Всего несколько правильных округлых линий… — Элегантный жук-сыщик начинает действовать

      Проснувшись на другой день утром. Бекеша некоторое время лежал, с удовольствием слушая шорох ветвей на верхушках сосен, пение птиц и отдаленный рокот прибоя. Что ни говори, а хорошо на даче.
      Он позавтракал консервами, заварил кофе покрепче и сел за письменный стол.
      Еще вечером он здесь все удобно разложил для плодотворной работы: стопки бумаги, остро отточенные карандаши, наборы фломастеров, ручки, резинки, линейки, лэптоп, справочная и вспомогательная литература — все в нужный момент должно было оказаться под рукой, дабы какая-то досадная проволочка не могла прервать полет его творческой мысли.
      Бекеша положил перед собой чистый лист бумаги, взял карандаш с мягким грифелем, дающим яркую, отчетливую, убедительную линию, и застыл, готовый опустить кончик карандаша на бумагу, едва только Муза коснется его своим легким дыханием…
      Однако время шло, а бумага оставалась чиста.
      Просидев минут двадцать и с неудовлетворением отметив, что в голову лезет только не относящаяся к делу чепуха, Бекеша начал в раздражении рисовать звездочки, квадратики и кружочки. Они получались емкими, красивыми, выразительными…
      Скомкав и отбросив бумагу, он поднялся и зашагал взад-вперед по комнате. «Пожалуй, надо прогуляться. — сказал он себе. — Это, наверное, резкая перемена обстановки действует мне на нервы. Погуляю часок-другой, и все встанет на свои места».
      На берегу залива Бекеша встретил двух знакомых дачниц и разговаривал с ними до обеда. Тот факт, что он развелся со своей женой, девушек чрезвычайно заинтересовал, и они его ни за что не отпускали, расспрашивая обо всем в подробностях.
      После обеда молодого художника сморил сон, и он проболтался в гамаке до вечера, не пытаясь сопротивляться этой вызванной переменой обстановки потребности организма.
      Солнце уже наполовину погрузилось в воды залива, когда Бекеша, совершенно обалдевший, чувствуя в голове какую-то вату, выбрался из гамака. Теперь он испытывал сильнейшее желание себя поколотить. Вот уже сутки он находился здесь в «творческой командировке», и за это время только ел, пил и спал, а также тратил время на глупую, бесполезную болтовню.
      Бекеша треснул себя кулаком по лбу, взвыл, окунул голову в бочку с дождевой водой, встряхнулся как собака и решительно направился к электроплитке. Дав себе слово не ложиться спать, пока работа не принесет ощутимых результатов, он заварил себе крепчайшего кофе, сел за стол и злобно стиснул в пальцах карандаш.

* * *

      Приятной наружности жук-крастотел Максимилиан Петрович Н-ский, мужчина с щегольскими усиками и едва заметным шрамом на усталом лице, снял цилиндр, бросил в него две пары белоснежных перчаток и, протяжно зевнув, принялся стаскивать с себя элегантные лаковые туфли.
      Максимилиан Петрович не был богатым бездельником; он служил в полиции, в отделе по расследованию убийств, и работа у него бывала порою очень даже тяжелая и рискованная. Он был хотя и молодой жук, но успел побывать на военных действиях и привык ко всему. Друзья и коллеги называли его просто Макс.
      Сегодняшний покер затянулся далеко заполночь, за это время бумажник нашего героя, увы, успел заметно похудеть. Настроение было прескверное, а до звонка будильника оставалось не более четырех часов.
      Наспех приняв душ, Макс надел пижаму, хорошенько завернулся в одеяло, начиная согреваться, протянул лапку к выключателю светильника… и в это самое мгновение телефон отвратительно задребезжал. Предчувствуя, что несколько часов спасительного сна летят к черту, он снял трубку.
      — Господин обер-лейтенант, это вы?
      — Ну, что…
      — Говорит дежурный по Управлению. Несколько часов назад у себя в загородном доме застрелился купец первой гильдии Пантелеймон Расторгуев.
      — А я тут при чем?..
      — Я понимаю, господин обер-лейтенант, что вы из отдела по расследованию убийств, но господин начальник Управления велел вам передать, чтобы вы все-таки поехали на место и все проверили. Фигура, он говорит, слишком заметная. Знаете, как это бывает: сегодня водолюб застрелился, а завтра в газетах пишут, что его прихлопнул родной племянник из-за выигрышного лотерейного билета…
      — Ладно, хватит болтать, я все понял. Там ничего не трогали?
      — Сержант из тамошнего околотка следит, чтобы не трогали.
      — Когда он умер?
      — Выстрел раздался в полночь, доктор тоже подтверждает это время.
      — В полночь? Почему же вы раньше…
      — Я уже звонил вам несколько раз, господин обер-лейтенант, но только ваш денщик все время говорил, что вы на особо секретном задании, а когда вернетесь, он не знает…
      — Хорошо, я сейчас же еду.
      Макс свесил ноги с кровати и зевнул так, что заболели челюсти.
      — Кузьма! — окликнул он денщика, спавшего в прихожей на сундуке. — Кузьма!..
      Появился взъерошенный ординарец, сметливый жук карапузик, большой лентяй и любитель поспать. Глаза у него были полузакрыты, со сна он плохо соображал и хватался за притолоку.
      — Ты почему не доложил, что мне звонили, харя бессовестная!
      — Еще не успел доложить, господин обер-лейтенант.
      — Скажи лучше — спал.
      — Никак нет, господин обер-лейтенант.
      — Как же нет, если я мимо тебя проходил.
      — Задумался, господин обер-лейтенант.
      — Ладно, еще поговорим, одевайся. Ты, кстати, вот что запомни, мыслитель: здесь не казарма и военные действия уж год как закончились. И если я одет не по форме, то я не «господин обер-лейтенант», а просто Максимилиан Петрович. Если я в штатском, но при исполнении — я для тебя «господин старший инспектор». Все понял?
      — Так точно… господин старший инспектор.
      — Почему же сейчас инспектор, болван?
      — Так ведь, надо полагать, что мы сейчас уже при исполнении, коли господин дежурный по Управлению до вас все-таки дозвонился.
      Макс попытался посмотреть на ординарца как можно строже, но это вышло не достаточно убедительно.
      — Ладно, я с тобой еще поговорю. Оделся? Спускайся вниз, заводи мотор и жди меня в машине. Да рожу умой и причешись, в приличный дом едем!.. — крикнул он уже вдогонку Кузьме.
      Макс надел бежевый шерстяной костюм в клетку, мягкую кепку, тщательно выколотил трубку и сунул ее в наружный карман. Прихватив кожаные шоферские перчатки с раструбами и очки-консервы, он поспешил на улицу, где перед входом уже стоял фыркающий автомобиль с открытым верхом.

Огни и фейерверки — Подозрительные следы

      Бекеша заварил себе крепчайшего кофе, сел за стол и злобно стиснул в пальцах карандаш. Не рассчитывая больше на выдуманное поэтами вдохновение, он разлинеил лист бумаги на три части, которые озаглавил: ЛЮДИ, ЖИВОТНЫЕ, ПРЕДМЕТЫ. После этого он стал рисовать в первой колонке смешных человечков, во второй — зверей, птиц и рыб, а в третьей — всякие привычные в быту предметы — книги, чайники, столбы, автомобили, авторучки и даже дома — с ручками, ножками и потешными рожицами.
      Ничего хорошего из этого не выходило. Или созданные образы были недостаточно привлекательны для возложенной на них великой миссии, или подлым образом смахивали на уже придуманных кем-то персонажей.
      Молодой художник добросовестно просидел за столом до утра, испещрив бесполезными рисунками несчетное количество листов бумаги, затем повалился на кровать и, обессиленный, заснул.
      Далеко за полдень он проснулся с больной головой, наспех перекусил, напился кофе и снова засел за работу. На этот раз упор был сделан на забавных механических роботов с пружинками вместо ног и гайками вместо голов, которые все как один походили на Самоделкина. Попытка усложнить техническое устройство машин привела к столь удручающим результатам, что Бекеша отбросил карандаш и долго бессмысленно смотрел перед собой. «Все вздор, — сказал он себе. — Не стоит даже пытаться, я безнадежный неудачник, и тут уж ничего не поделаешь. Завтра соберу вещи и вернусь в город, все вздор.»
      В этот момент взгляд его случайно упал на подоконник, где, перебирая шестью лапками, неспела полз по своим делам жук крастотел. Его лаковая спинка поблескивала на солнце, а длинные усики придавали его внешности щегольскую важность.
      Некоторое время Бекеша внимательно смотрел на него и вдруг у него в голове отчетливо, будто сверкнувшая во мгле фотовспышка, возникло изображение симпатичнейшего, выразительного и в то же время предельно простого в графическом изображении жука. Жука, несомненно обладающего всеми присущими человеку чертами характера, социальной принадлежностью, мимикой и платьем. Нужно было всего-навсего провести по бумаге несколько правильных округлых линий, предельно точных, не больше пяти или шести, а затем заштриховать примерно половину образовавшихся фигур…
      Замирая от волнения. Бекеша взял в дрожащую руку карандаш и, собрав волю в кулак, изобразил на бумаге то, что уже несколько секунд отчетливо висело в воздухе перед его глазами и вот-вот могло растаять бесследно и навсегда…
      Некоторое время он смотрел на рисунок, все еще не понимая хорошенько, что переворот в его жизни только что все же произошел, каким бы невероятным это ни казалось ему еще вчера; что магическая формула, формула мгновенного успеха найдена, и вот она уже перед ним на бумаге, простая как все гениальное…
      — Все, на сегодня хватит, — сказал он чужим голосом, встал, улыбнулся, одновременно зевнув, и сделал потягушечки, такие, что суставы хрустнули, а в ушах заложило.
      Затем он снял с рисунка копию и спрятал ее в ящик стола.
      Подумал, снял еще одну и спрятал в карман куртки.
      Затем взял оригинал, отнес в дальний конец участка к забору и подсунул под кусок кровельного железа, на случай пожара в доме.
      Вернулся в комнату, выпил подряд несколько ковшиков воды и лег на кровать. Долго смотрел в потолок широко раскрытыми глазами, и тысячи праздничных огней над ним рассыпали фейерверки. Потом он уснул.

* * *

      Освещая дорогу фарами, Макс гнал машину по шоссе через лес. К большому удовольствию Кузьмы г-н старший инспектор всегда сам водил автомобиль, что позволяло ему, нагло развалившись, дремать на заднем сидении. За темными, уходящими в поднебесье громадами елок и сосен еще только начинал брезжить рассвет. Время от времени приходилось притормаживать и объезжать налетевшие за ночь иголки, которые местные службы не успели убрать с дороги.
      Наконец впереди за поворотом показались огни загородного поместья купца Расторгуева, и вскоре Макс притормозил у ворот вычурной металлической ограды. Двое полицейских посветили фонариками нему в лицо, сравнили с фотографией на удостоверении, отдали честь и пропустили машину на территорию.
      Обогнув ухоженный пруд с плавающим посередине островком-кувшинкой, Макс остановился у колонн парадного входа, вышел из машины и поднялся по ступенькам.
      — Наконец вы приехали, господин инспектор, — поспешил к нему сержант, жук дровосек, охранявший место трагедии. — Но дело-то, похоже, плевое, зря только вас побеспокоили.
      Макс замер, готовый немедленно развернуться обратно. Если факт самоубийства доказан, ему здесь нечего делать.
      — Вот эту вещицу, — сержант достал из кармана кольцо с бриллиантом, мы нашли в кармане у горничной.
      — Вы вообще-то полегче с этими несанкционированными личными досмотрами, сержант; прислуга нынче пошла грамотная.
      — Дело в том, господин старший инспектор, что незадолго до выстрела швейцар видел это колечко на лапке покойного… то есть, впоследствии покойного Пантелеймона Ивановича Расторгуева. Хороший был жук, честное слово.
      Макс протяжно зевнул и направился во внутренние покои. Мелькнувшая было надежда вернуться домой и лечь спать улетучилась как дым.
      В кабинете было все так, как там застали вызванные на место преступления полицейские. Водолюб лежал бездыханный, навалившись грудью на письменный стол, голова его буквально плавала в лужице бесцветной крови. Порывы сквозняка через открытое настежь окно шевелили разбросанные по полу бумаги.
      Появился дожидавшийся в гостиной доктор богомол.
      — Что думает по этому поводу медицина? — поинтересовался Макс, разглядывая через луну подоконник и защелку окна.
      — До вскрытия трудно сказать что-либо наверняка, но по первому впечатлению выстрел сделан около или сразу после полуночи, в упор, с расстояния не более одного-двух шагов. Вы видите, — богомол осторожна приподнял голову покойного, — вокруг пулевого отверстия нет следов пороха, как это обязательно бывает при самоубийстве. Если только он не выстрелил себе в голову с расстояния вытянутой лапки… Но такого в моей практике еще не было.
      — Да, вы правы, согласился Макс. — Это было бы довольно странно. Можете его забирать.
      При помощи Кузьмы, сержанта и двух заспанных муравьев-санитаров грузное тело водолюба положили на носилки и вынесли из кабинета. Только теперь удивленным взорам сыщика и врача открылся лежащий на столе лист пропитанной кровью бумаги, на котором расплывшимися буквами было выведено: «В моей смерти прошу никого не винить» и подпись.
      Доктор удивленно вскинул брови, пенсне его повисло на шнурке.
      Макс разом повеселел.
      — А, господин доктор? Похоже, он все-таки стрелялся с расстояния вытянутой лапки. У богатых, знаете ли, свои причуды.
      В его воображении снова приятно замаячили разобранная кровать и мягкая пижама.
      — Эй, Кузьма! Заводи мотор! — крикнул он, высунувшись из окна… и осекся. Показавшееся из-за деревьев солнце высветило под самым подоконником на газоне отчетливые следы мужских штиблет с характерным рисунком на подошве.
      — Погоди… — поправился Макс поникшим голосом. — Погоди, не заводи пока, не едем.

Встреча, которую мистики и философы назвали бы не случайной. — Показания вдовы

      Очнувшись от полуобморока и сладостного кратковременного сна, молодой художник отправился на взморье, чтобы вдохнуть полной грудью. Его большой радости не хватало воздуха и пространства. Прохожие оборачивались и глядели ему вслед.
      Вдохом Бекеша не ограничился и, очертя голову, искупался в ледяной балтийской воде.
      На обратном пути он встретил своего соседа и приятеля детского писателя Подберезкина, и они разговорились.
      — Что это с вами, Бекеша? — сказал Подберезкин, толстый улыбчивый человек в очках. — Вы похожи на счастливого идиота. Что это вас распирает?
      — Ах, это вы, Виталий Титович. — рассеянно, но обрадовано приветствовал его художник. — Знаете что… Это очень хорошо, что вы здесь.
      Подберезкин был лет на пятнадцать старше Бекетова и знал его еще маленьким, поэтому никак не мог привыкнуть обращаться к нему по имени-отчеству (следует заметить, что даже родители частенько путались обращаясь к сыну «Бекеша» вместо желаемого «Андрюша»). По стихам и сценариям Подберезкина часто снимали мультики, и Бекеша принимал непосредственное участие в их создании, поэтому творческий союз писателя и художника давно уже состоялся. Увидев Подберезкина в поселке, Бекеша особенно обрадовался, так как сейчас испытывал жгучую потребность поделиться с кем-нибудь своим творческим открытием. Состояние некоторого обалдения мешало ему сразу заговорить о главном.
      — Э-э… Так вы давно приехали? А Славик, а Мария Федоровна — тоже здесь?
      — Приехал утром, совсем один.
      — Что же так?
      — Знаете, там такая история… Сбежал из дома Славика приятель, Петя Огоньков, оставил какую-то дурацкую записку…
      — Да-да, слышал, вчера что-то говорили по радио. Хотите выпить вина?
      — А почему бы и нет. Куда пойдем — к вам или ко мне?..

* * *

      В последующие полчаса вскрылись важные обстоятельства: во-первых, обнаруженные под окном следы не могли принадлежать никому из находившихся в поместье жуков; во-вторых, на автоответчике нашлась прелюбопытная запись последнего разговора покойного с его управляющим, щелкуном Красавцевым, в котором последний сообщал о гибели партии пушнины; в-третьих, вдова покойного неожиданно вызвалась дать новые, сенсационные показания.
      Распорядившись разыскать и доставить Красавцева, Макс поспешил в комнату вдовы. Ему уже не хотелось спать, глаза у него блестели, раскуренная трубка свистела и дымила.
      Амалия Викторовна, молодая изящная жужелица, полулежала на бархатном канапе, поджав под себя лапки и кутаясь в огромное белоснежное боа. Лицо ее было сильно напудрено, а глаза (явно или притворно) заплаканы.
      Макс решительно приблизился к ней, опустился в кресло и сказал:
      — Итак, мадам?
      Жужелица нервно прикурила сигарету, вставленную в длинный перламутровый мундштук, взглянула на инспектора, взмахнув длинными ресницами, и немного сбивчиво заговорила.
      — Сначала я вам сказала, что ничего не видела? Так вот это неправда. Да, я пришла на звук выстрела одновременно со всеми. Однако я была там еще раз до того, минутой раньше. Я постучала в дверь кабинета, а мой муж не любит, чтобы к нему входили без стука, я постучала к нему, чтобы спросить… ну, это не важно. Вернее, я не успела постучать, потому что услышала доносившиеся из кабинета голоса. И эти голоса показались мне знакомыми. Один, несомненно, принадлежал моему мужу, а другой…
      — Говорите, мадам.
      — Я не уверена… Впрочем, если хотите, второй принадлежал Дормидонту Эдуардовичу Красавцеву, управляющему моего мужа.
      — Пожалуйста продолжайте, — Макс торопливо делал пометки в своей записной книжке.
      — Сначала они о чем-то раздраженно спорили, потом я постучала и попыталась войти. Но Красавцев… то есть, этот второй господин, которого я так и не смогла увидеть, подставил штиблет, и мне удалось приоткрыть дверь только на несколько дюймов.
      — Вы успели что-нибудь увидеть?
      — Только носок ботинка того господина, который держал дверь.
      — Красавцева?
      — Я этого не утверждаю.
      — Могли бы вы узнать этот ботинок?
      — Думаю, что да. Это был лаковый штиблет с белым верхом, черной подошвой и сделанной по особому заказу модной металлической вставкой в носке.
      — Благодарю вас за исчерпывающее описание. Что же было дальше?
      — Потом он захлопнул дверь, раздался выстрел, и я убежала…
      Жужелица всхлипнула и приложила к глазам платочек.
      — Это можно понять, мадемуазель. Многие ведут себя в подобных ситуациях нерационально. Благодарю вас, мы еще увидимся.
      Макс встал, по-военному сдержанно поклонился и вышел.

Полноценный источник калорий. — Макс думает, что докопался до самой сути

      Вот уже третий день Петя находился в незнакомой квартире без всякой связи с внешним миром. Проснувшись в понедельник утром, он стал искать воду, чтобы умыться и утолить жажду, но в единственном на столе пластмассовом стаканчике с жидкостью хозяин, как видно, болтал кисточку с акварельной краской, и вода была совершенно непригодна как для питья, так и для умывания.
      Чистая питьевая вода была только в клетке с хомяком. Там же была и крупа, сырая, не подарок, но все-таки полноценный источник калорий…
      Петя приблизился к клетке, присел на граненое полено карандаша и стал смотреть, как хомяк, которого хозяин называл Гришей, набивает щеки крупой и шумно пьет воду.
      Когда хомяк наелся, напился и лег спать на вату, Петя осторожно приблизился к прутьям решетки. Кормушка была устроена так, что зерно по мере убывания само подсыпалось из специального объемистого резервуара; вода точно так же поступала в поилку из пластиковой бутыли.
      Но для того, чтобы добраться до всего этого изобилия, необходимо было залезть в клетку, а защелка дверцы оказалась слишком тугой для того, чтобы ее можно было открыть своими силами.
      Убедившись, что хомяк крепко спит, Петя протиснулся между прутьями решетки, подбежал к кормушке и, опустившись на колени, стал жадно пить воду. Напившись, он бросился к крупе и стал набивать ею щеки. Однако зубы его, в отличие от зубов хомяка и прочих грызунов, были совсем неприспособленны для такой пищи, и крупу пришлось выплюнуть. Подумав немного, Петя накидал зерен на стол и выбрался из клетки наружу. Затем он достал из кармана перочинный нож и раздробил крупяное ядро на кусочки. Вот эти кусочки уже вполне можно было прожевать.
      Петя наелся крупы, снова слазил в клетку и напился воды. После этого он прилег поспать на залитом солнцем подоконнике, постелив себе перепачканную акварельными красками тряпочку.
      Хомяк наблюдал за его действиями через едва приоткрытые щелочки глаз, и когда незваный гость угомонился, тоже заснул.

* * *

      Несколько серебряных рублей сделали словоохотливыми повара, швейцара, садовника и механика из гаража. После доверительной беседы с каждым из них, касающейся по большей части личной жизни покойного и его супруги, многое стало проясняться. Но особенно важным было заявление садовника о том, что минут через пять после выстрела за воротами отъехал, не зажигая огней, легковой автомобиль. При этом пестряк-садовник признавался, что накануне выпил лишнего, а потому не может ничего утверждать наверняка.
      Красавцева разыскали в дорогом кабаке неподалеку от его городской квартиры. Он еще только делал заказ, а потому был абсолютно трезв. Позвонив туда, Макс узнал, что Дормидонт Эдуардович потребовал среди прочего подать водки и шампанского, что было довольно странно для управляющего делами в разгар рабочей недели, да еще в такое время суток. Красавцев держался нагло и самоуверенно, однако, когда его доставили на место преступления и он увидел стол, залитый кровью хозяина, то побледнел как полотно.
      Едва он появился, Макс взглянул на его ботинки — так и есть! — на задних лапках щелкуна красовались лаковые штиблеты с белым верхом и модными металлическими вставками на носках.
      Макс возбужденно засвистел трубкой и заходил по кабинету.
      — Вам известно, почему вы здесь? — сказал он, не глядя на задержанного.
      — Теперь на моем месте всякий бы догадался, — промолвил тот, не сводя глаз с залитого кровью письменного стола.
      — Где вы находились в полночь?
      — В полночь я был в городе, у себя в конторе.
      — Кто это может подтвердить?
      — Господин Расторгуев мог бы это подтвердить… если бы смог. Ведь я разговаривал с ним по телефону. Кстати, запись и показания таймера вы можете найти на пленке: аппарат автоматически записывает все телефонные переговоры хозяина. Знаете, в деловом мире слово иногда значит больше, чем подпись, особенно когда ее не существует…
      — Включите запись.
      Красавцев щелкнул переключателями, и в комнате зашепелявили голоса, в которых все без колебаний признали Расторгуева и его управляющего. Цифры таймера в окошечке механического счетчика показывали 23:51.
      — Но сообщение о гибели судна не подтвердилось, — быстро ответил на удивленный взгляд Макса управляющий. — Это была чья-то шутка или провокация со стороны конкурентов… Я не при чем, поверьте!
      С грозным видом Макс подошел к нему вплотную.
      — Эта шутка могла стать причиной самоубийства Пантелеймона Расторгуева — слышите, вы, Красавцев. И кому как не вам знать, что торговый дом на грани банкротства, и кому как не вам выгодна смерть хозяина, ведь дело теперь перейдет в ваши руки?
      — Повторяю, я сам стал жертвой дезинформации. И потом, даже если я в чем-то не прав, меня не могут осудить за то, что хозяин ушел из жизни добровольно.
      — Ошибаетесь, господин Красавцев: доведение до самоубийства карается достаточным сроком тюрьмы для того, чтобы вы сами осознали или вам бы там помогли осознать собственную мерзость. — Макс повысил голос. — Однако сейчас речь не идет о самоубийстве. Мы расследуем дело об умышленном убийстве, и главным подозреваемым в совершении этого ужасного преступления являетесь вы, господин жертва дезинформации.
      — Что! — Красавцев в ужасе отступил. — Что вы сказали! Убийство! Кто, кто убил!?
      — Снимите и позвольте рассмотреть один из ваших штиблет. Кузьма!
      Кузьма принял у Красавцева штиблет, обмахнул рукавом и подал господину инспектору. Тот сравнил его подошву со снятым с земли под окном гипсовым отпечатком.
      — А вот еще одна улика.
      Красавцев развернулся к окну, сложил руки на груди и холодно произнес:
      — У меня есть алиби, вы ничего не докажете.
      — В ближайшие минуты мы узнаем, чего стоит ваше алиби, господин мерзавец. А пока… Кузьма! Пригласи сюда вдову и служанку; пора расставить все точки над i в этой достаточно незамысловатой истории.

Именины новорожденного супергероя. — Ложный след и внезапное озарение

      За оживленным разговором приятели просидели до самого утра и опустошили далеко не одну бутылочку вина. От придуманного Бекешей графического образа героя Подберезкин пришел в полнейший восторг. Он разглядывал изображение так и сяк, прищуривался и радостно смеялся как ребенок.