Орден куртуазных маньеристов (Сборник)
ModernLib.Net / Поэзия / Степанцов Вадим / Орден куртуазных маньеристов (Сборник) - Чтение
(стр. 37)
|
Автор:
|
Степанцов Вадим |
|
Жанр:
|
Поэзия |
|
-
Читать книгу полностью
(3,00 Мб)
- Скачать в формате fb2
(2,00 Мб)
- Скачать в формате doc
(2,00 Мб)
- Скачать в формате txt
(982 Кб)
- Скачать в формате html
(2,00 Мб)
- Страницы:
1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85, 86, 87, 88, 89, 90, 91, 92, 93, 94, 95, 96, 97, 98, 99, 100, 101, 102, 103
|
|
И мелочей в их деле нет:
Чубайс, к примеру, с двери в ванную
Содрал обычный шпингалет.
Добро увязывает троица,
А я лишь подавляю стон
И размышляю: “Всё устроится,
Окажется, что это сон”.
С вещичками моими жалкими,
Таща с кряхтеньем по кулю,
Все трое сели в джип с мигалками
И с воем унеслись к Кремлю.
С меня и одеяло сдернули,
Как будто помер я уже,
Но только съежился покорно я
В своем убогом неглиже.
С ритмичностью жучка-точильщика
Я повторял: “Всё это сон”, –
Когда безликие носильщики
Всю мебель понесли в фургон.
С ночными вредными туманами
Рассеются дурные сны,
Ведь быть не могут клептоманами
Руководители страны.
Они ведь вон какие гладкие,
Они и в рыло могут дать –
Уж лучше притаюсь в кроватке я,
Чтоб сон кошмарный переждать.
Но утро выдалось не золото,
Хошь волком вой, а хошь скули.
Проснулся я, дрожа от холода,
Ведь одеяло унесли.
Хоть это сознавать не хочется –
Ничто не стало на места.
Квартира выграблена дочиста
И страшно, мертвенно пуста.
И на обоях тени мебели
Высвечивает чахлый день,
И, осознав реальность небыли,
Я тоже шаток, словно тень.
Ступают робко по паркетинам
Мои корявые ступни.
Увы, не снятся парни эти нам,
Вполне вещественны они.
Вздыхаю я, а делать нечего –
Не зря я бедного бедней,
Поскольку думал опрометчиво,
Что утро ночи мудреней.
* * *
Коль приглашен ты к меценату в гости,
Забудь на время про свои обиды,
Утихомирь в душе кипенье злости
На тупость человечества как вида.
Приободрись, прибавь в плечах и в росте,
Привыкни быстро к модному прикиду,
В гостях же не молчи, как на погосте,
Будь оживлен – хотя бы только с виду.
Блесни веселостью своих рассказов,
Но успевай изысканной жратвою
При этом плотно набивать утробу,
Предчувствуя час сумрачных экстазов –
Как поутру с больною головою
Ты на бумагу выплеснешь всю злобу.
* * *
Я миру мрачно говорю: “Ты чрезвычайно низко пал,
Свои дела обстряпал ты исподтишка, когда я спал.
Когда же я открыл глаза и начал понимать слова,
Ты быстро вынул сам себя, как джокера из рукава”.
Да, этот мир в игре со мной не полагается на фарт,
Я наблюдаю, как порой меняются наборы карт,
Я наблюдаю, – но при том правдив всегда с самим собой:
Я изначально проиграл при комбинации любой.
Я миру мрачно говорю: “Пусть суетятся все вокруг –
Не позабавлю я тебя азартом и дрожаньем рук.
Есть козыри и у меня: едва засну – и ты пропал,
И вновь начнутся времена, когда я безмятежно спал”.
* * *
На автостанции валдайской
Давно я примелькался всем.
В столовой не доели что-то –
Я непременно это съем.
Не оттого, что размышляю,
Я тупо под ноги гляжу:
Окурки подбирая всюду,
Порой я мелочь нахожу.
И если где-то стырят что-то,
То бьют всегда меня сперва,
Ведь для того, чтоб оправдаться,
Я не могу найти слова.
Я утираю кровь и сопли,
А те воров пошли искать,
Но хоть со страху я обдулся –
К побоям мне не привыкать.
Я бормочу: “Валите, суки!” –
И вслед грожу им кулаком,
Но стоит им остановиться,
Чтоб прочь я бросился бегом.
А иногда, когда под мухой,
Заговорят и рупь дают.
Меня, наверно, даже любят –
Конечно, любят, если бьют.
* * *
Мои стихи до того просты,
Что вспоминаются даже во сне.
До крайней степени простоты
Непросто было добраться мне.
Мне темнота теперь не страшна,
И я спокоен в ночном лесу –
Душа моя ныне так же темна,
И тот же хаос я в ней несу.
Всё, что в уме я стройно воздвиг,
Было в ночи нелепым, как сон.
Я понимания не достиг,
Был не возвышен, а отделён.
Всё, что умом я сумел создать,
Зряшным и жалким делала ночь.
Простым и темным пришлось мне стать,
Чтоб отделение превозмочь.
Немного проку в людском уме,
Ведь только тот, кто духовно прост,
Тепло единства чует во тьме,
Сквозь тучи видит письменность звезд.
* * *
Приозерный заглохший проселок,
В колее – водоем дождевой,
Розоватая дымка метелок
Над вздыхающей сонно травой.
Серебром закипая на водах,
На ольхе вдоль озерных излук,
Ветер плавно ложится на отдых
На звенящий размеренно луг.
На пригорке, цветами расшитом,
Этот отдых безмерно глубок –
Словно в звоне, над лугом разлитом,
Дремлет сам утомившийся Бог.
В толще трав, утомленный работой,
Честно выполнив свой же завет,
Отдыхает невидимый кто-то,
Чье дыханье – сгустившийся свет.
* * *
Тесовая стена коробится слегка,
От старости пойдя серебряной патиной,
И в пустоте висят три пурпурных комка,
Развешаны листву осыпавшей рябиной.
Под мертвенным окном, под сединой стены
Усыпана листва проржавленной листвою,
Но бьет холодный луч сквозь тучи с вышины
И льется по стеклу свеченье неживое.
Ветшает деревце, меж пурпурных комков
Последние листы беззвучно осыпая,
И бьет холодный луч в просветы облаков –
Картина четкая, холодная, скупая.
А в сгорбленной избе заметны в полумгле
В оцепенении застывшие предметы –
Портреты на стене, клеенка на столе,
На окнах пузырьки и ржавые газеты.
Паденьем ржавчиной покрытого листа
Теченье времени рябина отмечала,
Но листья кончились – осталась пустота,
И время кончилось – и не пойдет сначала.
* * *
Друг мой, невидимый друг, если глаза я закрою –
В облаке радужных искр я тебя вижу тогда.
Друг мой, невидимый друг, если лежу я на ложе –
Я за тобою бегу, не уставая ничуть.
Друг мой, невидимый друг, если мне всё удается,
То на чудесных крылах прочь ты плывешь от меня.
Друг мой, невидимый друг, если приходит несчастье,
То возвращаешься ты и заслоняешь крылом.
* * *
Терракота откоса в кротком свете закатных лучей,
Выше – медные сосны, как рать исполинских хвощей,
Выше – хвойная зелень, которая блещет, как лак,
А над ней в синеве чертит стриж свой прерывистый знак.
Далеко над водою разносятся всплески весла,
И ответные всплески застывшая гладь донесла.
Благородным вином под лучами играет вода –
Это есть, это было и это пребудет всегда.
В ожиданье застыли вдоль врезанных в гладь берегов
Все узоры несчетные листьев, травинок и мхов.
Замерла, словно сердце, рябины набрякшая гроздь,
И вплывает в пространство благой, но невидимый гость.
Не дано моим чувствам постигнуть его естество,
Но пришествие вижу и тихое дело его,
Ибо тайны полно и великого стоит труда
То, что было, и есть, и останется впредь навсегда.
* * *
Надо знать разговорам цену, надо рот держать на замке,
От несчетных слов постепенно затемняется всё в башке.
Забывается, что измена часто скрыта речью пустой,
Что слова – это только пена над холодной черной водой.
На язык ты сделался скорым, но слова – не лучший улов;
Ты забыл язык, на котором разговаривают без слов.
Слепо верил ты разговорам, а они – советчик худой
И подобны пенным узорам над холодной черной водой.
Так желанье любви подкатит, что потоком слова пойдут,
Только страшно, что слов не хватит и всего сказать не дадут.
Но всё глохнет, как будто в вате, не родится отзвук никак,
И дыханье вдруг перехватит беспощадный холодный мрак.
Много лет займут разговоры – а паденье случится вдруг,
И ни в чем не найдешь опоры – всё шарахнется из-под рук.
Всё сольется в безумной спешке, изменяя наперебой,
Только отблеск чьей-то усмешки ты во мрак унесешь с собой.
* * *
Устал я Землю огибать
И сталью острой
Со смехом латы пробивать
Угрюмых монстров;
Везде приветствуемым быть,
Но только гостем, –
Настало время мне вступить
На шаткий мостик,
Где бани допотопный сруб
Всосался в землю,
Где шуму красноватых струй
Осины внемлют.
Устал я Землю объезжать
С войной во взоре –
Теперь нужны мне дымный жар,
Угара горечь.
И пар мне кожу обольет
Целебным лоском,
И утомившаяся плоть
Утратит жесткость,
Благоуханьем смягчена –
Душой растений,
И замолчит в душе струна
Земных стремлений.
И тело бедное мое,
И тягу к славе
Пар благотворный обоймет
И переплавит.
К чему мне слава за спиной?
Она – пустое,
И только к даме неземной
Стремиться стоит.
И как по миру ни кружись,
Забыв про роздых, –
Реальна лишь иная жизнь,
Лишь та, что в грезах.
Хоть много я сумел пройти
В работе ратной –
В мечтах за миг пройдешь пути
Длинней стократно.
Так в путь, сквозь тысячи миров
К своей невесте,
Оставив плотский свой покров
На прежнем месте.
Пусть рыцарь над лесным ручьем
Оттенка меди
Сидит с заржавленным мечом
И сладко бредит.
* * *
Идет по низменным местам
Тропа неведомо куда.
Болотной жирной пленкой там
Покрыта медная вода.
Трава в раскисших колеях
По пояс в луже там стоит.
Как воды в потайных ручьях,
Свой шум осинник там струит.
В тот шум вплетают комары
Дрожание тончайших струн.
Подобьем звёздчатой коры –
Лишайником покрыт валун.
Но пусть течет листва осин
Загробным сумрачным ручьем –
Неотвратимо из низин
Тропа выходит на подъем.
Над дымкой розовой лугов
Заблещет чешуя озер
И из-под мрачных облаков
Свет вылетает на простор.
Застлав сияньем дальний вид,
Над миром топей и осок
Закат торжественно горит,
Как ясный сказочный клинок.
* * *
Опять возвращаюсь я мыслью
На берег тот сумрачный, где
По скату высокого мыса
Нисходят деревья к воде.
На темной воде маслянистой,
Где красный мелькает плавник,
Лежат стреловидные листья,
Стоит, преломляясь, тростник.
Наполненный горечью воздух
Сверлят комары в полумгле.
В шершавых серебряных звездах
Одежда на каждом стволе.
Тяжелые ветви нависли,
Как своды, над гладью литой,
И кажется: смутные мысли
Текут под корою седой.
Как в капище веры старинной,
Еще ледниковых времен,
Звенит фимиам комариный
Средь мыслящих древних колонн.
Пособники сумрачных таинств
Сошлись у глухих берегов,
В молчании вспомнить пытаясь
Заветы уплывших богов.
* * *
Кто взгляд зовет от близи к дали?
Тот, кто талантлив беспредельно –
Нагромождение деталей
Он превращает в то, что цельно.
Кого нам свет явить не может,
Не скроет полное затменье?
К раскрытью тайны путь проложит
Обычное земное зренье.
Кто учит не смотреть, а видеть?
Тот, кто объединеньем занят.
И в самой дальней Фиваиде
Тебя призыв его достанет.
Кто говорит, но не для слуха,
И никогда не ждет ответа?
Тот, в ком одном довольно духа,
Чтоб влить его во все предметы.
На одиночество не ропщет
Лишь тот, кто оказался в силах
Во всём увидеть эту общность –
И новый ток почуять в жилах.
* * *
По кузне отсветы бродят,
Металл уже раскален,
И снова пляску заводят,
Сцепившись, тени и звон.
Кузнец осунулся что-то
И болью кривится рот,
Но алый отсвет работа
На щеки его кладет.
Ей нет никакого дела,
Какой он болью пронзен,
Она опять завертела
По кузне тени и звон.
Ей нравится в пляске виться,
Взметая тени плащом.
Она сама веселится,
И тут кузнец ни при чем.
Вовсю ликует работа,
Ей любо металл мягчить,
И в звоне безумья ноту
Не всем дано различить.
Шипит металл возмущенный,
Кладя работе конец.
В дверной проем освещенный,
Шатаясь, выйдет кузнец.
И видят из ночи влажной
Несчетные сонмы глаз
В дверях силуэт бумажный,
Готовый рухнуть подчас.
* * *
Я размышляю только об одном:
Куда податься в городе ночном?
Мой дом родной – как будто и не мой,
И возвращаться некуда домой.
Устраивать свой дом – напрасный труд,
Всё у тебя однажды отберут,
И ты узнаешь, каково тогда
В ночи плестись неведомо куда.
Расплатишься изломанной судьбой
Ты за желанье быть самим собой,
Тебе оставят холод, ночь и тьму –
Весьма способны близкие к тому.
Мне только бы согреться где-нибудь,
А дальше можно и продолжить путь,
Хоть забывается с таким трудом
Не устоявший, обманувший дом.
* * *
Дни струятся ручьем,
Молодость позади.
Не сожалей ни о чем
И ничего не жди.
Пусть уплывает жизнь,
Пусть ты совсем одинок –
Ни за что не держись,
Всё отпусти в поток.
Приобретенья – ложь,
Всегда плачевен итог,
Но как ты легко вздохнешь,
Всё отпустив в поток.
* * *
Я знаю – много у меня хвороб,
Но не спешу их обуздать леченьем,
Ведь всяким о здоровье попеченьям
Пределом служит неизменно гроб.
Я не хочу расстраивать зазноб,
Быть для родных обузой и мученьем –
Влекусь беспечно жизненным теченьем,
Покуда смерть мне не прикажет: “Стоп!”
Припомните: я был в пиру не лишним,
Не портил крови жалобами ближним
И скрытно боль в самом себе носил.
Да, мне, как всем, была страшна могила,
Но сила духа мне не изменила,
И лишь телесных недостало сил.
* * *
От пьяных бессонниц вконец ошалев,
Сижу у воды, словно каменный лев,
И вижу, как сплошь по простору пруда
В неистовстве серая пляшет вода.
Бегут дуновенья от края небес –
Шагами расплёсканы кроны древес;
Бегут, зарываются наискось в пруд –
И в страхе, как суслики, волны встают.
Над парком покровы тучнеющих туч
Рассек оловянный безжизненный луч –
В открывшихся безднах, клубясь на ходу,
Гряда облаков настигает гряду.
Беззвучны ристания облачных сил
В тех далях, которые ум не вместил, –
Беззвучны и мне изначально чужды,
Ведь я только холмик у серой воды.
Кто в небе гряду громоздит на гряду –
Тот вряд ли во мне испытает нужду.
Угрюмые светы он льет с вышины,
Такие, как я, ему вряд ли нужны.
Лишь серый – лишь цвет отторженья вокруг,
И в небе провал закрывается вдруг,
Останутся всплески и ветра рывки
Да цвет отторженья и тусклой тоски.
* * *
Предвкушение праздника вновь обмануло,
Мы ведь запросто праздник любой опаскудим,
А расплата за то – нарушение стула,
Истощение нервов и ненависть к людям.
Разговоры суетные, шутки пустые,
Поглощение литрами пьяного зелья –
Таковы, как известно, причины простые,
Приводящие к смерти любое веселье.
Но порой подмечал я с невольною дрожью:
Собутыльники словно чего-то боятся,
И уста их недаром наполнены ложью –
Так о главном не могут они проболтаться.
Нечто главное тенью в речах промелькнуло,
А быть может, в случайном затравленном взгляде,
И опять потонуло средь пьяного гула,
И опять затаилось, как хищник в засаде.
И опять потянулись дежурные брашна,
И опять замелькали нелепые жесты,
Но нащупывать главное было мне страшно –
За известной чертой человеку не место.
Если что-то извне к этой грани прильнуло,
Не надейся, что с ним ты сумеешь ужиться.
Предвкушение праздника вновь обмануло,
Но иначе не может наш праздник сложиться.
* * *
Стал пятнисто-прожильчатым вид из окна
И в ветвях производит волненье весна,
И светящейся дымкою запорошён
Дальний дом – обиталище лучшей из жен.
Плоть полна расслабленья, а сердце – тепла:
Мне судьба неожиданно отдых дала.
В самом деле – к чему этой жизни возня,
Если в светлый тот дом не допустят меня?
Безнадежность легка и бесцельность мила –
Мне без них не заметить прихода тепла,
Не качаться, не плавать в воздушных слоях
На стремительно сохнущих вешних ветвях.
Сколько песен звучит у меня в голове?
Можно точно сказать – не одна и не две.
Как частенько бывает у сложных натур,
По весне в голове моей – полный сумбур.
В светлый дом не смогу я войти никогда,
Но весной превращается в благо беда:
Лишь навек отказавшись от цели благой,
Можно песни мурлыкать одну за другой.
Пусть соперник в ту цель без труда попадет,
Но моя-то любовь никуда не уйдет:
Я ее без ущерба в себе обрету,
Улыбаясь чему-то на вешнем свету.
* * *
В гуще лога тропинка петляет,
Над тропинкой цветы розовеют.
Волны звона над ней проплывают,
Разноцветные бабочки реют.
Прорывая скрещённые стебли,
Не ослабла тропа, не заглохла,
И я вижу с подъема на гребне
Водомоины сочную охру.
В водомоину врос розоватый,
В серебристых лишайниках камень.
Я встаю на него – как вожатый,
Надзирающий за облаками.
Открывается выгон пространства,
Где, как пастырю, явится взору
Целиком его кроткая паства –
Облака, острова и озера.
* * *
Весь день по сторонам тропинки
Висит гудение густое.
Березки, елочки, осинки
Увязли в гуще травостоя.
Лениво блики копошатся
В стоячем ворохе скрещений,
И в строе травяном вершатся
Мильоны мелких превращений.
За чернолесною опушкой
Угадывается трясина,
И неустанно, как речушка,
Весь день шумит листвой осина.
А ветер волочится сетью,
По ширине ее колебля
Усеявшие луг соцветья,
Обнявшиеся братски стебли.
Гуденья звонкая завеса
За этой сетью увлечется.
Тропа уже подходит к лесу,
А там с дорогою сольется,
Которая, как вдох и выдох,
Легко меняет все картины,
И при меняющихся видах
Во всех лишь целостность едина.
* * *
Не о тебе я нежно пою,
Но ты целуешь руку мою –
Руку мою, превозмогшую дрожь
И разделившую правду и ложь.
Нет ничего святого в руке,
Но ты целуешь ее в тоске.
Бледные пальцы, сплетенье вен –
Но ты в слезах не встаешь с колен.
Я слез восторженных не хотел –
Они мешают теченью дел,
Когда, подрагивая слегка,
Песню записывает рука.
Лишь от любви ты к правде придешь,
Но и в любви есть правда и ложь.
Правда – лишь проблеск во тьме сырой
И неправдива совсем порой.
В руке ничего высокого нет,
Но вдруг на душу падает свет
И ты целуешь мои персты,
А значит, любила в жизни и ты.
* * *
Никчемными мне кажутся слова,
Когда, прошита блещущею нитью,
Невыразимо легкая листва
Готова к беспечальному отплытью.
И вязь листвы стройнее вязи строк,
И лепку крон не пролепить поэтам,
И беспечальной смерти холодок
Вдруг прозмеится в воздухе прогретом.
Не передать сиянья рыжий мех
И как луны истаивает льдинка.
Листва у ног – как сброшенный доспех
В конце проигранного поединка.
Чтоб шевеленье в лиственной резьбе
Невнятностью не принесло страданья,
Всего-то нужно превозмочь в себе
Позыв к вмешательству и обладанью.
Быть просто гостем в парке золотом, –
Под шепот, растекающийся нежно,
Почувствовать отраду даже в том,
Что наше пораженье неизбежно.
Под общий шорох не спеша курить,
Рассеивая в волоконцах дыма
Желанье то постичь и повторить,
Что непостижно и неповторимо.
* * *
Коль должен конь ходить под ярмом,
Ему на шкуре выжгут тавро –
Так я с малолетства снабжен клеймом,
Незримым клеймом пассажира метро.
Ступени вниз покорно ползут,
В дверях вагонных – покорность шей,
И вид бродяг вызывает зуд, –
Бродяг, покорно кормящих вшей.
Грохот в глотку вбивает кляп,
Виляют кабели в темноте,
Схема, как электрический краб,
Топырит клешни на белом листе.
По предначертанным схемой путям
В людских вереницах и я теку,
В вагон вхожу и покорно там
С толпой мотаюсь на всем скаку.
И к лицам тех, кто едет со мной,
Неудержимо влечется взгляд.
Я знаю: мы породы одной,
Но вслух об этом не говорят.
И от взглянувших навстречу глаз
Я взгляд свой прячу в темном окне.
Покорность объединяет нас,
И чувствовать общность так сладко мне.
* * *
Трамвай лучами весь пронизан,
И видно из окна вагона:
Как бы висят в морозной дымке
Коробки спального района.
На стройных выстуженных стенах,
Которые чуть розоваты,
Вдруг окна заливает отблеск,
Сминаемый огнем заката.
И, приноравливаясь строго
К дуге обширной поворота,
Встают всё новые уступы,
Пустынные людские соты.
Над ломкой парковой щетиной
Скользит тяжелый шар багровый.
Трамвай гремит по мерзлым рельсам –
Как будто гложут лед подковы.
Гремит промерзшее железо,
Шатая собственные скрепы,
Но цель любых перемещений
В холодном мире так нелепа.
В самих себе замкнулись зданья,
В самих себе замкнулись люди,
И никакому потепленью
Не положить конца остуде.
На ощупь в отчужденном мире
К теплу отыскиваешь дверцу,
А обретаешь лютый холод,
Вмиг пробирающийся к сердцу.
* * *
С трамвая вечером сойдешь –
И за спиною щелкнут дверцы,
И бесприютность, словно нож,
Внезапно полоснет по сердцу.
Плывут трамваи, словно флот
Под парусами снегопада;
Цветами мертвыми цветет
Тьма электрического сада.
Повсюду мертвые цветы –
На гранях, плоскостях, уступах,
На страшных сгустках темноты –
Как украшения на трупах.
Туда, где розоватый мрак
Владычествует абсолютно,
Я смело направляю шаг –
Ведь мне повсюду бесприютно.
Я не боюсь из темноты
Подкрадывающихся пугал –
Вновь лаз в заборе, и кусты,
И между стен знакомый угол.
Здесь теплым кажется мне снег,
Охватывающий мне ноги.
Здесь дерево и человек
Без слов беседуют о Боге.
Здесь только снег шуршит в тиши,
С ветвей осыпавшийся где-то.
Не осветить моей души
Аллеям мертвенного света.
Пусть будет в ней темно, как здесь,
В укромной тьме живого сада,
Пусть уврачуют в сердце резь
Глухие вздохи снегопада.
* * *
Я на ночь форточку распахнул
И вот не сплю уже два часа.
В нее втекают далекий гул,
И смех, и гулкие голоса.
Вот разбивается разговор
На несколько стихших в ночи кусков,
И слышно, как через иссохший двор
С шарканьем тянется цепь шагов.
Озябнуть я теперь не боюсь,
Ночная прохлада в мае легка,
Но в форточку, словно в открытый шлюз,
Влилась беспредельность, словно река.
Вплывают вместе с темной рекой
Все звуки ночи, как челноки,
Страницы:
1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85, 86, 87, 88, 89, 90, 91, 92, 93, 94, 95, 96, 97, 98, 99, 100, 101, 102, 103
|
|
