России, ведущей борьбу за свою самостоятельность, культуру и право быть государством, нужны сейчас только солдаты!
      Так будем же каждой каплей своей крови, каждым атомом своего тела только солдатом и ничем другим!{457}
      Рыцарские качества русского офицерства проявлялись в традиционно гуманном способе ведения войны, при котором, как правило, избегались ее бесчеловечные формы, соблюдались "законы войны", обычаи старого боевого рыцарства, упор делался на уничтожение вооруженной силы противника и победу, а не на истребление его как нации и разорение страны. Русская военная доктрина имела и впредь "должна носить в себе тот отпечаток высшей гуманности, что сделал из России на протяжении одиннадцати веков "Божьей рати лучшего воина""{458}.
      Чаще всего "русский офицер и русский солдат полагали свою душу "за друга своя""{459}, проливая кровь за христианскую веру, за союзников, за Европу и т.д. Доблестные офицеры стремились совершать подвиги не только за землю Русскую, но и, например, за освобождение славян от турецкого ига. "В нашем дворянстве и в офицерских кругах, - говорит один из героев романа П.Н. Краснова "Цареубийцы", - сердце превалирует над разумом. Едут к Черняеву сражаться за сербов, забывая, что они русские офицеры и их долг думать о России, а не о Сербии". Именно в защиту братьев-славян велась Русско-турецкая война 1877-1878 гг. Честь и союзнические обязательства (по отношению не только к Франции, но и Сербии){460} заставили Россию преждевременно, без должной подготовки вступить в Первую мировую войну, по сути дела жертвовать русскими жизнями и будущностью страны ради рыцарских идеалов. Можно обвинять союзников в постигших затем Россию военных неудачах и государственной катастрофе, но вслед за Антоном Ивановичем Деникиным (1872-1947) все же признать:
      И русское командование, предоставленное своей судьбе во время великого отступления 15 года, никогда не отказывало в помощи своим союзникам, даже когда это было в явный ущерб нашим интересам- Я подчеркиваю этот факт. Потому что в этой верности своему слову, которая тогда ни в ком в российской армии не вызывала сомнений, есть тот, ныне уходящий, элемент чести и рыцарства, без которого не может быть человеческого общества{461}.
      Особенно зримо рыцарственный дух служения явлен был Белым (офицерским по своему характеру) движением в защиту России. Оно все было пронизано идеей "служения дорогой Родине и любимой Армии". В его ряды призваны были "честные сыны", "офицерский отбор", проникнутые духом подлинного рыцарства и мужества. Офицеры сражались за честь и свободу родной земли. Они омыли кровью позор Родины, не добились победы физической, но одержали моральную: спасли своим рыцарским подвигом честь России, имя русской армии, высокое звание русского офицера. Неудивительно, что идеал русского офицерства писатель М.А. Булгаков видел в Белой гвардии. Герои его одноименного произведения: полковники Най-Турс, Малышев, поручик Мышлаевский, Турбины и другие офицеры, выжившие или погибшие "на боевом снегу", - проникнуты духом подлинного рыцарства и мужества, на их "офицерские корпуса" - последняя надежда России. Прототипами героев романа Булгакова "Белая гвардия" могли бы быть Лавр Георгиевич Корнилов (1870-1918), Михаил Гордеевич Дроздовский (1881-1919), Сергей Леонидович Марков (1878-1918), Николай Всеволодович Шинкаренко (1890-1968), Антон Васильевич Туркул (1892-1957) и многие тысячи других рыцарей долга и чести. Их сознание и представления о чести прекрасно выражены в воззвании полковника Дроздовского ко всем русским военным, служившим на Румынском фронте Мировой войны:
      Русские люди! В ком живы совесть и честь - откликнитесь на наш призыв. Отечество наше накануне гибели. Последствия анархии и позорного мира будут неисчислимы и ужасны... Нашим уделом будет рабство, еще более ужасное, чем татарское иго. Кто не понимает это, тот безумец или предатель.
      Только правильно организованная армия, беспрекословно послушная воле начальников, воодушевленная сознанием долга и любовью к Отечеству, может спасти великий, но несчастный народ наш. Только она одна может обеспечить ему свободу и светлое будущее. На основе строгой дисциплины - во имя спасения Родины - на Румынском фронте формируется 1-я бригада Русских добровольцев.
      Русские люди! Идите к нам на честную и святую службу. [...] Русские люди! Исполните ваш долг- Не смейте равнодушно смотреть, как гибнет Россия. Это бесчестно. Этого не простят вам ваши внуки и проклянут, как трусов и безбожников...{462}
      Такие офицеры действительно "честь имели" и "имели честь командовать", их действиями повелевала честь. И вполне заслуженно в истории остались не только "петровские", "шереметевские", "суворовские", "ермоловские", "скобелевские" войска, но и "алексеевцы", "корниловцы", "марковцы", "дроздовцы" - именные полки и дивизии Добровольческой армии.
      Имея честных офицеров - рыцарей по духу, преданных Отечеству и своему ратному Делу, - можно освободиться от всего недостойного, неподходящего и негодного, и Армия вновь будет "с честью носить название Армии, а не пользоваться им по наследству, по традиции"{463}.
      Помни войну!
      России пришлось провести в войнах две трети своей жизни{464}. Она постоянно нуждалась в защите, прибыльной вооруженной силе, верных воинах. Ей нельзя было "ослабевать в военном деле" (Петр I), приходилось постоянно "помнить о войне" (завет адмирала С.О. Макарова). На этой основе веками складывалась уникальная боевая школа, которая вырабатывала особый тип офицера, не просто русского патриота, но патриота своего Дела: влюбленного в военную профессию, преданного своему сословию, ответственного за боевую подготовку армии к войне.
      "Страстная заинтересованность делом" (И.А. Ильин) побуждала офицера идти "предметным путем": соответствовать требованиям Войны и Армии, знать "Науку побеждать", быть воином по призванию, военным (не штатским) по своей сути человеком, "артистом военного дела", "гением войны", всегда думать о войне и творчески готовиться к ней, чтобы побеждать упреждая, "почти не сражаясь", "малой кровью" и на выгодных условиях. Для офицера "война неизбежна. Теперь, сейчас, через много лет, в отдаленном будущем - она будет. Единственное средство задержать приближение войны он видел только в сильной армии, в настойчивом приготовлении к войне... Армия была для него все"{465}.
      Особый военный патриотизм сплачивал офицерство в одно целое, воспитывал в нем верность Делу даже при неблагоприятных условиях офицерской жизни, когда приходилось думать о хлебе насущном, тянуть лямку службы на окраинах, подвергаться гонениям общественности и печати, репрессиям, находиться в изгнании. В офицерском сознании на протяжении веков вызревала мысль: спасти Россию может только серьезное отношение к военному делу. Организаторы этого спасения - офицеры - должны быть высшего военного качества. Только эффективно действуя на военном поприще, они смогут принести максимальную пользу Отечеству. Как в XVI веке, так и в начале XX века стране по-прежнему требовались офицеры, способные служить: военные в душе (по сути), солдаты, а не "захребетники".
      К. Дружинин: Военный дух должен прежде всего существовать в офицерском составе, и если он существует в должной мере, то нечего опасаться за качество армии. При всеобщей воинской повинности офицеры вырабатывают из народа вооруженную силу, и если они хороши, то материал и на войне будет хорош, но, конечно, когда ее цели и задачи будут понятны и усвоены всею массою{466}.
      А. Дьяченко: Военный - здесь важна духовная сторона. "Штатские" же в армии опасные для нее и вредные... У кого нет нравственной энергии, сознания военного долга, главные элементы коего составляют повиновение и подчинение, тот и будет чужим для армии, иначе говоря, "штатским". Требуются дисциплина, презрение к смерти, стремление побеждать, то есть качества истинного воина. Штатские и непригодные должны оставить доблестные ряды наши{467}.
      А. Дмитревский: Идеальный вождь, идеальный командир - за кем прежде признается идеал силы. Это - гений войны... Идеал командира в силе, обязательно превосходящей силу подчиненных, в особенности умом и железным характером: превосходство силы, а не мирных добродетелей{468}.
      Настоящий русский офицер был "с Марсом в голове и в сердце". Для него жизни вне службы, вне военного дела, вне войны просто не существовало. Петр Великий - постоянно в военных трудах, в результате которых создана Империя, закончен в интересах России многовековой спор с Швецией, появились регулярные Армия и Флот. Суворов не терпел праздности. Быть всегда в деле, приносить пользу на военном поприще - в этом заключается счастье военного человека: "В классе захребетников не буду!"; "Стыдно быть не в употреблении"; "Баталия мне покойнее, нежели лопатка извести и пирамида кирпичей"; "Трудолюбивая душа должна всегда заниматься своим ремеслом: частое упражнение так же оживотворяет ее, как ежедневное движение"; "Войскам потребны постоянные экзерциции, а без того риск неминуем". Оказавшись в 1793, 1796 гг. вне активной военной роли (занимаясь строительством крепостей на юге России), он не раз просил Екатерину II уволить его "волонтером к немецким и союзным войскам", так как "давно без воинской практики"{469}.
      Для Скобелева война - профессия. Всю свою жизнь он жаждал деятельности, рвался в бой ("Я там, где гремят пушки"), блестяще проявил себя в боевых действиях в Средней Азии, в Русско-турецкой войне 1877-1878 гг., постоянно мечтал о сражениях, разрабатывал планы будущих войн. Он томился в бездействии, предпочтя в один из таких периодов (1874 г.) взять отпуск и поехать во Францию. В соседней Испании в это время шла гражданская война между правительственными войсками и сторонниками принца дона Карлоса. Молодой русский полковник нелегально пересек границу и присоединился к карлистам, чтобы изучить их опыт партизанской горной войны, весьма поучительный, с его точки зрения!{470}
      Военными целями и идеалами была проникнута деятельность Александра Васильевича Колчака (1874-1920){471}. Он предвидел войну, тосковал по ее поэзии, после позорного 1905 года все силы прилагал для воссоздания "вооруженной мощи государства", организации Морского Генерального штаба. В годы Первой мировой войны блестяще командовал минной дивизией, затем Черноморским флотом. После отстранения от должности собирался передавать военный опыт (по минному делу) американцам, служить военной идее и войне в рядах союзников на Месопотамском фронте простым волонтером. Его рассуждения по этому вопросу прекрасно раскрывают характер русского офицера.
      А. Колчак: Моя мечта, моя идея военного успеха и счастья... Я говорил сегодня в обществе весьма серьезных людей о великой военной идее, о ее вечном значении, о бессилии идеологии социализма в сравнении с этой вечной истиной... и вытекающих из нее самопожертвования, презрения к жизни во имя великого, о конечной цели жизни - славе военной, ореоле выполненного обязательства и долга перед своей Родиной...
      13 лет тому назад мы проиграли войну... Ответственность за это несут прежде всего военные России, главным образом офицерство. После прелюдии 1905, 1906 гг. было ясно, что спасение России лежит в победоносной войне, но кто ее хотел - офицерство? Нет, войны хотели немногие отдельные лица... Наше офицерство было демократизировано и не имело подобия и тени военного сословия, воинственности, склонности и любви к войне, что совершенно необходимо Оно было недисциплинированно и совершенно невоинственно. У нас было 3000 генералов против 800 французских, но что это были за фигуры Что общего имели с высшим командованием эти типичные мирные буржуа, заседавшие в канцеляриях, гражданских ведомствах и управлениях, носивших военную форму и сабли с тупыми золингеновскими клинками. Или офицерская молодежь последнего времени из нашей "интеллигенции", без тени военного воспитания, без знаний, физически никуда не годная, думавшая только, как бы устроиться поудобнее и поспокойнее в 20 лет... У нас были офицеры преимущественно в гвардейских полках, в Генеральном штабе, но их было мало и численно не хватало на такую войну; два с половиной года они спасали Родину, отдавая ей свою жизнь, а на смену им пришел новый тип офицера "военного времени" - это уже был сплошной ужас. Разве дисциплина могла существовать в такой среде, с такими руководителями - но без дисциплины нет прежде всего смелости участвовать в войне, не говоря уже о храбрости. Без дисциплины человек прежде всего трус и неспособен к воине - вот в чем сущность нашей проигранной воины{472}.
      Военный идеализм русских офицеров носил ярко выраженный отечественный характер. Война обожалась не сама по себе. К ней готовились как к необходимому злу, чтобы победить и достигнуть эффективного мира, предотвратить нападение, избежать поражения, заблаговременно разработать оптимальный способ действий, пресечь опасность на ранней стадии, своевременно сориентировать военное развитие страны. На первое место выдвигался принцип подготовки не к прошлым (прошедшим), но к будущим войнам.
      В действиях Суворова данная установка проявилась особенно конкретно. Постоянно следя за военно-политической обстановкой, он своевременно вскрывал угрозы, которые могли обернуться для России войнами, просился на соответствующие театры военных действий. Уже в 1796 году он предчувствует, что серьезная для России война произойдет не от Швеции, Персии или Турции, а от Франции, в связи с чем предлагает "принятца за корень, бить французов", "искать их в немецкой земле", пока их численность незначительна и не дошла вместе с турками до полумиллиона. В 1799 году во главе русских и австрийских войск он успешно "бьет французов" в Италии и Швейцарии, выражает готовность, в случае усиления, "с Божьей помощью двинуться на Париж", вступить во "французские пределы для положения, восстановлением самодержавия, конца бедствиям, гнетущим человечество"{473}. Действительно, успешная война с Францией в 1800 году могла бы предотвратить многие кровопролитные сражения 1805-1807, 1812-1814 гг., большие потери, которые им сопутствовали.
      Война 1812 года и ее вынужденный оборонительный характер не стали неожиданностью для русских офицеров. Начиная с 1810 года ими было подано около 30 планов действий против Наполеона. Один из них, разработанный подполковником Петром Андреевичем Чуйкевичем (1783-1831), почти полностью воплотился в жизнь. Примечательно само его название: "Патриотические мысли или политические и военные рассуждения о предстоящей войне между Россиею и Франциею и предложение средств воздвигнуть в Германии Инсурекцию (вооруженное восстание. - А.С.) посредством Экспедиции". Взвешенный оборонительный проект, ставший итогом профессионального анализа, исходил из необходимости отступления до момента равенства сил, ведения активных действий, партизанской войны, осуществления десантов и экспедиций за границу одновременно с началом военных действий, организации революций и восстаний в тылу наполеоновской армии.
      П. Чуйкевич: Оборонительная война есть мера, необходимая для России. Главнейшее правило в войне такого рода состоит: предпринимать и делать совершенно противное тому, чего неприятель желает...
      Обыкновенный образ нынешней войны Наполеону известен совершенно и стоил всем народам весьма дорого. Надобно вести против Наполеона такую войну, к которой он еще не привык, и успехи свои основывать на свойственной ему нетерпеливости от продолжающейся войны, которая вовлечет его в ошибки, коими должно без упущения времени воспользоваться и тогда оборонительную войну переменить в наступательную.
      Уклонение от Генеральных сражений; партизанская война летучими отрядами, особенно в тылу операционной неприятельской линии, недопускания до фуражировки и решительность в продолжении войны - суть меры для Наполеона новые, для французов утомительные и союзникам их нестерпимые
      Быть может, что Россия в первую кампанию оставит Наполеону большое пространство земли; но дав одно Генеральное сражение с свежими и превосходными силами против его утомленных и уменьшающихся по мере вступления внутрь наших владений, можно будет вознаградить с избытком всю потерю, особенно когда преследование будет быстрое и неутомительное, на что мы имеем перед ним важное преимущество в числе и доброте нашей конницы
      Неудачи Наполеона посреди наших владений будут сигналом ко всеобщему возмущению народов в Германии, ожидающих с нетерпением сей минуты к избавлению своему от рабства, которое им несносно{474}.
      Ермолов, в бытность на Кавказе, заблаговременно (с 1817 г.) готовился к столкновению с Персией, прося из Петербурга хотя бы одну дополнительную дивизию, чтобы предупредить войну, которая все-таки состоялась в 1826 году Одновременно он разработал перспективную стратегию покорения Кавказа, положив в основу ее метод систематической войны, т е постепенного упорного завоевания Чечни, Дагестана и других территорий военными экспедициями, постройкой крепостей, прокладыванием дорог и просек, переселением казачьих семей, суровыми наказаниями горцев за мятежи и другими мерами. Кавказ, отмечал он, "это огромная крепость: надобно или штурмовать ее, или овладевать траншеями; штурм будет стоить дорого, и успех его неверен, так обложим же ее"{475}. Только возрождение этого метода позволило последователям Ермолова, князьям генерал-фельдмаршалам М.С. Воронцову, А. И. Барятинскому, графу генералу Н.И. Евдокимову, успешно завершить к 1864 году шестидесятилетнюю кавказско-горскую войну
      Заранее, в 80-х годах XIX века, к будущей войне с Германией призывал готовиться Скобелев. Сразу же после посещения германских маневров 1879 года им был разработан план войны с учетом недостатков немецкой тактики и стратегии- рутины охватов, слепой веры в стремительное наступление, пренебрежении к инженерному оборудованию позиций Вместо системы крепостей он полагал необходимым установить по западной нашей границе "Варшаво-Новогеоргиевско-Глубо-Наревский плацдарм наподобие Плевны", противопоставить немецким молниеносным действиям стратегию затяжной войны на истребление и истощение, в расчете, что армию противника "доканает время", а также "солдатская твердость и стойкость".
      На случай вторжения противника планировалось проведение глубокого кавалерийского рейда по немецким тылам силами великолепной среднеазиатской и кавказской конницы для нанесения материального ущерба, сеяния паники и страха. По окончании мобилизации и вступлении в войну главных сил предполагалось в первую очередь разбить и вывести из войны австрийцев, а затем уже развернуть наступление на Германию - "Тогда мы потоком польемся вперед и никакие крепости и феодально-парламентские армии нас не сдержат"{476} Скобелев-полководец - "военный до мозга костей", человек с "военной будущностью" (М.И. Драгомиров) - постоянно отрабатывал и другие планы: занятия Хивы, обороны Болгарии, похода на Индию (для воздействия на Англию){477}.
      20 лет вынашивал идею и готовил планы захвата Босфора, а по возможности и Константинополя, начальник Главного штаба русской армии генерал-адъютант Николай Николаевич Обручев (1830-1904). Он заранее предостерегал от активных действий России на дальневосточном и азиатском направлениях и предлагал сосредоточить все ее военные усилия на Западе (где готовиться к европейской быстротечной войне), заняв оборонительную позицию на Босфоре За 10 лет до неудачной Русско-японской войны (30 марта 1895 г.) его взгляды была уже выражены предельно четко: "По мнению начальника Главного штаба, для нас в высшей степени важно ни под каким видом не впутываться в войну. Необходимо иметь в виду, что нам пришлось бы воевать за десять тысяч верст с культурной страной, имеющей 40 миллионов населения и весьма развитую промышленность. Все предметы военного снаряжения Япония имеет у себя на месте, тогда как нам пришлось бы доставлять издалека каждое ружье, каждый патрон для наших войск, расположенных на огромной некультурной территории с населением не более полутора миллионов Ближайшие войска могут прибыть к месту военных действий лишь через три месяца, а из Омска и Иркутска - только через пять Генерал-адъютант Обручев высказывает убеждение, что необходимо действовать дипломатическим путем, впутываться же ныне в войну, на которую нас будут, вероятно, наталкивать европейские державы, было бы для нас величайшим бедствием, тем более, что мы не обеспечены ни на Западе, ни на Кавказе Генерал-адъютант Обручев заявляет, что мы могли бы достигнуть всего, что нам нужно в согласии с Японией, а Китай нам не страшен"{478}.
      В XX веке, изучая опыт и уроки Русско-японской войны 1904-1905 гг., идейную подготовку к будущей войне вела целая когорта офицеров русского Генерального штаба: Александр Андреевич Свечин (1878-1938), Евгений Иванович Мартынов (1864-1937), Дмитрий Павлович Парский (1866-1921), Александр Алексеевич Незнамов (1872-1928), Александр Владимирович Геруа (1870 - после 1940) и многие другие{479}. Впоследствии, и в эмиграции, и в рядах Красной Армии они по-прежнему продолжали думать о будущей войне, выдвигая стратегические, оперативные, тактические и технические идеи подготовки к ней. Стратегия "измора", всесторонне обоснованная Свечиным в 20-х годах, стала основополагающей доктриной для первых двух лет Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. Полностью оправдали себя в ней теории глубоких операций, ударных армий, разработанные в те же годы, а также в целом сценарий (прогноз) большой войны, представленный в записках и работах А.А. Свечина, В.А. Трифонова, Я.К. Берзина, Я.М. Жигура, А.Н. Никонова, М.Н. Тухачевского и других{480}.
      Таким образом, в офицерском корпусе, несмотря на неготовность страны и армии к ряду войн XIX и XX столетий, вырабатывались плодотворные перспективные военные идеи, "наперед имелось ясное понятие о войне", формировалось такое драгоценнейшее качество военного человека, как предвидение.
      Д. Трескин: Основной принцип всякой науки и искусства - предвидение, прозревание, т.е. свойство видеть вперед. И стратегия, как истинная наука и искусство, должна обладать этим свойством видеть вперед, предвидеть военные события - войну и вероятных в ней противников. Для армии такое предвидение будущей войны и своего противника крайне необходимо для того, чтобы она могла сообразно этому заблаговременно подготовиться.
      Известно, что одни из главных причин решительных успехов на войне талантливых полководцев состояли в том, что они предвидели эти войны, обдумывали и готовились к ним задолго до начала их. Для того чтобы возможно было предвидеть военные события, каждому военному деятелю необходима основательная подготовка в отношении военной истории, политики и стратегии...
      После предвидения военных событий второй основной принцип военной стратегии - тщательная стратегическая и тактическая подготовка войск к этим событиям. Такая подготовка может предотвратить возникновение этих событий, т.е. войну{481}.
      Война и военное дело требуют от офицерского корпуса воинственных и решительных характеров. Тогда обеспечивается серьезная подготовка к войне, не терпящая легкомыслия и показного миролюбия. Это позволит избежать частых и изнуряющих войн, поражений, большого кровопролития.
      М. Скобелев: На войну идут тогда, когда нет иных способов. Тут должны стоять лицом к лицу - и доброта уже бывает неуместна. Или я задушу тебя, или ты меня. Лично иной бы, пожалуй, и поддался великодушному порыву и подставил свое горло - души. Но за армией стоит народ, и вождь не имеет права миловать врага, если он еще опасен... штатские теории тут неуместны. Я упущу момент уничтожить врага - в следующий он меня уничтожит, следовательно, колебаниям и сомнениям тут нет места. Нерешительные люди не должны надевать на себя военного мундира. В сущности, нет ничего вреднее и даже более - никто не может быть так жесток, как вредны и жестоки по результатам своих действий сентиментальные люди. Человек, любящий своих близких, ненавидящий войну, - должен добить врага, чтобы вслед за одной войной тотчас не начиналась другая{482}.
      В. Короткевич: По существу основной своей задачи армия должна быть воинственной, как духовенство должно быть верующим, профессора - учеными. Казалось, это ясно и бесспорно, но мы переживаем странное время, когда священники занимаются публицистикой, профессора - политикой, военные земледелием...
      Мне представляется делом государственной необходимости, чтобы армия желала войны, добивалась ее и стремилась к ней. При господстве миролюбивых настроений в армии на войну смотрят как на неприятную случайность, досадное осложнение, нарушающее ровное течение службы до выхода в отставку. Дело правительства - сдерживать слишком горячие порывы армии и направлять их, но гасить их было бы величайшей ошибкой, потому что лишь они одухотворяют и осмысливают мирную работу армии, зажигают огонек, без которого армия мертва.
      А уж чего хуже, как если правительству приходится не сдерживать, а понуждать армию к войне. Разве история не дает примеров, когда армии, не желая воевать, поднимали бунт против собственного правительства? По моему крайнему разумению, даже у миролюбивого народа мирно настроенная армия не стоит того, чтобы на нее тратиться...
      После полученного от японцев урока непозволительно уже думать, что к войне нужно готовить лишь пушки, да снаряды, да побольше войск. Нужно еще готовить и дух этих войск, и готовить загодя. С привычкой к миролюбию да добродушию не очень-то повоюешь!{483}
      Из этих рассуждений следует вывод: армия в мирное время должна быть боевой, заранее подготовленной к войне, так как в современных условиях (как и ранее) "предварительная подготовка получает первостепенное значение", а успех на войне достигается долгой систематической работой мирного времени{484}. Поэтому уже в мирное время армия и ее руководящая сила, офицеры, должны серьезно "приняться за самообразование, приняться действительно за военное дело, нужное в бою и на войне, а все плац-парадное, показное отбросить, как затемняющее и отвлекающее от главной цели"{485}, "наладить прямые военные упражнения так же хорошо, как и косвенные, даже выше их, даже лучше их. И тогда результат работы наших войск, со стороны их начальствующего персонала, будет совершенно другой, более победоносный"{486}.
      За принцип "учить войска тому. что необходимо на войне" ратовали все выдающиеся вожди нашей армии, начиная с Петра Великого и Суворова. В XIX веке этот принцип настойчиво воплощался в жизнь Ермоловым, Скобелевым, другими последователями суворовской школы в действиях на Кавказе и в Средней Азии. Не менее последовательно его требованиям следовали генерал-фельдмаршал Иосиф Владимирович Гурко (1828-1901) и генерал от инфантерии Михаил Иванович Драгомиров (1830-1905), оба награжденные орденами Андрея Первозванного, ценившие полевую службу, опыт войны и суворовские заветы превыше всего. Во время последней Русско-турецкой войны Гурко блестяще руководил войсками гвардии, кавалерией Западного отряда. Известны его примечательные слова, обращенные к офицерам вверенных ему войск: "Господа, я должен вам сказать, что люблю страстно военное дело. На мою долю выпала такая честь и такое счастье, о которых я никогда не смел и мечтать: вести гвардию в бою. Для военного человека не может быть большего счастья, как вести в бой войска с уверенностью в победе, а гвардия по своему составу и обучению, можно сказать, лучшее войско в мире"{487}.
      Любовь к военному делу не допускала невежества, требовала от офицера "знать вести войну", напряженной практической и теоретической подготовки в области военного искусства, постоянной учебы: в практической школе (на службе и в бою), в военно-учебном заведении, самообразования.
      Только на основе такого подхода, единства теории и практики, сложился в России профессиональный офицерский корпус: "От современного военного требуется умение разбираться в сложной обстановке боя, способность ориентироваться на значительном пространстве, при разнообразной местности, умение отдавать вовремя приказание и принять на свой страх самостоятельное решение; для всего этого мало опыта, нужно постоянное сочетание всех сторон военного дела и столь же всесторонняя практика"{488}.
      А. Свечин: Чтобы сдвинуть вперед армию, надо двинуться вперед самим, офицерам. Недостаточно заботиться о том, чтобы школа выпускала образованных и энергичных офицеров, нужно и жизнь в армии поставить так, чтобы знания и энергия их не улетучивались, а росли и накоплялись, чтобы армия превратилась вся в школу; в школу не только для солдат, но и для офицеров всех чинов, всех родов службы.
      Элементы минуты и случая играют большую роль, часто не заботятся о будущем; многие размышляют, что после нас - хоть потоп. И вот стремятся извлечь из работников работу, а об образовании и развитии их не думают. А над нами надо работать, надо, чтобы эта работа, эти занятия с нами, офицерами, были поставлены не в темный угол. а на самое первое место: это важный вопрос в обороне государства. Располагая стоящими на уровне современных требований офицерами, легко разрешить все другие вопросы, всякое дело будет спориться{489}.
      Образованный, профессиональный офицерский корпус создавал в своей среде все необходимые предпосылки для саморазвития, сохранял необходимые для этого условия. Традиционно для русской армии требовались "офицеры-полководцы", владеющие "наукой побеждать" (более практической, чем теоретической), тактическими умениями, "технологией боя". Они обязаны были ознакомиться с военными делом во всей его широте, знать все приемы и надежные орудия нанесения поражения врагу. Для этого необходимы были знания языков, изучение опыта иностранных армий, чтобы следить за обстановкой, ориентируясь не только по родной старине. Требовалось изучать Россию, ее государственные и военные силы, политические науки, военную историю, читать книги и журналы по своей специальности, мыслить; не просто любить военное дело, свое ремесло и военное искусство, но их высший синтез - военную науку. Помнить о том, что великие полководцы, действуя в соответствии с правилами и принципами военного искусства, "никогда не переставали из войны создавать истинную науку" (Наполеон), что "война есть наука для людей выдающихся, искусство для посредственных и ремесло для невежд" (Фридрих Великий){490}.
      А. Незнамов: Самые лучшие войска не могут одержать победы без надлежащего руководства, т.