Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Орден куртуазных маньеристов (Сборник)

ModernLib.Net / Поэзия / Степанцов Вадим / Орден куртуазных маньеристов (Сборник) - Чтение (стр. 25)
Автор: Степанцов Вадим
Жанр: Поэзия

 

 


Не смейте давать над собой.
 
 
И ближних, простых или знатных,
Равно возлюбите своих:
В них столько изъянов занятных,
Пороков забавных таких!
 
 
На ближних пытливо глядите,
Внемлите внимательно им
И нежно затем поднимите
Покров над изъяном своим.
 
 
Лелейте и хольте уродство,
Как некий роскошный цветок.
Лишь вера в свое превосходство -
Достойный позора порок.
 

* * *

 
Сам я выбрал оборотня участь
И свое меняю естество,
Странно корчась, безобразно пучась,
Напряженьем пронизав его.
 
 
До безумья крепнет напряженье
И затем спадет в единый миг,
И я знаю, что преображенья
Несказанным способом достиг.
 
 
Мне не нужно зеркало, чтоб ясно
Я увидел новый облик свой:
Выглядящий странно и ужасно
Зверь с гадючьей плоской головой.
 
 
Из подлобных сумеречных впадин
Блещет, как магический топаз,
Странно пристален и беспощаден,
Взгляд моих прозрачно-желтых глаз.
 
 
Я незрим во тьме вечерних улиц:
Чтоб вниманья не привлечь к себе,
Прохожу я крадучись, сутулясь,
Подбирая когти при ходьбе.
 
 
Я отверг свой прежний образ тесный,
Суть не выражавший целиком,
И теперь дорогою известной,
Обновленный, я иду в ваш дом.
 
 
В человечьей глубине таилось,
Где с духовным плотское срослось,
То, что в звере явственно явилось,
В новой форме зримо отлилось.
 
 
Прежний образ мой бессильной тенью
Проплывал в сознанье, - но теперь
При моем кошмарном приближенье
В смертной муке заскрежещет дверь.
 
 
Раздается шум моей походки -
И беседа оборвется вдруг;
В сталактитовой пещере глотки
Затеряется последний звук.
 
 
Тишина среди фигур салонных
Повисает - и они замрут;
Пятна от бокалов обронённых
На полу беззвучно расцветут.
 
 
От меня не оторвете глаз вы,
Ведь вблизи так мерзостен мой вид:
В грязной шерсти чутко дышат язвы,
Проблеснет зигзагом паразит.
 
 
Но всего страшнее то, что речью
Не передаваемо вполне:
Что-то отдаленно человечье
С трепетом вы видите во мне.
 
 
Обведу я взглядом осовелым
Все углы, что тонут в темноте,
И лизну как будто между делом
Самой пухлой дамы декольте.
 
 
Не сдержу желудочную ярость,
Увидав, что стол уже накрыт,
И слюны затейливый стеклярус,
С губ свисая, мелко задрожит.
 
 
Тяжело пройдя между гостями,
Ублажу свое обжорство всласть,
Плоской лапой с желтыми когтями
С блюд куски запихивая в пасть.
 
 
С шумом оглушительным всосу я
Из бокала досуха вино
И покой в душе своей почую,
Будто что-то мной завершено.
 
 
Лязгая когтями по паркету
И сопя, я ваш покину дом.
Дрогнут в полумраке силуэты -
Вы в себя приходите с трудом.
 
 
Двигаетесь словно в полудреме
И себя не можете понять:
Острый запах, что остался в доме,
Нравится вам жадно обонять.
 

ХОЛОД (1994)

* * *

 
Над коробками складов и автобаз,
В неровных вздохах подсобных цехов
Я один расслышу обрывки фраз,
Полупьяную поступь моих стихов.
 
 
Из всего того, что мне жизнь дала,
У меня остались только они.
Я беру портвейн, позабыв дела,
И сажусь под куст, в текучей тени.
 
 
От всего того, что было со мной, -
А хорошего мало было досель, -
Отделил меня прозрачной стеной
Благодетель бедных, дешевый хмель.
 
 
Вот бредет бедняга, впавший в запой,
Он тоже портвейнчику взял себе:
Пыльные волосы, взгляд тупой,
Окурок, прилипший к мокрой губе.
 
 
Ласково я на него смотрю,
И он компании тоже рад.
Говорю: <Вообще-то я не курю,
Но с тобой за компанию - можно, брат>.
 

* * *

 
Не нужно духовных взлетов,
Мистической чепухи, -
Сведение личных счетов
Одно рождает стихи.
 
 
Со мной обойдутся грубо,
Собаку пнут под ребро, -
Собака оскалит зубы,
А я возьмусь за перо.
 
 
Общественному броженью
Мой стих не укажет путь.
Он - плата за униженья,
Мои, а не чьи-нибудь.
 
 
Хотел я живого мяса,
А должен пойло хлебать;
Стелили мне в детстве мягко,
Но в зрелости жестко спать.
 
 
Когда этот мир пропащий
В лицо мне опять солжет,
Мой гнев во вспышке слепящей
Его в стихи пережжет.
 
 
И будут дальние братья
Мой стих недобрый беречь
За то, что смогу им дать я
Для гнева - гневную речь.
 

* * *

 
От безвестности не терзаясь,
Беззаботно бедность терпя,
Жил я мудро, раз нынче зависть
Всем внушаю вокруг себя.
 
 
Погулял я и впрямь немало,
Но остался со мной досель
Не блестящий хмель карнавала,
А запоев тяжелый хмель.
 
 
И не ласки пылких поклонниц
В номерах на закате дня,
А накопленный груз бессонниц
Норовит повалить меня.
 
 
И стихи - не игра, не шалость,
Как в былые светлые дни, -
Перебарывая усталость,
Спотыкаясь, идут они.
 
 
И читаю я не драконам,
Водопадам и облакам,
А холодным стеклам оконным,
Подворотням и тупикам.
 
 
Обессилел двойник-проказник,
И один идет человек, -
Так и длится мой вечный праздник,
Сокращая мой краткий век.
 

* * *

 
Боюсь я не предсмертной боли
И не посмертного забвенья, -
Боюсь, что резко разомкнутся
Различных состояний звенья.
 
 
Переносимы, как известно,
Все муки для людского рода,
Пугает лишь бесповоротность
И окончательность ухода.
 
 
О, если б, прежде чем включиться
В цепочки темных превращений,
Мне удалось на миг вернуться
В мой город сумрачный осенний!
 
 
Я ничего бы не боялся,
Надейся я на эту милость;
Не верю, чтоб с моим уходом
Там ничего не изменилось.
 
 
Легко начну пути любые,
Но только подсмотрев вначале,
Как очи синие любимой
Вдруг потемнели от печали.
 

* * *

 
Пустой оголенный город,
Скрипучий вороний грай,
И, как колодезный ворот,
Скрипит на углу трамвай.
 
 
Летит он, лязгая лихо,
Сгребая грохот и звон,
Но вновь пустынно и тихо,
Едва удалится он.
 
 
Где отклик его стараньям,
Коль всё здесь в себе живет?
И шум его, чуждый зданьям,
Бездомный, вдали замрет.
 
 
Пусть мчится он в руслах улиц,
Волну из листьев гоня,
Но краски в себе замкнулись
При свете бледного дня.
 
 
И слуха настороженность,
И тщетно ищущий взгляд
Всеобщую отрешенность
Одну душе сообщат.
 
 
А купол цинково-бледный,
Где вмятины чуть видны,
На город осенний бедный
Недвижность льет с вышины.
 

* * *

 
Я дал смирения обет
И сыплю ныне на главу,
Как пыль, осенний легкий свет,
Просеявшийся сквозь листву.
 
 
Не внемлю я мирским словам,
Корысть осталась позади.
Сегодня нищим деревам
Я дам приют в своей груди.
 
 
Не слышать больше никогда
Мне дорогих людских имен,
Лишь волн гонимые стада
Впущу я в сердце, как в загон.
 
 
Мне жаль покинутых, но я
К ним никогда не воззову.
Легла озноба кисея
И на сердце, и на траву.
 
 
Я принимаю свой обет
Без горечи, и потому
Меня осенний легкий свет
Зовет к истоку своему.
 

* * *

 
Ветер рвет с тротуара
Парчу, и корчует зданья,
И, как дыханье пожара,
Спирает стужей дыханье.
 
 
Кистями листьев упрямо,
С шипением тыщи кошек,
Хлещет застывшие в рамах
Цветные светы окошек.
 
 
И вторят его шипенью
Шипением мостовые,
Асфальт, поросший свеченьем,
И шлейфы шин меховые.
 
 
Каждое сердце ныне
Слиться с ветром сумело -
Как ветер, одно в пустыне,
Которой нету предела.
 
 
Мельканье отблесков вместе
С мельканьем безликих теней,
И словно ходят по жести -
Так воет ветер осенний.
 
 
За каждой душой пропащей
Он гонится вечерами -
Бушующий, и свистящий,
И машущий фонарями.
 

* * *

 
Под серым небом мир двуцветен -
Шел снег, уже в полете тая;
Пусть цвет в вещах и незаметен -
Он только спит, не умирая.
 
 
И, словно поросль над трясиной,
Над хлипкой хлюпающей грязью,
Мир разобщен, - но он единой
Глубинной обладает связью.
 
 
Неслышно космос многоокий
Всю ночь порядок мира правит
И храм торжественно-высокий
К утру для холода восставит.
 
 
И не страшит неисполненье
Людских назойливых желаний
При торжестве объединенья
Пространства, красок и сияний.
 

* * *

 
Немало весит миллион,
Но отлетает легче пуха.
Пускай я буду разорен -
Я не утрачу силы духа.
 
 
Я не из тех, кто в страхе ждет
Судьбы жестокую превратность,
Ведь никуда не пропадет
Дарованная Богом знатность.
 
 
Мной правит мой веселый нрав,
Раскаянием я не маюсь.
Мне говорят: <Уймитесь, граф>,
Однако я не унимаюсь.
 
 
И деньги мы ужо вернем,
На мой-то век их, верно, хватит:
Уже за то, что мы живем,
Таким, как я, немало платят.
 

* * *

 
По переулкам выстрел разнесется,
Переплетаясь с возгласами: <Стой!>,
Ударит в бок - и вскоре бок нальется
Пульсирующей, тяжкой полнотой.
 
 
И оплетет испуганное тело
Кровавых струек липкая тесьма,
И я туда метнусь из-под обстрела,
Где громоздятся темные дома.
 
 
В подвале рухну хаотично на пол
И буду ждать, удерживая стон,
Чтоб где-то в трубах снова шов закапал,
Чтоб возродился комариный звон.
 
 
Вновь тишина. Вверху прошла облава -
И тут же снова ощущаю я,
Как нестерпимо воспаленья лава
Сдавила раны чуткие края.
 
 
Покрыт подвальной отсыревшей пылью,
Я так и сяк ложусь и привстаю,
Но боль растет, и жалкий всхлип бессилья
Я в безучастном мраке издаю.
 
 
Кто чванится общественною ролью -
Взгляните: в жалком логове моем
Я - сгусток жизни, борющийся с болью,
Забывший, кроме боли, обо всем.
 
 
Все убежденья с мозга опадают
Ненужной, невесомой шелухой,
Когда на рану боль упорно давит
И сохнут слезы в темени глухой.
 
 
Когда же боль навалится на сердце -
Разинется в последнем страхе рот,
И не почую я, как взвизгнет дверца,
Как кто-то свет в глаза мои упрет.
 
 
Лишь Бог забытый вынудит агентов,
Мой труп нашедших, вспоминать потом
Звон комариный, запах экскрементов
И капель равнодушный метроном.
 

* * *

 
Когда запнется топот башмаков,
Толкующих о тяготах пути,
Когда гряда далеких облаков
Начнет в глазах безудержно расти,
 
 
И судорожный воздуха глоток
До сердца не удастся донести -
Тогда вдруг сердце стиснется в комок,
Держа любовь, как денежку в горсти.
 
 
Тогда я поднимусь на косогор
Над той дорогой, по которой шел,
И лягу там, и кровь вольется в хор
Иссохших трав, кузнечиков и пчел.
 
 
Ты освежала лоб мой на жаре
И всем скитаньям придавала суть,
Но здесь, в полынном пыльном серебре,
В урочный час пресекся трудный путь.
 
 
<Вернейшее из всех людских сердец,
Пора, - скажу, - судьбе не прекословь!>
И сердце разожмется наконец
И прямо в небо выпустит любовь.
 

* * *

 
Раскаты зловеще-гулки -
Нарушив ночной покой,
В Лиховом переулке
Лихо стучит клюкой.
 
 
Исчезло счастье, оставив
Одну похмельную дрожь.
Скажи, переулок Даев,
Что же ты мне даешь?
 
 
Брести неровной походкой
И в окнах, словно завет,
Лампы семейной кроткой
Видеть медовый свет.
 
 
Счастье так близко где-то
Наполнило мирный быт,
Только язык завета
Начисто мной забыт.
 
 
По Лукову переулку,
Напрягшемуся, как лук,
Шаги раздаются гулко,
И это - сиротства звук.
 
 
Опять выводит прогулка,
И это - мрачный намек,
К Последнему переулку,
Который так недалек.
 

* * *

 
Броди в сосновых чащах медных,
В лугах медовых путь тори,
И лишь о мучениках бедных,
Дитя, прошу, не говори.
 
 
Беспечно радуйся обнове,
Живи резвяся и шутя,
И лишь о выстрелах и крови
Меня не спрашивай, дитя.
 
 
Тебе, живущему игрою,
Я ничего не объясню.
Лицо руками я закрою
И низко голову склоню.
 
 
И слезы, накипая немо,
Мешают повторить слова:
<Дитя, всех рек прекрасней Неман,
Всех стран прекраснее Литва>.
 

* * *

 
Тяжко катятся тусклые воды,
Скорбно движутся плоские тучи.
Где сошли к реке огороды,
Я торчу из навозной кучи.
 
 
Серебро из пригоршни полной
Сыплет ветер над островами.
На просторе прядают волны,
Я машу им вслед рукавами.
 
 
Надо мной напрасно смеялся
Тот, кто ладил мое убранство:
Он добро наживать остался,
Мне же отдал он все пространство.
 
 
И меня не боятся галки,
Потому что лечу я тоже,
Вкривь и вкось мотаясь на палке
В разлохматившейся одёже.
 

* * *

 
Весь мир - пирог, состряпанный для них,
Они его делили как хотели:
Нам - в подворотне водку на троих,
Себе - пиры, машины и отели.
 
 
Чтоб нас отвлечь, потоками вранья
Они мозги нам щедро промывали.
Их Бог прости. Прощу их даже я,
Но молодость моя простит едва ли.
 
 
И я готов им глотку перегрызть
За все мои потерянные годы.
Чтоб им свою не упустить корысть,
Мы умирали, не узнав свободы.
 
 
Но дураки утрачивают власть,
И у друзей моих теперь веселье -
У тех друзей, кому пришлось пропасть,
Кого сгубили водка и безделье.
 
 
Друзья смеются, все простив давно,
Пренебрегая счетами пустыми,
Ведь исстари лишь добрым суждено
Скудельный мир покинуть молодыми.
 

* * *

 
Не жизни правила жестоки,
Мы обвиняем их - и лжем.
Не в нас ли с детства все пороки
Как будто врезаны ножом?
 
 
Да нам ли заниматься торгом,
И то, и это обвинять?
Не мы ль смогли с таким восторгом
В себя все мерзости принять?
 
 
Мы нашу низость оправдали,
И все же нам не смыть вины,
Ведь в глубине души мы знали,
Как жить по истине должны.
 
 
Остатки высшего творенья
В душе от ужаса вопят,
И их последние биенья
Смиряет медленно распад.
 

* * *

 
Однажды, поглощенный тьмою,
Твой свет духовный я открыл
И тьму потрясший надо мною
Размах твоих духовных крыл.
 
 
Как растворяться в толщах света
По воле собственной - скажи,
Понять сумевший все предметы,
Весь мир увидевший хаджи.
 
 
Тогда и я, как ты, отрину
Телесный тесный образ свой,
И плоть - протаявшая глина -
Взойдет сияющей травой,
 
 
Чтоб в той траве с приходом лета
Я был всей кровью растворен,
А в вены влил златого света
Биение и тихий звон.
 

* * *

 
Безумья пролетевших лет
И ваша прелесть не разбудит.
Я четко заявляю: нет,
Такого более не будет.
 
 
При всем желании теперь
Душа забыться не сумеет.
Разумно любит только зверь,
Хотя и мало разумеет.
 
 
И мне смешны потоки слов,
Когда суть дела бессловесна.
Душевно я давно здоров
И, главное, здоров телесно.
 
 
Слова последние мои
Вы не хотите ли проверить,
Чем ложной меркою любви
Простые отношенья мерить?
 
 
Уж тут-то я не подведу -
Спознаетесь с такой любовью,
Что, обезумев, рвет узду
И простыни стегает кровью.
 

* * *

 
Ношу на шее подковку,
Стремясь судьбу подковать,
А тянет скрутить обновку
И с шеи рывком сорвать.
 
 
Цепочка в кожу вопьется,
Рубашку искровяня;
Под лишней кладью собьется
Вот так же холка коня.
 
 
И я смеюсь неумело,
Ведь это смешно, ей-ей:
Судьба моя охромела
На льду гордыни твоей.
 

* * *

 
Бесследно не проходят раны,
Которые наносишь ты.
Я, ненавидевший забвенье,
Хочу забыть твои черты.
 
 
Как током, встряхивает нервы
Внезапно в уличной гурьбе:
Какой-то женщины походка
Мне вдруг напомнит о тебе.
 
 
И перечень забот привычных
В уме вдруг разом пропадет,
Когда в толпе прическа чья-то
Тебя на память приведет.
 
 
Меня преследуют повсюду,
Всех чувств обыденных сильней,
Желание случайной встречи
И страх безмерный перед ней.
 
 
Я так боюсь воспоминаний,
Но вдруг пойму: забвенья нет,
Когда разрыв в осенних тучах
Мне глаз твоих напомнит цвет.
 
 
Боюсь, что я не уцелею,
Коль так же обознаюсь впредь,
И хочется забиться в угол,
Твой образ в памяти стереть,
Людей не видеть и не слышать
И в небо больше не смотреть.
 

* * *

 
Я частый молодой сосняк
С такою скоростью прошел,
Как будто спички взял в кулак
И с маху выкатил на стол.
 
 
Свистела скачущая жизнь,
Гремели гравий и гудрон,
И с ревом страха тщился влезть
Табачный дым назад в салон.
 
 
Зловеще хохотала цепь
Машин на встречной полосе,
Но так же неподвижно степь
Плыла по сторонам шоссе,
 
 
Пока не втягивало в шнек
Ее в окошках боковых,
Пока ее не плющил бег
В бесформенный зеленый жмых
 
 
И не выхаркивал назад, -
Но чаще в зеркальце гляди
На прежний неподвижный лад,
Смыкающийся позади.
 

* * *

 
С кем бы ты ни забыла меня -
Никогда ты меня не забудешь;
Из сознанья мой образ гоня,
Всё же встречных с ним сравнивать будешь.
 
 
Ни секунды не думая мстить,
Отомщу я за все униженья:
Все сравнения будут растить
Где-то в горле комок пораженья.
 
 
Жизнь покатится, ровно скрипя,
С той же кладью и в том же пейзаже;
Между дел вспоминаю себя -
И злорадства не чувствую даже.
 

* * *

 
Потусторонней силою влеком,
Бреду от кабинета к кабинету,
Отравленным затоплен молоком,
Сочащимся из ламп дневного света.
 
 
Во встречных лицах ни кровинки нет;
Я знаю - жизнь с их трупными чертами
Разрознил этот ирреальный свет,
Под потолком трепещущий крылами.
 
 
И сам с собой разрознен я теперь,
Живя теперь одной надеждой зыбкой,
В заветную протискиваясь дверь
С бессмысленной покойницкой улыбкой.
 
 
Чтобы у входа прошлое стряхнуть,
Не нужно было никакой отваги.
Теперь мою просительную суть
Всю выражают мертвые бумаги.
 
 
Кошмар рассеется в конце концов
На солнце улиц, в отблесковой лаве:
Меня один из здешних мертвецов
Лишь росчерком пера воротит к яви.
 

* * *

 
В ночи вид путей железнодорожных
С моста походит на кисть руки,
Где рельсы, как вены в сплетеньях сложных,
Далекого сердца чуют толчки.
 
 
Тускло светятся, словно ногти,
На стрелках лиловые фонари.
Проплывают, в дрожи и сдавленном рокоте,
Локомотивы - пространств цари.
 
 
Но кончится мост - проёмы проулков
В окне побегут и пучки лучей;
Меня автобусная прогулка
На миг подняла над миром ночей.
 
 
Не этих, затопленных светом города,
А тех, что почили, мир охватив,
Где мчится, страх попирая гордо
И землю колебля, локомотив.
 

* * *

 
Я навеки в себе унесу,
Глубже всяких мучительных дум,
Громкий лепет сирени в грозу
И дождя оглушительный шум.
 
 
А усталость порой такова,
Что забвению нужно предать
Размышленья, расчеты, слова,
Чтоб опять это все увидать:
 
 
Как нечаянно смеркнется день,
И оконные звякнут пазы,
И замечется буйно сирень,
Убегая от темной грозы.
 

* * *

 
Обуяла, как род дурмана,
Нас привычная суета,
Мы не видим, что слишком рано
Опускается темнота.
 
 
Не смутясь ничуть, о никчемном
Увлеченно хлопочем мы,
Пусть сдвигаются в небе темном,
Словно мебель, громады тьмы.
 
 
По привычке мы о великом
Разрешаем забыть уму,
Пусть в высотах с тигриным рыком
Взгромождается тьма на тьму.
 
 
Но великое в страшном реве
В ветровой врывается шум,
И коснеют на полуслове
Речь убогая, шаткий ум.
 
 
Буря форточки пролистает,
И внезапно через глаза
В потрясенный мозг прорастает
Мочковатым корнем гроза.
 

* * *

 
Гляжу на свои ладони
Упорно, почти с испугом.
: Ты, встречный в общем вагоне, -
Ты мог бы стать моим другом.
 
 
<Твой мир может стать пропащим,
Хрупким, словно хрустальный>, -
В автобусе дребезжащем
Мне молвил тот взгляд печальный.
 
 
Недаром облик той встречной
Казался вечно знакомым.
: Тот дом над простором вечным
Моим мог сделаться домом.
 
 
Навстречу много являлось,
А что со мною осталось?
В горячке вечной погони
Бесплодны ловца ладони.
 
 
Неправда, что правит случай,
Ничто не может случиться,
И жизнь, как песок сыпучий,
Сквозь пальцы мои сочится.
 

* * *

 
Все узлы, над которыми бьешься,
Смогут деньги легко развязать.
Дорогая, и ты продаешься,
И недорого, надо сказать.
 
 
Для тебя я в мечтах бестолковых
Чем угодно был жертвовать рад,
А выходит, что сотня целковых
Избавляет от лишних затрат.
 
 
Но тебя не виню я и даже
Признаюсь без пустого вранья,
Что, пожалуй, я тоже продажен, -
Бескорыстна лишь Муза моя.
 
 
Эта Муза приходит нагая,
Как свобода, - и хочется жить,
Чтоб тебя повидать, дорогая,
И не слишком тобой дорожить.
 

* * *

 
Как жаль: была бы в целости душа,
В расчет судьбы не вкралась бы ошибка,
Пойми я вовремя, что ни гроша
Тебе не стоит милая улыбка.
 
 
Она казалась бликами ручья,
На быстрине играющею рыбкой;
Лишь холод любопытства вижу я
Теперь за прежней ласковой улыбкой.
 
 
И мне твой испытующий глазок
Напоминает вдумчивых ученых,
Исследующих, дергает ли ток
Зверюшек, к электродам подключенных.
 

* * *

 
Расстанемся, милый призрак,
Тебя я люблю, как прежде,
Но стало мне слишком больно
Теперь вверяться надежде.
 
 
Я должен набраться силы
Тебя бесследно развеять,
Ведь в сердце сила иссякла,
Дававшая ждать и верить.
 
 
В глаза ожиданье въелось
Больнее пустынной соли, -
Холодная безнадежность
Избавит от этой боли.
 
 
Не шлю я отныне взгляды
Тебя искать по пустыне -
Я вижу на горизонте
Одну пустоту отныне.
 
 
Явись мальчишке-поэту,
Маня его и дурача;
Он лучше меня былого,
А нынешнего - тем паче.
 
 
И ты с ним не будь жестокой -
Его истомив тоскою,
Коснись его в день счастливый
Точеной теплой рукою.
 

* * *

 
Лоснятся ветки, и лужи
Дрожат в лучах фонаря,
Промозглая тьма снаружи,
И жду я, конечно, зря.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85, 86, 87, 88, 89, 90, 91, 92, 93, 94, 95, 96, 97, 98, 99, 100, 101, 102, 103