…Лидочку мы пошли встречать все втроём: я, Джакус и Карой де Лю. Флайер задерживался, и я заметно нервничал: метущая с утра позёмка теперь уже угрожала разыграться в настоящую метель – а тогда Аэропорт Кайаны будет закрыт, Лидочку завезут Бог весть, куда – и неизвестно, насколько это всё затянется. Джакус пошёл выяснять обстоятельства к своей знакомой диспетчерше, а мы с Кароем тихонько стояли у стеклянной стены, глядя на проклятую позёмку на лётном поле. Вечерело. Ветер крепчал. Досада обуревала мной всё больше и больше. И другое, какое-то непонятное мне доселе чувство примешивалось к ней – при более подробном рассмотрении я с удивлением обнаружил… тревогу за Лидочку. "Странное дело, Анри…- иронично подумал я,- с каких это пор тебя стали тревожить судьбы чужих секретарш"?- "Судно" всё не прибывало. Сначала мы именовали его между собой просто флайером, затем, после нескольких объявлений – приняли предложенное диктором слово "лайнер", затем обозвали его "корабль", "корыто", вскоре прозвучало слово "судно", которое почти сразу же превратилось в "судно" – с ударением на последнем слоге.
      Наконец объявили прибытие.
      – Отойди от стекла – прилипнешь…- минуту спустя шепнул мне Карой. Странно – я даже не заметил, что едва не выдавил стекло, вглядываясь в сумеречную мглу. Карой взял меня за кончик носа и со смехом помял его:
      – Пусть лучше будет немного красным, чем совсем белым…
      – Пусти…- Я нетерпеливо вывернулся и стал сосредоточенно оглядываться.
      – Если ты ищешь терминал – то он прямо под тобой. Лестница – справа, в десяти ярдах…- Несколько насмешливо оглядывая меня, пожал плечами Карой и отвернулся к окну. Флайер уже рулил по полосе.
      – Пошли…- Я, видимо, был нетерпелив, как молоденький козлик.
      – У тебя есть минут пять-десять. С учётом таможни – ещё, как минимум, 20. У терминала же ты будешь через 40 секунд.- И Карой нехотя последовал за мной.
      – Жаль, что Джакус не захватил свою камеру…- Догнав меня, заметил он.- Думаю, что через пару недель тебе будет интересно понаблюдать со стороны, как ты топтался здесь, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, как будто в очереди в клозет…
      – Заткнись…- Попросил его я. Меньше всего меня интересовал сейчас мой внешний вид и то впечатление, которое я производил на окружающих. Воображение рисовало картины одна ужаснее другой… Если минут десять назад в голове вертелись, как метель, варианты неудачных посадок, аварий, столкновений в воздухе, пожаров, террористических актов – то теперь паника была по поводу её состояния здоровья, таможни, возможного опоздания на рейс… Сначала я боялся, что её вынесут на носилках. К чему бы это, интересно, а? Потом, когда последний пассажир уже покинул "судно" – я боялся, что она опоздала на флайер и её нет сейчас здесь: я-то её не увидел. Хотя, если честно, мудрено было разглядеть чьё-либо лицо на таком расстоянии, в сумерках, да ещё и в метель, которая, как назло, разыгралась теперь не на шутку. Потом я боялся, что она не пройдёт таможню – вдруг что-то в её багаже привлечёт внимание "пылких ункарских стражей порядка", которые славились своим мздоимством… Короче – паника не покидала меня ни на минуту.
      – Отключись… А то крыша съедет…- Положил мне руку на плечо Карой.- Ты говорил, что встречаешь подружку, Анри…- С усмешкой продолжил он.- Что ж – может быть… Да только сдаётся мне, что она для тебя – нечто большее, чем просто подружка…- Усмехнулся смуглянка.
      – Заткнись, а?- Почти умоляюще попросил его я. Карой недоумённо пожал плечами и отвернулся. Обиделся, видимо. Может быть. Да только мне тогда, признаться, на всё на свете было наплевать. Уже через минуту я снова излучал в пространство такое беспокойство по поводу таможни, что проходившие мимо меня люди с тревогой оглядывались вокруг, как бы ища источник опасности… И вдруг… перед глазами что-то мелькнуло и сразу стало темно. Целая секунда понадобилась мне, чтобы сообразить, что кто-то просто закрыл мне глаза руками. Ещё секунда ушла на то, чтобы сообразить, кому бы это могло прийти в голову. К этому времени я уже ощущал её сзади – целиком, всю – и мне становилось как-то жутко приятно от её озябших ладошек…
      – Ли…- Едва успел выдохнуть, оборачиваясь, я – и тут же ощутил, жадно искавшие мои, её губы… Наверное, мы слишком долго не реагировали на окружающих… Наконец Карой, не выдержав, кашлянул, пытаясь обратить внимание на свою персону. Спохватившись, совершенно пунцовая Лидочка нерешительно обернулась к нему, не пытаясь выбраться из моих объятий.
      – Кто это?- Шепнула она.
      – Карой де Лю… Местный… Собрат по перу… У нас с ним сложились… более, чем приятельские… отношения…- Пытаясь восстановить дыхание, шёпотом бросал отрывистые фразы я. Лидочка, ещё больше зардевшись, несмело протянула ему руку. Я думал, он просто пожмёт её – как это сделал бы любой из нас. Но Карой галантным жестом, в полупоклоне, принял её ладошку в свою, и, держа за пальчики, чуть приподнял и… поцеловал. Не знаю – от неожиданности или от удовольствия – но по телу Лидочки пробежала такая дрожь, что я невольно сжал её в объятиях… Она несмело повернула ко мне голову, и, не зная, как на это можно и как нужно реагировать, невольно, прикрыв глаза, подставила дрожащие губки для поцелуя… Меня не нужно было долго упрашивать…
      Так мы и стояли втроём – Лидочка в моих объятиях, полуобернувшаяся ко мне… Я, уже вошедший во вкус, и более нежно, чем жадно, обцеловывающий её губы, глаза, шею… И Карой – может, тоже вошедший во вкус и уже в который раз нежно прикладывающийся губами к вздрагивающей при каждом прикосновении ручке Лидочки…
      – Ну-ка, ну-ка… Это что же вы тут делаете? Позвольте-ка и мне…- Вдруг раздался громоподобный бас запыхавшегося Джакуса. Подлетев к нам, он буквально отобрал у меня ничего не успевшую сообразить Лидочку и легко закружился с ней в объятиях. Через пару секунд я услышал Лидочкино "Пустите… Что Вам от меня нужно?!!" – тон её от недоумения постепенно склонялся к негодованию; едва закончив фразу, она, насколько это было возможно, отстранилась, и, взглянув на нападающего – взвизгнула и отчаянно забарабанила по нему кулачками. Это было и смешно, и грустно… Джакус, осторожно поставив гостью на пол, склонился перед ней, пытаясь подставить хотя бы не лицо, а спину; но Лидочка тут же воспользовалась этим его положением и, схватив беднягу для верности за волосы, со всей дури въехала ему коленкой по носу. Закапала кровь…
      – Пошли… Быстрее… Пока этот медведь не опомнился…- Она схватила нас за руки и потащила прочь. Объяснять ей что-либо сейчас было совершенно бессмысленно: я едва успел подхватить её сумку…
      …На стоянке такси нас догнал полисмен и мягко, но однозначно предложил пройти с ним для дачи показаний. Лидочка, сообразив, что речь пойдёт, прежде всего, о ней, хотела отвертеться фразой, что она "в этой стране ни к кому и ни к чему не имеет никаких претензий", но, во-первых, на блюстителя порядка это особо не подействовало, а во-вторых – мы с Кароем, переглянувшись, поняли, что надо идти и выручать Джакуса.
      В участке нас сразу же развели в три разные комнаты и каждого попросили вкратце описать происшедшее. Мы с Кароем объяснили всё, как есть – дескать, встречали втроём девушку одного из нас, которая знает в лицо только его одного. Третий опоздал и, подлетев, попытался излить свою радость характерным для него способом. Девушка этого не поняла и попыталась выразить ему своё недовольство характерным для неё способом. Поскольку она его в лицо не знает – мы не стали ей сразу же объяснять суть происшедшего, а поспешили удалиться, чтобы рассказать всё в более спокойной обстановке. А сейчас мы просили бы досточтимых стражей порядка предоставить нам возможность самим объяснить ей, что произошло. Стражи не очень-то поверили – но, поскольку показания всех троих совпали – проверив документы и всё записав, всё же нас отпустили. Некоторые поверили – и прыскали в своих углах, не в силах сдержать смех, когда мы проходили через дежурку. Джакус задержался чуть дольше – пытался привести в порядок свой покалеченный нос.
      …Выйдя из участка, Мы расположились неподалёку – прямо в зале ожидания. Усевшись так, чтобы выход из сего благочестивого заведения представителей власти был в нашем поле зрения, мы принялись наперебой рассказывать Лидочке, что это есть не "огромный бородатый дядька", а просто Джакус, который обожает всех хорошеньких женщин, совершенно ничего не требуя и не ожидая от них взамен. С нами он пришёл сюда встречать Лидочку, но опоздал, потому как бегал к другой хорошенькой женщине выяснять, когда прилетит Лидочкино "корыто"… Лидочка то слушала недоверчиво, то несмело улыбалась, наконец – при слове "корыто" – прыснула в кулачок. Как раз к этому времени подоспел Джакус.
      – Ребятки, спасите меня от него…- Пробормотала Лидочка,- я его боюсь…
      – Такой страшный?- Усмехнулся я.
      – Да нет…- Лидочка нагнулась и старательно занялась застёжкой на сапоге,- просто, когда я поддала ему коленкой, там что-то сильно хрустнуло…- Покраснев, пробормотала она. И смех, и грех… Не могу сказать, чтобы нам не было жаль Джакуса – но мы оба не могли удержаться от смеха, когда он подошёл к нам, настороженно поглядывая на Лидочку и прикрывая нос рукой. Объяснения были недолгими – вскоре мы направились к выходу, при этом Джакус и Лидочка периодически поглядывали друг на друга: он – настороженно-опасливо, она – недоверчиво-виновато. При этом Джакус продолжал прикрывать рукой свой нос: когда он ненароком споткнулся и на мгновение отнял руку – я, мельком взглянув на него, наконец понял, что к чему: нос распух и стал, в основном, багрово-красный, местами переходящий в сизый или фиолетовый. Карой, тоже обративший внимание на это чудо природы, покачал головой и, порывшись в записной книжке, подошёл к ближайшему телефону.
      – Сейчас подъедешь к Инге,- сообщил он Джакусу, закончив разговор и вернувшись к нам.- На работу. Рентгенолог задержится специально ради тебя.- Джакус вздохнул, снова бросив опасливый взгляд на Лидочку.
      – А кто такая Инга?- Шёпотом поинтересовался я.
      – Хирург-косметолог,- тоже шёпотом ответил Карой.
      – Может, ему серьёзный хирург нужен?- Я опасливо взглянул на нос Джакуса, уже игравший роль маяка в ночи – стоило хозяину отнять руку, как взгляды окружающих мигом приковывались к нему.
      – Это Инга-то – несерьёзный хирург?- Ухмыльнулся Карой.- Знаешь, моя жизнь была богата приключениями… Однажды чёрт меня дёрнул написать серию репортажей… О событиях, которые… скажем так: не были изначально предназначены для освещения в прессе…- Карой, ухмыльнувшись, с досадой сплюнул на асфальт.- Так вот… Вскоре после этого… вследствие некоторых "хулиганских выходок"… Моя физиономия представляла собой жалкое зрелище… Нос просто лежал на боку… вследствие кратковременного контакта с куском водопроводной трубы… Были повреждены кости черепа… Ну, и так далее… Так вот – всё, что ты сейчас видишь – это её работа.- Закончил он.- Меня на неё вывела наша редакторша, и я тогда тоже, как и ты сейчас, спросил про серьёзного хирурга… Теперь молчу. И нравлюсь девушкам.- Он ухмыльнулся.- Обычно.
      …Рокар подошёл быстро, на ходу открывая двери. Водитель подгонял пассажиров, покрикивая в микрофон, и те стремительно ринулись внутрь – то ли внимая его призывам, то ли спасаясь от не на шутку уже разыгравшейся метели. Джакус опасливо зашёл последним, по-прежнему бережно прикрывая нос рукой.
 

* * *

 
      На набережной Сиеты мы сошли. С Лидочкой. Остальные поехали дальше – "делать Джакусу красивый нос". Почему мы сошли? Толком не знаю. С одной стороны – метель уже почти улеглась, снова превратившись в колючую позёмку, с другой – Лидочке было явно дискомфортно находиться в обществе страдающего и совершенно по-детски обиженного на жизнь Джакуса. Наши объяснения о его бескорыстной любвеобильности пусть удивили, но и несколько успокоили Лидочку; а вот о состоянии бородатого "потерпевшего" как-то никто и не позаботился… И теперь, когда мы переезжали мост через Сиету, мне вдруг пришла в голову мысль о том, что неплохо было бы их сейчас развести в разные стороны – оно и Лидочке поспокойнее, и Джакусу, быть может, будет не так обидно… Карой идею поддержал, и мы вышли на первой же остановке, сразу за поворотом.
 

* * *

 
      …Набережная Сиеты выглядит неплохо всегда. Исключения составляют, разве что, периоды, когда летом открывают плотину и спускают воду. Зачем – понятия не имею. Сначала я, было, подумал, что это делается для очистки дна, но за всё время так и не увидел ни одной попытки выполнения подобных работ. А Сиета выглядит в этот период совершенно безобразно: обнажается обширное и весьма замусоренное дно, посреди которого бежит совсем ничтожный ручей. И сама мысль о том, что глубина этой реки при ширине более пятидесяти футов составляет не более пяти – разочаровывает и удручает…
      Но сейчас этого не видно. Сейчас Сиета покрыта льдом и толстым слоем снега, по которому детишки катаются на салазках. Сквер на набережной выглядит сказочным лесом, деревья в котором покрыты сверкающей изморозью, и в свете луны это выглядит совершенно неповторимо… Изредка встречающиеся фонари и отдалённые отблески неоновой и лазерной рекламы, по большому счёту, не столько искажают картину, сколько дополняют её, внося свои, не слишком грубые и почти неповторимые штришки…
      – Мы идём в сказку?- Улыбнулась Лидочка, увидев это чудо впереди.- В зимнюю сказку…
      – Как Вам будет угодно, Снегурочка…- Улыбнулся в ответ и я.
      – А что так грустно?
      – Не знаю…- Я пожал плечами.- Наверное, вечные истины, время от времени показываемые нам природой, навевают грусть… от сознания собственной ничтожности и неполноценности…- Лидочка рассмеялась:
      – Ишь, как заговорил…- И смех её вдруг так неожиданно вписался серебряным колокольчиком в общую картинку покрытых изморозью ветвей, что мне почему-то стало ещё грустнее…- Ты обиделся?- Как-то невинно-испуганно спросила она.
      – Нет, что ты…- Я как-то бережно-нежно-ласково-осторожно посмотрел на неё, взял её руки в свои и, приблизив лицо, прошептал:
      – Я, видимо, просто боюсь тебя потерять… Как сказку… Зимнюю сказку…
      – Дурачок…- Лидочка уткнулась лобиком мне в подбородок и покачала головой.- Ты ещё не знаешь, какая я летом…- Откинув голову назад, как бы рассматривая меня, прошептала она.
      – Я надеюсь узнать…- Усмехнулся я. Грусть как-то ушла, уступив место какому-то непонятному, недоверчиво-приподнятому настроению, похожему на ожидание чуда. Лидочка, видимо, испытывала нечто подобное, ибо, взяв меня за руку, легко повела вглубь скверика. На мгновение длинная шубка её распахнулась почти до пояса, показав очаровательную ножку, от вида которой у меня защемило сердце… Я тогда не понял, одела ли она под шубку ещё хоть что-либо, кроме чёрных колготок да высоких сапожек… И, смешно сказать – у меня закружилась голова…
      – Ты что?- Лидочка удивлённо остановилась, озадаченная моей пошатывающейся походкой, и попыталась своими нежными ручонками меня поддержать.
      – Не надо…- Едва смог выговорить я, приседая.
      – Что с тобой?- Настаивала не на шутку встревожившаяся Лидочка, как-то затравленно озираясь по сторонам в полупустом сквере.
      – Ничего, ничего… Просто голова закружилась…- Вяло успокаивал её я, сидя на корточках. Как-то вдруг вспомнилось, чему учил в детстве дед: "если голова кружится – сразу присядь. Если прошло – погоди немного, затем медленно пытайся подняться. Если голова снова закружится – сядь снова и сиди, пока не пройдёт. Если просто присесть не помогает – вообще усядься или даже ложись, хотя бы – и на тротуар". – Дед был интересным человеком. Того, что он говорил, я обычно не понимал: чаще всего мне это всё казалось просто смешным. Как, впрочем, и большинству окружающих. А сейчас вся "дедова наука" в какое-то мгновение пронеслась в голове, и я почти инстинктивно присел. Уже спустя минуту наваждение кончилось и мне показалось, что я снова могу идти.
      – Что случилось?- Снова спросила Лидочка, увидев, что я – будто бы даже осознанно – встряхнул головой. Я молча отодвинул немного полу её шубки и, любуясь ножкой, сокрушённо покачал головой:
      – О, женщины, женщины… Скольких вы вдохновили – но скольких же вы и погубили…
      – Сам придумал?- Стыдливо запахиваясь, поинтересовалась Лидочка. Я покачал головой:
      – Нет. Лет сто назад это сказал один великий поэт… Я так понимаю, что – об окружавших его женщинах. А теперь это – любимая фраза Джакуса.- Лидочка прыснула:
      – Вот уж кого точно погубили… Пойдём?- Протянув мне руку, вдруг спросил она.
      – Пойдём…- Я сделал попытку встать – и она даже удалась. Несколько шагов на совершенно одеревенелых, затёкших ногах дались с трудом, но Лидочка неумолимо тянула меня вперёд, вдоль набережной, в глубину сквера. Наконец мы остались одни. Совсем одни. Людские голоса уже не доносились сюда, и лишь отдалённый шум большого города, на фоне которого иногда взвывали сигналы авто да двигатели рокаров, был ещё немного слышен. А в целом – зачарованная тишина сказочного зимнего леса, в котором о цивилизации напоминали лишь редкие фонари… Мда…
      …Лидочка вдруг остановилась, и, обернувшись ко мне, спросила:
      – Ты любишь меня?- Проклятье! Ну почему об этом всегда спрашивают все женщины? А мужчины, не задумываясь, лгут им в ответ, чтобы не усложнять ситуацию? А те, услышав эту ложь, задумываются, почему он солгал и солгал ли он на самом деле и можно ли ему верить и так далее… Не задумываются только о том, что вопрос не имеет смысла, ибо изначально не определено, что такое любовь… И каждый понимает под этим что-то своё, собственное, и даже его представления об этом постоянны только в том, что постоянно меняются… Бред… Которым уже много веков страдает всё человечество…
      – Давай не будем задавать друг другу глупых вопросов…- Поморщился я.
      – А… почему он глупый?- Озадаченно спросила Лидочка, пытаясь понять, следует ли ей уже обижаться или пока ещё можно продолжать разговор.
      – Потому, что никто из смертных не знает, что такое любовь…- Вздохнул я.
      – Ты знаешь…- Лидочка настолько озадачилась моим ответом, что даже решила не обижаться.- А ведь действительно… Хотя всем кажется, что они это знают…- она усмехнулась,- а попроси дать определение – и все дадут разное…- Тут пришёл черёд усмехнуться мне:
      – Вот и я об этом…- И мы – быть может, впервые – посмотрели друг на друга не как мужчина и женщина, а просто как два человека, каждый из которых неожиданно увидел в другом интересного собеседника.
      – А… как ты думаешь, как ты ко мне относишься?- Тщательно подбирая слова, вдруг спросила она.
      – Я…- я на минуту задумался, не зная толком, что можно сказать.- Я просто… боюсь тебя потерять…- Вдруг вырвалось как-то само собой, неосознанно, будто из глубины сознания, но… Видимо, это было правдой.
      – Спасибо…- Лидочка, как могла, нежно прижалась ко мне, едва касаясь всем телом. И мне вдруг стало почему-то так тепло в эту, едва начинавшуюся, морозную ункарскую ночь…
      – Ты знаешь,- вдруг несмело заговорила Лидочка, я ведь тоже… с некоторых пор… боюсь… тебя потерять…- она коснулась меня виском и… вела себя… как-то… как кошка, трущаяся лбом о хозяина.- Сначала… То есть – совсем сначала… Я была другая… Совсем другая… Я была какой-то взбалмошной девчонкой, помешанной, к тому же, на Великих Идеях… На том, что "Человек – это звучит гордо!"… Я не жалею об этом и не отрекаюсь от этого, нет; но… Однажды я задумалась: а в этом ли смысл жизни? И поняла, что совсем в этом не уверена… Я уже не была тогда вздорной девчонкой с манией величия. Я подросла и стала…- она скромно потупилась,- ну, скажем… не совсем безобразной девушкой… На которую… представители противоположного пола… разных возрастов… уже обращали внимание…- Я охотно погладил её по голове – нежно, едва касаясь волос, слегка присыпанных снежинками. Снежинки таяли на руках, и я непроизвольно накинул ей на голову капюшон шубки, который она решительно сбросила:
      – Пускай, не надо… Я бы сейчас совсем разделась… С удовольствием… Понимаешь?- Я кивнул. Хотя и не понимал толком, к чему это.
      – Вряд ли ты понимаешь…- Вздохнула она.- Я сама не понимаю, зачем это…- Она нервно пожала плечами.- Может, я просто хочу, чтобы ты любовался мной? А я бы – танцевала… голой… в метель…
      – Замёрзнешь…- Улыбнулся я.
      – Нет-нет,- она замотала головой.- Я специально тренировалась, обливалась холодной водой… Валялась в снегу… Даже насморк схватила… сначала… С непривычки просто… Я не замёрзну…- Она как-то затравленно поглядела на меня:
      – Я дурочка, да?- Я только ласково улыбнулся в ответ, взяв её голову в ладошки.
      – Дурочка, дурочка…- сокрушённо вздохнула она.
      – Перестань…- Я с тревогой заглянул в её пытавшиеся ускользнуть глаза,- мне действительно нравится… Но я действительно боюсь, что тебе будет холодно… Хотя и хотел бы на это полюбоваться…
      – Правда?- Лидочка недоверчиво посмотрела на меня.
      – Правда, правда…- Успокаивающе прошептал я, любуясь ей… почему-то…
      – Так… Я разденусь?- Лидочка быстро расстегнула пуговки и, нерешительно оглянувшись, сбросила шубку. Под шубкой оказалось коротенькое коктейльное платьице, настолько плотно облегающее её стройную фигурку, что я невольно оглянулся: не видит ли кто?- Я… нравлюсь тебе? Такой…- нерешительно спросила она.
      – Очень…- Оторопело прошептал я.- Только оденься, ради Бога…
      – Почему?- Тревожным шёпотом спрашивала Лидочка.
      – Да потому, что здесь холодно…- Озабоченно шептал я, пытаясь отряхнуть от снега и набросить на неё шубку.
      – Мне не будет холодно… Я закалённая…- Пыталась неуверенно шептать она дрожащими губами.- Я зимой снегом растиралась…
      – Во-первых, у нас зимой бывает два-три градуса ниже нуля, редко – пять. Здесь – от пяти до десяти считается нормой. Сегодня – десять. А бывает и тридцать.
      – Но ведь широта…- Пыталась больше оправдываться, чем спорить, уже начавшая замерзать Лидочка.
      – Есть такое понятие, как континентальный климат.- Возразил я.- И здесь, в трёх тысячах миль от океана, зима…- я усмехнулся,- малость посуровее, чем у нас на побережье…- Лидочка кивнула – видимо, какие-то воспоминания из школьного курса географии шевельнулись в её прелестной головке. Но шубку она застёгивать всё же не стала – просто запахнулась поплотнее, и всё.
      – Я тебе действительно нравлюсь? Такой?…- Нерешительно взглянув исподлобья, спросила она.
      – Да.- Почему-то уверенно сказал я.
      – Хочешь ещё посмотреть?
      – Хочу. Но не буду. Пока не потеплеет.- Как можно твёрже сказал я. Лидочка улыбнулась.
      – Ты лучше…- Я лихорадочно пытался сообразить, что же должно быть лучше, и, наконец, сказал:
      – Ты лучше расскажи мне о себе. Просто расскажи, и всё.
      – Что тебе рассказать?- Осторожно спросила Лидочка.
      – Что-нибудь такое, чего я ещё не знаю.- Улыбнулся я. Продолжай меня озадачивать. Только не так, чтобы привлекать внимание прохожих…- Лидочка улыбнулась:
      – А их здесь нет. Они сейчас бегают по магазинам, покупая подарки. А здесь живём только мы с тобой – ты и я. И можем вытворять, что хотим.
      – Ну, не совсем…- Усмехнулся я.- Есть вещи, которые лучше делать без свидетелей…
      – Ты уверен?- Вдруг, резко подняв глаза, в которых играли чёртики, спросила она.
      – Ну…- Я замялся.- Не знаю… Не пробовал.- Я думал, что выкрутился.
      – Вот как попробуешь – так и будешь говорить…- Загадочно пропела она.
      – А…- неясная тревога, аки червь сомнения, заставила меня спросить:
      – А ты пробовала?- "Интересно, где и с кем…". – пронеслось в голове.
      – Пока нет,- с загадочной ухмылкой произнесла она.- Но теперь у меня, кажется, могут быть шансы…- Ну, что я мог ответить этой шельме? Я молчал. Долго. Она – тоже. Потом она вдруг заговорила. Ни с того, ни с сего: