Петя потянул на себя скрипучую дверь и вошел. Будка изнутри оказалась совсем не будкой. Это была серебристая сфера, вся усеянная кнопками и лампочками, словно огромный пульт управления. Бесшумно въехала на место панель, за которой болталась ветхая деревянная дверь, и стало непонятно, где выход. В центре круга стояло кресло, похожее на зубоврачебное; на подлокотниках лежали руки, которые Петя узнал с первого взгляда. Шут сидел, повернувшись к нему спиной.
      Внезапно огромный черный кот со страшным воплем прыгнул ниоткуда и растворился в воздухе пред самым петиным лицом. Одновременно кресло развернулось.
      Джокер, а это был уже не джокер, а самый настоящий черт, глядел на мальчика светящимися красноватым мерцанием глазами. Он был одет в черный, застегнутый до подбородка китель, на голове у него торчали маленькие рожки, на коленях лежал хвост, кисточку которого он то и дело теребил в пальцах, а ноги заканчивались раздвоенными копытцами.
      — Скажи, мальчик, — обратился он к Пете глухим, надтреснутым голосом, — какую роль следует отвести мне в твоем списке достоинств и недостатков?
      — Я думал, что хитрость. Но теперь больше не уверен.
      — Допустим, что хитрость. Но какой же я по счету?
      — Тринадцатый.
      — Гут. Скажи мне, мальчик, какой синоним имеет в русском языке слово хитрость?
      Петя задумался лишь на мгновение, и ему все стало ясно.
      — Лукавство… Лукавый!
      — Зер гут. Кого же называют лукавым?
      — Черта!
      — Супер гут. А вот еще одна маленькая деталь. Согласись, мальчик, в правильной колоде должно быть два джокера…
      — Два.
      — А потому…
      Из-за спинки кресла выступил еще один черт, точно такой же, но только во всем белом. Он смотрел на мальчика с едва заметной улыбкой. Пете стало понятно, почему изредка казалось, что шут раздваивается — говорит на два голоса, играет за двоих одновременно в инсценировках вроде того суда с присяжными…
      — Впрочем, как ты мог убедиться, вместе мы появляемся крайне редко и оба являемся тринадцатыми.
      — Но ведь вы не настоящие! Здесь все, все ненастоящее!
      — Разумеется. Потому что это игра. В жизни таких чертей не бывает. Таких веселых и озорных чертиков из карточной колоды.
      Петя решился спросить о главном.
      — А что игра? Теперь все кончено?
      — Все кончено.
      — А где… остальные?
      — На банкете по случаю окончания. Как видите, я уже опаздываю. Дополнительное время решило исход в пользу достоинств, хотя и проигравшая сторона не имеет претензий: игра оказалась на редкость удачной.
      — А сами вы… за кого были?
      — По-разному, по-разному бывало, молодой человек. Скажу вам прямо: в розыгрыше дополнительного времени я ставил не на вашу удачу.
      — Это было заметно.
      — Не обижайтесь. Прошла минута, и вот я опять вам симпатизирую. Клянусь, я уже хочу вас чем-нибудь обрадовать.
      — Вы знаете, чем можно меня обрадовать.
      — Ах да, верно, игра окончена, и вас нужно вернуть. Это само собой.
      — Вернуть на Землю? Но каким образом?
      — Вернуть к жизни, я бы так выразился.
      — Что же еще мне нужно для этого сделать?
      — В сущности, вам больше ничего не нужно делать. Просто вдохните поглубже и откройте глаза. Впрочем… погодите, — он поднял руку, к чему-то прислушиваясь. — Кажется, они все-таки решили с вами проститься.
      Упругая, невидимая волна заставила Петю отступить на шаг, и перед ним начали возникать один за другим его достоинства и недостатки.
      — Мотай на ус, — лаконично выразился «Сократ» и с улыбкой крепко пожал ему руку.
      — От Месткома… от Профкома… от пионэрской организации… и лично от товарища Зюкина, — четырежды обмусолил Петю толстыми губами «Генеральный секретарь».
      — Любви и счастья! — пропел луч света.
      — Фильтруй базар по понятиям, пацан, — прошипел змей.
      — Береги честь смолоду! — наставительно заявил коньяк.
      — Честь в карман не положишь, — шепнула Пете на ухо «Помпадур». -Деньгами не сори, копеечка рубль бережет.
      — Уверенно приобретай знания и навыки! — провозгласил молоток.
      — Спи сколько хочется и кушай вовремя, — заботливо пропыхтела печка.
      — Дерись по любому поводу! — отсалютовал шпагой «д'Артаньян».
      — Береги себя, не лезь на рожон, — умоляюще простонал студень.
      — Последнее слово держи за собой, хоть и не прав, — посоветовал гусак. — Первым не мирись.
      А монашка постояла, опустив глаза, да так ничего и не сказала.
      — Теперь можешь, — сказал карточный джокер.
      Петя вдохнул глубоко-глубоко и — открыл глаза.

      Петя Огоньков пролежал в больнице почти все лето.
      Сначала его голова из-за бинтов была похожа на осиное гнездо, затем осталась только повязка на лбу, а под конец и повязка исчезла.
      В палате его часто навещали Маринка Корзинкина и Славик Подберезкин. На каникулы они никуда не уехали, потому что устроились на работу в систему обслуживания Олимпиады. Им выдали фирменные шапочки с козырьками, фирменные маечки и пропуска с фотографиями, которые вешались на грудь, словно медали.
      Когда игры закончились, и город опустел, они все равно не уехали, потому что Славику назначили летние занятия по русскому и литературе, а Корзинкина осталась потому что осталась.
      Еще в середине июня, когда Петя перешел из состояния комы в состояние клинической смерти, а потом, к изумлению врачей, вернулся к жизни и открыл глаза, Маринка дала себе слово, что никуда не поедет и будет ходить к нему в больницу до самой выписки.
      Как только выздоравливавший заговорил, к нему стали пускать посетителей. Первыми прибежали Славик и Маринка.
      Соображал Петя как будто нормально, но иногда говорил вещи довольно странные. Например, когда дети стали рассказывать о своей новой работе на Олимпиаде, он заметил многозначительно:
      — Вы только с ними поосторожнее.
      — С кем? — удивилась Маринка.
      — Ну с этими, немцами. Курт, Фриц Диц… он ведь шпион, суперагент. Вам генерал Потапов разве ничего не говорил?
      — Какие еще немцы? Какой генерал Потапов? Мы вообще-то с поляками работаем, они хотя бы по-русски понимают…
      — А я тебе между прочим говорил, — повернулся Славик к Маринке, — чтобы ты ему нормальные книжки читала, а не про фашистов. Видишь, теперь у него какие-то фрицы засели в голове.
      — Я нормальную книжку читала, — обиделась Корзинкина. — Про советских разведчиков. Ты сам ему шпионами мозги запудрил, Джеймсом Бондом своим. Теперь у него в голове одни суперагенты.
      — Погоди ты, дай я ему хотя бы объясню. Понимаешь, Огоньков, ты ведь почти три недели лежал без сознания. Тебе разрешили читать вслух, вроде как для эксперимента. А я тебе хорошие книжки читал, сам зачитывался, буквально оттаскивали…
      — Петя, — спросила Маринка, — а ты слышал, что мы тебе читали?
      — Кажется, слышал, — сказал Петя, чтобы не огорчать товарищей.
      — Твои родители тоже здесь сидели, только они читать не могли….
      — Мои бы тоже не смогли, если бы я так головой шарахнулся, — сказал Славик.
      Маринка изо всех сил наступила ему на ногу и, чтобы перевести разговор на другую тему, радостно объявила:
      — А тебя в шестой класс перевели. Без летних занятий.
      — Врешь! — обрадовался Петя.
      — Правда-правда. Я пообещала, что сама буду с тобой заниматься, пока не подтянешься.
      У Пети от счастья даже глаза взмокли. Не от того, что перевели, а от того, что вместе заниматься.
      — Ну ладно… — сказал Подберезкин, вставая с табуретки. — Вы еще поболтайте, а я побегу. У меня встреча. На вот, почитай, — он достал из сумки несколько цветистых журналов, — «Приключения жука-сыщика». Мой папа сочинил, Микки-Маус отдыхает. Полистай, там картинки хорошие.
      Едва Славик Подберезкин прикрыл за собой дверь, Маринка зашептала:
      — У него сейчас роман знаешь с кем? Ни за что не догадаешься!
      — С губернаторской дочкой? — прошептал Петя.
      — Фу! — возмутилась Маринка. — Он сам уже и растрепал! А с меня самое честное слово взял, чтобы ни единой душе…
      — Если слово давала, то помалкивай.
      Маринка надулась.
      — Жалко, что мы переезжаем, — вздохнул Петя. — В разные школы теперь будем ходить…
      — Ах, так ты еще не знаешь! — Маринка сверкнула глазами. — Мы ведь не уезжаем, мы только в этот… маневренный фонд, на время. Это рядом, на Пушкинской, будем опять соседи.
      — Да ну!..
      — Правда-правда. А потом, когда наш дом сдадут после ремонта, вернемся обратно. Только говорят, что внутри все переделают, и квартиры будут совсем другие. Но это даже хорошо, ведь правда?
      В коридоре послышался перестук каблуков, и Маринка потянула носом:
      — Мандарины, клубника… Это твои несутся, им на работу сообщили, что ты ожил. Ну, будь здоров, Иван Петров, приду к тебе завтра.
      И Корзинкина, наклонившись, быстро поцеловала Петю в щеку.
      Не успел он от такого опомниться, как в палату влетели раскрасневшиеся мама и папа.
      — Петя! Петечка! Сынуля! Мы только что узнали!..
      «Хорошо все-таки, что бабушка и дедушка живут в Киеве», — успел подумать сынуля до того, как его принялись душить в объятиях.

* * *

      До начала занятий в школе Маринка помогла Пете подтянуться по математике и физике, а первого сентября он уверенно сел за парту своего родного, теперь уже шестого «А» класса.
      Как-то раз после уроков, возвращаясь домой на Пушкинскую улицу, Петя и Маринка захотели посмотреть на свои старые квартиры. Они нашли в заборе дыру и пролезли на стройку. День был субботний, никто не работал, на рельсах стоял кран, было пустынно и тихо. Лишенный оконных рам и дверей, без ветхих перегородок, «перцевский» дом кое-где просматривался насквозь и походил на карточный домик.
      — Ой! — сказала Маринка. — Вон моя комната… я свои обои узнала.
      Петя стоял задумавшись. Его квартиру отсюда не было видно, но одна мысль, одна загадка не давала ему покоя.
      — Слушай, как ты думаешь, — сказал он, — антресоли могли еще сохраниться?
      — Если из досок, то сломали.
      — А если ниша? Там за досками еще каменная ниша была. Я все никак не мог понять, куда она выходит с другой стороны.
      — Ну ты иди, посмотри. А я к себе пойду. Только обязательно помахай мне через окошко, как раньше. А я тебе язык покажу.
      — Договорились.
      Стараясь держаться ближе к стенке, так как на лестницах уже сняли все перила, Петя взбежал на свой четвертый этаж и остановился. Последний раз он был здесь еще тогда, в конце мая, когда была мебель, окна, двери и множество комнат, похожих на пеналы. Теперь на месте некогда густонаселенной коммуналки было пустое место, хоть на велосипеде катайся. Перегородки снесли, мусор расчистили, от труб остались одни дырки.
      А вот и каменная ниша антресолей, ведущих неизвестно куда.
      На краю, болтая ножками и покручивая жезлом, сидит маленький карточный джокер.
      Петя ничуть не удивился. Он был уверен, что увидит его здесь.
      — Привет, — сказал Петя.
      — Здорорво.
      — Как дела?
      Джокер зевнул:
      — Ты вот что, парень, давай короче.
      — А что… короче?
      — Ну это, задавай свои вопросы.
      — Вопросы?..
      — Ну вопросы, вопросы! — шут вынул из-за пазухи замызганные странички, на одной из которых мелькнуло слово «ЭПИЛОГ». — Вот здесь написано, что ты, дескать, придешь сюда и будешь задавать вопросы. Типа такого, — шут стал водить пальцем по строчкам. — Вопрос первый: что сталось с бароном фон Дицем?
      — Да, действительно, — оживился Петя, — что с ним было потом? Ведь он не умер?
      — Отвечаю на первый вопрос. Не умер. Фриц Диц благополучно выздоровел и после специальной переподготовки начал работать на русскую контрразведку. Тут, как выразился бы твой приятель, Джеймс Бонд отдыхает.
      — Правда? Я очень рад.
      — Давай дальше.
      — А-а… — как назло Петю переклинило, он не знал, что спрашивать.
      Джокер злобно зашуршал бумагами и прочитал:
      — Вопрос второй. Что было с Гитлером, «Пятым Рейхом» и людьми, населявшими пещерный город?
      — Да-да, вот это тоже интересно, — подхватил Петя.
      — Отвечаю, — джокер снова начал водить пальцем по написанному: — Благодаря содействию оберштурмфюрера фон Дица, он же теперь полковник Климов, в кратчайшее время были арестованы действующие в разных странах мира агенты «Пятого Рейха», а также их пособники. Тех, кто остался в пещерном городе, было решено не трогать; они постепенно вымерли своей смертью. Дело в том, что в результате созданной в лаборатории путаницы на месте банок с витаминизированными пищевыми добавками оказались препараты, предназначенные для осуществления тотального бесплодия. Последним умер Адольф Гитлер, сумевший довести свой вес до восемнадцати килограммов и не доживший всего одной недели до цветения нового урожая травки молодушки.
      — Жалко, конечно, этих людей, — заметил Петя. — Большинство из них совсем ни в чем не провинились.
      — Следующий вопрос читать?
      — Не надо, я сам. Яблочкин и Мушкина поженились?
      — Вы, юноша, надо мной издеваетесь? Это уже было в тексте! Вспомните пятую главу и разуйте глаза.
      — Пятую главу… чего? Ах да, я вспомнил: регистрация пятого октября в 14.30. Обязательно приду посмотреть одним глазком. Скажите, а вот этот… которого угораздило каждый раз появляться… Котов этот, саксофонист. Как он вообще после?..
      — Дмитрий Иванович у нас персонаж, так сказать, переходящий. Он может в другой книжке появиться, поэтому не имею права.
      — А генерал Потапов? А губернатор?
      — И они оба, и Мушкина, и Яблочкин получили по ордену Секретных заслуг перед Отечеством. Вручал лично сам Президент.
      — Разве есть такой орден?
      — Выходит, есть, — шут посмотрел на свои огромные наручные часы (если точнее — старый механический будильник на ремешке) и начал запихивать бумаги обратно за пазуху.
      — Погодите, — заторопился Петя, — погодите, а я?.. Про меня скажите что-нибудь!
      Джокер обернулся и посмотрел на него с недоумением:
      — А вы — дурак, молодой человек. Кто же такие вопросы задает? Это вам к гадалке надо какой-нибудь, к цыганам или к экстрасенсам, они вам скажут. Все, что захотите, и даже больше. Мы что… мы предполагаем. А располагает кто?..
      — Бог, — прошептал Петя, и голова у него внезапно закружилась.

* * *

      — … Петя, Петя, что с тобой, тебе плохо? — перед мальчиком стояла запыхавшаяся Маринка Корзинкина. — Я тебе кричу, кричу из своего окна, а ты стоишь, будто глухой. Знаешь, я себе в комнате кусочек обоев оторвала на память, тех самых, с цветочками. Я их как увидела, так чуть не заплакала, с ними ведь все мое детство прошло. Идем, идем. Осторожно, тут ступеньки. Хорошо все-таки, что мы опять в свой дом вернемся, а не в какие-нибудь новостройки. Может быть, в другие квартиры, и вообще все будет другое, но все-таки лучше, чем в чужом районе, в чужой школе, ведь правда, Петя? Дай я твой ранец понесу. Хочешь кусок шоколадки? Я половину на литературе отъела, она вкусная, с орешками. А бабушка завтра пирог будет печь, приходи попробовать. Все-таки как медленно они все это… строители, то есть. Выходные себе устраивают, не работают… Только бы газончик этот наш, скверик не трогали, оставили как есть. И ворота. Чтобы все как раньше. А я Барсика дрессирую, он уже через обруч умеет прыгать. Слышишь, как на Владимирской церкви звонят, красиво, правда?
      КОНЕЦ
      1999