее Лизаэр и с упреком добавил: — Правда, Аритон знаком с тобой лучше, чем я.

Оба понимали, что речь идет о ночной встрече на сеновале таверны «Четыре ворона». Элайра поспешила спрятать руки под плащом, чтобы Лизаэр не видел, как дрожат ее пальцы.

— Кажется, ты не одобряешь ночных прогулок своего брата, — сказала Элайра.

Ее догадка оказалась верной; к тому же, учитывая недавние раздумья Лизаэра о самом себе, слова младшей послушницы достаточно сильно на него подействовали. Он даже не мог с уверенностью сказать, что движет сейчас Элайрой. Оторвавшись от пьедестала, Лизаэр пересек песчаную дорожку, желая лучше рассмотреть лицо девушки. Увы, капюшон плотно скрывал ее черты. Тогда принц решился на честный ответ.

— Толком не знаю, одобряю или нет. Аритон ведет себя не слишком разумно. Идет на неоправданный риск, выискивая жемчужины в груде отбросов. Я предпочитаю более привычный порядок, когда благосостоянием бедняков занимаются на государственном уровне. Можно всю жизнь кормить голодных и одевать нагих, но это ничуть не изменит их положения.

— У вас с Аритоном слишком разные взгляды, — помолчав, сказала Элайра. — Его представления берут начало из сферы абсолютного. Вселенская гармония начинается с признания, что жизнь в обыкновенном камешке столь же священна, как и жизнь сознательного существа. Но взгляды каждого из вас одинаково ценны.

— Я только не пойму, каков твой интерес в этой игре? — с плохо скрываемой неприязнью спросил Лизаэр.

Он и так был достаточно измучен, чтобы какая-то девчонка являлась среди ночи и начинала копаться в его совести.

Эти слова смутили Элайру; она даже вздохнула, приоткрывая свою робость. И все же не стала ничего выдумывать.

— Меня сюда послали. Я получила непосредственные указания от старших сестер. Они велели собрать сведения о характерах обоих принцев, и прежде всего о том, кому предстоит здесь править.

Лизаэр отошел назад, почувствовал у себя за спиной вторую скамейку и сел лицом к Элайре.

— И что же ты обнаружила? — сердито спросил он.

— Я узнала, что жизнь в Итарре способна истерзать любого человека, впервые попавшего в этот город. Он неизбежно начинает страдать, а страдания быстро ослабляют его дух. Ты, как и надлежит принцу, ставишь любовь и заботу о подданных выше личных страданий.

Капюшон Элайры шевельнулся: она опустила голову, наверное пораженная собственной бесцеремонностью. Окажись сейчас перед ней Аритон, тот каким-нибудь язвительным замечанием оборвал бы дальнейшие расспросы. Лизаэр повел себя более учтиво и просто замолчал. Оценив тактичность принца, Элайра призналась:

— Я видела твоего брата. Это было днем, когда он пускал теневые кораблики в квартале скупщиков конских туш.

Лизаэр не стал скрывать своего любопытства. Вместе с тем его крайне обеспокоило состояние, в котором находился Аритон, если даже встреча с юной колдуньей не облегчила страданий будущего короля.

— Выходит, Аритон говорил с тобой?

— Нет, — резко возразила Элайра. — Я переоделась мальчишкой. Он так и не видел моего лица. И я очень прошу тебя не рассказывать ему об этом.

— Так это тебя он старался защитить, когда кориатанские ясновидицы решили сунуть нос в наши дела в Итамоне? — воскликнул пораженный принц.

— Я совершенно не понимаю, о чем ты говоришь.

Элайра упредила все объяснения Лизаэра. Она то ли рассердилась, то ли здорово испугалась.

— Молчи об этом. Если дело касается Круга Старших нашего Ордена, я предпочту ничего не знать.

— Просто Аритон заботится о тебе, — сказал Лизаэр, чтобы хоть как-то успокоить девушку.

— Причина не во мне. Он готов плакать о траве, по которой ходит, потому что ему приходится ее мять.

Голос Элайры зазвучал суровее; сочувствие Лизаэра только мешало ей.

— Раз ты — потомок Илессидов, то должен бы знать, что отличительная черта династии Фаленитов — способность сострадать!

Элайра стремительно встала, задев плащом кусты. Оттуда дождем посыпалась роса.

— Мне надо идти, — сказала она.

— А как же твое задание? — спросил Лизаэр и тоже встал.

Он нагнулся и освободил зацепившийся за кусты плащ Элайры, не дотронувшись до самой девушки.

— Ты ведь не конца выполнила то, что тебе поручили.

Элайра решительно замотала головой. Небо на востоке чуть посветлело. Из-под капюшона блеснули глаза Элайры, и Лизаэр увидел, что они полны слез. Однако, когда она заговорила, ее голос был спокойным.

— Я получила все, ради чего сюда явилась. А вот ты — нет, раз встал среди ночи и отправился в сад искать успокоения.

Лизаэр осторожно взял ее за руку.

— Я провожу тебя до ворот, — вежливо предложил он. С удовлетворением обнаружив, что Лизаэр достаточно тактичен, чтобы не лезть с расспросами, Элайра благодарно улыбнулась ему. Сейчас ее состояние вполне совпадало с внутренним настроем Лизаэра и не могло задеть его чувств, а потому она сказала:

— Если говорить только обо мне, я бы не задумываясь пролила свою кровь, чтобы освободить этих несчастных детей, похищенных из семей и отданных в рабство. Но здесь во мне пробуждается инстинкт женщины, которой ненавистно издевательство над детьми. Мужчинам, быть может, все это видится совсем по-другому.

Лизаэр, держа за руку, вел Элайру между кустов распускающихся лилий.

— К сожалению, мы не в силах помочь. Я сочувствую Аритону, ведь, как он сказал, завтра Итарра станет предметом его заботы. Я молю лишь о том, чтобы главари гильдий не убили его прежде, чем он сумеет что-либо сделать.

Они дошли до садовых ворот. Лизаэр осторожно отпустил руку девушки, чтобы отодвинуть засов и открыть ворота. Элайра вышла на улицу.

— Что Итарра способна уничтожить наверняка — так это дар музыканта в твоем брате. И это очень прискорбно.

Она ушла, и вскоре ее силуэт пропал в уличном тумане, который не могли рассеять никакие фонари.


Угроза, злоба и раскаяние

С первыми лучами зари, посеребрившими верхушки облаков над лесистыми холмами Дешира, посланцы покидают лагерь Стейвена и спешно отправляются под моросящим дождем на север и восток, дабы поведать собратьям о грядущей беде и призвать к оружию...


Запертые в непроницаемом каменном сосуде под несколькими слоями магической защиты, сущности Деш-Тира не перестают с бессильной злобой думать о двух братьях, которые своим врожденным даром обрекли их на заточение...


На северном побережье Фаллемера бушуют седые морские волны; туда обрушиваются ураганы и проливные дожди, которые должны были бы излиться намного южнее. А в это время над бастионами Итарры голубеет безоблачное небо и встает ярко-желтое солнце. И маг, повинный во вмешательстве в законы природы, накладывает заклинания благоденствия на почву, растения и животных, прося у них прощения за свои деяния...

Глава XIV

День коронации

День, на который была назначена коронация Аритона, был наполнен хлопотами и суетой с самого утра. Не успело рассвести, как дверь в помещение для высоких гостей с шумом отворилась. На пороге появился Дакар, навьюченный кучей церемониальной одежды. Протопав к ближайшему дивану, он свалил на него свою ношу и провозгласил:

— Изволь одеваться, ваше высочество. Асандир приказал.

С ехидством, вызванным последствиями обильных ночных возлияний и неминуемыми муками похмелья, Дакар добавил:

— Мне было велено следить, чтобы ты не упустил ни одной детали своего наряда.

Аритон, сидящий в нише между окнами с лирантой на коленях, оглядел все это бархатное и шелковое великолепие, шитое дорогими серебряными и золотыми нитями. Предельно трезвый, только немного уставший от недостатка сна, он изучающе посмотрел на Дакара и усмехнулся:

— Ставлю серебряную монету против старой метлы, что приказы твоего учителя распространяются и на тебя. А ты, насколько помню, никогда не любил наряжаться в парчовые камзолы с перламутровыми пуговицами.

Дакар нахмурился, с неудовольствием обнаружив среди вороха принесенной одежды одеяния из тонкого коричневого сукна, которые своей необъятной шириной годились только на его фигуру.

— Давай одевайся, — велел он Аритону, сложив руки на груди, — иначе, клянусь тебе, я позову на подмогу слуг Морфета!

Аритон покачал головой:

— Не дозовешься. Вся прислуга в доме следит, как бы хозяин не упал в обморок за завтраком.

— По правде говоря, твое восшествие на ратанский престол приводит в бешенство не только его одного!

Дакар до сих пор помнил, каким опасностям подвергся Лизаэр во время последней битвы с Деш-Тиром. Мучимый угрызениями совести, он излил свое раздражение на Аритона.

— А где это ты был минувшей ночью? — спросил он тоном классного надзирателя.

— Не волнуйся: ни в обществе кружек с элем, ни в женском обществе.

Аритон осторожно тронул струну. Раздался негромкий минорный звук, но даже он показался принцу щепоткой соли, высыпанной на рану. Аритон отложил лиранту. Глаза, глядящие на Дакара, были жесткими и пугающе пустыми.

— Будут еще вопросы?

Безумный Пророк решил не попадаться в эту ловушку.

— Если ты опять проводил время в квартале оборванцев, тебе бы стоило как следует вымыться.

— А разве мою одежду не побрызгали духами?

Аритон встал и заложил сцепленные руки за голову.

Его простая полотняная рубашка была вполне чистой. Он приблизился к полосе солнечного света, льющегося из леденцово-желтого оконного стекла, и Дакар увидел, что волосы у наследного принца все еще влажные.

Аритон сбросил рубашку. На теле виднелись шрамы — следы его пребывания в гостеприимном амротском застенке. С презрительной усмешкой он оглядывал великолепие нарядов, которые подобало носить королю.

— Что ж, начнем.

Он одевался сам, Дакар только подавал ему очередную деталь туалета: серебристо-серые панталоны, белую шелковую рубашку, черный камзол с подбоем из леопардового меха. После них настал черед символов королевской власти: пояса из деревянных кружков, инкрустированных изображением королевских печатей, сапог из оленьей кожи, которые скреплялись длинными кожаными шнурками, а также изумрудного кабошона, оправленного в серебро. Последний Аритон прикрепил чуть выше сердца. Одежда сохраняла сладковатый запах травы, оставшийся после ритуального освящения, которое маги Содружества провели час назад. Судя по изяществу тонких кружев и безупречно обработанным кромкам, все это шилось явно не в Итарре. Но где и когда маги сумели раздобыть такой изысканный наряд, Аритона не интересовало.

Впрочем, Дакар, желая поддеть его, сам подсказал:

— Сетвир — непревзойденный портной, как ты думаешь?

— А это, смею надеяться, — не его рук дело? — сдерживая раздражение, спросил Аритон, указывая на тяжелые лакированные ножны, свисавшие с перевязи, усеянной драгоценными камнями.

— Это не он, — с кислым видом подтвердил Дакар.

— Эти камешки только на шею вешать, если хочешь добровольно пойти ко дну.

Аритон размахивал ножнами, и отвращение боролось в нем с необходимостью принять неизбежное.

— Не местные ли дамы преподнесли мне такой подарочек? — наконец спросил он.

— Давай нацепляй, — сдавленно хихикнув, сказал Дакар. — Асандир сказал, чтобы ножны тоже были при тебе.

Аритон с подозрением оглядел ножны. Он поднес их к носу, принюхался и тут же рассмеялся.

— Обманщик! У них совсем другой запах. Думаешь, меня ждет мало забот с этим королевством, так ты решил еще утяжелить мою ношу?

— Поступай как знаешь, — пожал плечами Дакар. — Можешь оставить ножны здесь, и дамы наверняка обидятся. Откуда им знать, что их подарок запоздал и маги не успели его благословить? Впрочем, никаким заклинанием нельзя было бы придать этой штуке более приличный вид. — Безумный Пророк критически оглядел Аритона. — Поторапливайся. — Прежде чем дойдет черед до оружия, тебе еще нужно перекинуть ленту через плечо и надеть плащ.

— Эти ножны сами по себе — подходящее оружие, чтобы врезать какому-нибудь безмозглому идиоту.

В то время как Дакар поправлял на нем ленту, Аритон взвесил в руках плащ, сверкнувший на солнце вышитым геральдическим леопардом. Тяжелая дорогая материя ощутимо давила на плечи. Словно желая оттянуть момент, когда придется надеть перевязь с аляповатыми ножнами, Аритон взял в руки обруч, созданный из ратанской земли магией Асандира. Символ ненавистного престолонаследия. Будущий король сжал прохладный металл с такой силой, что побелели костяшки пальцев. На его лице промелькнуло сожаление. Затем, не произнося ни слова, Аритон поднял обруч и укрепил его на лбу. Серебряная дуга с обманчивой легкостью обхватила его черные волосы, чем-то напоминая корону.

Дакар поднял голову. На янтарном фоне окна он увидел лицо Аритона, окруженное всполохами огня. У Безумного Пророка все внутри похолодело. Секундная потеря сознания — таким было полученное им предостережение.

Вслед за этим в нем, как обычно, пробудился дар ясновидца. Дакар оцепенел, в голове у него зазвенело. Безумный Пророк рухнул на колени. Перед его мысленным взором вспыхнуло видение: площадь, запруженная народом; Аритон, в панике пробирающийся через толпу итарранских торговцев. Картина стала объемной, потом все заволокло белой пеленой.

Как будто со стороны слыша, как его голос произносит бессвязные и бессмысленные слова, Дакар падал в темноту. Неожиданно чья-то рука остановила падение, выбросив пророка назад.

Дакар пришел в себя. У него ныли все суставы, и он не осознавал происходящего. По лицу струился пот, голова кружилась. Дакар ждал, пока кончится бешеная пляска цветовых пятен и плитки пола приобретут свой привычный узор. Он почувствовал у себя на плече руку Аритона.

Если бы не принц, Дакар едва ли смог бы сейчас устоять на ногах.

— Эт милосердный, — прошептал Безумный Пророк, чувствуя, как головокружение переходит в тошноту. — Только какой-нибудь изверг или прирожденный палач может называть предвидение благословенным даром.

— Тебе лучше лечь, — сказал Аритон, силясь дотащить грузного Дакара до дивана.

Дакар меж тем корчился от судорог, заставлявших его сгибаться едва ли не пополам. Он исторг весь съеденный завтрак, но и это не помогло. Ему было плохо. Пока Аритон помогал ему распрямиться, Дакар увидел, что великолепный королевский наряд безнадежно испорчен.

Плащ съехал набок. Рукава шелковой рубашки взмокли от пота. Теперь облик Аритона никак нельзя было назвать королевским. Кожа принца стала мертвенно-бледной. Волосы, выбившиеся из-под обруча, нависали надо лбом. Глаза возбужденно блестели, как у загнанного зверя. Повелитель Теней наполовину вел, наполовину волочил Дакара к дивану.

У Безумного Пророка не было сил, чтобы противиться, и он рухнул поперек дивана, отрешенно взирая на помятое и испачканное облачение принца. Его мало заботили сбившиеся ножны; подарок жен сановников сейчас казался глупой шуткой.

— Что я говорил? — судорожно хватая ртом воздух, спрашивал Дакар. — Заклинаю тебя милосердием Эта, скажи, о чем я говорил!

У Аритона дрожали руки.

— Ты предсказывал беду.

У Дакара от ужаса свело живот. Судороги скручивали грузное тело Безумного Пророка. Неужели видение, посетившее его в Итамоне, теперь превращалось в реальность? От этого Дакару стало еще хуже.

— Я говорил про Лизаэра. Про то, что Деш-Тир как-то повлиял на него. Это было?

Аритон печально кивнул.

— И если бы только это, — тихо пробормотал он.

Он схватил меч, лежавший без ножен рядом с регалиями, которые он еще не успел на себя надеть.

— Харадмон или Люэйн сейчас здесь? — спросил он. Никто не отозвался из затененных углов, где обычно обретались бестелесные маги. Боясь, что пророчество Дакара почему-либо заставило невидимого стража исчезнуть, Аритон бросился к дивану.

— А где Асандир?

Дакар зажал ладонями виски. Все еще переживая свое пророчество, он пытался хоть как-то унять невыносимую головную боль. Мысли едва волочились, не поспевая за событиями. На обдумывание вопроса у него не было сил.

— Дейлион тебя побери, что же я все-таки напророчил? — заплетающимся языком повторил он.

Что-то быстро промелькнуло у него перед глазами. В следующее мгновение на него обрушился удар, пришедший словно ниоткуда. Дакар откатился назад, подминая собой сброшенный королевский плащ. Над ним склонился испуганный Аритон. Дакар вдруг обнаружил, что к его горлу приставлено лезвие Алитиеля.

Он ощущал холодок стали сквозь воротник рубашки — единственную тонкую и ненадежную преграду на пути оружия.

— Ты спятил? — выдохнул он, силясь отодвинуться.

— Пока еще нет.

Слова вполне соответствовали обычной иронии Аритона, однако маска безразличия, которую Повелитель Теней нацеплял в минуты опасности, никак не вязалась с его сбивчивым дыханием.

— Где мне найти Асандира? Дорога каждая минута!

Дакар в одинаковой степени чувствовал и холод стали, и ужас, владевший тем, кто держал меч.

— Асандир в зале заседаний государственного совета. Удерживает сановников, чтобы они не взбунтовались перед твоей коронацией.

Аритон опустил меч, потом резко повернулся и направился было к двери, но вдруг замер и вернулся назад. Геральдический леопард, вышитый на его плаще, тускло блеснул, когда Повелитель Теней стал вытаскивать из-под Дакара простой наряд, в который тому предстояло облачиться. Прикрыв коричневой тканью королевские одежды, принц направился к двери.

— Аритон, постой! — Дакар с трудом приподнялся на локте. — Так что же я увидел?

Пророк уже и не надеялся на ответ. Но Аритон вдруг остановился и повернул к нему искаженное душевной мукой лицо.

— Дакар, если тебе дорог мир в этом городе... если тебе не безразлична судьба моего брата... прошу тебя — не подпускай Лизаэра ко мне! Если мы с ним столкнемся, твое пророчество исполнится и будет пролито немало крови.

— Ты можешь мне сказать, что случилось? — взорвался Дакар.

Черные лакированные ножны, которые он сжимал в руках, с грохотом выскользнули. Дакар кое-как поймал их, зацепив пальцем ноги, и при этом ударился плечом о стоящее рядом кресло. Он даже не выругался — неизъяснимая тяжесть, порожденная собственным пророчеством, до сих пор не отпускала его.

— Важно не то, что случилось, а то, что случится. Нужны самые решительные, самые отчаянные действия.

Аритон бросился к выходу. Дакар устремился за ним, но не успел: стремительно захлопнувшаяся дверь ударила его по лицу.

— Даркарон тебя побери!

Безумный Пророк колотил по неподатливому дереву, пока не изранил кулаки и не додумался до очевидной истины: если бы Аритон хотел отправить его на защиту Лизаэра, дверь не оказалась бы запертой снаружи.

Вторая мысль, мелькнувшая в мозгу Дакара, была еще более важной: а ведь Люэйн не отозвался. Более того, бестелесный маг не стал вмешиваться и никак не попытался успокоить Аритона.

Дакару все-таки удалось распахнуть дверь. В результате силы разом покинули его. Боясь, что вновь лишится чувств, он привалился к дверному косяку. У него мелькали мысли, не поддававшиеся здравому истолкованию. Его неожиданное пророчество странным образом переплелось с более ранним — Пророчеством о Черной Розе, связывавшим все надежды на лучшее будущее с коронацией Аритона. Содружество почему-то перестало оберегать жизнь обоих принцев, иначе Люэйн не исчез бы. Но Дакар чувствовал: исчезновение бестелесного мага связано не только с этим. Здесь крылась и какая-то другая причина. Только вот какая?


До этого дня сводчатый зал, предназначенный для заседаний государственного совета Итарры, душный, с плотно занавешенными окнами, был больше похож на пещеру, что вполне устраивало Морфета. Наместник предпочитал тайные сборища, на которых в последнее время он и его сановники лихорадочно пытались решить главный вопрос: как не допустить восстановления королевской власти.

Приготовления к коронации изменили зал почти до неузнаваемости. Выцветшие, пыльные знамена гильдий были отодвинуты в дальний угол. Их затмевало знамя с вышитым леопардом — гербом династии Фаленитов. Узкие стрельчатые окна, еще совсем недавно задрапированные плотной алой материей, были распахнуты, пропуская внутрь свежий утренний воздух. Свет заливал полы, заново натертые воском. Лучи солнца оживляли старинный кленовый паркет и вспыхивали множеством разноцветных огоньков, отражаясь от позолоченных колонн, драгоценностей и блестящих шелковых одежд сановников. Собравшиеся, сбившись в кружки, перешептывались, все время тревожно оглядываясь по сторонам.

Но Асандира, восседавшего на тронном возвышении, эта болтовня, похоже, ничуть не тревожила и даже не занимала.

Морфет затаился, словно выслеживал ядовитую змею, заползшую в его беседку. Он выжидал. Должен же найтись во всей этой суматохе хотя бы один момент, когда Содружество не сможет уследить за своим подопечным. И тогда уже в следующий миг Аритона Фаленского найдут с кинжалом в спине.

— Но где же главнокомандующий Диган? — недовольно вопрошал министр юстиции. — Не помню я, чтобы он когда-нибудь опаздывал.

— Он и не опаздывает, — отозвался Морфет, которому очень хотелось расстегнуть врезавшиеся в запястья манжеты. Язвительным тоном он добавил: — Наш главнокомандующий пригласил Лизаэра на светскую беседу после завтрака. Этот светловолосый вовсю волочится за его сестрой. Я уверен, именно это и задержало Дигана.

Наместник, наморщив лоб, глядел на обитое парчой кресло, которому предстояло стать троном будущего короля. Ни трон, ни корона из белого золота, усыпанная изумрудами, не будут надежной защитой Аритону. Сегодня, завтра или на следующий год, но тейр-Фаленита обязательно свергнут. Итарра никогда не покорится королевскому правлению. Никогда. Мысленно желая, чтобы крушение Аритона произошло сегодня, Морфет увидел, как Асандир резко повернулся. Его не волновал оскорбленный шепот вельмож, вынужденных лицезреть спину мага.

Морфет улыбнулся. Кажется, желаемое начало осуществляться и у этих самоуверенных магов не все идет так, как они замышляли.

Асандир, не извинившись, снова повернулся, встал и стремительно зашагал к двери. Он был заметно взволнован и не обращал внимания на рассерженных членов совета, которым едва не наступал на ноги.

Морфет улыбнулся и поспешил следом, воспользовавшись живым коридором, оставленным магом. Он достиг передней в тот момент, когда Асандир прошел через внешнюю дверь, плотно закрыв ее снаружи. Ничуть не стесняясь, наместник припал глазом к замочной скважине.

Он увидел, как Аритон подал знак поднимавшемуся по мраморной лестнице Трайту.

— Вызови своего ворона, — велел ему Асандир. — Твой друг может нам понадобиться для передачи сообщений.

Трайт ответил почти шепотом, и его слов Морфету разобрать не удалось.

Асандир чуть заметно кивнул.

— Иди в зал. Как можешь успокаивай собравшихся. Главное, никто из них не должен знать о наших проблемах. Сетвир только что прислал предостережение: Лизаэру грозит серьезная опасность. Узор, составлявший его Имя, изменился. Хуже того: Люэйн сообщил, что Дакара посетило видение и он до сих пор не может прийти в себя. В Илессида проникла одна из сущностей Деш-Тира. Оба события ясно указывают на это. Такое могло случиться, когда мы загоняли их в сосуд. Если я не ошибаюсь, нас ожидают события, предсказанные нитями судьбы. Одно слово, сказанное невпопад, одно несвоевременное действие, и вместо коронованного короля и восстановления Содружества до его прежнего числа мы получим панику и залитые кровью улицы.

— Да хранит тебя Эт.

Лишенный магического зрения, Трайт не мог увидеть возможного развития событий. Он коснулся плеча Асандира, и они расстались.

Морфет оторвался от замочной скважины, выпрямился и огляделся по сторонам. Они хотят сохранить свои проблемы в тайне? Ничего подобного! Сейчас он громогласно объявит об этом всем собравшимся. Он бросился к дверям зала. Те почему-то оказались запертыми. Пустяки, сейчас он крикнет, и в зале его услышат. Морфет набрал в легкие побольше воздуха.

Вместо крика из его горла вырвались лишь булькающие звуки. Подскочивший сзади Трайт протянул свою руку в черной перчатке и зажал наместнику рот.

— Вы не сделаете этого, — прошептал ему в левое ухо самый мягкий и учтивый из всех магов Содружества.

Наместник застонал. Его глаза налились кровью, и он сдавленно зарычал. Локтями и ногами он стал отбиваться от Трайта, но его удары пришлись в пустоту. Морфет попытался впиться зубами в руку мага, но получил ответный болезненный толчок.

В это время двери зала распахнулись и оттуда выскочили несколько человек, недоуменно глядя на Трайта.

— Не будете ли вы любезны помочь мне? — спросил у них маг.

Суматоха возрастала. Не дожидаясь, пока стонущий Морфет выдаст истинную причину своего состояния, Трайт обратился к сановникам:

— Я направлялся в зал и увидел, что наместнику стало плохо. Скажите, он подвержен припадкам? Возможно, всему причиной жара. При таком обилии тяжелых бархатных одежд немудрено потерять сознание.

Будто в подтверждение этих слов Морфет рухнул на пол. Хлопая крыльями, ему на грудь опустился ворон. Клюв этой странной птицы был последним, что запомнил наместник. Потом под действием магических заклинаний он без чувств распластался на ковре, расстеленном специально для коронации.


Лизаэр, которого после завтрака пригласили в богато обставленную гостиную Дигана на светскую беседу за бокалом вина, вдруг почувствовал, как кровь прилила у него к лицу. Жаркая волна охватила все тело и тут же сменилась пронизывающим холодом. Боясь расплескать вино, Лизаэр поспешно опустил на столик свой бокал. Неужели он где-то подцепил лихорадку? Лизаэр дотронулся до лба. По телу прокатилась вторая волна, лишившая Илессида привычных ощущений. Лизаэр оцепенел от страха; на мгновение ему почудилось, будто разум окутала тьма и им управляет чужая воля.

Вскоре к нему вернулись привычные ощущения. Испытывая какое-то дурацкое облегчение, Лизаэр вздохнул. Он просто устал, вот и мерещится разная чепуха. Коронация Аритона не несла никакой угрозы, а секундный обморок был вызван возбужденностью и разыгравшимся воображением. Возможно, это следствие кошмаров, время от времени мучивших его после Итамона. Расплывчатый узор парчовой обивки кресла, в котором он полулежал, вновь стал четким. Лизаэр поднял голову.

Руки Талиты, унизанные кольцами, уже не гладили собачку, а неподвижно застыли на курчавой шерсти. Она, ее брат Диган и разукрашенный бантиками песик — все хранили молчание, вежливо и выжидающе глядя на Лизаэра.

Какие слова он только что говорил? Лизаэр силился восстановить нить разговора, но здесь в его памяти зиял провал. Подобное нельзя было объяснить невнимательностью. Озадаченный своей оплошностью, которая, впрочем, могла показаться даже забавной, Лизаэр произнес несколько банальных фраз.

Диган перебил его и сказал, словно продолжая начатый разговор:

— Дети, которые работают на разделке конских туш, взяты не из семей городской бедноты, как пытался вам внушить этот, с позволения сказать, наследный принц.

Главнокомандующий вооруженными силами Итарры поставил на столик свой бокал. За эти полчаса он так и не притронулся к вину.

— Оборванцы, о которых столь печется Аритон, на самом деле являются детьми закоренелых преступников. Я говорю о варварах из лесных кланов. Не один век они промышляют грабежом караванов, убивая ни в чем не повинных людей.

Лизаэру снова стало жарко. Он не решался протянуть руку и утереть пот со лба. Принц внимательно глядел на Дигана, размышляя о том, что этому человеку с его острым умом больше пристало быть придворным, нежели солдатом. Вот и сейчас он, как обычно, своими словами с легкостью сумел разогнать терзавшие принца мысли.

А ведь в Дасен Элюре фаленитские пираты постоянно выбирали самые болевые точки амротской политики, чтобы подбить жителей Амрота на беспорядки и тем отвлечь внимание от своих грабительских набегов.

Лизаэр тряхнул головой, заставив себя вернуться к окружающей его реальности. Он находился в Итарре, а не в Королевской Гавани, и Аритон не был похож на собственных предков. Не столько пират, сколько музыкант, он был наследником короля-убийцы, но все это осталось в прошлом. Оставаясь приверженцем справедливости, Лизаэр вернулся к разговору с Диганом.

— Вы считаете, что наследный принц Ратана прибегнул ко лжи, чтобы опорочить государственный совет?

— Я считаю, что он действует в сговоре с магами Содружества, которые мечтают отдать Итарру во власть варварам.

Диган подался вперед и уперся локтями в колени.

— Думаю, вы не станете отрицать, что Аритон действует так, как того требуют цели магов.

Лизаэр всегда относил скрытность Аритона к особенностям воспитания, полученного у магов, и эта черта в характере брата немало ему досаждала. Теперь, после слов Дигана, он на многие вещи взглянул под иным углом. Лизаэр вспомнил, как Дакар заявился сегодня под утро, завершив странствия по местным тавернам. Однако при всей замутненности сознания Безумный Пророк помнил, что Аритон не провел свою последнюю свободную ночь за кружкой эля в мужской компании. «Одному Дейлину известно, где он был. Его высочество говорить не изволит».

Лизаэр заморгал, пронзенный странной мыслью: ведь этот музыкант, умоляющий, чтобы его освободили от королевского бремени... в свое время силой магии сжег семь амротских кораблей, а потом на суде разыграл комедию, спасая собственную шкуру.

— Я чувствую, вами владеют какие-то сомнения, — заметила Талита.

Она пододвинулась к Лизаэру, прошелестев кружевным платьем из тафты. Собачка заскулила и спрыгнула на пол.

— Что касается наших интересов, — продолжала Талита, — не скрою: мы хотим, чтобы эта коронация не состоялась. Но времени на противодействие остается все меньше и меньше.

И в самом деле, до полуденной церемонии оставался какой-то час. Лизаэр вздрогнул. Прежний ход его мыслей был вновь остановлен врожденной привычкой к справедливости.

— Только не предлагайте мне вступить с вами в сговор. Я не стану участвовать в подобном вероломстве. Замыслы Содружества относительно Итарры не направлены во вред вашему городу, и не мне отрицать права Аритона на престолонаследие.

— Но вы же сомневаетесь в его правах и не доверяете своему брату, — не отступала Талита.

Сестра Дигана играла довольно грубо, однако сейчас она могла засчитать очки в свою пользу. «Пригодность любого правителя должна проверяться на пробном камне всеобщей справедливости», — подумал Лизаэр. Он вздрогнул, словно по его лицу прошлись мокрой тряпкой, затем встал. Скрывая за учтивыми манерами охватившее его беспокойство, Лизаэр снял со спинки кресла свой бархатный плащ и предложил Талите руку. Красота этой женщины могла ослеплять его глаза, но это никак не влияло на его принципы. Лизаэр осторожно помог Талите подняться на ноги.

— Госпожа Талита, ради благополучия вашего города я намерен усомниться в праве Аритона на престолонаследие. Он скрытен и хитер, и мне далеко не всегда бывали ясны его побуждения. Однако, неоднократно сталкиваясь с ним лицом к лицу, я не помню случая, чтобы он лгал.

Диган позвонил в колокольчик, чтобы слуги убрали вино и бокалы. Обращаясь к Лизаэру, он спросил:

— Вы согласны еще до коронации поделиться с нами добытыми сведениями?

Лизаэра вдруг пробрала дрожь. Он и сам не понимал, как мог, почти не раздумывая, согласиться.

— Даю вам честное слово, — услышал он собственный голос.

Гостиная, вино и общество хозяев — все это вдруг показалось ему невыносимым. Лизаэр отчаянно пытался взять себя в руки. Бессонные ночи и тревожные сны наполнили его разум недостойными сомнениями. Ведь даже если Аритон и ошибался в своих симпатиях, справедливость требовала признания очевидного. Гильдии действительно обрекали на рабский труд детей. Голодных, оборванных, ютящихся в убогих лачугах. И каким бы несправедливым ни представлялось наказывать этих детей за преступления родителей, их судьба требовала тщательного и беспристрастного рассмотрения. Если Аритон решил вступиться за них, ему придется отстаивать это решение и бороться с государственным советом.

Стараясь не наступить на крутящуюся возле его ног собачонку, Лизаэр с твердым намерением уйти направился к двери.

— Разрешите откланяться, — учтиво сказал он хозяевам. С внешней стороны, в коридоре, послышались шаги и голоса.

Лизаэр узнал голос Дакара, заунывно спорящего со слугой. Его прервал требовательный голос Асандира, требующего объяснить ему, что происходит.

Лизаэр взялся за задвижку. Она почему-то не поддавалась. Сколько он ни пытался, ему не удалось отодвинуть ее.

Диган, едва не опрокинув служанку, убиравшую со стола, поспешил Лизаэру на подмогу. Их совместные усилия привели к тому, что витая медная задвижка вдруг раскалилась добела, разбрасывая искры. От нее повеяло жаром, вполне достаточным, чтобы обжечь руки.

Лизаэр сразу же оглядел пальцы. На них не было ни малейших следов ожогов. Будучи знаком с колдовством подобного рода, он инстинктивно вскрикнул:

— Задвижка заколдована!

Диган внимательно посмотрел на него. Лизаэр между тем вновь ощутил, как вслед за обжигающей волной его обдало холодом. Этот приступ оказался сильнее предыдущего, принц зашатался. Окружающий мир то исчезал, то снова появлялся. Потом зрение восстановилось, зато в ушах стоял непонятный звон. Лизаэра охватил гнев. Это чувство пришло к нему вместе с предельно ясной мыслью, более осязаемой, чем дверная перемычка, за которую он держался, чтобы не упасть. Кто, как не Аритон, своей магией запер их сейчас в гостиной? Потом с такой же ясностью в мозгу всплыл вывод: если во всем повинен фаленитский ублюдок, его нападки на государственный совет Итарры — заведомая ложь.

Видя смятение Лизаэра, Диган все понял.

— Нас предали!

Они с Талитой мрачно переглянулись.

Слуга в коридоре как воды в рот набрал. Служанка в гостиной испуганно забилась в угол и тоже молчала. Вскоре из-за двери послышался голос Дакара:

— Я сразу же наложил заклятие на эту дверь. Аритон умолял меня любой ценой держать его подальше от Лизаэра!

— Где принц?

Должно быть, маг так сверкнул глазами на своего ученика, что голос Дакара зазвучал непривычно высоко, готовый перейти в истерический вопль.

— Он ушел... Да, отправился разыскивать тебя. Если Люэйн по-прежнему и стережет его, то почему-то молчит. А разве ты сам, когда шел сюда, не видел их?

— Нет.

Асандир сделал несколько шагов, подойдя к двери гостиной.

— Слишком поздно строить догадки. Твое пророчество связывает нас по рукам и ногам. Говоришь, Лизаэр находится за этой дверью?

— Да, — упрямо произнес Дакар, желая оправдаться. — Слуги Дигана утверждают, что он не покидал дома.

Лизаэр почувствовал, как чья-то рука взяла его за запястье. Талита быстро повела его в противоположную сторону. Он вздрогнул, но не от красоты этой женщины, способной ошеломить любого мужчину, — Лизаэра поразила ее бесцеремонная властность. Прежде чем он успел задуматься о причинах столь непонятного раздражения, оно ушло, сменившись не менее непонятной потребностью высказаться.

— Я обещал разыскать Аритона и узнать у него всю правду. Можете ли вы помочь мне выбраться отсюда?

Диган усмехнулся.

— В Итарре каждый дом имеет потайной выход. Талита вас проводит. Я задержу Асандира.

— Будьте осторожны, — предупредил его Лизаэр, послушно следуя за Талитой. — Магам Содружества ничего не стоит проникнуть в самые потаенные ваши мысли.

Неизвестно, принял ли Диган к сведению его предупреждение. Талита вцепилась в руку Лизаэра и потащила его за собой к узкому проему, чудесным образом открывшемуся в задней стене гостиной. Оттуда потянуло затхлостью и плесенью. Талита вполголоса помянула недобрым словом пыль, в которой ей предстояло испачкать подол своего роскошного платья. Потом дверь закрылась, и дальнейший путь хозяйки и гостя пролегал в полной темноте, среди густой паутины.

Служанка в гостиной, не выдержав напряжения, стала всхлипывать. Собачонка, которой не позволили сопровождать хозяйку, теперь уже не скулила, а рычала и тявкала. Дверная задвижка снова озарилась снопом искр. Перепуганный песик шмыгнул под кресло, волоча за собой разноцветные ленты. Дверь в гостиную с шумом отворилась.

На пороге стоял Асандир. У него за спиной сопел Дакар. Они увидели главнокомандующего Дигана сидящим в кресле. В руках он держал графин с вином, собираясь налить себе бокал. Увидев незваных гостей, он любезно улыбнулся. Рука с графином застыла в воздухе.

Типично итарранская учтивость не произвела никакого впечатления на Асандира. Взгляд мага сразу же зацепился за два недопитых бокала, стоящих на подносе. Пока собачонка затихала под креслом, Асандир холодным изучающим взглядом рассматривал Дигана.

— Куда делся Лизаэр? — без обиняков спросил маг.

Диган и бровью не повел, что искренне восхитило Дакара. Главнокомандующий с легким стуком опустил графин на столик.

— Ваш Лизаэр отправился переговорить со своим братом. Стоит ли из-за этого тревожиться?

— Скоро узнаем, стоит или нет.

Асандир прошел в гостиную, и его тень упала на Дигана, отчего великолепие церемониального наряда главнокомандующего сразу же померкло. В сравнении с ним одежда мага казалась снятой с плеча какого-нибудь бедняка.

— Я хочу, чтобы вы подумали и ответили как можно точнее: за время, проведенное Лизаэром у вас, не терял ли он сознания? Не становился ли рассеянным хотя бы ненадолго?

Когда Диган попытался отмахнуться от его вопросов, Асандир подошел еще ближе и остановился прямо перед ним.

— Я просил ответить на мои вопросы и спрашиваю не ради пустого любопытства. Если вы заметили что-то подобное, вашему другу грозит беда. Может случиться, что какая-то из сущностей Деш-Тира проникла в разум Лизаэра. Она опасна тем, что может овладеть его сознанием. Если такое случится, беда будет грозить уже всей Итарре.

Диган внимательно обдумал услышанное, затем поднес бокал к сложенным трубочкой губам и отпил несколько глотков. В глазах его блеснула насмешка.

— Когда Лизаэр уходил отсюда, он выглядел человеком, прекрасно владеющим собой.

— А до того? — с тревогой в голосе спросил Асандир.

— Ну что ты пристал к главнокомандующему? — взорвался Дакар. — Лизаэр и его облапошил.

— Значит, надо было держать Лизаэра под домашним арестом! — бросил ему Асандир, шагая по длинному ковру. — Теперь жди всяких неожиданностей!

Маг прошел в дальний конец гостиной, внимательно осмотрел книжные полки и после недолгого раздумья протянул руку, нажав скрытую пружину. Полки отъехали в сторону. Из прохода выразительно потянуло лавандовыми духами Талиты. Бросив сердитый взгляд на Дигана, Асандир двинулся по следам Лизаэра и скрылся в проходе.

— Даркарон всех вас побери! — крикнул Дакар вслед учителю.

Безумный Пророк бросился к двери и подставил ногу, не дав ей закрыться. Хотя из темноты не исходило ничего, кроме сквозняков, он все же крикнул:

— Ну почему никто не соизволит рассказать мне, что такого я напророчил?

Ответа не последовало. Только собачонка, набравшаяся наконец храбрости, выскочила из-под кресла и вцепилась Дакару в ногу. Дакар хотел ей поддать, но промахнулся. Тем временем дверь, закрывавшая потайной выход, аккуратно встала на место. Когда псина вернулась под кресло, волоча в зубах кусок чулка, Диган поднял графин и осведомился у незваного гостя:

— Не желаете ли выпить, чтобы отвлечься от превратностей жизни?

Дакар застонал. Он и так был достаточно измучен последствиями ясновидения и похмелья.

— Вино не поможет, — пробубнил пророк, зажав пухлыми ладонями виски. — Похоже, вся вселенная тронулась.

Диган пододвинул Безумному Пророку кресло и протянул наполненный бокал.

— В таком случае пошлем в Ситэр рассудок и нахлещемся до бесчувствия оба!


Не успели задернуть портьерами окна в зале государственного совета, как со стороны главного входа раздался настойчивый стук. Хотя Трайт и наложил малые заклинания на все двери, одна из них с лязгом открылась. Яркие лучи солнца высветили меха, золотые цепочки и усеянные драгоценными камнями платья вельмож, превратив зал высокого собрания в нечто похожее на сокровищницу.

Поскольку никто из жителей Итарры не владел магией и не мог снять защитных преград, Трайт оторвался от лежащего на полу Морфета и поспешил к двери. Ворон на его плече отчаянно хлопал крыльями, удерживая равновесие.

— Где Асандир? — послышался голос Аритона. Стремясь воспользоваться подвернувшейся возможностью, сановники бросились к выходу. Те, кто находился ближе, узнали наследного принца в лицо, остальные — по серебряному обручу.

— Колдовство! — выкрикнул кто-то сзади.

Все головы сразу же повернулись в сторону кричавшего.

— Глядите, этот принц прорвался сквозь магические преграды. Вот вам подтверждения всем ужасным слухам!

Собравшиеся всколыхнулись. Издали это было похоже на диковинную шпалеру, затрепетавшую от порыва ветра. Сановная толпа загудела:

— Это действительно он, тейр-Фаленит. Вот тебе и их высочество наследный принц Ратанский! Маг ползучий — вот он кто.

Стоявший у двери Аритон снова крикнул:

— Именем Эта, есть здесь кто-нибудь из Содружества?

Трайт стал спешно протискиваться сквозь толпу. Он сразу же заметил, насколько бледен Аритон. Трайту очень не хотелось, чтобы его слышало столько народу, но иного выхода не было, и он крикнул:

— Асандир отправился на поиски твоего брата. Сетвир находится у ворот южного арсенала. Появляться на улицах очень опасно.

Подавленный тем, что не может рассчитывать не только на помощь, но даже на сохранение конфиденциальности, Аритон крикнул в ответ:

— Я не могу оставаться здесь!

Это было чистейшей правдой. Государственный совет не скрывал своей враждебности к принцу. Если присутствие Трайта и удерживало их от расправы, то это не могло тянуться долго. У каждого сановника под вязью кружев и слоями парчи были спрятаны кинжалы, а алмазные булавки имели острые и, скорее всего, отравленные концы. Многие вельможи привели с собой наемных убийц, переодетых писцами.

Втиснувшись между Аритоном, которому грозила опасность, и итарранскими сановниками, Трайт мысленно перебирал ограниченные возможности. Отсутствие Люэйна ясно показывало: все, что предсказали нити судьбы тогда, в Альтейнской башне, начало стремительно разворачиваться. Вмешательство магов могло изменить ход событий, обозначенных в Пророчестве о Черной Розе. Трайт скрежетал зубами от бессильной ярости; увы, в отличие от своих собратьев он не мог окинуть магическим взором всю разворачивающуюся картину надвигавшейся беды.

— Мой ворон сможет быстро известить Сетвира.

Ворон действительно мог оказаться спасителем в этой ситуации. Лицо Аритона немного просветлело, и сановники это сразу же заметили. Точно стая волков, наглость которых возрастала при виде чужой слабости, они начали теснить Трайта сзади. Еще мгновение — и все высокое собрание могло превратиться в необузданную уличную толпу.

— Лети, — тихо велел Трайт ворону.

Птица вспорхнулах его плеча и, шумно хлопая крыльями, вылетела в приоткрытую дверь. А Аритон тут же поспешил навалиться на створку изо всех сил, так как толпа уже устремилась вперёд с явным намерением разорвать Повелителя Теней на куски.

В столкновении с Деш-Тиром Трайт был искалечен, но не лишился магических сил. Как только он почувствовал, что его начинают со всех сторон теснить и пихать локтями, он без труда прочитал мысли членов совета — всех их объединяла жажда убийства. Собрав исходящую от каждого пульсирующую силу, маг смог обуздать ее.

Крики начали стихать. Прошло еще немного времени, и в вестибюле слышался только шорох и шелест богатых одежд. Рвавшиеся к двери с намерением расправиться с Аритоном обнаруживали, что у них подгибаются колени, и падали на пол. Вскоре на ногах стоял лишь Трайт. Сановники растянулись на полу, сминая парчовые камзолы, давя грузом тел замысловатые шляпы и собирая пыль подбитыми мехом плащами. Государственный совет Итарры храпел на разные лады.

Седовласый маг оглядел распластанные тела. Ничтожная победа и к тому же слишком запоздалая. Трайт невесело улыбнулся: вот она, горькая ирония, — если бы не умопомрачительные пророчества Дакара, связанные с восста-новлением Содружества, Аритон вполне мог бы вернуться сюда и в безопасности дожидаться, пока ворон не приведет Сетвира.

— Проклятые невежды, пусть вас подольше мучают кошмары! — со злостью пробормотал Трайт, глядя на спящих.

Распрямив поля своей черной шляпы, он поставил магическую преграду на каждую дверь, каждое окно и каждую щель. Подручным Морфета надлежало оставаться в заточении до тех пор, пока не станет ясно, как развернется предсказанная нитями судьбы трагедия и что удастся спасти ради исполнения злополучного Пророчества о Черной Розе.


Лизаэр прикрыл глаза: тело обдало третьей жаркой волной. Какая-то часть его разума сохраняла способность оценивать происходящее, и он пришел к выводу, что, должно быть, Содружество с помощью магии пытается разыскать его. Затем наступило бурное ликование. С предельной ясностью Лизаэр вдруг осознал, что более не является тем, кем был; личности, которую искали маги и которая вписывалась в их расчеты, теперь не существовало. Раньше подобное открытие встревожило бы его, ибо оно граничило с магическим восприятием грядущих событий. Нынешний Лизаэр, одержимый стремлением служить делу справедливости, даже не задумался, чем может быть вызвано такое изменение. Не думал он и о том, почему вдруг стал воспринимать себя не так, как раньше.

Его даже не удивило, что он, словно беглец, крадучись двигался по какой-то узкой улочке — и все во имя обещания добиться от брата подробных объяснений. Сейчас для Лизаэра не существовало ничего более важного, чем обнаружить любое скрытое вероломство.

Все, что терзало его совесть и наполняло сны кошмарными видениями, сконцентрировалось и обрело смысл.

Лизаэр вдруг рассмеялся сам над собой. Он так долго мучил себя, пытаясь встать на точку зрения Аритона и поверить, будто беспристрастность может оказаться помехой. Он дрожал и обливался потом, проклиная свой дурацкий идеализм. Сколько времени он только и делал, что сомневался во всем и вся! А теперь у него раскрылись глаза. Если Аритон — лжец, значит, все это время его брат лишь мутил воду, действуя по указке магов. Этот ублюдок, сын пиратского короля Авара, остался тем, кем был всегда, — хитрым и коварным преступником, что возлагало на Лизаэра моральный долг защищать от него торговцев и горожан.

Хватит напрасных терзаний, хватит изводящей душу двойственности. Какое облегчение — наконец-то понять, где и с кем твое место.

— Я найду тебя, — шептал Лизаэр, пробираясь по сумрачной улочке.

Все неприятные ощущения в теле пропали. Полный несокрушимой уверенности в том, что действует правильно, Лизаэр устремился вперед.

Бродячие собаки, попадавшиеся на пути, при виде Лизаэра скулили и трусливо поджимали хвосты. Когда одна псина побойчее с рычанием побежала за ним, он ударил ее рукотворным светом, и собака с воплями понеслась прочь.

Раньше он содрогнулся бы от такой жестокости к животному; сейчас же, пройдя несколько шагов, Лизаэр вообще забыл о собаке. Под ногами хрустели растрескавшиеся плиты вперемешку с черепками битой посуды. Петляющая улочка вывела Лизаэра на другую улицу, широкую и целиком запруженную народом.

Люди толпами валили к главной городской площади, предвкушая зрелище коронации. Какая-то пожилая крестьянка, шевеля беззубыми челюстями, с удивлением уставилась на невесть откуда взявшегося Лизаэра. Однако в следующую секунду ее внимание уже было поглощено собственным внуком — смуглым крепким малышом. В толпе сновали дети, бросая друг в друга разноцветные палочки. Игра была явно не для праздничной одежды, в которую их нарядили родители — честные и добропорядочные торговцы. Лизаэр учтиво приветствовал этих жертв Аритонова гнева. Он улыбнулся торговке сладостями и помог ее сынишке перевезти тележку через канаву.


Швейцар, стоящий у парадного входа во дворец Морфета, сразу же узнал Лизаэра. Он почтительно поклонился и пропустил его внутрь. Вежливо поблагодарив его, Лизаэр сказал, что до отведенных им помещений доберется сам. Никто из бестелесных магов не стерег заднюю лестницу; более того, исчезли все магические запоры, поставленные Люэйном. В комнате, отведенной Аритону, стоял полумрак. Солнце едва пробивалось сквозь закрытые ставни и янтарно-желтые стекла. Лизаэр немного постоял на пороге, переводя дыхание и внимательно оглядывая комнату.

Достаточно было беглого взгляда, чтобы убедиться, с каким презрением относится Аритон к атрибутам королевской власти. Плащ с вышитым леопардом валялся смятым на диванной подушке. Черные ножны, украшенные драгоценными камнями, были брошены прямо на полу.

Лизаэр нахмурился. Ведь он тоже был наследным принцем, и ему претило столь легкомысленное отношение к предметам, священным для каждого истинного наследника престола. Взгляд Лизаэра переместился на лиранту, заботливо уложенную на сиденье в нише между окнами. Вот к чему тяготело сердце Аритона.

Лизаэра вдруг пронзила острая боль, непонятно из-за чего возникшая. Принц направился в глубь комнаты, гулко стуча сапогами по плиткам пола. Когда он подошел к нише, боль сменилась приступом ярости.

— Значит, подданные Ратана волнуют тебя меньше, чем бренчание на лиранте и распевание песенок? — крикнул он в воздух.

Ему ответило насмешливое эхо. Серебряные струны мерцали в полумраке, немые, но как будто готовые в любую секунду взорваться аккордом.

Хватит наследному принцу Ратана отвлекаться на пустяки. Так будет лучше для нужд Итарры. Размахнувшись, Лизаэр со всей силой ударил кулаком по лиранте.

Тонкое, словно лист пергамента, дерево, серебряные струны, созданные магией Асандира... несравненное и невосполнимое творение Эльшаны взлетело в воздух и рухнуло на плитки пола. Струны душераздирающе вскрикнули и тут же смолкли. Лиранта рассыпалась на сотни осколков, осевших в разных концах комнаты.

— Ты все равно от меня не скроешься, пиратский ублюдок, — процедил сквозь зубы Лизаэр. По спине его пробежал холодок, но Лизаэр, давя ногами остатки лиранты, упрямо направился к полуоткрытой двери.


Улицы были запружены людьми. Богатые и бедные, ремесленники и торговцы, все вместе с семьями двигались к площади перед зданием государственного совета. Даже несколько служителей Эта в белых капюшонах, побросав больных и страждущих на произвол судьбы, влились в поток горожан. Лизаэр не спешил; он знал, что людской поток все равно принесет его на площадь. Он ничуть не сожалел об уничтожении древней лиранты, им владело лишь одно желание: восстановить и утвердить справедливость. Он вспомнил свои учтивые придворные манеры, так восхищавшие жителей Амрота. Теперь потомок Илессидов восхищал жителей Итарры: он похлопывал по плечу и ласково трепал по щекам детишек, любезно улыбался простолюдинам. Те расступались и с ответной улыбкой даже в самой толчее пропускали его, восхищенные столь непривычным обращением.

— Должно быть, наследный принц Ратана похож на этого человека, — говорили они. — Такой же высокий, ладный и обходительный. Уж он-то положит конец своеволию гильдий.

Лизаэр не разочаровывал горожан. Неистребимая вера простого люда в честность и благие намерения наследного принца заставила его задуматься. А ведь он тоже подпал под обаяние Аритона и позволил сбить себя с толку. Он, бывший наследный принц Амрота, насмотревшийся на уловки и хитрости Фаленита, должен был бы помнить о них и держаться настороже.

Кто-то коснулся его руки. Повернувшись, Лизаэр увидел женщину средних лет с корзиной сморщенных яблок.

— Господин, вы, никак, потеряли своих родных? — с почтительной улыбкой спросила она.

— Нет, уважаемая. Я здесь один, — улыбнулся в ответ Лизаэр.

Пораженная непривычной любезностью явно знатного незнакомца, женщина слегка смутилась.

— Даже если вы здесь и один, с балкона вам было бы куда лучше видно.

Выпростав из-под вязаной шали загорелую руку, она махнула куда-то вверх.

Яркое солнце слепило глаза. Лизаэр прищурился и посмотрел туда, куда указывала женщина. С того места в самом начале площади, где он находился, балконы особняков городской знати казались висящими в воздухе. Их деревянные и железные перила отбрасывали полосатые тени на ораву поющих кожевенников. Концерт вдохновлялся небольшим бурдюком с горячительным, передаваемым по кругу. Как только безголосый заводила компании замолчал, дабы промочить горло, остальные начали отчаянно фальшивить.

— Меня никто не приглашал на балкон, — сказал Лизаэр, продолжая разговор с женщиной. — В любом случае, все лучшие места уже заняты.

— Может, оно и так. — Осмелев от столь непривычной учтивости, женщина подмигнула Лизаэру. — Но у меня есть двоюродный брат. Его дом — в самом начале площади. Я попрошу, и они найдут для вас местечко.

«Наверняка у этого двоюродного брата имеется дочка на выданье, вот родители и стремятся заполучить богатого жениха», — подумал Лизаэр, но вслух высказывать свои предположения не стал, а просто поцеловал женщине руку.

— Ты очень добра ко мне.

Лизаэр вдруг остро ощутил, что именно надежды и сами жизни вот таких простых людей и разрушит своим коварством Аритон.

Лизаэр осторожно потянул на себя корзину женщины.

— Позволь-ка. Тебе будет тяжело пробираться с грузом в толпе.

— Не так уж и тяжело, — возразила горожанка, но послушно выпустила из рук плетеную ручку корзины.

Поверившая в искренность намерений учтивого незнакомца, женщина взяла его за руку.

— Идемте. Нам надо спешить, иначе мы не увидим процессию.

Через несколько минут Лизаэр занял отведенное ему место на балконе, протиснувшись между внучками мебельщика и тремя рослыми молодыми людьми, на одежде которых красовалась эмблема гильдии виноделов.

С обширной галереи третьего этажа, куда вела винтовая лестница, площадь внизу казалась морем. Волны этого моря двигались навстречу друг другу, словно ветер дул сразу с нескольких сторон. Изысканные наряды вельмож постепенно смешивались с одеждами людей из других сословий: торговцев, ремесленников и даже нищих, одетых в невообразимые лохмотья. Вся Итарра ожидала коронации Аритона, но за внешней праздничностью ощущалась нарастающая враждебность.

Стоящие на галерее, похоже, искренне радовались предстоящему событию. Молодые люди принесли подарок от своего хозяина — бочонок вина. Терпкий аромат красного винограда перемешивался со сладковатым запахом яблок, раздаваемых детям.

Лизаэр не ошибся: у хозяина дома действительно оказалась дочка на выданье, причем довольно хорошенькая. Искренне, хотя и несколько сдержанно Илессид высказал ей ожидаемые комплименты. Девушка, наряженная в шелка, бросала на него восторженные взгляды. Приветливо улыбаясь, Лизаэр немного поговорил с ней, а затем, сделав вид, что с нетерпением ожидает начала церемонии, начал внимательно разглядывать толпу внизу.

Младшая хозяйская дочка оказалась посмелее. Она протиснулась к Лизаэру и дернула его за рукав.

— Кого это ты там высматриваешь? — спросила бойкая девочка, облизывая сладкие от яблочного сока губы.

За ее спиной взрослые перешептывались:

— Это он. Помните, он сопровождал принца? Во всей Итарре только он носит одежды темно-синего цвета.

Девочку поспешно оттеснили назад, чтобы не мешать высокому гостю наблюдать за происходящим внизу.

Лизаэр в это время почти не замечал гостеприимного семейства. Над залитой солнцем площадью, над людскими водоворотами летел ворон — зловещая тень на фоне безоблачного неба.

Лизаэру одновременно стало жарко и холодно. По всему телу пробежала дрожь. Еще через мгновение крылатый посланник Трайта и предвестник Содружества перестал его волновать. Сквозь толпу пробирался человек.

Лизаэр сразу понял, кто это. Он узнал изысканную рубашку, манжеты которой были трехцветными: зелеными, серебристыми и черными, отороченные мехом леопарда. Простой плащ, явно с чужого плеча, порвался, и сквозь дыры виднелась дорогая одежда. Но если это еще можно было посчитать обманом зрения, то одна деталь безошибочно выдавала Аритона Фаленского: он в спешке не удосужился снять со лба серебряный обруч.

На лице Аритона ясно читалось отчаяние. Заметив его, Лизаэр пришел в ярость.

— Удирает! — пробормотал он, позабыв, что окружен людьми. — Удирает, наплевав на клятву, принесенную народу этой земли.

— Кто там удирает? — громогласно спросил извозчик из гильдии виноделов.

Детина успел достаточно накачаться красным вином и теперь был не прочь затеять потасовку.

Лизаэра от негодования бросало то в жар, то в холод.

— Ваш наследный принц, — резко ответил он. — Слушайте правду! Тейр-Фаленит, обещанный вам в короли, на самом деле — преступник, пиратский ублюдок, с детских лет искалеченный воспитанием у магов.

Малыши уставились на Лизаэра широко раскрытыми глазами, забыв про недоеденные яблоки. Их невинные лица послужили Илессиду своеобразными окнами, в которых он увидел, насколько обмануты жители Итарры и как они беззащитны перед самоуправством магов.

Внутри Лизаэра что-то надломилось.

— Уведите малышей в дом! Здесь им находиться опасно!

Слова эти вырвались у него бессознательно, но были произнесены с такой неоспоримой властностью, что никто из стоящих на балконе не посмел ослушаться. Хозяйка дома вместе с каким-то стариком — наверное, дедом этих малышей — погнали детей к двери.

Теперь на балконе вокруг Илессида образовалось пустое пространство, словно люди не решались стоять рядом с ним. Лизаэр выпрямился во весь рост. Освещенные солнцем золотые волосы сияли подобно нимбу. Охваченный праведным гневом, принц напоминал ангела, посланного с высот Этлиерии очистить землю от зла.

Лизаэр протянул руку в сторону худощавого беглеца в странном наряде, пытавшегося выбраться с площади, и крикнул:

— Жители Итарры, поглядите на того, кого вы собирались признать своим королем, и выслушайте правду! На вашу землю вернулся солнечный свет, но этот человек способен окутать ее тьмой, что куда страшнее любого тумана! Знайте же, что Аритон Фаленский зовется Повелителем Теней. Он — маг, готовый войти в сговор с варварами из кланов и превратить ваш прекрасный город в груду развалин!

Все остальные обвинения в адрес Аритона потонули в реве толпы, но человек в темно-синем бархатном камзоле сразу же привлек к себе внимание. Площадь замерла; несколько тысяч лиц повернулись в том направлении, куда указывал Лизаэр. Аритон тоже заметил вытянутую руку брата и кружащего над головой ворона.

Двое грузных, флегматичных торговцев крепко схватили Аритона за руки. Фаленит с тревогой и тоской поглядел на ворона.

Лизаэр расценил этот взгляд как подтверждение вины брата. В противном случае Аритону незачем было бы скрываться от подданных. Испытывая безмерную неприязнь к Фалениту и даже не подозревая, что сам он является марионеткой сущностей Деш-Тира, сумевших избежать пленения и овладевших его разумом, Лизаэр поднял занемевшие руки, призывая свой дар света...


Приняв облик благодушного пожилого горожанина из богатых слоев, Асандир как будто не замечал, что его беспрестанно толкали жаждущие увидеть коронацию. Он пристально оглядывал громадную площадь. Краешком глаза маг заметил, как над вычурным балконом мелькнула вспышка света.

— Нашел! — едва слышно прошептал он.

Магическим взором Асандир сразу же увидел фигуру Лизаэра. Сомнений быть не могло: Илессид пытался воспользоваться своим даром.

Сетвир, находившийся далеко от площади, принял тревожную весть, однако он ничем не мог помочь собрату: Хранителю Альтейна хватало своих забот. Он вскинул голову и оперся рукой о дверь караульного помещения в южном арсенале. Сообщив Асандиру, что его известие принято, Сетвир продолжал следить за дверью. Толстые доски вздрагивали от напора извне. Получив приказ помешать коронации, капитан Гнадсог — правая рука главнокомандующего Дигана — собрал рослых и крепких солдат и пытался пробиться в закрытый запорами и магией арсенал. Магическая защита, возведенная Сетвиром, требовала его неусыпного внимания, и он даже не мог толком порадоваться находке Асандира. Между тем отыскать Лизаэра в пестрой толпе горожан было намного сложнее, чем найти иголку в стоге сена. Металл и солому, по крайней мере, различали их Имена. Но сущность (или сущности) Деш-Тира, проникшая в сокровенные глубины личности Илессида, была иного свойства. Без знания ее природы никто из магов не смог бы уберечь одержимого Лизаэра от попыток расправиться с Аритоном.

Маги Содружества знали: беды и страдания — вехи на пути к восстановлению их изначального числа, дабы они действительно могли называться Содружеством Семи. Так предсказывали нити судьбы. Но за этим предсказанием вскоре последовало другое — Пророчество о Черной Розе, сделанное Дакаром, и теперь его исполнение было под угрозой. Содружество оказалось в тупике, способное лишь гневно возмущаться происходящим. Маги не осмеливались предпринимать какие-либо упреждающие действия. Им оставалось только наблюдать за готовящимся ударом, зная, что он неизбежно будет нанесен.

— Мы даже не можем спрятать Аритона в безопасном месте, — послышался голос Люэйна.

Бестелесный маг двигался по следам Фаленита на случай, если коронацию вдруг удастся провести.

— Его схватили двое торговцев.

По-прежнему стоя у края площади, Асандир, сам того не замечая, отпустил одно из излюбленных ругательств Дакара. Какая-то мамаша рассерженно сверкнула на него глазами и, подхватив на руки своего малыша, стала протискиваться в сторону.

Лизаэр сжал пальцы в кулаки. Воздух с треском прорезала ослепительная вспышка света.

— Нет! — раздался испуганный крик Аритона, слившись с торжествующим криком Лизаэра.

Повелитель Теней, почувствовав опасность, вырвал правую руку из толстых ручищ зазевавшегося торговца, изогнулся и выхватил меч.

Серебристо-белый луч света рассыпался в ослепительную пыль. Древние защитные силы Алитиеля рассекли нить, несшую погибель Аритону. Это доказывало, что у Повелителя Теней были обоснованные причины для защиты. Асандир в молчаливом отчаянии следил за разворачивающейся сценой.

Световой удар, нанесенный с балкона, был местью Деш-Тира, полностью овладевшего личностью Лизаэра.

Над головой Аритона со скрежещущим звуком схлестнулись две магические силы. Он дернулся, стараясь окончательно высвободиться, но опомнившиеся торговцы и двое добровольцев, подоспевших им на помощь, крепко держали его. Правую руку ему сразу же заломили за спину.

Аритон почему-то совершенно не подумал, что его меч годится не только для отражения магических ударов. Похоже, эти торговцы были для него просто обманутыми людьми, а единственная угроза сейчас исходила от Лизаэра.

Асандир был вынужден создать невидимый защитный колпак, дабы уберечь ни в чем не повинных людей на площади. Маг проклинал судьбу, скрежетал зубами по поводу недавнего видения Дакара, которое сбило предсказания и подхлестнуло трагические события. Ни о какой коронации более не могло быть и речи. Ослепленные вспышкой, охваченные паническим ужасом, жители Итарры сломя голову неслись в разные стороны, считая, что их город попал во власть магии.

Наблюдая сквозь защитный купол за столкновением магических сил, Асандир сокрушался о том, что светлая магия Алитиеля не могла обеспечить Аритону более действенной защиты. Риатанцы никогда не использовали свои заклинания для убийств; их магия была способна лишь на время ослепить противника и отвратить несправедливый удар.

Лизаэр находился в более выгодном положении. Паравианская магия практически не действовала на него. Направляемый волей Деш-Тира, он готовился к новому удару.

Аритон, на которого не распространялся защитный купол Асандира, сумел высвободить правую руку. В ней уже не было меча, из расставленных пальцев вырвалась только тень, посланная защитить ворона. Асандиру стало нестерпимо горько. Он знал, что Деш-Тир сейчас нанесет новый удар, и не мог сдержать слез от сознания собственного бессилия.

Удар поразил поднятую ладонь Аритона и опалил запястье. Но боль в обожженной руке была пустяком по сравнению с последствиями очередной атаки Деш-Тира, подчинившего себе дар Лизаэра.

Над Аритоном зазмеились красные молнии. Торговцев, удерживавших Аритона, расшвыряло, точно тряпичных кукол. Повелитель Теней остался один. Его опутало нечто напоминающее клубок раскаленной проволоки.

Асандир сдавленно застонал. Случилось невообразимое: сущность Деш-Тира целенаправленно стремилась убить Аритона, оставаясь недосягаемой для вмешательства извне. Она воспользовалась рукотворным светом как ядром, пущенным из катапульты, и удар был направлен в Имя жертвы.

Загремел гром. На несколько секунд запруженная площадь оказалась залитой ярко-красным светом. Лицо Аритона, на котором прежде отражались лишь боль и бунтарское упрямство, неузнаваемо изменилось. Теперь оно пылало ненавистью, отрицавшей какую-либо пощаду. Осознав предательство Лизаэра, он явил свое искусство рукотворных теней.

В воздухе повеяло холодом. Итарра погрузилась во тьму.

Ночь поглотила всех без разбора: от уцелевшего ворона, продолжавшего лететь к Сетвиру, до четверых ретивых торговцев, павших невольными жертвами Лизаэра. Их скрюченные, обугленные тела валялись среди дымящихся клочьев парчи. Обезумевшие жители неслись мимо них, торопясь убраться подальше от этого страшного места.

Темнота подобно занавесу упала и на самого Илессида, одержимого сущностями Деш-Тира. Выжатый до предела силами, о которых даже не подозревал, Лизаэр рухнул на пол балкона.

Последний удар грома сотряс дома, окружающие площадь, и эхо со стороны Маторнских гор повторило его.

— Свершилось, — удрученно произнес Сетвир. — Первые события, предсказанные пророчеством, уже произошли. Надо попытаться хоть что-то предпринять.


Южный арсенал

После случившегося на площади Содружество избрало своим пристанищем арсенал, примыкающий к караульному помещению южных ворот. К этому времени Сетвиру удалось надежно укрепить обе массивные двери — входную и ту, что вела в караульное помещение. За неимением стенобитных орудий молодцы Гнадсога таранили дворовую дверь фонарными столбами. Толстые дубовые доски гасили звуки ударов. Даже если произойдет невозможное и нападающие разнесут тяжелую, окованную медью дверь, останется невидимая магическая преграда, а ее способны преодолеть только сведущие в магии.

Изнутри арсенал скупо освещался единственным факелом. В воздухе пахло маслом, кожей, полусгнившей амуницией и застарелым человеческим потом. Пол был покрыт густым слоем пыли, на котором красовались оставленные Сетвиром следы. Чтобы хоть немного расчистить захламленное пространство, ему пришлось откатывать валявшиеся повсюду бочки со смолой.

В полумраке казалось, что сутана Хранителя Альтейна приобрела цвет запекшейся крови. Оглядев дело рук своих, Сетвир остановился и замер. Со стороны могло показаться, что он целиком погружен в себя, но на самом деле маг сосредоточился исключительно на внешнем мире, и ничто живое было бы не в состоянии ускользнуть от его внимания. В промежутках между ударами по двери (Гнадсог все еще рассчитывал взять арсенал штурмом) он прислушивался к пульсу Итарры.

Город захлестывали потоки панического ужаса. Сетвир чувствовал, как толпы людей несутся по улицам, окутанным рукотворной тьмой. Мысленным взором он видел решительных гвардейцев, готовых проткнуть любого мага, который попадется им в руки. Он видел семьи, в испуге запершиеся у себя в домах. Сетвир чувствовал запах крови невинных жертв, слышал крики насилуемых женщин, проникался гневом и отчаянием тех, кого грабили. Людское горе прорывалось со всех сторон, но возможности Сетвира были весьма ограниченными. Несколько «печатей умиротворения» — это все, чем он мог помочь итарранцам.

Неудивительно, что и результаты его помощи оказались совсем скромными. Младенец, спрятанный родителями в грязном винном погребе, перестал душераздирающе кричать. Еще трое малолетних детей, дрожавших от страха перед темнотой, вдруг поняли, что больше ее не боятся. Ворон Трайта, вслепую круживший над городом, нашел удобное и безопасное место для посадки. Ко многим другим крикам и воплям о помощи Сетвир оставался глух. Он знал, что сейчас его силы нужны для более важного дела, провал которого грозил Итарре непредсказуемыми бедами.

Едва ли не единственным островком покоя во всем городе было здание государственного совета, где стараниями Трайта храпели заколдованные и запертые сановники.

В иное время Сетвир, наверное, посмеялся бы над их положением. Но сейчас его внимание отвлек долгожданный сигнал.

— Все подготовлено, — ответил Хранитель Альтейна.

Асандир увидел слабое мерцание коридора из силовых линий, готового принять его. Пол балкона источал терпкий запах пролитого вина. Стараясь не наступить на раздавленные яблоки, маг добрался до коридора, миновал отрезок искривленного пространства и оказался в пыльном полумраке южного арсенала.

Сетвир, пробираясь меж ружейных стоек, вышел ему навстречу. Асандир появился не один. На руках у него лежал бездыханный Лизаэр Илессидский. Золотистые волосы борца за справедливость разметались по плечу мага.

Чеканный профиль Илессида свидетельствовал о высоком происхождении и принадлежности к королевской династии. Глядя на него, никто не заподозрил бы этого человека в содеянном зле. Лизаэру, оказавшемуся иод властью сущностей Деш-Тира, еще предстояло прийти в себя и узнать, что он перешел черту, лишающую его права на королевский престол.

Сетвир старался не глядеть в холодные как сталь глаза Асандира. Руки мага, бесцеремонно мявшие дорогие кружева и бархат одеяния Лизаэра, его напряженная поза — все это говорило лучше любых слов. Оба чародея понимали: после случившегося сегодня о коронации Аритона надо забыть.

Не упоминали они вслух и о том, что больше всего заботило Содружество: Пророчество о Черной Розе, дающее надежду на покаяние Давина-отступника и возвращение Киладиса-пропашего, было под угрозой, и его исполнение отодвинулось на неопределенное время.

Они допустили бесчинство Деш-Тира, и теперь воссоединение Содружества, ради которого был принесен в жертву мир на Этере, вдруг утратило связующую нить с будущим. Получается, весь этот кровавый хаос, о котором они знали заранее и принимали как неизбежность во имя будущего, оказывался ужасающей бессмыслицей.

Окружающая реальность не оставляла времени для того, чтобы предаваться раскаянию; солдаты Гнадсога продолжали молотить по двери южного арсенала.

— Положи его там, — сказал Хранитель Альтейна, указывая на куски рогожи, которые ему удалось разыскать и расстелить на холодном полу.

Асандир опустил свою ношу и нагнулся над Лизаэром, стремясь уберечь его дорогой синий камзол от соприкосновения с сажей.

— Тебе не в чем себя винить, — произнес Сетвир. — Он не стал впустую утешать его, убеждая в том, что в один прекрасный день Аритон может преодолеть горечь от сегодняшнего предательства брата и взойти на ратанский престол, и тогда удастся исцелить все те общественные недуги, что делают жизнь в Итарре невыносимой.

Асандир скинул темный плащ и прикрыл им светловолосого принца, пока еще остававшегося предметом заботы Содружества. Плотный шерстяной покров слегка поднимался, свидетельствуя о том, что Лизаэр жив и дышит.

— Это была наша оплошность. Мы упустили из виду возможность одержания, — наконец сказал Асандир.

— Которое не проявлялось до определенного момента?

Смертельно бледный Сетвир прикрыл глаза. Его сознание мага продолжало улавливать и отмечать общую картину городских беспорядков, но реагировать на происходящее он, предельно измотанный, был уже не в силах.

— Знай мы Имя сущности, овладевшей Лизаэром, мы смогли бы раскрыть ее намерения. Но предотвратить случившееся? Вряд ли. Ход событий, предсказанный нитями судьбы, едва ли мог измениться. Аритону пришлось отступить, однако он жив.

Произнося эти слова, Сетвир почти молился о том, чтобы чудо свершилось.

Словно в подтверждение мрачных предчувствий, владевших Хранителем Альтейна, пламя факела вдруг заметалось и погасло. Появление Люэйна совпало с усилением атаки извне. Наверное, Гнадсог получил подкрепление.

— Я потерял его из виду, — объявил Люэйн.

Дверь сотрясали громовые удары, но бестелесному магу до них не было дела. Он продолжал:

— На площади мне еще удавалось следить за Аритоном, но потом вся картина его жизненных нитей куда-то исчезла. Сдается мне, что сущность Деш-Тира владеет разновидностью черной магии, затронувшей личности обоих братьев.

— Мы уже убедились в том, что там произошло не просто одержание, — устало сказал Сетвир.

Он встал рядом с Асандиром, нагнулся и подложил руки под голову Лизаэра.

— Ну и что? — вызывающе спросил Люэйн.

— Не мешай Кэйлу работать, тогда он ответит на твой вопрос.

Асандир был настолько потрясен и даже сломлен случившимся, что назвал Сетвира его давным-давно позабытым смертным Именем.

Люэйн не обратил внимания на эту оплошность.

— Не могу себе позволить просто торчать здесь и глазеть!

Он удалился, сопровождаемый резким порывом ветра, что больше соответствовало манере Харадмона. В вихре закружились пылинки, едва различимые магическим зрением.

— Плохо дело, — негромко заключил Асандир. — Знать бы, насколько плохо.

— Кто бы мог подумать, что эта сущность столь хитра и изворотлива?

Голос Сетвира звучал несколько отстраненно, ибо его сознание пребывало в иных сферах.

— Замысел Деш-Тира был рассчитан со сверхъестественной точностью.

Маг вздохнул и расправил сбившиеся кружева на воротнике Лизаэра.

— Эта сущность прекрасно понимала: совместными усилиями принцы могут уничтожить ее. Как наилучшим образом себя защитить? Естественно, через взаимную ненависть братьев, заставив каждого из них обратить свой врожденный дар против другого. К тому же она была очень, я бы даже сказал, пугающе предусмотрительна и умела точно рассчитать момент.

Асандир вполне разделял невысказанную тревогу Сетвира: нельзя было с уверенностью сказать, что мир Этеры надежно отгорожен от остальных сущностей Деш-Тира, плененных в пещере Скельсенгских Ворот. Каменный сосуд, несколько слоев магической защиты — достаточно ли этого?

Но сейчас им было не до Скельсенгских Ворот.

— Что еще тебя мучает? — осторожно спросил Асандир. Дошедший почти до отчаяния, Сетвир поделился с ним тревогами.

По словам Хранителя Альтейна, Деш-Тир затаил на братьев злобу с того самого вечера, когда они, выйдя за пределы паравианской защиты, оказались одни в развалинах Итамона. Видя в них смертельных врагов, Деш-Тир оставил свой след в личности каждого. Напрасно потом маги Содружества ночь напролет искали эти следы в Итамоне и окрестностях. Сущности до поры до времени затаились.

— Выходит, едва столкнувшись с Аритоном, Деш-Тир сразу же понял, насколько тот искусен в магии! — озвучил Асандир неприятную истину.

Хранитель Альтейна подпер кулаками лоб.

— Если бы только это, — пробормотал он. — Сущности затаились и начали, так сказать, обмозговывать то, что узнали.

Не в силах говорить, Сетвир передал дальнейшие рассуждения мысленно. Главный удар был нанесен Лизаэру в тот момент, когда принц, действуя как настоящий герой, голыми руками вел последнюю битву, окончившуюся пленением Деш-Тира. Тогда маги сделали все, чтобы не дать сущностям проникнуть в сознание Аритона, и уберегли Фаленита от ужасающей трагедии.

— Мы неправильно строили защиту, — с болью прошептал Асандир. — Мы думали, что сущности проявятся гораздо раньше, и слишком поздно вспомнили о необходимости защищать магический дар братьев.

Лизаэра погубили его же прямота и честность; он оказался беззащитен перед овладевшей им сущностью. Горькая ирония, но Аритон, окажись он на месте брата, смог бы благодаря магической выучке отвести нападение или тотчас почувствовал бы присутствие в собственном разуме чужеродной сущности.

— Глупцы, достойные мести Даркарона, — вот мы кто. Как мы не подумали, что Лизаэру понадобится защита?

Увы, было слишком поздно что-либо менять. Обветренные пальцы Сетвира легли на руку собрата.

— Не зная истинного Имени Деш-Тира, мы были слепы. И до сих пор слепы. Теперь я понимаю: Деш-Тир проник в воспоминания Лизаэра о страданиях, которые он перенес в Красной пустыне. Эти-то воспоминания и послужили основой для побуждения к мести; в особенности одно из них, когда Аритону пришлось прибегнуть к магии, чтобы сломить упрямство брата и не дать ему умереть.

Сетвир старался говорить мягко и осторожно, как будто это могло сделать смысл его слов не таким пугающим.

— Деш-Тир ухватился за разногласия между братьями, а дальнейшие знания выудил из магической защиты, которую Харадмон возвел вокруг Лизаэра на башне Келин. Сущность каким-то образом сумела установить взаимосвязь с жизненной силой братьев. Разрушение или ослабление ее приведет к отделению души от тела.

— А это смерть, — горько подытожил Асандир.

Он по-прежнему не мог смириться с прошлыми ошибками. Вопреки непознанной и коварной природе сущностей Деш-Тира Содружество и два принца, явившихся из Дасен Элюра, сумели-таки пленить все сущности, кроме одной. Лизаэр и сейчас был одержим ею, и магам не оставалось ничего иного, как попытаться изгнать ее.

— Ты готов? — спросил Сетвир.

Хотя в глазах его собрата читалось сомнение, маги встали по обе стороны от наспех сооруженной подстилки и возложили руки на лоб и грудь Лизаэра. Вокруг тускло поблескивали сотни мечей и копий, каждое из которых легко могло поразить плоть смертного. Но любое оружие подобного рода было бессильно против невидимой и неосязаемой сущности Деш-Тира. Единственное, для чего оно могло пригодиться, — чтобы прекратить страдания одержимого.

«Слабое утешение», — подумал Асандир, а вслух произнес:

— Ты ведь знаешь: если мы потерпим неудачу, нам придется его убить.

Сетвир предпочел промолчать. Удары тарана в дверь прекратились. Внутри арсенала воцарилась глубокая тишина. Сосредоточенность магов позволяла им улавливать даже шелест крылышек моли, в изобилии водившейся здесь. Легкий поток воздуха касался лезвий мечей в оружейных стойках, и те отзывались едва слышимым пением. Пением смерти. Отгородившись от всего постороннего, Сетвир погрузился в транс. Его сознание проникло в сознание Лизаэра в поисках чужеродных силовых линий, из которых состояла враждебная сущность.

Это не напоминало обычное изгнание духов; сущность, которую искали маги, оставалась Безымянной.

На долю Асандира выпало быть своеобразным дозорным. Присоединившись к Сетвиру, он просматривал переплетения аур, которые составляли душу Лизаэра. Подобно рачительному хозяину, ревизующему свой склад, Асандир проверял каждую светящуюся нить, узелок и изгиб. На те, что принадлежали Илессиду, он накладывал магическую защиту; всеми чужеродными занимался Сетвир, помечая их особым образом. Оба мага все время двигались словно по лезвию бритвы. Порою их действия выходили за пределы логики и даже интуиции. Любой ошибочный выбор сулил уничтожение частички души Лизаэра, и такая утрата была намного существеннее отсеченной руки или ноги. Но это было единственно возможным для Содружества направлением действий, ведь маги не знали Имени враждебной сущности. Угроза ошибки возросла из-за чужеродного магического заклятия, обрекшего братьев на вражду. Только теперь Асандир по-настоящему осознал и прочувствовал сказанное Сетвиром. Ненависть к брату, разожженная в Лизаэре, была настолько тесно переплетена с его собственной жизненной силой, что все попытки распутать этот клубок заканчивались неудачей. Сущность, атаковавшая Аритона, отчасти являлась сущностью самого Илессида. Одно неверное движение — и Лизаэр был обречен на смерть.

Пот покрыл лоб Асандира. Маг касался таких тончайших сплетений жизненных нитей Лизаэра, что неоднократно ощущал смятение и горечь. Теперь понятно, почему Сетвир оставил его последнее высказывание без ответа. Хранитель Альтейна предчувствовал, что их действия, скорее всего, зайдут не туда и, вместо того чтобы изгнать враждебную сущность, попросту погубят принца.

Время потеряло всякое значение. Двое магов, забывших про окружающий мир, вынуждены были постоянно делать один мучительный выбор за другим. Уже в конце поисков, когда оба находились на грани измождения, они решили оценить результаты своих трудов.

Контуры, обозначавшие сущность, были слишком тонкими и не вызывали у магов доверия.

«Мы явно что-то упустили, — зазвенела в мозгу Асандира полная отчаяния мысль Сетвира. — Ну где может скрываться эта тварь?»

Маги начали заново, нить за нитью распутывая воспоминания Лизаэра. Часть из них казались ложными, причем таких было достаточно много. Магам никак не удавалось ухватить целостную картину затаившейся сущности.

— Давай-ка снова вернемся к тому, что с самого начала насторожило нас, — устало предложил Асандир.

Сетвир промолчал, но про себя высказал несколько крепких словечек. Содружество не допускало, что сущность Деш-Тира способна захватить власть над врожденным даром династии Илессидов. Но именно так и обстояло дело. Сущность настолько тонко и незаметно перемешалась с магией Содружества, что все поиски оставались безрезультатными.

«О Даркарон, ангел мщения! — Сетвир чуть не плакал. — Неудивительно, что эта сущность овладела Лизаэром! Она избрала путь через его совесть, а дверью ей послужило врожденное чувство справедливости Илессида!»

Вина за это лежала не на Лизаэре с его слабостью, а на самом Содружестве, оказавшемся недопустимо близоруким.

В этот момент в двери со стороны караульного помещения заскрипел ключ. Послышался чей-то раздраженный голос, тут же перекрытый раскатистым басом Гнадсога. Вслед за этим раздался отчаянный вопль:

— Я же предупреждал, что на дверь может быть наложено заклятие. Дайте я попробую сам.

— Гости явились, — вздохнул Сетвир. — Будем заканчивать, и побыстрее.

Асандир ненавидел спешку. Но кровавый произвол, охвативший улицы Итарры, нужно было каким-то образом остановить. Для этого требовалось разогнать рукотворную тьму, и здесь дар Лизаэра являлся неоценимым подспорьем. Бедственное положение не позволяло по нескольку раз проверять предпринимаемые шаги, тем более что каждый из них все равно был шагом в неизвестность. Асандир усилил защиту, возведенную им вокруг души Лизаэра. Затем, сконцентрировавшись, будто перед прыжком в пропасть, он коротко бросил Сетвиру:

— Действуй.

Сетвир окружил враждебную сущность другим барьером, напоминающим ловушку. Над телом Лизаэра с треском вспыхнул свет. В воздухе обозначилась светящаяся петля, отражаясь на лезвиях мечей и древках копий. Асандир почувствовал, как чужеродная сила пытается прожечь его защитную преграду. Сущность, сплетенная с личностью своей жертвы, отчаянно билась за власть над Илессидом. Она тянула защитный покров на себя; натяжение возрастало. У Асандира в мозгу промелькнули две картины: стремительно несущиеся потоки воды на быстрине и могучий дуб, который пытаются свалить при помощи толстых веревок с острыми крючьями на конце. Асандир сопротивлялся натиску сущности. Ослабить хватку или потерять хотя бы одну нить означало уступить сущности частичку души Лизаэра.

Сетвир поспешно творил заграждающие заклинания. Средоточия светились холодным голубым светом; линии, идущие над телом Лизаэра, перекрещивались и цеплялись друг за друга, напоминая клубки спутанной проволоки.

Сущность Деш-Тира ожесточенно цеплялась за свою жертву. Ее силе противостояла сила магов. Лизаэра скручивало в судорогах. Он по-прежнему был без сознания, но от боли, сопровождающей насильственное изгнание сущности, несколько раз громко застонал.

Впрочем, возможно, Асандир тоже стонал, ибо все мучения принца он ощущал как свои. Однако сейчас он не мог расточать силы ради помощи себе или Лизаэру; они требовались для поддержания цельности души и тела. Наблюдая за схваткой сил, он понимал, насколько тяжело дается им с Сетвиром изгнание этой сущности. Она будто впилась в Лизаэра ядовитыми клыками, готовая разорвать принца на куски, но не отступить.

Положение становилось угрожающим. И вдруг сущность так резко и неожиданно покинула тело Лизаэра, что это ударило по обоим магам. Защитная преграда оборвала последние нити. Маги буквально припечатали сущность к воздуху, не позволив улизнуть. Задуманное свершилось. Плененный дух застыл, сгорая в своей злобе, как болотный огонь. Освобожденный Лизаэр по-прежнему не приходил в сознание. Уставшие и измученные маги переглянулись. Оба без слов понимали, какой ценой достигнуто освобождение. Из-за одержания Лизаэра пострадал его врожденный дар истинного света.

— В любом случае, всплеск ненависти к Аритону ослабил дар Лизаэра, — хрипло проговорил Асандир.

Уперев подбородок в кулаки, Сетвир только вздохнул. Больше с их стороны не будет никаких исправлений, иначе это может сказаться на пленении Деш-Тира и создать угрозу для жизни Лизаэра.

— Мы всегда можем рассчитывать на его потомство, — печально отозвался Сетвир. — Как-никак, а эту сущность мы сумели изгнать.

Уклончивость Хранителя Альтейна насторожила Асандира. Сетвир был погружен в себя; он, словно завесой, отгородил свой разум. Да и глаза он почему-то упорно отводил в сторону.

— Чувствую, ты чего-то не договариваешь, — сказал Асандир. — Ты ведь узнал Имя этой сущности, так?

Сетвир поднял голову. В слабом сиянии, оставленном побежденной сущностью, его лицо напоминало кусок весеннего, почерневшего льда.

— Когда-то эта сущность была человеком.

Оторопев от услышанного, Асандир утратил дар речи.

Перед его глазами замелькали бесчисленные сущности, плененные в пещере Скельсенгских Ворот. Сказанное опрокидывало былые представления о Деш-Тире. Мага обуял ужас; неизвестно, какие новые трудности сулило это открытие Содружеству. Решения магов не были равнозначны повелениям Эта, и еще неизвестно, имели ли они право обрекать сущности Деш-Тира на бессрочное заточение. С другой стороны, пока состав Содружества не возрастет до прежнего числа, они не смогут разгадать природу Деш-Тира и решить, можно ли выпустить на свободу тысячи злобных и непредсказуемых духов.

Все это и многое другое зависело от того, как повернется жизнь одного человека — последнего из рода Фаленитов.

Впрочем, то были заботы будущего. Как только Сетвир и Асандир осознали важность недавнего открытия и опасность просчетов и поспешных действий, на них обрушились заботы дня сегодняшнего.

Лязгнул засов на двери, что вела из арсенала в караульное помещение, прощальным светом вспыхнуло магическое заграждение, и дверь заскрипела, поворачиваясь на массивных железных петлях. В проем просунулась голова Дакара, который, по-видимому, все еще не отошел после возлияний. Если бы он не упирался в дверной косяк плечом, то вряд ли устоял бы на ногах.

— Какая темень! — послышался недовольный голос Дигана, отозвавшийся эхом из углов. — Даркарон побери ваши пьяные фантазии. Я не слышал никаких криков изнутри. Здесь просто никого нет.

— А я говорю, есть. — Дакар, качаясь, перевалил через порог. — Они здесь. Можете мне поверить. Просто Сетвир забывает зажигать свечи.

Еще не остывший после утихомиривания Гнадсога и его молодцов с тараном, Диган недоверчиво принюхался. В воздухе ощущался характерный едкий запах, словно не так давно потушили факел.

— Вон там, — настаивал Дакар, качаясь на нетвердых ногах и совсем забыв, что Диган не умеет видеть в темноте.

Безумный Пророк не солгал. Из темноты донесся хриплый голос Асандира:

— И это у вас называется содержанием капитана Гнадсога под домашним арестом?

Диган едва не выскочил из своего роскошного камзола. Дакар потерял равновесие и сел на пол.

— Проклятое вино, — тоскливо произнес он. — Мы выпили оба графина, и Диган стал приставать ко мне с просьбами найти Лизаэра.

К этому времени зрение Дакара несколько прояснилось, и он заметил едва различимое сияние магической защиты невдалеке от Сетвира. Безумный Пророк сощурился и по очертаниям узнал печать заточения, внутри которой извивался свет. Дакар почувствовал, что его сейчас вытошнит. Дело было не в обильных возлияниях и не в приближении нового пророчества, всегда выворачивавшего его наизнанку. Причина тошноты была совсем иной.

Дакар заметно протрезвел.

— Вы знали! — с упреком бросил он.

— Подозревали, — тут же поправил его Асандир. — Без владения Именем у нас не было возможности предвидеть, какой способ изберет Деш-Тир для своего удара. А учитывая, что твое второе пророчество вошло в противоречие с первым, мы не знали, какой способ избрать нам.

— Я вот тоже не знаю, о чем было мое второе пророчество, — обиженно пробубнил Дакар.

Пророк стал оглядывать пол, будто хотел удостовериться в его крепости и надежности. Убедившись, Дакар начал озираться вокруг в поисках какого-нибудь устойчивого предмета, к которому можно прислониться. Наткнувшись взглядом на лежащего Лизаэра, он продолжил упреки Содружеству:

— Значит, вы предпочли не вмешиваться.

Ругань в адрес всемогущих магов сменилась обычным пьяным бормотанием:

— Эт милосердный, а ведь Лизаэр вам доверял.

Через приотворенную дверь в арсенал долетал гул разъяренной толпы, перекрываемый громогласными приказами Гнадсога. За стенами последними словами поносили магов и королевское правление. Потом толпа затянула какую-то песню.

— Вы и теперь ничего не намерены делать? — резко спросил Диган, морщась от презрения к беснующейся черни.

Сетвир встал. Он махнул рукой, и факел вновь загорелся. После тьмы его свет показался очень ярким. Блики заиграли на куче металлических опилок под точильным кругом. Вспыхнули лезвия мечей, которым вскоре опять предстояло потускнеть от свежей крови. Заблестели бриллианты и аметисты на камзоле Дигана.

Хранитель Альтейна заморгал и мягким, точно лоскут старого бархата, голосом спросил:

— Вы желаете, чтобы мы вам помогли?

— Я желаю, чтобы Даркарон вас всех побрал! Никогда я еще так сильно этого не желал, как сейчас!

Диган порывисто шагнул вперед, к лежащему Лизаэру.

— Что вы сделали с ним? Убили? И все потому, что он высказался против вашего ставленника?

— Ничего они с ним не сделали, — вмешался Дакар. — Чтобы разогнать созданные Аритоном тени, необходим дар Лизаэра.

— Стало быть, это правда? — Черные глаза Дигана вспыхивали, перебегая от Асандира к Сетвиру и обратно. — Король, которого вы попытались нам навязать, — один из вас, прирожденный маг, прошедший солидную выучку? Под угрозой мятежа вы заставили членов государственного совета отказаться от власти. И что же? Вся Итарра охвачена мятежом. Здания гильдий пылают, подожженные чернью. А теперь толпа рвется к зданию государственного совета!

Сетвир, равнодушно выслушивая обвинения Дигана, теребил бороду. Потом, повернувшись к Асандиру, сказал:

— Я бы не стал отпускать Лизаэра, пока мы не узнаем о судьбе Аритона.

— У нас нет иного выбора.

Асандир коснулся светлых волос Лизаэра и осторожно потряс принца, чтобы разбудить. Чудовищное открытие Сетвира, касающееся человеческого происхождения сущностей, перевернуло все представления. Первое, что теперь должны будут сделать маги, — это переместить плененного Деш-Тира в Рокфальские горы. Итарра пусть выкарабкивается из случившегося собственными силами. Репутация наместника подорвана до такой степени, что он вряд ли сохранит былую власть. Лизаэр вполне сможет сжечь завесу теней, созданных Аритоном, и тем самым прекратить беспорядки и кровопролитие в городе, даже если потом яд, влитый в него Деш-Тиром, заставит Илессида поднять городской гарнизон и пойти войной на своего брата.

Как-никак, нити судьбы ясно предвещали войну.

— Вы получите все, о чем просили, — спокойно ответил на злобные слова Дигана Асандир, и его невозмутимость сделала следующие слова еще более ужасными. — Да, все, о чем просили: войну, взаимное непонимание и предостаточно оснований для еще большей ненависти.

Лизаэр зашевелился и тихо застонал.

Диган склонился над ним и потряс Илессида за плечо.

— Как вы себя чувствуете? Они не причинили вам вреда?

Лизаэр открыл глаза, поначалу полные откровенного недоумения. Затем, обведя взглядом собравшихся, он нахмурился и остановился на Асандире.

— Эт милосердный, прости меня, — прошептал Лизаэр. — Я видел кошмарный сон, будто я уничтожил лиранту Эльшаны. Или то был не сон?

Асандир едва не вздрогнул; его вопрошающий взгляд превратился в презрительный, когда он увидел, что Сетвир, отвечая на вопрос принца, утвердительно кивнул.

Потом с сожалением в голосе маг объяснил:

— Все твои видения не были сном. Итарра охвачена беспорядками. Поскольку ты своими действиями очернил и опозорил Аритона, ты должен хотя бы частично загладить вину, восстановив в городе порядок.

Только теперь гул толпы за стенами арсенала достиг ушей Лизаэра. Он сел на подстилке, увидел Дигана и покраснел, захлестнутый воспоминаниями.

— Аритон. Что бы я там ни говорил, а это он вызвал все эти беспорядки своими тенями. Это он посеял ужас и панику в городе.

Внезапно понизив голос до хриплого шепота, Лизаэр спросил:

— Где он?

— Ты ведь говоришь о единоутробном брате, — с упреком произнес Сетвир, понимая, что бессмысленно пытаться пробудить в Лизаэре хоть искру совести.

Увы, последствия вторжения Деш-Тира оказались необратимыми, и давняя злоба вспыхнула с новой силой.

— Этот ублюдок мне не брат.

— Бранными словами не опровергнуть очевидных фактов, тейр-Илессид, — сурово ответил Асандир. — Ты стремишься пролить кровь твоего ближайшего родственника?

Лизаэра эти слова совершенно не тронули.

— Я стремлюсь восстановить справедливость. Запомните это. Когда я найду этого фаленитского пирата, я не успокоюсь, пока не увижу его мертвым, а его труп — разрезанным на куски и брошенным на съедение псам!

— Тогда нам больше нечего тебе сказать.

Асандир встал. Сейчас казалось, что он высечен из глыбы льда. Он молча переступил через Дакара, пьяно храпевшего на полу.

Главнокомандующий Диган был первым, кто устремился к двери, широко раскрытой Асандиром. Обычно не склонный расточать похвалы, он сказал Лизаэру:

— Я восхищаюсь вашей решимостью. Однако сначала, друг мой, мы должны поймать этого «теневого принца».

— Он вообще никакой не принц! А поймать и схватить его не составит труда.

Лизаэр догнал элегантного главнокомандующего и пошел с ним рядом. Не переставая отпускать угрозы в адрес Аритона, он покинул арсенал, ни разу не оглянувшись.

Из караульного помещения донесся голос Дигана:

— Гнадсог! Забудь о дополнительном оружии. Немедленно собери караульных. Живо, тебе сказано! Пусть прочешут все улицы и закоулки вокруг арсенала. Этот самозваный король должен скрываться где-то поблизости. Пошевеливайся! Он нам ответит за освобождение преступников!

Дверь, ведущая в караульное помещение, с грохотом закрылась. Снова подул ветер, но уже иной природы. Он пронесся между стоек с оружием, выбив из факела россыпь красных искр. По углам заметались тени, заклубилась поднятая пыль. Асандир сидел на низкой бочке, мрачно созерцая проносившийся вихрь.

— Я уверен: Аритон действительно был где-то вблизи арсенала, а потом исчез.

— Не берусь этого утверждать, — степенно ответил Люэйн. — Малолетних рабов освободили менее чем за час. Кузнецу и возницам, нанятым, чтобы снять с них кандалы и вывезти из города, было щедро заплачено золотом. Золото дал ростовщик, которому заложили изумруд из королевской короны. Найти и выкупить этот камень было несколько хлопотно.

— Что с детьми? — перебил его Сетвир.

Вопрос не был праздным, ибо Хранитель Альтейна оглядел магическим зрением прилегающие улицы и вскоре обнаружил, что все упомянутые Люэйном повозки опрокинуты обезумевшей от ярости толпой.

— Разбежались. Пока попрятались, а при первом удобном случае дернут прочь из города, — продолжил отчет Люэйн. — Лошади Аритона нет в конюшне. Из седельной сумки Сетвира похищена тинелла: примерно половина коробки.

Лицо Хранителя Альтейна просветлело.

— Аритону она пригодится. Он умеет с ней обращаться, и тинелла даст ему определенное преимущество перед Итарранской армией.

— Я тоже подумал об этом, — сказал Люэйн. Немного помолчав, он добавил: — Я переговорил с Харадмоном.

— Чтобы поменять направление бури?

Сетвир втянул щеки, желая скрыть неуместную улыбку.

— Замечательная мысль! Если Диган поднимет армию, пусть его передовые отряды помокнут на северо-востоке под холодным дождичком. Заодно и оружие прополощут, чтобы поржавее было.

Лицо его просветлело.

— Эт милосердный! А ведь он проявил замечательную сообразительность.

— Аритон? — переспросил Асандир. — Ты обнаружил его?

— Как? Где? — удивился не на шутку взбудораженный Люэйн.

Давно привыкший распутывать мириады событий, происходящих во всех пяти королевствах Этеры, Хранитель Альтейна сосредоточенно теребил бороду.

— В здешней округе есть только одна кобыла мышастой масти со странными белыми пятнами на шее.

Затем, вдоволь насладившись впечатлением, произведенным на собратьев, Сетвир дал ответ, которого все от него добивались:

— Эта кобыла благополучно выбралась из города через главные ворота и теперь во весь опор несется по северной дороге. Сказанное означает, что рано или поздно Аритон обязательно столкнется с дозорными Стейвена, ратанского кайдена.

— Дурные новости, — проворчал лежащий на полу Дакар.

Люэйн поспешил с ним согласиться.

— У Стейвена только одна мечта: собрать коллекцию отсеченных голов всех гильдейских шишек в Итарре.

Сетвир вскинул руки.

— Объявленная война все же лучше, чем удар кинжалом исподтишка где-нибудь в темном закоулке и в результате гибель последнего из династии Фаленитов!

Он замолчал, запоздало припомнив, что Люэйн еще ничего не знает о сделанном им открытии, касающемся природы сущностей Деш-Тира.

Пока Хранитель Альтейна пересказывал эту новость, Асандир лупил носком сапога по ребрам ученика, вознамерившегося как следует выспаться на полу арсенала.

— Не забывай, дурень: если Аритон погибнет, твоему Пророчеству о Черной Розе тоже придет конец.

— Вы что, все хотите возвращения Давина?

Безумный Пророк с мученическим усилием открыл остекленевшие от пьянства глаза.

— Я что-то не пойму вашей извращенной логики. Кто, как не Давин, своим предательством посбрасывал с трона всех ваших верховных королей?


Собираясь с силами

Улицы Итарры скрывала густая мгла. Редкие факелы на ржавых столбах отчаянно дымили, почти не давая света. Все звуки — шум, крики, лязг оружия и грубая брань Гнадсога — звучали неестественно глухо, словно рукотворная тьма сгустила и сам воздух, сделав его подобием ваты. Недосягаемый для взбунтовавшейся толпы, оберегаемый, будто сокровище, Диган шел в окружении внушительной и хорошо вооруженной охраны. Главнокомандующий разглядывал неожиданного перебежчика из стана магов.

Лизаэр был болезненно бледен, лишь золотистые волосы выделялись ярким пятном на фоне белой кожи и бескровных губ. Когда пришлось пройти мимо толпы оборванцев, издевавшихся над привратником из богатого дома, Илессид не дрогнул, лицо его осталось таким же каменным. Он не реагировал на зловоние разлитых нечистот. Его не ужаснула жестокость, с какой люди Дигана расправились с шайкой каменщиков, рвавшихся в дверь мясной лавки, чтобы добыть тяжелые мясницкие ножи. Глаза принца отражали мерцание факелов и блеск алебард, но оставались холодными, как два самоцвета.

Откуда-то с темной боковой улочки донесся умоляющий женский голос. Следом раздался зычный мужской, выкрикивающий проклятия, но оборванный на полуслове звонкой пощечиной. Под ноги охраны Дигана метнулась дворняга и тут же с воем отлетела, зашибленная кованым сапогом. Когда заворачивали за угол, Лизаэр все с тем же непрошибаемым равнодушием перешагнул через искалеченного пса.

Диган поежился и застегнул плащ.

— Это правда? — тихо спросил он. Отрешенные сапфировые глаза обратились на него.

— Что? — Лизаэр заморгал и, похоже, начал приходить в себя. — Вы о какой правде?

Голос принца был мягким, но глаза — по-прежнему холодными. Диган сердито закусил губу. При всем своем щегольском облике Лизаэр отнюдь не был трусом. «Он должен узнать и узнает, — решил Диган. — Прямо сейчас».

— Я говорю о вашем происхождении. Вы действительно королевских кровей? И этот прихвостень магов — он и в самом деле ваш единоутробный брат?

Глаза Лизаэра глядели сквозь Дигана.

— А вы признали бы братом незаконнорожденного ребенка королевы, которая была похищена и забеременела не по собственной воле?

Эта маленькая ложь далась Лизаэру без труда; к тому же союз его матери с ее любовником-Фаленитом продлился всего год. Принц нахмурился, вспомнив, что когда-то он совсем иначе говорил о тех событиях и даже умолял отца простить мать. Тогда он не знал, каким ублюдком вырастет его так называемый брат.

Но все это было слишком давно, в каком-то ином мире. Даже воспоминания показались Лизаэру нереальными. Впрочем, ему было не в чем упрекнуть себя; он действовал по законам чести и справедливости. Но каким же наивным глупцом он оказался! Из-за никому не нужной честности сломать собственную жизнь, лишиться амротского престола... Ложь тогда обошлась бы ему несравненно дешевле. И чего он добился? Он навсегда потерял Амрот, а Аритон показал свое истинное лицо. Выдумка, которую он сейчас соорудил для Дигана, вполне могла оказаться правдой. Лизаэру вдруг стало легко и весело, словно с его плеч снялась непомерная тяжесть.

— Значит, и в ваших жилах течет королевская кровь, — вполголоса произнес Диган, обращаясь в основном к самому себе.

От него не ускользнула неожиданная перемена в настроении Лизаэра. Диган понимал: истерическое веселье, как и полное оцепенение, — скорее всего, последствия того, что пришлось пережить этому человеку за последние несколько часов. Проникшись симпатией к своему светловолосому спутнику, Диган уже мягче сказал:

— Как странно. Просто уму непостижимо.

— Ничего странного. — Новая ложь далась Лизаэру еще легче. — Поскольку я законный сын короля, то мог бы унаследовать престол, но не на земле Этеры. Мое королевство невообразимо далеко отсюда. Но Фаленит обманом лишил меня наследия.

— Получается, вы — принц в изгнании? — допытывался Диган.

Улыбка Лизаэра была неожиданной, как оттепель среди мороза.

— Друг мой, я вообще больше не принц. Меня официально лишили прав на престол. Я такая же жертва грязных ухищрений этих магов, как и вы. Но я обязательно должен помочь жителям Итарры. Не волнуйтесь, месть будет для меня достаточной наградой.

Они подошли к очередному перекрестку. Диган по привычке внимательно огляделся: перекрестки были излюбленными местами засад на важных сановников.

— Так значит, ваша мать была не из рода Фаленитов? — продолжал он расспросы.

— Неужели вы до сих пор не догадались, что нет?

Лизаэр поморщился; его обдало жгучей волной давнишней, глубоко спрятанной боли, пережитой в раннем детстве.

— Моя мать была просто несчастной королевой, жертвой насилия, да покарает Даркарон всякого, кто вздумал бы стыдить ее за это.

Впереди показалась рыночная площадь. Входную арку слабо освещали масляные светильники. Под резными фронтонами располагались так называемые «ниши удачи», густо заляпанные воском свечей, которые торговцы зажигали и ставили туда на счастье. Сейчас в неясном свете эти ниши казались диковинными пещерами. Тут же висели маленькие жестяные обереги, бряцанием своим долженствующие охранять от ийятов.

Площадь бурлила. В одном углу толпа крестьян, ратовавших за королевское правление, швыряла камни в ремесленников. Со всех сторон летели булыжники, с грохотом врезаясь в круглые щиты солдат. К отряду Дигана примкнули новые воины. На их мундирах сияла подпаленная огнем позолота украшений, а к копьям, которыми они размахивали, были прикреплены разноцветные ленты. При более благоприятном стечении событий этим солдатам предстояло охранять порядок во время коронации. В блеске их неуместного теперь великолепия Гнадсог в видавшем виды мундире казался просто жалким наемником.

Передняя шеренга смешалась. Им навстречу выбежал человек, судя по одежде писец из государственного совета. Он задыхался от спешки и зажимал рукой пораненную щеку. Стремясь перекричать общий гвалт, он требовал, чтобы его пропустили к главнокомандующему Дигану.

— Здесь человек с каким-то известием! — проревел Гнадсог. — Но вряд ли стоит выслушивать его прилюдно. Пусть идет с нами в зал заседаний, там и доложит.

— Нет! — с ужасом возразил посланец. — Только не там! Эти зловредные маги накрепко заперли зал.

— Трайт, — только и произнес Лизаэр.

Поймав гневный взгляд Дигана, он сделал успокаивающий жест.

— Никто из находящихся в зале не пострадает.

В сумраке блеснули аметисты и бриллианты. Главнокомандующий резко повернулся и потребовал:

— Пропустите гонца ко мне. Я выслушаю его здесь.

Солдаты расступились. Рубашка посланника была разодрана на плече, исцарапанные пальцы правой руки кровоточили.

— Это чудо, что я вообще добрался до вас, господин главнокомандующий. Чернь вооружается, троих советников Морфета уже забили до смерти.

Диган, поморщившись, дернул посланца за воротник.

— Давай говори дело!

Увидев, кто является спутником главнокомандующего, гонец сник.

— Не могу, господин Диган. Этот светловолосый — прислужник магов!

Главнокомандующий поднял руку, чтобы позвать Гнадсога — пусть сам выбивает сведения из этого дурня. Заметив пристальный взгляд Лизаэра, Диган остановился.

Принц, лишенный всех прав на королевский престол, мягко сказал:

— Гонец не виноват. После предательства Аритона он вправе и меня считать врагом. Позвольте же мне доказать обратное: ему, вам и всем жителям Итарры.

Принц в синем камзоле был просто великолепен; могущество в сочетании с истинным благородством действовали неотразимо.

Растроганный гонец плюхнулся на колени.

— Простите меня, милосердный господин.

Он хотел поцеловать у Лизаэра руку, но застеснялся своих окровавленных пальцев.

Лизаэр дружески похлопал оторопевшего посланца по плечу.

— Забудем о титулах. В борьбе против Повелителя Теней мы с тобой совершенно равны.

Затем, словно не видя, как солдаты Гнадсога направо и налево расшвыривают толпу, и забыв, что город окутан тьмой, Лизаэр вежливо попросил гонца рассказать, с чем он явился.

Завороженный Диган наблюдал, как этот жалкий человечек перестал трястись и начал связно говорить. Новость была не из приятных: Трайт своей магией пленил сановников государственного совета. Угрюмый, чем-то похожий на старого тигра, Гнадсог заявил, что высадить двери было бы парой пустяков, но как разобраться с этими магическими штучками, он не знает.

— Мы не станем применять силу, — уверенным тоном возразил Лизаэр. Потом, обращаясь к гонцу, спросил: — Ты ведь был возле здания совета. Что сталось с громадным помостом, построенным для церемониальной речи этого самозванца?

Гонец закатил глаза.

— За помост идет сражение. Туда явилась ватага подмастерьев с ломами и кольями. Они хотели разнести помост в щепы. Тогда крестьяне загородили помост перевернутой телегой, стали махать знаменами с леопардом и кричать, что все равно добьются своих прав, записанных в королевской хартии.

— Значит, одни лихие горлопаны схлестнулись с другими? — усмехнулся Лизаэр. — Лучшего не придумаешь.

Он засмеялся и сияющими, торжествующими глазами поглядел на ошеломленного Дигана и насупленного Гнадсога, раздраженно потирающего ссадины на правой руке.

— Поскольку ваши сановники сейчас не в состоянии успокоить горожан, мы это сделаем вместо них.

Двигаясь быстрым шагом, солдаты Дигана достигли площади. Гнадсог построил своих людей в форме клина и ударил по бунтующим подмастерьям сзади. Палкам этой крикливой оравы противостояли мечи и древки алебард, а потому сопротивление было сломлено в считанные минуты. Не больше времени понадобилось и на то, чтобы пробиться сквозь рассыпавшиеся дыни и стреноженных полураздавленных кур. Солдаты мигом поставили телегу обратно на колеса. Меж тем недавние враги объединились перед общей опасностью и устремились на солдат.

Стараясь не забывать, что вокруг идут стычки, Лизаэр начал подниматься на помост. Лестница, ведущая туда, никем не охранялась. На ступенях валялись обрывки лент, флагов и знамен с леопардом. Последним изрядно досталось от пламени факелов, отчего традиционные цвета Фаленитов — зеленый и серебристый — стали траурно-черными. Лизаэра снедало желание как можно скорее восстановить мир и покой в этом городе, однако принц задержался возле крестьянского парнишки. Кто-то заехал ему мечом по щеке. Опустившись на колени, бедняга зажимал рану обрывком церемониальной ленты. Ободряющее слово, дружеское похлопывание по плечу, легкая шутка — и мальчишка заулыбался в ответ. Лизаэр знал, что эта рана не зарубцуется, зато девчонки из таверн будут одаривать парня вниманием. Вот и еще один маленький упрек Аритону, затеявшему злодеяние. Даже не подозревая, что враждебность к брату намеренно раздута и поддерживается в нем чужеродной силой, Лизаэр ступил на помост. Здесь Фаленит, предавший собственных предков, должен был бы возвестить о том, что он берет Итарру под свое покровительство.

Содружество не случайно выбрало именно это место для помоста; он был хорошо виден из любой точки площади, а произнесенные слова разносились на большое расстояние. Лизаэр остановился между раздробленными столбами навеса, оглядывая каждый уголок площади.

Перед его глазами разворачивалась трагедия Итарры, и тусклый свет редких фонарей выхватывал фрагменты этой жуткой мозаики... Кучка орущих ремесленников, потрясающих в воздухе орудиями и палками... Шайка оборванцев, празднующих удачный грабеж... Женщина, обеими руками поддерживающая разорванное платье... Доведенный до отчаяния добропорядочный старик с обломком цветочного горшка — единственным оружием, которым он пытается защититься от напирающих негодяев...

Тревога за судьбу этих невинных жертв рассеяла последние остатки смятения, владевшего Лизаэром с момента пробуждения на полу арсенала. Сущность Деш-Тира полностью и бесповоротно изменила его представления о друзьях и врагах.

Ничего не зная о своем одержании, Лизаэр теперь винил магов в том, что они пытались силой своего искусства затуманить ему разум и сбить с толку. Он не сомневался: когда стало ясно, что коронация провалилась, Содружество само подбило Аритона бежать, ибо маги упорно отказывались верить в его пиратское прошлое и причастность к чудовищным преступлениям. Аритон — предатель и преступник, и никакой пощады ему быть не может. Лизаэр понимал и другое: беспорядки, охватившие Итарру, одной только силой не остановишь. К нему вернулось прежнее сочувственное отношение к людям, и Илессид осознал всю жестокость своих прежних намерений, когда он хотел с помощью рукотворного света очистить небо от ненавистных теней.

Как вовремя он это понял! Люди, охваченные паникой, вполне могли бы посчитать его благие намерения очередным ударом магии Содружества. К чему бы это привело — догадаться нетрудно. Нет, надо действовать тонко, чтобы люди обретали, а не теряли разум. Свет должен изливаться мягко и нежно и становиться целительным бальзамом для кровоточащих ран несчастного города.

Лизаэр поднял руки.

За месяцы, проведенные в битвах с Деш-Тиром, дар света стал куда более подвластным воле принца. Сражаясь бок о бок с Аритоном, Лизаэр полностью уверился в своей способности разрушить любую рукотворную тень.

Лизаэр не реагировал на крики и треск ломающихся деревянных палок, которыми обезумевшие бунтовщики пытались сражаться с солдатами Гнадсога, — находясь как будто вдалеке от всего этого, принц сосредоточился и направил в воздух неяркий лучик света. Тихо и незаметно он старался проверить, насколько прочна тьма, наведенная Повелителем Теней на город.

Рукотворная тьма мгновенно поглотила рукотворный свет. Непроницаемая, как воды океана, черная, как покрывало смерти, она просто посмеялась над его усилием. От злости Лизаэр топнул ногой. Никакая завеса не вечна. Никто, даже маги Содружества, не обладает неограниченной силой. Лизаэр призвал на подмогу здравый смысл и рассудительность, чтобы погасить вспышку злости.

Он сделал еще одну попытку и обнаружил магическую уловку, нити которой хитроумно переплетались с тенями. Эта уловка заставила его не только поверить в безграничность тьмы, но и допустить вторую ошибку, предположив, что Аритон по-прежнему в городе.

Тени, как на якорях, держались на оставленных Аритоном заклинаниях. При его выучке подобное не составило особого труда.

Скорее всего, этот мерзавец устроил ночь посреди дня, чтобы самому было легче скрыться. Казалось бы, жителям Итарры он не причинил никакого зла, однако Лизаэр не находил оснований для прощения. Разве смятение и страх горожан, вылившиеся в беспорядки, не были злом? Долг короля требовал от Аритона делать все возможное для поддержания спокойствия. Но Фаленит, презрев этот долг и не задумываясь о выбранных средствах, поспешил скрыться.

«Справедливость все равно восторжествует, — поклялся себе Лизаэр. — Аритон Фаленский ответит за каждую смерть, за горе и страдания каждого жителя Итарры».

Тьму нужно уничтожать, причем немедленно. Лизаэр снова простер руки. Исходящее от них сияние устремилось вверх. Фигуру Лизаэра окружал золотистый круг, подобный свету предвечернего солнца, и этот круг невозможно было спутать ни с каким факелом.

Площадь по-прежнему гудела и бушевала. Солдаты Гнадсога все так же пробивались через очередную баррикаду, сооруженную мятежниками. Но в разных уголках этого страшного муравейника люди стали поднимать глаза и поворачивать головы к источнику удивительного света. И каждый видел смельчака, стоявшего на помосте и бросающего вызов тьме.

Раздались возгласы удивления. Руки указывали на светловолосого человека, творившего свет. Стычки начали затихать. Крестьяне глазели на свет, позабыв про камни и колесные оси, которые все еще сжимали в руках. Удивление и недоумение сменились восхищением. Лихие люди, для которых тьма была лучшим пособником в грабежах и мародерстве, спешно бежали прочь, укрываясь в закоулках, страшась нарваться на солдат или городскую стражу. Прекратились сражения между соперничающими гильдиями, даже в лучшие времена смертельно ненавидящими друг друга. Более совестливые ремесленники и лавочники сбивались в кучки и славили возрождение света, обещавшее спасение их жизни и имущества.

— Мы спасены! — кричали они. Главнокомандующий Диган стоял на ступенях помоста.

— Милосердием Лизаэра, Владыки Света, в наш город вернутся мир и процветание!

— Да здравствует Лизаэр, Владыка Света! — восторженно завопил какой-то каменщик с громадными ручищами.

Крик быстро подхватили, и вскоре вся площадь в несколько тысяч глоток славила Лизаэра.

Золотистый круг ширился, становился ярче. Казалось, руки Лизаэра купаются в фонтанах искр. Свет пронизывал всю его фигуру: скользил по волосам, отражался в блестках одежды, окаймлял манжеты и повторял узоры кружев. Однако лицо принца, устремленное вверх, оставалось безучастным к славословиям толпы. Застывший и сосредоточенный, пришелец из далекого Дасен Элюра, способный творить чудеса, казался ангелом, посланным с высот Этлиерии на убогую землю.

Даже суровый Гнадсог несколько смягчился.

— Он выглядит как настоящий принц.

Темно-карие, почти черные глаза капитана остановились на Дигане.

— Но не позволяйте вашим дуралеям из государственного совета увенчать его короной в знак благодарности.

Хотя от восторженных криков итарранцев уже звенели окна в домах на дальней стороне площади, Диган не спешил поддаваться ликованию. В ответ на слова Гнадсога главнокомандующий лишь мрачно усмехнулся.

— Корона ему не нужна. За свою услугу Лизаэр хочет всего-навсего голову принца Ратанского.

— Это мне нравится, — улыбнулся Гнадсог. Улыбка не сделала его лицо менее свирепым. Шрамы и щербатые зубы, поврежденные в сражениях, придавали ему настолько устрашающий вид, что любой провинившийся подчиненный был готов умолять его о пощаде.

— Клянусь своим мечом, он может рассчитывать на мою помощь, — добавил Гнадсог.

Предмет восхищения итарранцев по-прежнему оставался глух к их излияниям. Сражение с магией Аритона требовало предельной сосредоточенности. Даже под напором яркого света тьма упрямо не желала рассеиваться. Островки тьмы, чем-то напоминающие чернильные пятна на куске выцветшего фетра, поддавались с таким трудом, что временами к Лизаэру подступало отчаяние. Но Владыка Света стискивал зубы и удваивал усилия. Время шло. Свет ровным потоком изливался из его рук. Лизаэр замечал лишь отступление тьмы. Слепой ко всему остальному, не слыша одобрительных слов Дигана, он даже пропустил волнующий момент, когда его рукотворный свет залил всю Итарру. Это позволило Гнадсогу послать отряды, чтобы затушить последние вспышки беспорядков.

Ближе к вечеру богатые горожане, скрывавшиеся в своих домах, осмелились выйти на улицу. Влекомые невообразимыми слухами и зрелищем необычного света, люди со всех концов города устремились на главную площадь. Но восторженные крики постепенно стихли, на площади установилась благоговейная тишина.

Поглощенный битвой с тьмой, Лизаэр не обратил внимания на то, что сановники в здании государственного совета проснулись и обнаружили исчезновение магических преград, до сих пор удерживавших их внутри.

Никто не видел и того, как и когда из здания исчез Трайт.

Узнав о том, что Илессид поддержал их борьбу против королевской власти, сановники поднялись на помост, чтобы выразить благодарность Лизаэру.

Не замечая их присутствия, целиком погруженный в ослепительное сияние, Лизаэр в который раз подавлял в себе чувство досады. Знания и опыт Аритона были сильнее его дара. Только решимость и упрямство заставляли его не отступать. Пока в нем остается хоть капля сил, он будет бороться с тьмой. К этому времени за пределами города тьма уже рассеялась. Лизаэр даже не слышал, что кровопролитие остановлено. Одержимый стремлением полностью уничтожить творение рук ненавистного брата, принц со свирепым упорством продолжал излучать свет.

Диган, находившийся к нему ближе всех, первым заметил, как широко простертые руки Илессида начали дрожать. Потом пальцы сжались в кулаки — Лизаэр бездумно растрачивал остатки сил. Теперь дрожь охватила и его тело. Он закачался и, если бы не поддержка главнокомандующего, рухнул бы на помост.

Глаза Лизаэра широко раскрылись. Ему не оставалось иного, как смириться с поражением.

Желая его утешить, Диган сказал:

— Лизаэр, все прекрасно. Беспорядки прекратились, за городскими воротами тьмы уже нет.

— Нет, не все прекрасно!

Вконец обессилев, Лизаэр повис на руках у Дигана.

— Еще ничего не кончено, — с яростью прошептал он. — Но пока я жив, ни тьма, ни принц тьмы не будут править в Ратане.

Вследствие особого расположения помоста и примененной Содружеством магии эти слова, произнесенные вместо клятвы коронованного короля в своей верности королевской хартии, разнеслись по всей площади. Каждый слышал страстное обещание Лизаэра.

Площадь замерла, потом взорвалась тысячами приветственных возгласов. Люди не жалели собственных глоток, одобряя слова Илессида. От гула голосов сотрясалась земля. Но спаситель Итарры ничего не слышал. Опустошенный, он лежал на руках у Дигана.


Вскоре после полуночи рукотворные тени над Итаррой, наведенные магией Аритона Фаленского, рассеялись сами собой. А у жителей города появился новый, обожаемый ими герой. Слухи приписывали уничтожение тьмы именно ему — светловолосому принцу, явившемуся откуда-то с запада.

С беспорядками и грабежами было покончено; к этому времени стража заковала в кандалы и отправила в тюрьму последнюю шайку грабителей. Внешне Гнадсог оставался все таким же молчаливым, но в душе капитан ликовал. Много, очень много они успели сделать за этот чудовищно длинный день. И неплохо сделать, иначе он не сидел бы сейчас в лучшей комнате для гостей, какая существовала во дворце наместника Морфета.

Как бы там ни было, но Гнадсогу нравился этот маленький уютный диван в нише между двумя окнами. Правда, сам он выглядел несколько странно среди золотых и сиреневых кружев с кистями и атласных подушек янтарного цвета. Гнадсог поснимал с себя все оружие, чтобы не мешало сидеть, и, оставшись в тунике из тонкой шерсти, которую предпочитал надевать под кольчугу, потягивал вино из массивного медного кубка. Его темно-карие, цвета болотного торфа глаза были устремлены на сановников, набившихся в комнату. Рассевшись кто где, благо изобилие мебели это позволяло, вельможи с изысканным пафосом спорили о расстановке войск Гнадсога.

Их мятые и перепачканные одежды, которыми они гордились не меньше, чем солдаты — боевыми шрамами, придавали помещению вид второсортного борделя. В самой гуще сановного люда на диване лежал Лизаэр Илессидский, столь же великолепный, как его темно-синий бархатный камзол, и блистательный, как огонь его сапфиров. Неизвестно, находился ли он по-прежнему без сознания или же чрезмерное напряжение сил повергло его в глубокий сон. Осмотревший его лекарь сказал лишь, что принц нуждается в длительном отдыхе.

Гнадсог не выносил светской болтовни, но пока у него хватало терпения сидеть и наливаться дорогим вином... Ну что они на разные лады повторяют одно и то же? Всем и так известно, что усиленные поиски ни к чему не привели. Маги Содружества как сквозь землю провалились. Его отряды вдоль и поперек избороздили квартал, примыкающий к южному арсеналу. Пусто! Мелюзга, работавшая у скупщиков туш, разбежалась кто куда... Справедливость? Да какая может быть справедливость, пока этот негодяй, наворотивший теней над городом, остается на свободе? Не будет никакой справедливости, пока его не выследят, не схватят и не казнят. Послушать этих болтунов — можно подумать, что Гнадсог просто расселся здесь и лакает дармовое вино. А кто загонял слуг, отправляя приказы командирам отрядов и дозорным, которых он разослал во все концы?

Когда Гнадсогу наконец доставили долгожданную весть о том, что дозорные обнаружили Аритона и представили неопровержимые доказательства этого, капитан немедленно поделился ею с собравшимися. Однако те, увлеченные болтовней, даже не услышали его.

Терпение Гнадсога лопнуло.

Он с такой силой ударил кружкой по изящному столику, что там образовалась заметная вмятина, а вино залило инкрустацию. Воцарилась тишина. Властители Итарры повернули курчавые, лысые и украшенные шляпами головы, желая видеть того, кто дерзнул нарушить их разговоры, имеющие государственную важность.

Гнадсогу было плевать на тонкости этикета. Он обтер волосатой рукой щетинистый подбородок и сказал:

— Как я и говорил, его нашли. Этот маг-недомерок удрал по северной дороге. Уже пять часов, как он находится в пути, скача прямехонько в объятия деширских кланов.

Гул голосов зазвучал с прежней силой. Глава гильдии ткачей и красильщиков разразился пространным монологом. Правитель южной части города стучал шляпой по спинке кресла, безуспешно пытаясь восстановить тишину, но безрезультатно. Потом весь шум перекрыл пронзительный голос главного судьи по рассмотрению торговых споров:

— Да хранит нас Эт! Мы в беде! Магия и тени превратят наши лучшие войска в груду окровавленного мяса. Самые искусные наши воины окажутся бессильны перед врагом, если только мы не уговорим или не принудим Владыку Света оказать нам помощь!

Головы мгновенно повернулись в другую сторону, как будто собравшиеся только сейчас обратили внимание на лежащего Илессида. Синие глаза принца были открыты — шум и крики разбудили его.

Гнадсог только усмехался, глядя, с какой поспешностью высшие сановники Итарры проявляют свою заботу. Самые горделивые и тщеславные из числа высокородной знати стояли на коленях вокруг дивана, на котором лежал их спаситель.

Несколько удивленный подобным лицемерием, Лизаэр сел, и на его лице, окаймленном разлохмаченными золотистыми волосами, появилось выражение глубокой задумчивости.

— Странно, что вы усомнились в моей поддержке, — без тени насмешки произнес Лизаэр.

Собравшиеся умолкли, приготовившись слушать.

— Я готов оказывать вам помощь в той мере и до тех пор, пока вы в ней нуждаетесь. Но армия Итарры должна действовать без промедления. Если Аритон останется жив, он обязательно найдет себе союзников, и тогда войны не избежать. Сами понимаете: если он доберется до земель северных кланов, ни о каком справедливом суде над ним не может быть и речи.

— Варвары, конечно, досаждают нам, но я бы не сказал, что это серьезная угроза, — перебил Лизаэра Пескиль — худощавый человек с землистым лицом. Черная лента на его камзоле означала, что он является командиром Северной Лиги наемников. — Итарранский гарнизон в состоянии полностью уничтожить кланы. Мы никогда не считали это непомерной задачей и уже не один год целенаправленно их истребляем. Нам известно местоположение их лагерей, все их укрытия и даже пещеры, где они хранят награбленное добро. Единственное, что до сих пор удерживало нас от высылки армии, — это недостаток средств для ее снаряжения.

Наместник Морфет утирал кружевными манжетами вспотевший лоб.

— Нам не нужно объяснять, насколько опасен Аритон с его магией теней. Полагаю, что после сегодняшних событий казна обязательно найдет средства.

Казначей уже приготовился возразить, но Лизаэр его опередил. Он поднялся с дивана.

— Зачем же нам дожидаться войны?

Поймав одобрительный кивок Дигана, он добавил:

— Нужно незамедлительно отправить в погоню за Аритоном кавалерийский отряд, и тогда ваши расходы не превысят стоимости виселицы для казни этого предателя.

— Двадцать копьеносцев уже в пути, — объявил Гнадсог. Он с удовольствием убедился, что внимание собравшихся вновь обратилось к нему. — Полчаса назад они выехали из Северных ворот.

Лизаэр глядел на седовласого капитана, проникаясь к тому все большей симпатией и уважением.

— Итарра должна быть признательна вам за подобную предусмотрительность, но двадцати воинов может оказаться недостаточно. Аритон Фаленский по хитрости и безжалостности не уступает своему отцу-пирату. Поймите: с каждым часом он будет становиться все опаснее. Если мы не хотим быть застигнутыми врасплох, то должны предположить и такое развитие событий: Аритон уйдет от погони и примкнет к варварам северных кланов. Ради вашей же безопасности я настоятельно требую, чтобы Итарра немедленно начала готовиться к войне.

— У нас здесь кворум! — возвестил Диган, уютно расположившийся среди меховых покрывал. — Не будет ли разумным устроить голосование?

Подсчет голосов вызвал на лице Гнадсога довольную улыбку. Он тут же отменил свои недавние распоряжения и отправил слуг за писцами. Немного поостыв, сановники послали за городскими печатями. Не прошло и часа, как за столиками уже восседали писцы, а Гнадсог держал в мозолистых руках постановления государственного совета, касающиеся вооружения, провианта и рекрутской повинности. Лизаэру не сиделось на месте. Он возбужденно расхаживал по комнате, то убеждая тугодумов сановников в целесообразности принимаемых мер, то льстиво уговаривая министра финансов не скупиться с расходами на войну.

— Удар должен быть быстрым и сокрушительным, — настаивал Лизаэр, — иначе, уверяю вас, вы столкнетесь с такими бедами, какие и не снились летописцам прошлого.

Во всей Этере он был единственным, кто знал, насколько коварен Аритон и какой ущерб способен нанести Фаленит своей магией. Больше всего Лизаэр опасался, что Итарранцы не поймут, сколь хитрый, вероломный и опасный враг угрожает их городу.


На рассвете вернулся отряд легкой кавалерии, посланный Гнадсогом в погоню за Аритоном. Усталые всадники спешились, удивленные шумными приготовлениями к войне. Теперь государственный совет уже не мог обойтись без распоряжений Лизаэра. В нем действительно видели спасителя Итарры. Поэтому утомленному командиру отряда было велено отправляться к Илессиду и доложить, что кавалеристам не удалось пленить Аритона.

Стоя напротив стола, на котором тарелки с остатками пищи соседствовали с беспорядочно разложенными картами, испещренными чернильными пометками — следами вырабатываемой стратегии, — молодой офицер заканчивал свой доклад:

— Мы не смогли его настичь. У Повелителя Теней было значительное преимущество во времени. А тут еще ночная тьма, и снег внезапно повалил и замел его следы... Когда мы узнали, что в одном из встреченных им караванов он добыл себе другую лошадь, нам ничего не оставалось, как повернуть назад. Продолжать погоню было бесполезно. К тому же наши лошади едва не падали от усталости.

Косые лучи солнца легли на исчирканные листы пергамента, которые хрустнули, когда Диган уперся в них локтями. Грузный Морфет потянулся и поскреб щеки, успевшие покрыться щетиной. Ночь пролетела без сна, в раздумьях о грядущей войне и приготовлениях к ней.

Командир кавалерийского отряда беспокойно переминался с ноги на ногу.

— А почему ты не додумался потребовать у старшего погонщика свежих лошадей? — наконец спросил Диган.

— Господин главнокомандующий, хозяин каравана не является жителем Итарры и не подчиняется нашим законам. — Нахмурившись, офицер добавил: — Но даже в этом случае мы могли бы рассчитывать на помощь, если бы сумели заплатить его старшему погонщику хотя бы десятую часть того, что дал этот клятвопреступник.

Лизаэр нахмурился. Ему, изнемогающему от усталости, сейчас было не до обходительных манер.

— Насколько помню, ты утверждал, что Аритон попросту украл лошадь.

— Да, украл. — Молоденький офицер закусил губу, подыскивая слова для объяснения. — Понимаете, его высочество знал, что ему нельзя заговаривать с людьми из каравана. То, как он говорит, да и вы тоже — вы уж меня простите, господин Лизаэр, — очень похоже на манеру речи варваров. Боясь, что после первого произнесенного слова его могут схватить, он, дабы отвлечь внимание, поджег одну из повозок. Все бросились тушить пожар, а он напустил своих теней, выпряг из другой повозки лошадь и удрал. С одной стороны, получается, он лошадь украл. Но с другой... он оставил на видном месте плащевую заколку с большим изумрудом. К тому времени, когда мы узнали о случившемся, старший погонщик был мертвецки пьян. Да и охрана каравана находилась не в лучшем состоянии. Во всяком случае, у них не было никакого желания гнаться за Аритоном.

Лизаэр в сердцах ударил обеими руками по столу. В воздух взвились крошки; подскочивший столовый нож ударил по чернильнице, и та жалобно звякнула.

— Ну до чего же хитер ублюдок!

Диган отнесся к этому выплеску с вежливым пониманием, но Морфет, соскребая с подбородка невесть откуда появившееся там масло, вытаращил на Лизаэра удивленные глаза:

— Я что-то не понял, это вы о чем? Глаза Лизаэра метали молнии.

— Аритон сообразителен и скор на всевозможные уловки. Ему прекрасно известны все наши слабые стороны. Говорю вам это как очевидец: я достаточно насмотрелся на его трюки. При первом же удобном случае он попытается столкнуть нас друг с другом, чтобы за распрями мы позабыли об общем деле. Только он не учел, что на этот раз все будет по-иному. Коварство Аритона обернется против него же. Я лишь молю Дейлиона: когда это случится, пусть я окажусь на поле боя, чтобы собственными руками убить его.

Бросив взгляд на командира кавалерийского отряда, который стоял съежившись, в запыленном плаще, Лизаэр несколько остыл и участливо сказал:

— Ты сильно устал. Отправляйся отдохнуть. Ты честно исполнил свой долг, и пусть никто не сомневается в этом.

Изящное завершение похвальной фразы выстроилось у него само собой:

— Если все в Итарре будут действовать с таким рвением, как ты, скорый конец Фаленита неизбежен.


Перемещения

Наблюдательница за ветвью извещает Главную колдунью о приготовлениях Итарры к войне. Морриэль немедленно вызывает Первую колдунью и дает ей предельно краткое приказание: «Маги Содружества не смогли возвести Фаленита на престол. Аритон был вынужден спасаться бегством. Твоя догадка оказалась верной: если Элайра была заранее предупреждена о таком развитии событий, ее приключения в Эрдане уже не выглядят всплеском девчоночьей влюбленности. Вели ей отправляться в Нармс и готовься в путь. Нам нужно как можно раньше встретиться там с ней»...


Двигаясь по самым глухим местам Даон Рамона, Асандир и Дакар спешат к Скельсенгским Воротам, везя с собой последнюю сущность Деш-Тира, изгнанную из Лизаэра в Итарре. Они намерены перенести каменный сосуд с остальными сущностями в более надежное место. А тем временем над их головами пылает зловещее ярко-красное солнце, окруженное свинцово-синими тучами, которые Харадмон собрал, чтобы погнать на север...


По Аретской равнине под проливным дождем во весь опор скачет на краденой лошади одинокий всадник, беглец из Итарры...

Глава XV

Страккский лес

Последняя из весенних бурь, направленных стараниями Харадмона на юг, столкнулась с рукотворными тенями Аритона в нескольких лигах к северу от Итарры. Столкновение всколыхнуло природу. Час за часом шел густой снег, покрывая белыми кружевами едва зазеленевшие холмы и долины.

Начало смеркаться. Снежный покров и неожиданно ударивший мороз уберегали Аритона от встреч с другими путниками, но он больше не хотел рисковать и окружал пространство, по которому ехал, магией сокрытия. Так продолжалось, пока он не почувствовал, что силы на исходе. Тратить их дальше на магическую защиту было безрассудством.

В воздухе потеплело; теперь снег шел вперемежку с дождем. Потом разразился ливень, хлещущий косыми струями. Земля быстро напиталась водой, превратив дорогу в месиво из грязи и луж. Мышастая кобыла с трудом переставляла ноги, рискуя то увязнуть, то поскользнуться и сломать ногу. Пожалев лошадь, Аритон пустил ее тихим шагом, держась ближе к обочине с поросшими осокой скатами. Если ей и случится упасть, она хотя бы не покалечится о камни.

Через какое-то время Аритон понял, что ему нужно сменить лошадь. Белые пятна на шее делали мышастую чересчур заметной. Решение было здравым и правильным, и все же необходимость расстаться с Тишеальди опечалила Аритона. Это удивило его; ему казалось, что после Итамона и Итарры в нем уже не осталось места подобным чувствам. Украденная в караване ломовая лошадь оказалась плохой заменой мышастой. Неподкованная, она без конца спотыкалась, пока Аритон не отпустил поводья, предоставив ей идти как идется. Он ехал без седла; подпруга мышастой не годилась для этой лошади. Под дождем вымокли и всадник, и лошадь. Единственным сухим местом оставалась та часть лошадиной спины, где сидел Аритон.

Вопреки убеждению итарранцев северная дорога не была его преднамеренным выбором. Просто так сложились обстоятельства его бегства из города. К тому же Аритон знал, что на юге он не встретит ничего, кроме развалин Итамона. Три дня и две ночи почти безостановочной езды наугад до такой степени вымотали Аритона, что, когда дозорные, посланные Стейвеном ему наперерез, окружили его, у него уже не было ни сил, ни желания пришпорить свою понурую клячу или попытаться оказать им хотя бы видимость сопротивления.

Дозорные препроводили его в лагерь, размещавшийся в небольшой роще между холмами. Лагерь стоял на берегу извилистой реки, несущей воды на север, к морю. Рассвело; проливной дождь сменился моросящим. С листьев и ветвей беспрерывно скатывались серебристые капельки, и их постукивание переплеталось с щебетанием птиц. За исключением звяканья удил и негромкого лошадиного фырканья, ничто не говорило о близости человеческого жилья. В воздухе не пахло дымом очагов, не лаяли и не скулили собаки. Охваченный подозрениями, Аритон спешился. Пока он слезал, с мокрых фалд его плаща текли струйки воды, прочерчивая борозды на забрызганных грязью и покрытых пеной боках лошади. Он покачнулся, и сейчас же сильные руки удержали его, не дав упасть. Лошадь куда-то увели. Аритон заметил, что один из сопровождавших его дозорных — женщина. Она указала в сторону шатра, скрытого между деревьями.

— Предводитель Стейвен ожидает вас внутри, ваше высочество, — сказала она.

Аритон поплелся в указанном направлении. Сил шевелить языком не было, а их понадобилось бы достаточно, чтобы вслух отказаться от высокого титула. Он и так едва переставлял ноги, следя, как бы не рухнуть при очередном шаге. Пересохшие губы пылали, а ноги за долгие часы, проведенные в седле, превратились в студенистую массу и отчаянно болели. Аритон ввалился в шатер, принеся с собой запахи сырой травы и мокрой шерсти. Шатер встретил его приятным теплом, мягкими осенними красками расстеленных ковров и светом свечей. С легким стуком полог за его спиной захлопнулся. Аритон стоял, привыкая к свету. Сознание едва отметило собравшихся и, похоже, ожидавших его людей.

Только потом он понял, что эти люди не просто сидели возле низенького столика, загроможденного оловянными кувшинами, листами старого пергамента и писчими перьями. Четверо из них стояли на коленях: молодой парень, женщина средних лет и двое мужчин постарше. Пятый, внушительного вида мужчина в кожаной кольчуге, громко и торжественно произнес:

— Добро пожаловать, ваше высочество наследный принц Фаленский.

Аритон вздрогнул. Вновь желая откреститься от ненавистного титула, он вяло взмахнул правой рукой, разбрызгивая капельки воды с гофрированных манжет и перепачканных кружев. Левая рука, остававшаяся под плащом, удерживала что-то похожее на сверток. На лбу сквозь паутину спутанных мокрых волос поблескивал серебряный обруч — символ наследных принцев Ратана.

— Я — чужестранец, молящий лишь о приюте. Не надо приносить мне клятвы верности, — хриплым голосом произнес он.

Горевшие свечи мешали Аритону ясно видеть пространство, в котором он оказался. Но тут рослый человек встал, приветливо улыбаясь, и Аритон вдруг увидел его своим внезапно пробудившимся магическим зрением. Этот человек с уродливым шрамом на лице, несомненно, знал себе цену. Более того, он обладал даром провидца и наверняка заранее знал о том, что происходило сейчас. Глубоким, низким голосом он объявил:

— Вы — тейр-Фаленит, и ваше право на престолонаследие было объявлено Асандиром. Я поклялся служить вашей династии, как служили мои предки, временно правящие этим краем до возвращения законного верховного короля Ратана.

— Кайден, — прошептал побелевшими губами Аритон. Собравшиеся встрепенулись, услышав древнее паравианское слово, а могучий воин улыбнулся еще шире.

— Я хранил наследие Ратана и боевую силу до возвращения наследника престола. Возвестите о своем наследном праве, ваше высочество. Мое правление подошло к концу.

Аритон сердито стиснул зубы.

— Вели соплеменникам встать.

Ему было не до церемоний. Пламя свечей раздражало глаза, голова кружилась, а левая рука устала держать ношу, укрытую плащом.

— Я всего-навсего незаконнорожденный, — с отчаянием добавил Аритон. — Я не принимаю ничьих клятв.

— Это не имеет значения, ваше высочество, — возразил один из воинов постарше, который стоял рядом с предводителем.

Он был явно из потомков ратанской родовой знати: седовласый, в черном, изящно перепоясанном камзоле с оранжево-красной шелковой подкладкой. Наверное, когда-то так одевались при ратанском дворе. Человек этот подошел к принцу и со спокойным достоинством поклонился. Потом выпрямился и, раскрыв в улыбке рот, в котором недоставало нескольких передних зубов, сказал:

— Обстоятельства рождения не могут лишить вас права на престолонаследие. Незаконнорожденность никогда не мешала продолжению династии Фаленитов. Начиная со времен Торбанда прямые потомки всегда имели больше прав на престол, нежели их двоюродные братья. В качестве примера могу привести добрую дюжину старинных баллад.

Аритон устало посмотрел на этого бодрого, голосистого старика.

— Кто ты? — шепотом спросил он.

Старик будто не слышал его вопроса. Безупречно поставленным голосом опытного певца он сказал:

— В ваших жилах течет кровь Фаленитов. Маги Содружества Семи объявили вас наследником престола.

— Кто ты? — уже резче повторил Аритон.

— Меня зовут Халирон, и я тоже имею честь приветствовать вас во владениях северных кланов.

Аритон побледнел. Какая горькая ирония судьбы! Перед ним стоял сам магистр Халирон — единственный во всей Этере человек, способный понять устремленность его сердца и осуществить его надежды. Разумеется, если бы судьба Аритона не переплелась с этим проклятым троном.

Свеча в напольном канделябре, горевшая едва ли не у самого локтя Аритона, вдруг начала коптить. Он протянул руку, чтобы поправить фитиль, но собравшиеся успели заметить, как изменилось его лицо, когда Халирон назвал себя.

Воцарилось неловкое молчание. Аритон увидел подходящую возможность изменить тему разговора. Он порывисто распахнул плащ.

— Возьмите ее, — сказал Аритон, указывая на посиневший труп маленькой девочки, привезенной им из Итарры.

Ей было не больше пяти лет, этой девочке, не знавшей ни детских радостей, ни сытной еды. Скрюченная костлявая ручонка, прижатая к груди, была изуродована гниющей раной, наполовину скрытой под грязной повязкой. В воздухе повеяло трупным зловонием.

Все тотчас окружили Аритона.

— Она умерла минувшей ночью, — сообщил он. — Ее похитили из вашего клана, и она была невольницей в работном доме скупщика туш. Остальных детей удалось освободить. Они разбежались и, будем надеяться, доберутся домой. Эта малышка была слишком больной и слабой.

Кто-то зашептал на древнем языке слова поминального ритуала. Чьи-то руки потянулись и забрали у Аритона мертвую девочку. Он поднял голову. То была женщина в одежде дозорной. Чем-то ее сдержанность и суровость напомнили ему Маноллу, предводительницу кланов Тайсана.

— Это дочка Танлии. Я узнала ее по родимому пятну на ухе.

Аритон распрямил затекшую левую руку. Его захлестнуло волной печали.

— Прошу тебя, передай Танлии мои... Нет, просто скажи, что ее дочка до самого конца держалась очень мужественно.

Он сбросил промокший плащ с леопардом и подал его женщине, чтобы та завернула мертвого ребенка. Женщина со слезами на глазах приняла королевскую реликвию. Аритон повернулся к остальным.

— Я принес вам не королевское наследие, а лишь страдания!

Люди из клана встретили его слова со странным спокойствием.

— Гибель этой девочки — не первое горе, которое мы познали. Со времени разрушения Итамона каждое наше поколение многократно сталкивалось с подобными трагедиями.

— Нет. С таким вы еще не сталкивались. — Аритону наконец удалось добиться нужной интонации. — Деш-Тир своим заклятием обрек меня на вражду с моим единоутробным братом Лизаэром Илессидским. Нами обоими движет ненависть безумцев, одержимых желанием уничтожить друг друга. Лизаэр взбудоражил всю Итарру. Не пройдет и нескольких дней, как их армия двинется по моим следам. Стоит ли вам жертвовать жизнью ради чужака, родившегося далеко от Этеры?

Предводитель клана перебил его:

— Еще задолго до вашего рождения горожане не ставили наши жизни ни в грош. Мы для них стоим дешевле гниющих конских туш. И если дочка Танлии не сумела убедить вас в этом, ее жизнь была напрасной.

Предводитель оглянулся на догорающую свечу. Он подозревал, что словами убеждения наследный принц пытается скрыть собственную неуверенность.

— По условиям королевской хартии Ратана у северных кланов есть все основания встать на вашу защиту.

— Чувствую, вы совершенно не поняли моих слов! — взорвался Аритон. — Начнете сопротивляться Лизаэру и познаете разрушение и гибель. Оставьте в покое условия королевской хартии. Основания, о которых ты упомянул, существуют для честной борьбы. Я же говорю об одержимости, вызванной чужеродными и непонятными нам сущностями Деш-Тира; о безумии, не знающем границ. У меня больше нет ни капли жалости к брату, и желание уничтожить его не вызывает во мне никаких угрызений совести. И потому я не хочу взваливать на свои плечи ответственность за жизни других людей. Поймите же: ваши кланы не станут для меня защитой, а окажутся лишь напрасной жертвой.

Предводители кланов шепотом переговаривались между собой. Снаружи было слышно, как ветер качает ветви деревьев; летящие с них капли барабанили по крыше шатра. Но если буря в природе подходила к концу, буря иного рода угрожала вылиться в открытое столкновение. Этот невысокий усталый человек, несомненно, был потомком Фаленитов, однако говорил он с прозорливостью мага. Иначе и быть не могло: ведь это его сила сделала явью Пророчество о Западных Вратах и уничтожила многовековую завесу тумана над Этерой. Пусть обликом своим он напоминал Торбанда; он все равно оставался чужаком, сулящим несчастья и умоляющим освободить его от права, принадлежащего ему с самого рождения. С каким нетерпением они ожидали его прибытия, а теперь... Но ведь и он говорил им все это не из желания напугать.

Нахмурив лицо, не отличавшееся утонченностью черт, Каол, рано поседевший в стычках и засадах, убеждал предводителя своего клана держать ухо востро. Остальные уважительно слушали его слова, ибо закаленный боец вслух произносил то, о чем другие говорить не решались.

Стейвен был взволнован, но не предостережениями соплеменников. Он отошел от стола и встал рядом с Халироном. Непревзойденный менестрель, тоже отличавшийся высоким ростом, сразу показался мальчиком-подростком. Светло-карие глаза Стейвена были серьезными и грустными.

— У меня было видение. Я уже давно знаю, когда и как мне суждено умереть. И вот что я вам скажу: у нас нет иного выбора. Я говорю это вам, ваше высочество, и вам, мои собратья и соратники. Вне зависимости от нашего признания или непризнания наследного права тейр-Фаленита войска Итарры все равно выступят против нас.

Стейвен полуобернулся к Аритону. Его крупные, сильные руки лежали на шнуровке пояса, на котором висело несколько метательных ножей с черными рукоятками.

— Ваше высочество, волею судьбы нам уготовано защищать вас. Армия Итарры вторгнется сюда, и нам придется воевать. Выбор, который я прошу вас сделать, прост: должны ли мы умирать за титул, который никто не носит, или же за реально существующего наследного принца?

Аритон не торопился отвечать, изучающе глядя на великана. За его внешним спокойствием скрывалось неприязненное чувство. Кайден самым бесстыдным образом стремился воззвать к его совести и привязать его к кланам так, как Ситэр привязывал души обреченных. И в то же время предводитель не лукавил; его мольбы говорили о бесконечной преданности.

Дождь продолжал стучать по крыше шатра. От ветра, проникавшего внутрь, потрескивали свечи, капая горячим воском на металл подсвечников. Молчание становилось затяжным и лишь усугубляло напряжение собравшихся. Аритон ответил шепотом, чтобы, кроме предводителя, его никто не слышал:

— Должно быть, Эт с Дейлионом составили заговор. Им нужно было бы послать кайдена, которого я бы мог ненавидеть, — опьяненного собственной властью и поглощенного мелочными заботами. Но хотя несчастливые обстоятельства моего рождения могли бы дать мне свободу от обязательств, твое мужество делает меня смиренным и готовым их принять. Если ты увидел, что твоя дальнейшая жизнь и смерть неразрывно связаны со мной, что же мне остается? Только заранее просить твоего прощения — больше ничего.

— Вы его получили, — ответил предводитель деширских кланов, с удивительным спокойствием выслушав слова Аритона. — В ответ я прошу вашей дружбы, Аритон Ратанский.

Принцу все же удалось не показать своего удивления тем, что в здешней глуши знают его имя.

— Никак, твои сновидения раскрывают все мои секреты?

Бессонные ночи и тяжесть минувших событий вдруг снова навалились на Аритона. Он прикрыл лицо руками, чтобы предводитель не заметил его состояния.

— Как тебя зовут? — спросил он через пальцы.

— Стейвен Валерьент, граф Деширский.

Принц вздрогнул. Опаленный рукав его рубашки завернулся, обнажив рубец, тянущийся по правому предплечью и уходящий вниз, где он скрывался под грязным шелком. Аритон оставил без внимания перешептывания предводителей кланов. Не отнимая от лица обожженные трясущиеся руки, он стал произносить клятву гостя:

— Я клянусь в своих дружеских намерениях по отношению к этому дому, его хозяину и всем достопочтенным собравшимся. Да благословит Эт род и семью и да дарует он силу твоему наследнику и честь — династии Валерьентов. Находясь под твоей крышей, клянусь перед Этом, что как твой брат готов делить с тобой все, что ниспошлет судьба, и служить тебе верой и правдой. Да будет Даркарон мне свидетелем.

Аритон уронил руки.

— Ты ведь все знал заранее, — укоризненно сказал он. Стейвен засмеялся. Нагнувшись, он обнял наследного принца, будто сына.

— Я жил ради этой минуты.

Потом, чувствуя, что Аритон от измождения вот-вот упадет в обморок, он подставил принцу свое плечо, как всегда делал, помогая уставшим дозорным, и велел, чтобы принесли горячей воды для мытья, горячей пищи и сухую одежду.


После того как Аритона вымыли, накормили и уложили спать, военный совет кланов возобновил заседание. Итарра была способна выставить против них десятитысячную армию. Стейвен не сомневался, что именно такую армию и пошлют против Аритона. Пятивековой опыт предков Валерьента не позволял ему сомневаться в этом.

Итарра не пощадит жизни своих солдат — только бы уничтожить королевскую династию Фаленитов.

— Мне нужно отправить еще одного гонца с посланием, — заявил старый, высохший граф Фаллемерский, буравя единственным глазом Стейвена. — Тогда уже завтра все мои люди, способные сражаться, отправятся вам на подмогу.

— Что толку, если они все равно опоздают?

Каол с размаху всадил кинжал в грубые доски стола.

— Сам знаешь, этот полудохлый принц прав. Если мы вступим в сражение с итарранцами, дело кончится массовой бойней.

— А если не вступим, нас перебьют во время отступления. Или же к лету мы перемрем от лихорадки в болотах Англифена, — сказал Стейвен и тихо добавил: — Мы будем сражаться, но при этом должны с выгодой для себя выбрать поле битвы.

— Это будет самый крупный и самый кровавый из наших налетов, — сказал последний граф Фаллемерский. — Не хотел бы я пропустить такое зрелище.

Каол сверкнул на него глазами.

Перебранка была дружеской: они просто спорили. Одни стратегические замыслы принимались, другие отвергались, третьи изменялись до неузнаваемости. Очередную карту разворачивали, всматривались в нее и потом смахивали со стола. Вскоре весь пол был устлан несколькими слоями карт. Наконец они выбрали подходящее место: равнина, по которой протекала река Талькворин. Там она становилась довольно широкой и быстрой, хотя и неглубокой. В разгар весны низкие и топкие ее берега густо зарастали луговыми травами.

— Похоже, мы все учли.

Стейвен поднялся, потягиваясь и растирая затекшие руки. Застежки на его кольчуге тускло блеснули.

— Будите вчерашних дозорных. Нам предстоит переместить в это место все наши стоянки. Первые отряды сразу же начнут валить деревья и строить западни.

— А принц? — хмуро спросил Каол.

Взглянув на предводителя, он недовольно поджал губы.

— Ты же не будешь дожидаться, пока его высочество придет в себя? Места там опасные. Еще до наступления темноты мы должны укрепиться и разбить лагерь.

Предводитель кланов и его боевой командир молча смотрели друг на друга. Оба без слов понимали, о чем речь. В лесах Дешира существовал неукоснительный закон: любого, кто был не в состоянии двигаться сам, добивали «ударом милосердия». Труп оставляли непогребенным, чтобы не тратить лишнее время, а сами уходили. Итарранские наемники не дремали, и каждый раненый, которого приходилось вести или нести на носилках, ставил под угрозу жизни здоровых и боеспособных соплеменников. Раненых добивали еще и по другой причине: чтобы не попали в плен.

— Не волнуйся, ему просто надо выспаться, — сказал Стейвен, понимая, к чему клонит Каол. — Обещаю, что он оправится хотя бы тебе назло. А вот клячу, на которой он приехал, придется оставить для пиршества воронам.


Аритон проснулся оттого, что ему в колени упиралось что-то теплое. Кто-то трогал его за волосы и водил по пальцам руки, лежавшей поверх одеяла.

Он шевельнулся. Затекшее тело отозвалось болью, заставившей его с легким стоном приподняться.

— Ты его разбудила, — послышался испуганный детский голос.

— Нет, тебе показалось, — сразу же отозвался другой с противоположной стороны постели.

Аритон открыл глаза.

— Видишь, разбудила! — заявила темноволосая девочка, которой на вид было лет шесть.

У нее были желто-карие глаза и ямочки на щеках. Девочка примостилась возле его плеча.

— Он может рассердиться.

Аритону действительно захотелось рассердиться, увидев четыре пары уставившихся на него глаз. На его ногах восседало ангельское существо с волосами цвета темной меди. Старшая из девчонок, почти подросток, серьезно глядела на него, встав чуть поодаль. Прячась за ней и посасывая два засунутых в рот пальца, стояла самая младшая, унаследовавшая отцовские черные волосы.

Аритон приподнялся на локте и обнаружил, что лежит под одеялом совершенно голый. Он долго разглядывал ширмы и сшитое из меховых лоскутков одеяло, пытаясь собраться с мыслями, и наконец догадался, что находится в чьей-то спальне. Но как он сюда попал? Ах да, он долго куда-то ехал. Кажется, он даже заснул в пути и свалился с лошади.

— Ты ведь на нас не сердишься? — спросила десятилетняя девочка с иссиня-черными волосами.

У Аритона саднило все тело. Он и сейчас испытывал чудовищную усталость. Даже если бы он и хотел рассердиться, на это не хватало сил. Мучительницы превосходили его числом, и одолеть их можно было только хитростью.

Вскоре на спальной половине появилась жена Стейвена Дэния, держа в руках миску с тестом для хлеба. Она уже готовилась хорошенько отчитать дочерей за то, что мешают гостю спать.

Дэния увидела, что ее настырные девчонки раздобыли где-то кусок ремешка из сыромятной кожи, и теперь ремешок стараниями детских рук, в точности исполняющих терпеливые указания принца, превращался в затейливую головоломку.

Сердитые слова замерли у Дэнии на губах, и она тихо сделала шаг назад. Но принц даже сквозь хихиканье девчонок услышал этот звук.

— Не волнуйся, — сказал он Дэнии. — Таэшка рассказала мне, что днем вы сворачиваете лагерь. Мне так и так пришлось бы вставать.

Аритон указал глазами на девочек.

— У тебя замечательные дочери, Дэния. А их отец, надо понимать, — Стейвен? Они все похожи на вас обоих, не спутаешь.

Миска с тестом неожиданно стала обременительной ношей. Дэния знала, что к столь высоким особам, как принц, положено обращаться с особенной учтивостью. Но в то же время она чувствовала, что всякие там реверансы с ее стороны только рассердят Аритона.

Самая младшая из дочерей помогла матери преодолеть одну неловкость, невинно сотворив другую.

— Мамочка, посмотри!

Идаль дернула за конец ремешка, мигом превратив затейливую головоломку в узловатый клубок. Не обращая внимания на сердитые возгласы сестер, она обхватила ручонками запястье Аритона и громко сообщила:

— Смотри, а у нашего принца шрамы.

— У каждого, кому удается бежать из Итарры, есть шрамы, Идаль, — мягко отчитала дочь Дэния, не зная, как загладить детский промах. — Но говорить об этом невежливо.

Загородившись миской с тестом, как щитом, Дэния раздала дочерям поручения, и девочки упорхнули с легкостью бабочек. Когда топот детских ног затих, она обнаружила, что принц по-прежнему внимательно глядит на нее. Его руки действительно были в шрамах. Дэния знала об этом, ибо прошлым вечером ей пришлось врачевать его ушибы. Однако, за исключением странного ожога на руке, шрамы были достаточно давними, и раны эти принц явно получил не в Итарре.

Ощущение неловкости не покидало Дэнию. Не привыкшая общаться с незнакомыми людьми, а тем более — с особами королевских кровей, она искренне жалела, что не может подобно дочерям увлечься какой-нибудь головоломкой из ремешка.

Принц пришел ей на помощь.

— Я хочу помочь в сборах.

Тактично возвращенная к реалиям повседневной жизни, Дэния обрадованно сообщила:

— Ваша одежда еще не высохла после стирки, но в сундуке у стены есть куртка и штаны, которые будут вам в самый раз. Одевайтесь, а потом я покормлю вас.

— А где Халирон? — столь же непринужденно спросил Аритон. — Он остался с кланом?

— Да, — ответила Дэния и, поборов робость, улыбнулась.

Улыбка рассеяла озабоченное выражение на ее лице, но лишь резче обрисовала морщины — следы жизненных тягот.

— Он и слышать не хотел о том, чтобы покинуть нас. Тяготы и опасности, сказал он, идут рука об руку с историей. И еще добавил: в таком возрасте он просто помрет от нетерпения, дожидаясь, пока кто-то явится и расскажет ему о сражениях.

Что-то неуловимо изменилось во взгляде Аритона, хотя внешне его изумрудно-зеленые глаза остались непроницаемыми. «И почему присутствие Халирона должно нас печалить? — недоумевала Дэния. — Он же самый искусный из менестрелей и к тому же редкой доброты человек!» Когда Аритон отпустил ее, великодушно поблагодарив за заботу, Дэния облегченно вздохнула и поспешила заняться тестом, доставлявшим меньше хлопот.


Аритон встал и облачился в одежду, которую достал из сундука. Куртка и штаны были сшиты из оленьей кожи, окрашенной в черный цвет и мягкой на ощупь. Воротник, плечи и кромку куртки украшала поблекшая вышивка. Вышивали искусно, шелковой нитью, но без серебристого блеска. Это и понятно: в деширских лесах было опасно носить одежду, способную неожиданным отблеском привлечь внимание врага. Упоминание Дэнии о том, что его собственная одежда сохнет после стирки, было, скорее всего, тактичным намеком на неуместность коронационного наряда для здешних условий.

Выйдя наружу, Аритон с удивлением обнаружил, что, кроме шатра предводителя, все остальные уже сняты и плотно свернуты. Сложенные на устланную хвоей землю, они чем-то напоминали грибы-дождевики. Ватага детей будто специально дожидалась появления принца, потому что мальчишки сразу же начали сворачивать жилище Валерьентов. Дочери Дэнии мешались под ногами у приятелей, вынимавших столбы и колья и развязывавших хитроумные ременные крепления. У всех ребят на поясе висели боевые кинжалы, хотя самому старшему было никак не больше четырнадцати.

Среди женщин, готовящих имущество клана к переезду, наверняка была и Танлия, мать умершей малышки, труп которой Аритон привез с собой из Итарры. Но ни на одном из женских лиц принц не увидел следов горя; не обнаружил он и свежей могилы. Здешний народ показался ему суровее, чем люди из кланов Маноллы; многие лица были изуродованы шрамами, и на всех лежала печать какой-то угрюмости, ставшей еще заметнее в преддверии войны. Из услышанных обрывков разговоров Аритон узнал, что мужчины отправились в юго-восточный край Деширского леса. Именно там должны были развернуться сражения с Итарранской армией.

Дэнию он нашел возле складного стола, где она под открытым небом валяла в муке плоские хлебцы. Увидев принца, женщина тыльной стороной ладони откинула со лба нависшую прядь и объяснила:

— Я пеку особый хлеб. Мы называем его дорожным. Он довольно пресный и жесткий, зато долго не черствеет. Но для вас я испекла сладкие хлебцы. Идаль как раз пошла за ними к очагу, так что вы полакомитесь горяченькими.

Дэния уже собралась кликнуть дочку, когда Идаль явилась сама, неся блюдо, накрытое полотняной салфеткой.

— Попробуйте, — предложила Дэния, обминая в миске упрямое тесто. — Вы, должно быть, сильно проголодались.

Аритон действительно сильно проголодался. После трех дней и четырех ночей, проведенных почти без пищи, он находился на грани голодного обморока. Он отогнул салфетку и взял хлебец. Тот был очень горячим, и Аритону приходилось есть медленно, тем более что даже такую благодатную пищу отвыкший от еды желудок принимал с трудом.

Аритон вдруг сообразил, что Дэния обращается с ним как с немощным.

— Прошлой ночью... — Голос его был совсем тихим. — Что случилось прошлой ночью?

Дэния с такой силой ударила по тесту, что миска едва не треснула.

— И вы еще спрашиваете.

Хотя она стояла к дочери спиной, материнский инстинкт подсказал Дэнии, что Идаль по наивности может ответить на этот вопрос, и она поспешно отправила малышку за водой.

— Вы были очень уставшим и не могли держаться на лошади. Это всякому понятно. Но наши мужчины... постоянные опасности сделали их такими... и все-таки я иногда думаю, что так нельзя.

— Не надо передо мной извиняться, — перебил ее Аритон. — Скажи мне, что случилось?

Дэния не стала таиться.

— Вы упали с лошади. Стейвену пришлось привязать вас к седлу.

Эти слова подстегнули его память. Разрозненные обрывки начали соединяться. Аритон вспомнил язвительную ухмылку Каола, требовавшего бросить принца валяться в грязи, поскольку кланы давно не нуждаются в королевском правлении. Кто-то предложил привязать его к вьючной лошади, словно вязанку дров. Кажется, этот человек что-то добавил про шрамы на его руках. Воин расценил их как результат частых падений Аритона с лошади.

Дэния загремела посудой, собирая грязные миски и ложки и давая Аритону возможность прервать тягостное молчание. Наверное, она думала, что он расскажет о себе, и в первую очередь про то, почему бежал из Итарры в церемониальном наряде. Когда же молчание затянулось, женщина отважилась поднять глаза и увидела, что принц исчез. На камне, где он сидел, осталась аккуратно сложенная салфетка с крошками от сладких хлебцев.

Дождь кончился, тучи рассеялись. В воздухе пахло мокрой хвоей, сбитой ветром с сосен. Аритон бродил по местам, где еще совсем недавно стоял лагерь. Утоптанная земля подсказывала, что люди клана успели здесь обжиться. В иное время на Аритона в одежде дозорного никто не обратил бы внимания. Но сейчас он был очень заметен — единственный мужчина среди старух, беременных женщин и маленьких детей. Правда, им всем было не до принца. Занятые укладкой скарба в кожаные мешки и деревянные ящики, они едва поднимали глаза на Аритона и изредка провожали его взглядом.

На месте бывших шатров пировали птички с золотистыми полосками на крыльях. Они сосредоточенно копались в земле, потом целой стайкой вздымались в воздух, кружились и опускались на новый клочок. Какая-то девчушка сообщила Аритону, что этих птичек зовут сосновыми воробьями. Он поблагодарил ее и побрел дальше.

Оказалось, что лагерей было несколько и везде готовились к перемещению. Аритона уже не удивляло отсутствие собак: лай мог послужить сигналом для врагов. И везде ему встречались только женщины и дети. Совсем маленькие были привязаны за материнскими спинами. Дети постарше, но все равно еще недостаточно большие, чтобы поручить им какое-нибудь дело, просто играли, сбившись в кучку и не делая попыток удрать в лес. Одежда на них была более чем скромной, с разноцветными заплатками, а некоторые и вовсе бегали полуголыми. Малыши сражались на палках или бросали тряпичный мяч между грудами домашнего скарба, вынесенного из шатров. Бочки и сундуки были завернуты в несколько слоев промасленной кожи, яркие домотканые ковры — бережно сложены. Все это предстояло перенести и спрятать в пещерах или специальных землянках-хранилищах, тщательно замаскированных среди густых кустарников. Печальный вывод напрашивался сам собой: эту местность кланы считали своим домом и намеревались сюда вернуться. На войне лишний скарб ни к чему, и потому при переходе к месту временного обитания с собой брали лишь самое необходимое.

Аритон нащупал в кармане жестяную коробочку с тинеллой, похищенную им у Сетвира. Тогда он, не колеблясь, вытащил ее из седельной сумки Хранителя Альтейна и ничуть не раскаивался в совершенной краже. Численностью защитники Страккского леса уступали армии Дигана почти в десять раз. Пусть пользование тинеллой обходилось высокой ценой, но она приоткрывала завесу будущего. Если Аритон пожалеет себя и не сделает того, что может и должен сделать, людям, приютившим его, придется действовать вслепую. Они безудержно смелы, но одной смелости в войне с Итаррой мало.

Однако курение тинеллы требовало полного уединения. А добиться этого было непросто.

Аритон задумался. Взрослым сейчас не до него, и он вполне бы мог незаметно скрыться в лесу. Только хватит ли ему времени? Из подслушанных разговоров он узнал, что еще до наступления вечера сборы должны закончиться. К тому же он заметил, что за ним увязались двое мальчишек, изо всех сил подражая его походке. Аритон встал, разглядывая хвою, густо устилающую землю. По этому ковру он прошел, не оставив следов. Его пронзила неожиданная мысль: чтобы на тебя перестали обращать внимание, нужно сделаться слишком заметным. Аритон начал усиленно шаркать ногами. Пусть думают, что он не понимает, насколько важно уметь бесшумно двигаться в лесу.

Подражая взрослым, эти мальчишки презирали его, считая наследного принца слабым и даже беспомощным. Что ж, он постарается войти в навязываемую ему роль. Смятение, которое Аритон прятал за вынужденной учтивостью и мягкостью, было, наверное, оборотной стороной доброты. Дни и ночи, проведенные в седле, изнурили его тело. Что до душевного состояния, оно было непоправимо изменено вторжением Деш-Тира; безвыходность положения, заставившая Аритона в полной мере защищаться магией своего дара, лишь усугубила мучения его души. Что-то, чему он не мог найти определения, все время побуждало его вернуться в Итарру и сразиться с Лизаэром. Аритон сопротивлялся этому наваждению, не дававшему ему восстановить силы. Сейчас, когда он плохо владел собой, тинелла могла погубить его. Он рисковал заблудиться в видениях, порожденных ее дымом, и не перенести мучительного выхода из-под ее власти.

Будет лучше, если эти суровые люди поверят в его слабость и непригодность. Когда они отразят вторжение Итарранской армии, его магия теней и иная помощь больше им не понадобятся. И тогда неприязнь, которую они испытывают к нему, в конце концов заставит их освободить Аритона от обязанностей наследника ратанского престола.

Вздохнув, Аритон решил отложить свидание с ядовитым дымом тинеллы. Распугивая своими шагами сосновых воробьев, он вернулся назад и снова предложил Дэнии свою помощь в сборах, но в конце концов позволил уговорить себя отказаться от этой затеи.


В течение следующих четырех дней Аритон, намеренно убрав жесткие преграды в своем сознании, возведенные годами обучения у магов, головоломками и фокусами, снискал себе бесконечное восхищение дочерей Дэнии. Бедняжки раньше даже не подозревали, что взрослые могут просто с ними играть! Мальчишки сторонились его, пока Аритон не покорил самого младшего из них свистком, сделанным из березы. Голос свистку давали тонкие полоски речного камыша, искусно вставленные внутрь. После этого на каждом привале Аритон только и делал, что, сидя у костра, мастерил очередной свисток.

Утром, едва они снова двинулись в путь, мальчишки дружно засвистели. Они забавлялись и хохотали, даже не думая, насколько неестествен такой свист для лесной глуши. Зато взрослые сразу же осознали это и отобрали все свистки. К Аритону подошла женщина с обветренным, суровым лицом. Если бы не выпирающий живот, сейчас она наверняка готовила бы поле битвы с итарранцами, помогая мужчинам.

— Только еще не хватало приманить сюда наемников. Нечего портить наших детей своими дурацкими игрушками!

Аритон виновато поглядел на нее и забормотал слова извинения. Женщина смерила его презрительным взглядом и молча ушла.

— Пусть он и наследный принц, зачем нам этот бездельник? — услышал он ее сердитый голос через некоторое время на привале.

Аритон пропустил эти слова мимо ушей, хотя многие сразу же повернули головы в его сторону, чтобы узнать, слышал ли он и ответит ли на подобную дерзость. Аритон сделал вид, что дремлет. Он сидел с закрытыми глазами, заложив руки за голову и прислонившись спиной к стволу дерева.

Будущая мать напрасно беспокоилась. Свистки Аритона не приманили бы никаких головорезов, ибо он окружил идущих магической защитой. Его магия действовала скрыто, и внимание врагов, очутись они поблизости, было бы отвлечено то листочком, неожиданно блеснувшим на солнце, то причудливым узором ивовых корней, то воспоминанием о каком-нибудь давнем событии.


По вечерам у костра, когда какая-либо из дочерей Дэнии засыпала у него на коленях, Аритон целиком погружался в музыку Халирона. Манера игры этого непревзойденного менестреля была удивительной, страстной, и он не боялся передавать сильные чувства. Звучание древней лиранты Халирона напоминало Аритону о другой лиранте, которую ему пришлось оставить в Итарре. Скорее всего, и инструмент Халирона был изготовлен когда-то руками Паравианского мастера. Аритон не осмеливался коснуться этого сокровища, чтобы посмотреть, есть ли там знак Эльшаны. Благородный блеск старинного дерева, серебряные струны — все это действовало на него как вино, в которое подмешаны возбуждающие снадобья. Иногда ему казалось, что возможность сбросить с себя ярмо наследного принца немного возросла, но он не хотел бередить душу надеждами.

Волшебство, которое творил Халирон своими балладами, как нельзя лучше отвечало стратегии Аритона. Над веселыми он заразительно смеялся, а слушая печальные и трагические, не скрывал слез. Перешептывания у него за спиной показывали, что все идет как надо. Днем, задумчиво шагая по тропе, он мысленно проигрывал отточенные пассажи Халирона, вспоминая то изысканные музыкальные кружева, то предельную простоту мелодии, за которой скрывалась сила таланта менестреля. Женщины из кланов Дешира презрительно отворачивались; Халирон же, наоборот, внимательно наблюдал за принцем.

Почти все замечали необыкновенную доброту Халирона, но мало кто обращал внимание на удивительную тонкость его натуры. Он умел подмечать каждую мелочь. Старому менестрелю не давала покоя загадка наследного принца. Если Аритона так захватывает его музыка, почему он не делает шагов к сближению и не пытается свести с ним более тесное знакомство? Разгадки Халирон не знал и тщательно скрывал любопытство.

Они шли всю ночь напролет, чтобы утром выйти к месту новой стоянки, но все же с рассветом устроили привал в том месте, где река Талькворин, прорезающая зеленый ковер леса, изгибом приблизилась к тропе. И только тогда путники заметили, что победа над Деш-Тиром уже сказалась благотворно на природе. Пробившись сквозь мох, впервые за пятьсот лет к солнцу потянулись стебельки ярких цветов.

Дочери Стейвена не отходили от Аритона ни на шаг. Они радовались каждому увиденному цветку, не важно, распустился он или был еще в бутоне. Некоторые цветы Аритон знал еще со времен Раувена: мальчишкой он любил бродить по тамошним лесистым долинам. Увидев знакомый цветок, Аритон как великую тайну сообщал девочкам его название. Возле незнакомых цветов он просто опускался на колени и, подставив спину солнцу, наслаждался маленьким чудом, появившимся на месте мха и прелых листьев.

Впрочем, Аритон не был настолько погружен в красоту окружающего мира, чтобы не услышать отдаленного звона металла. Стук топоров перемежался испуганными криками и шелестом крыльев потревоженных болотных птиц. Халирон, исподволь наблюдавший за принцем, тоже услышал эти звуки. В отличие от женщин, видевших в Аритоне лишь бездельника и чудака, менестрель разглядел в нем нечто большее.

Халирон заметил, как по телу Аритона пробежала легкая дрожь. Заинтригованный, менестрель откинул со лба влажные волосы, чтобы не мешали следить за принцем. Аритон порывисто выпрямился и что-то быстро сказал детям. Дальше те побежали уже одни. Аритон задержался, почти смешавшись в своем черном наряде с бурыми ветвями окрестных деревьев.

Где-то на невидимом отсюда холме стук топора становился все более громким и частым. Наконец, судя по звуку, ствол обреченного дерева затрещал, наклонился и рухнул. Треск сменился шелестом, потом все смолкло. Аритон вздрогнул, быстро обернулся, словно его ударили в спину, и скользнул невидящими глазами по лесу, не заметив даже менестреля в его роскошном одеянии.

В это время с хрустом и треском упало еще одно дерево. Аритон сильно побледнел, охваченный каким-то глубинным беспокойством.

Халирон затаил дыхание. Он догадался! Будучи знакомым с Хранителем Альтейна и находясь в дружеских отношениях с Асандиром, менестрель распознал в Аритоне то, чего не увидел до сих пор. Он понял, что перед ним опытный маг.

Действительно, интерес к полевым цветам был просто уловкой, помогающей скрыть интерес к тайнам леса. Девочки мешали Повелителю Теней погрузиться в транс, и он отправил их вперед. Звук топора и стон гибнущих деревьев ударили ему прямо в душу. Какая-то часть принца оказалась застигнутой врасплох, потому что это она была корой, листьями и весенним соком, движение которого жестоко и преждевременно остановил топор. Удар этот сразу же отозвался на магических способностях Аритона. Спотыкаясь, он отчаянно стремился высвободить свое сознание.

Чувства опередили в Халироне разум. Он рванулся к принцу и подхватил того под локоть.

Аритон на мгновение оцепенел. Потом вскинул голову, обернулся, и в зеленых глазах принца менестрель прочитал затаенный гнев. Но Халирон умел видеть глубже и разглядел нечто напоминающее зависть, а еще глубже — обиду. Он понял: негодование Аритона целиком и полностью обращено на него.

Изумленный Халирон разжал пальцы, будто знал, что Аритон инстинктивно отпрянет назад. Но за эти мгновения с помощью чувствительных пальцев менестрель сделал важное открытие. Рука принца оказалась сильной и жилистой, совсем непохожей на руку изнеженного щеголя, которого пытался изображать Аритон.

Принц поспешно отвернулся, пряча лицо. Халирон дорого бы дал, только бы понять, что скрывал этот человек. Между ними лежало молчание, полное тайн. Потом, словно ноша вдруг стала невыносимой, Аритон резко сел. Он стал выковыривать камешек, застрявший между заскорузлыми корнями, как будто это был самоцвет, скрытый под седым покровом мха.

— Прошу меня простить, — торопливо произнес он. — Я думал, что я здесь один.

Халирон сощурил темно-золотистые глаза.

— Вы ведь ставили магическую защиту не только из-за мальчишеских свистулек, — высказал интуитивную догадку менестрель.

— Пусть так, тебя это не касается.

Пальцы Аритона теребили сухую траву, покореженную зимними снегами и чем-то напоминающую кости мертвых птиц. Ему удалось восстановить самообладание, и он больше не вздрагивал от ударов топора. Только земля продолжала сотрясаться и глухо звенеть, когда очередной ствол падал вниз.

Помолчав, менестрель сказал:

— Если вы хотите, чтобы деширские кланы отреклись от вас, покиньте их.

Он ударил по больному месту. В улыбке Аритона, на первый взгляд веселой, почувствовалась боль.

— Лучше ты меня покинь. В твоих советах не больше пользы, чем в гвоздях, просыпавшихся на дорогу из дырявого мешка.

Халирона было не так-то просто вывести из себя. Он немало повидал на своем веку разного люда: от завистливых, вспыльчивых юнцов до напыщенных, выживающих из ума стариков. Но жизнь научила его ко всем относиться с терпимостью, учитывая особенности их натуры. Не раз Халирону приходилось распутывать клубки недопонимания. Заинтригованный скрытностью Аритона, он ничем не выдал любопытства.

Принц встал, намереваясь уйти и вернуться на тропу. Но выбраться отсюда было не так-то просто; путь преграждали густые и колючие кустарники. Халирон догнал принца, загородив собой проход. Обходного пути не было: слева стояла стена кустарников, справа громоздилась скала.

Как ни пытался тейр-Фаленит разыгрывать из себя капризного и избалованного принца, он не осмелился отпихнуть старика, загородившего ему путь.

Халирон вырос в Шанде и, когда волновался, вспоминал говор своего детства и начинал растягивать слова.

— Хотел бы я знать: почему, когда ты меня увидел впервые, стал обороняться, словно от меня исходила какая-то угроза?

— Потому что... — начал Аритон и незаметно для себя перешел на паравианский язык: — Кель эан и мардэн эт дафтоль на соарен.

В переводе это означало: «Потому что ты враг, которого я никак не ожидал встретить».

Его произношение было безупречным. На сей раз Аритон и не думал маскировать свою жесткость. Халирон молча отодвинулся, словно его действительно оттолкнули.

Широко раскрыв глаза, непревзойденный менестрель смотрел, как наследный принц Ратанский, потомок мученически погибших верховных королей, быстрыми шагами удалялся прочь. Нет, Аритон вовсе не злился. Он хотел, отчаянно хотел навязать Халирону подобное впечатление. Однако чуткое музыкальное ухо менестреля уловило в его голосе нотки глубокого страдания.

Погрузившись в раздумья, Халирон продолжил путь вместе со всеми. Он терзался чувством вины, ведь он не имел права вторгаться в ревностно охраняемый внутренний мир тейр-Фаленита. Кроме того, Халирон завидовал дочерям Стейвена, ведь, кроме них, Аритон больше ни с кем не был так честен.


Кланы Дешира готовились к войне. По берегам Талькворина звенели топоры, и деревья падали одно за другим. Поваленные стволы на наспех сколоченных волокушах тащили вверх по каменистым склонам. Бойцы Стейвена напали на караван и увели всех лошадей. Лязг упряжи и скрип оглоблей перемежались криками погонщиков. Но лошадей все равно не хватало, и потому даже пони Халирона запрягли в работу, заставив возить охапки срубленного кустарника.

Прибыв на место нового лагеря, женщины не стали разбивать шатры, а сложили скарб на поляне и принялись помогать мужчинам. Ни одна пара рабочих рук не была лишней. Старики и дети стали готовить: кто-то тащил хворост для очагов, а кто-то свежевал зверей и птиц, добытых охотниками. Вторжение людей распугало и пернатых, и оленей. Даже бобры попрятались. Их привычную жизнь нарушили плоты из бревен, сплавляемые вниз по течению.

Стейвен находился еще южнее, там, где пенистые воды Талькворина становились спокойнее, а сама река широко разливалась между травянистыми топкими берегами. Внешне ничего не должно было измениться, но здесь итарранскую армию встретят ловушки. Их-то и готовил Стейвен вместе с бойцами. Аритон туда не пошел. Не присоединился он и к тем, кто возил бревна и таскал камни. Его безделье становилось вызывающим, ибо даже Халирон вызвался помогать поварам. Тем не менее Аритон Фаленский все утро просидел под деревом, не шевельнувшись и не открыв глаз.

В полдень, когда работавшие вернулись в лагерь, чтобы поесть и передохнуть, принц все еще спал, и его пришлось будить.

Однако безделье Аритона было лишь прикрытием. Боец, заглянувший в оружейный шатер, обнаружил, что там кто-то побывал. На полях карт торопливым вычурным почерком был набросан весь расклад итарранской армии: количество оружия и его виды, типы полков и даже имена многих высших командиров с описанием их боевых качеств и особенностей характера.

Принц ни единым словом не обмолвился о своем вкладе в общее дело. Зато он дал женщинам новый повод для насмешек. Окруженный малышами, он рисовал им на земле забавные картинки. Его смех и радостные детские крики не слишком-то вязались с приглушенными разговорами мужчин, которые сидели за наспех расставленными столами и ели хлеб, макая его в горячую мясную подливу. Принц не замечал бросаемых на него косых взглядов. Бойцы помоложе начали довольно громко высказывать неодобрение; их товарищи, умудренные годами, наоборот, замолчали, но их молчание было достаточно красноречивым. Окажись здесь Стейвен, он наверняка пресек бы эти непочтительные разговоры. Но предводителю было недосуг даже поесть. Аритон же либо не слышал, либо намеренно не замечал настроения окружающих. Если бы не дети, с которыми он весело перебрасывался словами, можно было бы решить, что он глухой или слабоумный.

Под вечер Аритон Фаленский направился в березовую рощу, чтобы принять от кланов клятву верности. Стейвен заранее распорядился о месте и времени церемонии. Бойцы сходились туда группами, недовольно перешептываясь. Напрасно Стейвен не пришел на обед, считали они. Пусть бы собственными глазами полюбовался на принца да послушал, что говорят вокруг. Может, и пропала бы у него охота устраивать это посмешище.

Стейвен появился буквально в последнюю минуту, раскрасневшись от быстрой ходьбы. Трудно сказать, догадывался ли он, что его соратники, голые до пояса или в пропотевших, забрызганных грязью рубахах, оставили важное дело и пришли сюда из верности к нему, их предводителю, а не из уважения к принцу, который вот-вот должен был стать их правителем.

Стейвен встал сбоку от Фаленита. Аритон был все в той же черной одежде, некогда принадлежащей младшему брату Дэнии. Только серебряный обруч на лбу свидетельствовал о его праве на престолонаследие. Впрочем, и тогда, в Итарре, на нем не было никаких украшений, если не считать отцовского перстня. Дымчатое лезвие Алитиеля — меча династии Фаленитов — было воткнуто в землю, и изумруд на рукояти ярко блестел в лучах солнца, разбрасывая по листьям зеленые искры. Преклонив одно колено и опустившись на ковер из пожухлых прошлогодних листьев, Аритон и сейчас оставался отрешенным. Казалось, его больше занимает шумная возня дроздов, вьющих гнездо, чем слова приветствия, произносимые Стейвеном.

Предводителя кланов Дешира пронзила грустная мысль о поспешности и будничности происходящей церемонии. В минувшие века вступление в права престолонаследия совершалось в Итамоне, под сводами величественного зала, богато убранного флагами и знаменами. Тогда принцы обретали права престолонаследия, достигнув двадцатилетия. После торжественной церемонии во дворце устраивали грандиозное празднество.

Печальные чувства, вдруг овладевшие Стейвеном, едва не помешали ему произнести слова, ради которых он жил все эти годы. Сколько его благородных предков родилось и умерло в глуши изгнания, а он, Стейвен Валерьент, дожил до возвращения наследного принца династии Фаленитов. Набрав воздуха, Стейвен начал произносить слова древнего ритуала:

— Я, тейр-Валерьент, назначенный временным правителем края и хранителем Итамона, приняв эту должность от своего отца и его предков, цепь которых нисходит к временам последнего коронованного короля... предстаю перед тобою, Аритон, сын Авара, законный наследник и прямой потомок Торбанда Фаленского, основателя этой династии, назначенного Содружеством Семи править Ратаном. Пусть всякий, кто сомневается в законности прав принца, вслух заявит об этом.

Люди молчали, переминаясь с ноги на ногу. Где-то в лесу громко закричала птица. Стейвен продолжал:

— Аритон Фаленский, повернись спиной. Принц, принимающий клятву верности, должен доверять тем, кем ему надлежит управлять и кого защищать. Если кто-то из собравшихся своими словами или поступками выказал враждебность по отношению к тебе, назови их имена, дабы все их знали и дальнейшее присутствие этих людей не омрачало бы великое событие твоей жизни.

Рядом с могучим, покрытым шрамами предводителем Аритон казался фарфоровой статуэткой. Он поднял голову.

— Я ни к кому не питаю ни злобы, ни вражды.

Слова были произнесены уверенно, но никто при этом не видел глаз принца. Трясущимися пальцами он обхватил рукоять Алитиеля и вытащил меч из земли. Обращаясь к Стейвену, он сказал:

— Будь же моим стражем, охраняющим меня от вероломства.

Чуть приподнявшись, но не вставая с колена, Аритон повернулся спиной.

Следуя древнему ритуалу, Стейвен встал у его плеча, лицом к собравшимся.

— Пусть те, кто желает быть верным спутником Аритона, сына Авара, выйдут вперед и обнажат оружие в знак их готовности служить наследному принцу и защищать его.

Предводитель кланов первым вытащил меч и воткнул его в землю. Один за другим его командиры, бойцы, а также женщины, оставшиеся без мужей и отцов, традиционно приносящих клятву за всех членов семьи, выступали вперед. Склонив головы, они проходили под Алитиелем, застывшим в руке Стейвена, и втыкали в землю мечи, кинжалы и ножи, заявляя о доверии к Фалениту. Когда последний боец принес клятву, Аритону было позволено повернуться лицом. Но на этом ритуал не закончился.

Опустившись на оба колена, бледный как полотно, он склонил голову перед грудой оружия и скрестил тонкие, изящные руки на эфесе ближайшего к нему меча, приготовившись отречься от личных устремлений во имя блага Ратана.

— Клянусь телом, разумом и сердцем служить Ратану, защищать, укреплять и проявлять справедливость, обусловленную законами Эта. В мирное время обязуюсь оберегать землю Ратана от войны, а если война все же разразится — защищать. Я готов делить наравне с подданными все трудности и лишения. Обязуюсь повиноваться законам королевской хартии Ратана, полученной от Содружества Семи. Если же я не сумею обеспечить всем подданным права и свободы, дарованные этой хартией, пусть смерть покарает меня. И да будет Даркарон свидетелем моих слов.

— Аритон Фаленский, поднимись с колен. Отныне ты вступил в права престолонаследия, и корона Ратана ожидает тебя.

Улыбающийся Стейвен отступил назад, помогая своему господину встать.

— Да дарует тебе Эт долгую жизнь и достойных наследников.

Аритон взялся за рукоять тяжелого меча Стейвена и вытащил лезвие из земли. Благословив предводителя, принц вернул ему оружие. Прошло не менее часа, пока Аритон подобным же образом возвратил оружие всем, кто клялся ему в верности. Отныне и до самой смерти забота об их жизни и благополучии ложилась на его плечи.

Принесенные клятвы не помешали собравшимся возобновить разговоры о слабости принца, но Стейвен быстро их остановил, велев каждому отряду возвращаться к прерванной работе. Люди стали расходиться: кто снова валить деревья, кто — сооружать ловушки для итарранцев.

Роща быстро опустела. Аритон поймал на себе внимательный взгляд своего кайдена. Зеленые глаза принца еще продолжали светиться. Он сказал:

— Первый же мой поступок заставит их нарушить клятву.

Стейвен перестал улыбаться и подал Аритону его меч.

— Я слышал, что говорят вокруг. Меня эти разговоры с толку не собьют, а вас, ваше высочество, они, похоже, все-таки задевают.

Аритон коснулся руками холодного лезвия Алитиеля. Бегство из Итарры было столь внезапным и поспешным, что он не взял ножны. И теперь меч с обнаженным лезвием висел у него на поясе, грозя окончательно его исцарапать и разорвать.

— К Лизаэру нельзя подходить с обычными мерками, — сказал Аритон. — На нем, как и на мне, лежит проклятие Деш-Тира, и потому война с ним — не просто междоусобица. Он способен на все. Итарранская армия сделалась его послушным орудием. Я не хочу, чтобы кланы стали жертвами его вероломства.

Принц не стал дожидаться ответа Стейвена. Стремительно повернувшись, он покинул рощу, направившись в противоположную от лагеря сторону. Стейвен хотел было его догнать, но неожиданно почувствовал на плече чью-то руку.

— Пусть идет, — с необычайной мягкостью произнес Халирон. — Сердце мне подсказывает, что принц далеко не такой, каким пытается казаться. Тебе все равно не удастся развеять его тревоги.

Менестрель улыбнулся.

— К тому же его предки, если верить балладам, славились крутым и решительным нравом. Если Аритон унаследовал эти качества, он не потерпит, чтобы кто-то вмешивался в его дела.

Стейвен смачно выругался.

— Я это знаю. Вы это знаете. Но моим соплеменникам наплевать на то, какие у него были предки. Если он будет продолжать квохтать как наседка вокруг каждого сирого и убогого, Каол, боюсь, выполнит свою угрозу: спустит принцу штаны и посмотрит, не кастрат ли он. И я, клянусь Этом, не смогу его удержать! — мрачно добавил бывший кайден Ратана.


Исповедь Лизаэра

Итарра продолжала готовиться к войне. Работа в кузницах и оружейных мастерских не прекращалась даже ночью. Стук кузнечных молотов перекликался со звонкими и глухими ударами палок, с которыми упражнялись новобранцы, постигая азы ратного искусства. Казалось, что молодые люди рекрутского возраста разом сменили свою прежнюю одежду и появлялись теперь на улицах не иначе как в доспехах и при оружии.

Впрочем, в бой рвались далеко не все. Вельможи, чья родословная вела к славным и смелым итарранцам, свергшим верховного короля, вдруг почувствовали себя обойденными вниманием. Прежде всего это касалось мужчин. Их проделки, любовные интриги и невообразимые карточные долги перестали будоражить дам и служить темой бесед и сплетен в гостиных. Все вытеснили разговоры о грядущей войне и коварстве принца-отступника. Женские сердца, всегда отличавшиеся непостоянством, теперь были отданы «настоящим мужчинам». И светские дамы, и куртизанки вдруг полюбили рослых, сильных вояк, манеры которых были грубее, а мечи — тяжелее.

Богатые юнцы лезли из кожи вон, стремясь взять реванш. Главнокомандующий Диган поведал своей сестре Талите подробности недавнего происшествия. Молодые люди голубых итарранских кровей накачивались вином, пока у них не начали подкашиваться ноги, а потом побежали наперегонки до сторожевой башни, где стали, раскачавшись на языке большого колокола, прыгать вниз. Победителю удалось чудесным образом приземлиться без единой царапины. Менее удачливые заработали ссадины и стали героями, а также предметом язвительных шуток завистников. Отпрыск одного знатного рода вывихнул себе ногу. Его дружок, зацепившись за перила, камнем рухнул вниз и сломал обе руки. Это не помешало ему появиться следующим же вечером в гостиной знаменитой куртизанки и объявить, что теперь женщины могут целовать его в обе щеки сразу; пока руки не срастутся, ему нечем их отогнать.

Раньше Талита сама была бы не прочь подзадорить глупцов на подобные выходки, пообещав им в награду свою благосклонность. Она смеялась бы над остротами и собирала все слухи и сплетни, предвкушая завязку очередной интриги, незаметно развивающейся на фоне блеска и великолепия итарранского высшего общества.

Но сегодняшним вечером празднество не увлекало ее. В зале, наполненном тонкими и изысканными ароматами, у нее закружилась голова, и Талита вышла в сад. От земли и каменных стен тянуло сыростью. Звездное небо, к которому она все еще не привыкла, порождало странное чувство незащищенности. Казалось бы, смех, музыка, приглушенное сияние громадных люстр должны были очень скоро поманить ее назад, в привычную стихию. Тем более что она еще не всем досадила своим новым дорогим платьем из тонкой парчи и изысканными драгоценностями.

Талита уже не первый раз ловила себя на мысли, что все эти балы стали для нее пустым времяпрепровождением. Она упорно сопротивлялась наползающей скуке и с таким же упорством отрицала причину этой скуки. Талита не решалась признаться себе, что начиная с определенного дня — нет, даже с определенного момента — все эти мужские сумасбродства превратились в никчемные игры.

Нечто подобное ощущал и Диган. Хотя брат и сестра не делились друг с другом мыслями, Талита заметила не свойственную Дигану апатию. Брат пребывал в таком состоянии несколько дней подряд. Раньше он стал бы прилагать усилия, чтобы сохранить круг своих обожательниц. Теперь же, когда они подобно морскому отливу унеслись прочь, он вовсе не был раздосадован этой потерей. Иногда Талите чудилось, будто какой-то неведомый злодей проник в дом, где она жила с раннего детства, и все перевернул вверх дном.

Пустота и скука, ощущаемые Талитой, странным образом были связаны с появлением в ее жизни Лизаэра Илессидского.

Она облокотилась на балюстраду. Прежде ей не приходилось выслушивать слов восхищения, в которых за цветистыми фразами не скрывалось бы задней мысли. Шутки и остроты, вызывавшие у нее смех, всегда больно задевали или унижали кого-то, а власть — считала Талита — завоевывалась в результате жестоких интриг или щедрого подкупа.

Когда Талита узнала Лизаэра, прямого и честного, все прежние ее представления были опрокинуты.

Зашелестел ветер, усеяв землю лепестками цветов. Талита не сразу услышала, что со стороны террасы кто-то идет. Расслышав шаги, она недовольно поморщилась. Достаточно того, что, уходя из зала, она поочередно отбрила четырех щеголей, пытавшихся навязаться ей в спутники.

— Уходите, — холодно, без всякой учтивости потребовала Талита.

Она не пожелала даже обернуться и посмотреть, кому адресует эти слова.

Человек остановился.

Чьи-то теплые руки осторожно коснулись завитков ее волос, ниспадавших на шею. Талита вздрогнула и с раздражением обнаружила, что не в состоянии повернуться и отвесить наглецу пощечину. Ее пальцы как будто приросли к перилам.

— Мне сказали, что вы устали от праздника и вышли подышать воздухом, — сказал Лизаэр Илессидский.

Талита снова вздрогнула, затем покраснела и едва не ударила Лизаэра по щеке за его дерзостное вторжение. Кто и когда заставлял ее краснеть? Талита не привыкла, чтобы с ней играли, точно с рыбкой в аквариуме.

Лизаэр убрал руки. В затылок Талите дунул холодный ветер. В темноте задрожали белесые листья шелковицы.

Талита обернулась, готовая ледяным тоном отчитать Лизаэра и тем самым вывести из равновесия. Прием был знакомым и действовал безотказно. Надо же, вообразил, будто, где бы он ни появился, везде ему рады!

Но девушка застыла от удивления, позабыв про свою отповедь. С пальца Лизаэра свисала цепочка огоньков — маленьких светящихся бусинок.

Лизаэр улыбнулся. Огоньки отражались в глазах принца; они вырывали из сумрака его лицо и заливали мягким светом. Наверное, сейчас его красота свела бы с ума любого художника. Лизаэр казался гением простоты; золотистые волосы, окаймлявшие воротник его рубашки, были единственным его украшением, но оно стоило любых драгоценностей.

У Талиты перехватило дыхание.

— Так вы желаете, чтобы я ушел? — лукаво спросил принц.

Вопрос разрушил ее зачарованность.

— Вас не приглашали остаться, — с привычным сарказмом бросила Талита.

Однако глаза выдали ее. Талита с искренним восхищением смотрела на диковинное светящееся ожерелье в руках Лизаэра.

Улыбка принца делалась все шире.

— Драгоценные камни меркнут в сравнении с этим. Он взглянул на свою игрушку, заставив огоньки светиться еще ярче и разбрасывать искорки.

— А знаете, почему эту штучку бесполезно сравнивать с драгоценными камнями? Она не более чем жалкая магическая игрушка. При ярком свете она меркнет. Но если вы любите прятаться в темноте, ее стоит надевать. Тогда покажется, что у вас на шее — светящееся золото.

Лизаэр приблизился и, осторожно коснувшись обнаженных плеч Талиты, надел подарок ей на шею.

Огоньки не были ни теплыми, ни холодными. Талита пыталась отыскать наиболее верное слово для ощущений. Бесплотные! Ожерелье было бесплотным. Почему-то это задело Талиту, привыкшую, что любая драгоценность непременно ощущается телом.

— Вам идет золото, — негромко заметил Лизаэр.

Он молча наслаждался, видя, как пальцы Талиты перебирают бусинки и те поочередно вспыхивают, превращаясь в крошечный водопад света.

Наслаждение было недолгим.

— Армия выступает завтра, — без лишних предисловий сказал Лизаэр, запоздало объясняя причину своего появления.

Талита подняла голову, нарочито глядя куда-то в сторону. Ожерелье ярко освещало ее подбородок.

— А почему это должно меня волновать?

Лизаэр помолчал. Кажется, он даже не обиделся на такой ответ.

— Вряд ли кто-нибудь в городе понимает, насколько опасен человек, ради которого мы затеваем этот поход.

— Аритон?

Талита презрительно тряхнула головой, откидывая назад волосы. Да, она слышала от брата, что эти лесные дикари непременно встанут на сторону низложенного принца. Ну и что? Неужели вся эта орава может угрожать укрепленному городу?

Лизаэр вдруг схватил ее за руки, коснувшись их чуть ниже обнаженных плеч. Талите показалось, что он сейчас начнет ее трясти, но этого не случилось. Он не сказал ей ни одного резкого слова и даже не повысил голоса. Прикосновение его рук было нежным, а в широко раскрытых синих глазах застыла боль, непонятная другим.

— Госпожа Талита, я боюсь за судьбу вашего города, за безопасность и счастье его жителей, в том числе и ваше. Увы, никто из вас не понимает, что собой представляет Аритон Фаленский.

— А что нужно понимать?

Талита глядела на Лизаэра с грациозностью черной кошки, уверенной в чарах мурлыканья и силе когтей.

Лизаэр осторожно провел пальцами по ее рукам, потом отстранился. Вцепившись в перила балюстрады, принц глядел куда-то в темноту сада. Он был глубоко встревожен. Талита поняла это, с раздражением отметив, что ее выпад даже не задел его. Однако Лизаэр не дал ей возможности отомстить за подобную дерзость и быстро заговорил:

— Я вырос в островном государстве, живущем в постоянном страхе перед набегами Фаленитов. У нас в Амроте было все: богатство, прекрасные корабли, обученная и хорошо вооруженная армия. Казалось, мы должны были бы одержать легкую победу. По сравнению с Амротом Картан, где правил пиратский король, представлял собой жалкий клочок скудной земли. Народ там бедствовал. Мы превосходили их и по природным богатствам, и по численности населения. Но то немногое, чем располагали картанцы, они использовали с такой нечеловеческой хитростью, что сам Даркарон позавидовал бы.

Лизаэр замолчал. Талита заметила, как у него сжались кулаки. Не зная, стоит ли мешать ему в его состоянии, она терпеливо ждала. Таким Лизаэра она еще не видела, и внезапно раскрывшаяся сторона его личности могла обещать увлекательную интригу.

— Набеги картанцев, сеявшие горе и смерть, длились из поколения в поколение. Немало моих родственников попалось в картанские западни, и мы хоронили их изуродованные останки. Горе не обошло и моего отца, едва не лишив его ума. Во время одного из набегов погибли первая жена отца и две маленькие дочери. До двенадцати лет я вообще не знал, что у меня были единокровные сестры. Взрослые молчали, пока я не заставил тогдашнего предводителя рассказать, кому принадлежит безымянная гробница в нашем семейном склепе.

Лизаэр перевел дыхание.

— Я прекрасно помню, как мы посылали корабли, умелых солдат и опытных командиров для истребления Фаленитских пиратов. Мы прилагали неимоверные усилия, но добивались лишь ничтожных результатов. Мы вторгались в Картан и выжигали целые деревни, состоявшие из жалких лачуг с таким же жалким скарбом. Вряд ли жители особо горевали, потеряв все это. К тому же картанские дозорные часто успевали предупредить своих оборванцев о нашем появлении, и те куда-то исчезали. Мы высаживали на берег целые полки, чтобы воевать с пустотой. Нам не везло и на море. Погони за картанскими кораблями были долгими и утомительными. А сколько наших кораблей было утрачено на мелях, которые не значились на картах! Только потом мы узнали, что ложные карты являлись делом рук картанских лазутчиков, которым удалось затесаться в военно-морскую канцелярию. Вместо честных сражений картанцы предпочитали ловушки. Зачем махать мечами и заряжать арбалеты, если существуют бури и скалы? Наши матросы гибли от голода и жажды, в результате пожаров и бунтов, ибо Фалениты были неистощимы на выдумки и неутомимы, как волны прибоя. Их уловки никогда не повторялись дважды, а курсы их кораблей невозможно было вычислить.

Удрученный тяжелыми воспоминаниями, Лизаэр покачал головой.

— Поймите: предки Аритона были обычными людьми. Смышлеными, кровожадными, но просто людьми. Последний из Фаленитов сильно отличается от них. Наша мать обладала магическим даром, и Аритон унаследовал его в большей степени, нежели я. Меня учили управлять государством, а обучением и воспитанием брата занимались маги Раувена. Повелитель Теней — не просто красивое прозвище. Он добавил к своим трюкам и уловкам то, чего не было у его предков, — силу магии.

Лизаэр повернулся к Талите и встретился взглядом с ее глазами, широко распахнутыми и бездонными.

— Аритону удалось одурачить даже меня. Я подпал под его чары и поверил в искренность его намерений. Как-никак, единоутробный брат. Казалось бы, какое нам с ним дело до вражды наших предков? Но Аритон обманул меня своей ложной дружбой. Если бы не прозорливость вашего брата, если бы не сомнение, которое заронили во мне его здравые вопросы, мы бы безнадежно упустили время. Люди так и не увидели бы истинную природу Аритона.

Лизаэр сокрушенно вздохнул.

— Увидеть-то они увидели, но едва ли что-то поняли. Я как о стену бьюсь, пытаясь объяснять всем и каждому, что Аритон действительно опасен.

Талита была захвачена его исповедью и новизной ощущений, от которых у нее по спине побежали мурашки. Взволнованная, она воскликнула:

— Но ведь вы — Владыка Света и управляете его силой! Вы в состоянии защитить нас от колдовства Аритона.

— Я — только человек, — поправил ее Лизаэр. — А людям свойственно терпеть неудачи.

Талита пыталась разобраться в своих чувствах. Она испытывала странное возбуждение, непонятное ей самой. Ей вдруг захотелось оказаться в объятиях Лизаэра. Но она лишь произнесла:

— Вы обязательно вернетесь. Армия Дигана сметет этих варваров и вернется в Итарру с головой Аритона.

Ветер обрушил на стоящих лепестки цветущей шелковицы, застрявшие в волосах у Талиты. Лизаэр осторожно смел лепестки вниз.

— Мы попытаемся. И будем надеяться.

Осторожно взяв ее лицо в ладони, Лизаэр нагнулся и поцеловал Талиту. Она порывисто потянулась к принцу, Лизаэр почувствовал, как скользнули вниз рукава ее платья. Это подействовало на него словно предостережение. Принц опомнился и отошел на полшага. Улыбнувшись Талите, он сказал:

— Нет, не сейчас. Дорогая, дождитесь меня. Когда мы победим Аритона Фаленского и вашему городу уже ничто не будет угрожать, я вернусь. И если ваше желание видеть меня рядом сохранится, мы непременно дадим волю нашим чувствам.

Талита подавила вспыхнувшее было раздражение, удивленная тем, что Лизаэр не насмеялся над ее долго подавляемой и вдруг прорвавшейся страстью. Большинство итарранских мужчин не преминули бы воспользоваться минутным порывом, а потом хвалиться перед дружками пикантной историей.

— А если вы не вернетесь?

Лизаэр перестал улыбаться.

— Тогда вам придется доискиваться причин поражения итарранской армии. И тогда в память обо мне вы станете рассказывать другим о хитрости и коварстве Аритона, чтобы они шли на битву с ним, зная, с каким врагом имеют дело.

— Но вы ведь не верите в свое поражение? — вскричала Талита, в смятении позабыв о светской холодности.

Лизаэр сдержанно пожал плечами.

— Я не настолько самонадеян, чтобы не допускать мысли об этом. В прошлом фаленитские пираты губили и более достойных людей, чем я.

— Вы — это все, что у нас есть, — возразила Талита и тут же со страстной прямотой поправила себя: — Все, что у меня есть.

Музыканты заиграли веселый танец. Сквозь распахнутые двери зала было видно, как танцоры выстроились в два ряда и двинулись, выполняя первые фигуры. Она едва видела танцующих: слезы застилали ей глаза. Утешало лишь то, что в отличие от многих итарранских вояк Лизаэр отправлялся на войну с мыслями об их будущем счастье.

— Прошу вас, один танец, — решилась попросить она. Лизаэр Илессидский тихо засмеялся. Он подхватил Талиту на руки и бережно, словно пушинку, понес в зал.


Умозаключение

Когда над Нармсом дул восточный ветер, он поднимал с прибрежных низин тучи высохшего ила, смешивая их с грязью и дымом городских красилен, так что все вокруг было затянуто мутной зловонной пеленой. Впрочем, и в ясную погоду город этот не слишком-то радовал глаз: почти одинаковые деревянные дома, унылые складские постройки, причалы. Нармс возник как город ремесленников и по сей день оставался таковым.

Прядильные и красильные мастерские представляли собой по большей части ветхие лачуги. Из Нармса готовую пряжу везли на север, в Килдорн, также стоящий на берегу Инстрельского залива. Каменные здания Килдорна хранили следы седой паравианской древности, а под землей, как и во времена паравианцев, пульсировала сила, питающая одну из двенадцати ветвей. В Килдорне она подходила почти к самой поверхности. Близость ветви давала определенные преимущества, и Лиренда, Первая колдунья Кориатанского ордена, предпочла бы встретиться с Элайрой здесь. Но теперь, когда после известных событий в Итарре война между братьями могла начаться в ближайшие дни, время было особенно дорого. Добираться из Итарры до Нармса было легче и быстрее, нежели до Килдорна.

Дом, где разместилась Морриэль, принадлежал вдове красильщика, который мальчишкой находился в услужении у кориатанок. Красильня ненамного пережила своего хозяина — у его вдовы не оказалось ни сил, ни сноровки продолжать дело покойного мужа. Теперь в заброшенной мастерской хозяйничали ийяты, которым нравилось греметь растрескавшимися чанами или шуршать сухими листьями на полу. Красильня стояла на отшибе; лишь с одной стороны к ней примыкала пивоварня. Зимой, когда дули западные ветры, вода затопляла подвал. В воздухе пахло заплесневелой ветошью, гнилым деревом и уже не так сильно — хмелем и рыбой.

Видно, почуяв появление колдуний, ийяты поспешили исчезнуть. Правда, один все же остался под потолком, и Лиренде пришлось его изгонять. На дворе удалось отыскать единственный крепкий чан. Слуга Морриэль втащил его внутрь, подпер клином, чтобы стоял ровно, и наполнил водой для предстоящего ритуала ясновидения. Чтобы Лиренде не дуло со спины, стойку, на которой когда-то сушили шерсть, тщательно завесили одеялами, соорудив подобие ниши. Морриэль презрительно поморщилась и заявила, что ей такие излишества не нужны. Нахохлившись под грудой своих шалей, словно мокрая ворона, она затихла и приготовилась ждать под потрескивание смоляных факелов. О такой терпеливости Лиренда могла только мечтать.

Снедаемая непомерным честолюбием, Первая колдунья наслаждалась тем, что для встречи с Элайрой и последующего сеанса ясновидения Морриэль выбрала ее одну. Время было далеко за полночь, и хотя все остальные сестры давно улеглись спать, гордость не позволяла Лиренде выказывать усталость. Вместе с Первой колдуньей бодрствовал и придурковатый великан по имени Кюн, исполнявший у Морриэль роль слуги и привратника. Любая колдунья из Круга Старших не видела и десятой доли того, чему он был свидетелем, но трудно сказать, понимал ли Кюн увиденное и услышанное. Сейчас он сидел скрестив ноги в углу и отчаянно пытался не заснуть. Снаружи было тихо. Только один или два раза хлопнула дверь пивоварни, и запоздалый работник, насвистывая, отправился домой. Приглушенно потрескивали факелы. Если прислушаться, можно было уловить плеск волн Инстрельского залива.

Но вот цокот копыт заставил Кюна встрепенуться и поспешить к двери. Послышался голос Элайры; она просила кого-то из слуг Морриэль отвести лошадь на конюшню. Через мгновение появилась и сама Элайра. Ее коса растрепалась, и пряди волос, влажные от морского ветра, прилипли ко лбу. Лицо ее было бледным от усталости.

За три дня младшая послушница преодолела добрую сотню лиг. Кожаные штаны задубели от лошадиного пота и натерли ей ляжки. Элайре стоило немалых усилий сделать реверанс перед начальницами. Требуемые слова приветствия дались ей легче, и она мужественно произнесла их по возможности ровным голосом.

Морриэль велела Элайре подойти ближе. Лиренда хищно следила за каждым шагом девушки. Глубоко посаженные глаза Первой колдуньи не просто изучали Элайру, а впивались в нее.

Войдя в круг света от факелов, Элайра выдержала придирчивый осмотр. Кориатанки гордились своим искусством замечать каждую мелочь и делать умозаключения. От внимания Морриэль и Лиренды не укрылось ничего, ни потертый носок на правом сапоге (в придорожной кузнице, когда растяпа кузнец никак не мог сменить ее лошади единственную подкову, Элайра от нетерпения начала поддевать ногой камешки) ни пятно на плаще (а это случилось в таверне: какой-то пьянчуга опрокинул ее миску с супом, оставив девушку без обеда и посадив на ее плащ пятно; время подпирало, и она была вынуждена на пустой желудок ехать дальше).

— Вижу, твой путь был нелегким, — заключила Морриэль.

Осмелев от неожиданной доброты, Элайра распрямила затекшие плечи.

— Вполне сносным.

Зная, что от ее шутки Лиренда будет скрежетать зубами, Элайра все же добавила:

— Если на постоялых дворах и были вши, мне не посчастливилось поймать хотя бы одну.

Губы Морриэль шевельнулись в подобии улыбки.

— Насколько я могу судить, дорога утомила твое тело, но никак не дух. Когда ты в последний раз ела?

Элайра задумалась, что само по себе уже было достаточным ответом. Старуха подала знак привратнику.

— Кюн, сходи к пивовару и купи у него хлеба и колбасы. Не желаешь ли пива? — с обезоруживающей заботливостью спросила она у Элайры.

Младшая послушница не настолько утомилась, чтобы не распознать ловушку.

— Благодарю вас. Я смею думать, что у вас были серьезные основания дожидаться моего приезда. Поэтому пиво будет лишним. Или я ошибаюсь и вы позволите мне отправиться спать?

— Пока еще нет, — возразила Морриэль, но по ее тону чувствовалось, что она довольна сообразительностью Элайры. — Хотя ты, несомненно, заслужила отдых. Представляю, какое столпотворение сейчас на прилегающих к Итарре дорогах. Они, должно быть, запружены посланниками всех мастей, и каждый везет печальные вести.

Элайра вспомнила: ее тоже поразило непривычное оживление на дорогах, однако она слишком торопилась, чтобы тратить время на расспросы и выслушивание сплетен.

— Неужели еще что-нибудь случилось?

— Случилось. Событий предостаточно, и одно хуже другого.

Дверь распахнулась, впустив внутрь облачко ночного тумана. Факелы зашипели от сырости. Вошел Кюн со свертком, от которого поднимался пар.

— Пока ты ешь, — продолжала Морриэль, — я кое-что тебе покажу. Думаю, после этого ты лучше поймешь всю важность своего поручения.

Элайра не стала благодарить Кюна, зная, что он сразу же расплывется в раболепной улыбке и начнет бормотать какую-нибудь чепуху. Жаль, можно было бы позлить Лиренду. Элайра взяла сверток и лишь слегка потрепала великана по руке. Но дурачок был рад и этому. Он смиренно склонил голову и удалился в свой угол.

Развернув тряпку, Элайра увидела несколько дымящихся колбасок. Откусив от одной из них, она подошла к чану.

Лиренда молча бесилась, видя, как самая своенравная и необузданная из всех послушниц беспечно уписывает за обе щеки колбаски и хлеб, а Морриэль, глава Кориатанского ордена, собирается посвятить ее в такие тайны, которые допустимо знать лишь Кругу Старших. И все потому, что у этой девчонки, видите ли, есть особый дар. Похоже, Морриэль даже простила ей прошлогодние приключения в Эрдане.

Равнодушная к недовольству Лиренды, Главная колдунья уселась на край чана, подтянув к себе все свои теплые шерстяные шали, и стала вглядываться в кристалл, висевший на длинной цепочке у нее на шее.

— Сейчас ты увидишь отображение сегодняшних событий.

Морриэль потянула тонкую цепочку, дав кристаллу повиснуть над поверхностью воды, затем произнесла требуемое заклинание. Элайра наклонилась над зеркальной поверхностью воды. Образы, вызванные магией, постепенно начали заслонять темно-красное дно чана...


Утреннее солнце позолотило кирпичные сторожевые башни Итарры. В косых лучах клубилась пыль: войска покидали город через северо-западные ворота. При подходе к Маторнскому перевалу шеренги сужались. Под белесым небом солдаты с поднятыми пиками и копьями уходили все дальше и дальше. На поверхности воды они казались ожившими игрушечными фигурками, а их знамена— красные с золотом— трепетали на ветру, как тряпичные лоскутки.


— Дейлион милосердный, — пробормотала Элайра, позабыв про колбаску, остывавшую в ее руке. — Значит, война?

Вместо ответа Морриэль несколько изменила картинку, предоставив Элайре самой делать выводы.


Их было десять тысяч. Впереди на конях, также прикрытых доспехами, двигались копьеносцы. За ними, чеканя шаг, шли полки итарранской пехоты. Замыкала шествие легкая кавалерия, едущая под знаменами Лиги наемников. Людская лента змеилась, повторяя изгибы дороги. Итарранская армия и впрямь была похожа на голодную змею, выползшую из норы. На крепостных стенах толпились горожане, что-то неистово выкрикивая; среди них была и темноволосая женщина в дорогих одеждах из золотистого шелка. Трубачи поднесли к губам богато украшенные фанфары, провожая на победоносную войну нового итарранского героя— Лизаэра Илессидского. Улыбаясь, он восседал на своем гнедом коне. Справа от него ехал главнокомандующий Диган, а слева— угрюмый, напоминающий старого льва капитан Гнадсог.


Забыв от волнения о том, как подобает вести себя в присутствии старших сестер, Элайра забросала Главную колдунью вопросами:

— Лизаэр поднял итарранскую армию? Почему? С кем он собрался воевать?

В щели красильни пробивался ветер, неся с собой характерный запах морской тины. Лиренда напряглась: сейчас Главная укажет этой гадкой девчонке на ее место. Однако Морриэль лишь вздохнула и поправила шали. Изображение на поверхности чана пропало.

— Смотри дальше, и ты поймешь, — сухо произнесла старуха.


Вода в красильном чане показывала теперь весенний лес, подернутый легкой предвечерней дымкой. На склоне холма, где еще недавно росли деревья, торчали только пни. Срубленные стволы были очищены от веток и коры, распилены на бревна длиною около шести футов и погружены на волокуши. Люди из лесных кланов, успевшие загореть на весеннем солнце, почти сливались с грудами бурой коры и увядших ветвей. Оставив работу, они направлялись в березовую рощу. Там их ждал какой-то человек, судя по одежде не принимавший участия в общей работе. Человек этот стоял на коленях перед воткнутым в землю мечом. Элайра чуть не вскрикнула, узнав Аритона Фаленского. Рядом с ним, застывший и взволнованный, стоял могучий Стейвен Валерьент, кайден Итамона и предводитель кланов Дешира.


— Но это же бессмысленно!

Забыв про недоеденные колбаски, так и оставшиеся лежать на измятой тряпке, Элайра сжала руками виски. Голова у нее раскалывалась от боли.

— Разве кланы Страккского леса смогут противостоять итарранской армии?

— Они уверены, что смогут.

Потянув за цепочку, Морриэль убрала кристалл. Лесная роща исчезла; сквозь чуть подернутую рябью поверхность воды проступала въевшаяся в дно чана темно-красная краска.

— Стараниями кланов долины по берегам Талькворина превращены в цепь смертоносных ловушек. Война неминуема и начнется в самые ближайшие дни. Ее причина и корни кроются в наших дорогих принцах, которыми так гордилось Содружество.

— Нет! — возразила Элайра, дерзко вскинув подбородок. — Содружество не могло...

Она осеклась, боясь, что ненароком предаст доверие Асандира.

— Если принцы собрались воевать друг с другом, Содружество непременно должно вмешаться.

— Увы, — вздохнула Морриэль, умело скрывая ликование от сделанного открытия.

Однако Лиренда сразу же уловила это, всем своим видом показывая: вот оно, запоздалое подтверждение ее былых подозрений.

— Маги дружно покинули Итарру, — продолжала старуха. — Да, бежали как крысы с тонущего корабля, презрев свою ответственность именно в тот момент, когда проклятие Деш-Тира поразило обоих братьев.

Морриэль замолчала. Ее бесцветные глаза остановились на побелевшем лице Элайры.

— Твой приятель Асандир допустил промашку.

Внутри Элайры все взбунтовалось, и прямой намек на то, что она посмела якшаться с Содружеством, остался незамеченным. Мысли послушницы лихорадочно метались: там, в доме Энитен Туэр, Асандир показался ей полным силы и уверенности. Этот великий маг едва ли мог позволить себе ошибиться. Если Содружество покинуло Итарру, на то обязательно были причины.

Морриэль безотрывно, как змея на жертву, глядела на Элайру. Боясь, как бы эти пронизывающие глаза не проникли глубже и не обнаружили правду, раскрытие которой ужасало ее сильнее, чем что-либо, девушка отчаянно пыталась совладать с собой... Слишком поздно. Ухватившись обеими руками за холодный край красильного чана, Элайра приготовилась к тому, что сейчас ее обвинят в несравненно более тяжком грехе, чем та наивная романтическая встреча на чердаке.

— Да, Элайра, нам известно не только о твоем, с позволения сказать, визите в таверну «Четыре ворона».

Морриэль вновь извлекла наружу кристалл и вертела на ладони, царапая его поверхность скрюченными желтыми ногтями.

— Но в свете разворачивающихся событий твоя осенняя встреча с Асандиром выглядит пустяком, не заслуживающим внимания. Поскольку столкновения Фаленита и Илессида привели Ратан на грань войны, нам необходимо тщательно изучить характеры обоих принцев. Наш орден должен узнать, как пять веков Дасен Элюра изменили их династические линии, некогда определенные Содружеством.

Элайра давно подозревала, что этот удар все же настигнет ее. Подобрав юбки, Морриэль встала.

— Элайра, мы вызвали тебя сюда, поскольку ты единственная во всем ордене непосредственно общалась с обоими принцами. И только с твоей помощью мы можем попытаться проникнуть в их характеры.

Элайра оцепенела. Ей показалось, что все ее внутренности сжались в комок. Она отшатнулась от чана. Да, Кориатанский орден владел ее телом и разумом, но задача, поставленная Морриэль, ставила под угрозу ее жизнь. От нее требовали безупречных и непредвзятых воспоминаний вплоть до мельчайших деталей. Она должна была вспомнить особенности черт лица каждого из принцев, их одежду, украшения и так далее. В противном случае ясновидение Морриэль оказывалось бесполезным и тонкие цепи умозаключений натыкались на тупики и искажались. Хотя каждую кориатанскую послушницу тщательно обучали искусству точного воспоминания, воспроизведение образов для просмотра характера было задачей, с которой могли справиться лишь самые опытные и одаренные колдуньи из Круга Старших. Просмотр характера справедливо считался небезопасным занятием. Магический ритуал раскрепощал чувства, и если тот, кто вспоминал, испытывал какую-либо симпатию к предмету воспоминаний, отрицать ее было невозможно. Все тайное всплывало на поверхность и становилось достоянием присутствующих. Элайра стояла на краю ямы, сулящей гибель ее душе. Ее охватило безграничное отчаяние. Если Круг Старших решил таким образом проверить, изжила ли она свои чувства к Аритону Фаленскому, подобное испытание все равно было чрезмерным и слишком жестоким.

Сопротивление приказу Главной колдуньи также грозило гибелью, причем мгновенной. Ужас вытеснил из головы Элайры все мысли. Видя, что Лиренда не скрывает злорадной улыбки, страстно желая ее гибели, младшая послушница поклонилась Морриэль и прошептала:

— Как прикажете.

Морриэль перестала раскручивать цепочку с кристаллом, спрятала ее за ворот и застегнула пряжку платья на шее. Элайре она не сказала ни слова, зато махнула рукой Кюну.

Тот поспешно встал и подал девушке небольшую курительную трубку, вырезанную из камня, и запечатанную коробочку, в которой находился табак, пропитанный настоем тинеллы. Эта смесь была более слабой, чем неизмельченные листья тинеллы, но вполне способной одурманить младшую послушницу и вызвать неприятные последствия.

Элайра отдала Кюну остатки колбасок, взяла трубку, но на сей раз не стала благодарить привратника.

— Приготовься как следует, — довольно мягко обратилась к ней Морриэль. — Не торопись. Снадобье поможет тебе войти в транс. Когда почувствуешь, что готова, мы начнем.

Через несколько минут в затхлом воздухе красильни плавал сизоватый дымок. Свернувшись клубочком у двери, Кюн заснул, точно сторожевой пес. Отрешенная и бледная, Элайра сидела, прислонившись спиной к чану. Глаза ее были закрыты. Собрав все свое самообладание, она отложила трубку. Ее медленное, ровное дыхание означало, что девушка достигла обостренного и расширенного восприятия, вызванного ядовитым зельем.

— Вы слишком добры к ней, — прошипела из угла Лиренда.

Морриэль вздохнула. Сгибаясь под тяжестью шалей, она сделала несколько шагов и погрузилась в одеяла, приготовленные для нее Кюном.

— Ты так думаешь?

Голос Главной, только что звучавший звонко и властно, снизился до усталого и раздраженного шепота.

Спохватившись, Лиренда подошла, чтобы поплотнее укутать наставницу. Но Морриэль оттолкнула ее руки.

— Ты не прислушиваешься к своему сердцу, Первая колдунья Лиренда. Это твой самый серьезный недостаток.

Застигнутая врасплох, Лиренда задумалась.

— В таком случае у Элайры появляется повод думать, будто ей простили то, что она поддалась слабостям плоти, не говоря уже о встрече с этим чудовищным Асандиром!

Морриэль сцепила костлявые пальцы.

— Элайре, как любой девчонке, захотелось поозорничать, но из-за своих проказ она попала в дурное место и появилась там в неподходящее время. Она сообразительна и обладает редким даром глубокого понимания человеческой сути. Именно это позволило ей увидеть Фаленита насквозь и не воспротивиться его прикосновению. Могу сказать, что Элайра привлекательна как женщина и способна вызвать сильные чувства, а потому другие женщины ее недолюбливают. По этой причине я разрешила присутствовать здесь только тебе. Остальных сестер из Круга Старших я уберегла от опасного искушения. Итак, я тебя предупредила. Если что, пеняй на себя.

— Вам действительно жаль ее? — удивилась Лиренда, пораженная тем, что у Морриэль еще сохранились какие-то чувства.

Главная колдунья не стала отрицать.

— Я жалею, что погубила ее.

Лиренда не могла в это поверить. Скрипя половицами, она обошла поваленные козлы и заменила догоревшие факелы новыми.

— Никто не велел Элайре шататься по тавернам и уж тем более разыскивать Асандира. Глупая девчонка сама себя погубила.

— Нет. После той ошибки она бы наверняка исправилась. Надо признать, она замечательно себя вела, пока я не послала ее в Итарру.

Лицо Морриэль вновь стало каменным, а при свете новых факелов на нем проступала каждая морщинка. Старуха недовольно сощурилась.

— Если ты так жаждешь занять мое место, научись из всего извлекать уроки. Элайра является ценным орудием, окном в характер Аритона, а нам крайне необходимо знать его характер, иначе мы не сможем проследить истоки той заварухи, в которую по милости Содружества может оказаться втянута вся Этера. С этой девчонкой мы должны обращаться мягко, осторожно побуждая ее к дисциплине, а не принуждая. Она предана ордену, и при умелом подходе к ней ее дар будет служить нам еще очень долго, прежде чем она действительно сломается. Знаю, ты со мной не согласна. Ты считаешь, что, если бы Элайру воспитывали в ордене построже, она смогла бы подавить в себе любопытство, которое привело ее в Эрдану. Видишь ли, Элайра — орудие ценное, но несовершенное. И все же она будет служить нам, как никто другой, вплоть до того дня, когда ей придется нарушить свои клятвы. И пусть ее погубят собственные недостатки, а не твои насильственные исправительные меры.

Главная колдунья закрыла глаза, погрузившись в размышления и давая понять, что сил на разговор у нее больше нет. Лиренда была достаточно хитра, чтобы не переступать обозначенной черты. «Слишком даже хитра», — иногда думала Морриэль. Как и ее предшественницы на этом посту, она не хотела, чтобы последнее испытание, подтверждающее готовность преемницы стать главой Кориатанского ордена, окончилось фатально.

Лиренда была сорок третьей по счету претенденткой. Морриэль усиленно старалась разъединить сознание со своими хрупкими ноющими костями. Ее вновь обуял страх: что, если она умрет, так и не успев закончить обучение преемницы? Такого в истории Кориатанского ордена еще не бывало.

Морриэль вдруг почувствовала себя старой, очень старой и безумно уставшей. Ей захотелось на несколько минут забыть об ордене и о предстоящем ясновидении. Ее не волновало, чем сейчас занимается Лиренда и как та восприняла ее слова. Морриэль уже давно перестала интересоваться личностью тех, кто метил в ее преемницы. Какая из них выдержит все испытания и останется в живых, та и заслужит ее любовь. После смерти первой претендентки все последующие были для Морриэль не более чем цепочкой порядковых номеров.

Судя по запаху, Элайра полностью выкурила трубку. Морриэль встрепенулась. В тот момент, когда зелье предельно усилило способность Элайры к воспоминанию, Главная колдунья откинула одеяла и поднялась. Лиренда уже стояла возле чана. По ее кислой физиономии Морриэль поняла, что пока на поверхности воды не появилось ни одного изображения. Памятуя о суставах и костях, износившихся за годы и века ее неправдоподобно долгой жизни, Главная колдунья осторожно двинулась к чану.

— Началось, — шепнула ей Лиренда. — Надо же, он — почти двойник Торбанда.

Польщенная мужеством Элайры, отважившейся первым показать Аритона, Морриэль промолчала. Потом она взглянула в чан. Увиденные подробности были столь выразительны, что слова только помешали бы наблюдению.

Элайра выбрала удачный момент, когда Аритон даже не предполагал, что за ним может кто-то наблюдать. Морриэль увидела грязную улочку в трущобах Итарры. Аритон сидел на корточках, окруженный ватагой оборванных детей разного возраста. Этих малышей не волновали ни власть, ни магия, ни кровавое соперничество между гильдиями. Аритон собирался отправить в плавание по сточной канаве маленькую бригантину, сотворенную его магией теней. Морриэль смотрела, как несуществующий ветер надувает паруса.

Элайра показала момент, когда Аритон вскинул голову, оценивая результаты своей иллюзии. Лицо его дышало глубоким покоем. Он улыбнулся, а потом и засмеялся. Наконец-то Морриэль увидела его глаза и острые черты лица, красноречиво свидетельствующие о принадлежности к династии Фаленитов. Главная колдунья уловила в его взгляде щедрость к этим оборванцам и искреннюю заботу о них. И еще — чуткость талантливого музыканта.

Каждый уголок и закоулок души Аритона был обнажен. Точность воспоминаний Элайры безошибочно показывала, что вся его резкость, все колкие и язвительные слова, все непредсказуемые выплески были не более чем уловками, которыми он защищал свое ранимое сердце и такой же уязвимый внутренний мир.

— Дейлион-судьбоносец, — прошептала Морриэль. — Никогда бы не поверила, что эта девчонка сможет показать его нам со всеми потрохами.

Глаза Лиренды были неотрывно прикованы к поверхности воды. Она впилась ногтями в щербатое дерево кромки чана, даже не заметив, как обломала их.

— Однако его можно сломить. Рано или поздно его союзники погибнут и присущая Фаленитам обостренная совесть заставит его отступить.

Морриэль долго изучала картину на водной поверхности. Потом она вскинула голову. Выражение ее лица было совсем неожиданным для Лиренды; ни дать ни взять, бабушка, восхищенная своим взрослым внуком.

— Посмотри еще раз, — велела она Лиренде. — Война не остановит этого принца.

Лиренда не отвечала, и тогда Морриэль добавила:

— Я заметила кое-что едва уловимое. Если ты этого не замечаешь, то взгляни на очевидное. Посмотри-ка повнимательнее на его руки, а потом на глаза.

Лиренда послушно взглянула на пальцы Аритона: тонкие, изящные и ловкие. Воспоминания Элайры запечатлели их в тот момент, когда Повелитель Теней заканчивал накладывать какое-то хитроумное заклинание. Зеленые глаза принца были глубокими и не рождали ощущения опасности.

— Мне очень жаль, но я не могу сделать никаких выводов, — нехотя призналась Первая колдунья.

В убогой красильне послышался каркающий смех Морриэль.

— Это же так просто! Аритон не отличается умом! Сейчас это отчетливо видно. Отсюда вывод: весь обман, который он творит, когда обстоятельства прижимают его к стенке или загоняют в угол, не проистекает от острого, изворотливого ума. Как это ни печально. Аритоном движет не изобретательное коварство, а дар предвидения, внедренный в династию Ахелласов.

Лиренда обдумывала слова Главной колдуньи. В это время на улице что-то с шумом упало, напугав спящую кошку, и та с отчаянным мяуканьем понеслась прочь. Очнувшись, Морриэль коснулась руки Элайры:

— А теперь покажи нам другого брата. Изображение Аритона пропало, тут же сменившись новой картиной... Илессид стоял в предрассветном саду, окутанном туманом. За решеткой ограды тускло светили уличные фонари. Лизаэр привалился к пьедесталу какой-то статуи. Весь его плащ были покрыт капельками влаги, и, когда принц набирал в легкие воздух, капельки вспыхивали крошечными бриллиантами. Они сейчас составляли его единственное украшение. Даже волосы Лизаэра не были расчесаны. На публике он держался с безупречностью опытного дипломата, скрывая все чувства за вежливой, предупредительной улыбкой. Сейчас на его лице отражалось сомнение, как будто он пытался решить то, чему его совесть никак не находила решения. Плечи принца были опущены, придавленные невидимым грузом, пальцы стиснуты в кулаки. Наблюдательность Элайры содрала с Лизаэра весь внешний глянец, показав его в минуту душевных терзаний и острого недовольства собой.

— Отличная работа, Элайра! — прошептала Морриэль.

Из трубки, лежащей на краю чана, все еще струился дымок. Невольно вдыхая его, Лиренда вдруг обнаружила, что ее восприимчивость тоже обострилась. Противоречия, терзавшие Лизаэра, мучили теперь и ее. Лиренда не только видела, она ощущала, как справедливость, присущая династии Илессидов, противостояла проницательности династии Ахелласов, унаследованной Лизаэром по материнской линии.

Рот принца, выхваченный наблюдательным взглядом Элайры, был лишен малейших признаков нежности, которая так очаровывала амротских женщин, охотно подставлявших губы для поцелуев. Сейчас его губы казались сделанными из негнущейся стальной проволоки. Во взгляде сквозил холодный расчет — результат придворного воспитания, усиленный скрытым воздействием сущности Деш-Тира. Этим и было вызвано смятение Лизаэра, словно он разом утратил жалость и лишился милосердия.

— Итак, мы увидели все, что нам требовалось, — резким тоном объявила Морриэль. — Можешь выходить из транса, — добавила она, обращаясь к Элайре.

Изображение начало исчезать. Испытывая непривычную взбудораженность, с которой она никак не могла совладать, Лиренда оторвала взгляд от чана.

— Какое неудачное совпадение, — задумчиво сказала она. — Каждый из принцев унаследовал качества, присущие двум династиям.

Чувствовалось, что и Морриэль находится в замешательстве. Главная колдунья спрятала руки под шалями.

— Не только неудачное, но и опасное. Качества, унаследованные Аритоном, несовместимы. Его разум склонен к роковым ошибкам. Содружеству ни в коем случае нельзя было провозглашать его право на престолонаследие. Страдания всегда будут следовать за ним по пятам.

Элайра вздрогнула, чувствуя, как к ней возвращается привычное сознание. Она открыла глаза, мужественно сражаясь с последствиями действия тинеллы. Тем не менее у нее хватило сил дрожащим голосом возразить Морриэль:

— Моя госпожа, относительно Аритона вы ошибаетесь.

Это надо же! Она смеет перечить Главной! Лиренда быстро взглянула на Морриэль. Однако старуха вовсе не была рассержена дерзостью Элайры.

Поощряемая молчанием Морриэль, Элайра продолжала:

— Лизаэр — вот за кем нужно внимательно следить. Я ведь встречалась и говорила с ним. Он — само вдохновение, впечатляющий образец человеческой доброты. Люди должны идти к нему толпами, проникаться его замыслами, ибо эти замыслы строятся на высоких и пламенных идеалах. И тогда война и страдания неизбежны. Верность благородным принципам дает в руки таких правителей, как Лизаэр, уже готовое оружие. Принцу Илессидскому достаточно направить умы людей в это русло, и его дар, извращенный проклятием Деш-Тира, поведет их на кровавую бойню. Для него другой дороги нет.

— Что ж, это предсказуемый путь, — вмешалась Лиренда, раздраженная попустительством Морриэль. — Мы знаем, куда Лизаэр повернет и каков будет результат. Его действия можно предвидеть заранее и либо управлять ими, либо предотвращать их. Аритон не так предсказуем.

Ядовитое зелье придало Элайре смелости, и она крикнула:

— Но Аритон устремлен к гармонии. Он — музыкант с талантом ясновидца. Он осознает свои поступки, чего никак не скажешь про Лизаэра!

— Именно это и делает его опасным, Элайра, — с грустью в голосе возразила Морриэль. — У Лизаэра чувство справедливости и способность к предвидению не противоречат логике, и потому с ним можно договориться. Но когда и где сочувствие мирилось с болью? Родство с Ахелласами позволяет Аритону полностью осознавать взаимодействие причин и следствий, образование, полученное у магов, позволяет ему предвидеть грядущие события. Этим качествам противостоит присущее Фаленитам чувство сострадания, что лишает разум Аритона способности к самозащите. Аритон — ясновидец, опутанный узами долга. Проклятие Деш-Тира толкает его на насилие, и он не может ни справиться с этими побуждениями, ни убежать от них. Жизненные тяготы непременно приведут его к гибели. Натуры творческие никогда не отличались душевной стойкостью, а угрызения совести, которые не оставят его ни на минуту, рано или поздно лишат его рассудка.

— Вы ошибаетесь, — не унималась Элайра, вспомнив, какой жизненной стойкостью и упорством обладает Аритон. — Эт мне свидетель, но выводы, сделанные вами из моих наблюдений, неверны.

— Время покажет, — ответила Морриэль, жестом руки показывая, что разговор окончен. — Тебе пора отдыхать. У вдовы тебя ждет постель и лохань с горячей водой. Не забудь пить побольше воды, чтобы не мучиться от последействия тинеллы.

Ответ, который надлежало давать, покидая Главную колдунью, застрял у Элайры в горле.

— Как прикажете, — только и пробормотала она.

Поднявшись, она сделала неуклюжий реверанс и, не дожидаясь, пока судороги опрокинут ее на пол и скрутят внутренности, выбралась из красильни.

Окунувшись в ночь, Элайра прислонилась к заплесневелой стене. Влажный ветер ударил ей в покрытое потом лицо. Сами собой хлынули слезы.

Элайра никак не могла отделаться от гнетущего чувства, что, сохраняя верность ордену, она совершила куда более серьезное предательство. Она-то думала, что, показав истинную природу Аритона, его незащищенность, она непременно обеспечит Фалениту симпатию и поддержку кориатанок. Какая же она дура! Все ее благие намерения были вывернуты наизнанку. Она лишь навредила Аритону, вложив в руки врага дополнительное оружие.


При свете дня

В доме вдовы, в мансардной комнатке, Первая колдунья Лиренда просыпается на смятой постели. Она опять видела тот же сон: зеленые глаза, исполненные такого глубокого страдания, что невозможно удержаться от слез. И только холодные стены спальни и слабый свет зари видят безутешно плачущую Лиренду...


Над болотистыми берегами реки Талькворин серебрится туман. Люди из кланов Дешира торопливо жуют черствый хлеб и вновь берутся за лопаты и топоры. Тяжелая работа не располагает к разговорам. И все же Джирету, сыну Стейвена, удается узнать, что после вчерашней церемонии в березовой роще наследный принц куда-то пропал. Мысль об исчезновении Аритона не дает мальчику покоя...


На чердаке одного из постоялых дворов, привалившись спиной к теплой печной трубе, сидит старший погонщик каравана, держа в руках бутылку с горячительным. Глоток за глотком он вливает ее содержимое в себе в горло и все никак не может понять, какое наваждение заставило его отдать седобородому незнакомцу с отрешенными глазами, облаченному в какой-то странный красно-коричневый балахон, заколку с изумрудом, оставленную конокрадом. Погонщик делает еще один глоток и в очередной раз задается вопросом: «Возможно ли такое, чтобы ни с того ни с сего отдать первому встречному изумруд величиной с желудь?»

Глава XVI

Видения Аритона

Это место он выбрал сам. Здесь, вдалеке от глаз новых подданных, Аритон мог управлять своим магическим восприятием, усиливая его внешне незаметной природной магией окружающего леса. Постепенно он перестал чувствовать пульсацию солнечного света, трепет листьев и течение соков в оживших корнях, которые после сокрушения Деш-Тира пробивались из теплой почвы новыми побегами. Аритон перестал слышать щебетание птиц, усердно таскавших веточки для гнезд. Он как будто исчез из окружающего мира, и даже чуткая рысь, спавшая вместе с потомством в норе, не почуяла его присутствия.

Его разбудило пение дроздов. Сквозь дымку пробивалось утреннее солнце. Наследный принц Ратана отсутствовал со вчерашнего дня, когда он, едва успев принять клятвы верности у бойцов кланов и принести свои, покинул березовую рощу. Аритон потянулся, разминая затекшие плечи и спину. Тревога, не покидавшая его все эти дни, пробудилась вместе с ним. На людях ее приходилось тщательно скрывать за маской несвойственной ему беззаботности. Но сейчас Аритон был один, и никто не видел его обеспокоенного лица.

Двенадцать часов подряд он провел в глубоком трансе. Аритон хотел окончательно убедиться, что выбранное им место на берегу ручья достаточно защищено от людского вторжения и годится для предстоявшего ему небезопасного проникновения в будущее. Кажется, он не ошибся. Олени, ходившие поблизости, не чуяли охотников. Дети из кланов, отправлявшиеся в лес за хворостом и съедобными травами, ни разу не забрели сюда.

Аритон встал. От длительной неподвижности мышцы свело судорогами. Одеревеневшие ноги отказывались повиноваться. Аритон нахмурился, понимая, что расплачивается за безалаберное отношение к себе, ведь, покинув Раувен, он часто пренебрегал столь необходимой магу жесткой самодисциплиной. Ощущая покалывание и дрожь в ногах, Аритон опустился на колени на берегу ручейка — одного из десятков таких же ручейков, журчащих среди могучих дубов и густых зарослей орешника и впадавших в Талькворин.

Холодная, почти ледяная вода обожгла голодный желудок, вызвав дрожь. Ожидая, пока она утихнет, Аритон слегка улыбнулся. Его неожиданное ночное отсутствие в лагере лишь укрепляло за ним репутацию завзятого бездельника, каковым он усиленно стремился выглядеть в глазах этих людей. Пусть думают, что отправился в лес развеяться от скуки. Если бы он не ускользнул от наблюдательной Дэнии и не в меру любопытного Халирона, как бы он объяснил им, что ему необходимо поголодать? Едва ли шутки или вежливые отговорки помогли бы ему соблюсти необходимые для этого вида магии условия. И правду сказать нельзя: если кланы узнают, что он маг, конец всей его свободе. К счастью, ему удалось скрыть свою цель и найти уединенное место для ее достижения. Теперь Аритону предстояло должным образом настроить свою волю.

Если северные кланы были полны решимости воевать против итарранской армии, принесенная им клятва верности обязывала его сделать все возможное, чтобы понапрасну не рисковать ничьей жизнью. Маги Раувена научили Аритона заглядывать в будущее. Одним из способов была тинелла, которую он перед побегом из Итарры украл у Сетвира. Нельзя сказать, чтобы Аритон не испытывал страха, приподымая завесу будущего. Он открыл коробочку, где кроме высушенных листьев тинеллы лежала каменная трубка. Аритон набил трубку серебристыми, резко пахнущими листьями, запах которых разительно отличался от запахов окружающего леса.

Ядовитое зелье обостряло все чувства и раздвигало сознание. Аритону требовалось проверить, годятся ли стратегические замыслы Каола для отражения атаки Лизаэра. Все сопутствующие опасности, связанные с природой тинеллы, он знал, и знал очень хорошо. До тех пор пока не ослабнет действие снадобья, все его чувства будут предельно обострены и напряжены и любое вмешательство извне чревато серьезными последствиями. Аритон находился не в Раувене и не в Альтейнской башне, где помимо толстых крепостных стен распахнутый ум ясновидца был бы окружен несколькими слоями надежной магической защиты. Отправившись сюда, Аритон пренебрег и еще одним непременным условием, которое, казалось, дед прочно вбил ему в голову, обучая магии: нельзя применять тинеллу, находясь в одиночестве. Если он утратит железное самообладание и заблудится в лабиринте призрачных видений, некому будет вернуть его в привычный мир.

Аритон плотно набил трубку. Он решился на подобное испытание не ради надежд на собственное счастье — в сложившейся ситуации это был единственный способ проявить свойственное ему сострадание. Но ощущение опасности не исчезало, Аритона не покидала мысль о том, что его клятва кланам Дешира будет недолговечной; щупальца Деш-Тира по-прежнему таились в нем, угрожая его личности. Он должен хоть чем-то облегчить участь людей, поверивших ему, и одновременно бороться с самим собой. В сердце Повелителя Теней вгрызалось искушение использовать доверие бойцов Стейвена в качестве оружия и ударить им по Лизаэру. Только чутье мага позволяло ему отличать это чужеродное побуждение от проявлений собственной воли. А сколько сил ежедневно забирала у него такая борьба! Пока он не освободится от обязательств престолонаследия и не снимет с себя все властные полномочия, ему придется тащить на себе двойной груз.

Сейчас же ему важнее всего сохранять образ хрупкого и слабого принца. Правда, Халирон явно догадывается об этой уловке, не случайно он пытался вызвать его на откровенность. Но меньше всего Аритону хотелось сближаться с менестрелем. Поддаться на его уговоры и бежать вместе с ним из леса, чтобы посвятить себя музыке... все это звучало заманчиво, но грозило увести в ложном направлении.

Закончив необходимые приготовления, Аритон встал. Он прислонился спиной к старому раскидистому дубу и вздохнул полной грудью, вбирая в себя аромат свежей листвы и терпкий запах хвои, в надежде исполниться умиротворенностью окружающего леса. В тени замшелых валунов весело журчал ручей, возле упавшего дерева суетились бурундуки... Подождав, пока в душе улягутся сомнения, Аритон высек искру.

Из трубки потянулся серебристо-синий дым, змеясь и изгибаясь от легкого ветра. У Аритона защипало в ноздрях. Вздрогнув в предчувствии того, что произойдет с ним в ближайшие минуты, он собрал свою волю и, поднеся черенок трубки к губам, глубоко затянулся.

Он сразу же ощутил головокружение, но был готов к нему и посильнее уперся в ствол, чтобы дерево помогло ему сохранить равновесие. Его обдало жаркой волной — тинелла воспламенила буквально все жилы. Сумеет ли он справиться с дурманом в одиночку? Аритон сдавленно застонал: вращаясь в бешеном вихре, откуда-то хлынули образы, ощущения и запахи.

Как хорошо, что у него пусто в желудке. Тинелла, высушенная Сетвиром, была без примесей и потому обладала исключительно сильным действием.

Негромкое журчание ручья превратилось теперь в рев водопада, крик сойки — в оглушающий вопль, словно хлыстом бьющий по голове. Чтобы удержать рассеивающееся внимание, Аритон стиснул правую руку, вонзив отросшие ногти в мякоть ладони, на которой еще не до конца зажили ожоги. Едва почувствовав, что вновь может сконцентрироваться, наследный принц Ратана начал просматривать пестрый расклад грядущих событий.

... В воздухе стояла плотная стена дыма, разрываемая сполохами огня. Аритон слышал душераздирающие крики умирающих в огне деревьев. Он что-то кричал им в ответ, охваченный невообразимым состраданием. Потом он стал пробираться сквозь паутину перемежающихся видений и наконец вычленил причину буйства огненной стихии. Армия Лизаэра, дождавшись сухих, жарких дней середины лета, подожгла Страккский лес. Расчет был прост: ветер быстро разнесет пламя во все стороны, заставив кланы выбраться из укрытий туда, где итарранцы окружат их и перебьют... Почерневшие стволы мертвых деревьев, мертвые люди в грудах пепла, над которыми роятся тучи пирующих мух. Взятые в плен дети кланов; их, точно скот, гонят в Итарру и казнят под свист и улюлюканье беснующейся толпы, заполонившей главную площадь. В нос Аритону ударил тошнотворный запах пота итарранского палача, возбужденного и захваченного потоками крови, заливающей помост.

Повелитель Теней преодолел ужас и отвращение. Захлестывающие чувства только мешали, и он заставил себя превратиться в холодного, отрешенного наблюдателя, чтобы не терять контроля над событиями. Они перестали мелькать, но совсем ненадолго, стоило только его обостренному восприятию пошатнуться под напором новой страшной картины.

Он увидел склон холма, усеянный мертвыми телами. Тут же валялись знамена, разорванные и втоптанные в землю копытами обезумевших лошадей. И на деревьях были трупы: они висели вниз головами на крюках, куда обычно цепляют мясные туши. Почти у всех были вспороты животы. Итарранцы, деширцы... подданные наследного принца Ратанского.

— Нет! — в ужасе закричал Аритон.

Он принялся тереть руками глаза, потом сделал несколько глубоких вдохов. Видения не отпускали его. Аритон старался прорваться сквозь этот кошмар, восстановить равновесие ума и найти хотя бы одну ниточку, подтверждавшую верность бесшабашно смелой стратегии Каола.

Он утратил власть над происходящим.

Терзаемый жестокими картинами, которые захлестывали его разум, Аритон скрючился. Во рту горчило, словно он наглотался желчи, ручейки пота заливали лоб, щеки, текли за шиворот. Обостренная чувствительность заставляла его кожу ощущать каждую соленую капельку. Воздуха не хватало, и он сделал новый отчаянный глоток, глубже предыдущих. Наконец в мозгу немного прояснилось, Аритону удалось разъединить сознание с лавиной картин будущего. Его страхи не были следствием трусости, просто он воочию увидел: достаточно одного неправильного решения, одного бойца, поставленного не в том месте, одной преждевременной атаки — и все эти видения станут реальностью.

Аритон приказал себе сосредоточиться на просмотре волновавших его последствий. Дрожащей рукой он поднес к губам трубку и затянулся. На этот раз он был готов к кровавым видениям, вновь хлынувшим в его сознание, и потому сразу же вычленил нужный ему поток.

Каол собирался заманить итарранскую армию туда, где река вбирала воды многочисленных ручьев и ручейков. Но еще раньше, вверх по течению, итарранцы должны будут выйти к мелководью. Там Талькворин дробится на несколько рукавов, разделенных заболоченными полосами земли и густыми зарослями камышей. Противникам, как бы ни старались они этого избежать, придется рассредоточить свои ряды. Дальнейшее продвижение еще больше собьет порядок построения итарранцев, а две параллельные гряды каменистых холмов в конечном счете вынудят наступающую армию разделиться на две или три части. Аритон намеренно заставлял сцены грядущих сражений разворачиваться как можно медленнее, борясь при этом и с собственным сознанием, которое тинелла наводняла бесконечными ответвлениями мелких эпизодов, показывая возможный исход каждого из них. Каол предполагал, что природные и рукотворные преграды задержат большую часть итарранской армии, а теми, кто успеет проскользнуть, займутся его лучники.

Аритон перевел дух; ему нужно было обдумать увиденное. Увы, усилий лучников не хватит — тинелла ясно ему это показала, развернув мрачную цепь дальнейших событий. Итарранские солдаты безжалостно крушили деширских бойцов прямо на берегу, пока карканье отяжелевших от пиршества ворон не начало заглушать крики и стоны умирающих людей. Аритон увидел и причину этой победы: левым флангом командовал человек, отдавший всю свою жизнь борьбе с кланами. Он знал многие тонкости тактики и стратегии деширцев.

У этого убийцы были седеющие волосы и узкие, выразительные кисти рук. Его испещренное шрамами лицо с выступающей тяжелой челюстью хорошо знал каждый итарранец: то был Пескиль, командир Северной Лиги наемников. Это он послал армейских офицеров, точно сторожевых псов, прикрывать вершины уступов. Западный полк копьеносцев разделился надвое, а затем ударил по бойцам кланов с обеих сторон уступа. После этого маневра полк легкой кавалерии ринулся через лощину к восточному склону, чтобы окружить долину, перекрыв доступ с севера. Кавалеристы разбили правый фланг бойцов Стейвена и вовремя устремились на подмогу Гнадсогу — вызволять основные части итарранской армии, застрявшие в приречных топях.

Ни одному бойцу клана не удалось выбраться из долины живым. Аритон видел, как итарранские солдаты сгоняли уцелевших «лесных варваров» в одно место и убивали, точно скот.

Попытки незаметно подкрасться и убить Пескиля стоили жизни трем бойцам. Их замучили насмерть. Редкая удача или особое благоволение Дейлиона — но главный итарранский головорез оставался цел и невредим.

Вскоре Аритон убедился, что никакая магия, никакие его ухищрения с тенями не помогут одолеть Пескиля. Как и все итарранцы, тот панически боялся магии и постоянно таскал на шее талисман, предохранявший от колдовства. Талисман был старинным, времен восстания против верховных королей.

Аритон страстно желал увидеть иное развитие событий и иное будущее. Теперь, убедившись в иллюзорности своих надежд, он плакал от собственного бессилия. Кланы не выстоят против итарранской армии и неизбежно будут уничтожены. Он может покинуть их прямо сейчас, может остаться и продолжать разыгрывать изнеженного слабака или даже сражаться бок о бок со Стейвеном — это ничего не изменит. Если он будет воевать с итарранцами как обычный человек, а не как маг, то лишь пополнит список убитых деширцев.

Аритон напряг всю свою волю, только бы не видеть еще раз казнь детей на главной площади Итарры. Его сотрясала дрожь; горе и чувство вины буквально выкручивали ему все жилы. В чашечке трубки не осталось ничего, кроме серого пепла. Тело отчаянно требовало отдыха, но Аритон знал, что другой возможности заглянуть в будущее ему не представится.

Соленый пот на губах смешался еще с чем-то влажным и соленым; возможно, то были слезы. Руки почти не слушались. Кое-как Аритон открыл жестяную коробочку и набил трубку новой порцией тинеллы. Он знал, что этого ни в коем случае нельзя делать: употребление двойной порции было чревато непредсказуемыми последствиями для тела и разума. Но иного выхода не было: он только что видел, какими последствиями грозило вторжение итарранской армии в Страккский лес. Ход событий не изменить. Значит, надо попробовать поменять стратегию и тактику будущих сражений.

Аритон вернулся к начальной точке и еще раз просмотрел замысел Каола по размещению сил кланов. Только на этот раз действиям опытного и изощренного Пескиля Аритон противопоставил свои. Не слишком искусный воин, он избрал главным своим оружием магию теней и все прочие магические способности, которыми обладал. Тинелла делала его неистощимым на выдумки и изобретения. Все, чему когда-то учил его дед, было обращено Аритоном на безжалостное уничтожение врага. Теперь он не был пассивным зрителем кровавых расправ с бойцами Дешира. Он просматривал свои изобретения: хитроумные, неожиданные и многообещающие. Он проверял тактические ловушки, в которых было все, кроме сострадания к врагу. Аритон знал: стоит ему хотя бы на долю секунды вспомнить, что итарранские солдаты — тоже люди, он вновь окажется беспомощным наблюдателем. Нет, совесть ему сейчас не советчик. Перед его воспаленными глазами проносились сотни возможных исходов и тысячи вариантов развития событий. Аритон оставался предельно собранным. Он оценивал и перепроверял результаты, подсчитывая возможные потери с обеих сторон, хладнокровно прикидывая число убитых и раненых. Воля стерегла другую часть его личности, не позволяя ей вырваться наружу. Да, он играл чьими-то жизнями, обрекал на страдания тех, кто еще только двигался к Страккскому лесу, уповая на легкую и внушительную победу. Совесть сейчас была для Аритона непозволительной роскошью; один ее шепот — и все его чудовищные, но действенные замыслы пойдут насмарку. Неизвестно, что будет потом. Возможно, он лишится рассудка от непомерного груза ответственности за чужие судьбы. Впрочем, нет, лишаться рассудка он не имеет права, ведь тогда все эти замыслы останутся бредом... Аритон вздрогнул, сделал новую затяжку и стал еще раз просматривать цепь событий, чтобы обнаружить возможные ошибки и грубые просчеты.

Он валился с ног, испытывая ломоту во всем теле. Какой-то невидимый палач методично выворачивал ему суставы. Зато теперь он обладал стратегией, продуманной до мельчайших подробностей. Она не избавляла от потерь, но уменьшала число жертв. Аритону казалось, что он предусмотрел все, преодолел все мыслимые преграды и обошел все возможные препятствия. Если только не возникнет чего-то сверхъестественного и непредвиденного, задуманное должно удаться.

Увы, он не обладал способностями Сетвира. Тому ничего не стоило бы просмотреть жизнь каждого из почти тысячи бойцов, не выпуская из поля зрения целостную картину и все изменения отдельных ее частей. Аритон и так достиг предела своих возможностей.

Коробочка была пуста; он израсходовал весь запас украденной тинеллы.

Аритон выдохнул из легких последние остатки дыма. Упираясь спиной в ствол, он сполз на землю, отбросив пустую жестянку под ноги. Истерзанное восприятие уже ловило первые сигналы «прощания» тинеллы с его телом. Их надо заглушить и подавить, иначе ему вывернет все внутренности. Аритон застыл, стараясь не шевелиться. В отличие от зелья, которым его опаивали по пути в Амрот, тинелла хотя и была ядовитой, не вызывала болезненного привыкания. Достаточно восстановить внутренний покой, и тогда его знаний и способностей хватит, чтобы нейтрализовать действие отравы. Разумеется, легким недомоганием ему не отделаться, но худшего он сможет избежать. Аритон стал терпеливо ждать, пока утихнет буйство ощущений, разбуженных тинеллой. Усилием воли он успокаивал их, постепенно переводя свое восприятие в привычное русло.

Над рощей переливчато запел жаворонок. Лежа с закрытыми глазами, Аритон слушал его печальную песню. Двойственное чувство владело сейчас Повелителем Теней. Казалось бы, там, где судьба обрекала кланы Дешира на неминуемую гибель, он нашел иной путь. И что же обещал этот путь бойцам Стейвена? Сознание того, что примерно треть из них останется в живых? Конечно, это лучше, чем полное уничтожение. Но какой принц, маг он или простой смертный, легко смирится с подобными жертвами среди подданных? И можно ли утешаться тем, что потери итарранцев будут намного больше? К тому же любая оплошность, любая случайность могут стоить бойцам кланов дополнительных жертв.

Никакая магия не в состоянии предусмотреть и предотвратить все возможные неудачи. А после того как солдаты Итарры вступят в пределы Страккского леса, гарантировать что-либо может только безумец.

Аритон выбил из трубки пепел. Малейшее движение сразу же пронзало голову острой болью. Верный признак того, что ему необходима вода. Аритону захотелось скинуть с себя измятую и насквозь пропотевшую одежду. Но сначала он должен напиться. Если этого не сделать, яд тинеллы, проникший внутрь, его погубит.

Аритон нагнулся и зачерпнул воды из ручья. Первый же глоток ударил по желудку, спровоцировав рвотный позыв. Аритон зачерпнул еще и поднес сложенные чашечкой ладони к губам. Пить, он должен пить. Проталкивая воду в горло, Аритон в очередной раз осознал всю легкомысленность своих действий. Ему ни в коем случае нельзя было выкуривать такое количество тинеллы да еще в одиночестве! По-настоящему сейчас ему нужны настой целебных трав, постель и присутствие другого мага, который оберегал бы его разум, все еще остававшийся уязвимым. Лишенному такой помощи Аритону оставалось только одно: ждать. Со временем действие тинеллы ослабеет и беспорядочное мелькание картин перед его мысленным взором прекратится. Вода не в состоянии вымыть из организма всю отраву. Для этого понадобится помощь разума. А пока нужно терпеливо ждать и даже радоваться тому, что он один. Сейчас он бы не вынес общества других людей.

Лес окутали сумерки, потом совсем стемнело. Затихли птичьи трели. Сквозь черное кружево ветвей проглядывали ранние звезды. Прислонившись спиной к дубу и слегка запрокинув голову, Аритон по-прежнему сражался с последействием тинеллы. Черная одежда делала его неотличимым от лесных теней. Последним всплеском действия яда была картина гибели младшего брата Дэнии, которому принадлежала эта одежда. Сам того не желая, Аритон узнал, что в пятнадцать лет ее брат участвовал в одном из налетов и был ранен. «Удар милосердия», нанесенный Каолом, оборвал его страдания, обеспечив несчастному так называемую чистую смерть. Аритон замотал головой, силясь прогнать видение: капли крови, падающие на зеленые листья папоротника. В ноздри ударяли пронзительные запахи, но не окружающего леса, а того места, где пал брат Дэнии. Чтобы потушить видение и хоть как-то упорядочить мысли, Аритон заставил себя вспоминать слова длинных баллад.

Лучше всего для этой цели подходила любимая застольная баллада Дакара. Длинная и весьма непристойная по содержанию, она вызывала смех только тогда, когда и певец, и слушатели были изрядно пьяны. Аритон прошептал несколько первых строк. Язык заплетался, однако он не прекращал усилий, рассчитывая, что дальше дело пойдет лучше. Где-то на шестом куплете он сбился, умолк и вдруг обнаружил, что его уединение нарушено.

Он почувствовал, как зазвенело в ушах, как напряглись все мышцы, отзываясь на чужое присутствие. В отличие от почти мистического спокойствия, исходящего от птиц и зверей, такую взбудораженность мог вызвать только человек. В еще не до конца оправившееся сознание Аритона ворвались чужие ощущения: возбуждение, неуверенность и целый поток сбивчивых мыслей.

— Выходи, чтобы я мог тебя видеть, — хриплым голосом потребовал Аритон.

Хорошо, что в темноте не видно, в каком жалком состоянии он находится. Произнеся эти слова, он стал ждать.

Послышался хруст веток. Потом из зарослей орешника вынырнул Джирет. Вид у мальчишки был довольно испуганный.

— Как вы узнали, что я здесь? — обиженно спросил Джирет.

Он-то думал, что действует как заправский дозорный и уже научился подкрадываться бесшумно. Джирет подошел ближе, нагнулся и поднял валявшуюся на берегу ручья пустую коробочку. Втянув ноздрями сохранившийся там незнакомый терпкий запах, мальчишка выпятил губу и искоса поглядел на Аритона.

Сын Стейвена ожидал, что ему сейчас попадет, и Аритон знал об этом. Одновременно Джирета подмывало спросить, а не страдает ли принц пагубным пристрастием к какому-нибудь зелью. Обрадованный тем, что Аритон не стал его отчитывать, Джирет тактично пожал плечами и отбросил коробочку. Потом он уставился на принца, все еще недовольный, что его разоблачили. Зря, что ли, он густо покрыл свою рубаху мокрыми листьями, скрадывающими звуки?

— Я не шумел, — угрюмо сказал Джирет. Аритон усмехнулся.

— Тебя выдали комары, — беззастенчиво соврал он.

— Но я ведь не прихлопнул ни одного! — возразил Джирет.

— В следующий раз постарайся не чесаться, — посоветовал Повелитель Теней.

Он невольно вздрогнул, когда мальчишка громко расхохотался.

— А вы почти все подмечаете, ваше высочество.

Аритон уловил невысказанный смысл этих слов: ведь зелье и выпивка должны притуплять чувства.

— Обращайся ко мне без титула, — сказал он Джирету. — Ты же не приносил мне вчера клятвы верности, а потому не обязан оказывать никакого почтения.

— Просто взрослые думают, что я еще слишком маленький! — Джирет опустился на колени. — Вот. — Он вытащил из-за пояса нож, которым мастерил игрушки для младших сестер. — Возьмите этот нож. Через год я стану взрослым.

У Аритона кружилась голова, но он заставил себя улыбнуться. Сознание, еще не до конца освободившееся от пут тинеллы, подсказало ему: просьба Джирета продиктована не мальчишеским желанием поклоняться герою. Джирету нельзя было отказать в уме и наблюдательности. Он нашел свой способ проверить отвагу принца, которого взрослые осуждали чуть ли не в открытую.

Пробиваясь через вереницу совершенно посторонних мыслей, Аритон подыскивал слова, чтобы ответить мальчику как молено мягче.

— Джирет, пройдет еще не менее десяти лет, прежде чем ты сможешь перечить отцовской воле. Если Стейвен не позволил тебе принести клятву верности, я должен считаться с его решением. Поставить под сомнение волю твоего отца значило бы оскорбить его. Если хочешь, мы будем друзьями. Иных обещаний я дать тебе не могу.

Слова эти все же обидели Джирета. Он убрал нож обратно и только потом сказал:

— Через каких-то восемь лет мне будет двадцать. Таэшка говорит, что и сейчас я очень рослый для своего возраста. Правда, она хоть и моя сестра, но все равно девчонка. А что девчонки в этом понимают?

Джирет заносчиво задрал подбородок. «Наверное, если бы Дэния сейчас увидела своего сына, она бы заволновалась», — почему-то подумалось Аритону.

— Когда итарранская армия вторгнется в наш лес, я буду сражаться рядом с вами, ваше высочество.

Кровавые видения все еще прорывались в сознание Аритона. Силясь оттеснить их, он сказал:

— Я тебе запрещаю.

— Но у нас такой обычай! — Джирет вскочил на ноги. — Друзья всегда сражаются рядом. Недавно Халирон побился об заклад с Эльведом, что вы владеете мечом лучше Каола.

— Тогда почтенному менестрелю придется раскошелиться, — резко ответил Аритон и тут же пожалел о своей вспышке. Это все из-за головной боли. Он попытался вновь нацепить на себя прежнюю маску скучающего принца. — А ты не забыл про младших сестер? Кто защитит их, как не ты?

Джирет досадливо усмехнулся.

— Каол прав: вы рассуждаете как горожанин. Наши девчонки не нуждаются в защите, а дочери предводителя клана — тем более. Конечно, Идаль и Меара еще малы, но две другие мои сестры обязательно будут на поле боя. Дела им хватит: собирать оружие убитых, вражеских лошадей ловить, которые остались без всадника.

Аритон тихо застонал. Ему показалось: если бы не дерево, он сейчас провалился бы в пучину захлестнувших его кровавых видений. И вдруг все они померкли. Их заслонила картина, заставившая оцепенеть сердце и разум. Аритон даже прекратил дышать. Он увидел тела зверски убитых женщин, девушек и даже девочек. Тишину лесного вечера взорвали крики и стоны будущих жертв. Из глаз Аритона хлынули слезы, его охватила бессильная ярость. Он силился вырваться из этого кошмара. Пальцы лихорадочно зарывались в мох, а он видел их погруженными в лужи еще теплой крови. Расправа итарранцев над женщинами клана произошла совсем недавно.

Никакие волевые усилия не помогали: сознание ускользало. Аритон хватал ртом воздух, и оттуда вырывались сдавленные крики. Потом что-то помогло его разуму вернуться из будущего в настоящее. Аритон обнаружил, что Джирет трясет его за руку.

— Ваше высочество, вам плохо? — с тревогой спрашивал мальчик.

— Нет, — ответил Аритон и вздрогнул.

У него хватило выдержки, чтобы под напором видений осторожно высвободиться из пальцев Джирета.

— Если я и настаиваю на защите твоих сестер, то лишь потому, что беспокоюсь и о них, и обо всех других детях ваших кланов. А сейчас, Джирет, отведи меня к отцу. У меня для него есть очень важная информация.

С настороженностью, свойственной любому дозорному, Джирет смотрел, как Аритон склонился над ручьем и судорожными глотками стал пить воду. Принц выглядел совсем больным и весь дрожал, словно от страха. Джирет не стал спорить. Как-никак, он самовольно вторгся туда, куда его никто не приглашал. Вздохнув, он мысленно согласился с тем, что проспоренная Халироном монета действительно осядет в кошельке Эльведа.

Вода и ходьба благотворно подействовали на Аритона. Дыхание его стало свободнее; кровь быстрее заструилась по жилам, что помогло ему преодолеть наиболее тяжкие последствия дурмана. За час пути до лагеря ему удалось восстановить хотя бы видимость привычного состояния.

Это было как нельзя кстати. Оказалось, Джирет удрал в лес, никого не предупредив, и мать ожидала его отнюдь не в благодушном настроении. Дэния стояла у полога семейного шатра. Она сменила повседневный наряд на сиренево-голубое платье с облегающими рукавами. Волосы цвета красной меди, которые Аритон привык видеть заплетенными в тугую косу, были распущены и ниспадали с плеч. Столь откровенная женственность Дэнии так поразила Повелителя Теней, что он остановился, не зная, о чем говорить.

Но его скованность моментально улетучилась, когда он услышал сердитый голос Дэнии:

— Джирет! Где тебя носило? Мне стыдно, что мой двенадцатилетний сын ведет себя как несмышленый ползунок!

— Мальчик был со мной, и с ним ничего не случилось, — вмешался Аритон, которого Дэния не сразу заметила в темноте.

Она бросила на принца гневный взгляд.

Пораженный внезапной переменой в настроении матери, которая вдруг прекратила его отчитывать и велела немедленно отправляться спать, Джирет понял, что материнский гнев изольется на Аритона. Похоже, Дэния забыла, кто стоит перед ней. Предпочитая не искушать судьбу, Джирет ретировался за занавеску, отгораживающую детскую часть шатра.

Дэния отпустила полог, продолжая сердито поглядывать в сторону виновника, застывшего в темноте. Ладно Джирет, тот еще мал, но наследный принц! Что ж, она получила лишнее подтверждение словам о тяжелом и непредсказуемом характере Аритона. Вспомнила она и слова Каола, утверждавшего, что его высочеству после клятвы верности потребовалось успокоить взбудораженные чувства выпивкой или иной прихотью. Вот он и сбежал в укромное местечко. Дэния молча принялась зажигать свечи.

Пламя осветило лиф ее платья, украшенный по краям затейливой вышивкой, и заиграло на ее волосах, придав их цвету приятную теплоту. Дэния спрятала недовольство за приторной улыбкой.

— Стейвен скоро придет, — сообщила она, стараясь говорить любезным тоном.

Аритон по-прежнему молчал и не входил в шатер.

— Входите же, — уже настойчивее предложила Дэния. — Садитесь поудобнее, чтоб приятнее было ждать.

Аритон чувствовал, скольких усилий стоит ей удержаться от недовольного ворчания. Наблюдательная Дэния конечно же заметила, в каком состоянии его одежда и он сам, и сделала определенные выводы. Не желая испытывать терпение хозяйки, Аритон прошел внутрь шатра. Обычно Дэния стремилась сделать все, чтобы принц чувствовал себя как можно удобнее. Аритон улыбнулся: на этот раз жена Стейвена избрала другую тактику. В шатре не осталось ни одного неосвещенного угла, где можно было бы укрыться. Аритон в отместку не стал никуда садиться. Когда Дэния удалилась на детскую половину, чтобы взглянуть, лег ли Джирет, а если еще нет, то насильно загнать сына в постель, наследный принц дал выход своему беспокойству и стал расхаживать взад-вперед.

Внутреннее убранство шатра было по-походному скромным; шпалеры, яркие ковры и мебель остались в хранилище. И все же язык не поворачивался назвать это жилище варварским. В одном углу громоздились куски дерева и коры — там Джирет мастерил игрушки для сестер. На камышовой подстилке лежала открытая книга. Рядом стояла наполовину сгоревшая свеча в простом подсвечнике. Подойдя ближе, Аритон увидел на странице красочный рисунок, вспыхнувший позолотой. Стена шатра была искусно расписана красками и изображала сцену охоты на оленя. В углу, на другой подстилке поверх елового лапника лежала драгоценная лиранта Халирона.

Серебряные струны отражали пламя свечей множеством крошечных переливающихся огоньков. Аритон стиснул зубы, но так и не смог отойти от лиранты. Инструмент завораживал его невероятным изяществом линий. Маленькими лунами мерцали топазы на грифе лиранты, зелеными солнцами вспыхивали изумруды. Вся лиранта — от богато инкрустированной деки до строгих черных колков — была воплощением гармонии иного мира, столь же далекого теперь от него, как и Дасен Элюр.

И Аритон не удержался. Прежде чем в нем заговорил разум, он уже сидел на подстилке. Рука сама собой потянулась к лиранте, и он слегка тронул струны.

Лиранта ответила, и этот звук ранил ему сердце, в точности напомнив голос другой лиранты, оставшейся в Итарре. Аритон не стал переворачивать инструмент, чтобы посмотреть знак мастера; звук был лучшим доказательством того, что перед ним — еще одно творение рук Эльшаны. Искушение оказалось слишком велико. Прислонившись к расписной стенке шатра, Аритон взял лиранту в руки и тихо заиграл.

Ожоги, оставленные рукотворным светом Лизаэра на ладони и запястье правой руки, только-только начали заживать. Раны сразу же заныли, отчего первые аккорды получились нестройными. Закусив губу, Аритон взял несколько громких и резких нот. Раздраженный и еще не вполне преодолевший головокружение, он чувствовал, что больше всего на свете ему сейчас хочется музыки. Аритон согнул одеревеневшую руку, тихо выругался по поводу треснувшей коросты на ране и взял первые аккорды одной из любимых мелодий. Музыка стремительно понеслась, сметая заднюю стену шатра, как ветер сметает с небес облака.

Трели уносились в вечернюю темноту. Красотой музыки Аритон стремился заглушить свою боль и неуверенность в ближайшем будущем.

Дэния, вернувшаяся от постели Джирета, была застигнута врасплох этим водопадом звуков. Возможно, Аритон вообще забыл о ее существовании. Чуткая женщина сразу догадалась: музыкальная исповедь принца — не для публики. Оказавшись невольной слушательницей, она застыла, комкая в руках край занавески.

Череда звуков, окончившихся самым высоким, какой только позволяла извлечь лиранта, была предвестницей смены настроя. Мажорный тон уступил место минорному. Теперь лиранта рассказывала о том, о чем Аритон никогда бы не решился поведать словами. Он скрывал боль за самоиронией, и переливы струн чем-то напоминали взлеты меча во время поединка. Дэния, взволнованная музыкой, дрожала от удовольствия. Этот принц мог бы околдовывать людей своей музыкой. Ее чары придали Дэнии смелость, и женщина шагнула вперед, выпустив из рук край занавески.

Занавеска с шумом упала, но Аритон даже не обратил внимания. Он был поглощен сотворением звуков. Он смешивал их и выпускал в пространство, приникнув щекой к поющему дереву деки. Глаза наследного принца были закрыты; он купался в звуках, вбирая их всем своим существом.

Внезапно соскользнувший палец разрушил чары. Лиранта умолкла, потом раздалось несколько тяжеловесных аккордов, как будто инструмент оказался в руках совсем другого человека, лишенного музыкального слуха.

Аритон торопливо заглушил лиранту и тут увидел, что потревоженная рана вскрылась и оттуда капает кровь.

Дэния не понимала, что заставляет ее сдерживать дыхание, но от этого у нее начала кружиться голова. Она сделала еще один шаг, и в тот момент принц поднял голову.

Чувства, что отражались в его глазах, ударили по Дэнии с силой морской бури, соединившейся с летней грозой. Она поспешно села напротив Аритона.

— Я ненароком услышала, как вы играете. Должна сказать, что у вас такой дар, которому и Халирон позавидовал бы.

Услышав имя менестреля, Аритон раздраженно сощурился. Не будь лиранта драгоценным творением Эльшаны, он наверняка отшвырнул бы инструмент прочь, будто тот жег ему кожу.

— Любезная, ты слишком щедра в своих похвалах.

Увидев знакомую прореху на куртке, Дэния вздрогнула. Может быть, он каким-то образом узнал, что эта одежда принадлежала ее погибшему брату? Аритон вновь поднял на нее глаза, и Дэния поняла: своей интуицией она способна проникать в его замыслы.

Она попыталась сгладить неловкость момента, принявшись поправлять платье на коленях. Сиренево-голубая ткань заструилась, потом опала, и руки Дэнии, словно две птицы, одновременно опустились на колени. Аритон поспешно склонил голову, надеясь, что упавшие волосы скроют его лицо. Скрыть прерывистое дыхание было труднее. Невзирая на тяготы лесной жизни и располневшее тело, даже выносив пятерых детей, жена Стейвена оставалась удивительно красивой и притягательной. Мысль о том, что ей удалось беспрепятственно проникнуть в его разум, вызвала хаос в чувствах Аритона, все еще обостренных после тинеллы. Его потянуло пуститься в откровенность.

Ощутив на себе ее быстрый робкий взгляд, Аритон отвернулся.

— Вас что-то тревожит, — не вопросительно, а утвердительно сказала Дэния. — Вы из-за этого хотите видеть моего мужа?

В ее голосе был тот бархатистый оттенок, какой бывает у ветра, колышущего высокую траву. Аритона охватила мелкая дрожь. Он быстро закрыл глаза, ощущая жар последних волн, вызванных тинеллой.

— Кое-что лучше не будоражить, — ответил он уклончиво.

Аритон рассчитывал погасить видение, но опоздал. Он увидел то, чего совсем не хотел видеть, особенно сейчас, и едва не задохнулся... Дэния лежала на черных листьях, кожаная одежда, которую она надевала для повседневных работ, была располосована в клочья, перепачканные землей бедра — обнажены. В горле женщины зияла кровавая дыра — след от удара мечом.

Откуда-то издалека до него донесся голос Дэнии:

— Будь у меня власть, я бы утопила все итарранское оружие в болотах Англифена, а вас сделала бы главным менестрелем Дешира.

Аритон открыл глаза и бросил на нее взгляд, горячий, как медь, кипящая в плавильном тигле. Он молча схватился за лиранту как за единственное средство спасения.

Но Дэнию было не обмануть. Она понимала, что сегодня Аритону почему-то не удается скрыть свою истинную, мягкую и ранимую натуру. И музыка была для него лучшим избавлением от необходимости говорить.

Аритон с благодарностью принял молчание Дэнии. Как и в первый раз, он начал с мажорной мелодии, затем незаметно перешел на минорный тон, заиграв что-то, умиротворяющее своей певучей безмятежностью. Лиранта помогала ему успокаиваться и коротать время. Страдающий от физического недомогания и ужасающих видений, все еще мелькавших перед внутренним взором, Аритон больше всего жаждал появления Стейвена. Тогда, переговорив с предводителем, он смог бы остаться один. Аритону хотелось уйти в ночной лес, где в темноте шумят ручьи и кричат козодои. Там никто не помешал бы ему сосредоточиться и окончательно освободиться от последствий тинеллы. Уйти... и унести с собой страшную картину расправы над женщинами клана? Почему она вспыхнула перед ним только здесь, в шатре?

Чтобы не изводить себя мыслями, Аритон вновь погрузился в музыку, но шаги за пологом шатра заставили его прерваться.

— Неужели это нужно было делать за моей спиной?

Сердитый вопрос Халирона разрушил все чары музыки, не дав отзвенеть последним аккордам.

Дэния встрепенулась, освобождая место для менестреля.

— И давно ты развлекаешься здесь музыкой и услаждаешь слух хозяйки?

Аритон заглушил струны и подал инструмент Халирону. Тот с негодованием едва ли не вырвал лиранту у него из рук.

— Я все слышал. Все, с самого начала.

Лицо менестреля было бледным, глаза неприязненно буравили принца.

— Голос своей лиранты я знаю лучше, чем голос собственного ребенка. Тебе бы стоило догадаться, что лиранта позовет меня. Неужто у тебя не хватило смелости загодя рассказать мне об этом?

— Прости меня.

Аритон позабыл про вскрывшуюся рану и про то, что от напряжения у него из-под ногтя сочится кровь.

— Я поступил необдуманно. Обещаю тебе, что больше не дотронусь до твоей лиранты.

— Не дотронешься? — Дэния еще не слышала, чтобы мелодичный голос Халирона становился хриплым от ярости. — Высокомерный молодой глупец! Не считай и меня таким же идиотом, поймавшимся на твою ложь. У тебя же талант от Эта, и преступно его скрывать.

Аритон выпрямился. На его лице отражалось все, что творилось у него внутри. Старый менестрель нанес ему удар, которого он еще никогда и ни от кого не получал. Сил на учтивый разговор у Аритона не было.

— Говорю тебе, я сам не рад, что дотронулся сегодня до лиранты. Я польщен твоей похвалой, но мне было неловко раздражать твое ухо несовершенной игрой.

Сарказм в очередной раз послужил ему ширмой для сокрытия душевных мучений.

— Вчера, если помнишь, я принял клятвы верности от бойцов клана и принес свои. Для защиты интересов королевства в моих руках должен быть меч, а не лиранта.

Халирон, казалось, не слышал его возражений.

— Недостатки твоей игры легко можно выправить упражнениями.

Менестрель прижал лиранту к плечу и повторил отрывок из мелодии, сыгранной Аритоном. В его мастерском исполнении музыка заставила сердце сжаться от сладостной боли.

Дэния поднесла пальцы к губам, чтобы не вскрикнуть, а наследный принц Ратанский весь побелел.

Халирон резко заглушил лиранту, и ее дека отозвалась чем-то похожим на крик.

— При достаточном усердии ты сумеешь превзойти меня. Учись, не ленясь постоянно упражняться, и тогда никто не сравнится с тобой.

Менестрель передал инструмент Аритону.

— Эт милосердный, сколько условий! — Аритон резко отстранил от себя лиранту, которая жалобно застонала. — Где Стейвен? — спросил он.

— Перестань увиливать, — не сдавался разгневанный Халирон. — Я всю жизнь ищу себе настоящих учеников и не встретил ни одного с таким природным даром, как у тебя.

Аритон, сам натянутый как струна, порывисто вскочил, забыв про личину лени и праздности.

— Если Каол ничем не занят, я буду говорить с ним, — хрипло объявил он Дэнии.

Дэния инстинктивно попыталась его удержать.

— Вы же еще не ели, ваше высочество. Сейчас я принесу вино и свежий хлеб.

Аритон упрямо замотал головой, хотя прежде редко прибегал к жестам, предпочитая изъясняться словами. Обеспокоенная Дэния вгляделась в его лицо.

— Вы неважно себя чувствуете.

— А это уже не ваша забота, любезная хозяйка.

Он схватил ее руки и поцеловал пальцы. Аритоном двигал безжалостный расчет: его липкие и слегка дрожащие руки приведут ее в замешательство и она прекратит дальнейшие попытки удержать его в шатре.

— Мне все равно, с кем говорить — с Каолом или твоим мужем. Но с кем-то из них я должен поговорить, и немедленно.

Установилось напряженное молчание. Наконец Халирон не выдержал. Добрая Дэния явно не заслуживала быть мишенью непредсказуемых скачков настроения, свойственных Фалениту.

— Стейвен и Каол в арсенале. Они что-то там проверяют и, скорее всего, не будут против твоего появления.

Аритон одарил менестреля ослепительной улыбкой. Потом еще раз поцеловал пальцы Дэнии.

— Спасибо, любезная хозяйка, за все твои хлопоты.

Отпустив ее руку, принц поспешно ушел. Хлопнул полог шатра, наполняя пространство ароматом росистых ночных сосен. Дэния оцепенело глядела на залитый светом шатер, ставший вдруг пустым.

— Он из кожи вон лезет, пытаясь нас убедить, что мы всегда и во всем будем ему подчиняться.

Сочувствуя Дэнии, Халирон осторожно взял ее за плечи, развернул к себе, усадил на подстилку и подал чашу с вином. На этот раз ему не хотелось прибегать к испытанному средству — музыке, чтобы успокоиться. Вторую чашу он налил себе.

— Враги ему не мы, главный его враг — сама судьба, — печально проговорил Халирон.

Он осушил чашу почти залпом, чтобы хоть немного приглушить собственную печаль. Многие мечтали стать его преемниками, но он им отказывал. А только что перед ним был достойный преемник, но судьба избрала ему другую жизненную стезю.


При свете единственной свечи Каол, склонившись над корзинами, подсчитывал неоперенные стрелы, а Стейвен записывал результаты подсчета в реестре. Каол первым поднял голову, когда полог шатра отодвинулся и пахнуло влажным ночным воздухом.

— Ну и ну, — ухмыльнулся он. — Гляди-ка, кто к нам пожаловал.

Аритон вошел в шатер, нагруженный пергаментными свитками. По-настоящему ему бы сейчас нужно было заняться собой, но он так ничего и не предпринял, если не считать короткой остановки у реки, где он пил воду. Вода помогла, но не слишком. Аритон ясно сознавал: времени у него совсем немного и он должен изложить все, что намеревался, прежде чем свалится от усталости. Пытаясь скрыть возобновившиеся судороги, он быстро подошел к столу, заваленному мечами, которыми поутру предстояло заняться оружейнику. Он смахнул мечи на пол, и грохот заставил Стейвена встрепенуться.

— Ваше высочество? — удивился Стейвен.

Позабыв про Каола и про свой реестр, предводитель кланов поспешил навстречу принцу. Каол, отбросив стрелу, взял подсвечник и двинулся следом. Его неприязнь только усилилась, когда Аритон бесцеремонно развернул на столе принесенные свитки. То были военные карты, содержащие схемы всех тактических операций грядущей войны с итарранской армией. И Стейвен, и Каол помнили, сколько времени они провели в ожесточенных спорах, сколько трудов положили на то, чтобы поход итарранцев на Страккский лес оказался первым и последним.

Нарочито резкие движения Каола выдавали его раздражение, которое, впрочем, он и не собирался скрывать.

— Если ваши прогулки по лесу закончились, не потрудитесь ли вы теперь назвать нам имя нынешнего командира запасного полка итарранских лучников?

Ухватившись за стол, чтобы унять головокружение, Аритон попытался ответить, но в горле у него совсем пересохло. Воды, выпитой из реки, было недостаточно для окончательного избавления от последействия тинеллы. Он в который раз мысленно проклинал себя за беспечность. Еще немного — и он просто свалится здесь без сознания. Хотя бы сесть на что-нибудь. Но в шатре ни стульев, ни скамеек не было.

— Или дурное настроение подействовало на вашу память? — не унимался Каол. — Но можете не волноваться. Мы уже все обсудили и знаем, как нам действовать.

Аритон нетерпеливо тряхнул головой.

— Командира зовут Хэдиг. А тактику вам придется менять.

Каол хмыкнул и сразу же накинулся на Стейвена:

— Этот изнеженный мечтатель утверждает, что все наши военные советы, где мы спорили до хрипоты, были напрасной тратой времени. Не бросить ли нам пересчет стрел и не поучиться ли у его высочества военному искусству?

Аритон проигнорировал оскорбительный выпад Каола и не стал дожидаться, пока удивленный Стейвен заметит его более чем странное состояние. Усилием воли уняв дрожь в руке, он ткнул в цепь нанесенных чернилами значков, за которыми ему виделись истерзанные, застывшие в лужах крови тела.

— Вот здесь, — хватая ртом воздух, сказал Аритон. — И здесь тоже. Я не допущу, чтобы женщины и дети оказались на пути итарранских частей.

Каол презрительно скривил губу.

— Вы, видно, перепутали нас с горожанами. Робкие здесь не выживают.

— Я поклялся вас защищать, — ответил Аритон, встретившись с ним взглядом. — Меня заботит безопасность женщин и детей.

Каол опустил подсвечник и склонился над картой.

— Послушать вас — ни дать ни взять, городской управитель.

— А тебе придется меня слушать, — возразил Аритон, и в его голосе зазвучали повелительные ноты. — Неужели из-за неумеренной гордости ты согласишься погубить соплеменников? Я возражаю отнюдь не из-за сентиментальности.

— Сентиментальность? Даркарон вас побери, у вас что, глаз нет?

Каол со всей силой грохнул по столу. Пламя свечи заметалось, горячий воск разлился прямо на пергамент.

— У нас на северо-востоке девятьсот шестьдесят крепких бойцов, в том числе и те, кто даже с помощью Эта не сумеет вовремя поспеть нам на подмогу, потому что их кланы слишком далеко от нас. Каждому нашему бойцу будут противостоять десять итарранских, и хоть сам Даркарон вмешайся, ему ничего не изменить. И после такого расклада сил вы еще лезете с возражениями?

— Каол! Не забывай, что ты говоришь с наследным принцем!

Стейвен вынырнул из темноты, неся с собой три складных стула. Он расставил их вокруг стола и обратился к Аритону хотя и вежливо, но не менее резко:

— Ваше высочество, если вы настаиваете на переменах, изложите ваши доводы. Спорами мы ничего не добьемся.

Предводитель кланов сел, устремив все внимание на карты. Если ночь, проведенная в лесу, вывела Аритона из апатии, Стейвен не будет насмехаться над такой переменой. Он помнил, что этот принц сражался против Деш-Тира, и, если силы, помогавшие Аритону тогда, способны поддержать его и сейчас, надо внимательно выслушать его предложения. Однако видя, с какими усилиями принц пододвигал к себе стул и усаживался, Стейвен начинал думать, что Каол оказался прав. Похоже, его высочество действительно исчез из рощи, чтобы основательно напиться в одиночку.

Аритон упер подбородок в кулаки.

— Я получил предостережение, — начал он. — Если женщины и дети окажутся на пути армии Лизаэра, они все погибнут. Это будет настоящая бойня — более точного слова здесь не подберешь. Иного развития событий я не увидел.

Хорошо, что Каол молчал. Стейвен воспринял предвидение с осторожностью, словно перед ним был не принц, а раненый олень, поведение которого неожиданно и не всегда можно предсказать.

— А поподробнее нельзя? — спросил он.

— К сожалению, нет, — ответил Аритон. У него опять зазвенело в ушах. — Твой сын нарушил мое уединение. Мы заговорили о его сестрах, и после этого я увидел страшные картины. Присутствие мальчика мешало просмотреть их подробнее. Но и увиденного мне хватило, чтобы ужаснуться. Я настаиваю, чтобы вы со всей серьезностью отнеслись к моим словам и уберегли ваших женщин и детей.

Стейвен слушал принца, отчаянно пытаясь отделаться от терзающей его мысли: достаточно того, что он связал клятвой верности себя. Но почему тейр-Фаленит должен распоряжаться судьбой его жены и пятерых детей?

— Вы настаиваете, чтобы я удалил женщин и малолетних детей с места сражений?

— Это самое малое, на чем я настаиваю, — ответил Аритон, которому становилось трудно говорить.

— Самоубийство, — вмешался Каол.

Он засунул большие пальцы рук за поясной ремень и облизал губы.

— Мы не можем сражаться с оглядкой на то, что кто-то из нас погибнет. Если начнем кого-то прятать, к чему мы придем? Зачем нам мудрить, если рано или поздно итарранцы прорвут нашу оборону и наши бойцы полягут на поле битвы?

— Есть возможность это предотвратить, — перебил его Аритон.

Едва он договорил, как свеча погасла, хотя никто из собравшихся ее не задувал.

Когда Каол потянулся, чтобы пощупать фитиль, Стейвен инстинктивно его удержал.

— Не трогай. Погасшие свечи обязательно дымят, а сейчас я не чувствую запаха дыма. Значит, она продолжает гореть.

— С такой же легкостью можно заслонить даже солнце, — послышался голос Аритона. — Я полностью владею искусством рукотворных теней. Подобные уловки могут быть смертельно опасными, и я ненавижу с их помощью убивать людей, все-таки темнота способна стать грозным оружием.

Он освободил плененное пламя. Свет заиграл на шлемах и кольчугах дюжины бойцов, появившихся неизвестно откуда и вставших за стулом принца.

Каол вырвал руку из руки Стейвена, вскочил на ноги и стал рыться в груде мечей, силясь разыскать хотя бы один пригодный для сражения.

Вызывающий смех Аритона остановил его.

— Всего лишь иллюзия, — пояснил принц.

Воины растаяли в воздухе. Одураченный Каол продолжал таращить глаза, вцепившись руками в рукоять старинного, изрядно покореженного палаша.

— Я не такой уж зеленый юнец, каким вы меня представляли, — с ледяным спокойствием произнес Аритон. — Стараниями моего деда я кое-чему научился. В моих руках находится единственная возможность спасти жизни всех вас. Я требую: либо вы примете мои условия и станете делать то, что я скажу, либо я отступлюсь, возьму назад свои клятвы, верну вам ваши и исчезну из вашей памяти.

Повелитель Теней улавливал затаенное бешенство Каола, способного одним движением располосовать ему кишки. Их взгляды скрестились. Лицо боевого командира пылало откровенной ненавистью. Несколько мгновений они глядели друг на друга, и Стейвен заподозрил, что принц вовсе не пьян, а просто дразнит Каола.

— Каол, убери палаш, — велел он. — Даже если ты считаешь, что над тобой подшутили, я не потерплю жестокости по отношению к гостю, поклявшемуся у моего очага.

Каол отступил, тяжело сопя, будто сторожевой пес, которому указали место. Горящими глазами он следил за тем, как Аритон, взяв кусочек древесного угля, стал набрасывать на карте иное расположение сил деширских кланов. Но по мере того как тонкие пальцы принца обозначали новую стратегию, разгневанный боец все более убеждался в необходимости пересмотреть свои представления о Фалените. Если Аритон и слаб телом, то в блестящем уме ему не откажешь. Руки принца дрожали, а зеленые глаза блестели, словно он весь был охвачен лихорадкой. «Ему бы очень пригодился боевой опыт, — подумал Каол. — Сражения сделали бы из него настоящего правителя». Но эту мысль он оставил при себе.

Аритон почти закончил чертить, когда в шатре появился вооруженный дозорный. Он остановился на пороге и торопливо сказал:

— Простите, что помешал. Стейвен, твоя жена просила тебя немедленно прийти. У Джирета опять был страшный сон, и его никак не успокоить.

Пробормотав извинения, Стейвен вскочил и бросился к выходу.

Дозорный, исполнив поручение, вошел в шатер и уселся на стул, на котором недавно сидел предводитель. Глядя на Каола, он, словно извиняясь, пожал плечами.

— Бедный мальчишка, да облегчит Эт его страдания. — Потом добавил, обращаясь к Аритону: — У Джирета, как и у его отца, бывают видения.

— Так Джирет обладает природным даром?

Аритон стремительно выпрямился, сверля взглядом дозорного.

— Почему никто не подумал рассказать мне об этом?

Каол с циничной усмешкой барабанил пальцами по ремню и молча наблюдал. Дозорный вздохнул.

— Честно сказать, для малолетнего парня это тяжелый дар.

Теперешнее видение буквально разбило ему сердце.

— Я вам скажу, что он видел, — объявил Аритон, зло сверкнув глазами на Каола. — Он видел, как итарранцы убивают ваших жен и дочерей. Если бы я только знал, что у мальчика бывают видения, я бы немедленно прогнал его прочь от себя. Когда он появился, я все еще находился в полубессознательном состоянии, заглядывая в будущее. Все мои защитные преграды были сняты. Раз он наделен таким даром, он видел те же картины, что и я. Если это причинит ему вред, вина будет целиком лежать на мне.

Ни магические трюки, ни непонятные слова не произвели никакого впечатления на Каола. Он терпеть не мог бурных проявлений чувств. Достав из-за голенища сапога тонкий и острый нож, он быстро и умело срезал мешавший ему заусенец.

— Зря беспокоитесь, — бросил он Аритону. — Дети деширских кланов — не городские слабаки. Здесь все сильные, иначе нас бы давно истребили.

Кажется, эти слова успокаивающе подействовали на Аритона. Во всяком случае, когда Каол закончил возиться с заусенцами и взглянул на него, принц спал. Темные волосы разметались по руке. Другая рука была неестественным образом вытянута, как будто он намеревался встать, а затем сон одолел его.

Если заглядывание в будущее измотало принца в той же степени, как и его недавнее бегство из Итарры, глупо было трясти его за плечо и пытаться разбудить. Так дозорный и заявил Каолу, недовольно наблюдая за действиями бравого командира.

Надо отдать должное Каолу: пусть неохотно, но он признал разумность предложенной Аритоном стратегии и потому не стал распространяться о слабости принца, а сказал лишь, что надо отнести спящего в шатер Стейвена.

— Опять нам придется таскать его? Он не из легких, — проворчал дозорный.

Отпихнув ногой стул, он встал и подхватил Аритона под мышки.

— Фу ты! Чем это провоняла его одежда? Запах такой, словно жгли пряности.

Каол пожал плечами. Привычки и причуды разных там заглядывателей в будущее были ему непонятны, а потому он молча подхватил принца за ноги.

Пока Аритона несли к выходу, дозорный тихо засмеялся:

— А он ростом-то не вышел. И не тяжелый, слава Эту. Вообще я бы предпочел служить наследному принцу, не таская его, как мешок, а убивая итарранцев.

— Пока их тут нет, ты послужишь ему, стоя во внеочередном дозоре! — огрызнулся Каол.

Наконец-то он получил возможность излить досаду и раздражение, которые сдерживал, чтобы не сердить Стейвена.

— Возвращайся на свой пост, а с этим большим ребенком я как-нибудь сам справлюсь.

Сердитый командир взвалил Аритона на плечо, словно оленью тушу, и зашагал к шатру Стейвена.

Из множества свечей, зажженных Дэнией, почти все успели догореть, а две или три оставшиеся, колеблясь от проникавшего в шатер ветра, тонули в лужицах расплавленного воска. Дэния заменила сгоревшие свечи новыми, но пока не зажигала их, и они горделиво белели в сумраке шатра. Свечи стоили дорого, и Каол, памятуя об этом и о своем живом грузе, постарался пронести Аритона так, чтобы не задеть ни одну. Он опустил принца на ту самую подстилку у стены, где по-прежнему лежала лиранта Халирона. Менестрель даже не убрал ее в чехол. Наверное, сейчас ему было не до инструмента.

Уложив принца и расправив ему смятую куртку, Каол счел долг исполненным. Он поднес руку ко лбу, чтобы отереть пот, потом вдруг принюхался к рукаву камзола и едва не сплюнул. В нос ему ударил странный, раздражающий запах. Возможно, принц чем-то пользовался для своих магических штучек. Запах показался Каолу настолько мерзким, что ему захотелось поскорее уйти из шатра. Он поспешил к выходу, но остановился на полпути, увидев, что с детской половины вошел Стейвен.

Желая предупредить расспросы насчет принца, Каол спросил:

— Как Джирет? Успокоился?

Стейвен вздохнул, обогнул разбросанную его сыном бересту и подошел туда, где стояла бутылка вина. Дэния принесла ее для Халирона.

— Более или менее, — кивнул предводитель и сделал глоток. — Халирон сейчас рассказывает ему сказку. Если старик догадался выбрать что-нибудь поскучнее, Джирет быстро утомится и заснет.

— Так это был не просто страшный сон, а видение?

Каол по привычке оперся спиной на центральный столб шатра и внимательно поглядел на Стейвена, которого когда-то растил и воспитывал и которому теперь преданно служил. Они привыкли уважать друг друга; каждый выполнял свой долг, предназначенный ему судьбой, и между ними никогда не вставал вопрос, кто из них главнее.

— Джирет хоть рассказал, что он видел?

Вино булькнуло в горле Стейвена. Он отнял бутылку от губ и покачал головой.

— Дэния говорит, что ничего. Только несколько раз назвал имя маленькой дочери Фетгурна. Один Дейлион знает, какое отношение эта Тиния может иметь к сути видений Джирета. Что бы он там ни увидел, пока это остается в его душе. Но груз тяжкий, как и мой когда-то.

Стейвен замолчал, сознавая, что Каол прекрасно помнит, как своими шершавыми руками гладил ему плечи в ту ночь, когда он увидел будущую гибель отца. Ему тогда было столько же лет, сколько Джирету сейчас.

Дрожь пробежала по телу Стейвена. Они с Каол ом поняли друг друга без слов: видение Джирета лишь подтверждало, что очень скоро войска Итарры вторгнутся сюда.

Каол молча потянулся к бутылке. Стейвен следил за ним, и в глазах предводителя была такая тревога, какой Каолу еще никогда не приходилось видеть.

— Мы должны послушаться Аритона и держать женщин и девочек подальше от поля боя, — сказал Стейвен. — Ясновидец он или нет, но его слова и сон Джирета слишком уж похожи, чтобы посчитать их простым совпадением.

— Но мальчишки старше десяти лет понадобятся нам, чтобы подбирать оружие убитых, — возразил Каол.

Ближайший к нему огарок погас, и теперь его глаза под густыми бровями казались двумя темными провалами.

— Нам без них никак не обойтись.

Стейвен кивнул, забрал у него бутылку, но не торопился подносить горлышко к губам. Словно ожидая дальнейших возражений Каола, предводитель оглядел сумрачное пространство шатра.

— А где принц? — спохватился он. Каол указал подбородком на подстилку.

— Вот он. Заснул прямо на картах. Пришлось нести его сюда.

Из-за занавески вышли Дэния и Халирон. Каол скрестил на груди руки, ожидая, что сейчас ему достанется от Дэнии.

— Ладно, — вздохнул Стейвен, понимая, сколь мало действуют упреки его жены на сурового Каола. Отхлебнув еще, он отставил бутылку в сторону. — Пусть спит. Небось, вчерашней ночью комары в лесу не дали ему вздремнуть.

Дэния, шурша платьем, подошла к мужу.

— Его высочеству обязательно надо выспаться, — согласилась она с мужем. — Когда он отправился к вам, он уже неважно выглядел.

Каол усмехнулся. Халирон направился к подстилке, чтобы взять лиранту. Каол схватил бутылку, сделал несколько глотков и, чтобы подразнить Дэнию, сказал:

— Мужчина может неважно выглядеть и при этом совсем не быть больным.

Он бросил взгляд на Дэнию, но та сделала вид, что ничего не слышала. Она подозревала, что за грубой остротой скрывается ревность. Во всяком случае, пока Дэния не вышла замуж за Стейвена, Каол никогда не позволял себе подобных шуток.

Подойдя к Каолу, Дэния бесцеремонно забрала у него бутылку, словно этот суровый седой человек был ее младшим братом.

— Ты хочешь, чтобы его высочеству пришлось довольствоваться водой из ручья?

Каол закашлялся, подавляя неуместный сейчас смех.

— А может, наш наследный принц просто слаб на голову? Или на желудок?

Их прервал крик Халирона:

— Эт милосердный, сколько времени он находится в таком состоянии?

Стейвен поспешил к подстилке. Каол тоже подошел, но не торопясь. Едва заметный в сумраке угла, Халирон склонился над принцем, прощупывая ему пульс. Лицо менестреля было встревоженным.

— Ну что там еще? — зевнул Каол, растирая воспаленные от усталости глаза. — Ты так суетишься, как будто он умирает. Заснул его высочество, только и всего.

— Да поймите же, что он действительно может умереть, — с непривычной суровостью ответил Халирон. — Неужели никто из вас не почувствовал, чем от него пахнет?

— А что случилось? — забеспокоился Стейвен. Дэния сразу же направилась зажигать свечи. Халирон тем временем молча собрал несколько подушек и подсунул их под голову принца, чтобы приподнять ее. Расстегнув Аритону манжеты на рубашке, старый менестрель с упреком спросил:

— Вы что, никогда не слышали о магии трав? И о горном цветке, называемом тинеллой, тоже не слышали?

— Трава ясновидцев? — воскликнул Стейвен. Ошеломленный словами Халирона, он выхватил у Каола бутылку и сам не заметил, как оказался на другом конце шатра.

— Эт милосердный, пощади нас. Значит, он — маг?..

Стейвен вернулся к подстилке и, опустившись на колени, коснулся руки принца, липкой от пота. Обрывки воспоминаний начали складываться в цельную и безрадостную картину. Ведь принц говорил о ясновидении. Если сюда оказалась примешанной тинелла, Аритон и в самом деле побывал во власти видений. Стейвен где-то слышал, что тинелла является сильной отравой и противоядия от нее нет. Разъяренный скрытностью принца и собственной несообразительностью, Стейвен в сердцах выругался, чего никогда не позволял себе в присутствии жены.

— Он уверял нас, что обучен таким вещам, — возразил Каол.

— Так оно и должно быть. С какой стати ему доводить себя до самоубийства?

Видя, как Каол расхаживает взад-вперед, Стейвен удержался от дальнейших слов сочувствия.

Халирон продолжал хлопотать возле принца, и только Дэния понимала, насколько он огорчен и встревожен состоянием Аритона. Ее руки дрожали, и ей не сразу удалось высечь огонь, чтобы во второй раз за эту ночь зажечь свечи.

— Я все-таки хочу знать, как долго вы позволили ему находиться в этом состоянии? — не унимался менестрель. — Или вас больше занимало обсуждение его мужских достоинств?

— Хватит вопросов, — вмешался Стейвен, забывший про учтивость. — Лучше скажите, что нам теперь делать.

Усмешка на побелевших губах Халирона была настолько безжалостной, что даже Каол замер.

— Разбудите его и спросите, — предложил менестрель. — Я же не маг. Мои баллады и ваша храбрость бессильны против яда.

— В таком случае, его высочество решил добровольно пожертвовать собой, — огрызнулся Каол. — Только не заставляйте меня похлопывать его по спине, чтобы привести в сознание. Меня так и подмывает сломать ему шею.

Собравшиеся оставили его вспышку без внимания. Дэния стояла, сжимая в руках огниво, Халирон приподнял голову принца, а Стейвен, наклонив бутылку, стал насильно вливать ему в горло вино.

Аритон проснулся. Скрючившись в приступе кашля, он почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. Кое-как ему удалось попросить воды и еще какую-нибудь лохань. Дэния поспешно принесла и то и другое. Аритон начал пить, и его тут же вытошнило. Переведя дыхание, он снова припал к воде. Заметив, как он стиснул от боли руки, Дэния не удержалась от слез.

В конце концов его желудок принял воду. Когда Повелитель Теней поднял зеленые глаза, которые, казалось, были устремлены не на собравшихся вокруг людей, а куда-то в видимые ему одному дали, никто из присутствующих уже не сомневался в том, что под маской лени и безразличия скрывается подлинная отвага.

Невзирая на боль, Аритон всем своим видом стремился показать Каолу, что сожалеет о неудавшейся шутке. Когда их глаза встретились, суровый командир, стоявший на коленях возле подстилки, молча вцепился в лохань, куда вывернуло Аритона. Судя по его лицу, можно было подумать, что Каол опасается, как бы из лохани не выросла рука с кулаком и не ударила его в живот.

В глазах Фаленита не мелькнуло ни искорки, но губы тронула мимолетная улыбка.

— Завтра мы с тобой устроим состязание на мечах, — подзадорил он Каола, приготовившись услышать какую-нибудь грубость в ответ на свою заведомую ложь.

Каол, которому вновь пришлось менять мнение о принце, нехотя пробубнил:

— Поберегите ваш меч для итарранских гвардейцев.


Аритон восстанавливал силы, постепенно оправляясь после сокрушительного удара, нанесенного ему тинеллой. Деширские кланы безостановочно продолжали готовиться к войне. Разумеется, ни о каком состязании с Каолом не могло быть и речи. Стейвен строго приказал принцу не вставать с постели. Из обрывков разговоров принц узнал, что мальчишки старше десяти лет будут участвовать в сражении и здесь он не властен что-либо менять.

Аритон спокойно воспринял это известие, но прореагировал на него по-своему. Улучив время, когда Дэнии не было в шатре, он подозвал к постели Джирета, попросил нож, которым тот мастерил игрушки, и надрезал себе левое запястье. Так был совершен ритуал братания на крови между наследным принцем и единственным сыном его кайдена.

Когда через несколько минут в шатер влетел разгневанный Стейвен, Аритон поднял на него взгляд, исполненный печали и сострадания.

— Это все, что я смог сделать для тебя, Стейвен, ибо я люблю тебя как брата. Я постараюсь, чтобы твой сын уцелел в грядущей войне, унаследовал твой титул и продолжил род Валерьентов.

Онемев от захлестнувших его чувств, Стейвен покинул Аритона. Зная, что его собственная смерть уже предрешена, предводитель кланов Дешира хотел лишь одного: за оставшееся у него время жизни как можно лучше узнать душу человека, оказавшегося столь милосердным к нему.

— Да облегчит Эт твою ношу, мой принц, — прошептал он.

Потом, шатаясь, он побрел за занавеску и оказался в объятиях жены.

Дэния удивленно воскликнула, ощутив на лице Стейвена соленые слезы. Она прижала мужа к себе, потом осторожно переместила его руку на завязки своего лифа.

Стейвен откликнулся на ее призыв. В прогретом солнцем пространстве их спальной половины Дэния тихо ласкала его, пока ее горячее тело не приняло в себя всю его страсть, перемешанную с горечью. Но блаженство этой минуты омрачалось тем, что каждый понимал без слов: их любовное слияние могло оказаться последним.


Заточение

Дакар остановился, отер струящийся со лба пот и хмуро глянул вниз. Там, похожая на лоскутное одеяло, лежала долина. Правильнее сказать, она была втиснута между высокими, отвесными черными скалами. Безумного Пророка вновь прошиб пот. Напуганный непривычной высотой, он пожаловался в пустоту:

— И это вы называете тропой? Я бы сказал, что это просто западня со смертельным исходом. Надеюсь, вы уже закончили со своей магической защитой? Если эта бестия сумеет найти лазейку и выбраться, мне наверняка несдобровать.

Дакар продолжал брюзжать, не получая ответа. Потом схватился за лямки заплечного мешка, свисавшего у него со спины наподобие большой расплющенной черепахи.

— Думаю, маги давно позабыли про человеческое отношение к ближним. Я поминутно рискую свалиться в пропасть да еще должен тащить на спине вот этот хлам, а вам наплевать. И вообще, я не нанимался к Содружеству в качестве вьючного животного. Это вы хоть слышите?

Прошелестел ветер, качнув неяркие цветы под ногами Дакара. А может, вернулся Харадмон, не желающий принимать зримый облик. Так оно и есть.

— Наконец-то! — встретил его Дакар. — Надсмотрщик в работном доме, и тот добрее. Почему бы не признать, что тебе заранее было известно, зачем Асандир заставил меня тащить этого проклятого Деш-Тира на самую высокую вершину Рокфальских гор?

— Желаешь поупражняться? — насмешливо предложил Харадмон, не обращая внимания на сетования Безумного Пророка.

Откуда-то сверху упал цветок с желтыми лепестками и зацепился за левое ухо Дакара. Тот сердито отшвырнул цветок прочь. Прижимаясь плечом к скале, он побрел дальше, пока узкая лента тропы опять не нырнула вниз, наполовину скрывшись под валунами. Здесь Дакар не преминул воспользоваться возможностью устроить привал, избрав для этого мшистый пятачок. Ему очень хотелось пить, но от воды, пробивавшейся сюда с ледяного источника, сразу заломило зубы. Ругнувшись, Дакар распрямился и сбросил мешок, внутри которого, опоясанный незримыми слоями магической защиты, лежал каменный сосуд с плененным Деш-Тиром.

— Мне бы надо кинуть его в ближайшую расщелину и поглядеть, как вы забегаете, вытаскивая его назад, — сердито заявил пророк.

— За чем же дело стало? Попробуй, — предложил бестелесный маг.

Дакар вспыхнул.

— Последний ийят способен лучше понимать шутки, чем ты.

— Хотелось бы надеяться, — ответил Харадмон.

Внизу крошечным пятнышком виднелся брошенный Дакаром цветок; он все еще падал. Через мгновение в воздухе возник зримый облик Харадмона.

— Иначе я бы славно пошутил, — сказал маг. — Я бы швырнул тебя вниз и посмотрел, как далеко ты улетишь и сколько раз подскочишь на камнях.

— Что ж, давай шути, — вздохнув, тоном жертвы произнес Дакар. — Я переломаю себе кости и проваляюсь полгода, а то и целый год.

Харадмон поскреб окладистую бороду. Ветер ерошил его начинающие редеть волосы и уносился вверх — туда, где на склонах лежал снег. Зеленые глаза мага хитро вспыхнули.

— Ты считаешь, что Асандир недопустимым образом обходится с тобой?

— Не со мной, — резко возразил Дакар. — Я уже не раз повторял, что он недопустимо обошелся с принцем Лизаэром.

Опасаясь, как бы Харадмон не устроил какой-нибудь трюк, Дакар с кряхтением встал и, мученически закатив глаза, взвалил мешок на плечи.

— Ситэр бы побрал великие замыслы вашего Содружества. Попользовались хорошим человеком, а потом сломали его.

— Ах, — вздохнул Харадмон и растаял в воздухе. Дакар ощущал его присутствие в виде струи холодного ветра, дувшего в противоположном направлении с горным. Безумный Пророк продолжил карабкаться по тропе, более пригодной для горных коз, чем для людей, к тому же отягощенных грузным телом.

— Ты, конечно, со мной не согласен, — бросил он Харадмону.

Бестелесный маг удивил его своим ответом.

— Тебе, кажется, не раз приходилось видеть, как Асандир добывает оленей.

— Я вообще не видел, чтобы он охотился на каких-нибудь зверей.

Дакар наклонился, почувствовав камешек, попавший в сапог. Тропа сделала крутой поворот, который пришлось одолевать не спеша, буквально вдавливая ягодицы в спасительную скалу. При этом объемистый, натруженный пивом живот Дакара выдавался над пропастью.

— Асандир просто устраивается в кустах и ждет. Рано или поздно появляется олень, подходит и падает замертво.

— Это не совсем так, — сердито поправил его Харадмон. — Асандир дает понять оленю, что нуждается в мясе, и спрашивает. У оленя есть свобода выбора. Если же его судьба и потребности людей совпадают, он умирает. Но лишь в этом случае.

— Только не говори мне, что Лизаэр согласился добровольно,— возмутился Дакар.

Тропа опять сделала зигзаг. На каменистой, покрытой инеем почве росли только бурые и черные лишайники. Голос Харадмона донесся откуда-то спереди:

— Нет, твой драгоценный принц уступил обстоятельствам, но сделал это сообразно врожденным свойствам своего характера. Содружество не предлагало ему ничего такого, что шло бы вразрез с его собственной волей и намерениями.

Дальше тропа становилась настолько опасной, что Дакару пришлось встать на четвереньки. Камешки, вылетавшие из-под него, подпрыгивали и падали вниз, на самое дно пропасти, где лежала Рокфальская долина.

— Ты не можешь этого утверждать... Сущности Деш-Тира... они же должны подчиняться Закону Всеобщего Равновесия, — сказал Дакар, обливаясь потом и хватая ртом воздух.

— Не будь в Лизаэре изъяна, никакая сущность не смогла бы в нем укорениться, — возразил Харадмон.

Лямки мешка больно врезались Дакару в плечи. Кожа на пятках была содрана в кровь. То, что творилось у пророка в душе, своей болезненностью очень напоминало содранные пятки.

— Но ведь Сетвир признавал, что Илессида подвело врожденное стремление к справедливости. Если бы Лизаэр не пытался добиться безупречной справедливости, сущностям было бы не за что в нем зацепиться.

— В таком случае у нашего Содружества есть богатая пища для размышлений, — с холодной невозмутимостью ответил Харадмон.

«Он просто увиливает», — в отчаянии подумал Дакар.

— Подавитесь вы вашей пищей! — закричал он, не задумываясь о последствиях. — Почему вы толкнули Лизаэра на все это, зная, что у него нет защиты?

Порывы холодного ветра, отражающие недовольство Харадмона, вдруг сменились зловещей тишиной. Даже природные ветры не осмеливались прорвать невидимый круг, очерченный им.

— А потому, — наконец соизволил ответить маг, — что даже Эт-создатель не стремился к непременному совершенству всех своих творений, когда создавал их из пустоты. Нам позволено делать ошибки, и за сию милость, мой друг, тебе следовало бы в знак благодарности ежедневно целовать землю.

Дакар сейчас был здорово похож на потревоженного медведя. Он сидел на корточках, чувствуя, как зад у него промок от инея и начал мерзнуть. Но желание продолжать спор не оставляло его. Увы, Харадмон лишил его такой возможности.

— Ты бы лучше поменьше думал о судьбе Лизаэра, а побольше о своей. Тебе, наверное, и невдомек, что скала, к которой ты привалился, — не самое удачное место для гневных обличений. Она шатается и при известных усилиях может загреметь вниз вместе с тобой.

Безумный Пророк грязно выругался. Отирая пот, застилавший глаза, он оторвался от скалы, прополз вперед и осторожно глянул вниз.

Их догонял Асандир. Он двигался легко и с таким изяществом, словно шел по равнине, а не по горной тропе, граничащей с отвесным склоном высотой почти в полторы тысячи футов. Седые волосы, серый плащ под цвет волос. На обеих руках были браслеты-талисманы, серебрившиеся вязью письмен. Казалось, он весь состоял из серебра.

— Куда это ты скрылся на все утро? — крикнул Дакар. — Я приготовил завтрак, а ты ушел и слова не сказал. Я так и не знал, чем мне заниматься.

Асандир остановился и поднял голову. Его губы не дрогнули. Посмотрев на Дакара, маг язвительно произнес:

— Почему же? Ты, кажется, подыскал себе занятие. Только не самое разумное. Глупо бросать сосуд с Деш-Тиром в первую подвернувшуюся пропасть.

— Ах, демоны, — простонал Дакар. — Слова нельзя вымолвить без того, чтобы ты не услышал.

Вцепившись в утес, он поднялся на ноги.

— Сетвир тоже слышал твои разглагольствования.

Приблизившись, Асандир потянулся к лямкам мешка.

Безумный Пророк с готовностью освободился от ноши. Асандир развязал мешок и проверил, в порядке ли каменный сосуд.

Вдохновленный долгожданным облегчением, Дакар предпринял новую попытку добиться от учителя ответа.

— И все-таки что ты делал все это время? — полуобернувшись, спросил он.

Асандир подтянул лямки мешка, приспосабливая их под свою худощавую фигуру.

— Ну и узлы ты тут понавязал. Кто тебя им научил?

— Я не матрос, чтобы уметь вязать узлы на все случаи жизни, — огрызнулся Дакар.

«Почему-то эти маги считают вполне допустимым взваливать на меня любые поручения, как взвалили этот мешок», — с досадой подумал Безумный Пророк. Он завистливо смотрел, как после заклинания, произнесенного Асандиром, хитросплетение его узлов начало само собой развязываться.

— Как ты это сделал?

Серебристо-серые глаза вспыхнули, полоснув по Дакару.

— На какой из вопросов ты хочешь получить ответ?

— На оба, — не задумываясь выпалил Дакар. Однако настроение Асандира после событий в Итарре было далеко не радужным, и он менее, чем раньше, был склонен удовлетворять пустое любопытство своего ученика.

— Если гора, подобная этой, вот уже две эпохи подряд служит местом заточения, обыкновенное благоразумие требует проверить и убедиться, желает ли она принять нового узника, которого мы собираемся поместить в ее недра.

— А чем можно подкупить гору? — насмешливо спросил Дакар. — Как ты ее уговоришь и впредь оставаться хранилищем человеческого дерьма?

Асандир сурово поглядел на него.

— Камни переживут все наши деяния. Необыкновенное долголетие научило их ценить вежливость, чему тебе не мешало бы у них поучиться.

— Можешь просить позволения у камней, у деревьев, — ответил глухой к намекам Дакар. — Если мы не свернем здесь шею и я доберусь до какой-нибудь красотки, то получу от нее желаемое без всякий позволений.

Глаза Асандира, смотревшие на Безумного Пророка, не сулили последнему ничего хорошего. Дакару не оставалось ничего иного, как повернуться и продолжить многотрудный путь наверх. Камни как-то особенно больно ударяли ему по коленям, и Дакар мысленно пообещал себе ограничить собственное любопытство заклинаниями, помогающими развязывать узлы. И тогда, если ийяты вновь облюбуют его сапоги, ему не придется резать шнурки.

Горный уступ тонул под снегом. Вверх по отвесному склону уходили уступы, покрытые наплывами голубого льда. Дакар проглотил слюну.

— Мы что, полезем туда?

Никто ему не ответил. Он заморгал, протирая залитые потом глаза.

— Как хотите, а я туда карабкаться не собираюсь.

— Можешь ночевать здесь, — разрешил Асандир. — Возможно, ты даже сумеешь уснуть до бури.

— До какой еще бури?

Дакар оглядел чистое небо, успевшее приобрести аквамариновый оттенок: близился вечер.

— На небе — ни облачка. Хоть плюйся до самой луны.

Асандир молча двигался вверх. Безумный Пророк топтался на месте. Струя необычно холодного воздуха возвестила о том, что мимо проследовал Харадмон.

Дакар обтер лицо рукавом и огляделся. Они успели забраться пугающе высоко; Рокфаль казался тонкой каменной иглой, торчащей назло ветрам. Куда ни глянь — везде тянулась цепь Скайшельских гор. Пониже громоздились два хребта, похожие на спящих драконов, а между ними лежала долина. Еще ниже, утопая в сумерках, располагались лесистые лощины, по которым с ледников неслись ручьи, питая реку Аваст. С вершины те места казались куском измятого бархата.

От одного этого зрелища у Дакара закружилась голова. Он вполне мог бы дождаться магов и здесь. Но если он заснет, то неминуемо потеряет равновесие и загремит с узенькой площадки вниз. Дакар поднял голову. Вверх уходили кошмарные черные скалы, теряясь в облаках, подцвеченных закатным солнцем. Асандир уже скрылся из виду. Вынужденный покориться судьбе, Дакар ухватился рукой за уступ в скале и полез навстречу туману, прорезаемому кружащимся снежком. Снежинки то и дело попадали ему в нос. Должна же появиться у Асандира хотя бы капля жалости к нему.

— Ну сколько еще можно лезть? — бормотал он сквозь стиснутые зубы.

Все его мышцы горели, словно их жгли раскаленной проволокой.

— Ну сколько еще? — повторял Дакар.

— Совсем немного, — ответил ему с квохчущим смехом Харадмон. — Если, конечно, ты не предпочтешь прежний способ подъема.

Подозревая бестелесного мага в очередной проказе, Дакар рискнул повернуть голову.

Теперь и он громко засмеялся. Слева от него, на расстоянии в полшага, какой-то сумасшедший строитель соорудил лестницу, тянущуюся вверх. Изящество этой лестницы граничило с абсурдом: вертикальные части ступеней были отделаны по краям черным мрамором, а их углы украшали причудливые завитушки. Когда-то перила поддерживались стойками, но горная стихия не пощадила их. Только отверстия в перилах напоминали об их существовании.

— Даркарон меня побери, — воскликнул Дакар. — Какой же идиот все это построил?

— Давин.

Наслаждаясь видом ошарашенного Дакара, Харадмон пояснил:

— Полторы тысячи лет назад, когда он делал Рокфальский колодец, Давин посчитал, что в один прекрасный день гора может рассердиться на него и сбросить со склона. В одном Давин был прав: лезть на такую верхотуру отважатся только маги, которых сюда привело какое-то неотложное дело.

Дакару захотелось возразить, сказав, что у Давина была какая-то своя, ненормальная логика. Кряхтя, он добрался до первой ступеньки и уцепился за перила. Завитушки по краям ступеней оказались фигурками химер, жадно устремивших к нему перекошенные злобой морды. Они пристально следили за каждым его шагом. Дакар осторожно ощупывал ступени; все остальные постройки Давина таили в себе неожиданные ловушки. Если, воздвигая эту лестницу, Отступник изменил себе, подобное можно было считать счастливым исключением. Дакар искренне позавидовал насекомым, умеющим ползать по отвесным стенам.

Капельки пота на лбу Безумного Пророка смешивались с влагой тумана. Ступенька за ступенькой Дакар продолжал двигаться вверх. Острая, будто конец лезвия, Рокфальская вершина была залита последними лучами солнца. Мир внизу скрывался под клочьями пушистой облачной ваты, окрашенной в розовые и лиловые цвета надвигавшихся сумерек. У Дакара перехватило дыхание. Здесь было так холодно, что у него в носу замерзли волоски. В горле запершило. Дакар кашлянул. Асандир, уже стоявший на крошечной площадке, которой оканчивалась лестница Давина, нетерпеливо поманил его рукой.

Мешок с плененным Деш-Тиром лежал возле ног Асандира. Добравшись до площадки, Дакар постарался обойти мешок на возможно большем расстоянии. Внешне тот не представлял собой ничего примечательного: обыкновенный холщовый мешок, выцветший от дождя, снега и ветра. Но даже толстокожий Дакар ощущал покалывание, исходящее от магической защиты.

Асандир застыл перед черной каменной плитой, приложив ухо к ее зеркальной поверхности и упершись в нее обеими руками. Похоже, он собирался провести в такой позе не один час, обрекая несчастного ученика на холод и скуку.

В воздухе что-то затрещало.

— Давай, Харадмон, — коротко бросил Асандир и поспешно отошел.

В ноздри Дакару пахнуло озоном. Безумный Пророк едва не упал, когда черный камень прочертила молния. На зеркальной поверхности засветилась защитная сеть магических знаков и письмен. Залитый ослепительным голубым сиянием, Асандир стоял неподвижно. Снизу наползали клубы потревоженного тумана и окружали вершину, становясь похожими на грозовые облака.

Они сразу же напомнили Дакару недавние битвы с Деш-Тиром в развалинах Итамона, и он невольно содрогнулся от ужаса. Солнце к этому времени почти село, просветы между облаками стали темно-синими. Диск появившейся луны был совсем тусклым. Сияние защитной сети тоже начало меркнуть, окруженное сиренево-голубым ореолом тумана. Затем оно вспыхнуло ярко-фиолетовым пламенем и погасло.

На месте зеркальной плиты образовался проход.

— Как это тебе удалось? — пробормотал Дакар.

Асандир сказал что-то насчет изменения структуры материи и подхватил мешок. Вскоре он скрылся в квадратном проеме, ведущем внутрь Рокфальской вершины.

Ослепленный фиолетовой вспышкой, Дакар отчаянно моргал. Он не стал дожидаться, пока перед глазами утихнет бешеная пляска разноцветных полос и точек, и с величайшей осторожностью шагнул в проем. Его сразу же окутала кромешная тьма, давящая и лишающая воздуха. Но так только казалось: воздух беспрепятственно тек через его легкие. Судя по ощущениям, внутри было сухо, отчаянно холодно и пахло пылью и еще чем-то, похожим на запах металлических опилок. Дакар обернулся. Позади сумеречным светом мерцал квадрат входного проема.

— Неужели нельзя было захватить свечи? — заныл Безумный Пророк.

Харадмон сжалился над ним и сотворил свет. Взору Дакара предстала пещера, пол и стены которой покрывал затейливый узор магической защиты. В центре лежала каменная плита, наполовину прикрывавшая черную дыру бездонного колодца. Оттуда торчали запыленные ступеньки деревянной лестницы, оканчивающейся неведомо где.

Асандир взял мешок и начал спускаться. Не успел он сделать и трех шагов, как сухое дерево лестницы хрустнуло под ногами. Вниз полетели щепки. Прошло немало томительных секунд, прежде чем из колодца донеслось эхо. Значит, дно там все-таки существовало, хотя и на большой глубине.

Асандир, не беспокоясь о том, что стоит на шаткой лестнице, рискуя сорваться вниз, сказал:

— Харадмон, тебе придется укрепить эту лестницу, иначе Дакар непременно свернет себе шею.

— Я туда не полезу!

Дакар встал, широко расставив ноги и скрестив на груди руки, всем своим видом выражая упрямое сопротивление.

— В таком случае тебе придется мерзнуть до тех пор, пока благоразумие не одержит верх.

Асандир немного подождал. Ступени засияли красным светом. Убедившись, что Харадмон исполнил просьбу, он начал спускаться.

Скрепя сердце Дакар шагнул к лестнице, уходящей в неведомое. Ладони оставляли влажные отметины на старом дереве, еще не остывшем после магического действа. Он заставил себя начать спуск. Какое-то время рукотворный свет Харадмона двигался вместе с ним. Со всех сторон Дакара окружали каменные стены. Лестница уходила в бесконечность. У него дрожали икры; перенапряженные мышцы ног с трудом выдерживали его вес. Безумный Пророк не мог отделаться от ощущения, что колодец не оканчивался на уровне подножия горы, а уходил еще глубже.

Внезапно его ноги коснулись дна, и от неожиданности Дакар едва не упал. Немного придя в себя, он огляделся. Колодец оканчивался пятистенным помещением, испещренным густой сетью магических знаков, от которых у него зарябило в глазах и отчаянно закружилась голова.

— Не смотри на них, — предостерег Асандир. — Эти письмена не только слепят глаза, но и привязывают к себе. Твой разум может заблудиться в их лабиринте, и тогда даже я не сумею вызволить тебя отсюда.

Сила магической защиты была настолько велика, что предостерегающие слова мага казались шепотом и эхо не повторило их. Дакар поспешно отвел взгляд, потом принялся тереть слезящиеся глаза пальцами.

— Кого последним поместили сюда перед Деш-Тиром?

Харадмон насмешливо фыркнул.

— Ты лучше спроси, кто последним сбежал отсюда. Вся нечисть, которую сюда загоняли, рано или поздно покидала эти стены.

— Только не ийяты, — возразил Асандир.

Его пальцы коснулись стен. Дакар почувствовал, как задрожал вокруг воздух, пощипывая кожу, но все это происходило беззвучно. Зеленые искры, выскакивающие из-под рук Асандира, заставили Безумного Пророка стиснуть зубы. Асандир невозмутимо добавил:

— Ийятов, как помнишь, освободил сам Давин, чтобы усилить хаос восстания.

— Надеюсь, мы не будем здесь ночевать? — перебил его Дакар.

Замкнутое пространство, да еще на такой глубине, побуждало его внутренности исторгнуть их содержимое. Асандир повернулся к нему.

— Тебе стоило бы попробовать. Я бы посоветовал обязательно закрыть глаза и вспоминать построение узоров на стенах. Так и ночь прошла бы незаметно.

— Ага, значит, я вам здесь совсем не нужен, — обиделся Дакар. — Тогда зачем вы меня сюда тащили?

— Харадмон тебе уже объяснял.

Асандир оторвал пальцы от стены, повернулся и выразительно посмотрел на Дакара. Дакару почудилось, что серо-стальные глаза заживо сдирают с него кожу.

— Тебе совсем не мешало размяться.

Последняя фраза привела Дакара в неописуемую ярость. Он набрал воздуха, чтобы разразиться ответной тирадой.

Он не сумел произнести ни слова. Рот Безумного Пророка беззвучно открывался и закрывался, как у рыбы. Глаза округлились. Потом его лицо без всяких видимых причин сморщилось, колени подогнулись, и Асандир едва успел подхватить своего ученика, чтобы тот не ударился о каменный пол.

Смеясь, Асандир опустил заснувшего пророка на пол.

— Весьма своевременно.

— Весьма, — усмехнулся Харадмон.

Его видимый облик воспарил над Дакаром.

— Будет храпеть всю ночь. Прекрасно. Теперь мы сможем спокойно заняться делом.


Дакар не знал, сколько времени прошло. Асандир тряс его за плечо.

— Вставай, — потребовал маг. — Ты лежишь как раз на том месте, на котором мы должны поставить последний защитный круг.

Дакар заворчал, а потом и завопил от немилосердного удара, заставившего его вскочить. От нескольких часов лежания на жестком и холодном полу у него ломило все кости. В глаза хлынул непереносимо яркий свет. Дакар не сразу сообразил, что свет исходит из самого центра подземной тюрьмы. Он заморгал, потом сощурился и вдруг увидел едва различимый контур каменного сосуда, в котором содержался Деш-Тир.

К этому времени у Дакара пощипывало все тело, словно на кожу ему пролили какую-то едкую жидкость. Волосы у него стояли дыбом. За все время ученичества у Асандира он впервые сталкивался с таким проявлением неукротимой силы.

За его спиной Асандир произносил заклинание, то повышая голос, то понижая почти до шепота. Язык был Дакару незнаком; он не мог припомнить, чтобы где-нибудь на Этере слышал подобный говор. Ореол света, окружавший сосуд с Деш-Тиром, не был однородным, а казался ему состоящим из множества отдельных пятнышек. Они закручивались в прихотливые переплетающиеся спирали, и любая попытка проследить за их движением вызывала резь в глазах.

Асандир схватил его за руку и оттащил подальше.

— Немедленно закрой глаза и прикрой лицо руками, — велел он Дакару. — Сейчас Харадмон будет все окончательно запечатывать. Свет станет еще ярче, и ты просто ослепнешь.

Дакар подчинился, затем, словно спохватившись, крикнул:

— Подождите! Дайте я помогу.

— От тебя здесь никакого проку, — довольно грубо ответил Асандир. Потом добавил, желая несколько загладить свою резкость: — И от меня тоже. Задействованные нами силы способны испарить плоть, поэтому завершить это дело может только Харадмон.

Дакар послушно закрыл глаза. Он слышал, как Асандир что-то сказал Харадмону. Воздух разрезал оглушительный треск. Стало невероятно жарко. Пророк кожей чувствовал обжигающее прикосновение долетающих до него искр. В ноздрях стоял едкий запах серы.

— Можешь открывать глаза, — разрешил Асандир.

Дакар опустил руки, открыл глаза и увидел ореол холодного голубого света, окружающий теперь каменный сосуд. Если свет казался мягким и приятным, то о его воздействии на разум этого сказать было нельзя; простое нахождение рядом вызывало какое-то тяжелое, тоскливое, неуютное ощущение, сопровождавшееся ломотой в костях. Дакара даже не интересовало, какие именно заклинания маги Содружества применяли для подобных целей.

Похоже, и самому Асандиру было здесь не слишком-то уютно, ибо он поспешил к лестнице. Дакар двинулся следом, радуясь, что вскоре расстанется и с Рокфальским пиком, и с этой жуткой магией, а также — с непредсказуемо опасным Деш-Тиром, обреченным теперь на заточение.

Когда Дакар выбрался наверх, сквозь квадратный проем светило утреннее солнце. Никогда еще Безумный Пророк не вдыхал с таким наслаждением холодный воздух. Даже ледяной ветер, свидетельствующий о присутствии Харадмона, сейчас не раздражал его.

— Ты закончил? — спросил Асандир бестелесного собрата.

Харадмон что-то ответил на древнем языке, немало удивив Дакара, тут же начавшего судорожно припоминать все излюбленные словечки Харадмона. Асандир помешал ему.

— Помоги мне закрыть колодец крышкой.

Дакар сердито посмотрел на массивную круглую плиту, лежавшую рядом.

— Только не говори, что мне нужно упражняться, — проворчал он, опережая возможный выпад Харадмона.

— Ты теперь и сам знаешь, — с пафосом произнес Харадмон, видя, как Дакар кряхтит и пыхтит над плитой, медленно поддававшейся напору грубой силы. — Только будь внимателен. Тебе из-за твоего пуза не видать, куда ты опускаешь эту махину. Так недолго и ноги себе отдавить.

Дакару, у которого были напряжены все мышцы, оставалось лишь скрежетать зубами. Когда же крышка наконец улеглась и закрыла колодец, ему стало не до перепалки. Он жадно ловил ртом воздух и мечтал поскорее восстановить дыхание. Но обида на Харадмона сохранялась все время, пока оба мага ставили внешние защитные слои. На это у них ушел не один час. Наконец помещение обрело первоначальный вид, и, глядя на пол, нельзя было даже вообразить существование здесь какого-либо колодца.

Дакар ожидал, что теперь маги выберутся на площадку и, предоставив ему сердиться и стучать зубами от холода, сами займутся блестящей черной плитой, чтобы вновь сделать вход в Рокфаль неприступным.

— Эт милосердный, — брюзжал Дакар. — Вы столько всего наворотили, что даже Даркарону не сунуться. Кажется, Рокфальский колодец теперь закрыт надежнее, чем в прошлом.

Асандир язвительно глянул на ученика.

— Ты ведь знаешь, для полной надежности нам нужно было бы прибегнуть к черной магии и поставить в качестве стража душу какого-нибудь убиенного.

— Ну нет!

Дакар попятился и тяжело привалился к стене с письменами.

— Если бы вы задумали принести меня в жертву, то вряд ли стали бы тащить меня сюда для упражнений.

Тем не менее, не доверяя собственной логике, Дакар со всей поспешностью, на какую было способно его грузное тело, двинулся к выходу на площадку. Пока Асандир и Харадмон ставили на место черную плиту и восстанавливали ее защитные слои, непривычно тихий Безумный Пророк терпеливо дожидался их у ступеней лестницы Давина.

К полудню Рокфальская вершина была опоясана всеми мыслимыми слоями магической защиты. Трое пришельцев удалились, оставив за собой недремлющих химер на лестнице Давина-отступника и стада облаков, кочующих по воле холодных ветров. Деш-Тир был надежно заточен, но конец его вредоносным действиям еще не был положен. Ни каменные стены, ни каменный сосуд, ни изощренная магия не могли уберечь Этеру от скорой кровопролитной войны между единоутробными братьями.


Предостережение

Прошло уже два дня после ночного сеанса ясновидения в заброшенной красильне, а на душе у Элайры по-прежнему было гадко и тревожно. Вот и сегодня она бесцельно бродила по отмелям вблизи гавани Нармса. С серых небес сыпался мелкий дождик. Постепенно смеркалось. Шум набегающих волн заглушал собачий лай и ругань усталых погонщиков, возвращающихся на своих неуклюжих телегах с рынка, где они торговали рыбой. Прохладный ветер с моря уносил прочь зазывные крики торговцев дровами и прибаутки пронырливых мальчишек, продававших вареных крабов целыми ведрами. Впереди в сумраке маячил силуэт нищего, рыщущего в поисках обломков рыбных ящиков и прочего хлама, годящегося для костра.

Измотанная душевно, Элайра устала притворяться. Зачем идти ужинать и сидеть за одним столом со свитой Морриэль, если ей совсем не хочется есть? Что еще ждет ее в доме вдовы красильщика? Конечно, можно улечься пораньше в постель, свернувшись калачиком на простынях, вечно влажных из-за солоноватого тумана, наползающего на город по вечерам. А потом? Очередная ночь без сна, когда она будет лежать с открытыми глазами и вновь представлять себе точеное лицо Фаленита, глядящего на нее с молчаливым и горестным упреком?

Тому, что она сделала, не может быть оправдания. Время вспять не повернешь. Круг Старших уже вынес свой окончательный приговор. В полночь, когда ветвь менее искажена воздействием солнца, этот приговор будет отправлен в дома старого графа и все, кому надлежит знать, узнают о решении Главной колдуньи. Морриэль считает Аритона опасным для общества и не желает слышать ни о каких смягчающих обстоятельствах. Нужно тщательно следить за каждым его шагом. Кориатанский орден должен делать все, чтобы лишать Аритона преимуществ везде, где это только возможно, заблаговременно препятствуя его замыслам.

Элайра обошла комья морской травы, выброшенной прибоем на бледный песок. Бродяга, видимо, устал и присел отдохнуть на камень. Ветер играл полами его поношенного плаща. Девушка прошла мимо, не сказав ни слова, что было ей несвойственно. Обычно она здоровалась с нищими, помня, что в раннем детстве они заменяли ей семью.

Элайра завернула за груду валунов и пошла вдоль мола, отделявшего гавань Нармса от моря. В спокойной воде дремали на якорях рыбачьи лодки и торговые суденышки. Некоторые из них были привязаны к прибрежным тумбам с нацарапанными вкривь и вкось именами владельцев. Кое-где на палубах горели фонари, и полосы мутно-оранжевого света тянулись вниз, к воде, покрытой легкой рябью от моросящего дождя. На палубе ближайшего судна женщина чистила овощи для ужина и что-то негромко напевала. Сгорбленный старик катил по пристани тележку с рыбой, двое мальчишек чинили сети. Вонь гниющих рыбьих внутренностей и перебранка чаек, ныряющих возле свай, заставили Элайру резко остановиться, как если бы она натолкнулась на стену.

Немного подумав, она все же решила пойти дальше. Сейчас ей требовались уединение и лужица соленой воды, оставленной прибоем. Вопреки запретам Элайра хотела заняться ясновидением.

Плащ совсем промок, и девушка поеживалась от холода. Намерение, не дававшее ей покоя и занимавшее все ее мысли, было безрассудным и опасным. И все же она пошла дальше.

Наконец она осталась наедине со своим искушением. Элайра обернулась в сторону берега. Нищий уже ушел, и теперь камень, на котором он сидел, облюбовали казарки.

Их перья блестели в свете тусклых береговых фонарей. Шум прибоя перекрыл грохот бочек с элем: два дюжих молодца сгружали их с телеги, стоявшей возле прибрежной таверны. Откуда-то слышался смех матросов. На него отозвалась какая-то продажная красотка, хриплым голосом подзадоривая их показать свою удаль в ее постели. Все эти голоса и звуки были сейчас далеко от Элайры. Месяцы, проведенные на лугах и вересковых пустошах Кориаса, где она собирала целебные травы и узнавала их свойства, научили ее ценить тишину и одиночество. Элайра вздохнула, подумав о том, сколько перемен успело произойти в ее жизни после дерзкого визита в дом Энитен Туэр и встречи с Асандиром.

Она прошла еще несколько шагов и выбрала место, где ветер дул прямо с моря. Там юная колдунья села, подперев голову руками, и устремила взгляд на волны прилива. Обычно в это время в таких местах кишели ийяты, питавшиеся природной силой ветра и волн. Но сейчас здесь не было ни одного.

Наступил промозглый вечер. Звезд не было видно из-за облаков. У ног Элайры ветер морщил воду в лужице. Время шло, а младшая послушница сидела, мучаясь нерешительностью. Одним ясновидением она уже нарушила верность Аритону. Другое ставило под сомнение ее верность Кориатанскому ордену, с которым Элайра была связана обетом послушания и узами, подчинявшими ее воле Морриэль. Главная колдунья конечно же узнает и об этом своеволии. Нет, это уже преступление против ордена, за которое Морриэль имеет право уничтожить ее.

Закрыв глаза и ощущая на губах соленые брызги, Элайра перебирала в памяти незыблемые принципы ордена, превратившие ее жизнь в нескончаемую цепь страданий. В прошлом она могла бы поднять себе настроение каким-нибудь едким словцом или дерзкой выходкой. Но сейчас это не поможет. Она проникла в сокровенные глубины личности Аритона, и неизгладимые впечатления днем и ночью давили на нее тяжким и горестным грузом. Орден не выпустит ее из-под своей власти. Особенно теперь. Достаточно было один раз проявить неумеренное любопытство — и ее сразу же заметили. Морриэль сделала ее личным орудием, помогающим узнавать о намерениях Аритона. Ни сбежать, ни уклониться, сколько бы она ни билась.

Но ведь тогда, в доме Энитен Туэр, Асандир рассказал ей много такого, что самым тесным образом переплеталось с личностью Аритона. И эти сведения ни за что не должны стать достоянием Морриэль.

— Милая девушка, да ты вся дрожишь, и вовсе не от холода, — послышался из темноты чей-то мягкий голос.

Элайра вскрикнула от неожиданности, ощутив на плече легкое прикосновение.

Значит, этот нищий старик пошел за ней следом, а теперь стоял за выветренным валуном, прикрываясь от ветра и от ее испытующего взгляда. Да и какой он нищий! Ей это просто показалось в сумерках. Незнакомец был облачен в черную, простую одежду, без всяких украшений. То, что она приняла за нелепый капюшон, оказалось... вороном, изрядно промокшим и восседающим на плече у старика. Ворон разглядывал Элайру, и она невольно поежилась; у него были слишком мудрые, совсем не птичьи глаза.

— Кто вы? — недоуменно спросила Элайра.

Но не успел старик ответить, как она уже поняла. Однажды она уже видела такие глаза; спокойные и необъятно глубокие — они могли принадлежать только магу Содружества Семи.

На берег накатилась большая волна. Пена жадно обхватила прибрежные камни, затем схлынула, образовав серебристое кружево.

— Мое имя Трайт. Меня послал к тебе Сетвир с вестью от Содружества Семи.

Голос был как у человека, не имеющего возраста. «Вечный, как море», — подумалось Элайре. Она открыла было рот, чтобы задать следующий вопрос, но старик сделал предостерегающий жест.

— Не надо слов. Молчи. Ты же знаешь, что опрометчиво сказанное слово может быть опасным для твоих обетов, принесенных ордену.

Элайра затихла, ошеломленная его проницательностью.

— Пойми, и хорошенько пойми: я здесь затем, чтобы уберечь тебя от всех попыток нарушить верность Кориатанскому ордену.

Старик невольно ударил ее по самому больному месту. Элайра вспыхнула, дернула плечом и попятилась.

— Главная колдунья может требовать от меня послушания. Но моя душа не является ее собственностью!

— Хорошо сказано.

Трайт сел, вызвав явное недовольство ворона, шумно захлопавшего крыльями. Старик протянул искалеченную руку, погладил ему перья на груди, затем искоса посмотрел на Элайру. Совсем как дедушка, услышавший запальчивый ответ внука-озорника.

— Помни о своих словах, храбрая Элайра.

Но его ободрение не могло снять с нее обетов, впечатанных ей в плоть силой Скириона — Камня Правды. Какая-то часть ее личности была отдана во власть Морриэль, и Элайра не обладала силой, достаточной для того, чтобы вырвать эту часть из цепких пальцев Главной колдуньи. Трайт со свойственной ему деликатностью не упомянул о многочисленных ловушках ордена. Наверное, он знал и о ее двойственном отношении к ним.

Злясь на его прозорливость, Элайра дала выход отчаянию и призналась:

— Эт милосердный, мне было всего шесть лет, когда Круг Старших посвятил меня в служение. Они постоянно твердили, что магические знания и сила не даются просто так и за это надо платить безраздельным послушанием. Но потом, когда я подросла, меня все чаще стало охватывать подозрение, что колдуньи намеренно выбирают совсем маленьких девчонок и связывают их клятвами и обетами. Чем раньше это сделать, тем легче потом управлять послушницами.

Трайт молча коснулся ее руки. Его пальцы были шершавыми, но исходящее от них тепло успокаивало.

Возможно, мягкость и теплота были чисто внешними, скрывавшими в себе молчаливое предостережение. Элайра опустилась на другой камень, напротив Трайта.

— Вы говорите — храбрость. Два дня назад моя храбрость никому не помогла.

Не зная, куда деть свои беспокойные руки, Элайра опустила их на колени. Почему-то она робела от взгляда мага.

— Если ты говоришь про Аритона, ему не требуется ничья помощь.

Ворон, которому не терпелось вновь устроиться на хозяйском плече, сердито клюнул Трайта в ухо. Маг обругал его довольно грубым словом, знакомым Элайре с детства. Она улыбнулась.

— Так-то оно лучше.

Морщинки у глаз Трайта показывали, что он не прочь засмеяться.

— Не надо нам напыщенных речей. Давай-ка мы с тобой просто поговорим.

Он все-таки согнал ворона с плеча, и тот, обиженно каркая, выбрал среди камней защищенное от ветра местечко и уселся, спрятав голову под крыло.

— Я расскажу тебе, зачем меня сюда отправили. Может, после моих слов у тебя на сердце станет легче.

Чтобы согреть Элайру, Трайт развел небольшой костер. Она вспомнила, что точно так же поступил Асандир, когда она пришла в дом Энитен Туэр. Но там были очаг и березовые полешки. Трайту пришлось довольствоваться тем, что валялось по берегу и могло гореть. Пламя, шипя, лизало влажное дерево, а моросящий дождь окружал костер радужным ореолом.

Странный покой снизошел вдруг на Элайру. «Наверное, — подумала она, — маг добавил к костру какое-нибудь успокоительное заклинание».

Трайт сразу же отозвался на ее мысль.

— Этот покой — твой собственный. А что касается заклинания — я действительно наложил заклинание сокрытия на место, где мы сейчас сидим.

Старик заговорщически ей подмигнул.

— Поэтому сестры из твоего ордена не увидят ни этого костра, ни нас с тобой.

— Тогда вы знаете о... — начала Элайра. Трайт поднес палец к ее губам.

— Достаточно просто сказать, что мы знаем. Иначе...

Старик замолчал, изучающе глядя на Элайру, а сам оставаясь непроницаемым для ее мыслей. Потом Трайт встрепенулся и как ни в чем не бывало продолжал:

— Иначе — и Сетвиру это было предельно ясно — бесконечное самоистязание и неутихающее раскаяние вынудили бы тебя воспользоваться этой лужицей. Зная, что соленая вода не в состоянии защитить тебя от разоблачения, ты все же попыталась бы послать предупреждение о деяниях своего ордена одному из моих собратьев.

Не дослушав, Элайра вскочила на ноги. Ее лицо и даже губы стали белыми. Трайт невозмутимо продолжал:

— Подобное действие явилось бы вероломным нарушением приказаний Главной колдуньи.

Теперь Трайт глядел Элайре прямо в глаза, и на лице его не было и тени улыбки.

— Добавлю: ненужным и неоправданным нарушением. А потому, храбрая Элайра, вместо того чтобы убегать, садись и слушай дальше. Возможно, Морриэль не властна над твоей душой, но она принуждает тебя к безоговорочному подчинению. Содружество Семи может защитить от ее вмешательства только то, что вызвано нашими действиями, но не то, что ты совершаешь по собственной воле.

Элайра действительно хотела убежать с мола. Ей понадобилось какое-то время, чтобы совладать с собой. Девушке было трудно дышать; ей казалось, что морские волны вытягивают из нее и уносят весь воздух. Потом, почувствовав внезапную слабость в ногах, она снова опустилась на камень. Но удержала Элайру не только слабость. Ее пронзила мысль: ведь не могли же маги Содружества просто так отойти в сторону и позволить двум братьям затеять кровопролитную войну. Значит, у магов на то имелись какие-то очень веские причины, и любое вмешательство Кориатанского ордена угрожало все испортить.

Голос Элайры был больше похож на карканье ворона, чем на речь человека.

— Говорите. Я вас слушаю, — прохрипела она, прекратив всякое сопротивление.

— Вот и отлично, — улыбнулся Трайт, не столь суровый, как Асандир. — Начнем с того, что тебе незачем было предупреждать нас о том, о чем Сетвиру уже известно. Все эти дни наш бестелесный Люэйн в буквальном смысле висит над Морриэль, и мы знаем о каждом ее шаге.

— Вам не стоило раскрывать мне такие секреты, — сказала удивленная Элайра.

Трайт непонимающе вскинул брови.

— Морриэль об этом знает, но в одиночку ничего сделать не может. Рассказывать Лиренде она просто категорически не желает, чтобы не ронять своей репутации. Так что сомневаюсь, чтобы она стала принуждать тебя к публичному признанию.

Трайт говорил вкрадчиво, подражая манерам сплетниц из высших слоев городской знати.

— Скажу больше: если твоя Главная надумает вмешаться в дела Аритона Фаленского... — Лукаво блеснув глазами, Трайт выразительно опустил плечи. — Давай не усложнять предмет нашего разговора. Я не говорю, что она непременно решится на подобные действия. Но если бы она решилась, ей и ее ближайшим сподвижницам пришлось бы столкнуться с не самыми приятными последствиями.

— Вы хотите сказать, что Аритон достаточно защищен?

Снедаемая любопытством, которое сейчас было сильнее здравого смысла, Элайра подвинулась ближе к огню. Трайт заботливо подобрал полы ее плаща и засунул их в щель между камнями, уберегая от коварных искр.

— Я имел в виду, что тейр-Фаленит прекрасно умеет постоять за себя.

Заметив на лице Элайры сомнение, он загадочно улыбнулся, словно знал некую неведомую ей тайну.

— Дейлион мне судья, милая девушка, но Содружеству с большим трудом удавалось контролировать эту неугомонную душу! Хочешь знать, что случилось однажды, когда Морриэль со своим неуклюжим ясновидением решила подобраться к Аритону?

Протянув к огню озябшие руки, маг с немалой долей сарказма рассказал младшей послушнице о том, как во время сражения с Деш-Тиром в Итамоне ее начальницы попытались сунуть свои любопытные носы в башню Келин, прорвав паравианскую защиту.

Трайт ничего не приукрашивал; юмор и прямота служили ему скальпелями, с помощью которых он вскрывал гниющие нарывы лжи и домыслов, обнажая правду. Он никого не пощадил, рассказав и о взбешенной Лиренде, вынужденной отступить, и о тщеславии Морриэль, переоценившей собственные возможности. И уж конечно, он рассказал, насколько зол был Аритон, узнав, что сокровенные чувства Элайры ее начальницы попытались превратить в орудие своего бесстыдного ясновидения.

От смеха Элайра кашляла, задыхалась и всхлипывала. Но как она ни старалась, ей так и не удалось представить себе Лиренду, когда та, упав и запутавшись в юбках, беспомощно дрыгала ногами.

— Она это заслужила.

Наконец, устав смеяться, Элайра перевела дыхание и с внезапной горечью сказала:

— Выходит, я стала пешкой в игре.

«Надо же!» — подумала она. Бунтарка Элайра, сильнее, нежели кто-либо, сомневавшаяся в учении и методах Кориатанского ордена, вдруг сделалась пешкой... нет, не пешкой, а ценным инструментом в руках начальниц.

— Аритон знает об этом, — сказал Трайт, вновь ставший серьезным и рассудительным. — И ему это очень не нравится. В прошлый раз Морриэль получила лишь предостережение. Но если она опять попытается влезть туда, куда не следует, то получит достойный отпор. Скажи, у тебя есть возможность читать хроники времен верховных королей?

Элайра кивнула.

— Замечательно. Прочти их, и тогда узнаешь, как действовали потомки нынешнего Фаленита, когда сталкивались с неприкрытой враждебностью. Только не пойми превратно мои слова: да, Аритон унаследовал свойственное его династии обостренное чувство долга, но в нем сильны и черты характера Торбанда. Можешь мне верить, я это видел собственными глазами.

Костер превратился в россыпь переливающихся оранжево-красных углей. Элайра смотрела на мага. Его лицо то скрывалось за струйками дыма, то вновь ясно вырисовывалось. Трайт молчал. Он не сводил с Элайры глаз, оставаясь все тем же доброжелательным слушателем и словно побуждая ее задать вопрос, вертевшийся у нее на языке.

— Вы просите, чтобы я поверила Аритону?

— Я ни о чем не прошу, — поправил ее Трайт. — Я лишь еще раз хочу повторить, что Аритон достаточно умел и силен. Он может защитить себя от кориатанского вторжения, направленного через тебя. И он это сделает, не спрашивая твоего согласия.

Сцепив под плащом руки, Элайра усмехнулась.

— Понимаю. Из-за него я не нарушу ни одного моего обета по отношению к ордену и потому не пострадаю. Я позволю ему защищать меня, сохраняя при этом репутацию образцовой послушницы.

Она приподняла кромку юбки, намереваясь встать. Да, сегодня вмешательство Содружества уберегло ее от нарушения обетов ордена. И забота Трайта не является наигранной. Маг помог ей в одном, но в другом ей не поможет никто. Более того: забота Трайта еще сильнее укрепила в ней ощущение, что обеты ордена столь же противоречат ее природе, как королевская корона — музыкальным устремлениям Аритона.

Трайт не стал затаптывать костер. Наверное, он произнес заклинание, и угли погасли сами собой. Скоро прилив усилится и смоет и следы костра, и следы ног.

«Кто же из нас двоих первым нарушит обеты?» — думала Элайра.

Трайт встал и разбудил ворона, который с недовольным карканьем, будто пьяница, страдающий от похмелья, сел на хозяйскую руку. Однако маг был не настолько поглощен крылатым спутником, чтобы не заметить состояния Элайры.

— Ты не одинока, храбрая девушка. И Морриэль не имеет над тобой прежней власти. Она утратила ее в тот день, когда ты решилась разыскать Асандира в Эрдане.

— Эт милосердный! — воскликнула Элайра. — Разве я могла подумать, что мое любопытство повлечет за собой столько бед?

Взгляд Трайта прожег ее насквозь.

— Никогда не изменяй себе!

— Позаботьтесь о нем, — выпалила Элайра.

Трайт протянул руку и слегка потрепал девушку по щеке. Наверное, так поступил бы отец, желая подбодрить любимую взрослую дочь. Элайре никогда не приходилось испытывать подобные ощущения, и отца у нее не было. Она дотронулась до того места, где только что были пальцы мага, и слезы застлали ей глаза.

— Мужайся, милая девушка, — сказал Трайт и слегка вздохнул. — Не стыдись любви, что внутри тебя. Раз ты боишься спросить, я сам тебе скажу: нет такого секрета, который рано или поздно не будет раскрыт. Там, в Итарре, Содружество отступило потому, что великому милосердию духа, которое мы зовем жизнью, постоянно грозит нарушение равновесия. Пойми: Асандир убеждал, побуждал, но никогда не принуждал твоего любимого. Аритон по доброй воле предпочел корону музыке.

— Что? — не поверила Элайра. Ею овладела холодная ярость. — Зачем он это сделал?

Черное одеяние Трайта вдруг стало похожим на зимнее ночное небо. Не хватало только звезд.

— Потому что он не захотел быть единственным человеком, закрывающим паравианцам пути возвращения на Этеру.

— Остается лишь надеяться, что древние расы действительно достойны его жертвы, — угрюмо произнесла Элайра.

— В этом ты должна убедиться сама, — с непонятной ей грустью сказал Трайт. — Пока могу тебе сообщить очевидный факт: риатанцы являются единственным связующим звеном с Этом-творцом. Их возвращение — краеугольный камень будущей гармонии нашего мира. Но слова, не подкрепленные мудростью, не имеют смысла. Вы с Аритоном должны дожить до возвращения единорогов и ощутить всю силу их присутствия. Тогда вы поймете.

Невдалеке шумно плеснула волна. На берег хлынули соленые брызги, перемешавшись с дождем, продолжавшим монотонно сыпать с неба.

— А теперь я должен тебя покинуть, храбрая девушка. Костер догорел, и заклинание сокрытия скоро ослабнет.

Элайра шмыгнула носом. Ей вообще не хотелось говорить, но она все-таки заставила себя быть вежливой:

— Благодарю вас. Я вам так обязана.

Она не видела лица Трайта, успевшего накинуть капюшон. Ворон норовил украдкой прошмыгнуть хозяину под плащ, спасаясь от дождя. Трайт покачал головой.

— Не надо меня благодарить. Прими лучше мое благословение. Чувствую, ты нуждаешься в утешении. Меня послали к тебе, ибо ясновидение показало Хранителю Альтейна, что только ты сумела так тонко и глубоко разобраться в личности Аритона. Но если твой Повелитель Теней предаст тебя или ты предашь его, это вызовет немало бед.

Элайра едва удержалась, чтобы не заткнуть уши.

— А если мы не предадим друг друга?

Трайт погладил ворона. Иного утешения он дать не мог ни птице, ни девушке.

— Ах, Элайра, нас поселили в этот мир, наделив свободой воли, исключающей всякие гарантии.

От его прощального прикосновения веяло грустью.

— Не поддавайся сомнениям. В эрданской таверне ты знала, как действовать.

Трайт повернулся и зашагал в сторону пристани. Ветер и завеса дождя превратили его в тень, быстро удаляющуюся на фоне наползавшего с моря тумана. Элайра простояла, глядя ему вслед, до тех пор, пока прилив не усилился и соленая волна не достигла камней, замочив ей ноги. Приподнимая мокрый подол, Элайра пошла к дому вдовы красильщика. Теперь вместо подавленности она чувствовала непонятное, безрассудное ликование, сквозь которое то и дело прорывалась легкая грусть.

Морриэль могла требовать от нее верности Кориатанскому ордену и послушания, но там, где выбирало сердце, Элайра решала сама.


Вечерней порой

Капитан Гнадсог возвращается с военного совета, и свет факелов очерчивает его горбоносый профиль. «Диган и Лизаэр приняли окончательное решение, — сообщает Гнадсог своим подчиненным, собравшимся на лужайке. — Завтра мы вступаем в Страккский лес. Там мы отравим реку и все ручьи, чтобы лишить варваров возможности охотиться. Мы будем методично морить голодом каждый их лагерь. Расчет Пескиля безошибочен. Дети — будущее кланов, а без женщин кланы вымрут естественным образом»...


Под пологом леса, в долине, защищенной невидимыми ловушками, бойцы кланов под предводительством Стейвена Валерьента точат мечи, кинжалы и ножи и в последний раз натирают воском тетиву луков. Магистр Халирон, играя на древней паравианской лиранте, поет им баллады и песни о лучших временах, чтобы вселить в сердца бойцов мужество и доблесть, и грустит о скорых потерях в неравной войне...


Вернувшись в Альтейнскую башню, Сетвир устремляет мысленный взор к Рокфальской вершине, дабы проверить магические путы, связывающие Деш-Тира. Он обнаруживает, что его собратья действовали безупречно, и это несколько успокаивает его. Только Аритон обладает знаниями и способностями, чтобы проникнуть в Рокфальский колодец и выпустить это зло из заточения; хотя вряд ли можно допустить, чтобы наследный принц, сам сражавшийся с Деш-Тиром, решился на подобную глупость...

Глава XVII

Лесная война

В новеньких мундирах, украшенных позументами, в начищенных до блеска шлемах, с новым оружием, стоившим городской казне восемьсот тысяч полновесных золотых монет, армия Итарры с рассветом двинулась к Страккскому лесу. В середине этого грозного строя, подобно драгоценному сапфиру в огранке, ехал на своем гнедом коне принц Лизаэр. По правую руку от него двигался главнокомандующий Диган, по левую — капитан Гнадсог, которого правильнее было бы назвать полевым генералом. За ними ехали знаменосцы со штандартами крупнейших торговых домов, а чуть поодаль — вестовые на своих длинноногих поджарых конях. За всадниками стройными шеренгами маршировали четыре пехотных полка, и в каждом было почти две с половиной тысячи человек.

Лизаэр хранил молчание. Он испытывал затаенную гордость, ибо судьба вернула ему утраченное было положение наследного принца, хотя сейчас он меньше всего думал о королевской короне. Лизаэр не желал пустыми разговорами принижать торжественность своего первого выступления против Фаленита. Приближался час расплаты за амротский флот, погубленный этим пиратом в океанских просторах далекого Дасен Элюра. К тому же Лизаэр не разделял ликования солдат и командиров. Война в Страккском лесу вряд ли будет легкой прогулкой с увлекательными приключениями. Никакими знаменами, никакими фанфарами не заслонить и не заглушить печальной правды: кому-то из этих принаряженных, улыбающихся людей вскоре суждено погибнуть в мучениях. И все же только каменное сердце могло не трепетать, когда звучал громоподобный топот боевых коней. Каждый полк, двигавшийся плотным каре, насчитывал девяносто всадников, вооруженных копьями, четыреста лучников и арбалетчиков, а его периметр составляли почти две тысячи пехотинцев с пиками. Защищенные со всех сторон, катились повозки с провиантом и прочими припасами. За ними маршировали войска резерва. Арьергард состоял из почти тысячного полка легких кавалеристов. Над ними, прикрепленный к воздушному змею, реял черный стяг Северной Лиги наемников.

Погода также была союзницей итарранской армии. Время весенних дождей кончилось, а разлившиеся реки вновь вошли в свои берега.


Солнце быстро разгоняло туман. По восточному краю горизонта тянулась черная зубчатая полоса — Страккский лес. Серо-голубая дымка таяла, обнажая окрестные луга, лощины и невысокие холмы. Под росой раннего лета блестела трава, усеянная красными пятнами цветущих кустарников, валунами и выщербленными скалами. Аретская равнина была более пересеченной, чем Даон Рамон. Впервые за пятьсот лет она облачилась в летний наряд, напоминающий платье из волнистого шелка, щедро украшенное яркими цветами.

Лизаэр обводил глазами еще не истоптанное зеленое раздолье. В его родном Амроте овцы быстро объели бы всю траву. Возможно, пастухи не гоняют сюда овец, опасаясь набегов варваров. Если это действительно так, его поход против Аритона навсегда избавит их от подобных страхов. Потом он сообразил, что здесь никогда не пасли овец, иначе на лугах сохранились бы остатки каменных изгородей и следы загонов.

Похоже, эти земли оставались в первозданном виде с самого момента творения. «Неужели на Этере избыток пастбищ?» — думал Лизаэр. Однако вскоре его размышления прервал цокот копыт. Возвращался дозорный, отправленный в лес.

Лошадь дозорного была забрызгана грязью. Он дважды вскинул руку, отдав честь вначале Дигану, а затем Гнадсогу. Однако, докладывая об увиденном, дозорный не сводил глаз с Лизаэра. Новость стоила его внимания.

Перейдя Талькворин вброд, дозорный наткнулся на другом берегу на шестерых детей, развлекавшихся метанием заостренных палок.

— Удача на нашей стороне, ваше высочество, — сказал Диган.

Такое обращение к Лизаэру не было простой данью вежливости. В Итарре привыкли, что без титула обращаются только к простолюдинам. Разумеется, упоминание титула не означало, что Лизаэру обещали корону Ратана, но формальности, столь важные для щепетильной итарранской знати, были соблюдены.

— Теперь мы без труда отыщем их родителей и захватим варварский лагерь врасплох, — предположил главнокомандующий.

Гнадсог, похожий на конную статую, поморщился.

— Варвары не настолько беспечны! — сердито бросил он.

— Взрослые варвары, — согласился с ним Лизаэр. Он перевел взгляд на дозорного. — А дети? Как по-твоему, сколько им лет?

Дозорный не задумываясь ответил, что старшему никак не больше двенадцати.

— Эти крысята резвятся не просто так.

Гнадсог с размаху прихлопнул слепня, не дав ему укусить лошадь.

— Кланы явно разнюхали о нашем появлении. Дети служат приманкой, а где-нибудь поблизости устроена засада, и там нас ждут уже не с деревянными палками.

— Горстка варваров против армии? — усмехнулся Диган.

Его золотистый шлем с орнаментом и украшенная плюмажем упряжь были великолепны.

— Это вряд ли будет даже забавным.

— Варвары понапрасну не рискуют, — донесся чей-то ворчливый голос. — Они предпочитают устраивать ловчие ямы, втыкая в дно острые колья. Есть у них и другие ловушки, их называют пружинками. А пружинки такие, что запросто располосуют человеку все кишки и опрокинут повозку.

Пескиль в своем ладно скроенном черно-белом мундире, надетом поверх старой и верной кольчуги, успевшей потускнеть и засалиться, подъехал узнать причину задержки. Он осадил ухоженного жеребца, которого ценил за выносливость.

— Итак, вы собираетесь устроить погоню за этой мелюзгой в расчете, что они наведут вас на лагерь и вы легко и просто перебьете всех, кто там есть, застигнув их врасплох. Я правильно понял? Что ж, попробуйте. Только постарайтесь не захлебнуться в собственной крови.

Лизаэр оглядел холмы, склоны которых спускались к броду через реку. Потом с ледяной вежливостью спросил:

— А вы послали бы своего десятилетнего сына в качестве живой приманки для вражеской армии?

— Возможно, если бы обстоятельства того требовали.

Лизаэра удивила жестокость этого человека с землистым, покрытым оспинами лицом. Передернув плечами, Пескиль добавил:

— А варвары сделали это наверняка. По собственному опыту знаю: они не то что десятилетнего мальчишку — и новорожденного младенца подвесят как приманку, если решат, что это послужит их целям. Я считаю, что поддаваться на провокацию нельзя. Наша стратегия медленного наступления — самая безопасная.

Но Дигану вовсе не улыбалось целое лето кормить комаров и выдерживать тяготы походной жизни. Достаточно с самого начала проявить решимость, и они победят гораздо быстрее.

— Отправь небольшой отряд кавалеристов. Пусть узнают, куда побегут дети, и, если не встретят ничего опасного, мы пошлем туда армию.

Пескиль так круто развернул жеребца, что тот взвился от боли: мундштук ударил коню по зубам.

— Глупцы, — процедил Пескиль. — Идиоты.

Пришпорив коня, он поскакал обратно к бойцам.

Упершись ручищами в луку седла, Гнадсог провожал его взглядом. Потом его темные, как речная вода, глаза повернулись к Лизаэру.

— Что вы думаете по этому поводу, ваше высочество?

В устах капитана титул смахивал на оскорбление. Лизаэр с вызовом вскинул голову.

— Пошлите ваших всадников, — предложил он. — Если западня действительно существует, пусть уничтожат ее с минимальными потерями.

— Но вы, как вижу, сомневаетесь в существовании западни.

Диган старался успокоить своего горячего коня. Не сводя глаз с Лизаэра, главнокомандующий поднял руку в перчатке с золотистой бахромой, подавая войскам команду «вольно».

— Почему? — допытывался Диган.

— Потому что в Итарре я однажды видел Аритона в окружении маленьких оборванцев из работных домов. Он развлекал этих детей, даже не догадываясь о моем присутствии.

На утреннем солнце светлолицый принц казался скульптурой, высеченной из глыбы льда. Лизаэр дотронулся до своего новенького меча с черной рукояткой, специально изготовленного ему для этой войны. Ходили слухи, что оружейник выгравировал на лезвии имя Аритона перевернутыми буквами и это якобы должно было помочь наследному принцу убить колдуна.

— Повелитель Теней не особенно разборчив в средствах. Но я достаточно хорошо изучил его натуру и могу утверждать: он ни за что не позволил бы использовать малолетних детей в качестве приманки.

Уверенный тон Лизаэра побудил капитана Гнадсога призадуматься.

— Возможно, вы правы.

Слова Лизаэра имели убедительное подтверждение — устроенный Аритоном побег маленьких невольников из работных домов. Его взятки были настолько щедры, что только весьма жесткие меры позволили выявить имена его сообщников. Гнадсог поскреб зачесавшееся правое запястье.

— Ладно, докажем Пескилю, что он трусит.

Сорок всадников отправились выслеживать детей. Глядя, как они удаляются, Пескиль презрительно скривил тонкие губы.

— Эти выскочки, с которыми нянчится Гнадсог, никогда его не слушаются. Ну и ладно, мы будем держаться в стороне.

Один из лейтенантов с недоумением посмотрел на командира.

— Неужели они двинут туда всю армию? А нам что, придется скакать вслед?

— Деширцы не будут ставить ловушек на краю леса. Такие штучки они всегда прячут где-нибудь подальше.

Пескиль задумался, ковыряя ногтем в зубах.

— Да, нам тоже придется в это ввязаться, — хмыкнув, продолжал он. — Вперед они пошлют два полка отборных войск, еще два будут прочесывать лес по бокам. Так что все ловушки варваров и все их пружинки сработают раньше, чем мы ступим на тропу. Но у Стейвена просто не хватит его грязных ухищрений, чтобы уничтожить десятитысячную армию, оставаясь вне досягаемости. Наша работа начнется в конце, когда лес повыбьет спесь из вояк Дигана.

— Надеюсь, что твои расчеты совпадут с замыслами Дейлиона.

Лейтенант поправил поводья.

— Говорят, мы сражаемся против чародея, умеющего насылать тьму. А я-то, Ситэр меня побери, всегда мечтал умереть богатым.


Едва четыре десятка легко вооруженных итарранских всадников показались на вершине холма, что спускался к броду, шестеро мальчишек, схватив деревянные копья, стремглав бросились в лес. Может, они просто нарушили родительский запрет и отправились поиграть, а может, и в самом деле служили приманкой. Всадникам было не до размышлений. Пришпорив коней, они устремились в погоню. Игры закончились. Началась охота взрослых людей, и мальчишки бежали не чуя ног. Они неслись по росистому дерну, а всадники с мечами наголо буквально наступали им на пятки. Ребята мчались напрямик, и игрушечные копья служили им теперь шестами, помогавшими преодолевать заболоченные участки и перепрыгивать через ручейки.

У преследуемых было два преимущества: малый вес и обувь из оленьей кожи, почти не оставлявшая следов на пригорках и в низинах. У лошадей было два недостатка: добротные железные подковы и всадники на спинах, а потому животные вязли в рыхлом торфе. Всадникам приходилось лавировать, выбирая твердую почву, либо не щадить лошадей, загоняя их в болото. Каждому из сорока хотелось изрубить малолетних варваров в куски, но они помнили четкий приказ: не убивать, а преследовать. Гнать по лесу до тех пор, пока мальчишки не устанут и не выбьются из сил. Тогда им, как любым детям, отчаянно захочется домой. Здесь-то и начнется второй этап охоты. Нужно будет убедить их, что погоня отстала, а самим незаметно отправиться по следу. Небось, их отцы размечтались о том, как будут убивать наемников. Пусть полюбуются, как убивают их щенков. Интересно будет взглянуть на их хваленое хладнокровие.

Замысел казался безупречным и согревал сердце каждого из сорока всадников. Но Гнадсог, при всем упрямстве и жестокости, выработанных в нем ратным ремеслом, вовсе не желал рисковать понапрасну.

Он видел, как его всадники вклинились в стену орешника, почти настигнув последнего из убегающих. Заросли быстро поглотили детей, и преследователи потеряли их из виду. Вверх взмывали стаи потревоженных ворон, по лесу разносилось их хриплое предостерегающее карканье. Испуганные белки торопились забраться повыше. Казалось, лес сговорился против всадников. Вереск, колючие кусты шиповника, нижние ветви деревьев — все вставало на их пути. Но люди упрямо двигались вперед. Под копытами их забрызганных грязью лошадей хрустел валежник, чавкал мох болотных кочек, гулко звенел гранит.

Дети бежали молча и бесшумно. В своей одежде из оленьей кожи они почти сливались с окружающим лесом. Один из мальчишек был светловолосым, и, когда солнечный луч, пробившийся в лесной сумрак, случайно прошелся по его голове, всадники сразу заметили сверкнувший блик.

Итарранец, скакавший впереди остальных, старался не потерять живую мишень из виду. Кроме нее, он не замечал ничего... даже прилаженного к стволу дуба деревянного копья. Пришпоренная лошадь поскользнулась на гнилом осклизлом бревне и рухнула вниз. Копье пропороло ей грудь. Лес мгновенно наполнился ржанием обреченного животного.

Трудно сказать, было ли то трагическим совпадением или результатом коварного расчета, но всадник, вылетев из седла, ударился о толстый сук и сломал себе шею.

Первая жертва деширских варваров, он умирал, оставаясь в сознании, с открытыми глазами и привкусом крови во рту.

Погоня приостановилась. Лошадь перестала ржать и лишь хрипела, дергаясь в предсмертных судорогах. Всадники как могли успокаивали своих взбудораженных коней.

— Он больше не дышит, — произнес воин, склонившийся над неподвижным телом.

Воцарилось тягостное молчание. Внутри каждого из тридцати девяти человек происходила напряженная борьба: возвращаться назад и подымать армию либо продолжать погоню за этими вшивыми гаденышами, с малолетства научившимися убивать.

— Копье Даркарона им в пузо! — в гневе закричал один из всадников. — И нам еще говорили, что варвары ставят ловушки только в глубине леса! Что нам теперь — и дальше испытывать судьбу? Гнаться за этими волчатами, пока их ловушки не прикончат еще кого-нибудь из нас?

Командир отряда, получивший должность через протекцию итарранской знати, грубо оборвал его.

— У нас есть приказ, и мы должны его выполнить. Преследование продолжается. Один из вас отправится назад с донесением и печальным грузом. Главнокомандующий Диган — это вам не итарранский наемник, которого волнует лишь звонкая монета. Он обязательно поднимет армию. Он должен это сделать, иначе его засмеют как труса.

Случившееся приняло иной оборот и теперь выглядело как вопиющее оскорбление. Неужели итарранская армия позволит, чтобы ее солдаты погибали, становясь жертвами малолетних варваров?

Всадники встретили эти слова одобрительными возгласами. Тот, кому было приказано отправиться с донесением, спешился, а к седлу его лошади привязали убитого. Парадный марш закончился. Начиналась война.


След шестерых мальчишек давно простыл; они продолжали молча улепетывать по болотистому берегу Талькворина. Но оставались другие следы: на пятачках зеленого мха, в зарослях осоки, и они быстро заполнялись бурой водой. То были следы лошадиных копыт итарранской конницы. Следом двигалась пехота. Под солдатскими ногами земля превращалась в коричневую жижу. Она булькала и чавкала, и мундиры вестовых, равно как и великолепные попоны их лошадей, очень быстро оказались забрызганными и запачканными. Копья цеплялись за кустарники. Неужели совсем недавно эти люди смеялись и шутили, двигаясь к Страккскому лесу? Теперь угрюмое молчание прерывалось лишь приглушенными яростными вскриками и ругательствами.

Повозки с провиантом было решено оставить под охраной на границе леса. Если Гнадсог и не одобрял решения направить основные части вдоль берега Талькворина, он предпочитал об этом помалкивать. Его плотно сжатые губы казались тонким шрамом на пергаментном лице. Война была его ремеслом, и он вел копьеносцев, исполненный привычной решимости.

До полудня армия не встретила ни одной засады. Постепенно склоны речной поймы стали круче, а почва под ногами — тверже, но она все равно неистребимо пахла болотом. В воздухе звенели тучи комаров. Но когда двигаться стало легче, настроение солдат улучшилось. Видя, что пространство между склонами холмов и рекой слишком узко и, нарушив боевой порядок, армия вынуждена двигаться толпой, Гнадсог высказал свои соображения Дигану и получил разрешение перестроить части.

— Не нравится мне все это, — бормотал он, наблюдая за маневрами солдат.

Дробить силы было не в его правилах, но иного выхода он сейчас не видел. За первой грядой холмов, примыкающих к реке, тянулась вторая. Их разделяла узкая долина. Гнадсог решил разделить армию на три части. Ударный полк конницы должен был незамедлительно двинуться вперед. Пехотинцы разделялись на два отряда: одному приказано было продолжить двигаться по берегу, а второму — по долине между грядами холмов.

— Слишком уж легко, — пробормотал Гнадсог себе под нос.

Его слова услышал Диган, снявший шлем, чтобы поправить оперение, смятое низкими ветвями.

— А почему это должно быть трудным? — удивленно спросил он.

— Война против кланов Стейвена не может быть легкой.

Гнадсог смачно сплюнул на землю.

— Да, не может.

— Возможно, сейчас этими варварами командует отнюдь не предводитель, — бесстрастно произнес Лизаэр, слегка опираясь обеими руками на рукоять меча.

Гнадсог прокашлялся.

— Ваш вороватый хорек-чародей и впрямь умен. Недаром вы на разные лады пели об этом государственному совету.

Равнодушный к тому, как его высочество воспримет столь дерзкие слова, Гнадсог усмехнулся, обнажая желтые зубы.

— Вы и господин Диган поедете в арьергарде второй дивизии. И если мы вернемся назад и вам удастся выставить городских правителей полными дураками, что и есть на самом деле, — что ж, тем лучше. Я предпочитаю быстрые атаки с использованием численного превосходства. Ну а если мы тут завязнем и угробим большую часть армии, вы всегда сможете меня разжаловать. В таком случае я рискую лишь своей пенсией, а не вашими головами.

Нахлобучив шлем и поигрывая поводьями, Диган выжидающе глядел на капитана. Он был похож на статую, облаченную в дорогостоящую амуницию.

Опытный в придворных интригах Лизаэр сразу сообразил, что из уст Дигана сейчас посыплются неуместные возражения, ибо озабоченность Гнадсога была вполне искренней. Просто бравый вояка не умел и не любил изысканно выражаться.

— Здравый смысл еще никому не грозил потерей пенсии, — дипломатично произнес принц.

Затем, потрепав лошадь по шее, он улыбнулся Дигану.

— Поскольку я говорил вашим сановникам чистую правду, мы действительно поедем позади. Вне зависимости от того, удастся или нет захватить этот лагерь врасплох, а также независимо от того, находится ли там Аритон, мы должны ожидать его магических контрдействий. Наше присутствие может понадобиться для воодушевления солдат.

— Моя сестра сочтет вас малодушным, — процедил сквозь зубы Диган.

— Что ж поделать, — не переставая улыбаться, ответил Лизаэр. — Пусть лучше она бросит этот упрек мне в лицо, чем будет оплакивать мою гибель.

Пришпорив гнедого, он направился к берегу, где как раз проходили солдаты второго отряда, сворачивая в долину. Диган раздраженно поправил шлем и натянул обвисшие поводья. Когда главнокомандующий удалился на достаточное расстояние, Гнадсог снова плюнул, теперь от искреннего восхищения.

— До чего же эта знать любит наряжаться, — посетовал он, обращаясь к младшему командиру, дожидавшемуся приказа выступать. — Но этот наследный щенок обходителен, ничего не скажешь. Может, в сражении от него мало толку, и все же не хотел бы я иметь его своим врагом.

Младший командир, не зная что сказать о столь высоких особах и опасаясь наговорить лишнего, пожаловался на засилье комаров.

— Ладно, — теряя терпение, сказал Гнадсог. — Труби сигнал к выступлению! Варвары заждались. Нутром чую. Так что поторопимся устроить им кровопускание.

В зелени леса исчезали реющие знамена и сверкающие на солнце копья и пики второй дивизии. Разделенная армия продолжала двигаться вверх по реке. Поскрипывали доспехи, звенели стремена, и среди этих звуков почти затерялся недовольный крик одинокой сойки.


Откуда-то с холма в ответ прокричала другая сойка. Скрываясь в тени деревьев, Каол велел шестерым мальчишкам убираться подальше от опасного места. Лицо его для маскировки было перепачкано древесным углем.

— Путь свободен, — торопливо прошептал он гонцу, дожидавшемуся вестей.

Гонец беззвучно исчез; ни прутика не хрустнуло под его сапогами из мягкой оленьей кожи. Отогнутые ветки встали на место, и сквозь просветы в трепещущей на ветру листве Каол продолжил наблюдение за итарранской армией, методично подсчитывая проходящие шеренги.

По берегу и по долине двигались внушительные отряды. Наверное, итарранские солдаты все еще надеялись на быструю и легкую победу. Подумав об этом, Каол усмехнулся.

Крик третьей сойки донесся со стороны болот.

— Пора, — негромко произнес Каол.

Он дважды махнул рукой, подавая условный сигнал. Ближайший к Каолу дозорный передал сигнал дальше, и тот побежал по живой цепи, пока не достиг высохшего русла, которое подобно шраму перерезало холм.

— Эгей! — крикнул погонщик у запруды.

Он слегка щелкнул кнутом. Могло показаться, что где-то просто обломилась ветка, но четверка лошадей, впряженных в общее ярмо, послушно сдвинулась с места. В густо смазанных желобах деревянных блоков бесшумно натянулись веревки. Нехитрый механизм удвоил тягловую силу лошадей, и начали смещаться массивные бревна, подпиравшие запруду. Ее водная гладь была завалена заостренными древесными стволами. Погонщик вновь щелкнул кнутом. На лошадиных шеях проступили вздувшиеся жилы. Животные сделали еще несколько шагов, глубоко увязая копытами в рыхлой земле.

Одна из подпор подалась и упала, другие качнулись. Запруда накренилась, и ее бревна мгновенно потемнели от первых прорвавшихся струй. Пока бревна трещали и рушились, погонщик успел выпрячь лошадей, и те пустились легким галопом вверх по склону.

Вода стремительно их нагоняла. Обильные весенние дожди, лившие в последние недели, успели заполнить запруду почти до краев, и теперь вода, обрадовавшись свободе, устремилась вниз. Поток рокотал, пенился, то и дело обнажая острые зубы бревен. Он ширился, словно намеревался унести с собой и лошадей, и погонщика. Тому едва удавалось сдерживать испуганных животных. Но буйство водной стихии, увлекающей за собой, будто щепки, стволы берез и бузины, рождало в самом деширце не страх, а ликование. Он знал: одновременно были высвобождены воды еще пяти запруд на сухих руслах, спускавшихся к Талькворину. И везде бешеные потоки несли с собой десятки заостренных бревен. В считанные минуты река и ее берега превратились в ревущую, грохочущую и совершенно неуправляемую водную стихию.


Птицы спешно покидали прибрежные камыши Талькворина. Стадо оленей, топча заросли рогоза и цветущие мальвы, бросилось вниз по берегу, но там их подстерегала другая опасность — приближающаяся армия. Лошади передового отряда вдруг начали фыркать, храпеть и все время норовили свернуть в сторону. Ни понукания, ни вонзающиеся в бока шпоры не могли заставить испуганных животных двигаться дальше. Гнадсог остановился, вскинул голову и прислушался.

Он понял причину неожиданного упрямства лошадей, но было слишком поздно. Громовые раскаты, доносившиеся с разных сторон, не имели ничего общего с грозой; небо оставалось безоблачным. Гул нарастал, и, казалось, все вокруг сотрясалось. Сквозь кусты Гнадсог видел поворотивших вспять дозорных, которые кричали и размахивали руками. Зажав в железном кулаке поводья, капитан круто развернул лошадь, и та задела боком поджарого конька, на котором сидел личный вестовой Гнадсога.

— Скачи! — крикнул капитан. — Разыщи Дигана и принца и скажи, чтобы забирались как можно выше.

Гнадсог охрип от крика, приказывая поворотить шеренги вспять, но строй первой дивизии уже был нарушен. Половина коней обезумела от страха; стадный инстинкт побуждал их спасаться бегством, и всадники становились обременительным грузом.

На узком пространстве собралось слишком много людей, чтобы они могли быстро развернуться и отступить. Поток все равно двигался быстрее, и передние шеренги отчетливо видели его приближение.

Повторяя изгибы реки, по ней катилась буро-коричневая стена, ощетинившись остриями бревен, вырванными с корнем деревьями и кустами. Спасения от нее не было. Авангард доблестной итарранской армии был охвачен безмолвным ужасом, впрочем длившимся недолго.

Вода нанесла удар.

Люди, лошади, горделивые знамена — все было сметено кольчужной рукавицей судьбы. Отчаянно ржали падавшие кони, погребая под собой всадников; оставшихся в живых добивала вода. Но страшнее воды были заостренные бревна. Они выпрыгивали из пенных воронок, не щадя ничего, что встречалось на их пути. Они убивали, калечили, крушили. Трещали древки ломающихся копий, а их острия вонзались в копьеносцев. Стихия расправлялась с солдатами их же оружием, превосходя жестокостью любого кровожадного врага.

Водная стена двигалась ужасающе быстро, увлекая за собой изуродованные лошадиные трупы, грязные, изорванные знамена и обезображенные тела погибших или тяжело раненных людей. Из всего первого отряда удалось спастись лишь тем, кто находился в самом его хвосте.

Когда вестовой Гнадсога примчался к Дигану, главнокомандующий и не подумал искать укрытие на вершине холма. Он отобрал четырех надежных солдат, поручив им препроводить Лизаэра в безопасное место, затем отдал спешный приказ войскам отойти как можно дальше от берега, к подножию второй гряды холмов.

Болотистая земля громко зачавкала под ногами и копытами внезапно остановившейся дивизии. Голос Дигана тонул в этом шуме, тем более что был несравним с зычным голосом Гнадсога. Поэтому, когда четверо солдат, отправленные за принцем, сгрудились напротив Дигана, теребя в руках поводья, он посчитал, что, должно быть, те чего-то не поняли.

— Я же сказал, сопровождать принца! — заорал, приходя в ярость, Диган. — Вам было велено охранять его высочество Лизаэра.

Солдаты словно оглохли.

Диган резко обернулся назад и уперся взглядом прямо в спокойные синие глаза Лизаэра.

— Вперед! — сказал принц. — Я допустил ошибку. Но это прежде всего моя война. Так дайте мне спасти то, что смогу. Боюсь, худшее еще впереди.

Разозленный и вовсе не желающий покидать командный пост, Диган дернул поводья, чтобы развернуть лошадь. Поводья натянулись и вдруг повисли; кто-то из солдат успел обрезать ремни. Заботливые подчиненные хотели, чтобы лошадь унесла всадника подальше от реки и войск.

— Провалитесь вы в Ситэр с вашими высокородными амбициями! — заорал Диган.

В ответ Лизаэр равнодушно махнул ему рукой и стал быстро отдавать распоряжения, которые чудесным образом подействовали на войска и восстановили порядок. Пока лошадь Дигана вели по лесистому склону вверх, главнокомандующего сверлила злобная мысль о впечатляющем превосходстве Лизаэра с его обаянием, стойкостью и врожденным талантом повелевать. Запоздало и неохотно Диган признал: не зря Содружество Семи так настаивало на возрождении королевского правления.

Усилиями Лизаэра удалось отвести три четверти состава второго отряда. Но цепь холмов не была сплошной, и через одну из таких брешей поток ворвался в их долину. Казалось, река тяготилась грузом трупов и искала место, куда его сбросить.

Лизаэр слышал гул и плеск воды. Через гнедого ему передались глухие удары, сотрясавшие землю. Но принц даже не обернулся. Всеми фибрами души предчувствуя скорую беду, он продолжал спокойным, звонким голосом отдавать распоряжения, ибо еще не все отряды были выведены в безопасные места.

Солдатам, которые вели под уздцы лошадь Дигана, оставалось лишь беспомощно наблюдать со склона, как неистовый поток заполняет долину. Они видели страх на лицах товарищей, запертых в ловушке стихии. Видели и ничего не могли сделать. Вода и здесь ломала строй войск, который, как ни странно, сохранялся до последней минуты. Солдаты не могли сдержать слез, когда глядели на отчаянные усилия принца удержаться на великолепно вышколенном гнедом коне.

Убереженный от гибели главнокомандующий больше не сопротивлялся провожатым. Он сознавал, что помочь принцу невозможно. Как ни чудовищно, но сейчас вряд ли кто-нибудь смог бы помочь Лизаэру. Чувствовалось, гнедой побывал в руках лучших лошадников и его учили не теряться в любых передрягах. Однако он не ощущал узды, и под натиском бешено наступающего потока природный инстинкт взял верх над выучкой. Конь встал на дыбы, а затем стрелой понесся прямо на скопление солдат. Безумие гнедого передалось людям: они бросились врассыпную. Никто не считал, сколько пехотинцев стали жертвами его копыт. Не разбирая, бегут они по земле или по головам своих же товарищей, солдаты торопились вскарабкаться на холм... Шум накрывшей их воды заглушил все крики, стоны и бессмысленные проклятия.

Поскольку конь и всадник двигались вместе с потоком, водная стена накрыла их не сразу. Оба отчаянно боролись за жизнь. Гнедой, задрав морду, сверкал белками выпученных глаз. Принц успел промокнуть, и на золотистых волосах блестели радужные капельки. Лизаэр сбросил шлем, но не мог сделать то же самое с кольчугой, которая тянула вниз.

Трудно сказать, сколько могла бы продолжаться эта скачка; неизвестно также, что именно ее оборвало. Возможно, коня ударило бревном, а может, он споткнулся о мертвое тело какого-нибудь солдата. Гнедой опрокинулся, и в ту же секунду его накрыло потоком. Куда делся всадник, не видел никто.

Главнокомандующий Диган внезапно очнулся.

— Вы двое! — проговорил он сквозь стиснутые зубы, обращаясь к солдатам, все еще державшим под уздцы его лошадь. — Немедленно закрепите поводья!

Он остервенело взмахнул поводьями, и если бы солдаты не попятились, кто-то из них мог бы остаться без глаза. Едва дождавшись возможности снова управлять лошадью, Диган понесся вниз и вернулся на свой пост. Теперь его крик был настолько громким, что заглушал шум воды.

— Итарранцы, ко мне! Перестроить ряды!

Где-то вверх по течению притаились варвары из кланов Стейвена, устроившие эту водную бойню. Пусть не рассчитывают, что итарранскую армию можно запугать и заставить повернуть назад. Грязными трюками они погубили немало доблестных солдат, но их собственная гибель будет не легче. Диган поклялся в этом, оценивая потери и убеждаясь, что они намного больше, чем он предполагал. В обеих дивизиях уцелело не более четверти солдат. Они медленно двигались к берегу, таща с собой раненых и умирающих товарищей. И все же их участь была чуть лучше участи кавалеристов авангарда. Потоп оказался лишь началом в цепи ужасов Страккского леса. Подчиняясь логичным доводам Лизаэра, кавалеристы, высланные вперед ранее других и не столкнувшиеся с разгулом водной стихии, оказались в местах, где каждый шаг мог оказаться последним. Берег был усеян тщательно замаскированными ловчими ямами. Ступая вроде бы на твердую почву, лошади проваливались и, обреченно взмахнув передними ногами, летели вместе с всадниками вниз, на острые колья.

— Оставайтесь в низинах! — кричал Диган.

Нужно было собирать и сплачивать остатки второго отряда, и главнокомандующий ценой немалых усилий заставил свою лошадь погрузиться по брюхо в водный поток, все еще шумевший в долине. Вода задирала края попоны и мешала двигаться, рискуя утащить лошадь за собой. Тогда Диган оборвал кромки. Но поскольку на них был вышит его фамильный герб и знаки отличия, кто-то из усердных лейтенантов, не обращая внимания на свою рану и льющуюся кровь, поспешил выловить эти тряпки и кое-как нацепил на древко копья. Под этим заляпанным грязью и пахнущим болотом знаменем, с которого не переставала капать вода, второй отряд собирал таких же мокрых и грязных уцелевших бойцов. Сюда же снесли стонущих раненых. Всех лошадей, не способных двигаться дальше, быстро добивали скрепя сердце.

Поток схлынул, оставив после себя множество мутных вспененных ручейков и мокрую, всю в рытвинах и канавах землю. Эти канавы и рытвины не были следами пронесшихся вместе с потоком камней и бревен. Их проделали тела тысячи восьмисот доблестных солдат итарранской армии, которые еще утром маршировали к Страккскому лесу стройными рядами, сверкая новым оружием и доспехами, купленными на деньги городской казны. А как горделиво реяли над их головами шелковые знамена!

В образовавшихся мелких заводях осели человеческие тела и конские трупы. Но никому из солдат Дигана не встретился труп несравненного гнедого коня, умевшего без узды повиноваться всаднику. Следов его высокородного всадника также никто не видел.

О Лизаэре не было произнесено ни слова. Но теперь, в непривычной тишине, его отсутствие угнетало всех: от Дигана до последнего солдата. На берегу реки небольшой отряд лучников торопился починить порванную тетиву луков и расправлял мокрое оперение стрел. Увязая по колено в болотной жиже и примятой осоке, копьеносцы остервенело срезали кинжалами с древков копий промокшие вымпелы, которые могли лишь помешать в бою. Этим угрюмым, отчаявшимся людям не терпелось схватиться с варварами и расквитаться за все и всех.

В ветвях прокричала невидимая сойка. Издалека ей ответила вторая. Другие птицы пока не торопились возвращаться на берега Талькворина.

Листва слегка колыхнулась. Что-то хрустнуло, но солдатам было не до веток. Секундой позже один из них зашатался и рухнул на землю. В горле у него торчала стрела. За нею на итарранцев обрушился град стрел.

Варвары возвестили о своем присутствии.

Еще один солдат, падая, ударился о лошадь Дигана, отчего она шарахнулась в сторону. Диган натянул поводья, не давая ей взбрыкнуть. Его щеку обдало ветерком; стрела пролетела совсем рядом. Эти лесные бестии берегли стрелы. Вызвав смятение среди противника, они на время затаились, а теперь стреляли не спеша, словно зная, что добыча никуда от них не уйдет. Клановое отродье пряталось в густом березняке на вершине холма. Стрелы летели совсем бесшумно. Почти ни одна из них не прошла мимо цели. Лучники варваров умели бить наверняка.

Диган приказал немедленно отступать, отходить к реке и погружаться в воду по самые плечи. Он велел солдатам использовать любое укрытие: от холмиков и кочек до конских трупов. Испуганная лошадь Дигана взбрыкивала и металась, и ему пришлось выхватить меч и несколько раз ударить ее плашмя. Но когда он двинулся в заросли прибрежных камышей, за ним последовали лишь опытные, испытанные в битвах солдаты.

Остальные, в особенности новобранцы, жаждали возмездия и устремились туда, откуда летели стрелы.

Ловчие ямы, ловушки-пружинки и веревочные капканы, поджидавшие итарранцев, собрали урожай вражеских жизней. Бойцы Стейвена воевали не числом, а неистощимой изобретательностью. И вновь Страккский лес разорвали крики раненых и умирающих солдат Итарры. Тех, кто еще был жив, молча добивали. Никому из итарранцев так и не удалось нанести ни одного ответного удара.


Невдалеке от этих мест, в каких-то четырехстах ярдах вниз по течению, куда выплеснулись мутно-желтые воды ослабевшего потока, дозорные Пескиля, которые бесшумно двигались по топкой земле, обнаружили Лизаэра Илессидского. Он стоял на песчаном островке, насквозь промокший, сжимая в руке меч. Левое плечо принца было окровавлено. Лицо покрывало множество ссадин, мундир порвался в клочья.

Драгоценные сапфиры наполовину оторвались от мундира и теперь болтались на нитках, при каждом вдохе принца вспыхивая ярким холодным огнем. Почти у самых ног Лизаэра лежал его верный гнедой. Из лошадиного бока торчало бревно, горло было располосовано. Остекленевшие глаза гнедого плотно облепили пирующие мухи.

Осторожно ступая по колено в воде (мутный поток все еще оставался опасен мелкими кольями и острыми обломками), дозорный, первым увидевший Лизаэра, шепотом позвал:

— Ваше высочество!

Вздрогнув, словно от удара, Лизаэр обернулся. На подбородке чернела запекшаяся кровь. Само лицо было мертвенно-бледным, а глаза — холодными и пустыми, как его сапфиры. Рука принца, кое-как перевязанная лоскутом, кровоточила; скорее всего, из-за глубокой раны. Увидев его лицо, дозорный сразу нашел причину сбивчивого дыхания: сквозь разорванную кольчугу просвечивал крупный синяк.

— Кажется, вы сломали себе ключицу, — по-прежнему шепотом продолжал солдат Пескиля, разбиравшийся в подобных вещах.

Ответа он не получил. Опытные глаза дозорного заметили, как у Лизаэра по всему телу пробежала дрожь.

— Не волнуйтесь, вы просто сильно ударились. Вам надо сесть.

Дозорный подошел к принцу, боясь, что тот может упасть в обморок.

— Не здесь! — резко сказал Лизаэр.

Нельзя было понять, видит ли он жуткое скопище обезображенных трупов, которыми усеяно пространство вокруг него. Принц отвернулся и вперил взгляд в труп своего коня.

— Только не здесь.

Мутно-желтый поток принес из долины частокол мелких бревен. Прицепившиеся кусты скрепляли их ветками. Солнце играло на лезвии плывшей пики. Мокрые ленты ее вымпела трепали по щеке труп солдата. Рот несчастного все еще был открыт в немом удивлении, как будто мертвец продолжал удивляться тому, что ему начисто вырвало нижнюю челюсть. Лизаэр бросил меч, поднял руку и пальцами загородился от жуткого зрелища.

Дозорный снова подумал, что принц близок к потере сознания, и осторожно взял его под локоть. Лизаэр вздрогнул. Он резко вскинул голову, потом оттолкнул дозорного. Тот догадался: принц находится в полном сознании, но охвачен глубоким отвращением к самому себе. Открытие было не из приятных, и солдат невольно поежился.

— Я ошибся, — все тем же ясным, полным самобичевания голосом произнес Лизаэр. — Да смилостивится надо мной Дейлион, если я того еще заслуживаю. Мой глупый идеализм и ложные представления — вот истинные причины гибели всех этих бедняг.

Солдат Пескиля ограничился расхожей фразой:

— Ваше высочество, кланы никогда не вели честной войны.

Но отнюдь не стратегия варваров и не чудовищные виды оружия заставляли сердце Лизаэра разрываться в бессильной ярости. Он понял, что стал жертвой изощренного обмана. Сколькими тысячами жизней поверивших в него людей он заплатил за это понимание?

Аритон был настоящим гением обмана. В сравнении с ним его картанские предки выглядели безобидными простаками. Шестеро мальчишек действительно служили приманкой, да такой, что загнали в ловушку и погубили почти две дивизии! Значит, та сцена в трущобах Итарры, когда Фаленит умильно пускал вместе с маленькими оборванцами призрачную бригантину, была... уловкой, тщательно продуманной и безупречнейшим образом исполненной. Теперь, стоя над трупом гнедого и видя, как поток несет мимо все новые тела, Лизаэр запоздало понял страшную изнанку тогдашней идиллии на грязной итарранской улочке. Радость Аритона, его сострадание и неистовое самопожертвование во имя несчастных узников работных домов было не более чем мастерски сыгранной ролью. Просто очередным трюком его изощренного на злодеяния ума. Каков мерзавец!

Нет, он не ублюдочный сын Авара. Он — исчадие теней, для которого не существует ничего святого. Только неутихающая порочная страсть ко лжи, способной пробудить человеческую симпатию, чтобы потом беззастенчиво и бессовестно превратить эту симпатию в свое оружие.

Возможно, Лизаэр забыл о проклятии Деш-Тира, продолжавшем управлять его мыслями. Он твердо верил, что вернулся к прежним высоким нравственным принципам. Его брат, столь искушенный в магии и в беспринципных манипуляциях... опасен для общества. Учитывая, что лагеря варваров разбросаны по всей Этере и каждый из них будет действенным орудием в руках Аритона, нетрудно представить, в какой невообразимый хаос может погрузиться континент по воле одного негодяя.

Лизаэр встрепенулся. Онемев от чудовищности своей ошибки, он наклонился и поднял меч. Потом обтер рукавом мундира лезвие. Дозорный нес какую-то заботливую чепуху, и принц не удостоил его вниманием.

— У меня погиб конь, — хрипло перебил солдата Лизаэр. — Мне крайне необходим другой.

— Мои люди передвигаются пешком, — ответил ему суровый голос откуда-то сбоку.

Невидимый и незаметный, Пескиль преодолел несколько последних шагов до песчаного островка. За ним следовало несколько дозорных. Ему немедленно доложили о произошедшем в дозоре. Одно это показывало, с какой серьезностью его подчиненные относятся к своим обязанностям. Лизаэр и его слова оставил без внимания. Широко раскрытые бесстрастные глаза принца переместились на командира итарранских наемников.

— Это была моя ошибка. Поскольку мое незнание и непонимание привели к огромной беде, я готов внимательно выслушать все, что скажут в мой адрес. Но в одном я не отступлю ни на шаг: Аритон Фаленский будет остановлен. И убит. И если вы сочтете необходимым убивать детей, чтобы лишить его поддержки кланов Стейвена, я более не стану возражать.

Пескиль наморщил лоб, изогнув черные брови. Если слова Лизаэра и удивили его, то всегдашний насмешливый тон оставался прежним.

— Наш дорогой Диган жив? — спросил Пескиль.

— Надеюсь, да. Я отправил его на вершину холма, как и тех солдат, которых мне удалось уберечь от опасности.

С ледяной вежливостью принц осведомился:

— Будут еще вопросы?

Теперь по лицу Пескиля было видно, что он уже не настроен шутить.

Тем же изысканно вежливым тоном Лизаэр добавил:

— Если я не ошибаюсь, моим первейшим долгом было позаботиться, чтобы у солдат остался их командир.

Пескиль дернул головой, и тощая косица, в которую он заплетал волосы перед сражениями, хлопнула его по щеке.

— Мне плевать на ваши словоизлияния. Меня интересует другое: как вам удалось заставить всех этих выскочек из итарранской знати выполнять ваши приказы?

Лизаэр недоуменно поглядел на него.

— Это весьма просто, учитывая некоторые преимущества, которыми обладает тот, кто родился наследным принцем и соответствующим образом воспитывался. — Он тут же сопроводил свои довольно заносчивые слова улыбкой. — Одно из упомянутых преимуществ — отвратительная самонадеянность, которая отбивает у других охоту возражать.

Пескиль презрительно скривился, однако его подчиненные, хорошо знавшие командира, с трудом подавляли усмешки. Лизаэр это увидел и понял: он и Пескиль договорились. Поэтому принц спокойно выслушал грубоватую шутку командира:

— Ну что ж, ваше высочество. Только учтите: ваши преимущества существенно уменьшатся, если вы предпочтете и дальше истекать кровью. Вам останется только одно: растянуться рядом с этим конягой.

И все же Лизаэру очень не понравилось, что его достоинство задевают да еще в присутствии солдат. Он молча протянул наспех перевязанную руку, тряпица на которой уже промокла от крови. Пескиль махнул одному из людей, тот подошел к принцу и умело принялся за рану. Первым делом солдат снял окровавленную тряпку и извлек застрявший кусок железной скобы. Потом он промыл и со знанием дела перевязал рану.

— Повезло вам, ваше высочество, — заметил Пескиль. — Рана хоть и глубокая, но скоба не задела мышцу. Шрам, конечно, останется, зато рука будет действовать.

Лизаэр позволил осмотреть и зафиксировать сломанную левую ключицу, но и после этого почему-то не испытал ни облегчения, ни чувства благодарности к лекарю. На сердце у него словно лежал тяжелый камень.

— Сколько людей уцелело? — спросил он как можно спокойнее.

— Ни одного.

Пескиль сощурился, глядя на мутные воды. Мимо проплыли вырванные с корнем кусты, таща за собой труп, зацепившийся за них обрывками кольчуги.

— Одним этим «купанием» варвары явно не обошлись. Они наверняка понастроили ловушек. Ямы с кольями, пружинки, способные мгновенно пропороть кишки. Вы же шли против кланов Стейвена.

Дав принцу время прийти в себя и полностью осознать ужасающую правду, Пескиль усмехнулся.

— Знаю, о ком вы сейчас думаете. О Гнадсоге. Так скажите прямо. Вы не можете взять в толк, как же так — опытный командир и вдруг, невзирая на опыт и чутье солдата, не возразил ни единым словом...

Неистовый и неутомимый наемник, не понаслышке знавший стратегию варваров, с сожалением и даже сочувствием поглядел на Лизаэра.

— Должно быть, вы не знаете, что у Гнадсога от рук варваров погибли его малолетний сын и брат. Они ехали с торговым караваном в Восточный Вард, на свадьбу к родственникам. Дальше, я думаю, объяснять ни к чему, вы и сами все понимаете. Гнадсог начинал военную карьеру как наемник — это вам каждый подтвердит. Но в один прекрасный момент прекратил этим заниматься, поскольку наше ремесло стало его затягивать. Он как-то мне признался, что истребление варваров для него дороже собственной жизни.

Нетерпеливого Пескиля стало тяготить искреннее и сосредоточенное внимание принца, который слушал его, не перебивая. Отпрыски итарранской знати так слушать не умели.

— Если старина Гнадсог верил, что сможет уложить хотя бы нескольких варваров, ради этого он был готов отправить всех своих солдат хоть в гости к Дейлиону, хоть в подземелья Ситэра.

— Это сделал не Гнадсог, а я, — поправил Пескиля Лизаэр.

Солдат-лекарь спешно докончил перевязку и в некотором смущении удалился. Видимо, он почуял, что этот разговор не предназначался для посторонних ушей.

— Наверное, тот же Дейлион заставил меня дожидаться вас на этом островке. Кто еще мне скажет, что теперь делать? Ведь на флангах у нас должны были остаться силы.

Пескиль негромко рассмеялся.

— Неужели?

Лизаэр опустил глаза, вспомнив все, что происходило, и как оно происходило. Кого он рассчитывает встретить на развороченных берегах взбесившейся реки? Только тени погибших и... живых варваров. Принц усилием воли заставил себя собраться.

— Вы боитесь увидеть это собственными глазами? — спросил он.

— Нет.

Пескиль махнул рукой, и наемники бесшумно исчезли, возобновив прерванный дозор. Пескиль осторожно вошел в коварные воды потока.

— Идемте, ваше высочество, — позвал он принца. — Но теперь мы будем охотиться на варваров по-моему.

Стараясь ничем себя не выдать, они двинулись вверх по реке. Они шли мимо распластавшихся мертвецов, глаза и рты которых скрывались под комьями грязи; мимо луж, где было больше крови, чем воды; мимо обломков мечей и пик. Пузом кверху лежали лошадиные туши, которые могли бы сойти за выброшенных на берег китов, если бы не куски сбруи и остатки стремян с клочьями зеленой или окровавленной травы. Лизаэр не вздрагивал и не отводил глаз. Пескиль потребовал, чтобы он сорвал с мундира все сапфиры, — блеск камней мог легко их выдать. Принц беспрекословно подчинился; остатки парадного великолепия таили угрозу для жизни. Спереди все яснее доносились крики и пронзительное ржание коней.

Варвары продолжали расправляться с теми, кого пощадила вода.

Бледное лицо принца стало совсем белым. Каждый шаг требовал предельного внимания. Здесь нужна была не храбрость, а осторожность. Лизаэр старался подражать движениям Пескиля, бесшумно передвигавшегося между зарослей камыша и обходившего ловушки, которые сам бы он никогда не заметил. Они оба старались ступать как можно мягче, не чавкая глиной и не разбрызгивая воду.

Лизаэр шел, стиснув зубы. Раны по-прежнему болели, каждое резкое движение отзывалось обжигающими ударами в боку и поврежденной ключице. Слегка задрожали листья на прибрежной иве. Лизаэр подумал, что это ветер. Но, оказывается, к ним осторожно пробирался один из дозорных Пескиля, вернувшийся с донесением. Командир наклонил голову, слушая его слова.

Лизаэр этих слов не слышал, хотя вокруг было достаточно тихо. Над головой не щебетали птицы. Шум речной воды стал почти прежним. И по-прежнему, равнодушные к людской войне, кровожадно звенели комары. Они выписывали круги вокруг лица, и принц изо всех сил старался, чтобы докучливые насекомые не попали ему в уши или в нос и не заставили чихнуть.

В верховье Талькворина тоже воцарилась тишина.

Стоя по щиколотки в воде, Лизаэр боролся с подступающей дрожью, вызванной не холодностью воды и не собственными ранами. Потом он понял, в чем причина: Пескиль разглядывал его из-под полуприкрытых век.

Придворная жизнь научила Лизаэра скрывать волнение и тревогу за маской равнодушия или беззаботного веселья. Только это позволило ему выдержать пронзительный взгляд командира и спокойным голосом спросить:

— Какие-нибудь новости?

Пескиль скривил верхнюю губу, затем растянул ее в улыбке, хотя радоваться было нечему.

— Тени, — отчетливо произнес он. — К западу от нас — тени и ловушки. К востоку, вдоль цепи холмов, — ловушки и лучники. Отряды, которые были посланы впереди дивизий, убедились в этом ценой собственных жизней. Но в отличие от жертв Талькворина там осталось достаточно сил, и наши солдаты продолжают сражаться.

В мозгу Лизаэра молнией вспыхнуло: Аритон здесь.

Известие помогло моментально собрать в кулак всю волю. Принц все же не позволил себе выхватить меч, хотя рука его и потянулась к ножнам. Его обуяло неистребимое желание мстить и убивать. Из-за его просчетов итарранские солдаты продолжают гибнуть. И первая его забота — о них.

— В долине совсем недавно слышались крики. Может, кто-то из наших еще жив.

— Знаю. — Пескиль шагнул вперед, пряча за усмешкой искреннее восхищение принцем. — Но давайте сначала пойдем вверх по реке.

Солнце начало клониться к закату. Утих шум падающей воды. То здесь то там им попадались вырванные и смятые болотные камыши, распластанные наподобие громадных рыбьих костей и прикрытые высыхающим илом. В загустевшем воздухе не было ни ветерка. Лизаэр досадовал, что они тащатся еле-еле, но Пескиль не торопился, предпочитая скрытность и осторожность. Повсюду глаз натыкался на распластанные или скрюченные тела мертвецов. «Словно лоскутки, высыпавшиеся из дырявого мешка какого-нибудь старьевщика-великана», — подумалось Лизаэру. Сколько они ни шли, им не попалось ни одной раненой лошади; только трупы. Лизаэр заметил, что далеко не все погибшие солдаты стали жертвами потопа и не у всех тела были обезображены ранами. В одном месте ему пришлось перешагивать через труп младшего командира, и увиденное чрезвычайно подействовало на принца: у воина было перерезано горло.

Принц задохнулся, чувствуя в желудке тошнотворный комок. Пескиль подтолкнул его, призывая не задерживаться.

— Нашли чему удивляться, — поморщился командир головорезов. — Неужели вы думали, что вокруг лежат только утонувшие при разливе реки?

Жара, жирная блестящая глина под ногами, капли, лениво шлепающиеся вниз с мокрых листьев рогоза, — все как будто сговорилось отвлечь внимание Лизаэра. Голова кружилась. Он злился, что ему никак не удается хотя бы частично восстановить самообладание.

— Ну не могли же эти проклятые варвары, погубив два наших отряда, не потерять ни одного человека.

— Разумеется, не могли, — согласился Пескиль.

Он снова остановился, чтобы принять донесение дозорного.

— Ну вот. Приятная новость. Диган жив. Мои люди переправили его в безопасное место, но сражаться он пока не может. Мой лекарь сейчас извлекает у него из тела наконечник стрелы и обломки кольчуги, засевшие в хряще.

Приятная новость не слишком обрадовала Лизаэра.

— Я пока еще не видел ни одного убитого варвара.

— Я видел, — сказал дозорный и исчез.

Пескиль внимательно вглядывался в кромку леса.

— Но не думайте, что их было много, ваше высочество, — сказал он. — Ни один варвар не станет сражаться, если может устроить засаду. Он не вылезет оттуда, покуда не убедится, что все его уловки сработали. Но даже тогда он будет крайне осторожен. Чтобы поймать и убить варвара из лесного клана, нужно подкрасться к нему вплотную, причем обязательно незаметно. А потому вы должны лежать и выжидать с терпением Эта-создателя.

Неожиданно Пескиль застыл на месте, плечом отпихнув Лизаэра назад.

— Тихо, — прошептал он. Лизаэр оцепенел.

— Не двигайтесь, — предупредил Пескиль. Командира не интересовали освещенные участки леса; его внимание было сосредоточено на погруженных в тень зарослях. Лизаэр тоже стал следить за лесом. За тучей комаров, танцующих в солнечных лучах, под изгибами серебристых арок буковых ветвей с их листьями цвета меди он увидел в земле зияющие черные дыры. Комья дерна свидетельствовали о том, что, когда земля под ногами лошадей начала оседать и проваливаться, животные отчаянно били передними копытами, стремясь выскочить из опасного места. Возле одной из ям валялись меч и золотая бахрома, оторванная от попоны. Тут же лежали убитые всадники. Руки одних были широко раскинуты, другие сжимали в мертвых пальцах древко убившей их стрелы. Лизаэр почувствовал, как у него закипает кровь и весь он наполняется неизъяснимой яростью, но заставил себя продолжить наблюдение. Он смотрел на примятые кусты, окровавленные колья и разорванную человеческую плоть, пытаясь воссоздать картину гибели тех, кому удалось спастись от буйства водной стихии.

Судя по всему, лесные варвары основательно готовились к встрече итарранской армии.

Из глубины леса донесся чей-то стон. Лизаэр напрягся, готовый вскочить и броситься на подмогу. Пескиль резко осадил его. По сломанной ключице побежали волны боли, перекликаясь с болью в левой стороне груди. Лизаэр только сейчас понял, что у него сломано несколько ребер. Лекарь почему-то тоже их пропустил. Пескиль мозолистой ладонью прикрыл Лизаэру рот, заглушая шумное дыхание.

Наклонившись к самому уху принца и дохнув на него чесноком, Пескиль прошептал:

— Молчите. Одно неверное движение, малейший шум — и вы всех нас погубите.

Командир наемников не отпускал принца до тех пор, пока крик несчастного солдата разом не оборвался. Подтверждение словам Пескиля было жестоким, но убедительным. Вскоре послышались характерные булькающие звуки. Звуки перерезаемой глотки.

Пескиль медленно разжал пальцы. На щеке Лизаэра остался след от его ногтей. Взгляд принца был полон смятения. Командир наемников несколько раз взмахнул рукой, подав условный сигнал своим людям. Потом, взяв Лизаэра за запястье, он осторожно пополз с ним в лес.

Теперь они двигались еще медленнее. Поскольку дом шагу можно было ожидать замаскированных ловушек, особенно между деревьями, Лизаэр учился двигаться так, как Пескиль. Тот, прежде чем передвинуться, бесшумно втыкал в землю кинжал, ощупывал все вокруг и лишь потом переползал на проверенное место. Голову Пескиль постоянно держал склоненной, тщательно избегая касаться веток, стеблей ползучих растений и висячих корней, ибо любой из них мог привести в действие ловушку-пружинку. Повсюду тяжелый запах недавней смерти забивал собой ароматы раннего лесного лета. Кое-где мох был влажным и теплым от еще не успевшей остыть крови. Лес становился гуще и сумрачнее. В какой-то момент Пескиль замер на месте и стал медленно вытаскивать из ножен меч, зажимая пальцами лезвие, чтобы оно случайно не скрипнуло.

Лизаэр полз за ним, стараясь смотреть туда, куда смотрел Пескиль.

За частоколом берез и темных елей стайка проворных мальчишек сновала вокруг мертвых итарранских солдат. Лизаэр предположил, что эти маленькие дикари в одеждах из оленьей кожи выполняют приказ взрослых, снимая с погибших оружие и все, что может пригодиться. Неожиданно на поясе одного из ребят что-то блеснуло. Кинжал. Лизаэр присмотрелся и стиснул зубы: теперь он отчетливо видел, что руки мальчишек едва ли не по локоть запачканы кровью. Значит, вот кто добивал здесь раненых! Лизаэр не успел и глазом моргнуть, как один из малолетних варваров быстро и умело перерезал горло солдату, умолявшему о пощаде. Тех, кто лежал лицом вниз или находился без сознания, мальчишки добивали ударом в шею. Они действовали молча, быстро и невероятно сноровисто.

— Звериное отродье! — выдохнул Лизаэр.

— Мы отомстим, — прошептал Пескиль. — На этот раз мы их накроем. Больше ловушек здесь не будет.

Наемники, словно призраки, тройным кольцом неслышно окружили пригорок, где орудовали малолетние убийцы. Когда Пескиль дал сигнал к наступлению, вперед устремились лишь бойцы внутреннего кольца. Их задачей было убивать, а не ловить тех, кому удалось сбежать. Это сделают два других кольца людей Пескиля.

Звереныши во всем подражали своим отцам; пока одни добивали раненых, другие стояли на страже. Лизаэр, забыв о ранах, бросился вперед вместе с бойцами внутреннего кольца. Перед ним были не беззащитные дети, и он убивал их, почти не колеблясь. Как крыс. Это была не война, а казнь. Он срезал ядовитую поросль. Правитель вынужден принимать жестокие решения, и если они вызывают у него отвращение, он не должен этого показывать. А если они размягчают его волю, тогда он просто недостоин быть правителем.

Раз Аритон Фаленский втянул в войну и детей, пусть случившееся останется на его совести.


Первая охота

В долине, что примыкала к реке Талькворин, на небольшом холме, густо поросшем кустарником, единоутробный брат Лизаэра и его же смертельный враг, которого он поклялся убить, сидел вместе с пятью лучниками из клана Стейвена. У плеча Аритона примостился Джирет. Мальчик нетерпеливо вертел в руках лук, уверенный, что может стрелять не хуже взрослых. Сам Аритон был безоружен. Он сидел с полусогнутыми ногами, сложив руки на коленях. Судя по его склоненной голове и полузакрытым глазам, он собирался вздремнуть.

На самом деле он просто отсоединил свое сознание от окружающего мира.

Гонцы уже сообщили ему, как развивались события на берегу Талькворина. Аритон узнал, что Илессид двигался в арьергарде одного из отрядов, на которые разделилась итарранская армия. Потом, когда поток прорвался в долину и понес Лизаэра вместе с конем, гнедой бесследно исчез. Но Аритон ни на мгновение не сомневался, что сам Лизаэр уцелел и не угодил ни в одну из ловушек.

Проклятие Деш-Тира по-прежнему жгло его, вгрызаясь в самые глубины воли. Он ощущал это проклятие постоянно; оно давило ему на разум, вползало в каждую его мысль и желание. Близкое присутствие Лизаэра будоражило ему душу, словно неутихающая страсть, вспыхивало как искра, раздуваемая в опасной близости от сухого трута.

Кошмар этот был слишком реальным; едва ли, столкнувшись с братом лицом к лицу, он сумел бы сохранить самообладание. Ему нужно держаться подальше от Лизаэра.

Если бы деширским кланам не требовалась его помощь в войне с Итаррой, он находился бы сейчас далеко отсюда.

— Не балуйся, Джирет, — неодобрительно качая головой, сказал мальчишке один из взрослых, видя, как тот натягивает тетиву, прицеливаясь в дерево. — Глупо воевать с деревьями. Нам теперь некогда делать тебе стрелы.

— Знаю, — сердито сверкнул глазами Джирет.

Его пальцы скользили взад-вперед по новенькой тетиве, сделанной из оленьей жилы. Мальчишка изо всех сил старался скрывать одолевавший его ужас. После того вещего сна он замкнулся в себе, и ладить с ним стало намного труднее.

Аритон мог бы сейчас его успокоить. Но Повелитель Теней не видел и не слышал происходящего вокруг. Его магический взор был обращен к полям сражений. Ни один маг не согласился бы по доброй воле увидеть картину, разворачивающуюся перед Аритоном. Зрелище душ, покидающих тела, истерзанные смертельными ранами, вышибало из равновесия его разум. Он окружил себя надежными защитными преградами, как когда-то в Итамоне. Накануне он употребил весь свой магический талант, с дотошностью механика сооружая и налаживая невидимый механизм, о котором бойцы кланов Стейвена даже не подозревали.

На протяжении всей прошлой ночи он босой ходил по долине, пересекая ее вдоль и поперек, и накладывал защитные магические и другие знаки, защищающие первые. Все эти знаки Аритон соединил в общую сеть и сориентировал ее хрупкие незримые линии по сторонам света. Дуб здесь, камень там, заросли кустарников, протянувшиеся с востока на запад... тысячи таких точек становились его ориентирами. Сейчас он внутренним взором просматривал результаты своего ночного труда, при необходимости перемещал знаки виртуозно сплетенной сети, усиливал одни и ослаблял другие. Все они должны были сработать с высочайшей точностью — только тогда над долиной раскинется лабиринт теней. Наступало время осуществить то, что было задумано еще тогда, на берегу ручья, когда дым тинеллы приоткрыл ему завесу будущего. Рукотворная тьма должна будет заслонить врагам глаза. Магия управления воздухом обманет их уши.

В его руках не было ни кинжала, ни лука. Его способы убийства были иными.

В результате его действий стройные ряды итарранской дивизии, двигавшейся по правому флангу, неожиданно попали в кромешную тьму. Скалы, болота, рощи низкорослых кленов мгновенно сбили их боевой порядок. Солдаты падали, калеча себе руки и ноги; их крики смешивались с проклятиями их товарищей и бранью офицеров, на приказы которых уже никто не обращал внимания. Каменистые ложбины и болота собирали первый урожай жертв рукотворных теней Аритона.

Тени неузнаваемо искажали природный облик. Стоило кому-то из солдат обернуться, и он видел, что рядом, в нескольких шагах, вовсю сияет солнце. Если страх и инстинкт самосохранения заставляли его бежать туда, ничто ему не препятствовало. Но любой бравый итарранский солдат, решивший выбраться на свет, чтобы немного передохнуть и восстановить самообладание, делал лишь шаг и вновь погружался во тьму. Ослепленный и сбитый с толку, солдат бросался, сам не зная куда. И вновь его подстерегали камни и болота. И вновь он за что-то цеплялся, куда-то падал, в лучшем случае отделываясь ссадинами и вывихами. Незримая магическая сеть гнала итарранских солдат на север, где они, измученные, сокрушенные и переставшие что-либо понимать, внезапно попадали под ослепительный солнечный свет.

Но кроме солнечного света там их встречал негромкий шелест стрел. Лучники клана, невидимые и недосягаемые, собирали второй урожай. Солдаты с криками и стонами падали на топкую землю. Их товарищи, догадавшись, что впереди засада, бежали назад, под прикрытие теней, и попадали... под мечи и копья соратников, двигавшихся навстречу. В темноте было невозможно отличить итарранский мундир от кожаных одежд варваров.

Магическая сеть ловила крики отчаяния и предсмертные стоны и, словно эхо, многократно возвращала их назад. Аритон чувствовал, как она, подобно волнам прилива, забирает его силы. Дед учил его магии совсем не для таких целей; эти знания плохо вязались с нуждами войны, где надо убивать. Тяжелее всего было ему видеть то место, где иллюзорная магическая завеса слабела и исчезала, оставляя после себя по-настоящему умирающих людей. Они бились в предсмертных судорогах, отчаянно ловя ртом воздух, совсем как рыбы, выброшенные на берег. Аритон столкнулся с жесточайшим парадоксом: он должен был сохранять предельную восприимчивость, но оставаться совершенно равнодушным к происходящему вокруг него. Он слышал, как лучники проверяют стрелы, перебрасываясь шутками, но не мог вставить ни слова в их разговор. Ему хотелось пить, но он не мог попросить зачерпнуть для него ковш воды из кожаного бурдюка. Одолеваемый сомнениями и одновременно понимающий, что идет война и каждый прорвавшийся итарранец с удесятеренной злобой будет убивать «лесных варваров», Аритон гнал прочь усталость, которая отзывалась ломотой во всем теле. Если он дрогнет и позволит хотя бы горстке вражеских копьеносцев или пехотинцев вырваться из своей сети, они быстро одержат верх над бойцами Стейвена. Аритон напряг внимание, понимая, что каждый прорвавшийся враг будет на его совести. Возможно, маги Содружества могли бы одновременно видеть и происходившее в других частях леса. Он не мог и потому не знал, что лесистый пригорок к востоку от реки весь стал красным от крови младшего поколения деширцев.

— Это она! Тиния! — громко закричал Джирет. Мальчишка отшвырнул лук и, охваченный ужасом, начал трясти Аритона за плечо.

— Скорее! Она же их всех выдаст.

Аритон продолжал управлять лабиринтом теней и хитросплетением защитных знаков. Он не слышал слов Джирета и даже не ощутил прикосновения, хотя мальчишка буквально вцепился ему в плечо. Из транса его вывела кровная связь, установившаяся между ним и сыном Стейвена после ритуала братания. Для мага она являлась не просто обещанием, которое он дал Джирету. Их жизни отныне были незримо соединены.

Подобно человеку, выведенному из ступора, Аритону требовалось время, чтобы войти в привычное сознание. Джирет, обезумев от страха и горя, пронесся мимо лучников и перепрыгнул через кусты.

Аритон понимал, что мальчишку надо остановить и расспросить, но раздвоиться он не мог. Ему пришлось выпустить из внимания сеть защитных знаков, и та рассыпалась. С рукотворными тенями было несколько проще. Аритон закрепил завесу тьмы над долиной, чтобы хоть отчасти задержать итарранские отряды.

— Я вынужден вас покинуть, — торопливо сказал он лучникам. — Вам самим решать, оставаться здесь или отступить. Но не забудьте послать гонца и предупредить остальных.

Аритон бросился догонять Джирета. Лучники видели, как блеснуло дымчатое лезвие его меча.

Половина бойцов, находившихся с Аритоном, решила остаться. Другая половина, взяв оружие, направилась туда, где могло понадобиться их присутствие.

Пробираясь через кусты и заросли бузины, Аритон не терзался сожалениями. Джирет увидел что-то страшное, и это страшное было связано с уничтожением деширских женщин и девочек. Значит, грядущие события, показанные Аритону тинеллой, могут развиваться совсем по-иному, неизвестным ему образом.

Аритон мысленно поклялся себе: если деширские кланы обречены на истребление, Джирета он любой ценой должен спасти.

Повелитель Теней бежал изо всех сил. Прорвавшись сквозь последнюю на его пути березовую рощицу, он наконец нагнал Джирета. Теперь они бежали рядом. Аритон не пытался остановить мальчишку, а осторожно направлял его подальше от болот, туда, где лес был гуще.

— Успокойся. Бежим вон туда. Там меньше риска наскочить на солдат. Только не забудь: нам нужно преодолеть еще одно болото.

В ответ Джирет всхлипнул и перемахнул через канаву, но споткнулся. Аритон сумел поймать его. Они двинулись к замшелым скалам. Оба тяжело дышали. Хватая ртом воздух, Аритон спросил:

— Ты что-то кричал насчет Тинии? Объясни мне, в чем дело. Ведь мы теперь связаны кровными узами. Я поклялся тебе помогать.

— Шатры! — Джирет стал протискиваться сквозь заросли орешника. — Она наведет наемников на шатры!

Аритон отогнул ветки, хлещущие ему по лицу. Еще сильнее его хлестнуло волной опасных предчувствий. Он стиснул руку Джирета.

— Не говори, — шепнул он мальчику. — Просто молча вспоминай увиденное и представляй себе, что я это тоже вижу.

Но ужас, не отпускавший Джирета, уже вытолкнул воспоминания на самую поверхность его сознания. Едва только Аритон попытался внутренним зрением заглянуть туда, как они с Джиретом стали одним целым. Ужас ребенка стал ужасом взрослого человека. Отрывочные видения, показанные Аритону тинеллой, разворачивались теперь во всей своей полноте. Склон холма, поросший кустарником и перерезанный канавами, стал расплываться, вытесняясь картиной иного места...


... где дерн был вспорот и повсюду валялись мертвые тела; где передовой отряд наемников под командованием самого Пескиля оставлял кровавые следы на окровавленной земле. Картина была беззвучной. Головорезы Пескиля сменили мечи на кинжалы и начали сноровисто снимать скальпы — трофеи своей победы.

Трупы, которые они поднимали за волосы, чтобы снять скальп, были на удивление небольшими. На лицах, перепачканных месивом листьев, земли и крови, еще не успели появиться морщины...


Мальчишки! От этого открытия у Аритона чуть не остановилось сердце. Он зашатался, и только рука Джирета помогла ему удержать равновесие. Увиденное больно ранило его, кроме того, он осознал полную беспомощность. Свершилось то, чего он опасался: люди Пескиля подрубили мужской корень кланов Дешира. Это были те самые мальчишки старше десяти лет, которых упрямство Каола погнало собирать оружие и добивать раненых врагов, ибо взрослым бойцам хватало иных забот. Если бы не братание на крови, среди них оказался бы и Джирет.

— Джирет, наемники давно ушли, — тихо сказал Аритон, нуждаясь хоть в каком-то оправдании. — Мы опоздали.

Джирет ничего не сказал, только сердито замотал головой, вновь передав сознанию Аритона тягостную картину случившегося. Однако она никак не была связана с Тинией, и Аритон по-прежнему не понимал, какую роль предстоит сыграть этой несчастной малышке в ее непреднамеренном предательстве. «Интересно, где проходит черта, после которой даже сильный рассудок не выдерживает?» — думал Аритон. Его вновь захлестнуло отчаяние. Давняя вражда между Картаном и Амротом, породившая немало жестокости, должна была бы сделать его невосприимчивым к страданиям. Но, похоже, вражда между горожанами и кланами превосходила ее по накалу ненависти. И потом, Картан успел забыться. А это происходило сейчас, у него на глазах.

Застревая ногами в низкорослом кустарнике, Аритон карабкался на вершину холма. Джирет двигался рядом. Широко раскрытые глаза смотрели отрешенно, словно видели новые сцены ужаса, а у него не было сил ни рассказать о них, ни даже закричать.

Где проходит та черта, после которой даже крепкое сердце должно наглухо закрыться, иначе его просто разорвет?

Продолжать дальше было чревато опасностью слиться с безумными побуждениями, укорененными в Аритоне проклятием Деш-Тира. Ему хотелось кричать от бессилия. Аритон крепче сжал рукоять меча, заставил себя внутренне собраться и снял все защитные преграды, отделявшие его от видений Джирета. Он отбросил всякую разумную предосторожность и обратился к магическому зрению.


Пескиль не один год воевал с лесными кланами и очень хорошо знал их особенности и повадки. Лес сделал его дисциплинированным, научил действовать стремительно и не тратить лишних слов. Он быстро отдал необходимые приказы. Итарранские наемники спешно побросали окровавленные трофеи в сумки, висевшие у них на поясе. Чуть поодаль, очищая от крови лезвие меча, на котором были выгравированы зеркально перевернутые буквы, стоял, крепко стиснув зубы, высокий и сильный человек.

Фигура этого человека, стоящего над телами убитых детей, олицетворяла решимость и непреклонность, умело подогреваемые проклятием Деш-Тира. Освещенные косыми лучами предзакатного солнца, ветки сосен с их мягкой хвоей окаймляли беспорядочно разметавшиеся золотистые волосы и величественный профиль, несколько измазанный в глине и поцарапанный, но зато не запятнанный каким-либо сожалением или раскаянием...


Аритон тяжело дышал, словно его ударили под ребра. Джирет требовал бежать быстрее, кричал и тянул его за руку. Но Аритон спотыкался. Все в нем было напряжено до предела; все требовало подчиниться проклятию Деш-Тира и атаковать.

Явь и видения перемешались. Лезвие Алитиеля, который Аритон по-прежнему держал в руке, с легким звуком рассекало воздух. Когда меч задевал за кусты, корни, листья папоротников, звук этот превращался в печальный звон, заставляя Аритона вспоминать, куда и зачем они бегут.

Он остановился, чтобы перевести дыхание. По лбу и щекам струился пот. Аритон несколько раз глотнул воздух, рука его, сжимавшая меч, вздрогнула. Теперь можно было разогнуть побелевшие от напряжения пальцы и заставить разум скинуть с себя путы безумия. Закрыв глаза, дрожа как в лихорадке, Аритон собрал воедино все магические знания и навыки, чтобы подавить в себе нарастающий порыв забыть про Джирета и броситься вперед. Не ради спасения, а ради убийства. Ему было с кем сразиться. В мозгу без конца стучала мысль: он познал нечто худшее, чем собственные страхи. Когда Аритон смотрел магическим зрением на то, что имело лишь косвенное отношение к его брату, у него внутри рождался чудовищный сумбур. Как же он не учел этого раньше?

Его захлестнуло отчаяние: выхода из этого тупика не существовало. Аритон противопоставил отчаянию свою волю. Несколько совладав с собой, он огляделся.

Помимо Джирета на него смотрели глаза одиннадцати стойких и непреклонных бойцов. Эти люди не задумываясь покинули линию обороны и бросились ему на помощь. Их доброта была искренней, но для истерзанного страхами сознания Аритона она таила немалую опасность. Она искушала его, толкая поддаться зудящим призывам ядовитого семени, оставленного в нем Деш-Тиром.

Разъяренный внутренней двойственностью, которая мешала ему думать и действовать, Аритон не знал, как поступить. Первой мыслью было спрятаться за слова и отправить бойцов с каким-нибудь поручением подальше от себя, дабы не повредить им. Но имеет ли он право помешать этим людям защищать жен и дочерей, если тем грозит опасность? Сейчас он должен отбросить все внутренние переживания и понять, как наилучшим образом выстроить защиту.

Не говоря ни слова, Аритон взял меч и передал его ошеломленному Джирету. Потом, развязав оружейный пояс, бросил его ближайшему бойцу.

— Возьми и крепко свяжи мне ноги. Пусть кто-нибудь тетивой от лука покрепче стянет мне руки за спиной.

Бойцы недоуменно глядели на него.

— Сделайте это! — прикрикнул на них Аритон. Соленый пот жег ему глаза. А может, то были слезы.

— Даркарон вас побери, я не шучу! Мне это очень нужно.

Пояс лежал в траве, поблескивая пряжкой. Никто из бойцов не шевельнулся.

— Умоляю вас, свяжите мне руки! — закричал тот, кому они совсем недавно приносили клятву верности. Голос Аритона дрожал от душевной муки. — Я ничего не придумал. Ясновидение показало мне... это очень опасно. Не знаю, что может произойти, если я не буду связан по рукам и ногам.

— Нечего поручать мальчишке такие дела! — крикнул ему боец с испещренным шрамами лицом.

Он вышел вперед, готовый вмешаться и оттеснить Джирета.

Аритон мог бы ему сказать, что не так давно другие мальчишки занимались совсем уж не детскими делами. Но смолчал. Воин неохотно принялся связывать ему ноги.

— Стяни их потуже, — потребовал Аритон.

— Ты, должно быть, спятил, — сказал кто-то сбоку от него.

— Да, — сверкая глазами, ответил наследный принц Ратана.

У него не было времени на объяснения. Джирету, опасливо держащему в руках Алитиель, он сказал тихо, но со всей возможной убедительностью:

— Клятва обязывает нас помогать друг другу. Поэтому слушай, что я скажу. Я попробую с помощью магии выяснить обстановку на берегу. Ты должен стоять наготове с мечом в руках. Если увидишь, что со мной происходит нечто вроде припадка, позови меня по имени. Если я не очнусь или если вдруг начну рвать путы, кольни меня мечом. Кольни хорошенько, чтобы показалась кровь.

— Но зачем? — удивленно воскликнул кто-то из бойцов. Аритон продолжал смотреть только на Джирета.

Джирет Валерьент не дрогнул под этим острым, испытующим взглядом. Железные кольца, пришитые к его мальчишеской куртке, тускло вспыхивали на солнце, выдавая его учащенное дыхание. Но мальчик ни разу не отвел серо-карих глаз. Пока только они с Аритоном знали о бойне на пригорке, к востоку от Талькворина. И принц, и будущий кайден Ратана, не сговариваясь, понимали: другим незачем знать об этом зверстве. Аритон глядел на маленький квадратный подбородок Джирета, который тот унаследовал от Стейвена, на волосы цвета темной меди — наследство Дэнии — и чувствовал застрявший в горле комок.

— Ты мне веришь? — спросил у мальчика Аритон. Он не собирался скрывать от Джирета тягостных предчувствий. — Ты можешь ради своей семьи сделать то, о чем я прошу?

— Постараюсь, — тихо ответил Джирет.

На мгновение суровое лицо Фаленита просветлело и на губах появилось что-то вроде улыбки. Затем Аритон скрестил за спиной руки и с нетерпением стал ждать, пока лучник их свяжет.

— Моих распоряжений не менять ни в коем случае, — предупредил он с оттенком угрозы в голосе. — Слышите? От этого зависит жизнь каждого из вас.

Лучник умел связывать руки. Он потрогал тетиву и убедился, что она не развяжется. Где-то вдалеке заливался дрозд. Легкий ветер шелестел в папоротниках, играл листьями берез и бузины. Пахло разогретой хвоей и землей; запахи были нежными, как материнское объятие. Терзаемый этой безмятежностью природы, Аритон поспешил закрыть глаза. Столь же поспешно он вошел в транс, чтобы не тратить силы на обуздание взбудораженных чувств. Бойцы, окружавшие его, перестали существовать. Он не ощущал прикосновения залитых солнцем листьев, коснувшихся его тела, когда у него подогнулись колени и он рухнул на землю. Его сознание пребывало сейчас в другом месте...


В ельнике явно кого-то рвало. Эти звуки заставили Пескиля, в это время разглядывавшего талисман на шее убитого мальчишки, выпрямиться и обратиться в слух. Его воины, забрызганные грязью и чем-то напоминавшие сейчас грабителей, забравшихся на скотный двор, сделали то же самое. Но звуки больше не повторялись. Сгорая от нетерпения, предчувствуя, что они наконец-то наткнулись на неуловимых дозорных Стейвена, Пескиль велел своим людям окружить это место и прочесать кусты.

Прежде чем кольцо сомкнулось, из-за кустов выскочил ребенок и опрометью понесся к реке. У этого мальчишки не было кинжала и куртки с железными или костяными застежками — только рубаха, перепачканная травой и илом. Совсем еще сопляк, не более семи лет от роду, он, не чуя под собой ног, удирал от страшных людей с окровавленными мечами. На голове у него была взрослая лисья шапка, и ее светло-коричневый мех то мелькал в просветах, то скрывался во мраке леса.

— Догнать, — коротко приказал Пескиль.

Его зубы блеснули в улыбке, а в следующее мгновение он даже негромко присвистнул от удивления.

Маленький беглец сорвал с головы шапку, обнажив гриву длинных темных волос.

— Раздави меня колесом Дейлиона! — воскликнул Лизаэр. — Да это же девчонка!

— Совершенно верно. — Пескиль вытащил меч. — Вперед. Скальп ценится независимо от пола его бывшего носителя. Если я прав, мы разыщем лагерь, в поисках которого погиб Гнадсог.

— Но что ей здесь понадобилось? — удивился Лизаэр. Он прижал к телу забинтованную руку, приготовившись бежать.

— Как она тут очутилась? Неужели эти варвары и такую мелюзгу гоняют в дозор?

— Скорее всего, увязалась за своим братцем, — ответил Пескиль.

Командиру не стоялось на месте. В глазах зажглись зловещие огоньки. Он повернул к принцу рябое от следов оспы лицо.

— Так вы будете рассуждать или охотиться?

Ключица и ребра Лизаэра не были настроены участвовать в погоне. Но он стиснул зубы и догнал остальных воинов.


Видение оборвалось.

Из горла Аритона вырвался крик отчаяния, плечо его прорезала боль. Сверкнул ослепительный белый свет. Звонкая, чистая гармония разорвала тьму безумия, и от этого удара у Повелителя Теней заломило в костях. Затем волна паравианской магии схлынула, оставив ощущение пустоты. Он упал на спину, обливаясь слезами.

Когда Аритон немного успокоился и смог оглядеться, он увидел на лезвии своего меча угасающее магическое свечение — отсвет той таинственной упавшей звезды, из металла которой был выкован Алитиель. Меч, который Джирет продолжал держать над Аритоном, был подобен полоске дымчатого стекла. На лезвии пламенели капли крови Повелителя Теней. Пальцы Джирета дрожали, по щекам ручьем катились слезы.

— Все в порядке, — хрипло произнес Аритон, опасаясь, что у него поранено горло.

Ему не надо было встречаться с ошеломленными глазами дозорных; он и так знал, что во время транса завывал как зверь. Натертая кожа на запястьях и лодыжках тоже была выразительнее слов: он отчаянно бился, силясь порвать добровольно наложенные путы. Все в порядке? Эти слова были из другого, далекого времени. Погубленные жизни Итарранцев на берегу Талькворина и в прилегающей долине, погубленные жизни бойцов и тех мальчишек на пригорке — все это лишь начало большой и неотвратимой беды. Только магическая защита его меча не позволила ему поддаться проклятию Деш-Тира и уберегла от вторичного столкновения с Лизаэром. Пока Аритон держался на расстоянии и не раскрывал свое магическое восприятие, он еще мог противостоять бурлящему в нем яду. Проклятие Деш-Тира звало, уговаривало, требовало, толкало его схватить меч и броситься на поиски Лизаэра, чтобы вызвать брата на поединок и сражаться до тех пор, пока один из них не падет замертво.

Джирет успокоился. Он молча, с полным доверием смотрел на принца. Кто-то из дозорных, убедившихся, что Аритон вовсе не безумен, участливо наклонился над ним. Боец осторожно помог ему сесть. У себя на плече Аритон увидел кровоточащую царапину — Джирет выполнил обещанное.

— Теперь меня можно развязать, — тихо сказал Аритон. Он сделал несколько распоряжений, которые нужно было незамедлительно передать Каолу. Говоря, Аритон старался, чтобы никто не видел его глаз.

— Вы натерли руки до крови, — сказал деширец, развязывая ему запястья. Он помешкал, потом не удержался и спросил: — А ваши... провидения — они всегда бывают такими?

В голосе дозорного чувствовалось благоговейное восхищение, перемешанное с откровенным ужасом. Аритон вздрогнул.

— Нет, что ты!

Больше он ничего не сказал. Отбросив ногами развязанный пояс, Аритон вскочил и схватил меч.

— Бежим! — отрывисто бросил он, стараясь подавить острое ощущение бессмысленности своего порыва.

Они находились слишком далеко от пещеры, где скрывались женщины и девочки кланов Дешира. Безнадежно далеко, чтобы хоть чем-то помочь. Но зная, что головорезы Пескиля, точно гончие псы, сейчас несутся за дочкой Фетгурна, он был обязан действовать. Пытаться действовать. Когда мужчины кланов Дешира узнают об этой потере, новая кровавая бойня будет неотвратимой.


Последняя охота

Людям Пескиля никак не удавалось догнать быстроногую девчонку. Она неслась параллельно реке, вверх по течению. Долина, по которой протекала река Талькворин, постепенно сужалась, пока не превратилась в глубокое ущелье с крутыми склонами. В облаках радужной пыли вниз сбегали воды многочисленных ручьев, питающих реку. Каменистые берега почти смыкались друг с другом. Их освещали косые лучи солнца, прячась в трещинах и разломах скал.

Ремесло Пескиля не выносило шума. А в таких местах малейший звук отзывался громогласным эхом, повторявшим его на разные лады. Трещины в отвесных скалах нередко переходили в гроты и пещеры, и в любой мог скрываться лагерь варваров. Имея в распоряжении лишь небольшой отряд дозорных, соваться в каждую расселину означало по-глупому растрачивать время.

— Нас мало, а шуму здесь мы можем наделать много. И то и другое не позволит нам застигнуть их врасплох, — скупо посетовал Лизаэру Пескиль. — Не будут же варвары дрожать от страха и ждать, когда мы явимся в их логово.

Пока Пескиль расставлял в укромных местах дозорных, Лизаэр пытался сосредоточиться. Он ослаб, раны саднили так, будто кости были переломаны. Повязка на руке покраснела и стала влажной, и он не представлял, сколько крови мог потерять за это время. Яростное желание отомстить не покидало его; наоборот, оно становилось все сильнее. Однако физические силы были на исходе, и никакая стойкость характера, никакая решимость уже не могли их восполнить.

У Пескиля сил было более чем достаточно. Его захлестывал азарт, а чутье охотника подсказывало: погоня близится к концу. Судя по зигзагам маленькой бегуньи, она собиралась перебраться на другой берег. Жаль, конечно, что они не схватили ее живьем, но еще не все потеряно. Пескиль жестом подозвал своего лучшего арбалетчика.

— Стреляй аккуратно, — прошептал он. — Пусть думают, что она оступилась и ударилась о камень.

Лизаэр невольно позавидовал спокойным и уверенным действиям арбалетчика. Хотя дорога была каждая секунда, тот не спеша вложил стрелу, тщательно прицелился и с явным удовольствием нажал курок.

Звук выстрела и свист стрелы потонули в шуме маленьких водопадов.

Бегущая девочка споткнулась.

— Отличный выстрел! — прошептал Пескиль. Стрела ударила ее чуть пониже ребер. Воздух прорезал пронзительный детский крик, и эхо понесло его от скалы к скале. Девочка упала на колени и покатилась к воде, подымая пыль. За нею, подпрыгивая, понеслись мелкие камешки. Каким-то чудом ей удалось зацепиться за торчащий из воды камень и повиснуть, держась одной рукой. Вторая безжизненно раскачивалась, точно плеть.

Из кустов, где скрывались преследователи девочки, им были хорошо видны ее темные волосы.

— Проклятье!

Пескиль смахнул со лба пот и вытер ладонь об одежду.

— Не повезло. Если она свалится в воду, то испортит нам все дело. Варвары заподозрят, что ее убили, и носа не высунут.

Лизаэр Илессидский старался подавить в себе неприязнь и отвращение. Пескиль был безупречным стратегом, и его усилия не оказались напрасными. На другом берегу из какой-то расщелины в верхней части склона показалась женщина в привычном одеянии варваров, явно намереваясь помочь «оступившейся» девочке.

Напряженно застыв, боясь шевельнуться, Пескиль лихорадочно размышлял. Дозорная начала спускаться. Он дождался, пока она достигнет самого опасного участка, и тронул руку стрелка.

— Теперь по ней, — прошептал он. — И не церемонься. Пусть повопит, прежде чем сдохнуть.

Этот стрелок просто восхитил Лизаэра. Понимая, что теперь его мишенью является взрослая женщина, а не ребенок, он предусмотрительно прикрыл заряжаемый арбалет мундиром, заглушив нежелательные звуки. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Он сосредоточенно выбрал стрелу, разгладил оперение и вложил в арбалет. Подняв оружие, он с ледяным спокойствием прицелился и выстрелил.

Стрела ударила дозорную прямо в живот. Отчаянно замахав руками, женщина рухнула вниз. Эхо буквально зашлось, повторяя ее предсмертные крики.

— Вперед! — скомандовал Пескиль. — Поживей! Рассыпаться цепью и внимательно следить за скалами.

Арбалетчик готовил еще одну стрелу. Женщина продолжала кричать, и возникла опасность, что ее крики будут услышаны.

Лизаэр задыхался от жары. У него под кольчугой была теплая стеганая рубашка, пропотевшая и сбившаяся складками. Пытаясь не отвлекаться на собственные мелкие проблемы, он молча следил за людьми Пескиля и за самим командиром. В нем сильно было отвращение к подобному способу войны, воспитанное иной жизнью и иными условиями, но еще сильнее оказались ответственность и чувство долга. Он поклялся уничтожить Аритона Фаленского и потому был готов оправдать действия Пескиля против варваров. Какими бы ужасными они ему ни показались, он должен все видеть собственными глазами.

Арбалетчик выстрелил. Крики прекратились. И вновь слышалось только журчание реки, стиснутой скалами. Пескиль крутил в руках прутик, выслушивая донесения.

Присутствие варваров было замечено сразу в трех местах. Пескиль передвинулся почти к самому берегу. Здесь деревья нависали над водой и смотрелись в переливы своего отражения. Командир распластался на земле, скрываясь в густом низкорослом кустарнике. Дозорные сообщали ему о характере и особенностях местности. Соединив мысленно результаты их донесений, Пескиль обломил ветку и прямо на земле торопливо начертил схему наступления.

— Теперь смотрите, как мы будем действовать.

Слушая распоряжения, которые он отдавал командирам, Лизаэр все более убеждался: этот человек не лебезил перед итарранской знатью, чтобы получить свой пост.

С немыслимой для Лизаэра скоростью из низовьев Талькворина были подтянуты основные силы наемников. Их отряды незаметно разместились по обоим берегам реки. Весь каньон оказался под прицелом арбалетчиков. Замысел Пескиля воплощался с точностью хорошо отлаженного механизма. Первый удар по варварам будет отвлекающим. Лизаэр попробовал осторожно возразить, что в пещерах могут скрываться лишь женщины и малолетние дети. Их разговор с Пескилем происходил, когда они стояли возле веревочной переправы, натянутой над Талькворином, и собирались перейти на другой берег. Пескиль презрительно сощурился и процедил:

— Принц, не ждите легкой победы. Эти девки из кланов умеют сражаться не хуже мужей.

Переправившись, наемники разбились на небольшие группы и стали взбираться на скалы. Чтобы пощадить раненую руку Лизаэра, Пескиль велел своим людям отыскать более удобный подъем. Но даже он давался принцу нелегко: сказывались утомление и раны, которые болели все нестерпимее. Стиснув зубы, с посеревшим от напряжения лицом, Лизаэр упрямо карабкался вверх, не желая задерживать бойцов Пескиля. На склоне росли чахлые деревца дикой вишни с пока еще зелеными ягодами. Кустарники здесь тоже отличались не высотой, а упрямством, ибо росли чуть ли не на голых скалах. На пути Лизаэра попадались ложбинки, усеянные скользкими камешками. Он спотыкался, и каждый неверный шаг отзывался болью во всем теле и перебивал дыхание. Солдаты, которых Пескиль отрядил сопровождать принца, едва скрывали недовольство. Их вполне можно было понять: где-то неподалеку шла увлекательная охота. Но к тому времени, как они достигли вершины, мужество и упорство Лизаэра вызвали у них искреннее уважение.

Однако к моменту их появления охота в верхней долине уже почти закончилась. Благодаря поддержке арбалетчиков, заранее расположившихся в нужных местах, атака прошла более чем успешно. Теперь они разыскивали последние живые мишени, которым все равно было не убежать: долину со всех сторон сдавливали скалы. Среди низкорослых папоротников, между кустами, густо увитыми плющом, Лизаэр увидел валявшиеся трупы. Трупы врагов. Одни были растерзаны и обезображены, словно наемные головорезы старались превратить их в бесполое кровавое месиво. Другие, наоборот, оставались нетронутыми. Если бы не оперение стрел, торчавших из спин, можно было бы подумать, что люди просто спят. Лизаэр едва переставлял ноги; острая боль притупила в нем чувства. Желание безжалостно расправляться с врагами сменилось подавленностью и какой-то всеохватной печалью. Впервые в жизни он понял, какое состояние испытывал его отец после очередной расправы с пособниками Фаленитов. Королю Амрота приходилось наносить сокрушительные удары, которые не приносили ему ничего, кроме постоянной подавленности. Нет, он не позволит себе быть слабым. Возможно, среди убитых были и матери тех мальчишек. Лизаэр заставил себя просто смотреть и не вздрагивать, когда ему попадались трупы беременных.

Один из младших командиров тронул его за плечо.

— Идемте. Всех взрослых мы перебили. Их шатры окружены.

«Теперь они будут искать спрятавшихся», — подумал Лизаэр.

Зажимая рукой больной бок, он двинулся дальше.

Лизаэр не помнил, как они поднимались наверх. Поскольку это был западный склон, вечернее солнце било ему прямо в глаза. Голова кружилась, и он едва не терял сознание.

Пескиль же пребывал в отличном настроении и был полон энергии. Он смачно выплевывал изо рта куски жевательной коры и забавлялся метанием кинжала с костяной рукояткой и кривым обоюдоострым лезвием. Все, кого необходимо было застичь врасплох, были уже мертвы, и необходимость соблюдать тишину отпала. Пескиль громко хохотал и сыпал солеными шутками, подбадривая ребят.

Впрочем, они и сами испытывали такой же душевный подъем. Лизаэр не стал тратить силы и прислушиваться к их разговорам. Он обвел глазами местность, в которой очутился. Солнце клонилось к горизонту, и весь каньон был залит красно-оранжевым светом, предвестником сумерек. У скал, под прикрытием деревьев и кустов, стояли шатры варварского клана, выкрашенные в защитный цвет.

Заметив старый раскидистый клен, Лизаэр с облегчением привалился к его широкому стволу и сразу погрузился в полудрему. Он видел и слышал происходящее вокруг, но не мог шевельнуться. Люди Пескиля смеялись, насвистывали и разжигали костры. Их работа еще не закончилась. Они оборачивали наконечники стрел кусками ветоши и окунали их в масло.

— Отлично, ребята, — то и дело восклицал Пескиль. Он стоял, уперев руки в бока, и на фоне струй дыма его профиль высвечивался колеблющимся пламенем костра.

— Сжечь дотла, — отдал приказ Пескиль. Бросили жребий. Проигравшие с ворчанием потянулись к своим лукам. Лизаэру казалось, что все это уже выше его сил. Он не слышал свиста пущенных стрел, не видел, как занялись подожженные шатры, пока оттуда не донесся удушливый запах горящих оленьих шкур. Вскоре оранжевый огонь заплясал над скалами. Зелень, скрывавшая вход в пещеру, мгновенно почернела. Лизаэр закрыл глаза, страдая от нестерпимо яркого света. Кажется, со стороны пещеры слышались крики. Или у него уже начинается бред?

Принцу ничего не почудилось. Арбалетчики Пескиля методично убивали маленьких детей, и Лизаэр слышал крики их обезумевших матерей.

— Похоже, вам малость не по себе, — язвительно заметил Пескиль.

Лизаэр выпрямился и протер глаза. Разве за весь этот подходящий к концу день он не достаточно наслушался криков раненых и умирающих? Но то были совсем особые крики...

— Это грязное убийство, — с упреком выговорил принц. Он с трудом оторвал спину от дерева.

— Убийство? — ухмыльнулся Пескиль. — Вы не совсем угадали, ваше высочество. Хорошеньких бабенок мы пощадили. Мои ребята сделали то, чего не удалось всей итарранской армии. Так неужели они не заслужили маленького развлечения?

Лизаэр бросился к скалам. Его настиг усиленный эхом звук пощечины. Потом раздалось мужское гоготанье, перекрываемое женским голосом, выкрикивающим ругательства.

— Ты бы ей прежде пасть заткнул, — посоветовал кто-то. — А не то она тебе нос откусит или кое-что поважнее.

Вокруг громко загоготали.

Лизаэр больше не мог этого выносить. Весь побелевший, он вернулся к Пескилю.

— Прикажите им прекратить бесчинства, — ясным и твердым голосом потребовал он.

Пескиль равнодушно поигрывал кривым кинжалом.

— Ну что вы так торопитесь, принц? Прикажу, когда надо будет. Среди моих ребят нет слабонервных сопляков. Они знают свое дело. Насладятся вдоволь и прибьют. В Итарре хватает девок, чтобы еще тащить кого-нибудь отсюда.

Опять послышался смех. Кажется, где-то надрывался плачущий ребенок. У Лизаэра на лице не дрогнул ни один мускул.

— Остановите ваших людей, — потребовал он. — Или это сделаю я.

— Какая чувствительность! — пробасил Пескиль. Увидев, что принц собирается выполнить обещанное, командир наемников рассвирепел.

— Постойте, куда вы? — крикнул он.

Пескиль даже не заметил, что схватил Лизаэра за больное плечо, чтобы задержать.

Принц едва не вскрикнул от острой боли. В глазах у него потемнело.

— Мои люди не станут выполнять ваши приказы, — предупредил его Пескиль, выразительно и, как показалось Лизаэру, угрожающе качнув кинжалом. — Вот так-то, принц.

Лизаэр взмахнул здоровой рукой и высвободился из хватки Пескиля. Он понял скрытую угрозу командира, но старался не показывать виду.

— Остановите ваших людей!

— Эт милосердный, что за глупые сантименты? Не вам ли хотелось извести под корень варварские кланы? — спросил Пескиль таким тоном, словно говорил с ребенком-несмышленышем. — И не вы ли мечтали свернуть шею этому нечестивому колдуну? Так не мешайте моим людям заниматься своим делом! Если не насиловать девок и не заставлять их истошно вопить, каким еще способом можно выманить их отцов и братьев из укромных местечек?

— Значит, вы и раньше так поступали, — процедил сквозь стиснутые зубы Лизаэр, чувствуя, как у него все переворачивается внутри.

— Да, и не раз. Хотя, должен признать, такой улов у нас впервые, — ответил Пескиль, пряча усмешку.

На его конопатом лице поблескивали капельки пота, похожие на капли крови в свете пламени догоравших шатров. Живых там не было и не могло быть. За пожарищем, за грудой окровавленных неподвижных тел, хохотали и улюлюкали доблестные солдаты Пескиля, умело разрывая одежды на женских и девичьих телах. Пока еще живых.

Пескиль перевел взгляд на свой кинжал, по-прежнему направленный в сторону принца.

— Тактика эта проверена временем, ваше высочество.

Невзирая на боль, Лизаэр выпрямился. Он тяжело дышал. Лучи заходящего солнца, просвечивая сквозь кроны деревьев, играли на его золотистых волосах, придавая его лицу красновато-золотистый оттенок. События этого дня лишили его прежней щеголеватости. Мундир превратился в лохмотья, порванная кольчуга была заляпана грязью. На шее, подбородке и на лбу темнела запекшаяся кровь. Однако он не утратил внутреннего величия и силы, и даже Пескиль был вынужден это признать.

Рука наследного принца не коснулась меча. Королю не пристало разрешать спор с подданным с помощью оружия. Устремив на Пескиля холодный взгляд, он размышлял, взвешивал и принимал решение. Затем, повернувшись спиной к Пескилю и лезвию его кривого кинжала, принц призвал дар рукотворного света.

Вырвавшаяся из-под его ладоней молния разрезала тьму пещеры, ударив в почерневшие остатки шатров. Последовал взрыв, сопровождаемый россыпью искр и громовыми раскатами. Все догоравшее и тлевшее разом погасло. Удар не причинил вреда никому из живых, но на земле появился черный круг выжженной травы, а трупы детей, сваленные в кучу, превратились в груду пепла, хлопья которого вместе с тонкой струйкой дыма кружили над упавшими шатровыми столбами.

Крики в пещере смолкли. Наемники, удовлетворявшие похоть, с удивлением обнаружили, что ненависть в глазах насилуемых ими женщин и девушек почему-то заставляет их мужскую снасть опадать и съеживаться. Повскакав на ноги, они с ужасом разглядывали опаленные волоски и волдыри на обожженных местах. Их одежда также была тронута огнем.

В наступившей тишине, слегка прерываемой чьим-то испуганным всхлипыванием, зазвенел властный голос Лизаэра:

— Итарранцы! Прекратите чинить непотребства. Вместо этого встаньте в кольцо, загоните внутрь всех женщин и девушек и следите, чтобы никто из них не сбежал. Не смейте больше прикасаться к пленницам. Чтобы не пострадать самим, делайте так, как я велю.

— Их нельзя отпускать.

Голос Пескиля заметно дрожал. От его насмешливого тона не осталось и следа. Лизаэр посмотрел на него.

— А я и не собирался их отпускать.

Лизаэр казался воплощением Даркарона-мстителя, вершителем справедливости, которому неведомы ни ненависть, ни презрение.

— Но я уничтожу их иным способом. Не как скот.

— Зачем вам это понадобилось, ваше высочество?

Оцепенение Пескиля прошло. К нему вернулось былое упрямство, и он с размаху метнул кинжал вниз. Кривое лезвие глубоко вошло в землю.

— Не забывайте, что нам еще предстоит встреча с варварами мужского пола.

— Мы справимся.

Лизаэр обратил бесстрастный взгляд в направлении пещеры. Подчиняясь его приказу, люди Пескиля загоняли полуодетых женщин и девушек внутрь кольца.

— Я заманю сюда варваров Стейвена. И когда я это сделаю, можете не сомневаться, фаленитский ублюдок обязательно придет вместе с ними. Только на этот раз его тени им не помогут.


Три долины

Обливаясь потом от быстрого бега, гонец, отправленный Аритоном из западной долины, добирается туда, где Каол и бойцы кланов Дешира сражаются против итарранской дивизии, численностью превосходящей их втрое. «Передайте Стейвену! — кричит он, ловя ртом воздух, — Я прибыл от нашего принца. Аритон велел передать: беду, которую он предвидел, предотвратить не удалось. Он сказал, что Стейвен и Каол знают, о чем речь»...


Пробираясь по лесу к пещере, где скрываются женщины и девушки кланов, Аритон, Джирет и одиннадцать бойцов слышат пронзительные женские крики и взрывы грубого мужского хохота, которые обрывает вспышка рукотворного света, прорезавшая небо над деревьями. В громовых раскатах, сотрясающих землю, тонет исполненный боли возглас Аритона: «Лизаэр! Нет, Лизаэр! Остановись!»


В долине к западу от Талькворина теневая завеса вздрагивает и исчезает. Теперь ничто не мешает итарранским отрядам перестроиться и атаковать горстку варваров, которые уже не могут сеять панику и смерть среди врагов, оставаясь невредимыми...

Она пришла не ради брачных уз,

Не ради неги и покоя,

А чтобы вызволять погибших души

И плоть их хладную цветами убирать.

Заключительные строки баллады о принцессе Фальмирской

Глава XVIII

Кульминация

Раскаты грома сотрясали воздух, а стрелы молний обрушивались на деревья, испепеляя листья и сдирая кору. На подступах к долине, освещенной этим дьявольским светом, Аритон ухватил Джирета за край куртки. В ужасе и отчаянии от происходящего он мог лишь крепко прижать мальчишку к себе и не пускать дальше. Зловещая гроза не утихала. Ветер гнал сорванные листья, взбесившееся эхо металось между берегов Талькворина, оседая в дальних ложбинах. Аритон прижался щекой к медно-красным волосам Джирета. Сирота, которого он поклялся уберечь, вздрагивал от рыданий, припав к его плечу.

Когда их нагнали отставшие бойцы, Аритон сразу же лишил их всякой надежды.

— Все кончено. Мы опоздали, и намного. Оставайтесь здесь.

Наконец грохот затих. Аритон вперился взглядом в землю и, казалось, не видел, как трое взрослых бойцов силой удерживали молодого парня, почти подростка. Обезумев от ярости, тот рвался к пещере, а потом с негодованием бросил Аритону:

— Всех не могли убить. Там были опытные бойцы.

— Они все мертвы. Все без исключения, — ледяным тоном оборвал принц парня. — Ты никому не поможешь.

И никто не поможет. Видение Джирета ужасало своей зловещей отчетливостью... Тела, за считанные секунды превращенные в уголь. Большинство сожжены до неузнаваемости; от иных остались только кости.

Дозорный продолжал рваться, отказываясь поверить в произошедшее.

— Женщинам уже не поможешь. Мы должны попытаться уберечь мужчин, — сурово сказал ему Аритон.

— Наш принц говорит правду, — вмешался Джирет. Он не поднимал головы, но голос мальчика звучал достаточно внятно: — У меня было видение. Живых в пещере не осталось.

Дозорный весь обмяк, и его ярость сменилась тупым оцепенением. Понимая, что он уже не побежит к пещере, бойцы перестали его удерживать. Чувствуя, что Джирету тоже хочется высвободиться из его объятий, Аритон разжал руки. Левой он приподнял подбородок мальчика и пристально поглядел на него.

Если бы тогда Джирет не пошел искать Аритона, ему, быть может, и не приоткрылась бы завеса будущего. Или приоткрылась бы по-иному. Что теперь говорить? Он увидел то, что увидел. Видение безжалостно показало ему гибель трех сестер в огне. Четвертая была изнасилована и убита. Но вначале он увидел мать, лежавшую среди пожухлых листьев в луже собственной крови... Тот сон оставил на детском лице печать горя, которая исчезнет не скоро. Возможно, никогда.

— Если бы я знал... я бы постарался тебя уберечь, — совсем тихо, чтобы не слышали другие, сказал мальчику Аритон.

Джирет посмотрел в зеленые глаза, в которых больше не было отстраненности. Они обещали новые знания и тайны, но это было еще недоступно детскому уму. Пока что его с Аритоном помимо клятвы роднила боль.

— Ваше высочество, прошлого уже не вернуть.

Аритон вздрогнул.

— Только не подпускай меня к брату. Это очень серьезно.

Бойцам, которые не знали и не догадывались о проклятии Деш-Тира и о той внутренней борьбе, какую приходилось вести Аритону, Повелитель Теней приказал:

— Пусть кто-то из вас вернется назад и разыщет Каола. И любой ценой не пускайте бойцов в каньоны.

— Я побегу, — вызвался молодой дозорный, стремившийся сделать хоть что-нибудь, чтобы заглушить горе. — По дороге я могу забрать мальчишек. Ну, тех, кого посылали собирать оружие.

Джирет встрепенулся и вопросительно поглядел на Аритона. Тот покачал головой и, обращаясь к дозорному, сказал:

— Забудь о них. Отправляйся прямо к Каолу.

— Забыть о них? — возмутился дозорный и кинулся к Аритону: — Как это понимать?

— И им ты уже не поможешь.

Аритон продолжал стоять неподвижно. На его лице отражалась лишь безумная усталость. Ему было все равно, бросится сейчас этот парень на него или нет.

— Поверь, мне самому тяжело. А теперь беги и постарайся не забивать голову никакими мыслями.

Дозорный был готов налететь на принца и ударить, если бы между ними не оказался Джирет. Пристыженный верностью мальчишки и недоуменно смотревших на него товарищей, парень вглядывался в наследного принца. Вообще-то он не лжец, ведь он пообещал и действительно привел вслед за собой итарранскую армию.

— Ему самому тяжело! Что мне теперь твои слова? — только и сказал дозорный и опрометью бросился в обратный путь.

— Не сердитесь на него, — произнес седой, весь в шрамах боец по имени Мадрей. — Парень он надежный, только немного не в себе от горя. В середине лета он собирался жениться.

Деширцы внимательно прислушивались к словам старика, которого все уважали за рассудительность.

— Может, нам послать к Стейвену другого гонца? — тактично предложил Мадрей Аритону, задумчиво трогая пальцем лезвие своего меча.

Аритон не пошевелился и лишь закрыл глаза.

— Забудьте про мой вопрос, — тут же сказал Мадрей. Неожиданно он замер, потом резко дернул Аритона за рукав.

— Беда совсем рядом.

Где-то поблизости послышался щелчок. Парень, успевший отбежать не более чем на полсотни шагов, упал и забился в судорогах. Из шеи у него торчала арбалетная стрела.

Аритон поспешно заслонил собой Джирета.

— На правах наследного принца я тебе приказываю ни во что не ввязываться.

Выхватив меч, он спрятался за самое толстое дерево из росших поблизости — раскидистый бук, прикрывая Джирета, как щитом, своим телом. Остальные десять бойцов окружили их обоих.

Гибель гонца ясно показала, чем кончились бы их поиски уцелевших женщин. Ловушки итарранцев могли подстерегать на каждом шагу. Оставалось уповать на собственные стрелы и на скорые сумерки. Аритон не отваживался применить свой дар: рукотворные тени сразу бы привлекли внимание Лизаэра, и тогда проклятие Деш-Тира со всей силой запылало бы в них обоих, подталкивая к поединку.

Трое бойцов с луками и полными колчанами стрел полезли на дерево, чтобы выследить и уничтожить вражеского арбалетчика. Самого низкорослого Аритон подсадил, ибо ему было никак не допрыгнуть до ближайших ветвей.

Повелитель Теней напряженно раздумывал над странным поведением врага.

— У них наверняка хватает и стрел, и стрелков. Чего же тогда они мешкают? Почему не уложили нас сразу, как только мы здесь появились?

— Потому что они привыкли воевать за деньги, — мрачно усмехнулся Мадрей. — Поди узнай, чья стрела убила нас. А им платят за каждый скальп. У них даже случаются драки из-за добычи.

Самые меткие стрелки наемников, скорее всего, по-прежнему выжидали, затаившись на вершинах скал или в той же пещере, готовые быстро переместиться, куда прикажут.

— Стрела была с красным оперением, — добавил Джирет.

— Они бросили против нас людей Пескиля, — пояснил другой боец. — Нас скоро окружат, если уже не окружили. Они пойдут на нас сплошной цепью, потому что их гораздо больше, чем нас.

Боец указал на Алитиель.

— Надеюсь, вы умеете сражаться.

— Вскоре узнаете, — уклончиво ответил Аритон, не желая признаваться, что больше рассчитывает на рукотворные тени.

Построение магической защиты требовало времени и сосредоточенности, а как раз времени-то у него уже не оставалось. Со стороны рощи, выходящей к скалам, промелькнули тени. Острый глаз Аритона заметил блеск металла. Враги наступали. Но еще раньше его ухо уловило нечто более страшное: крики и отдаленный звон оружия, донесшиеся с низовья реки.

— Никак, люди Каола? — встревоженно спросил Мадрей и, не получив ответа, стал рассуждать вслух: — Эт милосердный, почему же они решились на открытый бой? Итарранская армия по-прежнему висит у них на хвосте. Неужели Каол не понимает, что сражение на два фронта их погубит?

Непременно погубит, и Аритон об этом знал. Но никаким боевым опытом, никаким здравым смыслом Каолу было не удержать обезумевших от горя и ярости отцов, увидевших, что с их убитых сыновей содраны скальпы. Бойцы кланов бросятся в погоню за головорезами Пескиля, еще не зная о трагедии в пещере. Горе затмевает разум, не оставляя ничего, кроме жажды мести. Аритон знал и об этом.

— Остается лишь молить о том, чтобы Стейвен не пошел сюда со своим отрядом, — вздохнул Повелитель Теней.

Враги не заставили себя долго ждать. На Аритона выскочил рослый человек с грубым лицом, столь же грубо сработанным мечом и отвратно пахнущими кольчужными рукавицами. Алитиель зазвенел, отражая удары. Противник Аритона мог подмять его одним своим весом, и Повелитель Теней вынужден был действовать хитростью. Его ответный удар был лишь прикрытием для уловки, которую он и применил. Аритону удалось оторваться от противника, а следующий его удар вывел наемника не только из боя, но и из жизни. Аритон высвободил меч, обошел корчившееся в судорогах тело головореза и вступил в новую схватку.

Сражавшийся рядом деширец, которому хватало своих забот, все же улучил момент и, приблизившись почти вплотную к Аритону, сказал:

— Эльвед проспорил заклад. А откуда магистр Халирон узнал, что вы здорово умеете сражаться?

— Давай сначала выберемся отсюда, тогда и спросим у него, — ответил Аритон.

Обоим было не до шуток. И все же улыбка бойца безошибочно показывала: он не разочаровался в принце и верит, что тот сумеет защитить Джирета.

Но надолго ли? Числом враги явно превосходили их и могли рассчитывать на подкрепление. Дополнительные силы уже двигались сюда, Аритон это видел. К тому же из-за Джирета ему приходилось держаться вблизи бука, что лишало его возможности действовать в полную силу. Мох и корни мешали двигаться, а трупы противников лишь добавляли сложностей. Лучникам на дереве было легче, но к этому времени один из них уже был убит и висел вниз головой, запутавшись в ветвях. Невидимый вражеский арбалетчик оставался жив и продолжал стрелять. Где он засел, сказать было трудно. Аритон не мог ни на секунду оторваться от сражения, которое вел. Он слышал, как над головой просвистела очередная стрела арбалетчика и вниз полетели срезанные ею листья.

Скоро здесь появятся и другие арбалетчики, а люди Каола вряд ли подоспеют вовремя, чтобы спасти наследника Стейвена. Они даже не знают, что Джирет здесь. Аритон отбил удар противника и ступил на скользкий покров влажных листьев. Стрела, пущенная с дерева, очень вовремя ударила головореза по остроконечному шлему. Тот упустил момент атаки, и Аритон выскользнул, отделавшись царапинами. Стоявший за ним Джирет выхватил кинжал, готовый вступить в схватку.

— Не сейчас, Джирет, — осадил его Аритон. — Это не твой бой.

Теперь Повелителю Теней противостояли трое. Он пригнулся, пропуская удар первого; раненым плечом ощутил толчок второго и оказался лицом к лицу с третьим. Когда-то в Картане Аритон оказался в схожей ситуации и едва не погиб.

Он должен сделать магию орудием убийства или позволить Джирету и бойцам Стейвена погибнуть, став жертвами проклятия Деш-Тира.

Аритон резко повернул меч, и лезвие Алитиеля ударилось о лезвие вражеского меча. Противник, далеко не новичок в сражениях, предвидел, что принц попытается выбить оружие у него из рук. Головорез стал наседать, но Аритон ударил его правой ногой и, чуть развернув, толкнул вбок. Верзила врезался в двух товарищей, и удары, предназначавшиеся Аритону, достались ему. Пары колотых ран в боку хватило, чтобы он рухнул, увлекая за собой застрявшие мечи соратников и их самих. Четвертым стал еще один головорез, натолкнувшийся на эту груду тел и потерявший равновесие.

Воспользовавшись недолгой передышкой, Аритон бросил меч, подпрыгнул, схватился за ветку и сильно качнулся. Ногами он сбил очередного итарранца, опрокинув того на головореза, противостоявшего Мадрею.

— Охраняй Джирета, — приказал старику Аритон. — Отсюда мне этого не сделать.

— Вы знаете заклинание, творящее чудеса? — проворчал Мадрей, продолжая отбиваться.

Он встал на место Аритона и, сделав вид, будто ранен, пригнулся и нанес неожиданный удар. Вражеской кровью забрызгало листья, ствол и Джирета. Мальчик с удивлением смотрел, как наследный принц карабкается на дерево, не понимая, зачем он это делает. Ведь трое лучников были уже мертвы, сраженные арбалетными стрелами.

Новая стрела, просвистев у Аритона над самой головой, чиркнула по коре ствола. Аритон ободряюще улыбнулся Джирету, который тревожно следил за ним. С проворством моряка Повелитель Теней вскарабкался вверх по стволу и устроился на одной из крепких ветвей.

Внизу Мадрей был вынужден сражаться почти на ощупь. Его ранили, и стекающая кровь залила ему правый глаз. Аритон сорвал с пояса нож и метнул в головореза, подбиравшегося к Джирету. Нападавший упал, и Мадрей прикончил его.

— Если вы знаете, как можно нас спасти, поторопитесь! — крикнул он Аритону.

Еще двое бойцов клана находились при смерти; рана третьего, скорее всего, тоже была смертельной. Три напрасные смерти. Сколько их еще будет? Аритон попытался успокоиться: сейчас нужна холодная рассудительность. Арбалетчик станет первым, с кого он начнет.

Повелитель Теней магическим зрением просматривал лес, но не мог обнаружить, где укрывается этот меткий стрелок. До тех пор, пока он не устранен, нельзя переходить к дальнейшим действиям; сейчас ни в коем случае нельзя раскинуть над лесом покров теней или выстроить иллюзорную преграду, способную устрашить наступавшую армию. Враги не должны заподозрить его присутствия здесь, иначе все пропало.

Шум сражения не позволял сосредоточиться. Аритон отключил внешние чувства и окружил себя воздушной оболочкой, сквозь которую ничто не могло проникнуть и нарушить его внутреннее восприятие. Сооружение задуманной им магической ловушки являлось крайне сложным и рискованным делом. Аритон сплетал воедино все нити опасных, а потому запретных магических заклинаний. Даже тогда, в океанских просторах Дасен Элюра, он не решился применить эти заклинания, чтобы спасти жизнь себе и отцу.

Но с кланами Дешира его связывала клятва. Не будь он наследным принцем Ратана и не явись в Страккский лес, людям Стейвена не грозило бы уничтожение.

Ни один здравомыслящий маг не прибег бы к запретным силам, которые намеревался пробудить Аритон. Малейший просчет, один неверный шаг — и вихрь разнесет в клочья и его самого, и дерево, и последних защитников Джирета, не пощадив и мальчика. Аритон дошел до пределов своих знаний; все было подчинено суровой необходимости. На сей раз мишенью для вражеского арбалетчика будет он сам. Здесь требовалось безраздельное внимание, Аритон не имел права отвлекаться на рану в плече, на предсмертный хрип раненых бойцов. Возможно, уже все защитники Джирета перебиты, но эта мысль не должна проникать в его сознание. Соединившись с губительными силами, Аритон коснулся воздуха; точнее, он стал воздухом, объединившись с воздушными потоками, шевелящими траву и теребившими листья на деревьях.

Воздух не ощущал смерти, и крики людей были для него лишь сотрясениями, похожими на круги, расходящиеся по воде от брошенного камня. В воздухе царили покой и невероятная, чем-то даже пугающая гармония Эта-создателя. Так продолжалось, пока в воздушную идиллию не вторгся рукотворный вихрь, нацеленный на убийство. Самые разрушительные природные ураганы никогда не были предназначены для того, чтобы сеять смерть. Для этого требовались человеческий ум и человеческие руки.

Аритон затянул едва законченную, но еще не испытанную на прочность защитную сеть. Для этого у него было слишком мало времени. Предаваться сожалениям было поздно: стрела уже находилась в арбалете.

Стрела не представляла собой ничего хитрого: древко, железный витой наконечник, крашеные перья. Но на древке были шипы и зазубрины, способные пробить кольчугу. Каждая частица субстанций, из которых состояла стрела, имела Имя — особый узор сил, утвержденный порядком мироздания. Этот-то узор Аритон и намеревался изменить и подчинить своей воле.

По законам природы все, что разрушало Имена субстанций, непременно должно было уничтожиться. Разрушение Имени противоречило Закону Всеобщего Равновесия. Дальше начинался хаос, где все попытки управлять неуправляемым были исключительно опасны.

Аритон мог осуществить свой замысел только благодаря хитросплетению магических приемов. И еще — благодаря тому, что между нитями, из которых слагалась ткань мироздания, существовали своеобразные «дыры». Маги Раувена иногда любили поговорить на эту деликатную тему, но для Аритона гораздо важнее была практическая суть: предмет, на который он собирался воздействовать и подчинить своей воле, сам по себе нес смерть. Если не вмешаться в естественный ход событий, арбалет угрожал его жизни.

Сейчас все, абсолютно все зависело от вражеского арбалетчика, готовящегося произвести смертельный выстрел.

Если итарранец по-настоящему меткий стрелок, у которого не дрогнет рука, и если заграждающая сеть Аритона сумеет перехватить стрелу раньше, чем она вонзится ему в тело, возникнет крайне неустойчивая и опасная ситуация, поскольку нет уверенности, что защита сработает должным образом.

Сомнения и леденящий страх — вот что испытывал Аритон, когда стрела с шипением влетела в его защитную сеть.

Дерзнувшему уничтожить даже малую частицу, сотворенную Этом, приходилось дорого расплачиваться за свою дерзость. Аритон вздрогнул и зажал рукой рот, чтобы не вскрикнуть: пойманная стрела с шумом взорвалась в его незримой сети. Удар передался его телу; казалось, судороги расплющат все кости. Закон Всеобщего Равновесия неистово вторгался в его самовольно построенную сеть, пытаясь восстановить порядок — то есть сломать и разнести в клочья его тело и все, что находилось рядом. Аритону стало жарко, словно он поймал в свою сеть поток раскаленной лавы. Пока его уловка удалась лишь наполовину. Наступило время действовать дальше.

Аритон направил поток искаженного им природного порядка, воспользовавшись воздушными следами, оставленными прилетевшей стрелой. Путь этот, если сравнить его с обычной дорогой, был весьма ухабистым. Чтобы поток не устремился дальше цели и не выдал его присутствия, Аритон поставил магическое заграждение на спусковом механизме вражеского арбалета.

Шум наземного сражения заглушал шипящий свист его незримого снаряда. Аритон открыл глаза. По лицу его струился пот, хотя внутри все заледенело от напряженного ожидания.

Арбалетчик засел в ольшанике. Именно оттуда донесся громкий хлопок взорвавшегося арбалета.

Лицо стрелка было усеяно осколками дерева и металла. В горле и животе зияли рваные раны. Он зашелся кашлем, покачнулся. Кровь брызнула во все стороны. Единственной уцелевшей частью арбалета был спусковой механизм, защищенный магическим заграждением.

Уловка Аритона сработала. Стрельба прекратилась. Но принц не спешил праздновать победу. Хорошо, если это был единственный вражеский арбалетчик. Если нет и если остальные затаились, дожидаясь появления бойцов деширских кланов, тогда участь людей Стейвена предрешена. У Аритона не хватит сил на повторение подобного. Он не испытывал никакой радости от совершенного возмездия; он даже сожалел о напрасно погубленной жизни арбалетчика... Впрочем, это, наверное, от перенапряжения. Аритон постарался думать о том, скольких бойцов успел уложить вражеский стрелок.

Под деревом не утихало яростное сражение. Число жертв с обеих сторон заметно возросло. На ногах оставались лишь пятеро бойцов. Мадрей сражался, припав на одно колено. Его правая рука не действовала, и он держал меч в левой, продолжая отбивать удары. Джирет стоял, подняв Алитиель, готовый сменить взрослых защитников, если те падут замертво.

И вновь Аритон подавил в себе искушение совершить то, на что подбивало его проклятие Деш-Тира. Нет. Те, кого он спасет сейчас, раскинув купол темноты, будут позже им же погублены. Поддавшись искушению, он не сможет остановиться. Рисковать нельзя. Это сразу приведет сюда Лизаэра.

Усилием воли Аритон постарался перебороть искушение. Он понимал, что лишь необходимость вновь заставляет его выходить за пределы допустимого и нарушать природный порядок. Расплата наступит позднее.

Он не должен думать об этом. Сейчас самое главное — спасти Джирета, а потом и всех, кого удастся.

Его спина взмокла от холодного пота, его охватила слабость, какая бывает, когда спадет жар лихорадки. Аритон прислонился щекой к стволу дерева, закрыл глаза и стал вдыхать терпкий запах коры. Постепенно он успокоился. Сомкнутые руки ощущали неспешное течение древесных соков. Мысли Аритона превратились в шепот листьев, в жужжание пчел, в молодые побеги, которые с каждым годом набирали силу, разрастаясь в могучие ветви. Сознание медленно опускалось к подножию дерева и уходило в землю, к лабиринту переплетенных корней.

Сеть, которую он начал выстраивать, напоминала живое дерево. Подобно веткам и веточкам, отходящим от ствола во все стороны, он стал вытягивать невидимые нити своей защиты. Она тоже отходила от старого бука, и каждый, попадавший в ее пределы, оказывался спасенным. Зато любой неприятель, сам не понимая почему, переводил взгляд куда-нибудь в другое место. Что-то непременно отвлекало его внимание, а мысли начинали течь медленно, словно густой древесный сок, и потом вовсе исчезали.

Человек, подпавший под чары дерева, становился вялым и впадал в затяжной сон. Спящему казалось, что он провел здесь и лето с жарким солнцем, и снежную зиму. А времена года плавно перетекали одно в другое, напоминая шелест листьев под моросящим осенним дождем.

Ловушка была далеко не безобидной. Аритон рассчитывал, что любой боец сможет без труда убивать осоловевших наемников, едва те начнут погружаться в дрему. В отличие от итарранской армии, недавно запертой в долине лабиринтом теней, у наемников не было шансов выбраться из-под власти дерева. Они лишались свободы выбора и уже не могли свернуть в сторону.

Аритона тянуло погрузиться в сладостное забытье, которое предлагало ему дерево, однако он поборол и это искушение и отсоединил свое сознание от сознания бука. Он открыл глаза, но раньше, чем следовало. Какая-то часть его еще вбирала в себя живительные соки, и Аритону было тяжело возвращаться из безмятежного покоя в шумный, пропахший кровью мир, где продолжалось побоище. Под деревом валялись трупы врагов. Лица людей были безмятежны, как у спящих. Но проснуться от этого сна итарранцам было не суждено.

У Аритона к горлу подступила тошнота, он с трудом восстановил самообладание и, борясь с приступами самобичевания и отвращения, постарался оценить результаты своих усилий.

Мадрей лежал на земле; раны не позволяли ему продолжать битву. Рядом стоял Джирет с окровавленным Алитиелем в руках. Двое бойцов, оба раненые, пока держались на ногах. Вокруг дерева в самых странных позах застыли наемники, внезапно потерявшие власть над собой. Остальные головорезы, остановившись поодаль, опасливо косились на дерево, подстроившее непонятную ловушку их товарищам. Но Аритон знал: оцепенение скоро пройдет, сменившись яростью. И тогда они кинутся мстить.

— Только не оборачивайтесь к стволу и не смотрите на дерево, — велел он оставшимся бойцам.

Он попробовал шевельнуть затекшими руками и ногами. Это удалось не сразу; дрожащие руки не желали отцепляться от ветки. Кое-как Аритон все же сумел спуститься вниз, где его подхватили бойцы.

— Не доверяйте ничему, что вскоре увидите, — приказал он. — Я создам только видимость наступления наших людей.

Он забрал у Джирета липкий от пота и крови меч.

— Бегите и, что бы ни случилось, не оборачивайтесь.

Встретившись взглядом с встревоженными глазами мальчика, Аритон быстро добавил:

— Я буду с тобой. Иди.

Он слегка подтолкнул Джирета плечом. Потом, опираясь для равновесия на Алитиель, опустился на колени и сплел нити иллюзии.

Каким бы изможденным ни был Аритон, врожденный дар всегда отвечал на его призыв. Сейчас, когда он остался один, можно было попробовать рискнуть и защититься тенями. Темнота легко вытекала из-под его пальцев, словно струи воды. И, как некогда в арсенальном шатре, Аритон придал теням обличье воинов.

Они внезапно показались из-за кустов и деревьев, сверкая мечами и держа наготове луки. Если все они и были на одно лицо, а их движения отличались несвойственной людям замедленностью, в шуме и суматохе битвы это едва ли кто-нибудь заметил. Призрачное воинство создавалось для прикрытия троих беглецов. Но у наемников, исключая тех, кого крепко держали дремотные чары дерева, не было времени раздумывать и сопоставлять. Увидев, как созданные Аритоном бойцы припали на колено и приготовились выпустить стрелы, люди Пескиля поспешили укрыться.

Их замешательство было самым настоящим; призрачными были лишь сами стрелы, сделанные из иллюзии и отчаяния.

Аритон шевельнулся, поднял глаза и попытался собраться с силами, чтобы встать и двинуться вслед за Джиретом. Этого ему не удалось. Ничего удивительного; он знал, чего ему будет стоить уничтожение вражеского арбалетчика. Совсем рядом с ним лежал Мадрей. Старик тяжело дышал, и с каждым выдохом красное пятно на его куртке становилось все больше и ярче.

— Эт милосердный, — прошептал Аритон.

Он сел. От слабости путались мысли. Он поймал взгляд бойца: глаза Мадрея оставались спокойными, хотя боль, несомненно, мучила его.

— Ваше высочество, — с трудом произнес Мадрей. — Не мешкайте. Уходите вместе с Джиретом. Вы же связаны с ним клятвой.

Мадрей не ждал ответа, да у Аритона и не было сил на слова. Только сейчас он по-настоящему ощутил, чего ему стоило вмешательство в законы мироздания. Принц взял руку Мадрея и тихо, почти шепотом сказал:

— Я поклялся защищать и подданных Ратана, а видишь, умирать за них приходится тебе.

Мадрей молча поглядел на него.

Аритон распрямил холодеющие пальцы бойца и приложил их к стволу, прикрыв своими руками. Потом он немного укрепил начинавшую ослабевать магическую сеть и вплел в нее сознание Мадрея. Он уже ничем не мог помочь старому воину, кроме этого своеобразного «удара милосердия».

Израненное тело Мадрея погрузилось в сон. На лице, перепачканном глиной, разгладились морщины. Распрямились спутанные седые волосы. Старое дерево вбирало в себя все страдания этого человека, взамен даруя ему покой.

Аритона вдруг охватило сознание бессмысленности происходящего. Он разжал пальцы. Потом обвел взглядом тела погибших. На некоторых была кожаная одежда деширцев, перепачканная кровью, на других — черные мундиры итарранских наемников и кольчуги, тоже окровавленные и заляпанные болотной грязью. И те и другие были людьми. Но одни вторглись сюда, а другие как могли защищались от вторжения. Знание истины и самодисциплина — только это уберегало мага от соскальзывания в пучину обычных человеческих чувств. Каждый наделенный магическим зрением знал, что созидание и разрушение тесно переплетены. Созидая одно, неизбежно приходится разрушать другое. Созидания без потерь у людей не получалось.

Кровь отлила у него от головы. Если бы он сейчас попытался встать, то распластался бы на земле. Перестав обращать внимание на крики сражающихся и звон оружия, Аритон подпер ладонями подбородок и больше не противился охватившим его судорогам. Все, что он делал до сих пор, не было обусловлено ни алчностью, ни собственной корыстью. Насколько мог, он выполнял клятву, принесенную деширцам. Но долг не определял и не мог определить, кому погибнуть, а кому остаться в живых. Безжалостная судьба могла погубить достойных бойцов из кланов Стейвена и сохранить жизнь головорезам Пескиля, все еще не остывшим от расправы возле пещеры, где необузданная похоть переплелась с жаждой крови... Аритон так и не находил для себя удовлетворительного ответа. Не существовало закона, который бы обязывал справедливость и милосердие действовать рука об руку.

Злодеяния, совершенные сегодня обеими сторонами, заставляли Аритона мучиться угрызениями совести. Угнетающие мысли следовали одна за другой нескончаемой чередой, чем-то похожие на морские волны, дробящие гранитные скалы. Сквозь эту завесу, где не существовало времени, Аритон заметил, что грудь погруженного в сон Мадрея перестала вздыматься. Магия Аритона сделала его частью дерева, и трудно сказать, почему прекратилось течение соков: то ли Мадрей умер, то ли соки загустели перед долгой зимней порой. У Повелителя Теней не было сил проверить это.

Аритон подхватил меч, затем кое-как поднялся на ноги, разорвав сладостные путы, тянувшие его погрузиться в мудрый покой дерева. К нему тут же вернулись привычные ощущения. Бой продолжался, и все так же звенел металл и пели над головой стрелы, застревая в листьях или вспарывая траву. Эти стрелы были настоящими.

Его силы не торопились возвращаться, и Аритон прислонился к стволу бука в стремлении напитаться его мощью. В сознании мелькали разрозненные картины: заходящее солнце, подрагивающие на легком ветру медные листья, окрашенные его светом в цвет свежей крови. Иллюзорные воины исчезли. Вокруг шумело настоящее сражение. Бойцы кланов с одной стороны, наемники и остатки итарранской армии — с другой, сражались с остервенением псов, вцепившихся друг в друга мертвой хваткой.

Каол не прислал подкрепление. Появившиеся здесь бойцы были из отряда Стейвена. Им было уже нечего терять; они и так потеряли жен и детей, убитых головорезами Пескиля в разных местах, но с одинаковой жестокостью. У бойцов не оставалось ничего, кроме всепоглощающего желания мстить наемникам. Пусть они сами полягут, но и наемники Пескиля не уйдут живыми из Страккского леса. На этот раз скальпы убитых мальчишек и изнасилованных женщин принесут этому зверью не звонкую монету, а смерть.

«Это сражение кончится взаимным истреблением», — подумал Аритон. Гнев вернул ему ясность мышления. А ведь он поклялся защищать подданных Ратана. Всех подданных. Он должен остановить их, развести в разные стороны, убедиться, что Джирету будет кем управлять, когда вырастет.

Глядя под ноги, чтобы не споткнуться о тела, Аритон незаметно оказался в гуще битвы, бушевавшей среди деревьев и продолжавшейся под кустами, между холмиками и в ложбинках. В предсумеречном свете вспыхивали занесенные мечи, поблескивали кольчуги. На пути оказался какой-то головорез, и Аритон, несмотря на крайнюю усталость, был вынужден сразиться с ним. Потом были другие схватки. Он наносил и отражал удары, он убивал врагов, а его глаза выискивали среди этого хаоса кого-нибудь из командиров Стейвена. Аритон нуждался в помощи, ибо у него уже почти созрел замысел вновь применить магию, чтобы разделить сражающихся. Тогда он смог бы хоть как-то совладать с обезумевшими бойцами: напугать их или, если понадобится, погрузить в сон.

Правая рука была охвачена болью, и, отражая очередной удар, Аритон вдруг понял, что на усыпление бойцов сил ему не хватит. Слишком много их ушло на недозволенный прием, чтобы устранить арбалетчика. Счастье, что он еще держался на ногах.

— Аритон! Ваше высочество!

Голос раздался откуда-то справа, со склона, выходившего к пещерам. Повелитель Теней уложил очередного противника и повернулся в ту сторону. Аритон вглядывался, но за пеленой падавших листьев, кружащихся в сумеречном воздухе, так и не мог увидеть того, кто его позвал.

Вместо этого он заметил плотный строй приближавшихся наемников. Их возглавлял конопатый человек в грязной кольчуге. Рядом с ним шел другой, облаченный в порванный голубой мундир с золотым шитьем. И волосы этого человека отливали золотом.

Лизаэр.

Братья сразу же заметили друг друга.

У Аритона перехватило дыхание, словно его ударили в грудь. Потом проклятие Деш-Тира овладело его разумом. Он бросился навстречу. Ветер развевал его волосы. Подняв меч, с лицом, перекошенным звериной ненавистью, Повелитель Теней торопился расправиться с братом, совершенно позабыв, что в лесу они не одни.

Деревья осветила яркая вспышка. Проклятие Деш-Тира пробудилось и в Лизаэре, и он немедленно призвал свой дар рукотворного света.

Аритон хрипло рассмеялся. Они были равны по силам. Он мог заглушить своими тенями любую вспышку, любой огонь и даже пожар. Страккский лес может сгореть дотла или превратиться в ледяную пустыню, и воюющие стороны будут сметены и развеяны, точно солома. Останутся только они с Лизаэром, чтобы сойтись в поединке. И некому будет им помешать.

Лизаэр поднял правую руку. Окружавшие его наемники поспешно отошли, рассеявшись цепью.

Наслаждаясь каждым мгновением предстоящей схватки, Аритон замедлил бег. Кто-то схватил его за плечо. Ему что-то крикнули прямо в ухо. Но сейчас Фаленитом управляло проклятие. Он высвободился и, не глядя, левой рукой ударил мешавшего ему.

Когда из кулака Лизаэра вырвалась молния, Аритон не стал перехватывать ее. Он следил, как она прочерчивает небо над лесом, издавая звук, похожий на крик. В ее свете Аритон увидел, как головорезы, окружавшие Лизаэра, опустились на колено и нацелили арбалеты. Это вызвало у Аритона взрыв ликования.

Опыт и знания мага позволили ему незаметно развернуть над ними плотную завесу тьмы. Такое было Лизаэру не под силу. Арбалетчики внезапно ослепли. Со стороны казалось, что они были слепыми от рождения. Куда только девалась их самоуверенность? Одни с криками побросали арбалеты, другие выстрелили наугад. Стрелы полетели прямо в небо, сияя в лучах рукотворного света.

Аритон засмеялся, видя, как порожденный его братом свет мгновенно сжег стрелы. Потом он стал уничтожать направленную против него силу, накидывая на нее покров теней. Однажды ему уже пришлось это сделать в Торнирских горах, отвращая пламя напавших на них хадримов. Не обращая внимания на боль, пронизывающую тело, Аритон наслаждался своей мощью, способной уничтожить весь рукотворный свет.

Земля содрогнулась от раскатов грома. Аритон стоял, расправив плечи и горделиво подняв голову. Проклятие Деш-Тира сейчас целиком поработило его. Оно же придавало ему силы. Хватит магии. Теперь они сразятся в честном поединке. Подняв Алитиель, он ждал, стоя на пятачке выжженной земли.

— Так ты будешь биться? — насмешливо крикнул он Лизаэру. — Или предпочтешь держаться от меня на расстоянии, понапрасну тратя время на балаган с молниями?

— Грязный ублюдок! — крикнул в ответ Лизаэр. Его лицо презрительно сморщилось. — Творец тьмы! Похититель детей! Ты даже недостоин благородного поединка из-за своих преступлений!

Перестав улыбаться, Аритон сделал шаг вперед. Расстояние между братьями сокращалось. Испуганные наемники торопились убраться прочь с дороги. Аритон заметил, насколько изможден Лизаэр. Левая рука брата была на перевязи. Повелителя Теней охватила дрожь зверя, предвкушающего добычу. С раненой рукой не больно-то помашешь мечом. А меч Лизаэра вызвал у него новый приступ смеха.

— Разжился новым оружием? Ты и в самом деле думал, будто перевернутые буквы помогут тебе погубить меня?

Аритон вызывающе взмахнул мечом.

— Хватит увиливать. Выходи сражаться.

— Стану я скрещивать меч с ублюдком!

Презрение сквозило во всей позе Лизаэра, глаза его горели, как у безумного. Он вскинул правую руку.

Потоки воздуха безошибочно подсказали Аритону, что Лизаэр вновь намеревается сотворить свет. Аритон чувствовал: удар такой силы способен убить не только одного человека. Подобными ударами Лизаэр расправлялся в Итамоне с Деш-Тиром. Аритон мог бы прикрыться тенями, но деревья Страккского леса запылают, как свечки. Пожар превратится в сплошной огненный вал, в котором погибнут и люди, и лесные звери. На месте густого леса останется выжженная черная пустыня.

Чутье опытного мага подсказывало, что ситуация стала угрожающей, но хватка Деш-Тира была сильнее. Сила проклятия все возрастала, подавляя голос интуиции. Аритон снова двинулся навстречу брату. Клятва наследного принца Ратана теперь казалась бессмысленными словами, шелестом ветра, пустым намерением. Пока Лизаэр был жив, все помыслы Повелителя Теней были направлены только на то, чтобы уничтожить злейшего врага. Словно марионетка, которую дергают за ниточки, он приближался к светловолосому противнику, чувствуя себя орудием возмездия. Не важно, уцелеет лес или сгорит дотла. Они скрестят мечи и буду сражаться до тех пор, пока один из них не падет замертво. Все препятствия к этому Аритон сметет с пути.

Установилась звенящая тишина. Но лезвие Алитиеля не засверкало в сумерках. Поскольку меч превратился, по сути, в орудие Деш-Тира и целью держащего его была не защита, а убийство, паравианская магия молчала. Это встревожило Аритона, и он непроизвольно заменил обычное зрение магическим. Теперь он видел светящиеся жизненные нити листьев и ветвей; он видел беспорядочно пульсирующие световые узоры сражающихся. Похоже, обе стороны даже не подозревали, что в считанные секунды все живое, включая и их самих, может погибнуть. Но даже магическое зрение не могло вырвать Аритона из оков проклятия Деш-Тира.

Для Деш-Тира наступало время возмездия за плен в темной глубине Рокфальского колодца.

На поднятой ладони Лизаэра вспыхнул свет. Он быстро разгорался и вскоре стал ослепительно белым. Световой шар разрастался, готовый в любое мгновение обрушиться на лес и зажечь гигантский костер. Теперь Лизаэр остался совсем один. Наемники сгрудились на почтительном расстоянии от него.

Напротив стоял Аритон, держа в неплотно сомкнутых пальцах рукоятку меча и с вызовом глядя на брата. На Повелителе Теней не было доспехов; его одежда из оленьей кожи ничем не отличалась от одежды бойцов Стейвена. Он и казался одним из лесных варваров, если не видеть его лица, наполовину закрытого прядями темных волос. Ничто на лице Аритона не говорило о сожалении или раскаянии. На губах его застыла презрительная усмешка.

Рукотворный свет позволял Лизаэру беспрепятственно рассмотреть брата, бесстрастного, уверенного, высокомерного. Ему сразу же вспомнился трюк, использованный Аритоном во время суда в Амроте, когда ему удалось одурачить королевских советников и самого короля. Лизаэра охватила такая ярость, словно это случилось вчера. Пусть только теперь, но справедливость восторжествует.

— Знай же, беспринципный ублюдок! Клянусь Этом, больше никому не придется страдать от твоих злодейских хитростей. Я не пожалею усилий и восстановлю справедливость.

Лизаэр вряд ли догадывался, во имя кого на самом деле он собирался восстанавливать справедливость. Он даже не подозревал, что его собственные представления о справедливости умело искажены и вывернуты наизнанку проклятием Деш-Тира. Быть может, в это мгновение он охотно вошел бы в союз с Деш-Тиром, только бы погубить Аритона.

Лизаэр отдался напору возмездия, даже не чувствуя, как внутри его что-то надломилось. В то же мгновение он метнул рукотворную молнию.

Аритон бросился ей навстречу. Охваченный лихорадочным возбуждением, он увидел зрением мага, что его брат целиком порабощен проклятием Деш-Тира. Страсть возмездия не только превосходила в Лизаэре границы разумного, но даже заглушала инстинкт самосохранения. Когда-то в Мерте он направил всю силу своего дара на прорыв через Врата. Похоже, ситуация повторялась, только теперь Лизаэр воевал не с сущностями.

Рукотворный свет погубит и его самого. Этим ударом он сожжет дотла Страккский лес вместе с союзниками и противниками. Аритон отнюдь не был уверен, что сумеет защитить себя покровом теней. Деш-Тир рассчитывал на гибель обоих братьев.

Горькая ирония его положения не испугала Аритона. Он торжествовал, начисто забыв, что выполняет чужую волю и торжество принадлежит тоже не ему. Он поднял руки, дождался, пока молния соприкоснется с его тенями. Он может сейчас погибнуть, а Лизаэр — тот погибнет наверняка.

Развязка приближалась. Аритон превосходно владел собой, уверенный в победе. Неожиданно он почувствовал, что его схватили за правую руку. Кто-то вертелся возле его бедра. Ослепительный свет мешал рассмотреть, кто именно. Впрочем, это не важно. Сейчас он уберет с пути и эту, последнюю, помеху.

— Ваше высочества, мы же связаны клятвой! — раздался высокий мальчишеский голос. — Я вернулся, потому что вы велели мне удерживать вас от столкновения с братом.

Клятва, скрепленная кровью, если ее принес маг, обретала связь с его живой душой.

— Ситэр тебя побери, Джирет!— закричал Аритон.

Мстительное торжество Деш-Тира было пробито силой дружеских уз между Аритоном и сыном Стейвена. Одержимость, только что владевшая Повелителем Теней, мгновенно превратилась в пытку; порабощенное сознание и истинная воля пытались вырваться из пут проклятия Деш-Тира. Однако любая тень, сотворенная ради спасения Джирета, одновременно уберегала и Илессида от его же губительного света.

Деш-Тир не оставил своих попыток. Теперь он нашептывал Аритону: если нарушить клятву совести и покинуть Джирета, наградой будет гибель Лизаэра и желанная свобода. Разрываясь между тревогой о мальчике и посулами Деш-Тира, Аритон в который уже раз противопоставил свою волю зловещей сущности.

Судьба по непонятной иронии решила повторить парадоксальную ситуацию. Лизаэр не обладал магической выучкой; он не мог отделить чужеродное воздействие от собственных мыслей и не понимал, насколько вторжение Деш-Тира исказило его личность. Уверенность в собственной правоте и обещание восстановить справедливость окончатся повторением жестокостей сегодняшнего дня. Ложно понимаемое сострадание обернется страданием для других. И тогда снова напрасно польется кровь.

Джирет сгорел бы в рукотворном свете, если бы Аритон буквально в последнюю секунду не втолкнул его под защитный купол. Этот купол был одним из удивительных свойств древнего паравианского меча.

Крайнее измождение, полный упадок сил, чудовищное перенапряжение — все эти слова годились для описания состояния, в каком находился Аритон. И все же он продолжал сражаться. Он призывал свой дар, повелевал им и извлекал из него почти невозможное. Проклятие Деш-Тира оттягивало последние капли драгоценных сил. Аритон подавлял в себе эти вероломные порывы. Тем временем завеса теней трещала и рушилась. Она поднималась все выше со странным звуком, похожим на завывание бури; неуправляемая, она распространялась во все стороны, перемежаясь потоками неуправляемого света. Казалось, сам воздух взорвался криком, когда магические дарования братьев вступили в противоборство.

Сражавшиеся противники с воплями бросали оружие и кидались на землю, прикрывая головы трясущимися руками. Деревья скрипели и раскачивались; вызванные магией молнии раскалывали их в щепки. Восприятием мага Аритон ощущал, как стонут природные силы, выбитые из привычного порядка. Он видел, как живая зелень покрывается ледяной коркой и эти странные сосульки трепещут на ветру. Отовсюду неслись человеческие крики и стоны, и сам Аритон стонал от перенапряжения. Со слезами на глазах он безжалостно напрягал остатки своих возможностей, чтобы противостоять неистовству рукотворного света. Его кулаки были прижаты к спине Джирета, в глазах было темно. Все ощущения сбились в один стремительно вертящийся ком. И все же Аритон упрямо выстраивал защиту.

Как и тогда, в Итарре, на Страккский лес опустилась тьма.

Аритон не знал, что от потери крови и перенапряжения Лизаэр упал без чувств и теперь Пескиль вместе с одним из верных командиров пытались оттащить его в безопасное место. Аритон не мог дышать запахами мертвой земли и горящих деревьев. Он едва держался на ногах, продолжая управлять рукотворными тенями.

Кажется, Джирет что-то сказал, но Аритон уже не разбирал смысла слов. Потом чьи-то руки подхватили его и осторожно помогли опуститься на землю, ибо ноги отказывались его держать.

Кто-то, но не Джирет, осторожно разжал ему пальцы и вынул из них меч, затем поместил его руку между своих теплых ладоней.

— Ты уверен, что он не покалечился? — спросил чей-то голос.

— Оставь его и не трогай, — резко ответил другой голос, вероятно, то был Каол. — Если он потеряет власть над тенями, нашим бойцам несдобровать.

Аритон продолжал держать власть над тенями. Он цеплялся за ускользающее сознание, пока ему это удавалось. Потом наступил окончательный предел. В воспаленном мозгу замелькали картины: горящие деревья, потоки падающей воды, обугленные тела на сожженной земле. Он вскрикнул.

Откуда были эти видения? Аритон надеялся и молил, чтобы их послало ему собственное магическое восприятие. Он терзал и без того истерзанные чувства, добиваясь подтверждения того, что тьма по-прежнему висит над Страккским лесом, не давая разгораться лесным пожарам.

Аритон не знал, сколько времени прошло. Он вздрогнул и судорожно глотнул воздуха.

— Наши в безопасности? — шепотом спросил он.

— Почти, — ответил Джирет, а может, Каол.

Голос звучал глухо. Наверное, тела погибших вспугнули эхо, и оно спряталось.

Последняя крупица сознания ускользала из-под его власти. Сосредоточенность рассыпалась, и Аритон куда-то провалился.


Он лежал на спине. Сквозь листву дуба просвечивали яркие звезды. Из его уст вырвался слабый стон. Аритону не сразу удалось пробудить разум, и он решил, что смотрит на выжженную землю с тлеющими углями.

Но ноздри не чувствовали гари. Пахло дубовыми листьями, откуда-то сбоку тянуло ароматом сосновой смолы. Чей-то тихий голос произнес:

— Страккский лес уцелел. Ваши тени спасли его. И наших бойцов — тоже.

Последние слова обожгли его невыразимой горечью. Он понимал, что уцелела лишь горстка бойцов, но ни одной женщины или ребенка. Из его закрытых глаз хлынули слезы. Он не знал, сколько времени длились его беззвучные рыдания.

Слезы прояснили ему разум, но не принесли облегчения. Аритону долго не удавалось совладать с собой, но это было необходимо. Он не мог, не имел права просто лежать, предаваясь горю.

— Где Джирет? — едва слышно спросил Аритон.

— Неподалеку от вас, — ободряюще ответил ему кто-то. — Он спит. Мальчишка не пострадал, только волосы немного опалил.

Аритон сдавленно вздохнул.

— Стейвен погиб. Где?

— Так ли это важно, где именно?

Теперь голос звучал уже резче. Аритон различил во тьме силуэт человека. Тот сидел скрестив ноги неподалеку от него.

Аритон молча и упорно дожидался ответа.

— Хорошо, я скажу, — уступил воин. — Каол говорил, чтобы вас не тревожили. Но если вы настаиваете, я скажу.

Аритон недоверчиво усмехнулся.

— Каол не говорил и не мог сказать ничего подобного.

Молчание сидящего было достаточно выразительным.

— Ладно, — вздохнул он. — По правде говоря, Каол проклинал вас. Это Джирет потребовал, чтобы вам дали отдохнуть.

Мальчишка-сирота, едва двенадцати лет от роду, был теперь графом Деширским, кайденом королевства и наместником Ратана. Деширец вкратце рассказал Аритону обо всем, начав с ответа Стейвена, когда Аритон впервые предупредил того о грядущей беде. Оказалось, Стейвен лично отобрал три сотни молодых воинов и приказал Каолу ни при каких обстоятельствах не пускать их в бой. Если понадобится — удерживать силой. Каол, опытный боевой командир, стоял перед ним на коленях, умоляя отменить этот приказ, но предводитель был непреклонен. Остальных Стейвен Валерьент повел к пещерам, чтобы отомстить и умереть в неравном бою.

— Он погиб одним из первых, — бесцветным от усталости голосом продолжал воин. — Арбалетная стрела настигла его, когда мы пробирались через болота. Это и к лучшему.

Он хоть не видел того, что увидели мы, и не знал, что случилось с его женой.

— Я знаю, как она погибла, — перебил его Аритон. — Теперь скажи: Каол нарушил приказ? Да?

Резкие слова Аритона заставили воина вспомнить весь ужас, пережитый им на берегах Талькворина. Нехотя он ответил:

— Те триста пошли в обход, вверх по реке, потом перебрались на другой берег и ударили с тыла. Они и сами не могли оставаться в стороне. Джирету и двоим раненым бойцам едва удалось вытащить вас оттуда.

Аритон молча обдумывал услышанное. По крайней мере, его тени спасли большинство из тех трехсот, которым по замыслу Стейвена надлежало остаться в живых. Потом он спросил:

— И какова обстановка сейчас?

— Лига наемников понесла огромные потери. Остатки итарранской армии отступили. Скорее всего, они выйдут за пределы леса и там проведут смотр своим силам. Раненых и сломленных духом отправят в Итарру, а наиболее крепких и стойких оставят здесь. У них ведь какой расчет? Отравить воду, лишить нас пищи и уморить голодной смертью.

Налетевший ветер принес с собой едкий запах гари. Воин вытащил кинжал и стал водить пальцем по кромке лезвия, ощупывая зазубрины.

— Но Каол не доставит им такого удовольствия. Он считает, что мы должны уйти из Страккского леса и соединиться с кланами графа Марла в Фаллемере.

Где-то завел свою беспечную песенку пересмешник, раздалось уханье совы. Джирет беспокойно дернулся во сне. Боец срезал ветку и принялся ее обстругивать.

Аритон больше ни о чем не спрашивал. Он обнаружил, что на нем все та же одежда, перепачканная кровью, но его раны заботливо перевязаны: Каол постарался. Аритон увидел это в сполохах магического зрения, то пропадавшего, то возникавшего вновь. Перед глазами мелькали странные вспышки. Аритону не удавалось ни на чем задержать взгляд.

Все это безошибочно показывало ему, насколько он перенапрягся. Тело расплачивалось за злоупотребления магией. Его мысли граничили с бредом. А сколько сил он потратил на противостояние Лизаэру? На вырывание своей воли из тисков проклятия Деш-Тира? Сейчас он понимал только одно: он растратил себя целиком.

Аритон не решался даже загадывать, сколько еще времени должно пройти, прежде чем он сможет спать без кошмаров. У него ломило все кости — еще одно свидетельство полной опустошенности. Но нескончаемый круговорот мыслей был хуже всякой боли и усталости. Чтобы его оборвать, Аритон встал.

Боец тут же перестал строгать палочку. Кинжал замер в его руке.

— Даркарон вас побери, куда это вы вздумали пойти? — с недоумением спросил он.

С трудом обернувшись через плечо, Аритон слабым голосом ответил ему строкой из древней баллады:

— … вызволять погибших души и плоть их хладную цветами убирать.

Кажется, он произнес эти слова на паравианском языке, но у него не было ни сил, ни желания переводить их бойцу.


Природа словно прокляла свет. В ту ночь луны над Страккским лесом не было. Довольствуясь мерцанием звезд или колеблющимся пламенем маленьких факелов, Каол вместе с оставшимися бойцами обходил поля сражения. Они и сейчас были при оружии. Отчаянно стонать мог не только раненый соратник, но и враг, и не каждая рука протягивалась за помощью; порою в ней был зажат кинжал или нож. Бойцы едва держались на ногах от усталости. Иногда их обманывало зрение, и, спустившись в какой-нибудь овраг, они вместо убитых находили лишь бревна. Меж болотных кочек, на склонах холмов и в долинах — везде им приходилось принимать нелегкие решения: звать ли лекаря или нанести «удар милосердия». И каждый такой удар увеличивал число погибших еще на одного.

Каол двигался бесшумно, как любой, кто родился и вырос в лесу. Он шел через кусты, помня о золотом правиле — не оставлять спину без прикрытия. Кое-где ему попадались уцелевшие враги. Лес был для них чуждой стихией. Отстав от своих, испуганные и растерянные, они не знали, куда идти. Каол убивал их, не задумываясь.

Бойцы успели обойти лишь одну долину и искренне жалели, что нельзя вызвать из Ситэра души грешников и возложить на них это тягостное занятие.

Одежда командира была липкой от пота, меч и кинжал затупились, мышцы нестерпимо болели. Но причина угрюмого состояния Каола крылась не в этом. Он привык к тяготам сражений, хотя ему было за пятьдесят, а ведь недавняя битва вконец измотала даже молодых и крепких. Каол склонился над очередным трупом. Юнец даже не успел запачкать новенькую кольчугу. Каол проклинал прихоть судьбы. Почему она не забрала его самого вместо Стейвена? Ему еще придется вести длинный счет погибших боевых друзей, подмятых Колесом Дейлиона. Но он ни за что не станет подсчитывать тех, чью жизнь пришлось оборвать «ударом милосердия».

Впереди на фоне шелковистого неба высились зубцы остроконечных скал, окаймлявших долину. Ту самую, где находились пещеры. Там они не встретят раненых. Там остались только обугленные или сгоревшие трупы среди почерневших древесных стволов.

— Тебе, наверное, хочется повернуть назад, — сказал Каол идущему рядом Халирону.

Менестрель, как и любой из бойцов, был весь в грязи и саже, только вместо оленьей кожи на нем была вышитая рубашка с тонкими шелковыми манжетами, а на плече висела лиранта.

— Я не уйду, — спокойно ответил Халирон, пробираясь между низкорослыми кленами. — И не казни себя за прошлые ошибки.

Каол сердито глотнул воздух.

— Я должен был послушаться. Надо было рассредоточиться и разделить женщин.

— Но это не уберегло бы мужчин от гибели. А разделенные семьи нежизнеспособны, — тихо, но убедительно проговорил менестрель. — Ваши дети погибли бы в Итарре. Аритон мне рассказывал. Видение показало ему их казнь.

Упоминание имени Аритона еще более рассердило Каола.

— Если уж ты увязался за мной, то хотя бы перестань болтать.

Но стойкость менестреля поражала его. Не будучи бойцом, Халирон умел оказываться там, где мог принести пользу. Правда, на месте этой огненной бойни толку от него было мало, но своим мужественным поведением старик заслужил право находиться здесь.

Странная пара двинулась дальше: рослый седовласый воин и худощавый музыкант в сапогах с раструбами и наряде, более уместном в королевском дворце, нежели в лесу.

Они набрели на убитого итарранского копьеносца. Мертвый молодой солдат лежал в довольно странной позе. Кто-то отбросил в сторону его копье, снял с него шлем и перевернул тело на спину. Глаза убитого были закрыты, а сам он лежал во весь рост со скрещенными на груди руками.

— Странно, — заметил Каол, закашлявшись от тяжелого запаха, витающего в воздухе. — Никто из наших не стал бы с ним возиться. Видно, дружок его успел позаботиться, пока самого не шлепнули.

Халирон промолчал и стал вглядываться туда, где темнел вход в пещеру.

— Ты ведь что-то знаешь, — упрекнул его Каол.

— Возможно, — уклончиво ответил менестрель и пошел дальше.

После пятого уложенного подобным образом тела (на сей раз то был клановый боец) Каол уже не пытался скрывать раздражение. Он остановился рядом с убитым.

— Тебе когда-нибудь доводилось слышать балладу о принцессе Фальмирской? — тихо спросил Халирон. — Думаю, мы сейчас наблюдаем нечто подобное.

— Балладу? — Каол выпрямился и поскреб пальцами лицо, как будто намеревался соскрести всю усталость. — Неподходящее время ты выбрал для песен.

Халирон тоже остановился. В его глазах блеснул вызов.

— Скажи, неужели ты привык в каждом, кого встречаешь, видеть прежде всего воина и интересоваться лишь его боевыми качествами?

— Жизнь научила, — вздохнул Каол. — Хотя и не в каждом.

Он проверил крепление меча и ножей и отошел в тень.

— А при чем тут принцесса Фальмирская?

— Она была наследной принцессой. А жители двух городов считали, что жених принцессы должен непременно происходить из их города. Мирным путем уладить дело не удавалось, и тогда между городами началась война.

Халирон осторожно переступил через поваленное бревно и продолжал:

— У этой девушки был дар провидицы. Она стала просить придворных, чтобы ей позволили выйти замуж совсем за другого человека. Тогда она лишилась бы прав престолонаследия, а без этих прав интерес к ней сразу бы пропал. Зато городам стало бы не из-за чего воевать. Но никто ее не слушал, потому что придворные жаждали власти и богатства. И все связывали свои надежды с ее замужеством. Как я уже сказал, началась война, повлекшая такие же потери, что и война между Итаррой и кланами Дешира.

Лицо Каола было почти неразличимо в тени, по нетерпеливому постукиванию ногой по земле чувствовалось, что ему не слишком приятно слушать повествование Халирона.

— Мы не угрожали Итарре и не посылали туда армию.

Разумеется, бойцы кланов не осаждали город. Но что сказать о горожанах, дважды переживших ад рукотворных теней? Сами по себе тени не причиняли вреда, но с их помощью было уничтожено немало итарранских солдат. Халирон не торопился открывать, к чему он рассказал всю эту историю, а лишь внимательно наблюдал за все более нервничающим Каолом.

— Ты подозреваешь, что впереди ловушка? — наконец высказал предположение менестрель.

— А что же еще?

Ущелье постепенно сужалось. Движения Каола стали настороженными, как у хищника. Он вынул кинжал. Где-то внизу шумела невидимая река. На росистой траве ровными рядами были уложены погибшие, все одинаково — головой к северу, ногами к югу, со сложенными на груди руками. Бойцы кланов перемежались с итарранскими гвардейцами и наемниками.

Каол внимательно оглядел всех, желая убедиться, что живых среди них нет.

— Ты не найдешь здесь того, кого ищешь, — сказал ему Халирон.

— Увидим, — огрызнулся Каол.

Сейчас он был похож на волка, стоящего над грудой развороченных съестных припасов. Он весь напрягся и замер. Халирон решил не злить его и не стал продолжать повествование о принцессе Фальмирской. И без того место, в котором они оказались, рождало тягостные чувства. Не слышно было ни шороха оленей, возвращающихся с водопоя, ни крика ночных птиц. Только стрекотание сверчков да шорох крыльев летучих мышей, кружащих над обожженными стволами.

По мере того как они приближались к пещере, зеленый покров мха, гасивший шаги, превратился в серо-черную пыль. Вход в пещеру был разворочен до неузнаваемости, и расколотые камни утопали в грудах пепла.

В воздухе веяло смертью.

На месте сожженных шатров Каол и Халирон заметили чью-то фигуру, опустившуюся на колени.

Забыв про осторожность, Каол шумно выдохнул сквозь стиснутые зубы. Он замахнулся, чтобы метнуть кинжал, но Халирон повис у него на руке.

Негромко, но весомо менестрель сказал:

— Остановись! Это же не враг.

— Теперь вижу. Его высочество наследный принц Ратанский. — Рука Каола оставалась в цепких пальцах менестреля. — Надо же, ведь я мог уложить его! Но почему он возится с трупами, когда мы отыскали далеко не всех наших раненых? Или оплакивать мертвецов для него важнее, чем помогать живым?

— Ты никогда не понимал его и сейчас не понимаешь.

Халирон выпустил руку Каола и поспешно отскочил назад. Каол с не меньшей стремительностью обернулся к нему.

— А ты понимаешь?

Халирон ответил не сразу. Ночной ветер теребил ему волосы.

— Сейчас и я не понимаю. Но думаю, тебе лучше не тревожить принца. — Затем уже патетическим тоном менестрель продолжил: — Увидев его, я вспомнил последние строки баллады о принцессе Фальмирской: «А чтобы вызволять погибших души и плоть их хладную цветами убирать».

Каол не нашелся что ответить и только яростно сверкнул глазами.

— Принц Аритон обладает знаниями и опытом мага. Ты представляешь себе, что это такое? — спросил менестрель.

— Очень смутно. И с какой стати я должен об этом знать?

Чеканный профиль Каола едва выделялся на фоне черного пятна с рваными краями — входа в пещеру.

— Мое ремесло — война и сражения. Я умею убивать настоящим оружием, а не подлыми трюками с отравой и тенями.

Тон боевого командира был резок, кинжал дрожал в его руке. Однако за этой резкостью Халирон сумел почувствовать очень многое. Горечь огромных и невосполнимых потерь. За один день чудовищной войны погибли и Стейвен, и Дэния, и их четыре дочери, которых Каол любил как собственных детей. Этого могучего грубоватого человека лишили настоящего, а будущее виделось ему гнетущим и унылым. Когда-то он поднял Стейвена на ноги и сделал его предводителем. Хватит ли в сердце Каола любви, чтобы теперь заботиться об осиротевшем Джирете? И главное, хватит ли сил сделать из этого мальчишки настоящего предводителя северных кланов? Когда он растил Стейвена, сам он был намного моложе. А теперь он устал, и не только от безумий минувшего дня. Он устал от тягот жизни.

Халирон понимал, как трудно будет Каолу покидать Страккский лес и заново строить жизнь в чужих местах. И все — из-за одного человека! Во всем, что случилось с кланами Дешира, он считал виновным тейр-Фаленита. Каол наверняка убежден: если бы Стейвен послушался его и вместо принятия клятвы выдворил бы принца вон из Страккского леса, им не пришлось бы сейчас пожинать горестные плоды войны.

Халирону доводилось петь в различных уголках Этеры: в домах богатых и бедных, в тавернах и на улицах, даже в лесу. Но только не в опаленном лесу, почти сразу же после кровавого сражения, в соседстве с мертвыми телами. Тем не менее менестрель начал снимать чехол с лиранты.

— Только твоих баллад нам и не хватало! — сердито бросил ему Каол.

Он шагнул вперед, но Халирон вновь схватил его за руку. Проворство старика удивило деширца.

— Не надо ему мешать, — сказал Халирон, указывая на Аритона.

Тот все так же стоял на коленях. Неизвестно даже, знал ли он о присутствии Каола и Халирона. За это время Повелитель Теней ни разу не поднял головы и не обернулся.

— Садись, Каол. Послушай балладу о принцессе Фальмирской. А потом можешь делать все, что сочтешь нужным.

Утомление сделало Каола сговорчивым. Но даже если бы он сейчас не сел, все равно не смог бы не прислушаться к пению такого мастера, как Халирон. Для самого менестреля грани магического зрения и музыка представляли собой одно целое. Лиранта Халирона хранила в себе паравианские магические заклинания, и когда ее струн касались пальцы истинно талантливого музыканта, его музыка наполнялась магическими чарами, противиться которым было невозможно.

Когда Халирон начал играть, Каол глядел в сторону. К концу первого стиха он еще оставался раздраженным. Но постепенно у деширца перестали болеть перетрудившиеся мышцы правой руки, лицо его разгладилось и утратило злое и угрюмое выражение. Он слушал балладу об осаде Фальмира, о том, как принцесса в одиночку отправилась на поле брани, где лежали убитые солдаты обеих армий и где невозможно было отличить защитника от нападавшего. Посредством магически сотканного переплетения удивительных по красоте слов и таких же звуков Каол без лишних назиданий оказался способен понять, что события древней легенды повторялись теперь здесь, на месте бойни возле пещер.

Слушая балладу, Каол иногда переводил взгляд на Аритона. То, что в давние времена делала своими руками охваченная горем и отчаянием принцесса Фальмирская, совершал сейчас Повелитель Теней. Его узкие ладони и длинные пальцы были черными от пепла, которым он засыпал каждый труп. Аритон нараспев произносил древние паравианские стихи, и в каждом слове звенело сострадание, и каждое слово вызывало тени умерших. Он взывал с любовью, и они приходили к нему — тени детей, едва успевших родиться, тени молчаливых женщин, девушек и старух; тени чьих-то дочерей, жен и матерей, вырванных из жизни с такой жестокостью, что их души ошеломленно скитались вокруг. Теперь они окружили Аритона паутиной едва различимого света. Этот свет не обжигал, в нем больше не было горя. Аритон говорил и говорил, и недавние жертвы все больше и больше отдалялись от кошмара, оборвавшего их жизнь.

Повелитель Теней возвращал им истинную смерть, избавленную от ужасов убийства. Он врачевал память каждой из жертв. Их души полностью и окончательно освобождались, готовые перейти в покой глубочайшего таинства Эта.

Прошло еще какое-то время, и призрачные фигуры исчезли. Остался только человек, который с трудом поднялся на ноги. Халирон выводил заключительные строки баллады о принцессе Фальмирской:

— Она пришла не ради брачных уз, не ради неги и покоя, а чтобы вызволять погибших души и плоть их хладную цветами убирать.

Но здесь, среди выжженной земли и расколотых скал, не было тел, которые можно похоронить, и не было цветов, чтобы положить на могилы. Каол тер щеки костяшками пальцев, по-прежнему сжимая кинжал. Кивнув в сторону принца, он ворчливо произнес:

— Его надо немедленно уложить и дать выспаться. Если он потеряет сознание и упадет, то расшибет голову о какой-нибудь камень.

— Не надо ему мешать, — возразил Халирон, заглушая струны лиранты. — То, что он сейчас делает, приносит ему утешение, которого никто из нас дать не может.

— По-моему, ему требуется помощь лекаря, — продолжал ворчать Каол. — Хотя, Даркарон меня побери, не хотел бы я исполнять роль няньки его высочества.

Заметив перемену, произошедшую с Каолом, менестрель заботливо убрал инструмент и завязал тесемки. Если он и был удовлетворен, то ничем не показывал этого. Халирон ждал, пока Каол спохватится и спрячет в ножны кинжал. И боевой командир сделал это, опустив голову. Чувствовалось, что ему стыдно. Потом они молча двинулись вслед за Аритоном к пещере. Там они так же молча извлекали из-под пепла и вручали заботам наследного принца Ратанского останки его многочисленных погибших подданных.

За этим скорбным занятием незаметно проходила ночь, но каждый бессонный час отражался на лице менестреля. И на лице Каола добавлялось морщин. Постепенно рассветало. Лес наполнялся щебетанием птиц, которым больше не мешал звон оружия. Шаг за шагом все трое добрались до ложбинки, где валялись древки стрел. Неподалеку рос раскидистый старый бук, со всех сторон окруженный телами убитых. Они лежали плотным кольцом, словно гирлянда водорослей, принесенных приливом.

Выйдя из транса, помогавшего ему исполнить скорбную миссию, Аритон вдруг схватил Халирона за руку.

— Дальше я один. Под тем буком раненых нет.

Умерщвление человека силой оружия отличалось от убийства с использованием магии, вмешивающейся в его судьбу и искривляющей ее. Освобождение душ тех, кто погиб, защищая Джирета, было тяжелым и изнурительным; оно давалось Аритону намного труднее, чем все совершенное им до сих пор.

Души этих мертвецов не радовались его появлению, а в неописуемом ужасе шарахались от Аритона. Он был для них не просто убийцей; он был чародеем, предавшим их на таких уровнях бытия, на которых сами они не могли защититься. Чтобы освободить их, Аритону пришлось предстать перед ними предельно беззащитным. Он должен был снять все преграды и позволить этим душам выкрикивать ему в лицо проклятия. Он должен был вынести их боль, позволить им мучить его, пока его непротивление не заставит их успокоиться.

Когда магическое паравианское благословение освободило их, Аритону не посчастливилось разделить с ними обретенный покой. Он выглядел измученным; глубочайшее раскаяние и сожаление о содеянном лишили его даже слез.

Задолго до конца этого действа Халирон почувствовал, что больше не в силах наблюдать за происходящим.

Каол, не способный оценить истинную суть увиденного, замечал лишь внешние страдания Аритона.

— Зачем ему это нужно? — несколько раз спрашивал он. Менестрель давал уклончивые ответы, не в состоянии объяснить того, что было закрыто для восприятия Каола. Деширец понял лишь одно: здесь есть некая тайна, которую ему не разгадать.

Когда боевой командир, который, как ему самому казалось, вдоволь навидался человеческого горя, более не смог оставаться молчаливым, он произнес слова, означавшие величайшее признание с его стороны:

— Аритон могущественнее Стейвена.

— Хорошо, что ты это понял, — ответил Халирон. — Тебе было дано постигнуть. Многие этого так и не осознали, но те, кому удалось, будут его друзьями.

К этому времени был закончен подсчет погибших Итарранцев и основной части погибших бойцов из кланов Дешира. Под буком оставался лежать один Мадрей. Его глаза были открыты, руки раскинуты в стороны. В груди зияла рана. Страдая от душевной боли, Аритон посмотрел на лицо погибшего. У него перехватило дыхание: на лице старого бойца не было печати страдания, на нем запечатлелось выражение удивительного, глубокого покоя.

Дрожащими руками Аритон откинул седые волосы Мадрея и зажал его голову в ладонях. Не видя утреннего света, глухой от горя, Аритон закрыл глаза и произнес Имя. И ощутил не страх или волнение, а неистовый весенний ливень, обильный снегопад и тепло солнца. Аритон слился сейчас с душами деревьев и ощутил то, что и они — безмятежный покой.

Он отказывался понимать увиденное. Магия, погубившая ради спасения Джирета более полусотни жизней, оказывается, одну жизнь спасла.

Принц в изнеможении опустил голову. Халирон и Каол бросились к нему. Аритон шатался, не в силах побороть подступавшее головокружение. Ему казалось, что сам Даркарон с неодобрением смотрит на него откуда-то из темных глубин.

— Этого я тоже спас, — прошептал он, словно моля Даркарона о прощении, — Позаботься о нем. Пусть его душа живет.

— Ваше высочество, — прошептал Каол.

Он быстро опустился на колени и подхватил лишившегося чувств Аритона.


Первое решение

С восходом солнца ветер разогнал туман над вершинами холмов Аретской равнины, лишь в долинах он еще продолжал висеть пухлыми клочьями. Совсем как вчерашним утром. Но теперь стук капелек росы, стекавших по камням, заглушался стонами раненых солдат. Лизаэр Илессидский так и не удосужился сменить лохмотья мундира на другую одежду. Свой плащ он давно отдал — в лагере не хватало бинтов для перевязки. Лизаэр опустился на колени перед очередным раненым. Копьеносец дрожал и метался, кажется, он находился без сознания.

— На сей раз — обыкновенный бред, — заключил сопровождавший принца лекарь.

Хоть этого судьба уберегла от заражения крови. А скольких не уберегла? И скольким из тех, кого удалось вынести из ада магических теней, суждено умереть от гангрены? Лекарь поднялся с колен и с досадой отшвырнул сумку. Лекарств там больше не было. Не было даже ниток, чтобы зашивать раны. Армия ведь готовилась к победоносной войне, и весь скромный запас лекарь израсходовал еще ночью, оперируя тяжелораненых. Наутро он еле переставлял ноги. После всего, что он навидался в лекарском шатре, у него пропала охота произносить утешительные слова и вообще разговаривать.

Лекарь давно служил в итарранской армии, но еще никогда не видел столь разрушительной войны, как эта. Заметив, что принц настроен произносить слова успокоения бредящему копьеносцу, он сказал:

— Этот парень вряд ли даже осознает ваше присутствие. Кстати, повозки готовы. Не желаете ли проводить главнокомандующего Дигана?

— Я скоро подойду, — ответил Лизаэр.

Он наклонил голову. Влажные от росы волосы упали на перевязанную левую руку. Некоторое время лекарь глядел на принца со смешанным чувством недоумения и восхищения, потом устало побрел прочь. Едва ли утешительные слова помогут этому бедняге. Ему вряд ли помогли бы и снадобья, окажись они под рукой. Вот еще одна жертва вторжения в Страккский лес. Лизаэр ни на минуту не забывал, что эта война лежит на его совести. Но прежде чем идти к Дигану, ему хотелось побыть наедине с собой и все обдумать.

Вдалеке щелкнул хлыст возницы. Потом послышался крик какого-то охрипшего командира. После ночного кошмара некоторые солдаты панически боялись теней. Наверное, опять кто-нибудь пытался мечом проткнуть тень от куста.

Со временем это пройдет. Но отныне для всех, кто побывал в Страккском лесу, темнота останется враждебной.

Солдаты, таскавшие в лагерь ведра с водой, видели удрученно застывшего Лизаэра и участливо перешептывались. Все знали, что он до сих пор ни на минуту не сомкнул глаз. Вместе с Пескилем они составляли списки погибших. Потери были чрезвычайно велики, и далеко не всех удалось занести в этот скорбный реестр. Сам валясь с ног, Лизаэр не желал покидать берега реки, приветствуя и ободряя всех, кому удалось живыми выбраться из леса. Он шагал вровень с носилками, вселяя в раненых надежду. Сломанные ключица и ребра не помешали ему рукотворным светом разгонять животный страх, охватывавший солдат. На протяжении всей этой долгой ужасной ночи он добродушно подшучивал над перепуганными командирами из числа Итарранской знати и помогал хирургу промывать раны и останавливать кровь. Пусть этот принц вырос в королевском дворце, но ни у кого не повернулся бы язык назвать его изнеженным.

В серой предрассветной мгле, когда многие из оставшихся в живых вдруг начали осознавать размеры случившейся трагедии и впадать в уныние, одно присутствие Лизаэра мгновенно вселяло бодрость в их сердца. Солдаты были готовы исполнить любое его желание. А какую преданность интересам Итарры проявил этот человек, сравнительно недавно появившийся в их городе! Без рукотворного света Лизаэра жертв возле пещеры было бы намного больше. Солдаты уже знали об участи товарищей, загнанных Аритоном в лабиринт теней в западной долине.

Наконец, если бы не принц Лизаэр, главнокомандующему Дигану ни за что не вернуться бы живым с берегов Талькворина.

Итарранские солдаты хорошо знали и то, кто является их главным врагом. Аритон Фаленский — это он повинен в лесной бойне. Поэтому доблестные воины выкрикивали приветствия Лизаэру и тут же, охваченные неистовым гневом, размахивали оружием и проклинали создателя теней.

Тяжелые раздумья измучили Лизаэра. Лежащий возле его ног солдат продолжал стонать и метаться: в животе у него застрял наконечник стрелы. Лекарь успел шепнуть Лизаэру, что раненый безнадежен и жить ему осталось от силы несколько часов. Значит, еще одна бойкая на язык девчонка из итарранской таверны не дождется с войны своего милого, подарившего ей на память какую-нибудь безделушку. А может, он успел жениться. Но ни вдове, ни близким не удастся поцеловать его в холодные губы. Повозок для раненых не хватало. Мертвых придется оставить здесь, похоронив в общих могилах и соорудив скромное надгробие из обыкновенных камней.

— Я позабочусь, чтобы ты был отомщен, — в искреннем порыве поклялся Лизаэр.

Коснувшись плеча раненого, он встал.

Ночью стоны раненых и крики отставших солдат, самостоятельно добиравшихся до лагеря, были еще слышнее и действовали более угнетающе. Зато в темноте не так бросалась в глаза чудовищность понесенных потерь. Тогда еще можно было делать вид, что они невелики. Но сейчас, когда наступило ясное солнечное утро и ветер разогнал туман, свершившееся представало со всей своей пугающей очевидностью. Война, которую они затеяли в расчете на легкую победу, за один день унесла две трети десятитысячной Итарранской армии. Лизаэр слышал разговоры растерянных, ошеломленных людей; никто не хотел верить в колоссальные потери и смириться с ними. Горстка офицеров как могла стремилась справиться с гневом и подавленностью солдат, давая им разнообразные поручения. Кому-то из командиров казалось, что сытная еда взбодрит подчиненных, и они уговаривали молчаливых, отрешенно глядящих людей идти к кострам походных кухонь.

Рожденный повелевать и с детства познавший трудности, выпадающие на долю властителя, Лизаэр разделял тяготы итарранцев, в чем только мог. Он находил ободряющие слова, пожимал руки, похлопывал по плечу. Он сумел быстро успокоить разбушевавшегося солдата, который, размахивая кинжалом, возбужденно призывал собирать отряд добровольцев и отправляться в Страккский лес, чтобы добить оставшихся в живых варваров. Несколькими жесткими доводами Лизаэр заставил крикуна отказаться от своего бредового замысла.

Где бы ни появлялся Лизаэр, его непоколебимая уверенность вызывала в солдатах немое восхищение. Но в душе Илессид оставался холодным и сдержанным и не терзался угрызениями совести, размышляя о причинах поражения итарранской армии.

Лизаэр негодовал и печалился, думая о том, что Аритон вовлек в свои темные замыслы маленьких детей, но в то же время почти не сожалел о гибели всей женской части деширских кланов. Их уничтожение было необходимо для безопасности Итарры. И вообще все, что произошло, было необходимо для безопасности Итарры. Главное, он наглядно показал городу, кто их главный враг.

— Ваше высочество, вы ведь еще не ели! — тронул его за плечо толстый повар, почтительно улыбающийся и готовый услужить.

Лизаэр учтиво наклонил голову.

— Я как-то даже не заметил, что голоден.

Он великодушно позволил повару отвести себя к походной кухне. Лизаэру действительно не хотелось есть, но он все с той же безупречной вежливостью проглотил несколько ложек супа.

Завороженно глядя на пламя костра, Лизаэр внезапно вспомнил тот момент в их с братом противоборстве, когда был готов купить смерть Повелителя Теней даже ценой собственной гибели.

Хотя никакая плата за смерть фаленитского ублюдка не была бы чрезмерной — только бы оборвать эту нечестивую жизнь, пока не появились новые жертвы его коварных и безжалостных замыслов... вчерашняя готовность Лизаэра к самопожертвованию показалась ему сейчас, при ясном свете и здравом рассуждении, просто горячечной глупостью. Принц поежился и со стуком поставил миску на походный стол. У него не было веских доказательств того, что Аритон погиб во вчерашней схватке. Этот мерзавец достаточно умен и наверняка сумел улизнуть, используя все, чему научился у Раувенских магов.

Неизвестность как-то неприятно будоражила Лизаэра. Подспудно шевельнулась мысль, что готовность пожертвовать собой ради гибели Аритона была навязана ему.

Тогда, в парусном трюме «Брианны», и потом, в Красной пустыне, Аритон воздействовал своей магией на его рассудок. Одолеваемый сомнениями, Лизаэр стал размышлять. Не устроил ли этот ублюдок подобный же трюк и в Страккском лесу? Если предположить, что вся игра с вызовом на честный поединок служила лишь прикрытием его магических ухищрений, направленных на уничтожение Лизаэра — единственного человека, кто своим даром рукотворного света по-настоящему способен угрожать ему... Выводы были поистине пугающими.

Что еще могло создать для Аритона возможность играть с миром по собственным правилам, как не устранение его главного врага? Причем каким изощренным способом — внушив тому мысль о самопожертвовании! У Лизаэра перехватывало дыхание от ярости. Если бы он, невзирая на слабость от потери крови, не остановил этого негодяя, Этера узнала бы бедствия пострашнее гибели семи тысяч Итарранских солдат.

— Ваше высочество! — окликнул его штабной гонец.

Лизаэр поднял голову и по мундиру с черно-белым гербом понял, что этот парень из Лиги наемников. Принц досадовал на свою невнимательность; возможно, гонец толкался здесь уже несколько минут, ожидая, когда его заметят.

— Тебя прислал Пескиль? — спросил Лизаэр.

— Ваше высочество, повозки готовы тронуться в путь.

Смущенный внимательным взглядом принца, парень вперил глаза в траву, истоптанную множеством солдатских ног.

— Господин Пескиль просил передать, что главнокомандующий Диган проснулся и желает вас видеть.

Лизаэр наградил гонца ободряющей улыбкой.

— Ты проводишь меня к нему?

— Незамедлительно, ваше высочество, — ответил польщенный парень.

Он пошли через лагерь туда, где стояли повозки. Туман быстро рассеивался. Поскольку вместе с людьми вчера погибла значительная часть лошадей, конюшенным поручили исполнять обязанности посыльных. Часть сторожевых костров успели погасить. То там, то здесь торчали накренившиеся стойки с оружием. Между штабными шатрами беспрерывно сновали посыльные. Отряд солдат готовился выйти в дозор. На ближних подступах к лагерю дозорным предстояло двигаться пешим порядком; каждая здоровая лошадь была на вес золота.

Лизаэр уверенным взглядом правителя оценивал увиденное. Когда он делал какие-либо предложения, их внимательно и с почтением выслушивали. Он старался отвечать на каждое приветствие: кивком, улыбкой или называя обратившегося по имени, если человек был ему знаком. На шедшего рядом с ним гонца это производило неотразимое впечатление.

Бывалые солдаты, собравшись тесными группами, приводили в порядок оружие. Их негромкие разговоры были совсем не слышны из-за визга и шипения точильных кругов. Некоторые горевали о погибших товарищах. Большинство спали, растянувшись прямо на влажной земле, поскольку все их плащи и одеяла забрали для нужд раненых. Повсюду сгружали тюки с провиантом, из шатров доносился смех, и за всем этим ужасы минувшей ночи ощущались уже не столь сильно.

«Костяк армии сохранился», — мысленно отметил Лизаэр. При умелом подходе к этим людям и надлежащей выучке из них могли получиться непревзойденные воины. Лизаэр понял, что должен остаться здесь, найдя для этого вескую причину. Вряд ли ему откажут, учитывая влияние, каким он уже обладает.

Караван, направлявшийся в Итарру, действительно был готов тронуться в любую минуту. Для его охраны выделили полсотни копьеносцев. Их ряды уже не отличались прежней стройностью, чувствовалось, что многие собирались на скорую руку. Над головой колонны реяло знамя — одно из немногих уцелевших во время потопа. Размахивая руками, Пескиль давал последние наставления конному посланцу, которому предстояло немедленно отправляться в Итарру с донесением наместнику Морфету. Неподалеку пасся привязанный мул. Он был нагружен скорбной поклажей — телом капитана Гнадсога, завернутым в красно-золотое полотнище. Отважного воина должны были перевезти для погребения в некрополь самых именитых и достойных людей Итарры.

Остальные повозки были заполнены ранеными; в основном теми, кто имел привилегии или принадлежал к городской знати. Немного места отвели для людей, которые в силу своих исключительных способностей или положения были нужнее в городе, нежели здесь. И наконец, несколько повозок пришлось отдать маркитантам, чтобы обеспечить запас провизии на время неспешного пути домой.

Повозку Дигана Лизаэр отыскал без труда. Он отпустил провожатого, похвалив его за усердие, отчего парень густо покраснел. Дальше принц пошел один. Он миновал кучку горячо спорящих о чем-то людей и, подойдя к повозке, вежливым кивком головы попросил слугу оставить их с Диганом наедине.

Главнокомандующий Диган лежал, укрытый сразу несколькими одеялами. Он еще не полностью пришел в себя после солидной порции снотворного, которым его поили, дабы снять боль, и потому его глаза бесцельно блуждали, ни на чем не задерживаясь. Заметив склонившуюся над ним тень, Диган что-то пробормотал, потом успокоился, узнав знакомые светлые волосы.

— Я пришел, — тихо сказал Лизаэр.

— Ваше высочество?

Диган попытался изобразить на лице улыбку, но она превратилась в гримасу. Главнокомандующий делал над собой неимоверные усилия, чтобы сосредоточиться.

— Не напрягайтесь, — попросил его Лизаэр. — Я буду говорить за нас обоих.

— Мы потеряли Гнадсога. — Диган дернул на себя одеяло. — Вы знаете об этом?

Лизаэр осторожно взял в руку пальцы Дигана, беспокойно теребившие ткань. Спокойным и твердым голосом он сказал:

— Пескиль принял командование армией на себя. У него есть два десятка стойких бойцов, которые будут обучать солдат тактике войны с варварами. К тому же у нас осталось достаточно людей, чтобы исполнить наш первоначальный замысел. Если вы еще не отказались от желания уничтожить деширцев, мы должны отравить в Страккском лесу все источники и перебить по берегам реки все зверье. Тогда уцелевшие варвары перемрут с голода. Север Ратана будет очищен от этой чумы. То, что случилось на берегах Талькворина, больше никогда не повторится.

На щеках Дигана проступили пятна.

— Мне сказали, что вы остаетесь здесь.

Лизаэр провел по руке главнокомандующего и осторожно положил ее поверх одеяла.

— Это мой долг. Если я не смогу сражаться мечом, мой дар света обезопасит нас от магических ловушек.

Диган тихо выругался.

— Значит, он уцелел.

Никто из них не упомянул имени Повелителя Теней. Каждому из двоих было не по себе от этой мрачной правды.

— Не волнуйтесь, мы не проиграли. С деширскими кланами покончено. Мы обрубили их корни, и следующего поколения там уже не будет. Зато теперь Итарра знает, что имеет дело с опасным противником.

Диган закрыл глаза. Лоб прочертили морщины; безмерная усталость и смятение, казалось, накрепко врезались в его впалые скулы.

— Пиратский ублюдок, — прошептал главнокомандующий. — Вы же знаете, нам самим его не одолеть. Без вашего дара света любая посланная нами армия станет жертвой его грязной магии.

Лизаэр не торопился отвечать. Он раздумывал, стоит ли обсуждать этот вопрос с человеком, павшим духом да к тому же серьезно раненным и одурманенным снотворным. Помимо этого, между ними тяжким грузом лежал невысказанный упрек. Диган явно был недоволен тем, что Лизаэр спровадил его в безопасное место, а всех остальных подверг чрезмерной опасности. Чувствуя, что главнокомандующий немного собрался с силами и сейчас наблюдает за ним с плохо скрываемой яростью, Лизаэр улыбнулся.

— Поверьте, я всю ночь не сомкнул глаз, скорбя о случившемся. Обещаю вам, что больше не стану появляться на передовой. Последующие сражения, которые вы поведете против варваров, будут тщательно продумываться и осуществляться таким образом, чтобы все преимущества были на нашей стороне. Больше никаких поспешных выступлений, подобных этому. Правда, на подготовку понадобится не один год. Я предлагаю, чтобы итарранские наемники сначала учили солдат особенностям войны с варварами, а затем оттачивали их навыки во время небольших боевых вылазок. А когда наша армия будет надлежащим образом подготовлена и вооружена, мы начнем искать себе союзников. Бремя слишком тяжело, чтобы Итарра несла его в одиночку. Диган беспокойно дернулся.

— Вы ничего не сказали про себя.

— Я — наследный принц, — ответил Лизаэр, глядя на него ясными синими глазами. — В свое время это обстоятельство казалось вам помехой.

Внезапные судороги заставили главнокомандующего перевернуться на бок и скорчиться от боли. Прошло несколько минут, прежде чем он вновь смог заговорить.

— Если я заставлю Морфета послать вам приглашение, скрепленное печатью государственного совета Итарры, вы останетесь у нас?

Лизаэр улыбнулся.

— Сделайте это, и мы с вами поднимем все города Ратана на борьбу против кланов. Тогда мы предпримем новый поход против Аритона Фаленского и раздавим его численностью наших армий. И никакая магия его уже не спасет.

Боль отпустила Дигана. Замутненные глаза блеснули.

— Мне нравится ваш замысел. Пескиль согласен?

Лизаэр рассмеялся.

— Прежде чем подсчитывать потери, Пескиль замучил ваших писцов, диктуя им письма во все лиги наемников, какие только существуют на континенте.

Остальное было ясно без слов: для Пескиля потеря почти всех его бравых ребят была тяжким ударом. Лишь одно смягчало боль утраты: наконец, после многих лет борьбы с деширскими кланами, затянувшейся из-за скупости государственного совета, с владычеством Стейвена Валерьента в Страккском лесу было покончено.

— Чувствую, мне придется обзавестись трактатами по искусству стратегии, — поморщившись, сказал Диган. — Представляю, насколько они длинны и скучны. От меня начнут шарахаться на балах.

Балы, конечно, будут, но сначала Итарру ожидала мрачная осень. Скольким еще женщинам к тому времени придется оплакивать погибших?

Диган умолк. Казалось, он задремал. Лизаэр, знавший намного больше об армиях и искусстве управления ими, нежели главнокомандующий, с тактичным терпением наблюдал за ним. Наконец, не открывая глаз, Диган произнес:

— Возвращайтесь осенью целым и невредимым. Талита будет вас ждать.

— Передайте ей...

Взволнованный Лизаэр умолк. Тем временем старший офицер, заботам которого был вручен караван, отдал приказ двигаться. Возницы защелкали кнутами, и повозки медленно покатились по дороге. Лизаэр пошел рядом с повозкой Дигана, и солнце играло на его золотистых волосах. Слова, которые произнес на прощание Лизаэр, шли из глубины его сердца.

— Я обязательно вернусь, как и обещал. Никакому Повелителю Теней не разлучить нас с Талитой.


Окончательное решение

Ямы-ловушки, очищенные от кольев, стали могилами для погребения павших. Живых подгоняло время, и потому они, руководствуясь здравым смыслом, хоронили всех подряд. Тела друзей перемежались телами врагов и лошадиными трупами. Убитых итарранцев клали в могилы, не снимая с них кольчуг и шлемов с оперением. Никому в голову не приходило поживиться трофеями. На полях сражений остались груды брошенного оружия, обреченного ржаветь годами. Каким бы безмерным ни было горе, заботы и нужды живых, согласно древнему закону кланов, оставались на первом месте.

До вторжения итарранцев общая численность деширцев составляла девятьсот шестьдесят человек. Теперь их осталось не более двухсот, половина из которых — раненые. Из поколения Джирета уцелело всего четырнадцать мальчишек, считая и его. И ни одной девочки. Воды Талькворина по-прежнему были мутными и зловонными. Никто не знал, сколько времени понадобится Страккскому лесу, чтобы залечить раны от пожарищ.

Звери ушли далеко от этих мест, и добыча деширских охотников была более чем скромной.

Аритон Фаленский поднял камень и, не став очищать его ни от глины, ни ото мха, положил на могилу, где покоился Стейвен Валерьент, предводитель кланов Дешира, граф Деширский и кайден Ратана. Вместе с ним похоронили и его любимую жену Дэнию, чей проницательный ум и глубокая интуиция остались теперь лишь в воспоминаниях.

Повелитель Теней обнял за плечи неподвижно стоящего Джирета.

— Твои родители были замечательными людьми. Прости меня, если я не всегда относился к тебе так, как они.

Он почувствовал, как мальчик задрожал, и осторожно убрал руку.

Джирет засучил рукав и достал нож; тот самый, которым мастерил игрушки для сестер. Он вертел его в руках, словно талисман, пока Аритон, стараясь не показывать, что видит его слезы, не опустился на колени, увязнув в разворошенной копытами земле.

— Дай мне, — сказал принц и, взяв переданный ему нож, принялся сосредоточенно вырезать на надгробной плите из речного песчаника древний узор, дающий благословение и защиту.

Магические знаки, выходившие из-под его руки, были предельно просты, но удивительно красивы, так что сам Аритон, любуясь творением рук своих, почувствовал в душе умиротворение. Вырезав последний знак в цепи остроугольных и округлых паравианских письмен, он сказал:

— Королевство и наследный принц всегда сильны настолько, насколько силен тот, кого называют тенью позади трона. Кайден Джирет, когда ты достигнешь совершеннолетия, я почту за честь принести клятву на лезвии твоего меча. Ты уже достойно послужил наследному принцу. Если бы не твое мужество, династия Фаленитов прекратила бы существование и все прекрасные деяния твоего отца оказались бы напрасными.

Джирет торопливо вытер ладонью щеку. Завитки волос цвета красной меди выбивались из-под повязки, которой служил кусок шелковой ткани от рубашки, сшитой Сетвиром для коронации Аритона.

— Ваше высочество, мой отец служил вам, а потому его жизнь не была и не могла быть напрасной. Я это понял, когда он рассказал мне, как и когда ему суждено умереть. Возможно, я вновь понадоблюсь вам еще раньше, чем достигну совершеннолетия.

Слова Джирета были совсем недетскими и застигли Аритона врасплох. Он помолчал, раздумывая над ответом, потом сказал:

— Надеюсь, в этом ты ошибаешься, да хранит тебя судьба.

Рисунок на надгробной плите был готов. Аритон вглядывался в безупречно построенный узор. Дед показал ему этот узор очень рано, едва он научился держать в руках грифель. Но тогда, рисуя на грифельной доске, он ощущал легкое покалывание, сопровождающее ток сил паравианской магии. Сейчас Аритон не чувствовал ничего. То ли само это место в Страккском лесу обладало охранительной силой, то ли нарисованное им было просто красивой картинкой, воспроизведенной по памяти. Ответа он не знал. Всплески магического зрения, еще долго мучившие его после той ночи, постепенно ослабели и пропали совсем. Теперь ему вообще не удавалось вызвать какие-либо видения.

Самодисциплина, усвоенная со времен Раувена, не была утрачена, но магическое зрение, которому он так долго учился и которое усердно совершенствовал, куда-то исчезло. Аритон пытался увидеть жизненные линии деревьев и воздуха, но видел лишь то, что видят обыкновенные люди.

Оставалось горе, глубины которого он не мог разделить ни с кем. С тех пор как Аритон ступил на стезю династии Фаленитов, ему часто недоставало советов его вспыльчивого и раздражительного деда из рода Ахелласов. Быть может, старик жив и сейчас. Увы, и Раувенская башня, и Дасен Элюр потеряны для него навсегда. А ведь он только-только начал постигать тайны Этеры: ее небес, холмов и рек. Аритон вдруг почувствовал себя в положении солдата, лишившегося руки или ноги. Или художника, который, не успев закончить картину, вдруг перестал различать цвета.

На другом конце рощицы, за белесыми от лишайников стволами старых деревьев, Халирон настраивал лиранту, беря пробные аккорды. У менестреля имелись свои излюбленные мелодии для настройки, чем-то напоминавшие звон сыплющихся монет. Каждый звук крошечной стрелой ударял по восприятию Аритона. Словно в противовес угасшему магическому чутью, он стал острее ощущать звуки. Никогда еще он не слышал подобных оттенков в пении птиц. И чирканье лопат по каменистой земле (бойцы засыпали последние могилы) никогда так остро не ударяло по нему.

Не вставая с колен, Аритон воткнул нож Джирета в землю. Потом склонил голову. Подобно тому, как минувшей ночью он касался руками остывших тел, сегодня он притронулся к старому камню и достиг состояния внутренней тишины. Он освобождал мятущиеся души погибших друзей. Он знал, что это ему удалось. Сейчас он ощутит умиротворенность, исходящую от костей, которые отныне будут мирно покоиться в земле.

Он не ощутил ничего. Совсем ничего.

Аритон вздохнул. Возможно, Джирет видел, как напряглись его плечи. Но то был единственный внешний признак, выдававший его смятение. Даже могильные камни — и те были немы. Прежде любая песчинка на дне ручья звенела, возвещая ему о величайших силах, сплетающих нити бытия. А эти камни могли бы поведать о многих тайнах... Но ладонь ощущала лишь шершавую поверхность. Аритон утратил магическое зрение, перестал видеть реальность такой, какой она открывалась магам. В Кайд-эль-Кайене Асандир открыл ему призрачный мир, оставшийся от былого паравианского величия. Аритон помнил: звуки и образы тогда буквально разрывали его. Сейчас он спокойно мог бы отправиться в Итамон и не увидеть ничего, кроме развалин мертвого города.

Врожденный дар создания рукотворных теней сохранился, но вернутся ли к нему со временем все остальные магические способности — этого Аритон не знал.

— Они начинают.

Джирет тряс его за руку, стараясь вывести из оцепенения. Вокруг мелькали какие-то тени. Аритон не знал, сколько времени прошло. Бойцы кланов образовали поминальный круг, чтобы отдать последние почести погибшим.

Аритон вытащил нож и выпрямился.

— Я послушаю отсюда, — сказал он.

Он хотел было вернуть нож Джирету, но передумал и спросил:

— Можно, я оставлю его себе? Этот нож связал нас узами дружбы, и мне хочется, чтобы он остался у меня. Он мне пригодится. А ты будешь знать, что я часто думаю о тебе.

— Значит, вы не пойдете с нами.

В голосе Джирета не было удивления. Этот мальчишка обладал гордостью взрослого бойца и не стал расспрашивать Аритона о причинах.

— Думаю, вы просто забыли, что я уже предлагал вам этот нож.

Интонация Джирета и сама манера говорить живо напомнили Аритону Стейвена. Сердце его кольнуло.

Аритон подкинул нож в воздух. Переливчато блеснула перламутровая рукоятка, и нож звонко упал на его ладонь.

— Теперь я вспомнил. Это было у ручья, когда я курил тинеллу, а ты меня разыскал.

— Этим ножом можно вырезать отличные свистки из ивы, — сказал Джирет. — Мне он больше не понадобится. — Мальчишка жестом указал на прицепленный к поясу узкий короткий меч с поперечиной. — Да будет милость Эта вместе с вами, ваше высочество.

Аритон спрятал нож за обшлагом рукава. Притянув Джирета к себе, он порывисто обнял мальчика и тут же отпустил, слегка толкнув в направлении круга бойцов.

Под жарким солнцем, что светило сквозь ветви деревьев, почти лишенные листьев, деширские бойцы, так и не сменившие своих перепачканных, опаленных и изорванных одежд, сомкнули руки. Вскоре круг разомкнулся, вобрав в себя Джирета. Прошло еще несколько мгновений, и от круга отделилась коренастая фигура, перепоясанная ремнями. Каол. Аритон сразу узнал его по походке. Чувствовалось, как сильно боевому командиру недостает ворчливой сестринской заботы Дэнии. «Словно кирпич, выпавший из кладки», — подумалось Аритону.

В центре круга стоял Халирон. Черный с золотом наряд его казался здесь не совсем уместным. В руках менестрель держал настроенную лиранту.

Халирон окликнул Каола, но безрезультатно. Теперь, когда Стейвена не стало и вся полнота власти перешла к Каолу, он вел себя так, как считал нужным. Он, не оборачиваясь, шел по обожженной земле, тяжело ступая и ссутулившись.

Убедившись, что Каол не вернется, бойцы тихо сомкнули круг.

По лицу Каола сразу было видно, что за все это время он не прилег даже на полчаса. Исцарапанное ветвями кустов, покрасневшее от укусов мошкары, заросшее щетиной, оно имело весьма свирепое выражение.

— Решили бросить нас, — с упреком произнес он. Едва не вздрогнув от резанувшего его тона, Аритон тем не менее не рассердился. Он прекрасно понимал состояние Каола.

— Я должен уйти.

Аритон чувствовал, что сейчас Каол выплеснет на него целый град обвинений, и решил их упредить. Он заставил себя обернуться. Из-за кустов донеслись печальные аккорды лиранты. Халирон исполнял поминальный ритуал по погибшим. Настал первый и единственный момент, когда бойцы могли открыто проявить скорбь. Как всегда, заботы живущих стояли на первом месте, и потому сразу после прощания остатки деширцев должны были покинуть родные места и идти в Фаллемер.

Каол ждал ответа, переступая с ноги на ногу от нетерпения. Когда волшебное пение Халирона несколько смягчило его угрюмое настроение, он засунул большие пальцы за пояс и пробурчал:

— Могли бы хоть объяснить причину. Аритон продолжал неотрывно глядеть на него.

— Я думал, ты и так знаешь. Где бы я ни оказался, туда рано или поздно придут солдаты Лизаэра.

Можно было подумать, что ответ принца обидел Каола дерзостью или уклончивостью. Черные глаза командира с нескрываемой враждебностью глядели на наследного принца.

Аритон выдержал этот взгляд. Теперь он мог вполне искренно сказать о том, о чем до сих пор старался не говорить.

— Я не могу ни оживить погибших, ни каким-то иным образом утешить вас и облегчить горечь утрат. В равной степени я не хочу обманывать всех вас обещаниями, которые не в силах выполнить. Вы приютили меня и признали своим наследным принцем. Стейвен предложил мне дружбу, что было для меня дороже королевской короны. В ответ я дал слово тейр-Фаленита, что не обойдусь расточительно с вашими дарами.

Кротость Аритона обезоружила упрямого Каола. Он вспомнил балладу о принцессе Фальмирской и кости, торчащие из пепла вблизи развороченной пещеры. У Каола хватило терпения не бросить Аритону упрек в скрытности и недомолвках. Но заставить себя думать по-иному он не мог. Его удручало, что даже теперь, после итарранского вторжения, у принца не возникло полного доверия к деширцам.

Голос Халирона зазвучал высоко и сильно, исполненный неподдельной скорби. Музыка и пение растрогали Аритона, ему сдавило горло, и он поспешно отвернулся, стыдясь, что не может сдержать слез. Музыка как будто сокрушила его волю, и чувство глубочайшего сострадания к этим суровым, несгибаемым бойцам целиком завладело им.

Рука Каола легла ему на плечо.

— Вы могли бы стать моим оплотом, — признался Аритон. Сейчас он был на редкость открыт и беззащитен. — Я не покинул бы вас, если бы не Лизаэр. Пойми: любой, кто даст мне пристанище, обязательно сделается мишенью для его армии. Вчерашние потери не остановят его. Он начнет собирать новые отряды. Я не хочу, чтобы из-за меня истребляли ваших мужественных людей. Поэтому я прошу у вас позволения уйти одному, чтобы, когда настанет время, вернуться и исполнить вашу заветную мечту: построить новый город на развалинах прежнего Итамона.

— Я ошибался в своих суждениях о тебе, — сказал Каол, убирая тяжелую руку с плеча Аритона.

Оба замолчали, слушая прекрасный голос Халирона и скорбя каждый о своем. Потом Каол провел ладонью по давно нечесаным волосам.

— Больше я не ошибусь. Но в обмен я прошу у вас разрешения поднять кланы Фаллемера, а за ними — и кланы по всей Этере.

— Я возражаю.

Аритон резко повернулся к боевому командиру. Если в его глазах еще и блестели слезы, то сам взгляд обрел прежнюю силу и был острым как меч.

— Я больше не хочу, чтобы во имя меня убивали людей.

К Каолу тоже вернулось прежнее упрямство, и его поза была весьма красноречивой.

— У меня никто из близких не погиб от рук итарранских наемников.

Наследный принц, которого совсем недавно Каол презирал за мягкотелость, провел пальцами по надгробию Стейвена и Дэнии. Пальцами, казалось бы, слишком нежными, чтобы держать меч, но в решающие моменты становящимися смертоносными.

— Но дело даже не в размерах потерь. Стоит тебе собрать армию — и трагедия повторится. Я не настолько бессердечен, чтобы согласиться на это. Быть может, я вообще не гожусь в короли. Я не могу тебе приказывать. Я тебя прошу. И если я не одобряю твоих замыслов, я все равно искренне благословляю тебя и всех. Да будет милосердие Эта с тобой, Каол. Береги Джирета, которого я люблю как брата.

В знак дружбы Каол протянул ладони, и они с Аритоном обменялись двойным рукопожатием. Пока оно длилось под скорбную песнь Халирона, кружащуюся над раненым лесом, Каол исподтишка разглядывал наследного принца. Невысокого роста, внешне хрупкий, но на самом деле невероятно сильный. Слишком поздно Каол распознал цельную и бескомпромиссную натуру Аритона. Правда, никто не заставил бы сурового командира признать во всеуслышание, что навязанная этому человеку участь наследника ратанского престола трагически губит в нем его истинные таланты.

— Когда-нибудь, ваше высочество, вы скажете нам спасибо за нашу поддержку. Мы рады будем ее оказать. Нам повезло больше, чем Манолле Ганли, которая принесла клятву Лизаэру и только потом узнала, что он за птица.

Каол отпустил руки Аритона и отошел.

— Да хранит вас Эт от всех напастей.

— И тебя тоже. — Лицо Аритона потеплело. — Мы ведь с тобой были противниками, но в том нет моей вины. Будь на то моя воля, твой меч заржавел бы без дела. Если хочешь, можешь меня за это ненавидеть.

Поскольку скорбное пение Халирона еще оглашало лес, Каол постарался удержаться от смеха.

— Мой меч заржавеет только после моей смерти, — твердо произнес он. — Пусть Даркарон покарает меня за глупость, но я не приносил вам клятвы верности. Да и мог ли я клясться такому мечтательному дурню?

— Тебя обманули, — усмехнулся Аритон. — Стейвен сделал это за вас обоих.

Повернувшись, принц зашагал в глубь леса.

Сощурив глаза, Каол глядел ему вслед. В пересохшем горле застрял комок. Под заключительные слова поминального ритуала командир деширских бойцов прошептал:

— Да хранит тебя Эт, мой принц.

Последние звуки лиранты тихо растворились в шелесте опаленных листьев. К этому моменту Аритон Фаленский в своем изорванном черном одеянии скрылся из виду. То ли его просто заслонили деревья, то ли он опять устроил какой-то трюк с тенями — Каол не знал этого и не стал понапрасну строить догадки.


Над Страккским лесом опустились сумерки. Аритон сидел на поваленном стволе бука, подтянув колени к подбородку и охватив их руками. Вслушиваясь в первый, еще нестройный лягушачий хор, доносящийся с ближайшего болота, он наслаждался покоем этого момента, когда день незаметно переходил в вечер. Вот и первая звезда появилась на небе, блеснув между соснами. Аритон смотрел на светящуюся точку, не пытаясь магическим зрением проникнуть в тайну звезды.

Вскоре ему придется выбрать дальнейший путь. Мысли об этом пробивались в его сознание вместе с переливчатыми трелями лесного дрозда. Он закрыл глаза и затерялся в шепоте сосновых ветвей, колышимых ветром.

Ему было не перед кем держать ответ. Ничто не отягощало его, кроме опаленной совести и меча, который он не задумываясь променял бы на оставленную в Итарре лиранту.

Ветка, неожиданно хрустнувшая где-то сзади, мгновенно разрушила эту безмятежную идиллию. Аритон вскочил на ноги и увидел высокую и худощавую человеческую фигуру. Во тьме неярко блеснули драгоценные камни пуговиц и золотая цепочка.

Наряд Халирона недвусмысленно свидетельствовал о том, что менестрель тоже простился с бойцами деширских кланов. На нем был плащ с пелериной.

Придерживая жилистыми руками ремень, на котором висела лиранта, Халирон сказал:

— Сейчас не самое подходящее время для уединения, ваше высочество.

Аритон вспыхнул.

— И еще более неподходящее для разговоров о пустяках там, где почти восемь тысяч человек понапрасну отдали свои жизни.

Вероятно, менестрель решил, что принц сидел здесь, перебирая в памяти страшные события вчерашнего дня. Аритон не стал разуверять старика, надеясь таким образом отделаться от его общества.

— Кажется, я не просил, чтобы мне сочувствовали. Разве я недостаточно ясно сказал об этом Каолу?

Халирон прищелкнул языком.

— Не надо демонстрировать мне свой характер.

Не желая отступать, он присел на бревно, где только что сидел Повелитель Теней. Седые кудри разметались по темному камзолу.

— Я подумал, что ничем не задену твоих чувств, если спрошу, не желаешь ли ты быть моим попутчиком. Фаллемер меня не манит. Я и так слишком долго пробыл на севере.

Теперь Аритону уже не требовалось разыгрывать раздражение; оно стало вполне настоящим.

— Нет, — коротко бросил он.

Голос Аритона звучал так, словно его ударили.

— После всего, что случилось, я не нуждаюсь в попутчиках. Уж кому, как не тебе, это понять?

— Ты не первый принц, которому приходится приносить клятву в лихие времена. — Халирон передернул плечами, и его цепь тускло блеснула. — И не последний. И как бы ты ни пытался, тебе не удастся скрыться от меня за ширму жалости к собственной персоне.

Аритон напрягся.

— Думаю, ты уже достаточно здесь наговорил.

В этих словах таилась неприкрытая угроза, но Халирон оставил ее без внимания, продолжая все так же невозмутимо восседать на бревне. Дрозд перестал петь, зато лягушки радостно заливались во все горло. В небе прибавилось звезд. Темнота сгустилась, и уже не было видно блеска топазовых пуговиц на плаще менестреля.

Видимость неустойчивого покоя окончательно и бесповоротно была нарушена. Аритона прорвало:

— Эт милосердный, я ведь должен был остаться. Думаешь, без магии и теней сегодня было бы кому слушать твою поминальную песнь?

— Теперь все позади, — примирительно сказал Халирон. — Чувство вины еще никому не шло на пользу. Из прошлого можно извлечь только силу, чтобы с уверенностью строить будущее. Ты можешь не допустить повторения подобных событий.

— Мне казалось, что именно этим я и занимаюсь.

Гнев Аритона достиг такого уровня, что сильнее могла стать только боль. Повелителя Теней до сих пор преследовала мысль, что платой за гибель Лизаэра и освобождение от проклятия Деш-Тира могла быть жизнь Джирета.

— Может быть, теперь ты соизволишь оставить меня одного? — со злостью спросил Аритон. — Думаю, я проживу и без твоих советов.

— Вероятно. Ты действительно ни о чем меня не просил. Это я пришел сюда, чтобы просить тебя.

Халирон скрестил гибкие руки и стал внимательнейшим образом разглядывать землю под ногами, словно умел видеть в темноте.

— Если ты распахнешь уши и утихомиришь свою неистовую фаленитскую совесть, то без труда заметишь, что я уже стар. Я нуждаюсь в сильном напарнике, чтобы подтолкнуть повозку, когда она завязнет в дорожной грязи. А когда сыплет холодный осенний дождь, заливая костер на привале, мне очень нужно, чтобы кто-то выслушивал мою воркотню.

Хитро скривив губы, менестрель взглянул на Аритона.

— Пусть тебя не волнует, что твой талант нуждается в изрядной шлифовке. Если твои пальцы еще не разучились перебирать струны, я, ваше высочество, предлагаю тебе скромное звание ученика менестреля. Принимаешь?

Аритон уставился на него. Лицо Повелителя Теней утратило прежнюю жесткость и приобрело удивленное и даже несколько глуповатое выражение. Он уселся прямо на груду валежника, ударившись локтем о ветку, а ногой запутавшись в ремне ножен, о которых он успел позабыть.

Халирон был доволен произведенным эффектом и вместе с тем волновался в ожидании ответа.

— Разве это такой ужасный выбор? Можешь не делать вид, что ты потрясен.

— Нет. — Аритон смущенно рассмеялся. — Нет, но... неужели этот Фелирин все предвидел заранее?

— Что?

Спокойствие разом покинуло Халирона. У него бешено застучало сердце, округлились глаза. Стиснутые пальцы побелели. Старик весь дрожал.

Аритон посмотрел на него и усмехнулся.

— Все очень просто. Фелирин заставил меня пообещать ему: если наши с тобой пути пересекутся и ты предложишь мне стать твоим учеником...

— И что? — задыхаясь от нетерпения, спросил старик. Он прижал руки к горлу, словно помогая себе дышать. — Что ты ему ответил?

— Мне пришлось согласиться, — сказал Аритон. — Хотя я и не представлял, как это может случиться и случится ли вообще. Но тогда передо мной маячил королевский престол, и я не имел права нарушать клятву. У меня и так не самые лучшие отношения с Судьбоносцем.

— Ты просто дьявол!

Халирон вскочил на ноги с такой силой, что басовая струна лиранты недовольно заурчала.

— Думаешь, я откажусь от своего предложения и скажу: «Ах, ваше высочество, ратанский престол для вас важнее»?

— Не знаю, что думаешь ты, но я точно думал, что ты явился сюда с утешительными назиданиями. — Аритон засмеялся, и бурлящая радость смыла последние следы его неприязни к менестрелю. — Провалиться мне в Ситэр, но мне хотелось убить тебя за это.

— Хорошо, что ты не воспользовался этим шансом. Удивительное дело: ты обладаешь единственным в своем роде оружием, а тебе и в голову не приходило пустить его в ход.

— Уже приходило, — тихо сказал Аритон. Халирон стал расхаживать взад-вперед.

— Где-то не так далеко отсюда у меня спрятана в кустах повозка и привязан пони. Как только мы их разыщем, я заварю чай, и покрепче.

Он вдруг резко остановился, так что Аритон едва не налетел на него.

— Нет, — возбужденно произнес старик, голос которого почему-то утратил прежнюю мелодичность. — Не надо чая. Сказать по правде, мне хотелось совсем не этого.

Прямо во тьме он начал развязывать тесемки чехла из промасленной кожи.

— Сыграй мне. Помнишь, я просил тебя сыграть ту мелодию?

Не дожидаясь ответа, Халирон протянул ученику драгоценный инструмент.

Аритон погладил узорчатую деку лиранты, вдыхая аромат смолы и дерева. Он не мог говорить. Он боялся пошевелиться, дабы не нарушить своего хрупкого счастья. Сам магистр Халирон вложил ему в руки лиранту и предложил сделать то, чего так долго жаждало его сердце.

Дрозд вывел последнюю трель и замолчал, как будто не хотел мешать Аритону. Менее чувствительные сверчки вовсю продолжали стрекотать в траве. Повременив еще немного, Аритон преодолел робость. Нет, они больше не могут взывать к его совести и заставлять делать то, к чему никогда не лежала его душа.

Аритон тронул пальцами серебряные струны. Отныне он свободен. И в этот вечер, и во все последующие вечера.

Наконец-то...


А тем временем...

Асандир и Дакар отправляются к Миртельвейнскому болоту, чтобы помочь Веррэну в наблюдении за метласскими змеями накануне их осеннего размножения. Трайт и Харадмон прибывают в Шанд, и хотя Содружество Семи возлагает теперь большие надежды на малолетнего наследного принца, который пока воспитывается в неприметной семье красильщика, Хранитель Альтейна разыскивает следы двух взрослых принцев, ставших жертвами проклятия Деш-Тира, и вопреки здравому смыслу по-прежнему ожидает подтверждения того, что Пророчество о Черной Розе еще может исполниться...


Ранним утром в Кориасе Первая колдунья Лиренда сообщает Главной колдунье Морриэль печальную новость: послушницы, которым было поручено посредством сил пятой ветви вести неусыпное наблюдение за Повелителем Теней, потеряли его след...


В темных и глухих недрах Рокфальского колодца огражденный тройной магической защитой, в каменном сосуде мечется Деш-Тир, в течение пяти веков закрывавший туманной завесой небо над Этерой. Если он и знает, что совсем недавно его главное проклятие, направленное на уничтожение двух братьев, было близко к исполнению, но сорвалось в последнюю секунду, ему не остается ничего иного, как только биться в бессильной ярости...

Примечания

1

Старинная мера длины, равная 9 дюймам (около 23 см). — Прим. перев


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51