Румата. Простите, я, Александр Васильевич…
      Кондор. Мальчишка… Как ты это сделал?
      Румата. Я познакомился с ним еще в метрополии… Его схватили и посадили в башню. А у меня был ранцевый птицелет. Ну, вот я и… гм…
      Кондор (с отвращением). Невиданная безответственность…
      Пилот (смеясь). Легендой больше, легендой меньше, Александр Васильевич! Представляю, какое это произвело впечатление на стражников!
      Румата (тихонько). На Арату тоже…
      Кондор. Ладно. Еще одно, Максим. Еще одного бойся — самого страшного. Ты — Румата Эсторский, благородный подонок до восемнадцатого предка. Так вот, бойся войти в роль. В каждом из нас благородный подонок борется с коммунаром. И всё вокруг помогает подонку, а коммунар — один-одинешенек, до Земли тысяча лет и тысяча парсеков. Ладно. Мне с тобой еще не раз беседовать. А теперь пора.
 
      Он пожимает Румате руку и двигается к выходу. Пилот тоже обменивается с Руматой рукопожатием. В дверях Кондор вдруг останавливается.
       Да, чуть было не забыл… (Возвращается к Румате.) Я бы… э- э… не хотел быть бестактным, и не подумай, будто я… э-э… вмешиваюсь в твои личные дела…
      Румата. Я вас слушаю.
      Кондор. Все мы разведчики. И всё дорогое, что у нас есть, должно быть либо далеко на Земле, либо внутри нас. Чтобы его нельзя было отобрать у нас и взять в качестве заложника.
      Румата (медленно). Я вас понял, Александр Васильевич.
       Сцена погружается во тьму.
 

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

       На темной сцене в луче прожектора появляется Румата — в черном трико с ног до шеи.
       Румата. То были дни, когда я познал, что значит: страдать; что значит: стыдиться; что значит: отчаяться…
      Мужской голос из темноты. Должен вас предупредить вот о чем. Выполняя задание, вы будете при оружии для поднятия авторитета. Но пускать его в ход вам не разрешается ни при каких обстоятельствах. Ни при каких обстоятельствах.
      Вы меня поняли?
      Женский голос из темноты. Спаси, спаси нас! Нам бы хоть как-нибудь да пожить!
       Луч прожектора гаснет. Сцена освещается. Зала в доме Руматы.
      Входит, вытирая на ходу лицо и руки полотенцем, Румата — в цветастых штанах с пуфами, в чулках и башмаках с пряжками, в расстегнутой до пупа сорочке с кружевными манжетами. За ним в двух шагах позади следует его камердинер Myга — длинный, тощий, с барским камзолом в одной руке и с огромным гребнем в другой.
       Муга (ворчит). У всех как у людей, только у нас с выдумками. Где это видано — в двух сосудах мыться. В отхожем месте горшок какой-то придумали… Полотенце им каждый день чистое… А сами, не помолившись, каждое божье утро голый по комнате скачут, руками машут, ногами выше головы дрыгают…
       Румата швыряет ему полотенце, берет гребень и принимается причесываться.
       Румата. Я при дворе, не какой-нибудь барон вшивый. Придворный должен быть чист и благоухать.
      Муга. Только у его величества и забот, что вас нюхать…
      А вот дон Рэба и вовсе никогда не моются. Сам слышал, ихний лакей рассказывал…
      Румата. Ладно, не ворчи… Кто-нибудь дожидается?
       Муга. Девка какая-то. А может, дона. По обращению вроде девка — ласковая, одета по-благородному… Красивая…
       Румата застывает с гребнем в руке.
      — Прогнать, что ли?
      Румата. Балда ты… Я тебе прогоню!.. Где она? (Сует гребень Муге, торопливо застегивает сорочку.) Проводи сюда, быстро!
       Myга подает ему камзол, уходит и возвращается с Кирой — хорошенькой девушкой лет семнадцати, в строгом, темного цвета платье. Румата подбегает к ней, обнимает, погружает лицо в ее пышные золотые волосы. Myга деликатно удаляется. Румата отстраняется от Киры, смотрит в ее запрокинутое лицо.
      Румата. Почему ты плакала? Кто тебя обидел?
      Кира. Никто меня не обидел.
      Румата. Нет, ты скажи, почему ты плакала?
      Кира. Увези меня отсюда.
      Румата. Обязательно.
      Кира. Когда мы уедем?
      Румата. Я еще не знаю, маленькая. Но мы обязательно уедем…
      Кира. Далеко?
      Румата. Очень далеко. Ко мне.
      Кира. Там хорошо?
      Румата. Там дивно хорошо. Там никогда никого не обижают.
      Кира. Так не бывает.
      Румата. Бывает.
      Кира. А какие там люди?
      Румата. Обыкновенные. Как я.
      Кира. Все такие?
      Румата. Не все. Есть много других, гораздо лучше.
      Кира. Вот это уж не бывает…
      Румата. Вот это уж как раз бывает!
      Кира. Почему тебе так легко верить? Отец никому не верит. Брат говорит, что все свиньи, только одни грязные, а другие нет. Но им я не верю, а тебе всегда верю…
       За окном раздается треск барабана и тяжелый марширующий грохот сапог. Кира вздрагивает и прижимается лицом к груди Руматы.
       Кира. Я больше не могу дома. Я больше не вернусь домой. Страшно мне дома. Можно, я у тебя служанкой буду? Даром…
       Румата подводит ее к креслу, усаживает.
       (С отчаянием.) Отец каждый день доносы переписывает… А бумаги, с которых переписывает, все в крови. Ему их в канцелярии дона Рэбы дают. И зачем ты только меня читать научил? Каждый вечер, каждый вечер… Перепишет пыточную запись — и пьет. Так страшно, так страшно! А брат придет из патруля — пьяней пива, руки все в засохшей крови… Отца допрашивает, почему, мол, грамотный… Нынче ночью с приятелями затащил в дом какого-то человека… Били его, все кровью забрызгали.
      Он уж и кричать перестал. Не могу я так, не вернусь, лучше убей меня!
       Пауза. Румата берет со стола колокольчик, звонит. Входит Myга.
       Румата. Эта дама будет жить у меня. Отведешь ее в угловой покой. Переоденешь в мужское платье. Жить будет подвидом моего пажа… имя ей будет Уно. (Подходит к Муге вплотную.) Если болтать за воротами станешь — язык вырву, понял?
      (Возвращается к Кире.) Ступай, маленькая, переоденься, прическу перемени и приходи сюда, будем завтракать.
       Кира хватает его руку, целует и убегает из залы. Myга невозмутимо следует за нею.
       (Ему вслед.) Да никого в дом не пускать! Хоть король, хоть черт, хоть сам дон Рэба!..
       Оставшись один, Румата принимается расхаживать по зале, опустив голову. Останавливается. Пулемет бы сюда, пулемет!.. Свинцом по серой сволочи, по бледненькой роже дона Рэбы, по окнам его прокисшей от крови канцелярии!.. Это было бы сладостно. Это было бы настоящее дело. Но вот потом… (Он с силой трет ладонями лицо.) Ах, они в Институте правы. Прав дон Кондор, дорогой Александр Васильевич. Потом — кровавый хаос в стране. Орды баронских наемников, отлученных всеми церквами, насильников, убийц, растлителей… Огромные толпы слепых от ужаса крестьян и горожан, бегущих в леса, горы, пустыни… и твои сторонники — веселые люди, смелые люди! — которые будут резаться в жесточайшей борьбе за власть и за твой пулемет после твоей неизбежно насильственной смерти… 
      Размышления Руматы прерываются негодующими криками Муги и благодушным басистым ревом за сценой.
      — Пошел, пошел, старый хрыч, отдавлю уши!
      — Не велено, говорят вам!
      — Брысь, не путайся под ногами!
      — Да не велено же… Ох!
      В залу вваливается Будах, волоча за собой вцепившегося в него Мугу.
 
      Р у м а т а. Отец Будах! Как вы очутились в городе, дружище? Муга, оставь отца Будаха в покое…
      Б у д а х. На редкость въедливая старая песочница… (Приближается к Румате с распростертыми объятиями.) Но верен, верен, ничего не скажешь… Дайте мне обнять вас! (Они обнимаются.) Я вижу, вы совершенно трезвы, мой друг. Впрочем, вы всегда трезвы. Счастливец!
      Р у м а т а. Садитесь, мой друг. Муга, подавай завтрак! И скажи, чтобы… э… Уно шел сюда.
      Муга. Ученый человек, а дерется. Срам какой.
      Б у д а х. Па-шел, старый черт, делай, что тебе хозяин велел… Да принеси пива! Я вспотел, мне нужно возместить потерю жидкости!
 
      Муга, ворча что-то под нос, удаляется. Румата и Будах усаживаются за стол.
 
      Р у м а т а. Как вы здесь оказались, отец Будах? Ведь вам опасно появляться в городе, дон Рэба ищет вас.
      Б у д а х. А, вздор! Мне надоело сидеть в Пьяной Берлоге.
      Захотелось проветриться… Между прочим, вчера ночью мне удалось установить интереснейшую вещь. Хотя боюсь, для вас это будет не совсем…
      Р у м а т а. Ничего, ничего, я с удовольствием выслушаю вас…
 
      Входит Myга с подносом, принимается накрывать на стол.
 
      Б у д а х. Вы представляете себе треугольник, у которого один угол равен четверти окружности?
      Р у м а т а. Гм… Представляю.
 
      Будах с сомнением глядит на него.
 
      Будах. Ну, хорошо. Так вот, мне удалось доказать, что сумма численных выражений коротких сторон такого треугольника, помноженных сами на себя… Вы следите за моим рассуждением?
      Р у м а т а. Самым внимательным образом.
      Б у д а х. Так вот, эта сумма в точности равна численному выражению длинной стороны, тоже помноженной на саму себя! А?
      Р у м а т а (с искренним восхищением). Вы молодец, отец Будах!
      Будах. Значит, вы меня все-таки поняли? В жизни еще не встречал такого толкового дворянина. Как правило, все вы — непроходимое дубьё. Впрочем, вы с самого начала показались мне личностью незаурядной… Кстати, как ваша рана?
      Р у м а т а. Зажила как на собаке.
      Будах. Как на собаке… Оригинальное выражение. Разрешите, мой друг… (Берет кувшин, наливает Румате и себе пиво, одним глотком осушает свой стакан и наливает снова.) Недурное пиво… О чем бишь я?
      Р у м а т а. Вы говорили…
 
      Входит Кира в костюме пажа, волосы подобраны под берет с пером. Румата машинально вскакивает, но сейчас же снова садится.
      Позвольте представить вам, мой друг, этого мальчика. Мой родственник, прибыл вчера из Эстора. Зовут его… э… Уно. Я взял его к себе пажом. Уно, это отец Будах, знаменитый поэт, механик, астролог и математик… Муга, можешь идти, нам будет прислуживать Уно.
 
      Муга уходит. Уно-Кира подходит к столу и принимается было прислуживать, но Румата останавливает ее.
 
      Я думаю, отцу Будаху приятнее есть и пить без посторонней помощи. Садись и завтракай с нами.
      К и р а. Благодарю вас, господин мой… (Садится.)
 
      Будах с благожелательным любопытством разглядывает ее.
 
      Будах. Превосходный цвет лица. Впрочем, у вас тоже, дон Румата. Видимо, это фамильное…
      Р у м а т а. Несомненно. Еще пива, отец Будах?
      Б у д а х. Охотно… Кстати, мне припомнился анекдотец… игривого такого свойства историйка…
      Р у м а т а (поспешно). Простите, мой друг, я забыл спросить вас…
      Будах. Да?
      Р у м а т а. Э-э… Как это… Ага, вот. Меня страшно интересует состав мази, которой вы столь блистательно залечили мою рану…
      Б у д а х. Я непременно напишу рецепт и вручу его вам, мой друг. Так вот, анекдот…
      К и р а. Разрешите обратиться к вам с вопросом, высоко ученый отец Будах…
      Будах. Пожалуйста, дитя мое.
      К и р а. Как сочиняют стихи?
      Б у д а х (удивленно). М-м? Как сочиняют стихи? Ты что — грамотен? Удивительное семейство! Но с таким вопросом тебе уместнее было бы обратиться к твоему родственнику. После того как дон Румата прочел мне несколько своих стихотворений, я не позволяю себе именоваться поэтом в его присутствии.
      Р у м а т а. Отец Будах, вы смущаете меня, друг мой!
       Б уд ах. Но это так, мой друг! Возьмите, например, это ваше…
 
 
Белеет парус одинокий.
В тумане моря голубом.
Что ищет он в стране далекой…
 
 
      За сценой вдруг слышится шум, возня, затем из-за кулис вылетает в залу как бы от сильного толчка старый Myга, падает и катится по полу. Все вскакивают. В залу стремительно входит с обнаженной шпагой в руке командир серых штурмовиков Цупик — в узком сером мундире при белой нарукавной повязке с треххвостой свастикой. За ним вваливаются два здоровенных штурмовика с топорами наизготовку.
 
      Р у м а т а. Какой приятный сюрприз! Никак это Цупик, бакалейщик с улицы Святого Мики?
      Ц у п и к (злобно). Придет время, я поднесу вам сюрприз еще приятнее, дон Румата. В прошлый раз я промахнулся, но уж в следующий — не промахнусь… Но хватит болтать… (Поворачивается к Будаху.) Опасный книгочей, колдун и шпион Будах, ты арестован!
      Б у д а х (с невыносимым презрением). Арестован? Я? Ах ты серая шпана, как ты смеешь так со мной разговаривать?
       Он медленно надвигается на Цупика, тот пятится, выставив перед собой шпагу. 
      Ц у п и к. Ну-ну-ну! Без этих… безо всяких… Проткну как кабана!
       Румата, опершись ладонями на стол, с интересом наблюдает эту сцену. Кира прячется за его спину. Муга проворно отползает в другой угол залы. Штурмовики начинают обходить Будаха сзади.
       Б у д а х (продолжая надвигаться). Я тебе проткну, сукин сын… Я тебя на мыло пущу, мокрица ты мокрая…
       Обходя Будаха, штурмовики оказались между ним и столом спиной к Румате. Румата хватает их сзади за загривок и со страшной силой бьет друг о друга головами. Пороняв топоры штурмовики валятся на пол. В ту же секунду Цупик делает выпад. Будах с неожиданной ловкостью отбивает шпагу левой рукой, а правой закатывает Цупику оглушительную затрещину.
      Цупик кубарем катится по полу. Будах подбирает шпагу, досматривает ее.
       (Презрительно.) Тупая… Тоже мне вояка! (Бросает шпагу под ноги Цупику, который уже поднялся на ноги и, пошатываясь, очумело оглядывается по сторонам.)
      Р у м а т а. У вас все, господин бакалейщик? Можете идти, вы свободны.
       Цупик уже пришел в себя. Он молча подбирает шпагу, сует ее в ножны и, ни на кого не глядя, идет к выходу. Штурмовики тоже поднимаются и, поддерживая друг друга, бредут за ним. На пороге Цупик останавливается и обводит всех холодным пристальным взглядом.
       Ц у п и к. Мы еще встретимся, благородные доны. Клянусь спиной святого Мики, мы еще встретимся, я надеюсь всласть побеседовать с вами, и это будет очень скоро…
      Будах. Ползи, ползи отсюда, лишай серый!
      Румата. Муга, вынеси им эти… инструменты, отдай с вежливостью.
       Муга неохотно подбирает топоры штурмовиков и выносит их.
       Б у д а х. Ну вот, теперь настало время как следует выпить и закусить! (Возвращается к столу.)
      Р у м а т а. А не кажется ли вам, мой добрый друг, что настало вам время бежать из города и скрыться?
      Будах (разливая пиво). Вздор, мой друг. Я знаю этих лавочников. Пока они соберутся, да пока решатся…
      Р у м а т а. Однако ваши мастерские они взяли одним ударом…
      Б у д а х. Это потому, что я их не ждал… и меня захватили сонного, а то я бы напек из них пампушек… Полно, мой благородный друг, уж не испугались ли вы их?
       Р у м а т а. Испугался? Нет, разумеется. Во всяком случае, не за себя…
      Будах. А за меня не бойтесь. Мечом, правда, я владею средне, но в доме, наверное, найдется что-нибудь вроде дубины… В молодости я неплохо дрался на дубинках… (Мечтательно.) Видели бы вы, как я проломил башку этому ослу, казначею Барканского монастыря! А он был ба-альшой мастер подраться! А как вы?
      Румата. Что — я?
      Будах. Как вы на дубинках?
      Р у м а т а (бодро). Как-нибудь мы с вами попробуем. Надеюсь в грязь лицом не ударить…
      Б у д ах (Кире). А ты, дитя мое?
      К и р а. Я? Что вы, отец Будах… я в жизни никогда…
      Румата. Он у меня очень робкий мальчик. Драться не любит.
      Будах. Жаль. Напрасно. Впрочем, с таким цветом лица…
      (Внезапно широко зевает.) Извините меня, мой друг. Я провел всю ночь в седле…
      Румата. Понимаю, мой друг. И казню себя за недогадливость… Муга! (Звонит в колокольчик.)
       Входит Муга.
       Муга, постели отцу Будаху у меня в кабинете…
      Б у д а х. И принести туда кувшинчик пива… на всякий случай.
       Он встает. Румата и Кира тоже встают.
       Временно оставлю вас, благородные доны.
      Румата. Отдыхайте, мой добрый друг.
       Будах, отчаянно, с прискуливанием зевая и потягиваясь, уходит вслед за Myгой. Румата глядит ему в спину. Кира подходит и прижимается к нему.
       К и р а. Румата, мне страшно…
      Румата. Мне тоже, маленькая…
       Кира отшатывается, глядит с изумлением.
       К и р а. Тебе?
      Р у м а т а. Да. Мне.
      К и р а. Ах, да… Ты все-таки боишься за отца Будаха… Он славный, веселый…
      Р у м а т а. Нет, за отца Будаха я не боюсь. Он отличный вояка… и вообще… (Он прижимает к себе Киру, бормочет.) Все дорогое, что у нас есть, должно быть либо далеко на Земле, либо внутри нас. Чтобы его нельзя было отобрать у нас и взять в качестве заложника…
      К и р а. Что? Что ты такое говоришь?
      Р у м а т а. Ничего, это я так… Ты бы тоже отдохнула… Ведь тоже ночью не спала.
      К и р а. Я не хочу уходить от тебя. Можно я прилягу здесь, на диване?
      Р у м а т а. Конечно… Ложись, я прикрою тебя…
       Кира ложится на диван. Румата достает из шкафа плащ, накрывает ее.
       К и р а. Сядь рядом со мной, посиди минутку… (Румата садится.) Дай руку. Вот так… Так хорошо…
       Они молчат. Сцена погружается в темноту. Прожектор освещает только Румату, который сидит сгорбившись, подперев подбородок кулаком.
       Румата. Дон Рэба, дон Рэба! Что же ты задумал на этот раз, цепкий и беспощадный гений посредственности? Взять Будаха. Это понятно. Будах — известный книгочей. Книгочея — на кол. С треском, с помпой, чтобы все знали. Но где же треск?
      Приходит командир серых штурмовиков с двумя болванами.
      Не мог же ты ожидать, что благородный дон позволит без боя арестовать в своем доме своего лучшего друга? Значит, что-то другое. Что? (Румата поднимается и выходит на середину залы.)
      Что? Значит, Будах был не целью, — а поводом. А целью был — я? Визит Цупика — разведка?
       Сцена освещается. Румата поворачивается и видит: у стола кресле сидит сгорбленный монах в черной рясе с капюшоном, надвинутым налицо.
       {Резко.) Кто ты такой? Кто тебя пустил?
      М о н а х (откидывает капюшон). Добрый день, благородный Румата.
      Р у м а т а. Ловко! Добрый день, славный Арата. Почему вы здесь? Что случилось?
      А р а т а. Все как обычно. Моя крестьянская армия разбрелась, все делят землю, на юг идти никто не хочет. Герцог собирает своих недобитых латников и скоро развесит моих мужиков вверх ногами вдоль Эсторского тракта. Все как обычно.
      Румата. Понятно. (Садится к столу, придвигает Арате кушанья и бутылки.) Подкрепляйтесь, Арата.
      А р а т а. Благодарю. (Принимается за еду.) Иногда мне кажется, что мы бессильны. Я — вечный главарь мятежников, и я знаю, что вся моя сила в необыкновенной живучести… (На диване Кира приподнимается на локте, слушает. Арата не замечает этого.) Но эта сила не помогает моему бессилию. Мои победы волшебным образом оборачиваются поражениями. Мои боевые друзья становятся врагами, самые храбрые бегут, самые верные предают или умирают. И нет у меня ничего, кроме голых рук, а голыми руками не достанешь раззолоченных свиней, сидящих за крепостными стенами… (Отодвигает тарелку, выпивает стакан вина.) Спасибо, благородный Румата.
      Р у м а т а. Как вы здесь очутились?
      Арата. Приплыл с монахами.
       Р у м а т а. Вы с ума сошли. Вас же так легко опознать…
      Арата. Только не в толпе монахов. Половина из них юродивые или увечные, как я. Калеки угодны богу. (Усмехается, глядя Румате в лицо.)
      Румата. Ну, хорошо. И что вы намерены здесь делать? Свести счеты с доном Рэбой?
      А р а т а. Счеты? (Смотрит на свои пальцы.) Да, он вырвал мне ногти в своей канцелярии… Но мало ли с кем у меня есть счеты? С генеральным прокурором Соана — он выжег мне клеймо на лбу… (Касается лба ладонью.) С каким-то бароном из метрополии — он выбил мне глаз булавой в битве под Эстором… (Касается пустой правой глазницы.) С герцогом Убанским — у меня горб от его железных палок… Нет, дело не в моих счетах.
      Но дон Рэба зарвался. Не пройдет и года, как здешний люд полезет из своих каморок с топорами — драться на улицах с серыми. И поведу их я, чтобы они били тех, кого надо, а не друг-друга и всех подряд.
      Р у м а т а. Вам понадобятся деньги.
      А р а т а. Да, как обычно. И оружие… (Вкрадчиво.) Дон Румата, помните, после чудесного спасения на ваших крыльях, вы рассказали о себе… показали даже в небе звездочку, откуда вы к нам явились… Признаться, я был огорчен. Я ненавижу попов, мне было горько, что их лживые сказки оказались правдой. Но бедному мятежнику надлежит извлекать пользу из любых обстоятельств. Попы говорят, что боги владеют молниями… (Румата вздрагивает.) Дон Румата, мне очень нужны ваши молнии, чтобы разбивать крепостные стены.
       Пауза.
       Р у м а т а. Это невозможно. У меня… у меня нет молний.
      А р а т а (спокойно). Тогда дайте мне ваши крылья…
       Румата молчит.
       Ладно, мы еще вернемся к этому разговору… (Поднимается.)
      Мне пора, благородный дон. Спасибо за угощение.
       Румата молча достает из стола мешок с деньгами, протягивает Арате. Тот так же молча прячет мешок за пазуху и поворачивается, чтобы идти.
       Румата. Кстати… вы говорите, что приплыли с монахами…
       Арата останавливается.
       Арата. Да.
      Р у м а т а. Монахи, монахи… За последнее время их стало заметно больше в городе…
      Ар а т а. Вы думаете… (Быстро.) Это точно?
       Р у м а т а. Что бы это могло значить?
       Несколько секунд они молча глядят друг на друга. Затем Арата надвигает капюшон.
       А р а т а. Попробую выяснить… Счастливо оставаться, дон Румата. (Выходит.)
       Румата глядит ему вслед, затем оборачивается и видит, что Кира сидит на диване и во все глаза смотрит на него. Он быстро подходит, садится рядом.
       Р у м а т а. Проснулась, маленькая?
      К и р а. Я не спала… Румата, я все слышала!
      Р у м а т а. Что ты слышала?
      Кира. Румата, это правда? Ты правда бог с далекой звезды?
      Р у м а т а. Ну что ты, дурочка, какой же я бог?
      К и р а. Но он говорил…
      Р у м а т а. Ты не поняла. Это было иносказание…
      К и р а. Но ведь он…
      Р у м а т а. И про молнии, и про крылья… Это он все в духов ном смысле… Крылья души, молнии мысли, звезды надежды…
       Кира ложится навзничь, смотрит в потолок.
       К и р а. Иногда я не могу понять, почему ты не бьешь меня.
      Р у м а т а (растерянно). То есть как это — почему не бью? Разве тебя можно бить?
      К и р а (не слушая). Ты не просто добрый, хороший человек. Ты еще и очень странный человек. Ты действительно словно архангел. Без иносказаний… Когда ты со мной, я делаюсь смелой. Сейчас вот я смелая… И я спрашиваю: ты — не сейчас, а потом, когда все уладится — расскажешь мне о себе?
       Пауза.
       Р у м а т а. Да. Когда-нибудь я расскажу тебе все, маленькая.
      Кира. Я буду ждать. А сейчас, если можно, поцелуй меня…
       Румата наклоняется над ее лицом, целует. Она обнимает его за шею, и вдруг за окнами залы возникает многоголосый вой. Слышится залп из мушкетов, еще один залп, окна озаряются багровыми бликами. Румата вскакивает, подбегает к окну, всматривается. Поворачивается к Кире.
       Р у м а т а. Похоже, дело дрянь. Быстро, беги в свою комнату… Муга!
       Вбегает растерянный Муга.
       Бегом, бери ее, полезайте на чердак, уходите по крышам…
      К и р а. Румата!
      Р у м а т а. Спокойно, маленькая, спокойно… возьми себя в руки… Муга, что же ты стоишь, как столб? Бегите, я прикрою…
      (Он торопливо достает из стола пистолет, хватает со стены шпагу.) Кира, за меня не бойся! Я…
       Множественный грохот сапог раздается под окнами. Крики:
      — Ломай дверь!
      — Открывай, именем короля!
      — Давай лестницы! К окнам!
       Р у м а т а. Поздно. Ну, хорошо, сделаем все, что можем.
       Что-то с треском рушится за сценой, в залу вбегают штурмовики во главе с Цупиком. Распахивается окно, на подоконник взбираются штурмовики.
      Румата стоит, загородившись столом, угрожая шпагой и пистолетом.
       Р у м а т а. Назад!
       Штурмовики, выстроившись вокруг него полукругом, останавливаются. Цупик направляет на Румату пистолет.
       Ц у п и к (задыхаясь). Дон Румата! Вы арестованы. Отдайте оружие.
      Р у м а т а (оскорбительно смеется). Возьмите!
       Ц у п и к. Взять его!
       Штурмовики разом кидаются на Румату.
       К и р а. Боже мой! Румата! Оставьте его, вы, подлые люди.
       Несколько секунд длится свалка. Румату не видно за спинами.
      Слышатся вскрики, задавленные вопли, шумные вдохи и выдохи.
      Затем штурмовики откатываются. Румата, слегка встрепанный, стоит на прежнем месте со шпагой в руке. Возле него на полу валяются несколько топоров. Двое штурмовиков со стонами, держась за ушибленные места, отползают в сторону.
       Р у м а т а. Сунетесь еще раз — буду отрубать руки! А ну, прочь отсюда!
       В зале появляется Будах со здоровенной доской в руках.
       Будах. Держитесь, благородный Румата! Мы сейчас славно отделаем эту серую сволочь!
       И тут Цупик одним прыжком подскакивает к Кире, хватает ее за плечо и упирает ствол пистолета ей в бок.
       Ц у п и к. Только троньтесь с места, и я продырявлю кишки этой девке в штанах!
       Будах и Румата замирают.
       Р у м а т а. Отпусти ее бакалейщик!
      Ц у п и к (злорадно хихикнув). Ей и со мной хорошо, благородный дон.
       Штурмовики регочут.
       Будах. Благородный Румата!
      Р у м а т а. Подлец…
      К и р а. Бей их, Румата! (Пытается вырваться.) Не давайся им в руки! Они убьют тебя!
       Ц у п и к. Не дергайся, тварь!
      К и р а. Бей их! Бей! Забудь про меня! Я тебя…
       Цупик стискивает ей горло, и она замолкает, запрокинув го лову.
       Ц у п и к (злобно). Бросайте оружие. Считаю до трех, затем стреляю. Ну? Раз…
       Румата бросает шпагу. Будах, поколебавшись, бросает свою доску. В залу в сопровождении двух монахов в черных рясах и с капюшонами, надвинутыми на лица, входит дон Рэба — небольшой, полненький, в сером мундирчике.
       Р э б а. Ну, что тут у вас? Закончили? Свяжите их.
       Штурмовики осторожно приближаются к Румате и Будаху, на ходу разматывая веревки.
       З А Н А В Е С
 

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

       На темной сцене в луче прожектора сидит, привалившись спи ной к стене, связанный Румата — без камзола, в разорванной сорочке.
       Р у м а т а. Я просчитался. Ах, как я просчитался! Мне надо было убить их!
      Г о л о с К о н д о р а (гулко, из тьмы). Кого?
      Р у м а т а. Этих мерзавцев. Дона Рэбу. Бакалейщика Цупика.
      Г о л о с К о н д о р а. За что?
      Р у м а т а. Они убивают все, что мне дорого…
      Г о л о с К о н д о р а. Они не ведают, что творят.
      Р у м а т а. Они ежедневно, ежечасно убивают будущее!
      Голос К о н д о р а. Они не виноваты. Они — дети своего века.
       Р у м а т а. То есть они не знают, что виноваты? Но мало ли чего они не знают! Я, я знаю, что они виноваты!
      Г о л о с К о н д о р а. Тогда будь последовательным. Признай, что придется убивать многих.
      Р у м а т а. Не знаю, может быть, и многих. Одного за другим. Всех, кто поднимает руку на будущее…
      Г о л о с К о н д о р а. Это уже было. Травили ядом, бросали самодельные бомбы в царей. И ничего не менялось…
      Р у м а т а. Нет, менялось! Так создавалась стратегия революции!
      Г о л о с К о н д о р а. Нам не надо создавать стратегию революции, мы владеем ею в совершенстве, она перешла к нам от великих предков наших, первых коммунаров! А тебе хочется просто убивать!
      Р у м а т а. Да, хочется.
      Г о л о с Кондора. А ты умеешь?
       Румата молчит.
      Мы пришли сюда, чтобы помочь этому человечеству, а не для того, чтобы утолять свой справедливый гнев. Если ты слаб, уходи. Возвращайся домой. В конце концов, ты не ребенок, ты знал, на что идешь.
       Пауза.
       Р у м а т а (тихо). А Кира? А Будах? А мятежный Арата?
      В кругу света появляются двое монахов. Молча и бесшумно они поднимают Румату, в ту же секунду сцена освещается. Зала в доме Руматы, обстановка прежняя, только за столом в креслах восседают дон Рэба и Цупик, а позади них — двое штурмовиков с топорами. За окнами — ночь, озаряемая колеблющимися отблесками пожаров. Монахи ставят Румату перед столом и, отступив, застывают рядом со штурмовиками.
      Р э б а. А вот и благородный дон Румата! (Цупик злорадно скалится.) Наш старый и весьма последовательный недруг.
      Ц у п и к. Раз недруг — повесить!
       Р э б а. Что ж, пожалуй…
      Ц у п и к. Или еще лучше — сжечь. Нужно сохранять у черни уважительное отношение к сословиям. (Хихикает.) Все-таки отпрыск древнего рода…
      Р э б а. Хорошо, договорились. Сжечь.
      Цупик. Впрочем, дон Румата может облегчить свою участь. Вы меня понимаете, дон Рэба?
      Р э б а. Признаться, не совсем…
      Ц у п и к. Имущество! Руматы — сказочно богатый род!
      Р э б а. Вы, как всегда, правы, почтенный Цупик. Что ж, тогда начнем по всей форме…
      Р у м а т а. Развяжите мне руки.
       Цупик вздрагивает, отчаянно мотает головой.
       Р э б а. А? (Смотрит на Цупика.) Я вас понимаю, почтенный. Но если принять некоторые меры предосторожности…
      Развяжите ему руки.
       Один из монахов неслышно подскакивает к Румате и развязывает его. Цупик поспешно достает из-под стола и кладет перед собой два пистолета.
      Р у м а т а (растирая затекшие руки). Предупреждаю, его величество будет поставлен в известность об этом безобразии.
      Самоуправное вторжение в дом благородного дворянина…
      Рэба. Его величеству об этом известно. Собственно, мы здесь действуем по королевскому приказу…
      Ц у п и к (злорадно). Вот так-то, благородный дон!
      Р э б а. Итак, начнем. Ваше имя, род, звание?
      Румата. Румата, из рода Румат Эсторских, благородный дворянин до восемнадцатого предка… (Он оглядывается, садится на диван, продолжая массировать кисти рук.)
       Цупик, засопев, поворачивает к нему стволы пистолетов.
       Р э б а. Сколько вам лет?