Доктор разлил всем, зацепил кусок селедки, положил на хлеб.
      — Ну, пусть мы будем все здоровы, а они нехай все подохнут!
      Все засмеялись, а жена инженера спросила:
      — Это вы про кого, про летчиков, что ли?
      — Ну что вы!.. — Доктор смутился. — Просто тост есть такой. - Выпили. Хозяин крякнул и понюхал корочку хлеба. Его сын Володя — студент первого курса — тоже крякнул и понюхал согнутый указательный палец. Инженер, крутя головой, полез в селедочницу. Дамы часто дышали носами. Доктор хакнул и просипел:
      — Отрава… И как ее беспартийные пьют…
       
 
      Все опять засмеялись. Хозяйка сказала:
      — Ну, доктор, уж вы скажете!.. Володя, а ты бы закусил — захмелеешь.
      — Смотрите, опять идут, — сказал Володя, глядя вверх.
      Два истребителя шли на посадку, один на секунду закрыл солнце, пройдя черной тенью в ярко-голубом небе, и исчез за крышей дачи. Другой прошелестел вслед и вдруг резко клюнул. Дамы взвизгнули. Все произошло в одно мгновение: перед самым носом самолета вспыхнула ослепительная радужная вспышка, истребитель резко пошел вниз, потом выпрямился и с ревом взмыл к небу. Воздушная волна колыхнула верхушки деревьев, донесся тяжкий глуховатый грохот.
      — Нну, сила! — восхищенно сказал Володя.
      — Что он, пьяный, что ли? — сказал инженер, провожая глазами едва видимый теперь в синеве самолет.
      Его жена открыла рот, но сказать ничего не успела. В воздухе промелькнуло что-то черное, раздался треск ломающихся ветвей, что-то с шумом обрушилось в кусты сирени шагах в двадцати от них. И все стихло. Некоторое время они сидели молча, обмениваясь изумленными взглядами, — жена инженера все еще с открытым ртом, — потом хозяйка проговорила:
      — Этого еще не хватало! Теперь деревья в садике ломать начали… Только прошлой весной посадили сирень, и вот на тебе…
      Володя вскочил.
      — Как вы не понимаете! Ведь это летчик упал! Он, наверное…
      Все поднялись. Хозяин смущенно оглянулся на жену.
       — Похоже на то… Надо бы сходить посмотреть.
      — Кстати, у нас и доктор здесь есть… Володя, вернись сейчас же!
      Но студент махнул рукой и спрыгнул с веранды. Доктор торопливо дожевал бутерброд, вытирая руки о салфетку.
      — Надо сходить посмотреть, — проговорил он. — Хотя если это действительно летчик, то я вряд ли смогу быть полезным.
      Предводительствуемые доктором все спустились в сад.
      — Думаю, нам лучше разделиться в цепь и пройти… прочесать, так сказать…
      Но тут послышался взволнованный голос Володи:
      — Сюда, товарищи! Он здесь! Доктор, скорее!
      Поспешно и суетливо, но не очень быстро дачники двинулись через сирень. Хозяйка надменно вскинула голову и демонстративно пошла в обход по аккуратно посыпанной песком до рожке.
      Доктор первым увидел в кустах сгорбленную спину сидящего на корточках Володи. Солидно хмыкнув и засучивая на ходу рукава сорочки, он подошел к нему, заглянул через его плечо и попятился. Заметив это, жена инженера взвизгнула и вцепилась в руку мужа, а хозяйка, подходившая с другой стороны, остановилась.
      — Эк какего-о-о… — протяжно произнес доктор и опустился на колени рядом с Володей. Затем, не оборачиваясь, крикнул:
      — Воды принесите, побольше… и марганцовки, и бинтов… Володенька, помогите-ка мне, голубчик.
      В то время как обе дамы с готовностью пустились к даче, инженер и хозяин подошли ближе и увидели, как доктор и студент с трудом и осторожно приподнимают что-то продолговатое, черное и, по-видимому, очень тяжелое. Володя вдруг растерянно сказал:
      — А где же у него голова?
      Тогда инженер остановился и положил руку на горло.
      — Не могу, — пробормотал он. — Не выношу я таких вещей.
      Раз крушение поезда видел, такая, понимаешь, каша, — так, веришь ли, неделю потом снилось.
      Хозяин нахмурился, решительно приблизился к месту происшествия, посмотрел, затряс головой, наклонился и посмотрел еще раз. И еще раз затряс головой, словно не веря глазам.
      На слегка опаленной траве, судорожно сокращаясь, дергался длинный, метра полтора-два, черный сверток — очень черный, вероятно, обуглившийся. В воздухе стоял отвратительный запах горелого мяса и еще чего-то, от свертка доносилось слабое, но отчетливо слышное в растерянной тишине жужжание.
      Доктор очнулся первым:
      — Ну-с, ну-с, — бодро сказал он, — прошу лишних отойти…
      Володя и вы, милейший, останьтесь… Так, помогите мне его перевернуть лицом вверх. Да нет, господи, берите его под руки и… того… осторожненько… Ну!..
      Отец с сыном растерянно топтались вокруг:
      — Н-да… Н-да… Под руки… Володя, бери его… Гм, доктор, у него вроде и рук нет… А? Катить его, может, просто…
      Сверток осторожно покатили по траве. Он был очень горяч на ощупь и упруго пульсировал. Жужжание стало громче.
      — Вот так… На спину… Глаза целы ли… — пыхтел доктор, бережно переворачивая тяжелое тело. — Жаль парня… ожог сильный… Та-ак!
      Потом все разом разогнулись и выпрямились, пораженные.
      Лица не было. Не то чтобы оно обгорело или было изуродовано до неузнаваемости — а просто отсутствовало. У их ног корчился бесформенный горячий мешок, без рук, без ног, без головы…
      — А я бы так просто запретила бы им летать, где люди есть…
      Да-да, вот как хотите… — донесся голос хозяйки. Женщины приближались, неся домашнюю аптечку и бинты. За ними шел бледный инженер с двумя ведрами воды.
      — Ну как, доктор, он жив?.. Ай!.. — дамы взвизгнули разом, а инженер поставил ведра и торопливой неверной рысью направился к дому.
      — Бедненький, — сказала сентиментальная хозяйка, не отрывая взгляда от пульсирующего тела. — Помогите же ему, доктор! Что вы стоите?.. Папаша, да спрысни ты его хоть водичкой… Он же обгорел…
      Хозяин с натугой подтащил ведро, зачерпнул кружку воды, нерешительно посмотрел на доктора и, поколебавшись, плеснул прохладной влагой на один конец свертка.
      — Господи, какой дурак! На лоб надо брызнуть, на лоб! — с сердцем воскликнула хозяйка и испуганно оборвала. Черный мешок судорожно изогнулся, выбросил из себя два темных гибких отростка, облачко голубого пара поднялось над ним и растаяло, распространяя удушливый запах. Жужжание прервалось, а потом возобновилось вновь с большей силой. Все переглянулись и потом уставились на доктора. Тот имел вид необычайно смущенный и растерянный. Жена инженера сказала вдруг:
      — Да это просто комбинезон обгоревший. А человек внутри… Запутался в одежде и рвется! Кричит, а мы не слышим…
      — Глупости, — сказал доктор сердито, но тем не менее опустился на колени и начал что-то делать руками. Володя присел рядом на корточки, а остальные, вытянув шеи, с боязливым любопытством заглядывали через него. Было видно, как доктор осторожно прощупывает длинными белыми пальцами какую-то складку посередине свертка.
      — Ага! — торжествующе сказал он. — Сейчас мы тебя… того…
      Нет, как будто не здесь… А, вот оно где!
      Он ухватился обеими руками за то, что показалось всем свисавшим лоскутом толстой материи. Володя, видевший, по-видимому, что-то другое, поспешно положил ладонь на руку доктора.
      — Подождите…
      Доктор, тянувший до этого момента осторожно, сердито взглянул на него и вдруг дернул изо всех сил. И тут произошло нечто неожиданное. Черный продолговатый сверток, словно игрушка «уйди-уйди», невероятно раздулся. В одно мгновение он увеличился втрое и принял почти шарообразную форму.
      Внутри его послышался глухой хлопок, и прямо на руки и на колени изумленному доктору быстрой струйкой потекла омерзительного вида зеленовато-коричневая жидкость. Изрыгая проклятия, белый как мел доктор откинулся на спину и поспешно отполз в сторону. Володя прыгнул назад, налетел на отца и повалил его. Дамы молча повернулись и побежали прочь.
      Когда доктор обернулся, он увидел, что черная, безобразная распухшая масса медленно сокращается, а из нее, как иглы ежа, торчат во все стороны прямые короткие отростки. Резкое жужжание усилилось.
       Тогда доктор отполз еще на несколько шагов в сторону и громко сказал, вытирая испачканные руки о траву:
      — Как хотите, друзья мои, но это не человек.
      Держась горстью за распухший нос и помаргивая слезящимися глазами, к нему подошел хозяин. Володя продолжал сидеть на земле, не отрываясь глядя на черный мешок, который успел уже принять прежнюю форму. Только напряженные мясистые отростки все еще торчали из него, слегка покачиваясь в такт судорожной пульсации влажно блестевшей черной кожи.
      — Я думаю, — вполголоса сказал хозяин, — что это какой-либо новый вид вооружения.
      — Пустите-ка, — сердито сказал доктор, отталкивая его в сторону и поднимаясь. — Глупости какие…,
      — Володя! — истерически закричали со стороны дома.— Немедленно сюда! Немедленно! Ты слышишь меня?
      — А я вам говорю — вооружение, — настаивал хозяин, стараясь оттащить доктора подальше, — очень просто — химическая бомба…
      При этих словах он вдруг отпустил молча сопротивлявшегося доктора пораженный какой-то новой мыслью.
      — А вы бы помылись, доктор, — сказал он опасливо и понюхал свои ладони. Доктор, не отвечая, осторожно приближался к странному телу. Володя поднялся и последовал за ним. Остановившись в паре шагов, они некоторое время сосредоточенно разглядывали таинственный предмет, потом доктор пробормотал:
      — Не-ет, это нечеловек, черт возьми… Бомба? Вздор, вздор…
      Он оглянулся, привлеченный пыхтением и плеском воды за спиной — хозяин мыл руки в ведре. Крики около дачи стихли — видно было, как хозяйка рассматривает их в театральный бинокль. Около одного из деревьев стоял, держась за голову, согнутый в дугу инженер. Низко над головами снова прошелестели два реактивных самолета. Стало очень тихо.
      — Доктор, а вдруг это… — сказал, тронув его за локоть, Володя и замолчал, стараясь поймать взгляд врача. Тот неловко пожал плечами, вытащил было носовой платок и вдруг резко.
      Шагнул вперед:
      — Вот оно! — Он смело наклонился над пульсирующей массой, разглядывая широкую рваную щель, сочащуюся зеленой жидкостью. Один из отростков осторожно ощупывал это место, каждый раз судорожно отдергиваясь, когда касался краев страшной раны. Трава темнела коричневыми золотистыми пятнами.
      — Слушайте, он ранен, страшно ранен!.. — шепотом проговорил Володя над самым ухом. — Это же кровь течет… Он, может быть, умирает…
      Доктор, поколебавшись, сначала осторожно прикоснулся к ране, а потом решительно принялся что-то делать с ней. Странное существо взмахнуло было отростками, вздулось, но вдруг сразу опало и втянуло все щупальцы. Володя не дыша следил за быстрыми пальцами доктора. Тот, копаясь в ране, бормотал:
      — Поищем, поищем… Тэ-эк-с!.. Па-анятно… Вот но… Вот…
      Он напрягся, отрывая от тела что-то невидимое со стороны. Жужжание перешло в протяжный вопль, который поднялся над зеленой лужайкой и резко оборвался. Доктор выпрямился, протягивая Володе кусок коричневого мяса. Тот невольно отшатнулся.
      — Осколок! — торжествующе вскричал доктор. — Обыкновенный осколок!
      — А я вам что говорю, — сказал ничего не понявший хозяин. — Пойдемте отсюда от греха подальше. А то ОНО жужжит- жужжит, а потом как даст. Заявить надо кое-куда… Да пойдем те же, ей-богу! Доктор, Володя!
      Доктор опустил бесформенный комок в ведро и снова склонился над своим необычайным пациентом.
      [Далее текст отсутствует.]
 
      Еще один рассказ, также незаконченный, имеет прямое отношение к циклу «Полудня» и повествует о первых экспериментах с нуль-транспортировкой.
 

ОКНО

       Отец и мать были монтажниками и больше всего на свете любили строить термостанции. Как известно, термостанции строятся иногда в самых неожиданных углах нашей планеты, поэтому на каникулы Коля ездил обычно на трансконтинентальных поездах и самолетах. И так счилось, что на зимние каникулы во втором классе он поселился в новеньком бревенчатом домике на высоком берегу маленькой речки Силигир посреди почти первобытной якутской тайги.
      До стройки было десять километров. Место для дома мать всегда выбирала подальше от стройки, считая, что, с одной стороны, хорошая прогулка по утрам может принести рабочему человеку только пользу и что, с другой стороны, три-четыре часа работы, пусть даже самой интенсивной, не могут утомить настолько, чтобы не ощущалось удовольствие от прогулки предобеденной. Только в непогоду, когда разыгрывалась пурга, отец звонил дежурному и просил прислать вездеход с программным управлением.
      Итак, рабочий день отца и матери начинался с похода на работу. Коля, кутаясь в отцовскую меховую куртку, выходил на крыльцо и смотрел, как они становятся на лыжи. Рядом с отцом мать казалась маленькой, как школьница. Отец поправлял у нее крепления, а она давала Коле последние инструкции: непременно выпить молоко, не трогать кухонную машину, смазать двигатель аэросаней, не прикасаться к отцовскому ружью, не заходить далеко в тайгу и вообще вести себя славно.
      Затем отец говорил что-нибудь вроде: «Не донимай мальчишку», они брали в руки палки и пускались бегом вдоль берега на свою стройку.
      Жизнь была вполне сносной. Отделавшись от молока и повозившись с аэросанями, Коля влезал в красивую, вышитую бисером кухлянку и отправлялся в первобытную тайгу.
      Вообще-то, Коля тайгу не любил. Он немного побаивался тусклой тишины и застывшего беспорядка, кое-как прикрытого пушистыми сугробами. И ему не нравилось, что там всегда сумрачно, даже в яркие солнечные дни. Но якутская тайга на берегах маленькой речки Силигир оказалась интересным местом. Отойдя подальше от дома, Коля обнаруживал любопытные и совершенно неожиданные вещи. Например, кучи крупного рыжего песка — словно великан рассеянно зачерпнул где-нибудь на приморском пляже гигантскую горсть и небрежно высыпал здесь, за десятки тысяч километров от теплых морей. Или почерневшую, сморщенную от холода ветку какого-то тропического растения. А однажды Коля нашел маленького зеленого попугая. Попугай запутался в дремучей проволоке схваченного морозом кустарника и замерз, растопырив крылья и разинув черный клюв. Коле стало жутко. Он вытащил попугая из куста, торопливо закопал в снегу и ушел, не оглядываясь. Но в тайгу он продолжал ходить каждый день, ожидая новых находок. Монтажникам он ничего не говорил — боялся, что все объяснится очень просто и неинтересно.
      Когда возвращались монтажники, жизнь становилась веселой. Родители отправлялись в ванную. Пока мылась мать, Коля помогал отцу готовить обед на киберкухне, и отец рассказывал всякие смешные истории из своей школьной жизни. Пока мылся отец, Коля помогал матери накрывать на стол, и мать рассказывала, что вытворял сегодня отец на работе. Потом все садились за стол, и Коля рассказывал, как прошел день. «Я все мечтаю встретить медведя, — врал он, глядя на своих монтажников ясными глазами. — Почему вы не даете мне ружье?» Мать сердито говорила: «Я очень прошу тебя, Колька-Николай, не ходи в тайгу. Возьми лыжи и катайся по реке». Отец ничего не говорил и только неопределенно-весело смотрел на Кольку-Николая.
 
      После обеда полагался мертвый час. Отец брал Колю к себе на диван и начинал волшебную сказку: «Давным-давно на очень далекой планете жил один герой-монтажник…» Вечером, после лихой лыжной пробежки по замерзшей реке, садились ужинать. За ужином включали СВ и смотрели и слушали новости науки и техники.
      «…При строительстве стационарного плавучего острова «Лена» применен интересный метод крепления понтонов…»
      «…В Иркутском институте экспериментальной генетики продолжаются опыты по «воспитанию» хромосомных структур.
      Зародышевая клетка с «воспитанными» хромосомами будет развиваться в особь с готовыми условными рефлексами…»
      («Нет, — говорила мать. — Это выше моего понимания». — «Почему же? — возражал отец. — Почитать надо, и все поймешь…») «…Океанологическая субмарина «Хигаси» сообщила о новом виде гигантских головоногих моллюсков, близких к архитойтисам…»
      «…Международная академия транспорта во взаимодействии о Харьковским институтом физики пространства продолжает эксперименты по осуществлению нуль-транспортировки. Руководители работ, связанных с нуль-транспортировкой, утверждают, что главная трудность сейчас состоит в невозможности локализовать точку нуль-перехода и зону финиша…» («Я уже несколько месяцев слышу про эту нуль-транспортировку,— говорил отец. — Что это такое?» — «Надо будет почитать, — отвечала мать. — Найти литературу и почитать…»)
       «…На верфях Плато Солидарности, Луна, заложена новая серия фотонных планетолетов типа «Хиус-Молния», проект коллектива Варшавского института МУКСа…»
      После ужина Колю отправляли спать. Коля, как правило, сопротивлялся. Тогда отец сажал его на колено и пел странную веселую песенку, в которой утверждал, что они — видимо, имелись в виду он сам и мать — отнюдь не кочегары и не плотники и нимало об этом обстоятельстве не сожалеют. «А что такое кочегары?» — спрашивал Коля. Отец отвечал что-нибудь смешное, и тогда Коля соглашался, наконец, отойти ко сну. Засыпал он быстро и сквозь сон слышал, как монтажники переговариваются в кабинете: «Ой, мне еще четыре задачи надо решить… и все на волновые функции». — «Где моя линейка? Ты опять куда-то засунула мою линейку, рыжая?» — «Передай таблицы и не ворчи на меня, пожалуйста».
      До конца каникул оставалась всего одна декада. Таежные находки все еще занимали Колю, но он уже изрядно соскучился по школе и по друзьям. Конечно, размышлял он, мои монтажники — отличные люди, и с ними всегда очень интересно, и весело, и все такое. Но как-то это не то. Все-таки это родители. И вдобавок еще взрослые. Вот если бы здесь были Вовка и Лисица… или Кира с Галькой… вообще все наши — тогда бы было совсем другое дело. Впрочем, будем тактичными, раз уж мы дети. Монтажники не должны знать, что мне скучновато.
      И он твердо решил пожертвовать собой для спокойствия монтажников.
      Но двадцать первой ночью пребывания Коли на берегах Силигира все изменилось. На дворе взвыли и сразу же замолкли моторы, в окна ударила снежная пыль, затем раздался стук в дверь, шум, удивленные восклицания. Коля не смог проснуться. Он только почувствовал, что в его комнате зажгли свет, необычайно знакомый голос шепотом сказал: «Спит Заяц», задвигали мебель, и все стихло. Коля повернулся на другой бок и крепко заснул.
      Когда он открыл глаза, было утро. В морозных окнах искрилось солнце, на голубой стене лежали солнечные квадраты, а по другую сторону медвежьей шкуры, покрывавшей пол, сидел на раскладушке и улыбался молодой человек лет четырнадцати. Улыбался он весело и радостно, так что на веснушчатой его переносице собрались тонкие морщинки.
      — Здравствуй, Заяц, — сказал он необычайно знакомым голосом.
      Это было просто отлично: было солнечное утро, а на раскладушке, появившейся в комнате, сидел и улыбался старый добрый друг.
      — Тойво? — растерянно проговорил Коля.
      Тойво был совершенно такой же, как прошлым летом в Приморье, — худой, вихрастый, загорелый, в черных трусах и синей футболке молодежного спортивного общества «Дальний Восток».
      Коля отбросил простыню и подбежал к нему.
      — Как ты к нам попал?
      — Меня привезли.
      — Ночью, да? Когда я спал?
      — Конечно. Тут был такой шум, а ты хоть бы что.
      — А кто тебя привез?
      — Шахразада.
      — О, Шахразада тоже у нас?
      — Нет. Она сразу улетела обратно. У нее дела.
      — Вечно у нее дела… Послушай, ты опять что-нибудь натворил?
      — Ну что ты, Заяц, как можно?
      — Тогда почему ты здесь?
      — Если тебе не нравится, могу уехать.
      — Что за глупости… Это просто мирово, что ты приехал. По правде говоря, я по тебе даже соскучился.
      Тойво захохотал, схватил Колю и посадил к себе на плечо.
      — Ого! — закричал Коля. — Вот здорово! А до потолка можешь?
      — Могу. Только потом, ладно? — Тойво опустил Колю на медвежью шкуру. — Я по тебе тоже соскучился. Потому и приехал.
      Коля задумчиво подтянул пижамные брючки и оглядел комнату. В углу стоял небольшой сверкающий чемодан.
      — Ты мне что-нибудь привез? — спросил Коля.
      — А как же… Вот позавтракаем, я тебе покажу.
      — Давай лучше сейчас. Если тебе не трудно, конечно.
      — Сейчас так сейчас…
      Тойво открыл чемодан и извлек из-под белья великолепного краба, рыжевато-зеленого, с угрожающе растопыренными клешнями.
      — Вот, — сказал он и поставил краба на пол. — Нравится?
      Коля опустился на корточки. Краб неподвижно глядел на него выпуклыми тусклыми бусинами глаз.
      — Здоровый, — сказал Коля. — Ты сам поймал?
      — Сам. Попробуй, нажми на него сверху.
      Коля потрогал пальцем панцирь. В ту же секунду краб зажужжал и пополз на него, царапая пол когтистыми лапами.
      Коля отскочил назад. Краб сейчас же остановился и затих.
      — Ну как? — спросил Тойво.
      — Я даже испугался, — признался Коля>— Ты сам сделал?
      — Сам. И краба сам поймал, и механизм сконструировал.
      Ползет на источник тепла. Как кибердворник. Вылезет на солнце и стоит, заряжается. Потом в тень уползает.
      Коля снова сел на корточки и повторил опыт.
      — У него не очень-то приятный вид, — объявил он. — Но он нам пригодится. Сначала мы покажем его монтажникам.
      Тойво опять захохотал и хлопнул Колю по попке.
      — Не выйдет! — сказал он. — Они уже знают.
      — Жаль, — разочарованно сказал Коля. Он повернулся и поглядел на часы. — Клянусь честью! — воскликнул он. — Половина десятого! А где же наши монтажники?
      — Они уже давно ушли. Решили не будить тебя сегодня. Они решили… только чур не обижаться, Заяц, ладно? Они решили, что теперь я буду присматривать за тобой. Завтрак и все прочее… Пусть они так думают. А на самом деле ты будешь присматривать за мной. Договорились?
      Коля важно наклонил голову.
      — Договорились, — сказал он. — Давай одеваться, убирать постель и завтракать. Не забудь умыться. И вычистить зубы.
      — Непременно. Только сначала сделаем зарядку, как ты думаешь?
      — Разумеется… Я это тоже имел в виду.
      Тойво весело потер руки.
      — Ты знаешь, что я сейчас вспомнил? — спросил он.
      — Что?
      — Прошлым летом ты явился ко мне и гордо сообщил, что знаешь целых двух русских царей…
      — Не помню что-то.
      — Царя Додона и царя Салтана.
      Коля принялся убирать постель.
      — Я был маленький, — сказал он. — И не будем мешкать. Я хочу показать тебе тайгу.
      Коля повел Тойво излюбленным маршрутом — прямо от берега, в самую чащу, где сразу наступили сумерки. Они шли неторопливо, осторожно ставя широкие короткие лыжи между торчащих из сугробов жестких колючих прутьев. Тойво сначала с любопытством осматривался по сторонам, затем стал глядеть себе под ноги. На лбу у него выступили маленькие капельки пота. Коля, шедший впереди, спросил не оборачиваясь:
      — Скажи правду, Тойво, ты что-нибудь натворил?
      — Угу, — ответил Тойво.
      — Рассказывай.
      — Да нечего рассказывать, Заяц.
      — Это нечестно. Я тебе всегда рассказываю.
      — Правда, ничего особенного. Мы с ребятами хотели уйти в поход.
      — Куда?
      — На Камчатку.
      — Пешком?
      — Угу. На лыжах.
      — И вас поймали…
      — Как видишь.
      — И Шахразада…
      — Шахразада решила, что всем будет спокойнее, если я проведу остаток каникул с тобой. Она считает, что ты оказываешь на меня хорошее влияние. Так она говорит.
      — Она правильно говорит. За тобой нужен глаз да глаз.
      Тойво засмеялся.
      — Да, — сказал Коля серьезно. — Теперь я вижу: Кира тебе не подходит.
      — Какая Кира?
      — Девочка такая. Моя подруга. Я хотел выдать ее за тебя замуж.
      — И она мне не подходит? — с любопытством спросил Тойво.
      — Нет. Она слишком слабохарактерная. Лучше я женю тебя на Гале. Она будет держать тебя в руках.
      — А она хорошенькая?
      — Очень. Самая красивая в нашем втором. И у нее железная воля.
      — Нет, — решительно сказал Тойво. — Не получится.
      — Почему? Она тебе понравится, честное слово.
      — Понимаешь, Заяц, мне нельзя жениться.
      — Глупый, я же не говорю, что сейчас. Она еще маленькая, как и я. И ты тоже еще слишком молод.
      — Ох, — сказал Тойво. — Ты как-то слишком быстро идешь.
      Давай отдохнем.
      Они остановились.
      — Понимаешь, — сказал Тойво, — все равно ничего не выйдет. Я твердо решил пойти в космонавты, вот в чем дело.
      — Ну и что же? Дядя Федор тоже космонавт, и он женат…
      — Но я буду совсем другим космонавтом. Я буду летать к звездам.
      — Какая разница?
      — Огромная. Дядя Федор приезжает домой каждый месяц, а я буду летать годами.
      — Кира будет ждать, уверяю тебя… то есть Галя…
      — Это не годится, Заяц, и ты сам это понимаешь. Что это будет за жизнь, если один несколько лет где-то летает, а другая все это время сидит и ждет?
      — Тогда бери ее с собой.
      — А кем она собирается быть?
      — Кажется, учительницей…
      — Вот видишь! Что она будет делать в звездолете?
      — Как что? У вас будут дети? Будут. Вот их она и будет учить.
      Тойво снял варежку и потер замерзшую щеку.
      — Пожалуй, — сказал он задумчиво. — Только ведь дети не сразу будут… и потом нужно, чтобы они выросли, а что она будет делать тем временем?
      Коля опустил голову. Ему стало грустно. Он очень любил Тойво и очень хотел женить его на ком-нибудь из девочек, в которых был влюблен сам.
      — Тойво, — сказал он, — а зачем тебе быть звездолетчиком?
      — Надо открывать новые миры.
      — Может, лучше тебе стать кем-нибудь другим? Например, монтажником, как папка… Тогда бы вы…
      — Нет, Заяц, это невозможно. Я все время мечтаю о новых мирах. Неужели человек не имеет права открывать новые миры?
      Коля взялся за палки и снова двинулся в путь. Тойво последовал за ним. Разлапистые ветви, тяжело нагруженные снегом, проплывали у них над головами.
      — Это самое интересное, по-моему, — сказал Тойво. — Открывать новые миры. В Солнечной системе уже все открыто.
      Надо лететь к звездам. Увидеть новые миры… с иными солнцами, с иными формами жизни… с братьями по разуму…
      — С кем?
      — С братьями по разуму. Должны же быть где-то миры, где живут наши братья по разуму.
      — И они прозрачные?
      — Не знаю.
      Коля сказал упрямо:
      — Они прозрачные и летают на крыльях. Мне папа рассказывал. А Шахразада?
      — Что Шахразада?
      — Она тебя пустит?
      — Почему же нет?
      — На Камчатку не пустила, а уж к другим мирам и подавно.
      — Так ведь это не сейчас. Это еще не скоро.
      Коля оживился.
      — Верно! Тебе еще нужно закончить школу…
      — Конечно, Заяц. Закончить школу, поработать года два на верфях, пройти институт… Время еще есть, правда, Заяц? Слушай, Заяц, а куда ты меня ведешь?
 
      
 
      Коля прямо ответил:
      — Туда, где я нашел попугая.
      Тойво некоторое время молчал.
      — Ты шутишь?
      — Нет. Я нашел здесь попугая.
      — Живого?
      — Что ты…
      Выслушав историю с попугаем, Тойво заметил:
      — Удрал из зоосада… или из живого уголка.
      — Но здесь поблизости нет зоосадов. И интернатов тоже.
      — Тогда просто из дома…
      — До рабочего городка далеко, десять километров.
      — Да, пожалуй, не долететь по такому морозу.
      — А откуда песок, Тойво?
      — Какой песок?
      — Я нашел песок тоже…
      Тойво поднял руку, и они остановились.
      — Погоди-ка…
      Коля огляделся. Кругом была тайга, холодная, тихая, совершенно безразличная. Коля подошел к Тойво поближе.
      — Ты чего, Тойво?
      Тойво принюхивался.
      — Понюхай, Заяц. Ты ничего не слышишь?
      Коля потянул воздух носом. Пахло тайгой. Морозом и чуть-чуть сухой корой. И, пожалуй…
      — Что у вас здесь, свалка какая-нибудь? — спросил Тойво.
      Посторонний запах несомненно был. Тонкий, едва уловимый запах падали.
 
      Они переглянулись и поспешно пошли вперед. Воображению их представлялись странные картины. Свалка — это, конечно, чепуха. Кому вздумается устраивать свалки в чаще? Им виделись раздутые трупы лосей, или медведей, или — почему бы и нет? — целые гиппопотамы, заброшенные сюда той же непонятной силой, которая оставила здесь попугая. Правда, у Коли мелькала смутная мысль — на таком морозе ничто мертвое пахнуть не может. Но ведь что-то пахло! И запах усиливался с каждым шагом.
      — Стой, — сказал Тойво вполголоса, и Коля сейчас же остановился.
      Впереди, за стволами вековых сосен, начиналась поляна. Та самая, где на опушке Коля нашел трупик попугая. Но поляна эта вы- [Далее текст отсутствует.]
 
      Далее следует страничка с письмом, то ли АНС к БНС, то ли наоборот:
 
      Дальше они обнаруживают огромную яму, вырытую слов но громадным взрывом. Что-то прорыло громадный ров, раз бросало деревья, взрыло огромный холм, всё вокруг забрызгано льдом и воняет странной гнусной вонью, которая действует не только и не столько на эстетические чувства мальчиков, но и на какие-то инстинкты — страх, незнакомое, чужое и угрожающее. Любопытство их одолевает, они решили, что здесь кто-нибудь приземлился — чужой, несомненно, судя по запаху, начинают копаться в этих кучах снега пополам со льдом и землей и поваленными деревьями и вдруг находят странных существ — совершенно чуждых земному, раздавленных, с выпученными глазами и разбросанных по веткам сосен. Они окончательно убеждены, что имеют дело с пришельцами, неудачно высадившимися.
      Вернувшись домой, сообщают отцу. Тот говорит, что, действительно, в ночь, когда Тойво приехал, когда все в доме угомонились, он, засыпая, слышал в тайге отдаленный взрыв, грохот, но думал, что это работают геологи. Обещает на следующий день после работы привести с собой ребят-монтажников со стройки и сообщить куда надо и самим разобраться на месте.
      А ребятам предлагается больше туда не ходить.
      Но ребята таки идут. Они снова на той же поляне. Все уже присыпано свежим снежком, вонь заметно уменьшилась. Они снова спускаются в ров и рассматривают обломки деревьев, как вдруг посредине рва открывается ОКНО.