– Бред, Анри. В споре истина не рождается – в споре она умирает. Зарождается она в грамотном обсуждении, в корректной дискуссии – участникам которой не интересно, кто был более прав – им интересно, какова есть истина… на самом деле… Этот интерес для них заметно выше самолюбия, Анри… А окончательно является истина на свет Божий, становясь очевидной для всех – либо вследствие серии грамотно поставленных экспериментов, либо после реальной, грамотной реализации проекта. А спор… Спор есть просто способ утвердить противников в их заблуждениях. И – не более.
– Хм… Ххххорошо сказал.- Удовлетворённо повёл головой я.
– Это не я сказал, Анри. Это сказал Амброз Бирс. Большая, знаешь ли, в подобных делах умница…- Как-то безразлично ответил Аллен. Беседа затихла.
– Весь период развития "компьютеров для кухарок"… Был ознаменован криком продавцов, желающих продать подороже то, что они имеют. И – ни одного толком интересного достижения – ни в области архитектур компьютеров, ни в области операционных систем для них, ни в области сколько-нибудь сложных изделий и продуктов вообще. Просто реально произошло всё то, что я и предрекал в самом начале этого периода: пришли мальчики с базара – видимо, умеющие продавать, и наверняка прекрасно умеющие объяснять свои неудачи объективными причинами. То есть – говоруны. И заполонили рынок, заняв не свои места, а места выжитых ими специалистов. Говоруны должны продавать, а не созидать – в этом была главная ошибка. Блиииин…- Алл обхватил голову руками, и в отчаянии почти взвыл: – Ну, когда ж они уже своим делом займутся-то, а?- Я только руками развёл.- Всё, угробили, сволочи…- Как-то обречённо продолжил он.- Как кухарки правят миром – мы уже видели: Соны это всем убедительно показали. Теперь мы увидели, как миром правят дебилы и сволочи беспринципные… Учат нас, учат… А толку? Кретины… Знаешь, какой у них основной метод оценки специалистов? По сравнению с ними, дебилами. По их, дебильной методике. У них чем больше преуспевания – тем больше уверенности в словах. Статистика такая. Так они и других так ценят, включая всех специалистов: исключительно- по степени уверенности в словах. Брееееддддд! Переходный период. От правления дураков и бандитов к власти полного идиотизма. На всех уровнях. Биллизмом это у нас называется. С префиксом Д' – как титул. Так и читается: Д'Биллизм. Чувствуешь?- Я кивнул.
– …У Билли Вайпера было масса идиотских изречений, делавших его посмешищем,- монотонно продолжал рассказывать Алл.- Увы, посмешищем – лишь для горстки специалистов, но – не для всех кухарок и домохозяек, которые верят ему, как богу. Но два из них были настолько выдающимися, что вписаны красными буквами в историю системотехнических маразмов. Первое из них гласит, что "500к памяти хватит всем" – это на фоне того, что простая песенка на пять минут займёт места в несколько раз больше, а любая его собственная разработка – даже "редактор текстов" – не может нормально работать и при памяти, на порядок превышающей названную. Второе – "многозадачность нужна разве что для фоновой печати". Ну, что я могу сказать? Мужик. Крепкий мужик. Который часами готов пялиться на экран, ожидая, пока запущенная им программа… Или задача… наконец, кончит. Терпеливый наш… И система его такая же прибитая, как и он сам. И примерно так же относится к многозадачности. И его именуют гением всех времён и народов – за то, что, околпачив весь мир, он сумел сколотить себе миллиардное состояние. Это удручает, Анри. Это… Как-то даже разрушает личность, являясь для неё слишком сильным испытанием… На фоне того, как толпа восторженных фанатов, ни сном, ни духом не ведающая о технологиях производства программного обеспечения, поёт хвалебные песни Билли Вайперу – можно сойти с ума. Или – стать философом, если повезёт. Нормальным человеком в такой среде оставаться невозможно.
– Ну, и как?- Оживился я.
– То есть?- Поднял на меня мутные глаза Алл.
– В смысле – как выбор этот решается? В дурдом тянет – или больше к философам?
– А… Ты об этом… Да, начал вот древних умников понимать понемногу… История "поиска человека" – с фонарём – по крайней мере, уже не озадачивает. Интересные мы существа – люди… Сначала ерунду какую-нибудь, дурь, спорем – а потом, может, и покаемся… И – всё идола ищем – светлого, безгрешного… А, найдя – давим: за то, что не так грязен, как мы… не так сер… Классика…- Я лишь согласно кивал головой.
– Понимаешь… Урсула… Мудрая Урсула… изрекла однажды: "Мудрым спрашивать ни к чему, а глупцам и расспросы не помогут…". Как это часто бывает в жизни, оказалось так, что лучше б она этого, может быть, и не говорила… Толпа бездарей, тупиц и неучей, возомнившая себя мудрецами, решила, что им не нужно никого и ни о чём спрашивать – ибо, если они мудры – а они ведь, безусловно, мудры – то спрашивать им что-то и ни к чему… А если глупы – насмешливо-надменно комментируют они, то спрашивать тоже ни к чему – ибо бесполезно: не поможет. И они не только не спрашивают – они даже не в состоянии понять и переосмыслить то, что лежит, разжёванное, на поверхности, что изложено в учебниках тридцатилетней давности – они всё, абсолютно всё пытаются делать, как им, неучам, представляется правильным. Сейчас уже пошло не первое их поколение – и они тоже к чему-то приходят – не круглые ведь дураки всё же… Но – медленно, жутко медленно… И самое обидное, что они усердно и настойчиво пытаются строить системы, требуемый уровень которых совершенно не соответствует их уровню знаний. В итоге – теряется масса средств, по сути, затрачиваемых всем миром на их обучение. Бред, Анри. Жуткий бред…
– А Всемирная Сеть? Её кто делал?
– Они же, Анри. И – иже с ними.
– Так она ведь…
– Молчи, Анри. Молчи. Не зли меня… В этой Всемирной Сети большинство даже инструментальных средств сами по себе не обладают должной надёжностью для создания хоть сколько-нибудь серьёзных систем. Если же говорить о созданных с их помощью приложениях – то практически все они не удовлетворяют самым примитивным требованиям промышленных информационных систем… Как и компьютеры для домохозяек, из которых, в основном, эта сеть и построена. Я одно время любил повторять, что существует эта сетка исключительно благодаря энтузиазму масс и наличию протоколов коррекции верхнего уровня, которые скрадывают ненадёжность основных, базовых уровней. Это – стены, которые держатся на штукатурке, Анри. И на этом… дерьме… "делают" банки… А потом приходят десятилетние пацаны – и "ложат" эти банки… Точнее – ломают их информсистемы… Чего стоит система, которую может "положить" десятилетний мальчишка? Чего стоит отец-основатель всего этого, сам Билли Вайпер – если четырнадцатилетний пацан может в его собственной системе обобрать как его самого, так и всё его богатейшее окружение? Плата за манию величия создателя? Но почему за неё должны платить все мы? В том числе – и те, кто все эти десять лет без устали твердил – до боли в горле, до хрипоты: "ТАК ДЕЛАТЬ НЕЛЬЗЯ!!!!", "ТАК ДЕЛАТЬ НЕЛЬЗЯ!!!!"? Почему, Анри? И это, выходит, так справедливо устроен мир? Я грешен, Анри: Я перестал верить Творцу… Каюсь – но ничего не могу с собой поделать… Понимаешь, обидно… Когда им понадобилось десять лет, чтобы только лишь заговорить о проблемах в информатике, решения которых были известны ещё до их рождения… почему им было дано тратить эти чудовищные средства, а не тем, кто уже имел опыт создания устойчивых систем? Почему финансисты охотнее верят говорунам, чем специалистам? Может, им просто лень напрягаться, чтобы оценить результат нашего труда? Тогда то, что они в итоге получили, и есть справедливое возмездие всевышнего за их непроходимую тупость… Порой я восхищаюсь логикой Всевышнего, Анри… Представляешь: он панькается даже с этими деятелями, нежно… ты слышишь – нежно… подталкивая их к краю пропасти, в которую они хотят загнать всё человечество… Так, осторожно подталкивая – чтобы заставить сперва всё же заглянуть туда. Взглянуть правде в глаза… Они ведь так не любят этого, Анри… Они безмерно тщеславны, кичливы, и, в большинстве своём – глупы. Как, в какой-то мере, и все люди, собственно… Поэтому я понимаю, за что и во что тычут носом их. Но – за что тычут меня? Может, это понимают они, Анри? Может, ты это понимаешь? Скажи…- Я угрюмо молчал.- Молчишь? А они – тратят. Бессмысленно и безнаказанно. В итоге – сегодня мы имеем Всемирную Сеть, на 99% состоящую из компьютеров, по официальной версии разрабатывавшихся для домохозяек. Этой самой версией объяснялась и их дешевизна, и отсутствие таких "архитектурных излишеств", как сколько-нибудь приличные средства обеспечения устойчивости или поддержки параллельного выполнения разных работ. Теперь их применяют везде – всего лишь потому, что они дешевле, Анри. Но это же чистейшией воды бред: нельзя же строить небоскрёбы из кирпича, обосновывая это тем, что он в данной местности дешевле железобетона – это же просто преступление… Он же рухнет… То, что сделано в информатике за эру "настольных машин" – не меньшее преступление, Анри… Миллионы людей считают, что эти компьютеры для кухарок и есть единственно возможные вычислительные устройства. Массовость определяет рыночную политику и в мире сворачивается производство приличной техники и растёт производство этого дешёвого дерьма… А аналитики рынка… по росту объёмов производства этого дерьма… делают вывод – ты послушай, какой бред: они делают вывод о том, что "кухарочные" или "конторские" компьютеры "побеждают" промышленные, они кричат о том, что промышленные уже больше не нужны! Чушь! Это всё равно, что по росту производства велосипедов делать вывод об отсутствии необходимости производства локомотивов, вагонов, строительства железных дорог вообще – давайте лучше будем прокладывать во всём мире велосипедные дорожки… Бред.
– А что – не бред?- Неслышно подобравшийся к нему сзади верзила Джакус заставил Аллена вздрогнуть.
– Аааа, это ты… Садись, старина… Наливай…- Алл кивнул на початую бутыль на столе. Джакус молча приподнял свой бокал – дескать, не пусто.- Ну, как знаешь… Мда… О чём это мы? Что не бред? Ох… Не бред, ребята, это когда строят дом, который держится не на штукатурке или обоях, как у Билли – а который имеет фундамент и стены. Крепкий фундамент. И – крепкие стены… Сначала надо построить вот эти стены – которые смогут не только защитить от непогоды, но и выстоять при землетрясении… А только потом – штукатурить, красить, покупать ковры и новую мебель…
– Иными словами – дом поросёнка должен быть крепостью?- Заметил Джакус. Алл одобрительно кивнул, подняв указательный палец кверху: дескать, верно глаголете, товарищи…
– Так рассказал бы ему сказку про трёх поросят – может, и Билли чего-нить сообразил бы.- Подал "здравую мысль" я.
– Ну, во-первых – он меня в учителя не нанимал…- Грустно ухмыльнувшись, возразил Алл.- И, потом…- системщик тяжко вздохнул,- боюсь, что ему эту сказочку ещё… с пару лет… разъяснять пришлось бы…- Махнул он рукой под громовой хохот Джакуса.
– Тяжко быть профессионалом?- Нахохотавшись, участливо спросил он.
– Ох, тяжко…- Совсем непритворно вздохнул Алл.- Знаешь,- Он повернулся к Джакусу,- наша участь столь печальна уже, хотя бы, потому, что {наша работа – пожалуй, единственная на свете… в том смысле, что действия профессионала… люди всегда считают заведомо ошибочными.} {А. Честертон, "ЗЕРКАЛО СУДЬИ".}
– Ккак это?- Не понял я.
– Да так. Де факто.- Развёл руками Алл.- Есть такой факт. Объяснять который я не хочу. И не могу. Я просто дряхлею… разлагаясь… в одиночестве… Страдая от безделья…
– Безделье так страшно?- Зачем-то спросил я.
– Страшно, Анри. Страшно. Видишь ли… Говорят, {чтобы лампа светила – нужно все время подливать в неё масло…}{Мать Тереза} Это есть факт, Анри. Иначе – она потухнет. Я уже много раз потухал, Анри. Потом – пытался вспыхивать снова и снова: человек ведь не лампа, и горит он несколько по-иному… Но… Мне сложно жить среди людей, Анри. Мне сложно жить в обществе с совершенно непонятными и алогичными правилами, которые применяет всяк власть предержащий так, как ему возжелается в тот или иной момент времени…
– У нас говорят: "если Вы действуете в нарушение правил – то Вас штрафуют; если Вы действуете по правилам – Вас облагают налогом". – Мрачно пошутил я.
– На самом деле – сказанное есть лишь вершина айсберга…- Махнул рукой Алл.- Technology is dominated by two types of people: those who understand what they do not manage, and those who manage what they do not understand.- Ухмыльнулся он.- Это невозможно перевести однозначно – извини… Но это определяет многое в нашей сегодняшней жизни – увы…- Он как-то обречённо развёл руками.- Знаешь, мне как-то подумалось, что жизнь… Она очень похожа на собачью упряжку: если ты – не вожак, то картина никогда не меняется. Ты… Ты понимаешь меня, Анри?
* * *
Глава №. Весна.
…Наконец-то в Ункарии настала настоящая весна – с зеленеющей травкой, радостно щебечущими за окном птичками, вернувшимися на родину после зимней стужи – и постепенно раздевающимися аборигенами. Холода, казалось, канули в лету навсегда… Как они меня уже утомили к этому времени – нормальными словами передать просто невозможно. Казалось, единственное, что помогло мне их пережить, была надежда – надежда на то, что когда-нибудь это должно, всё же, закончится. На радостях я даже отправил "на родину" добытый Лидочкиной мамашей тулуп – как будто сам факт его присутствия или отсутствия здесь определял возможность возврата зимней стужи.
Надежды Скрента на серию скандальных репортажей к этому времени совершенно растаяли, и он, в последнее время потихоньку муссировавший в обществе тему об "Ункарском чуде", теперь позволял себе всё более и более неосторожные заявления – если сначала он "как бы спрашивал", возможно ли такое – в природе, в обществе – то теперь он уже несколько раз глубокомысленно замечал, что он-де, сумев в своё время разглядеть "зарождение чуда", первым выслал сюда штатного корреспондента. Попутно в его словах я уже выглядел, как "один из наиболее грамотных аналитиков" – что ж, не грех и погреться в лучах своей славы, хоть и основанной на тщеславии Скрента… По крайней мере, он уже стал "особой, приближённой к членам правительства", с ним вполне охотно вступали в беседу "шишки" – от конгрессмена до президента, а многие секретарши в разных приёмных, ещё не успев забыть его – всего полгода назад – заискивающий взгляд, обильно сдабриваемый шоколадом, теперь смотрели на его уверенную физиономию с некоторой опаской: неровен час, скажешь чего не так, а он небрежно бросит фразу об этом твоему боссу… для которого именно подобные события чаще всего и служат поводом для смены секретарш…
Историю с рождественской поездкой Лидочки непонятно почему Скрент от коллектива скрыл. Интересный он всё-таки человек: где за лишнюю сотню-другую, глядишь, и глотку перегрызёт – а где, когда чем-то необычным пахнет – так и прикроет… И, что уже не раз замечено, если он видит что-то настоящее – то обычно осторожно так, недоверчиво присматривается – долго – и, если ничего настораживающего не заметит, то может и помочь. При необходимости. На этот раз он сам вдруг позвонил мне и, даже не поинтересовавшись делами, что было ему совершенно не свойственно, вдруг, с бухты-барахты, спросил:
– Слушай, ты что – её трахнул?
– Послушай, Скрент…
– Да нет, это ты послушай…- Перебил он.- Имею я право, в конце концов, знать, кто трахает мою секретаршу – или не имею?
– Зачем это тебе?- Устало спросил я.
– Ты знаешь…- Голос Торри вдруг стал не нагло-требовательным, а, даже, каким-то задумчивым,- она приехала от тебя… какая-то… Не такая.
– То есть?
– Не весёлая.
– Грустная?
– И не грустная… Задумчивая, может быть.
– И?
– Что "И"?
– Что из этого следует?
– Вот это-то я и хотел узнать у тебя, дружище…- Я молчал.
– Ну, мы долго будем молчать?- Наконец нарушил тишину Торри.
– Я не знаю, что тебе говорить.- С некоторым раздражением произнёс я.
– Тогда ничего не говори.- Хмыкнул он.- Просто ответь на мой первый вопрос.
– Скажем, так… Я… намерен… в самое ближайшее время… на ней жениться.
– Чтобы покрыть грех?- Мгновенно выпалил Скрент.
– Ну…- про себя проклиная его настойчивость, граничащую с наглостью, выдавил я,- и это – тоже.
– То есть – ты, старый… И, даже – почти убеждённый – холостяк… Трахнувший мою,- он сильно выделил слово "мою",- секретаршу… Собираешься заниматься этим и дальше? Я правильно понял?
– Ты понял меня правильно.- Уже с хорошо заметным раздражением подтвердил я.
– Что ж – придётся так ей и передать…- Вздохнул Скрент. Я открыл, было, рот, но, не успев придумать фразу, наиболее точно передавшую бы моё возмущение, был перебит продолжением Торри: – А то девка уж тут извелась вся. Никакой работы – одни вздохи сожаления да задумчивые взгляды "в никуда"… Испортил ты мне работника, дружище…
– Она… беременна?- Вырвалось вдруг у меня.
– Похоже, дружище, похоже… Я, конечно, не гинеколог – но… Боюсь, что вы залетели.
– Дай ей трубу.
– Ты думаешь?- Судя по знакомому поскрипыванию, Торри с сомнением покачался в кресле.
– Дай.- Просто повторил я.
– Ну, как знаешь…- Явно демонстративно пожал плечами Скрент. Он всегда так делал в подобной ситуации, если стремился свалить всю ответственность за принятие решения на собеседника. Это его "как знаешь" уже давно было синонимом библейского "я умываю руки" – для всех, кто его знал.
…Лидочка мне показалась усталой. И, даже, какой-то… измождённой, что ли… Кроме тихой радости от звуков моего голоса она, казалось, больше ничего не испытывала. "Анри…",- Время от времени как-то задумчиво и нежно повторяла в трубку она. Насколько мне сейчас удаётся вспомнить, всё произносимое мной тоже мало чем от этого отличалось. Повздыхав так с полчаса и ничего толком не выяснив, мы расстались под такой же мечтательно-дебильный аккомпанемент вздохов и ахов, под который начинали эту "беседу". "Интересно, – подумал я,- если это и есть любовь – то неужели она так жестока к умственным способностям своих жертв?".- Ответа, разумеется, не последовало.
* * *
Весна в Ункарии – как и, впрочем, во всём мире – казалось, заново дарила радость жизни всему – и природе, и людям, и измождённой стране. То там, то здесь я мог видеть, как старые, полусгнившие хибары заменяли уже не на "современные" броские штукатурочные щиты, прикрывающие полусгнившую основу, а на нормальные, кирпичные или бетонные, строения. Причём строиться стали заметно аккуратнее, чем даже год назад: то ли деньги у строящихся появились, то ли уже понастроили страшилищ из остатков бросового железобетона и битого кирпича и насмотрелись, налюбовались на них – но теперь строили красиво. Кирпич появился какой-то гладкий, почти идеальный – и массово: видимо, где-то запустили приличный кирпичный заводик.
Кайана оживала. Ожил, кстати, и ботанический сад. Его, правда, теперь не называли так – ибо никто из тех, кто был как-то с ним связан, не считал ботанику главной целью его существования. Абар ходил туда отдыхать и о ботанике имел самое "пользовательское" представление. Все, кто посещал это место, имея подаренные им карточки, относились к нему примерно так же: место отдыха, и всё. Персонал ходил туда работать, тоже не шибко увлекаясь латинскими названиями на табличках. Саиру же больше волновали судьбы её студентов и студенток, которых теперь увидеть в саду в одетом виде было гораздо менее реально, чем застать за любовными утехами где-нибудь в глубине сада; сам сад, уже не представляющий теперь столь жалкого зрелища, практически не занимал её внимания, а за "детей" она откровенно побаивалась: не наделали бы глупостей…
К собственно зимнему саду примыкала с тыльной стороны огромная территория парка – тоже засаженного разнообразной экзотикой. Студенты (и студентки), добравшись весной и туда – тут же распространили привычные нормы поведения на всю территорию. Внизу, под деревьями, было, правда, ещё прохладно, но на полянках или на самих деревьях уже настолько прилично припекало солнце, что процесс загорания был делом небесперспективным. Самая распространённая форма одежды здесь была "только шорты", причём от пола это никак не зависело. Парк был, в принципе, не "закрытым", в него хаживали как горожане, так и полицейские. И тех, и других студенческий вид, мягко говоря, озадачивал – но ни те, ни другие пока никак не реагировали – видимо, оказавшись в неловком положении, просто не могли придумать, как себя вести.
…Дальнейшее потепление произвело эффект разорвавшейся бомбы: форма одежды студентов очень быстро упростилась, сократившись до ставшей привычной им за зиму "данной Богом". Кроме того – видимо, столь большое пространство создавало куда больше возможностей для уединения, и… "процесс пошёл". Реакция не заставила себя долго ждать: вскоре у Саиры появился "разгневанный" – хотя, как она утверждала, "больше просто искусственно накачивающий себя" блюститель порядка, сопровождаемый возмущённым исторгателем "гласа общественности" в лице толстушки – "блюстителя нравственности", которая, как она утверждала, "не намерена переносить такие надругательства над её совестью", как "сношения в публичном месте". Происходило это выяснение отношений возле разобранной в майскую теплынь полупроржавевшей основы стеклянной стены зимнего сада. Послушать возмущённые вопли толстушки собрались все, чьих ушей они достигли. Подавляющее большинство собравшихся были студенты и студентки – большей частью, естественно, совершенно без одежды; на некоторых – то ли в виде исключения, то ли ради кокетства – были кепи, пояса, шейные или головные платки. Только у одной девушки я заметил платок, повязанный вокруг бёдер. Молодость, молодость… Как чисто и трогательно это всё выглядит, пока не опошляется цинизмом, бесцеремонностью и хамством "взрослых" – прожжёных "всеведущих" циников, лицемеров и эгоистов… Признаться, в тот миг я пожалел о многих эпизодах своей прошлой "сексуальной биографии" – уж больно непосредственно и мило выглядели многие из собравшихся здесь "нимф леса" и – казалось, оберегавших их – парней. Приятно было видеть столь милую сердцу компанию и, в то же время, почти больно было осознавать, что ты в ней – чужой: студенты – и студентки – были очень переборчивы в выборе друзей и держались обособленно как от меня, так и от персонала, и от "правительственных льготников", как они про себя именовали приглашённых Абаром посетителей. Словом – у них была "своя шайка", у остальных -… Остальные, скажем так, имели полное право образовывать свои.
Тем не менее – нельзя сказать, что были они чересчур наивны: сейчас, например, быстро, буквально на ходу, оценивая ситуацию, девушки незаметно группировались вокруг блюстителя порядка – при этом иные, подходя, даже умудрялись, едва ли не обняв его сзади, шёпотом поинтересоваться "на ушко": "А что здесь случилось?"; парни же, как сговорившись, полунасмешливо исподлобья переглядываясь, почти окружили толстушку. При этом те, кто подходил "сверху" – по метровому противооползневому каменному брустверу, ограничивающему территорию зимнего сада от парка и ещё вчера увенчанному уходящими вверх стеклянными стенами, совсем не спешили спрыгивать вниз, оставляя своё достоинство как раз на уровне глаз "блюстительницы". Толстушка, оказавшись в таком окружении, глаз не могла оторвать от явно не виданного ею в таком количестве мужского естества, которое, казалось, окружая её, всё прибывает и прибывает… К тому же – в таком возрасте естество-то практически не бывает абсолютно безвольным, пребывая большей частью в этаком полунабрякшем состоянии…
Словом, краснея и бледнея, пришельцы долго пытались втолковать недоумевающей Саире, с чем же они всё-таки пришли. Окружающее им довольно сильно мешало – не только сосредоточиться, но и, оторвав от происходящего взгляд, хотя бы смотреть на собеседника. Признаться, сколько-нибудь… ну, хотя бы приблизительно понятно для слушателей… им изложить суть своих претензий так и не удалось. Понимая это, студенты переглядывались, торжествуя и насмешничая в душе. Молодость, молодость…
Так толком и не сумев ничего связно произнести, посетители – донельзя, видимо, взвинченные этим – ушли, торжественно пообещав "навести в этом борделе порядок". При этом, уходя по длинной аллее, они ещё не раз оглядывались – то бросить злобный взгляд, то погрозить кулаком.
– Насмотреться не могут…- Сочувственно вздохнул один из парней. Саира понимающе улыбнулась.
– Так сняли б штаны да улеглись тут загорать – через день-другой бы и успокоились…- Насмешливо бросил, уходя, другой.
– Так что там случилось?- Оглядывая оставшихся ребят, поинтересовалась Саира.- Не нравятся мне что-то такие визиты…- Недовольно вздохнула она.
– Там Юку с Ивилом застукала эта толстушка.- Взглянув исподлобья, будто бы не зная, "выдавать" ему друзей или не "выдавать", ответил маленький, совсем коричневый от загара паренёк.
– То есть?
– Ну, Юка уже давно страдала по Ивилу…- Уклончиво ответил тот.
– А Ивил?- Улыбка Саиры, вызванная догадкой о сути произошедшего в парке, приободрила паренька, и он, несмело разулыбавшись, ответил:
– А Ивил всё ждал, пока она как-то покажет, что его общество ей приятно…
– Ну, и?- Взгляд Саиры стал уже добродушно-насмешливым.
– Ну, и… тянулось у них это уже с год, наверное… Оба страдают, но один не может решиться показать своё отношение к другому, а другой – не смеет подойти. Чтоб не обидеть, что ли… Словом – жизнь, как жизнь.- Ухмыльнулся рассказчик.
– А сегодня-то что случилось?- Настаивала Саира.
– А сегодня… Они пошли работать. В дальний конец сада. Как всегда в последнее время – вместе. Ну, и оказались они почти у ограды сада. Шум улиц там уже слышно, по крайней мере. Не знаю – может, это и взбудоражило его настолько, что он совсем потерял голову… А, может… знаете, когда он подсаживал её на дерево, у неё нога сорвалась, и она упала буквально к нему в объятия… Ну, не знаю. Я б на его месте, наверное, тоже не устоял…- Выскалил белые зубы паренёк.
– Постой, постой… А ты-то откуда это всё знаешь?- С удивлением, в котором чувствовалось зарождающееся негодование, спросил подошедший Ивил. Прячась за его спиной, почти крадучись, приближалась, потупя взгляд, совершенно неестественно разрумянившаяся Юка.
– Я… Ну, это…- Замялся под хохот собравшихся парень.
– Я… Ну, это… Вуайерист?- Сочувственно-язвительно поинтересовался Ивил.
– Достал…- Обиделся тот. Но было поздно: Хохот парней да улыбки девчат уже создали все предпосылки для "приклеивания" к нему этой клички.
– Посмотри на план, чудо… Найди там мой участок… и найди то место, куда вы забрели…- Безнадёжно махнув рукой, парень сделал, казалось, последнюю беспомощно-бессмысленную попытку вырваться "из-под клейма".
– Но стоял-то, небось, не дыша…- Даже не повернув голову в сторону щита с планом сада, улыбнулась Саира.
– Сидел. На дереве. С пилой.- Буркнул тот.
– А пила-то тебе зачем? Она ж смотреть мешает…- Недоумённо спросил кто-то.
– Не понял ты: пила – для отмазки: если, значит, застукают его за этим занятием – так он сразу пилу-то вымет и зачнёт ею махать: дескать, не глазеть я, а работать сюда пришёл…- Шёл самый заурядный жёсткий стёб. Мне даже стало как-то жаль парня. Но Саира, как неожиданно оказалось, думала о другом: подойдя к Юке, она вдруг как-то по-матерински, нежно, взяла её голову в руки, и, взглянув девчонке в глаза – не то ободряя, не то спрашивая: Ну, как ты, дескать? – Немного потёрлась виском. Все притихли. Девчонка несмело подняла благодарный взгляд. Саира смотрела, улыбаясь: то ли просто хотела её ободрить, то ли свою юность вспомнила…
– Ладно, ребята…- Собравшись уходить, добродушно ткнул Ивила кулаком в плечо высокий белокурый парень.- Я пошёл – работать надо. Так я это, того…- В глазах парня играли бесовские искорки.
– Да говори уж…- Ивил безнадёжно ткнул кулаком в плечо и его: дескать, всё равно ж скажешь – так чего время-то тянуть?
– Короче – когда вам в следующий раз понадобятся зрители…- Парень выждал паузу, ожидая, пока тишина ожидания продолжения станет совсем звенящей,- то вы не ищите их среди малознакомых вам людей.- Он бросил мельком опасливый взгляд на Юку – та довольно улыбалась – видимо, стёб не смущал её, а, как бы убаюкивая, доставлял спокойную радость.- Особенно – среди толстух и полицейских. Помните: друзья всегда помогут.- Закончил парень, и, бросив на виновников происшедшего смеющийся взгляд, пошёл прочь.
– Ну, братец…- Теперь те же бесовские искорки, будто выдавая наследственность, играли в глазах Юки,- только попробуй вляпаться в похожую ситуацию: живым не уйдёшь!- Торжественно, но очень тихо, пообещала она, став, в отличие от него, совершенно пунцовой. Саира молча смотрела на девушку, добродушно улыбаясь, парни – окровенно любуясь ею. Ивил, как бы ставя точки над i, приобнял Юку сзади, и, прижав её голову к себе, потёрся щекой о макушку.
…Постепенно народ расползался по территории: у каждого была своя работа, подгонять никого было не нужно, а подобный стёб хоть и поднимал настроение, но, тем не менее, отнимал время, которое ребята уже, видимо, ценить научились. Единственный, кого Саира не отпустила, остановив взглядом, был тот паренёк, которого вовремя с пилой занесло на дерево.
– Рассказывай.- Когда мы остались втроём, потребовала она.
– Ну, что там рассказывать…- Исподлобья поглядывая на меня, буркнул тот.
– Что там было. И – так, чтобы я знала, что говорить, когда эти деятели поднимут хай.
– Ну, сижу это я на дереве… Только залез…- Вздохнув, не спеша заговорил парень.- Не успел пристроиться – как идут эти двое. Юка – такая счастливая… Женщины всегда красивы, когда счастливы,- осторожно добавил он, нерешительно взглянув на Саиру,- но Юка…
– Дальше…- понимающе улыбнувшись, кивнула Саира.
– Дальше… Было то, что я рассказывал. Им хватило буквально пары минут, чтобы оказаться друг у друга в объятиях. Поцелуй – ну, первый… похоже… судя по осторожности да нерешительности… Потом Юка задрожала как-то… будто забываясь и плюя на всё – и на возможных свидетелей, и на последствия… и обняла его ногой. А скоро – и другой, после чего я просто отвернулся, ибо дальнейшее,- парень усмехнулся,- было предрешено. Но отпиливать ветку в таких условиях было безрассудством – я не мог решиться даже шевельнуться, чтобы их не спугнуть: слишком оно было как-то… трогательно, что ли…- Парень задумчиво смотрел в пространство, будто в глубине души завидуя тому, что не с ним такое приключилось. 