* * *

      Бен Гудли был докторантом в школе правительственных структур Гарвардского университета. Школа была создана относительно недавно и названа именем Кеннеди. Бен, умный и с приятной внешностью ученый, обладал неиссякаемым честолюбием, которого хватило бы на всю семью, имя которой носила школа. В своей докторской диссертации он рассматривал процессы, закончившиеся безумием вьетнамской войны. Бен уделял особое внимание разведывательной информации, и собранные им материалы оказались настолько противоречивыми, что профессор – его научный руководитель – решил обратиться за помощью к Элизабет Эллиот. Советник по национальной безопасности согласилась встретиться с молодым ученым. Тема диссертации не слишком волновала ее. Единственное, что не нравилось ей в Гудли, – это то, что он был мужчиной. Но тут ничего не поделаешь…
      – Конкретно, какие научные исследования вы намерены провести? – спросила она.
      – Доктор, мне хотелось бы изучить природу решений, принятых на основе разведывательной информации и связанных с недавними переменами в Европе и на Ближнем Востоке. Трудность заключается в получении доступа к документам по этой тематике.
      – Какова окончательная цель ваших исследований? Меня интересует, что вы собираетесь делать в будущем – преподавать, писать научные книги или посвятить себя государственной службе?
      – Государственной службе, конечно. Исторические обстоятельства требуют, по моему мнению, чтобы соответствующие люди принимали верные решения. Из моей диссертации вытекает, что разведывательные службы, начиная с 1960-х годов, почти беспрерывно снабжали нас недостаточно надежной информацией. Часто необходимая информация поступала с опозданием или не поступала совсем. У них вся профессиональная деятельность страдает от не правильной направленности. По крайней мере, – он откинулся на спинку кресла, пытаясь быть непринужденным, – со стороны часто создается именно такое впечатление.
      – По вашему мнению, в чем причины такого положения?
      – Одним из недостатков является набор кадров. То, как ЦРУ, например, вербует сотрудников, отражается на получении информации и ее анализе. Они занимаются тем, что в гигантских масштабах подтверждают свои собственные предсказания. А где их объективность, их способность предвидеть тенденции развития? Разве они смогли предсказать события 1989 года? Нет, разумеется. Что они упускают из виду сейчас? Возможно, массу вещей. Было бы неплохо, – заметил Гудли, – взять под контроль проблемы прежде, чем они перестанут быть просто важными и перерастут в кризисы.
      – Согласна с вами. – Элизабет обратила внимание на то, что молодой ученый облегченно вздохнул. Она решила еще немного поиграть с ним, чтобы он понял, для кого будет работать. – Так что же делать с вами?.. – Эллиот устремила взгляд на дальнюю стену – у Маркуса Кабота есть вакансия сотрудника исследовательского отдела. Вам понадобится допуск к секретным работам и придется подписать очень строгий документ, где вы отказываетесь от разглашения всех материалов. Вам будут запрещены публикации без предварительного согласования.
      – Но это заранее связывает мне руки, – заметил Гудли. – А как же конституционные права?
      – Для того чтобы нормально функционировать, правительство должно хранить тайны. Вы можете получить доступ к поразительным документам. Так вот, вашей целью является публикация книг или вы преследуете цели, о которых говорили? Служба обществу требует жертв.
      – Ну что ж…
      – В ближайшие несколько лет в ЦРУ откроются вакансии ответственных должностей, – пообещала Эллиот.
      – Понятно, – кивнул Гудли с полной честностью. – Я никогда не собирался публиковать секретные документы.
      – Разумеется, – согласилась Эллиот. – Полагаю, что сумею все это оформить через мое управление. Ваши данные произвели на меня большое впечатление. Мне хочется, чтобы человек с такими способностями работал для правительства – если вы согласитесь на определенные ограничения.
      – В таком случае я согласен, на них.
      – Вот и хорошо, – улыбнулась Эллиот. – Теперь вы стипендиат Белого дома. Мой секретарь проводит вас в отдел безопасности. Придется заполнить множество бланков.
      – У меня уже есть допуск к секретным документам.
      – Вам понадобится нечто более значительное, чем простой допуск. Понадобится особый допуск, разрешающий ознакомиться со специальными программами и материалами государственной важности. Обычно на оформление такого допуска требуется несколько месяцев…
      – Месяцев? – переспросил Гудли.
      – Я сказала – "обычно". Постараемся ускорить прохождение документов. Советую подыскать себе квартиру. Стипендии вам достаточно?
      – Вполне.
      Превосходно. Я позвоню Маркусу в Лэнгли. Вам нужно встретиться с ним. – Лицо Гудли просияло. – Мне очень приятно, что вы будете работать с нами.
      Новый стипендиат Белого дома понял намек и встал.
      – Постараюсь не разочаровать вас.
      Эллиот следила за удаляющейся фигурой молодого ученого. Как просто соблазнять людей. Секс был важным орудием для достижения цели, но жажда власти и честолюбие – намного важнее. Она уже сумела продемонстрировать это. Эллиот улыбнулась.
      – Атомная бомба? – спросил Бок.
      – По-видимому, – ответил Куати.
      – Кто еще знает про это?
      – Ее обнаружил Госн. Больше никто.
      – Ею можно воспользоваться? – спросил немец. "Почему он сказал мне об этом?" – эта мысль не покидала его.
      – При ударе она серьезно пострадала и нуждается в восстановлении. В настоящее время Ибрагим собирает информацию, чтобы оценить, что потребуется для этого. На его взгляд, это возможно.
      – А тут нет какой-нибудь хитрости? Что, если ее задумали израильтяне или американцы? Что-нибудь изощренное?
      – Если это хитрость, то поразительно ловкая, – ответил Куати и объяснил обстоятельства находки.
      – Тысяча девятьсот семьдесят третий… Да, похоже на правду. Припоминаю, что сирийцы тогда едва не разгромили израильтян… – Бок задумался и покачал головой. – Но как применить ее…
      – В этом и состоит вопрос, Гюнтер.
      – Ставить такой вопрос слишком рано. Сначала нужно определить, можно ли исправить бомбу. Далее понадобится рассчитать ее взрывную мощь – нет, еще до этого следует определить ее вес, размеры и возможность транспортировки. Это – самое важное соображение. После этого нужно рассчитать ее тротиловый эквивалент – мне кажется, что… – Он замолчал. – Я плохо разбираюсь в таком оружии. Оно не может быть слишком тяжелым. Атомные снаряды выстреливают из артиллерийских орудий калибром меньше двухсот миллиметров. Это я знаю точно.
      – Эта бомба гораздо больше, мой друг.
      – Тебе не следовало рассказывать мне об этом, Исмаил. В таких вопросах сохранение тайны – исключительно важно. Подобные сведения нельзя доверять никому. Могут проговориться или похвастаться. Далее, в твоей организации могут оказаться вражеские агенты.
      – Это было необходимо. Госн нуждается в помощи. У тебя сохранились контакты в ГДР?
      – Что за контакты тебе нужны? Куати объяснил.
      – У меня есть несколько знакомых инженеров. Они работали в атомной программе ГДР.., теперь она мертва.
      – Что ты хочешь сказать?
      – Хонеккер собирался построить несколько реакторов русского типа. После объединения Германии их "зеленые" посмотрели на характеристики этих реакторов и… – ну, ты понимаешь, что было дальше. У русских реакторов далеко не самая лучшая репутация. – Бок хмыкнул. – Я ведь же говорил тебе, русские – отсталый народ. Их реакторы были спроектированы главным образом для выработки расщепляемого урана или плутония, чтобы использовать полученные материалы в военных целях, – это объяснил мне один специалист…
      – Значит…
      – Это значит, что в ГДР велась, по-видимому, работа по созданию ядерного оружия. Интересно, правда? Жаль, что мне никогда не приходило в голову заняться этим вопросом, – тихо, словно про себя, заметил Бок. – Так что от меня требуется?
      – Я хотел бы, чтобы ты поехал в Германию и нашел там кого-нибудь – по вполне очевидным причинам нам хочется, чтобы это был только один человек, для оказания помощи.
      Вернуться в Германию? – спросил себя Бок.
      – Для этого мне понадобится… Куати бросил ему на колени конверт.
      – Веками Бейрут был перекрестком торговых путей. Там готовят документы, которые лучше подлинных.
      – Тебе нужно немедленно переехать в другое место, – сказал Бок. – Ты должен исходить из того, что если меня арестуют, то узнают все, что мне известно. Они сломали Петру, так что в состоянии сломать меня или кого угодно.
      – Я буду молиться о твоей безопасности. В конверте есть номер телефона. Когда ты вернешься, нас здесь больше не будет.
      – Когда мне выезжать?
      – Завтра.

      – Увеличиваю ставку еще на десять центов, – сказал Райан, заглянув в карты.
      – Блефуете, доктор, – ответил Чавез, глотнув пива.
      – Я никогда не блефую, – бросил Джек.
      – Я – пас. – Кларк положил карты на стол.
      – Так все говорят, – заметил сержант ВВС. – Принимаю девять и ставлю двадцать пять.
      – Открываем, – потребовал Чавез.
      – Три валета.
      – Куда мне с восьмерками, – проворчал сержант.
      – Но не одной масти, док. – Динг осушил стакан с пивом. – Итак, я выигрываю пять баков.
      – Никогда не считай выигрыш, пока он еще на столе, сынок, – посоветовал ему Кларк.
      – Эта песня мне не нравится, – ухмыльнулся Чавез. – А вот игра по душе.
      – Я считал, что пехота – никудышные картежники, – недовольно буркнул сержант. Он проигрывал уже три доллара, хотя и был отличным игроком в покер. Во время продолжительных перелетов сержант практиковался с политическими деятелями – если им требовался хороший партнер.
      – Первое, что узнаешь в ЦРУ, – как метить карты, – объяснил Кларк, отправляясь за выпивкой.
      – Мне всегда казалось, что нужно пройти обучение на Ферме, – заметил Райан. Он оставался при своих, но всякий раз, когда у него подбирались хорошие карты, у Чавеза оказывались еще лучше. – В следующий раз вместо меня будет играть жена – тогда вы все пожалеете.
      – Она действительно здорово играет? – поинтересовался Чавез.
      – По профессии она хирург и сдает так ловко, что может обмануть профессионального игрока. А карты ей нужны для поддержания ловкости рук, – объяснил Райан усмехнувшись. – Я никогда не позволяю ей сдавать.
      – Миссис Райан не способна на такое, – заметил Кларк, опускаясь на свой стул.
      – Твоя очередь, – сказал Динг.
      Кларк принялся тасовать карты, проделывая эту операцию с незаурядным мастерством.
      – Как ваше мнение, док?
      – О Иерусалиме? Лучше, чем я ожидал. Согласен?
      – Когда я был там в последний раз – году в восемьдесят четвертом, по-моему, – Боже, мне показалось, что я снова в Олонгапо на Филиппинах. Запах напряженности, беспорядков. Вроде ничего не видно, но может разразиться в каждый момент. Все время чувствуешь, что за тобой наблюдают. А сейчас стало спокойнее, намного спокойнее. Сыграем в пятикарточный покер? – предложил Кларк.
      – Ставки по выбору сдающего, – оживился сержант. Кларк раздал всем по карте "рубашкой" кверху, затем по второй, открывая их. – Девятка пик – военно-воздушным силам. Пятерка бубен – нашему испанцу. Дама треф – доктору. А что сдающему? Сдающий получает туза. Итак, туз ставит двадцать пять центов.
      – Ну так что, Джон? – спросил Райан после того, как все сделали ставки.
      – Вижу, ты действительно полагаешься на мою наблюдательность, Джек. Через пару месяцев будем знать точно, хотя мне кажется, что все идет нормально. – Он раздал еще по карте. – Флешь-рояль представителя военно-воздушных сил. Извольте назвать ставку, сэр.
      – Еще двадцать пять центов. – Сержант чувствовал, как везение вернулось к нему. – Израильская служба безопасности тоже подобрела.
      – Вот как?
      – Видите ли, доктор Райан, израильтяне строго заботятся о безопасности. Всякий раз, когда мы прилетаем туда, они тут же воздвигают забор вокруг самолета, понимаете? На этот раз забор был не таким высоким. Я поговорил с парой охранников, и они признались, что чувствуют себя лучше, будто опасность уменьшилась – неофициально, между нами, так сказать. Раньше они даже не разговаривали. Похоже, многое изменилось.
      Райан улыбнулся и решил воздержаться от ставок. Его восьмерка, дама и двойка и так никуда не денутся. Подобный ход никогда не подводит. Всегда получаешь от сержантов более надежную информацию, чем от генералов.

* * *

      – Итак, перед нами, – Госн открыл книгу на нужной ему странице, – израильский вариант американской атомной бомбы М-12. Она сконструирована с увеличенной мощностью взрыва.
      – Что это значит? – спросил Куати.
      – Это значит, что в момент начала взрыва в ядро впрыскивается тритий. В результате создается больше нейтронов, что резко увеличивает эффективность реакции распада. Поэтому для бомбы требуется относительно небольшое количество расщепляемых материалов…
      – Но? – Куати почувствовал, что сейчас последует "но". Госн откинулся назад, не сводя глаз с ядра бомбы.
      – Но механизм для впрыскивания трития уничтожен при падении. Криотронные переключатели для одновременного взрыва блоков повреждены, и на них нельзя положиться. Их придется заменить. У нас достаточно взрывчатых блоков, чтобы рассчитать их первоначальную конфигурацию, однако изготовить новые будет очень трудно. К сожалению, нельзя полагаться на то, что я восстановлю бомбу исходя из уцелевших деталей. Придется сначала сделать теоретические расчеты, определить, что может быть сделано и что нет, и затем воссоздать процессы изготовления. Ты не задумывался над тем, какова была первоначальная стоимость создания атомной бомбы?
      – Нет, – признался Куати, полагая, что сейчас ему сообщат об этом.
      – Это обошлось дороже, чем высадка людей на Луне. В работе принимали участие самые блестящие умы в человеческой истории:
      Эйнштейн, Ферми, Бор, Оппенгеймер, Теллер, фон Ньюманн, Альварец, Лоуренс – сотни других! Гиганты современной физики. Гении.
      – Ты хочешь сказать, что не сможешь выполнить работу? Госн улыбнулся.
      – Нет, командир, я говорю, что смогу. Если для первоначальной работы требовались гении, то, чтобы повторить ее, годятся и жестянщики. Тогда потребовались гениальные умы, потому что исследования велись впервые, а также потому, что в то время технология была крайне примитивной. Все расчеты приходилось вести вручную, на ручных вычислительных машинах. Но уже расчеты первой водородной бомбы проводились на первых примитивных компьютерах – насколько я помню, один из них назывался "Эниак". Но сегодня? – Госн рассмеялся. Ситуация была действительно абсурдной. – Аппарат электронных игр обладает большей вычислительной мощностью, чем "Эниак". Я могу за несколько секунд повторить на персональном компьютере все расчеты, на которые Эйнштейн потратил месяцы. Но самое главное заключается в том, что они не были полностью уверены в осуществимости своих замыслов. А эти замыслы были осуществимы, и мне это известно! Далее, они вели записи о порядке работы. Наконец, у меня имеется шаблон, рабочий эталон, и, хотя я не могу воспользоваться им для обратного построения механизма бомбы, он ложится в основу ее теоретической модели. Знаешь, через два или три года я смогу сделать все в одиночку, своими руками.
      – Ты считаешь, что у нас есть эти два или три года? – Поднял голову Куати.
      Госн покачал головой. Он уже доложил командиру, что видел в Иерусалиме.
      – Нет, будет слишком поздно.
      Куати объяснил, какое поручение он дал немецкому другу.
      – Хорошо. Куда мы переезжаем?
      Берлин снова стал столицей Германии. Бок тоже стремился к этому, разумеется, но только не в такой Германии. Он прилетел сюда через Сирию, Грецию и Италию и всюду без всяких затруднений проходил паспортный контроль. В Берлине он просто взял напрокат машину и поехал на север от столицы по шоссе Е-74 к Грейфсвальду.
      Гюнтер остановился на "мерседес-бенце". Он попытался обосновать свой выбор тем, что находится в Германии под прикрытием документов бизнесмена, да и выбрал он не самый большой автомобиль. Скоро он понял, что вполне мог бы взять в аренду и велосипед. Это шоссе не ремонтировалось при властях ГДР и теперь федеральное правительство старалось восполнить пробел. Шоссе – по крайней мере одна его сторона – представляло собой протянувшееся на много километров поле деятельности ремонтных бригад. Стоит ли говорить, что другая половина была уже отремонтирована и по ней мчались сотни мощных стремительных "мерседесов" и БМВ, – направляющихся на юг, к Берлину. Капиталисты с Запада торопились экономически завоевать то, что рухнуло в результате политической измены.
      Бок свернул с шоссе, не доезжая Грейфсвальда, и поехал на восток в сторону Кемнитца. Усилия ремонтных бригад еще не достигли второстепенных автодорог. Миновав десяток выбоин, Гюнтер остановился и посмотрел на карту. Проехал три километра, сделал несколько поворотов и оказался в ранее престижном районе, где стояли дома прежней элиты. Во дворе у подъезда одного из домов он заметил "трабант". Трава была, разумеется, все еще аккуратно подстрижена, дом содержался в порядке, вплоть до занавесок на окнах – в конце концов, это все-таки Германия, – но ощущался дух начинающегося упадка и ветхости. Бок оставил машину в квартале от нужного ему дома и обходным путем подошел к нему.
      – Мне хотелось бы увидеть доктора Фромма, – сказал он женщине – по-видимому, фрау Фромм, – открывшей дверь.
      – Кто его спрашивает? – холодно спросила хозяйка. Ей было далеко за сорок, кожа лица туго обтягивала худые щеки, множество морщин разбегалось от тусклых синих глаз и бесцветных узких губ. Она смотрела на пришельца с интересом и даже с надеждой. Еще не зная, почему она смотрит на него с надеждой, Бок решил тем не менее воспользоваться этим.
      – Старый друг. – Бок улыбнулся, чтобы подчеркнуть образ давнего знакомого. – Мне хочется удивить его.
      Женщина на мгновение заколебалась, затем на лице появилась улыбка и к ней вернулись хорошие манеры.
      – Заходите, прошу вас.
      Бок ждал в гостиной. Он сразу понял, что первое впечатление было верным – но причина поразила его. Обстановка дома напоминала его собственную квартиру в Берлине – та же сделанная по заказу мебель, что выглядела так хорошо по сравнению с мебелью, доступной рядовым гражданам ГДР, теперь не произвела на него впечатления. Может быть, виной тому сравнение с "мерседесом", на котором он приехал? – подумал Бок, слыша приближающиеся шаги. Но нет, такое впечатление создавала пыль. Фрау Фромм не следила за чистотой в доме, как подобает хорошей немецкой домохозяйке. Верный признак, что в семье не все в порядке.
      – Вы хотели встретиться со мной? – произнес доктор Фромм, и в это же мгновение узнал гостя. – Как я рад видеть тебя!
      – Я не был уверен, что ты узнаешь старого друга, – ответил с улыбкой Бок и протянул руку. – Сколько времени прошло, Манфред!
      – Действительно, сколько времени пролетело! Пойдем в кабинет. – Мужчины вышли из гостиной под пристальным взглядом фрау Фромм. Доктор Фромм плотно закрыл дверь и лишь потом повернулся к Боку.
      – Прости мою жену. То, что произошло, ужасно.
      – Это уже прошлое. Ну, как у тебя дела?
      – Разве не слышал? "Зеленые" не оставляют нас в покое. Придется закрыть станцию.
      Доктор Манфред Фромм был, правда только на бумаге, заместителем директора атомной станции Любмин-Норд. Ее построили двадцать лет назад по проекту советских инженеров и оборудовали реакторами ВВЕР-230. Несмотря на примитивную конструкцию, эти реакторы при квалифицированных немецких инженерах и операторах работали вполне удовлетворительно. В отличие от Чернобыля на этой станции реакторы находились под защитным куполом. Станция была не особенно надежной – как и не слишком опасной, – но исправно работала: два реактора давали 816 мегаватт электроэнергии плюс немалое количество расщепляемого материала, пригодного для военных целей.
      – "Зеленые", – тихо повторил Бок. – Опять они. – Партия "зеленых" являла собой естественное продолжение германского духа, который, с одной стороны, преклонялся перед всем живым в мире, пытаясь всеми силами умертвить это живое – с другой. Партия "зеленых", созданная из крайних – или наиболее последовательных – элементов движения за охрану окружающей среды, выступала против многого, в равной степени неприятного и для Коммунистического блока. Однако "зеленые", потерпевшие неудачу в борьбе против развертывания тактических ракет с ядерными боеголовками – и после того как их успешное развертывание завершилось договором об уничтожении ракет средней дальности, – теперь подняли адский шум в той части Германии, которая раньше называлась ГДР. Кошмарные масштабы заражения окружающей среды на востоке страны превратились для "зеленых" в навязчивую идею, и первой в списке для расправы была атомная промышленность, которую они называли отвратительной и предельно ненадежной. Бок напомнил себе, что "зеленые" никогда не находились под серьезным политическим контролем. Их партия не станет влиятельной силой на политической арене страны, и теперь ею пользовалось то же самое правительство, которое относительно недавно было так ею недовольно. Если раньше "зеленые" вопили об отравлении Рейна и заражении Рура заводами Круппа, а также ужасались при размещении ядерных ракет НАТО, то теперь они отправились в крестовый поход на восток с куда большей страстью, чем Барбаросса во главе армии крестоносцев на Святую землю. Их непрерывное брюзжание по поводу беспорядков на востоке Германии гарантировало, что социализм не скоро вернется сюда. Активность "зеленых" вынудила Бока и Фромма серьезно задуматься, а не была ли деятельность экологов ловким тактическим ходом капиталистов с самого начала.
      Бок и Фромм впервые познакомились пять лет назад. Фракция Красной армии разработала план саботажа западногерманского реактора, и ей потребовался совет специалиста, как осуществить это с наибольшей эффективностью. Хотя попытка не стала достоянием общественности, предотвратить нападение на атомный реактор удалось лишь в последнюю минуту. Ликование по поводу успеха западногерманской службы безопасности поставило бы атомную промышленность ФРГ на грань краха.
      – Осталось меньше года до полного закрытия станции. Я хожу на работу всего три дня в неделю. Меня заменил "технический эксперт" с Запада, хотя он, разумеется, позволяет мне "давать советы", – сообщил Фромм.
      – Тебе этого недостаточно, Манфред, – заметил Бок. Доктор Фромм в недавнем прошлом был главным инженером военного проекта, который вынашивал Эрих Хонеккер. Несмотря на то что русские и немцы были союзниками в рамках мировой социалистической системы, они так и не стали настоящими друзьями. На протяжении доброй тысячи лет обе нации относились друг к другу с подозрительностью. Германская Демократическая Республика по крайней мере попыталась построить социализм, тогда как русские потерпели полную неудачу. В результате вооруженные силы Восточной Германии так и не смогли сравниться по своей мощи с армией на Западе. До последнего момента русские опасались немцев, даже тех, что были на их стороне, и вдруг, совершенно неожиданно, допустили объединение Германии в единое государство. Но задолго до этого непонятного шага русских Эрих Хонеккер пришел к выводу, что подобная подозрительность может оказать влияние на стратегический баланс, и решил сохранить в ГДР часть плутония, получаемого в Грейфсвальде и на других реакторах. Манфред Фромм обладал ничуть не меньшими знаниями, необходимыми для создания атомной бомбы, чем любой русский или американский ученый, хотя ему и не довелось воспользоваться этими знаниями на практике. В течение десяти лет восточные немцы тайно накапливали плутоний до тех пор, пока в последнем приступе марксистской преданности его не передали русским товарищам, чтобы не допустить захвата плутония Западом. Этот заключительный акт стал поводом для яростных взаимных упреков, причем настолько несдержанных, что не все материалы, связанные с подготовкой атомного оружия, были переданы русским. Теперь все контакты между русскими атомщиками и коллегами Фромма были прерваны.
      – Мне сделали отличное предложение. – Фромм поднял со своего письменного стола конверт из плотной бумаги. – Приглашают на работу в Аргентину. Мои коллеги с Запада, да и многие прежние друзья уже там, переехали несколько лет назад.
      – Хорошие условия? Манфред фыркнул.
      – Миллион немецких марок в год до завершения проекта. Никаких налогов, деньги перечисляются в швейцарские банки, и все остальные прелести, – произнес он бесстрастным голосом. Оба понимали, что принять такое предложение Фромм не мог. Для него работать на фашистов было так же невозможно, как дышать водой. Его дед, один из основателей спартаковского движения, погиб в нацистском концлагере вскоре после прихода Гитлера к власти. Отец работал в коммунистическом подполье, участвовал в знаменитой шпионской группе "Красный оркестр", сумел каким-то образом пережить войну, несмотря на беспрерывные преследования со стороны гестапо и "Зихерхайтсдинст", и оставался уважаемым членом партии до самой смерти. Фромм учился марксизму-ленинизму с того момента, как стал ходить, а ликвидация его профессии не заставила полюбить новую политическую систему, которую его всегда учили презирать. Его увольняют с работы, он не сумел осуществить свои честолюбивые мечты, а теперь какой-то недоучка – инженер из Геттингена – обращается с ним, как с мальчишкой. Но хуже всего было то, что жена настаивала, чтобы он согласился на предложение переехать в Аргентину, и превратила семейную жизнь в ад из-за его отказа. Наконец он решил, что может задать вопрос.
      – А ты как оказался здесь, Гюнтер? Вся страна охотится за тобой. Несмотря на то что ты ловко изменил внешность, тебе угрожает опасность.
      Бок улыбнулся, довольный.
      – Правда, удивительно, как меняют твой вид новая прическа и очки?
      – Ты не ответил на вопрос.
      – Мои друзья нуждаются в твоей квалифицированной помощи.
      – И кто же эти друзья? – В голосе Фромма прозвучало сомнение.
      – Они политически приемлемы для нас с тобой. Я не забыл Петру, – ответил Бок.
      – Помнишь, как хорошо мы тогда подготовились? Так что же случилось?
      – Среди нас оказалась предательница. Из-за нее на станции изменили систему охраны, когда до начала операции оставалось всего три дня.
      – Одна из "зеленых"?
      Гюнтер позволил себе горькую улыбку.
      – Да. Узнав о возможном числе пострадавших среди гражданского населения и ущербе для окружающей среды, она заколебалась. Нам ничего не оставалось, как превратить ее в часть окружающей среды. – Гюнтер вспомнил, что стреляла Петра. Нет ничего хуже осведомителя, и было только справедливо, что именно Петра исполнила приговор.
      – Часть окружающей среды, говоришь? Весьма поэтично. – Это была первая попытка Фромма пошутить, и она оказалась такой же безуспешной, как и обычно. Манфред Фромм был начисто лишен чувства юмора.
      – Я не могу предложить тебе деньги. Кроме того, не могу ничего прибавить к тому, что уже сказал. ТЫ должен принять решение на основе услышанного. – У Бока не было сейчас пистолета, только нож. Он подумал, понимает ли Манфред выбор, перед которым оказался? Вряд ли. Несмотря на свою идеологическую чистоту, Фромм оставался технократом и его взгляд на события в мире был недостаточно широким.
      – Когда нужно ехать?
      – За тобой следят?
      – Нет. Для обсуждения делового предложения аргентинцев мне приходится ехать в Швейцарию. Подобные вещи нельзя обсуждать в Германии, даже теперь, когда она объединилась и все счастливы, – объяснил он. – Я сам купил билет, получил паспорт, визы и тому подобное. Нет, не думаю, что за мной следят.
      – Тогда выезжаем немедленно. Вещи можно не собирать.
      – Что сказать жене? – спросил Фромм и тут же понял, что задал вопрос напрасно. Его семейную жизнь нельзя было назвать счастливой.
      – Выбери какую-нибудь отговорку.
      – Позволь мне все-таки собрать вещи. Так будет проще. Сколько времени потребуется…
      – Я не знаю.
      Через полчаса все было готово. Жене Фромм объяснил, что уезжает на несколько дней для дальнейших консультаций по поводу работы. Она поцеловала мужа в щеку, глядя на него с надеждой. Так приятно жить в Аргентине, но еще приятнее хорошо жить где угодно. Может быть, этот старый друг сумел убедить его. В конце концов, он ведь приехал на "мерседесе". Возможно, он знал, что их ждет в будущем.