Долго и подробно. — Курт отпускает ремень на несколько дырочек

      Едва только за столиком появилась известная нам компания, саксофонист оркестра Дмитрий Иванович Котов тотчас узнал мальчика и девочку, вертевшихся на приеме в мексиканском консульстве.
      После обрушившихся за последнее время потрясений Котов сделался болезненно подозрителен. Заходя в квартиру, он прежде всего заглядывал под кровать, резко отдергивал оконную штору, разглядывал на просвет пустые бутылки. У него появилась привычка носить темные очки, а также внезапно останавливаться у какой-нибудь витрины и коситься по сторонам. Возможно, что его инстинкт самосохранения запоздало реагировал на ту настоящую слежку, которую в течении нескольких дней вел за ним убийца.
      Потом еще был дурацкий сон, где он выступал свидетелем в суде и после которого Альбина на неделю прервала с ним отношения. Да и Юрик вел себя довольно странно…
      И вот теперь, когда уже все, казалось, вошло в обычную колею, за столиком у фонтана появились эти люди, совсем еще дети, которые несомненно за ним следили.
      Котов шарахнулся в служебный коридор, прихватив на ходу спрятанную в шкафчике с чистым бельем початую бутылку коньяка. На кухне он схватил стакан с присохшими на сахарном дне чаинками, плеснул на три пальца и быстро опрокинул себе в глотку.
      — Ага, докатились, — забормотал он себе под нос, занюхивая коньяк хлебной корочкой. — Детей используют. Опыты делают, психотронщики…
      В последние дни в голове у Котова возникла теория, что все необычное произошло с ним не случайно, что некие секретные спецслужбы выбрали его объектом для своих опытов в области психотронного воздействия.
      — Конечно, — злобно шептал он, пережевывая корку. — пьющий, одинокий, никому нет дела…
      Его вдруг осенило:
      — А ведь это могло начаться еще тогда, в 88-м…
      Пораженный этой мыслью, Котов выпил почти полный стакан и, закашлявшись, стал шарить рукой по разделочному столу.
      — На, — повар Егорыч вручил ему очищенную морковку. — Грызи.
      Котов захрустел морковкой и налил повару. Тот выпил и занюхал коньяк рукавом.
      — А я никогда не закусываю, — сказал повар. — Я даже никогда не пробую то, что варю. Это те, которые варить не умеют, всегда пробуют. А я и без пробы знаю, что у меня в кастрюле.
      Это он повторял всякий раз, когда ему подносили стаканчик.
      — Слушай, — сказал ему Котов, прикуривая от горячей плиты сигарету, — Егорыч, ты про психотронное оружие чего-нибудь слышал?
      Отвернувшись, Егорыч шинковал овощи, молотя ножом по доске со скоростью машины. Не прекращая работы, он ответил:
      — Так, что-то слышал…
      — А если, допустим, такую штуку надо испытать… Кого используют?
      Повар пожал плечами:
      — Преступников каких-нибудь из тюрьмы. Которым уже «вышку» дали.
      — А у таких психика непредсказуемая, опыт неправильные результаты покажет.
      — Тогда не знаю.
      — А если просто кого-то одинокого взять, из толпы? Облучать и наблюдать за ним, облучать и наблюдать…
      — Не знаю, Котов, ничего не могу сказать.
      — Тогда давай, Егорыч, выпьем еще по одной.
      Они выпили, и повар снова затарахтел ножом по доске. А Котов, попыхивая сигаретой, заглянул в стоящую на краю плиты кастрюлю.
      — Это что у тебя за супчик, Егорыч?
      — Солянка сборная.
      — А-а, — понимающе кивнул Котов и выронил изо рта сигарету.
      В раздаточном окошке показался официант:
      — Соляночку четыре раза побыстрее.
      — А что так? — поинтересовался Егорыч, не поворачиваясь.
      — У меня спортсмен сидит, знаменитость. «Темная лошадка из Германии». Курт… Курт…
      — Воннегут, — сказал повар и подмигнул Котову.
      Котов смотрел на Егорыча, не мигая.
      — Некультурный ты человек, Егорыч, — сказал официант. — Телек смотреть надо, развиваться. Шевелись, шевелись, я им пойду пока минералку поставлю.
      Егорыч взял черпак и шагнул к стоящей на краю плиты кастрюле. Он хотел привычными круговым жестом перемешать содержимое, но Котов вдруг сказал ему:
      — Погоди.
      Повар с удивлением поднял на него глаза.
      — Погоди, Егорыч, ты только, самое главное, не нервничай…
      — Ты чего?..
      — Егорыч, такое дело, понимаешь, я только что туда сигарету уронил, окурок… Случайно выскользнула, понимаешь?..
      Лицо у повара сделалось испуганное, он быстро заглянул в кастрюлю. Среди аппетитных кусочков копченостей, сосисок, оливков и прочего добра в темном наваре плавала размокшая половинка сигареты. Она распухла, развалилась и распустила по всей поверхности мелкие крошки табака.
      Егорыч медленно поднял глаза на Котова, и тому сделалось страшно по-настоящему.
      — Погоди, погоди, ты чего… — начал он пятится назад. — Погоди, щас вынем, оно сверху плавает…
      — Психические опыты, говоришь, — мрачно произнес повар и шагнул на Котова. — Облучают в толпе, говоришь… Скрытно следят… А если так, в открытую, черпаком по морде… Это нормально?
      Егорыч замахнулся черпаком, и Котов прямо в концертном костюме полетел спиной на груду сваленной у входа в мойку грязной посуды — противни, котлы, сотейники…
      Раздался такой грохот, что сбежались официанты, буфетчики и администратор. Не дожидаясь окончательной расправы, Котов на четвереньках выбежал прочь из кухни.
      Стоимость испорченной солянки у Егорыча могли вычесть из зарплаты, поэтому он ничего не сказал про окурок, а когда все разошлись, попросту вылил испорченный продукт в канализацию, а на плиту поставил остатки вчерашней.
      — Егорыч, четыре соляночки моментально, — снова заглянул в раздаточное окошко официант.
      Повар сосредоточенно помешивал содержимое небольшой кастрюльки.
      — Погоди, — хмуро сказал он. — Пускай закипит.
      — Не надо, не надо, ты чего! — запротестовал официант. — Пускай будет как есть, опять кто-нибудь накатает жалобу, что горячо. Что у тебя рожа такая кислая?
      Недовольно ворча себе под нос, Егорыч снял с плиты так и не закипевшую солянку, освежил каждую порцию свеженарубленной зеленью и сдобрил ложкой сметаны. Потом он вылил в стакан весь оставленный Потовым коньяк и выпил. Но даже после этого его кислая физиономия не разгладилась.

* * *

      Наконец принесли горячее, и дети стали с аппетитом уплетать сборную солянку. Курт тоже был чертовски голоден. Он был готов проглотить разом весь свой запас сушеных хлебцев и выпить весь морковный сок за месяц вперед. При виде плавающих в супе кусочков копченого гуся, сосисок, буженины и копченого языка у него началось головокружение.
      Чувство блаженного восторга, охватившее его с первой же ложки, заставило забыть обо всем. За то время, пока дети успели вычерпать свои порции только до половины, Курт уже сидел с пустой миской, сверкающей мельхиоровым донышком.
      — Я хочу еще, — сказал он, и дети подозвали официанта.
      Томно прикрывая глаза, немец выкушал вторую порцию.
      Он вспомнил о девятнадцати годах проведенных в аскезе, и ему стало обидно. Разумеется, конечно, он больше туда не вернется. Чего стоят Мумрик, его отец и святая Ева здесь, в этом прекрасном и радостном мире!
      — Я хочу обедать и ужинать здесь каждый день, — сказал он, и Катя повторила его слова по-русски. — Я возьму все медали и останусь жить здесь.
      Дети зааплодировали и чокнулись с ним минералкой.
      Потом были куриные котлетки «деваляй», десерт и безалкогольное шампанское, потом Славик пригласил Катю танцевать (саксофон играл отвратительно), а Маринка и Курт остались за столом, увлеченные десертом: свежей клубникой, покрытой шапкой взбитых сливок.
      Только после одиннадцати Курт с идиотски счастливым лицом расплатился с официантом кредитной картой. (У Славика при этом словно камень свалился с души.)
      — Я хочу спать, — заявил Курт, поднимаясь из-за стола. — О! — он заулыбался. — Надо немного отпустить…
      Никого не стесняясь, он задрал полу пиджака и отпустил на несколько дырочек свой брючный ремень.
      — Теперь хорошо.
      Дети проводили Курта до гостиницы и распрощались, пообещав утром за ним заехать.
      — Завтра я плыву четыреста метров и беру золотую медаль, потом прыгаю с шестом и беру другую, — пообещал немец. — Ауфвидерзеен.
      Потом Маринка пошла домой одна, а Славик отправился провожать Катю.

Международный скандал?.. — В какие куклы играет майор Мракобесов. — Мальчик или подопытный кролик?

      Дети закончили рассказывать о том, что сами знали, и в кабинете наступила тишина. Генерал Потапов и майор Мракобесов смотрели на них во все глаза. Затем Потапов казенным голосом проговорил на одной ноте:
      — Подите вон и ждите в приемной.
      Как только дверь закрылась, генерал вскочил с места и заходил по кабинету.
      — Мракобесов, я убью этих детей, я не могу больше с ними возиться. Убью и сам застрелюсь из табельного оружия. Теперь они еще втянули дочку губернатора. Ты понимаешь, что это значит?
      Мракобесов молча курил.
      — Ты понимаешь, что это значит?! — наклонившись, закричал Потапов ему в лицо.
      — Ну, так… — рассеянно отвечал Мракобесов, задумавшийся о чем-то своем.
      — Так вот я тебе скажу сейчас, что будет: международный скандал, бойкот, экономические санкции, железный занавес!..
      — Ну-ну, — очнулся Мракобесов. — Это вы чересчур загнули.
      — Чересчур? А как тебе нравится такая картинка: губернатор руками своей малолетней дочери выводит из игры самого перспективного спортсмена. Да как только эта пакость просочится в СМИ, половина участников разъедется по домам. Позор будет на весь мир, еще хуже, чем в 80-м!
      — Знаем только мы двое. А детей надо изолировать.
      — Изолировать? Это как?
      — Надо подумать.
      — Хорошо, допустим, во избежание международного скандала мы, с согласия губернатора, спрячем детей от репортеров. Но ведь были и другие свидетели, есть, в конце концов, сам пострадавший, которому вы никак не заткнете глотку!
      — Курт будет молчать.
      — Это еще почему?
      — Скоро вам все станет понятно из доклада лейтенанта Яблочкина.
      — Допустим. Но другие — повар, официант? У них было достаточно времени, чтобы растрепать о вчерашнем направо и налево.
      — У них не было времени, — спокойно возразил Мракобесов. — И повар и официант уже у меня и дают показания. Лично мне все представляется нелепой случайностью. — Он включил один из мониторов, и Потапов с ужасом увидел пыточную камеру, в которой на дыбе, в отблесках пламени с заломленными за спиной руками висели две голые окровавленные фигуры. Палач в красном колпаке и клеенчатом фартуке делал свое дело, зажав в клещах раскаленное до красна железо.
      Потапову показалось, что в нос ему ударил запах паленого мяса, и он отрывисто приказал «уберите!». Затем распахнул окно и долго смотрел перед собой.
      Мракобесов выключил монитор.
      — Да, генерал, я думаю, что в их действиях не было никакого злого умысла, но сейчас они готовы признаться в том, что убивали людей и кормили посетителей человеческим мясом.
      — Мракобесов, — генерал Потапов наконец обрел дар речи.
      — Да, я вас внимательно слушаю, генерал.
      — Сегодня же вы пойдете под трибунал. А затем я уйду в отставку.
      — Вы это серьезно?
      — Более чем. Я откладывал это решение, полагая, что так будет лучше для пользы дела. Однако то, что я сейчас увидел, не дает мне права ни дня более находиться в должности руководителя Петербургской милиции. Гражданин майор, вы арестованы.
      — Нет, не так. Это вы уйдете в отставку, генерал, а я сяду на ваше место.
      Потапов медленно обернулся, одновременно расстегивая кобуру с табельным орудием.
      В кабинете никого не было.
      Значит, он ослышался? Но, может быть, не было и никакой пыточной камеры? Ему сегодня же необходимо обратится к врачу; возможно, сказывается переутомление последних дней.
      В кабинет без стука просунулся чрезвычайно взволнованный секретарь:
      — Михал Михалыч! — выкрикнул он. — Яблочкин на связи!..

* * *

      Тем временем Мракобесов спустился в Секретный отдел, прошел по пустым коридорам, по гремучим железным ступенькам спустился еще ниже, в котельную, миновал еще один коридор, темный и обшарпанный, остановился и навалился плечом на тяжелую дверь пыточной камеры.
      В дыму и в чаду, в отблесках пламени, на дыбе висели замученные повар и официант ресторана «Разгуляй».
      Мракобесов натянул кожаные перчатки, вынул из кармана изящный перочинный ножик с перламутровой ручкой и приблизился к несчастным вплотную.
      — Что говорят?
      — От всего отказываются, патрон.
      — От чего именно?
      — Говорят, что никого не травили. Шкуры с них надо содрать, тогда признаются.
      — Чем кормили немца? — спросил Мракобесов, обращаясь к официанту.
      — Солянка сборная, котлеты деваляй, десерт, — прошептал официант.
      — Громче!
      — Не могу… голос…
      — Они оба голос сорвали, патрон, — объяснил палач.
      — Ну так нечего было орать. Что пили?
      — Минеральная вода, безалкогольное шампанское.
      — Отраву куда сыпали в воду или в закуску?
      Официант заплакал.
      — Надо еще часок с ними поработать, — сказал палач, разогревавшим в пламени стальной прут. — Хотя если честно, патрон, то или они сознаются сразу, или начинают на себя наговаривать.
      Мракобесов шагнул к повару, двумя пальцами широко раскрыл ему глаз и поднес к зрачку острие перочинного ножа:
      — Теперь соображай быстро. Чем немец мог травануться, что ты в котлеты подмешал, падла? Какую тухлятину на фарш пустил?
      — Солянка… — выговорил повар сквозь начавшие душить его рыдания. — Котов…
      — Что? Кошку на мясо разделал?!
      — Нет! Нет!! Котов… Дима… музыкант из оркестра. Он свежую солянку испортил… Я дал вчерашнюю.
      — Вчерашнюю? Ну и что?
      — Надо… до кипения… не успел… прокисла чуток. Он торопил, — Егорыч кивнул на висевшего рядом официанта.
      Не обратив внимания на последнее пакостное замечание повара, Мракобесов задумался и поднес кончик ножа к губам:
      — Котов, Котов… А! Котов Дмитрий Иванович. Опять замешан. Совпадение?… Ладно, — похлопал он повара по щекам. — С этими все ясно. Напои водкой, подправь память — и обоих в вытрезвитель. — Он подрезал веревку, и повар с официантом, задыхаясь от счастья, рухнули на пол. — Следы своих зверских истязаний замажешь супербальзамом. И чтобы через час духу их здесь не было.
      — Слушаюсь, патрон, — палач стащил с головы красный колпак и оказался женщиной.
      — Я пойду к себе, немного поработаю.
      Мракобесов вернулся в официальную часть Секретного отдела и зашел к себе в кабинет. Сел за стол, закрыл ладонями лицо и так просидел несколько минут, приготовляясь к чему-то важному. Затем резко отнял ладони, поднялся и надавил неприметную кнопку в стене. Шкаф с бумагами бесшумно отъехал в сторону, высвободив узкий проход в то самое помещение, в котором у него находилось нечто вроде колдовской лаборатории и где лейтенант Яблочкин, а затем и курсант Мушкина проходили свой первый в Секретном отделе инструктаж.
      Теперь в центре комнаты, в главном котле, холодным кипением бурлила густая темно-красная жидкость. Мракобесов засучил рукава, погрузил руки в котел и достал со дна восковую фигурку. Он аккуратно осушил фигурку платком и поставил на некое подобие алтаря, украшенного чучелом головы козла, куриными лапками и сушеными летучими мышами.
      — Здравствуйте, товарищ генерал, — обратился Мракобесов к фигурке. — Да только недолго осталось тебе быть генералом и здравствовать.
      Он вынул из стальной коробки тонкую иглу от шприца, обмакнул ее конец в пузырек с грязновато-мутноватой жидкостью, произнес заклятие и вонзил иголку в область поясницы восковой фигурки генерала Потапова.

* * *

      Славику Подберезкину и Маринке Корзинкиной надоело сидеть в приемной. К тому же противный Мракобесов давно вышел, и генерал Потапов находился в кабинете один. Осторожно постучав, они приоткрыли дверь.
      — А, ребята, заходите! — увидев их, воскликнул Потапов. Он вроде как взбодрился и повеселел. — Присаживайтесь, не стесняйтесь.
      Славик и Маринка присели на краешек кожаного дивана.
      — Только что звонили наши общие знакомые, — тоном, каким преподносят сюрприз сообщил Потапов. — С ними полный порядок, завтра утром они будут в городе.
      — Правда? — обрадовались дети, догадавшись, что речь идет о Мушкиной и Яблочкине. — А Петя? Он тоже с ними?
      — И Петя — тоже — с ними! — подтвердил Потапов с улыбкой.
      Славик и Маринка переглянулись:
      — Так мы завтра придем?
      — Конечно, конечно, ребята, приходите. Только помните — ни про Петю, ни про немца никому ни слова, даже дома!
      — Хорошо, мы обещаем. Если только он сам не расскажет.
      — Кто?
      — Немец, Курт.
      — Курт ваш сейчас в таком месте, где он уже никогда ничего не расскажет.
      — Умер что-ли!.. — схватилась за грудь Маринка.
      — Тьфу, типун тебе на язык! От поноса еще никто не умирал. Идите, ребята, домой, пока я не рассердился. Завтра увидите своего Петю.
      — А вы над ним опыты делать не будете? — снова поинтересовалась Маринка Корзинкина.
      — Какие опыты? — не понял в первую секунды Потапов и поднял глаза от бумаг, которые уже начал читать. — Я вам, ребята, серьезно говорю: идите отсюда подобру-поздорову. А не то я ремень сниму и начну такие опыты делать, что запомните на всю жизнь.
      Дети выскочили из кабинета, Потапов с улыбкой смотрел им вслед.
      Вдруг он изогнулся от боли, скрючился, вскочил, вытянулся струной, схватился за поясницу, заохал и медленно опустился.
      — Что же это такое… — прошептал он, моментально взмокнув. — Неужели радикулит прострелил? Не надо было тогда на сырой земле сидеть, на рыбалке…
      В кабинет вернулся Мракобесов, ни слова не говоря развалился в кресле, закинул ногу на ногу и закурил. Потапов привык к существованию Мракобесова, но сегодня его поведение было особенно странным и вызывающим.
      — Завтра утренним рейсом прибывают наши герои, — сказал Потапов. — Они везут с собой мальчика.
      — Я знаю. Я сам их встречу.
      — Вы? — генерал скривился от нового приступа боли в пояснице.
      — Да, да, лично я, прямо у трапа. Кстати, что вы были намерены делать с мальчиком?
      Из-за боли Потапов не уловил того нюанса, что Мракобесов говорит о нем в прошедшем времени.
      — С Огоньковым? А что мы можем с ним делать? Отдадим родителям, пусть молятся за него.
      — Абсурд.
      — Что?
      — Я говорю, что это абсурд. Мы обязаны разобраться до конца в этом деле. Не вздумайте поставить в известность его родителей, вы все испортите. Пускай с ним поработают наши эксперты.
      — Нет, нет, я этого не позволю. Мальчик не подопытный кролик, он такой же человек как…
      Потапов хотел сказать «как вы и я», но осекся, потому что внезапно понял, что Мракобесов никакой не человек, а демон. Глядя на меняющееся лицо генерала, Мракобесов тоже все понял, вмял свою папиросу в пепельницу и поднялся.
      — Полагаю, что наш дальнейший разговор не имеет разумной перспективы. Завтра вас ожидают большие, разительные перемены, а потому отложим дискуссию до лучших времен. Но ведь, — у самых дверей Мракобесов повернулся и подмигнул, — но ведь кое-какие перемены вы ощущаете уже сегодня, не так ли?
      Дверь хлопнула, а Потапов перекрестился и прошептал:
      — Дьявол… сатана…
      В это мгновение его с новой силой пронзил приступ радикулита, и все мысли в голове от страшной боли перемешались.

Тучи сгущаются. — Дьявол в милицейских погонах. — Новый стиль работы Главного управления

      Встреча у трапа самолета произвела на Яблочкина и Мушкину гнетущее впечатление. Еще хуже им сделалось в кабинете генерала Потапова. Всегда бодрый и жизнерадостный, Михал Михалыч выглядел сегодня очень нездоровым: лицо его приобрело сероватый оттенок, голос звучал по-старчески слабо, глаза смотрели тускло и безжизненно.
      Минувшей ночью у Потапова вдруг разболелась печенка. Потом началась головная боль и тошнота. К утру, едва он начал засыпать, наглотавшись таблеток, словно кто-то кинжалом ударил в его желудок.
      Приняв лошадиную дозу обезболивающего, он все-таки пришел в положенное время на службу, потому что с нетерпением ждал встречи с прибывшими из Южной Америки героями. К тому же он ни разу еще не видел Петю Огонькова — ни большим, ни маленьким.
      И вот теперь, когда все трое оказались в его кабинете, у Потапова страшно, до рези в глазах, болела голова. А ведь еще вчера он был совершенно здоровым и бодрым человеком.
      — Михал Михалыч, вы плохо себя чувствуете? — вместо доклада встревожено воскликнул Яблочкин, едва только увидел командира.
      Развалившийся в кресле и закуривший папиросу Мракобесов раздраженно гаркнул:
      — Лейтенант Яблочкин, вы не на завалинке! Извольте соблюдать устав и субординацию!
      Что-то быстро менялось в Главном Управлении петербургской милиции.
      Яблочкин вытянулся по стойке «смирно» и отрапортовал:
      — Товарищ генерал-полковник, лейтенант Яблочкин по вашему приказанию прибыл…
      — Не надо, — слабо выговорил Потапов. — Не надо официально. Садитесь сюда к столу. А где же мальчик? Я его не вижу…
      Вместо ответа Яблочкин и Мушкина стали выразительно смотреть на Мракобесова. Тот зловеще произнес «так-так», поднялся и, поскрипывая сапогами, вышел из кабинета.

* * *

      Мракобесов спустился в Секретный отдел, прошел по коридору и закрылся в своем кабинете. Затем он отворил проход в свою расположенную за шкафом секретную лабораторию и приблизился к своему сатанинскому «алтарю».
      Восковая фигурка была истыкана иглами в областях спины, живота и головы. Мракобесов взял последнюю иглу, обмакнул ее конец в пузырек, поднес к левой части груди фигурки… но передумал, обтер иглу и положил обратно в коробочку.
      — Рано, — прошептал он. — Дадим ему еще час. Необходимо послушать, что рассказывают эти поразительно везучие молодые люди.
      Мракобесов вышел из лаборатории, сел за стол и включил компьютер. На экране появился кабинет Потапова, послышались голоса.
      Яблочкин рассказывал, как глупо он попался, как висел на цепи, которая била его током, едва его ноги касались пола, как Шульц усадил его в пыточное кресло, и как неожиданно подоспела ему на помощь курсант Мушкина, облаченная в комбинезон-невидимку.
      Потом Мушкина рассказала, как она проникла незамеченной в фашистское логово и освободила Яблочкина. А дальше они вместе рассказывали, как на протяжении четырех суток были призраками пещерного города, обследуя по ночам его внутреннее устройство. Как нашли Петю Огонькова, как перепутали все склянки в лаборатории и, наконец, как пытались захватить в плен самого Гитлера, засунув его в бумажный пакет из-под муки. По большому счету этот эпизод героев не красил, и Яблочкин скомкал его, совсем не упомянув Фриду с ее сногсшибательной шваброй.
      Затем Петя Огоньков рассказывал о своих похождениях, а Потапов смотрел на него через лупу, слегка приоткрыв рот. Ему то и дело приходилось принимать горстями разноцветные шарики обезболивающих таблеток и пить крепчайший кофе чашку за чашкой, чтобы внимание не рассеивалось.
      Секретарь доложил, что в приемной Славик Подберезкин и Маринка Корзинкина. Потапов сказал «пусть заходят».
      — Теперь, — обратился он к Пете Огонькову, — необходимо подготовить твою встречу с родителями. Сначала с ними поработает наш психолог, а потом они заберут тебя домой.
      Петя смиренно молчал; продолжать скрываться от родителей больше не имело смысла.
      Мракобесов захлопнул компьютер и резко поднялся из-за стола. Он услышал все, что хотел, и теперь не должен был медлить ни секунды. Приблизившись к «алтарю», он достал из коробочки иглу, снова обмакнул ее в пузырек и вонзил острие в грудь восковой фигурки.