Не падают духом и просят об одном: "Не мешайте нам сохранить горсточку солдат, они еще пригодятся России"..Геройство без рисовки, страдание без жалоб, терпение без конца, самопожертвование без позы, патриотизм без фразы - вот русский офицер, каким нам показали его 1917-1921 годы. Средний русский офицер - аполитичен, он только национален. Он, молчавший, он, действовавший, поможет нам вернуть родину, а не ученые дрозды, до головной боли насвистывающие одну и ту же фальшивую партийную песенку"{360}.
      Трагическая судьба и статистика
      Судьбы офицеров складывались различным образом - в значительной мере в зависимости от места проживания и семейного положения. Рассматривая их, можно выделить следующие три группы: погибшие в годы гражданской войны, в т.ч. а) расстрелянные большевиками в ходе красного террора, б) погибшие в составе белых армий, в) мобилизованые большевиками и погибшие во время нахождения на советской службе; эмигрировавшие, в т.ч. а) с белыми армиями в 1919-1922 гг., б) самостоятельно, начиная с весны 1917 г.; оставшиеся в СССР, в т.ч. а) расстрелянные непосредственно после гражданской войны, б) расстрелянные в ходе репрессий 1928-1931 годов, в) уцелевшие к середине 1930-х годов.
      Систематического изучения судеб российского офицерства никогда не проводилось. Такое исследование предполагает составление базы данных на всех его представителей, живших к концу 1917 г. Проведение его, в принципе, вполне посильно (в настоящее время, например, составлена неполная база данных на лиц, служивших в офицерских и классных чинах в императорской России, охватывающая свыше 500 тыс. чел.), но потребует обработки слишком большого круга весьма различных источников. Пока же даже приблизительный количественный анализ судеб представителей служилого сословия вызывает большие затруднения, поскольку только по некоторым из перечисленных выше групп имеются данные, позволяющие составить общее представление об их численности, а о доле остальных остается судить по "остаточному" принципу. Некоторым подспорьем является база данных на участников Белого движения в России (к настоящему времени около 170 тыс. чел.), позволяющая составить представление о доле погибших и эмигрировавших офицеров и чиновников. Ниже будет сделана попытка обобщить некоторые имеющиеся данные.
      Офицерство стало, естественно, главным объектом красного террора. Наиболее массовые убийства (помимо регулярных расстрелов в Москве, Петрограде и губернских городах) имели место в начале 1918 г. в Крыму (не менее 3 тыс. чел.), в Одессе, Донской области и в Киеве (около 5 тыс. чел., главным образом офицеров){361}. Анализ списков расстрелянных в 1918-1919 годы в различных городах свидетельствует, что его представители составляли огромное большинство жертв, не говоря уже о ставших жертвами толпы и самочинных расправ в конце 1917 - начале 1918 г. Встречаются сведения, что из 1,7-1,8 млн. жертв террора офицеры составили 54 тыс. (включая, очевидно, и расстрелянных сразу после гражданской войны){362}.
      На судьбы офицерства оказывал влияние целый ряд обстоятельств: нахождение в конце 1917 - начале 1918 г. еще значительной их части на разложившемся фронте, а части в плену в Германии и Австрии Большинство офицеров стремилось пробраться к своим семьям, чтобы хоть как-то обеспечить их существование. Семьи кадровых офицеров проживали в это время в абсолютном большинстве там, где располагались до войны их воинские части. Подавляющее большинство их стояло в губернских городах центральной России, находившихся под властью большевиков. (Это обстоятельство, кстати, послужило главной причиной, по которой большевики смогли впоследствии мобилизовать столь значительное число офицеров.) Практически все штабы и управления, равно как и разного рода военные организации, также располагались в столицах и крупнейших городах. Большинство интеллигенции, из которой в значительной части происходили офицеры военного времени, также проживало там. Поэтому естественно, что именно в них (и прежде всего в центрах военных округов - Петрограде, Москве, Киеве, Казани, Тифлисе, Одессе, Омске, Иркутске, Ташкенте) скопилось наибольшее количество офицеров. Хотя цифры по конкретным городам называются разные, но порядок их примерно одинаков. В Москве насчитывалось до 50 тыс. офицеров;
      на конец октября называется та же цифра около 55 тыс. и много незарегистрированных{363} - или 56 тыс.{364}), в Киеве - 40 тыс., в Херсоне и Ростове - по 15 тыс., в Симферополе, Екатеринодаре, Минске - по 10 тыс. и т.д.{365} По другим данным, в Киеве было 19,5 тыс. офицеров, в Пскове 10 тыс., в Ростове 9,5 тыс.{366} По третьим - в Киеве 35-40 тыс., в Херсоне 12 тыс., Харькове - 10 тыс., Симферополе - 9 тыс., Минске - 8 тыс., Ростове около 16 тыс.{367}
      Наибольшее число офицеров и военных чиновников служило в белых формированиях и учреждениях на Юге России (в т.ч. в добровольческих формированиях 1918 г. на Украине). Общее число офицеров, убитых в белой армии на Юге, можно определить, исходя из потерь основных добровольческих частей. Численный состав Корниловской, Марковской, Дроздовской дивизий был примерно одинаков Потери убитыми корниловцев и дроздовцев исчисляются в 14 и 15 тыс. чел., причем для корниловцев известно точное число офицеров - 5,3 тыс.{368} Потери марковцев несколько ниже, но зато в марковских частях была выше доля офицеров (в корниловских и дроздовских она была одинакова), причем изначально, в 1918 г., когда потери были наибольшими, это были чисто офицерские части. Таким образом, в рядах этих трех "цветных" дивизий погибло примерно 15 тыс. офицеров. С алексеевцами и другими добровольческими частями (численность которых, вместе взятых, равна каждой из трех дивизий) - 20 тыс. Гвардейские и кавалерийские полки Императорской армии, возрожденные на Юге, потеряли по 20-30 офицеров, т.е. всего примерно 2 тыс. В других пехотных частях ВСЮР (Вооруженных Сил Юга России) и Русской Армии офицеров было относительно немного, как и в казачьих войсках Очень сильно насыщены офицерами были артиллерийские, бронепоездные и другие технические части (от трети до половины состава), но они несли сравнительно меньшие потери. Поэтому общее число убитых офицеров едва ли превысит 30 тыс. С потерями от болезней - до 35-40 тысяч.
      . В первый период войны - практически в течение всего 1918 г. - в плен обычно не брали, особенно офицеров. В дальнейшем, особенно после того как начались мобилизации офицеров в Красную Армию, тех, кто не был после пленения сразу же убит, стали иногда отправлять в тыл, а некоторых даже пытались привлечь на службу в красные части, но до осени 1919 г. речь может идти лишь о нескольких десятках человек. Однако довольно много попало в плен в начале 1920 г. при агонии белого фронта на Юге. Хорошо известны трагические последствия бездарно проведенных эвакуации Одессы и Новороссийска, в которых скопились почти все отходящие белые части В Одессе, в частности, попало в плен около 200 офицеров{369}, много их было захвачено в Екатеринодаре; при эвакуации Новороссийска в плену оказалось по данным красного командования 2,5 тыс. офицеров{370}. Некоторые потери пленными были в ходе весенне-осенней кампании 1920 г. В общей сложности на Юге России в плен попало к осени 1920 г. около 7 тыс. офицеров.
      В Крыму при Врангеле насчитывалось всего 50 тыс. офицеров. Из примерно 150 тыс. эвакуированных было около 70 тыс. военнослужащих, и это вполне согласуется с тем, что в армейских лагерях, после того как все сверхштатные штаб-офицеры, больные, раненые и престарелые были отпущены из армии, разместилось 56,2 тыс. чел., из которых офицеров могло быть до 15-20 тыс. (учитывая, что к 1925 г., когда в армии осталось 14 тыс., офицеров из них было 8 тыс.). Отпущено в Константинополе было, следовательно, 14 тыс. - в большинстве офицеров. Проведенная осенью 1922 г. перепись офицеров, зафиксировала примерно 10 тыс. офицеров - почти все из служивших на Юге России, но не бывших в рядах армии после ноября 1920 г.{371}. Всего, стало быть, из Крыма эвакуировалось до 30 тыс. офицеров, и около 20 тыс. осталось в Крыму. Кроме того, после эвакуации Одессы и Новороссийска за границей осталось около 15 тыс. офицеров и около 3 тыс. нелегально вернулись в Россию{372}.
      Судьбы офицерства белых армий, исходя из приведенных выше данных и подсчетов по имеющейся базе данных по персоналиям (около половины всех белых офицеров), можно приблизительно представить следующими цифрами. На Юге России в Белом движении приняло участие примерно 115 тыс. офицеров, из которых 35-40 тыс. погибло, до 45 тыс. эмигрировало (15 тыс. до осени 1920 г. и 30 тыс. из Крыма), и до 30 тыс. (около 7 тыс. пленных до осени 1920 г., около 20 тыс. оставшихся в Крыму и около 3 тыс. вернувшихся в 1920 г.) осталось в России. На Востоке воевало 35-40 тыс. офицеров, из которых погибло до 7 тыс. (примерно 20%), столько же эмигрировало, а большинство осталось на советской территории. На Севере из 3,5-4 тысяч офицеров погибло не менее 500, осталось (попало в плен) 1,5 тыс. (свыше трети), а половина эмигрировала (в большинстве до начала 1920 г.). На Западе страны в белых войсках (Северо-Западная армия, Русская Западная армия Бермондта-Авалова и формирования в Польше) участвовало в общей сложности около 7 тыс. офицеров, из которых погибло не более 1,5 тыс. (ок. 20%), а подавляющее большинство (здесь не было проблем с эвакуацией) оказалось за границей, на советской же территории осталось менее 10%. Из участников антисоветского подполья (приблизительно 7 тыс. офицеров, не считая тех, кто потом воевал в белых армиях) удалось уцелеть и выбраться за границу лишь немногим (не более 400-500 чел.). Таким образом, из примерно 170 тыс. офицеров, участвовавших в Белом движении, около 30% (50-55 тыс. чел.) погибло, до 58 тыс. оказалось в эмиграции и примерно столько же осталось на советской территории.
      Таким образом, на Южном фронте антибольшевистской борьбы (Добровольческая и Донская армии, ВСЮР, Русская Армия) воевало около 68% всех офицеров-белогвардейцев, на Востоке - свыше 22%, на Севере - 2,5% на Западе и в подпольных организациях - по 4%. Юг дает до 73% всех погибших, Восток - около 13%, подполье - до 12%, Запад - менее 3% и Север около 1%. Среди белых офицеров-эмигрантов на Юге воевало примерно 78%, на Востоке более 10%, на Западе около 7% и на Севере чуть более 3% Из оставшихся в России на Юг приходится немногим более половины, на Восток - свыше 40%, на Север 2-3% и на Запад - менее 2% всех белых офицеров. Под "оставшимися в России" имеются в виду как попавшие в плен, так и оставшиеся на советской территории и растворившиеся среди населения. Подавляющее большинство их также погибло, будучи расстрелянными сразу, как в Крыму или на Севере (где они были истреблены за несколько месяцев почти поголовно) или в последующие годы.
      Несколько тысяч офицеров (в основном местные уроженцы) служили в армиях возникших на окраинах России государств - до 3 тыс. в украинской, несколько тыс. в польской, по нескольку сот в литовской, латышской, эстонской, по 1-1,5 тыс. в финляндской, армянской, грузинской и азербайджанской. Служившие в армиях государств, сохранивших независимость, естественно, остались за границей, из служивших в петлюровской армии эмигрировала примерно половина, но из служивших в закавказских армиях абсолютное большинство осталось в СССР.
      Большевиками на 1.09.1919 г. было мобилизовано 35502 бывших офицера, 3441 военный чиновник и 3494 врача, всего же с 12 июля 1918 по 15 августа 1920 г. - 48409 бывших офицеров, 10339 военных чиновников, 13949 врачей и 26766 чел. младшего медперсонала{373}, т.е. 72697 лиц в офицерских и классных чинах. Кроме того, некоторое число офицеров поступило в армию до лета 1918 г., а с начала 1920 г. была зачислена и часть пленных офицеров белых армий, каковых в 1921 г. было учтено 14390 человек (из них до 1,01.1921 г. - 12 тыс.){374}. Цифра в 8 тыс. добровольцев, которая столь широко распространена в литературе, - вполне мифическая и не подтверждается никакими реальными данными{375}. Тем более что речь идет о лицах, предложивших свои услуги до Брестского мира с единственной целью противодействия германскому нашествию, которые после марта в большинстве ушли или были уволены{376} Но, во всяком случае, до мобилизаций 2-3 тысячи офицеров могло служить у большевиков. Цифры призыва - 48,5 тыс., равно как и 12 тыс. бывших - белых офицеров - следует признать вполне достоверными как основанные на документальных списочных данных. Но ими практически и исчерпывается весь состав когда-либо служивших у большевиков офицеров, т.к. даже приняв во внимание несколько тысяч добровольцев, всего служило не более 63-64 тыс. офицеров и более 24 тыс. врачей и военных чиновников. К концу войны офицеров никак не могло быть более этого числа, ибо несколько тысяч перешло к белым и погибло, а состояло в армии в это время, как и указывается в ряде работ, 70-75 тыс. чел. вместе с врачами и чиновниками. Офицеров в этом случае должно быть примерно 50 тыс., что вполне реально отражает потери. В общей сложности из числа служивших у красных офицеров погибло не более 10 тыс. человек.
      Таким образом, из общего числа офицеров русской армии примерно 170 тыс. (около 62%) воевало в белых армиях, у большевиков (без учета взятых в плен бывших белых) - 50-55 тыс. (около 20%), в армиях новообразованных государств - до 15 тыс. (5-6%) и более 10% (свыше 30 тыс.) не участвовало в гражданской войне - главным образом по той причине, что в подавляющем большинстве (свыше 2/3 "не участвовавших") они были истреблены большевиками в первые месяцы после развала фронта (конец 1917 - весна 1918 гг.) и в ходе красного террора. Во время гражданской войны погибло 85-90 тыс. офицеров. Свыше 60% этого числа (50-55 тыс. чел.) приходится на белые армии, свыше 10% (до 10 тыс. чел.) - на красную, 4-5% - на национальные и 22-23% (около 20 тыс. чел.) - на жертвы антиофицерского террора. В эмиграции оказалось примерно 70 тыс. офицеров, из которых до 83% - эвакуировались с белыми армиями (58 тыс. чел.), до 10% служили в армиях новообразованных государств, а остальные не участвовали в войне (в подавляющем большинстве это не вернувшиеся в Россию из-за революции бывшие пленные мировой войны и офицеры русских частей во Франции и на Салоникском фронте). На советской территории в общей сложности осталось около 110 тыс. офицеров. До 53% (57-58 тыс. чел.) из них служили в белых армиях (включая тех, что после плена служили в красной), чуть больше 40% (45-48 тыс. чел.) служили только в Красной Армии и остальные 7-8% примерно поровну делятся на тех, кто служил в петлюровской и закавказских армиях и кому удалось вовсе уклониться от военной службы.
      В общей сложности в 1914-1922 гг. офицерские погоны носило примерно 310 тысяч человек. В округленных цифрах: 40 тыс. (около 13%) из них были кадровыми офицерами к началу мировой войны, еще примерно столько же были призваны из запаса, 220 тыс. (71%) подготовлено за войну и до 10 тыс. (чуть больше 3%) произведено в белых армиях. Из этого числа 24 тыс. (около 8%) погибло в Мировую войну, до 90 тыс. (около 30%) - в гражданскую (до эвакуации белых армий), 70 тыс. (22-23%) оказалось в эмиграции и 110 тыс. (35-36%) - на советской территории. Остается еще добавить, что из оставшихся в России (а также вернувшихся из эмиграции, откуда за все время с 1921 г. возвратилось примерно 3 тыс. офицеров) от 70 до 80 тысяч было расстреляно или погибло в тюрьмах и лагерях в 20-30-е годы (от трети до половины этого числа приходится на 1920-1922 гг. - главным образом в Крыму и Архангельской губернии).
      В конце 20-х годов, когда положение советской власти окончательно упрочилось, она перешла к политике решительного вытеснения представителей старого офицерства из Красной Армии. 1928-1932 гг. ознаменованы, как известно, массовыми репрессиями повсеместной травлей "спецов" во всех сферах. В огромной степени это коснулось и военной сферы, именно тогда по делу "Весна" было уничтожено абсолютное большинство служивших большевикам кадровых офицеров. Известная "чистка" аппарата государственных органов, кооперативных и общественных организаций, начатая в 1929 г., способствовала удалению почти всех офицеров и из этих учреждений. Характерно, что списки таких лиц, объявлявшиеся для всеобщего сведения, включали в подавляющем большинстве именно бывших чиновников и офицеров{377}. В результате этих мер к середине 30-х годов с остатками дореволюционного офицерства, остававшимися еще в СССР, было практически полностью покончено. Отдельные его представители, еще бывшие в живых и даже, как исключение, на советской службе, не представляли собой ни социального слоя, ни даже особой группы.
      Процесс истребления и распыления российского служилого сословия (офицеров и чиновников) сопровождался таким же процессом уничтожения всего социального слоя, служившего "питательной средой" - наиболее обычным поставщиком кадров для него. Сколько-нибудь полные подсчеты потерь численности входящих в этот слой социальных групп не производились, но исследование, например, родословных росписей нескольких десятков дворянских родов показывает, что численность первого послереволюционного поколения (даже с учетом того, что к нему причислены и лица, родившиеся, но не достигшие совершеннолетия до 1917 г., т.е. в 1900-х годах) составляет в среднем не более 30-40% последнего дореволюционного. Среди живших к моменту революции доля погибших в 1917-1922 годах и эмигрировавших в среднем не опускается ниже 60-70%, а среди мужчин часто составляет до 100%. Можно констатировать, что искоренение российского служилого сословия в революционные и последующие годы носило радикальный характер, существенно превышая, в частности, показатели французской революции конца XVIII века.
      Возрождение на исторических основаниях
      Формальное восстановление российской государственности объективно поставило на повестку дня вопрос о возрождении офицерского корпуса на национально-государственных основаниях. Однако пока что в этом направлении практически ничего не сделано, более того, идея эта наталкивается на ряд объективных и субъективных препятствий.
      Связь с национально-государственной традицией исторической
      России за 80 лет была полностью утрачена. Если учесть полярную разницу в самоощущении, идеологии, уровне общей культуры и характере образования, то вопрос о наследовании советским комсоставом "традиций русского офицерства" (о которых стало модно говорить после введения погон в 1943 г.) покажется просто неуместным, а никакого иного офицерского состава пока не имеется. Во всяком случае, для того, чтобы создать нечто подобное прежнему офицерству, заимствования некоторых внешних атрибутов совершенно недостаточно. Его и невозможно создать, не возвратив офицерскому корпусу того престижа и положения, которое он когда-то занимал в обществе. В советский период высокая степень милитаризации страны, как ни парадоксально, губительно сказалась на статусе офицерского корпуса. Когда в офицерские чины производится огромное число лиц, не имеющих к армии прямого отношения, состоящих на должностях, какие в России не замещалась не то что офицерами, но даже и военными чиновниками, то утрачивается сама специфика офицерского звания и положения офицера в обществе. А огромное количество генеральских и полковничьих должностей и качество находящихся на них лиц привели к сильной девальвации офицерских чинов. Наконец, то невиданное шельмование, которому в 1989-1993 годах подвергалась армия как таковая, нанесло ощутимый удар престижу офицерской профессии, низведя ее до такого низкого уровня, которому даже трудно подобрать аналоги в мировой истории. Произошла очевидная утрата в обществе понятий о чести и достоинстве офицерского корпуса, причем дело было не столько в самих офицерах, сколько в создаваемых обстоятельствах их службы и общей морально-политической дезориентации.
      Распад страны и низведение ее остатков до положения второстепенного и полузависимого объективно до такой степени препятствовали росту популярности офицерской профессии, что никакие меры по повышению благосостояния военнослужащих (тем более, не очень эффективные в условиях тяжелого экономического положения) не могли исправить ситуацию. Положение офицера по самому существу своему глубоко "идеологично". Офицер не может воспитываться иначе, как в представлениях о благородстве и почетности своей миссии, в осознании своей высокой роли в жизни государства. Как говорилось в одном из дореволюционных наставлений, "офицерское сословие есть благороднейшее в свете, так как его члены не должны стремиться ни к выгоде, ни к приобретению богатства или других земных благ, но должны оставаться верны своему высокому, святому призванию, руководствуясь во всем требованиями истинной чести и сосредоточивая все мысли и чувства на самоотверженной преданности своим высшим начальникам и отечеству". Для того, чтобы ощущать гордость за свою профессию, офицер прежде всего должен видеть в ней некоторый высший смысл, а не просто изыскание средств к существованию. Офицер по самой природе своей профессии нуждается в четких и ясных ориентирах, он должен быть уверен, что за его спиной стоит власть, которая воплощает интересы страны и которая ни при каких обстоятельствах не даст в обиду его - первейшего защитника этих интересов- Только тогда он свободен от забот о выживании своей семьи и недосягаем для разного рода шкурных соблазнов.
      В последнее время в этом отношении наметились, правда, некоторые сдвиги, которые, собственно, и дают повод говорить о возможности воссоздания российского офицерства. Нельзя не отметить ряд обнадеживающих факторов. Во-первых, отказ от чуждых исторической России и национально-государственным интересам страны идеологических стереотипов сделал теоретически возможным прямое обращение к опыту и образцам исторической российской государственности и ее военной организации. Во-вторых, с утверждением курса на восстановление положения России как великой державы появляется и объективная заинтересованность государственной власти в возрождении армии и, следовательно, прежде всего ее офицерского корпуса. Затем, в настоящее время имеется уже немало офицеров, ощущающих потребность и искренне стремящихся быть продолжателями и наследниками российского офицерства. Наконец, сокращение количественного состава армии создает объективные предпосылки для более тщательного отбора кандидатов в офицеры и улучшения качественного состава офицерского корпуса.
      Представляется несомненным, что формирование офицерского корпуса новой России необходимо будет начать с установления места его в государственной и общественной системе страны, с создания юридических рамок, очерчивающих положение офицерства. Это способствовало бы выстраиванию системы льгот и преимуществ, позволяющих обеспечить отбор в военные училища на конкурсной основе при максимальном числе кандидатов на каждое место. Как отмечалось выше, важнейшей чертой офицерства исторической России был его корпоративный характер, обеспечивавший высокую степень сплоченности и офицерского самосознания. И действительно, офицерский корпус должен образовать свою, особую корпорацию и быть четко отграничен по статусу от других категорий военнослужащих, ни в коем случае не сливаясь с ними в общую массу людей в военной форме. Он не должен включать в себя слишком большое число людей, чей род занятий не отличается от гражданских профессий: результатом этого стал бы гипертрофированный численный рост офицерства и, как следствие, утрата специфического духа и мироощущения.
      В этой связи представляется чрезвычайно вредной тенденция (особенно проявившаяся в связи с идеей создания контрактной армии) растворения офицерства во всей массе военнослужащих, нивелирование отличия офицеров от сержантского и рядового сверхсрочнослужащего состава. Во многом это связано с одно время широко распространенным стремлением слепо заимствовать порядки и представления о прохождении службы, присущие американской армии Хотя трудно себе представить воинские традиции, более отличные от российских и наименее соответствующие условиям страны, чем американские. Однако США, по крайней мере, в состоянии создать своим военным достаточно высокий материальный стимул, чтобы компенсировать все остальное.
      Для привлечения и сосредоточения в составе офицерского корпуса лучшей части "человеческого материала" необходимо закрепить за ним особое положение в обществе. Этим, а также потребностями воспитания корпоративного духа и офицерского самосознания диктуются безусловная необходимость юридического выделения офицерского корпуса в особый институт, члены которого должны обладать совокупностью прав, отличающих их не только от остального населения, но и от других категорий военнослужащих. Для этого существует ряд объективных предпосылок, важнейшей из которых, между прочим, является очень высокая степень наследственности офицерской профессии. По существу речь идет о том, чтобы де-юре закрепить и развить положение, существующее де-факто, предоставив, например, выходцам из офицерских семей преимущественное право на поступление в военно-учебные заведения, и т.д.
      Подобно тому как несколько лет назад в России на новой юридической основе фактически было воссоздано казачье "сословие", возможно поставить вопрос и о закреплении особого статуса и за офицерством. Не случайно в последние годы поднимался и вопрос о восстановлении на основе офицерской службы "нового дворянства". В частности было опубликовано письмо полковника, в котором говорилось: "Служение Родине для меня и многих моих коллег является смыслом жизни. Мы всегда глубоко уважали такие понятия, как благородство, патриотизм, слово офицера. Считаю, что современные российские офицеры могли бы сегодня с достоинством и честью носить почетное звание дворянина. Восстановление этой вековой исторической традиции позволило бы поднять авторитет и престиж Российской Армии, а в возрождающееся дворянское сословие вдохнуть свежую струю, пополнив его ряды надежными, преданными Родине людьми"{378}. Этой проблеме была посвящена и статья в одном из органов Российского Дворянского Собрания, в которой были рассмотрены возможные конкретные пути восстановления практики аноблирования с учетом традиций исторической России и отмечалось, что для того чтобы оправдывать такое свое особое положение в обществе, офицерский корпус должен действительно состоять из лиц, уровень общей культуры которых если не выше, то уж во всяком случае не ниже, чем у гражданских интеллигентов, из лиц, которые должны обладать соответствующим самосознанием и мировоззрением{379}. Как бы там ни было, но меры по коренному изменению общественного положения и престижа офицерства неразрывно связаны с реформированием российской армии, и если последняя будет, наконец, поднята с колен, то, по всей вероятности, и офицерство неизбежно займет соответствующее положение в обществе и будет играть видную роль в жизни страны.
      А. Савинкин
      Заветные идеалы русского офицерского корпуса
      Во всяком развивающемся обществе есть свои идеалы. Человек живет не одним настоящим днем, он простирает свои взоры на будущее и притом не для себя одного, но и для потомства. Он принадлежит к союзу, который имеет свои корни в далеком прошлом и многовековое существование впереди. Он работает для этого союза, и чем пламеннее он ему предан, тем дороже для него идеалы, способные возвести Отечество на высоту человеческого совершенства. Сознание этих идеалов и стремление к их достижению составляют высшую нравственную красоту жизни. Они поднимают дух человека и дают ему нравственные силы для плодотворной деятельности. Только опираясь на идеалы и работу предшественников, можно идти вперед.
      Борис Чичерин
      Не раз отмечалось и подтверждалось, что поучительная наша история лучшая наставница жизни В великом ратном прошлом нашего Отечества сосредоточена огромная духовная энергия, достижения культуры многочисленных поколений россиян, образы грядущего Следуя заветам лучших представителей России, продолжая их дело, не повторяя ошибок, можно создать оборонную мощь на прочных духовных основаниях Нельзя забывать, что слава Родины "нарабатывалась" подвигами наших героев-предков, среди которых немало офицеров "Будем гордиться ими, станем подражать им Заглянем в прошлое, чтобы укрепить свои силы для служения в настоящем и будущем нашему Отечеству Славное прошлое Русской земли - неисчерпаемый источник для укрепления наших духовных сил{380}
      Наш военный вопрос{381} разрешался преемственными духовными усилиями многих поколений Он запутывался, когда рассматривался обособленно, на злобу дня, вне исторической эволюции и заветно-духовной наследственности Настоящая (регулярная) военная сила создавалась и укреплялась более двух с половиной веков, по крайней мере, с 1550 по 1815 гг. Военные реформы Петра I идейно и практически зародились в Московском государстве Их начало - в попытках создания постоянных внеклассовых войск (стрелецких полков и полков "иноземного строя"), в замыслах Иоанна Грозного, Михаила Федоровича и Алексея Михайловича
      Б. Штейфон: Как ни могуча была воля Петра Великого, как ни тверда была его рука, все же надо признать, что его военные реформы не были бы усвоены в такой мере, как это случилось, если бы усилиями его царственных предшественников народная психология не оказалась подготовленной к полезности и необходимости таких реформ Подобная историческая преемственность показывает, что его военные реформы по своему идейному замыслу явились завершением тех творческих усилий, начало которых было положено еще Иоанном Грозным.
      Факты русской военной истории, при надлежащей обработке, дают богатейший материал для современных аналогий и суждений Каждый народ создает свое крепкое будущее только в том случае, если сумеет мудро сохранить неразрывную духовную связь с прошлым... Мудрые вожди нации повторяют и мудрые уроки прошлого. Неразумные и невежественные - следуют путями давно обветшалыми{382}
      Трудами "птенцов гнезда Петрова" и "екатерининских орлов" русская армия, как и русское военное искусство, стали лучшими в мире, что в конечном итоге проявилось в разгроме наполеоновских полчищ в 1812-1813 годах. У последующих же государственных и военных деятелей не хватило мудрости поддержать великую славу русского оружия. Историческая преемственность была прервана. Боевая профессиональная армия стала гибнуть в "танцевальных науках", в военных поселениях, милютинских военных реформах. Ее суворовский дух сохранялся только в кавказских войсках, постоянно непобедимых. С разрывом духовной связи и преемственности Россию стали преследовать военные неудачи, поражения, революции, гражданские войны и катастрофы.