Спустя каких-то полчаса сын Урсуса с несколькими «каменными» зайцами, прикреплёнными к поясу, вернулся в торговый пост, где его друзья уже проснулись. Увидев добычу Зихия, Зеникс издал восторженный вопль, предвкушая завтрак из свежей аппетитной зайчатины с ароматной корочкой, но Ширел немного охладил его радостный пыл:
      — Молодец, Зихий, но сейчас мы доедим то, что у нас ещё осталось со вчерашнего дня.
      Зеникс воспринял эту новость без энтузиазма, но подчинился. Во время завтрака волшебник поинтересовался у Древославного:
      — Ты не обратил внимания, роса в лесной чаще крупная или мелкая?
      — Гм, — промычал Зихий, пережёвывая пищу и пытаясь припомнить, какая же была роса. — Её ещё не так много, росы… Вроде бы крупная…
      — Круглая или продолговатая? — продолжал задавать свои необычные вопросы маг.
      — Круглая, — промямлил сын Урсуса, хотя ему хотелось ответить «Я её не рассматривал».
      — А ты не заметил, когда солнце попадает в капли росы, появляются малиновые или серебристые отблески? — огорошил юношу очередным вопросом Ширел. Тут уже Зихий беспомощно развёл руками:
      — Не заметил…
      — Жаль, — потёр подбородок волшебник.
      — В следующий раз обязательно обращу внимание, — с наигранно серьёзным видом пообещал Зихий.
      — Это ещё что — у меня он в своё время допытывался, на какой высоте летят птицы, сколько раз покачивают левым крылом, и сколько правым, сколько раз чирикнут на дубе, а сколько — на вязе, — сообщил Лейрус, с усмешкой посматривая на мага.
      — Зря смеётесь, это очень важные сведения, — абсолютно серьёзно сказал Ширел. — Например, теперь я знаю, что сегодня во второй половине дня над Горной Страной должен был пойти дождь, но эльфийский Хранитель Света с помощью магии отогнал дождевые тучи севернее. Если бы наш глазастый охотник заметил, какого цвета блики на росе, я бы знал, с какой целью это было сделано.
      — Да, да, я очень виноват, что не посмотрел на росу, — поспешил признаться Зихий, лишь бы Ширел не развил эту тему. — Ну что, отправляемся в столицу эльфов?
      — У эльфов нет столицы, — сказал Нерождённый, вскакивая в седло.
      — Как нет?
      — Тебе говорят «нет столицы», значит нет, — прогудел забирающийся на своего скакуна Зеникс, слегка раздражённый обилием вопросов от Зихия с самого утра.
      — Подождите, но ведь где-то должен заседать Совет Тринадцати? Не на полянке же они собираются! — воскликнул Древославный.
      — Совет заседает в селении того из своих членов, кто раньше всех был выбран одним из Тринадцати. В следующем году, когда «старейшим» становится следующий по очереди эльф, Совет перебирается в его селение, — объяснил Лейрус.
      — Как у них всё запутано! — рассердился Зихий, вытаращившись на вышедшего из жилища со стеклянной крышей эльфа с такой злостью, что тот насторожил свои длинные остроконечные уши.
      — Поехали, — засмеялся Лейрус и дёрнул Зихия за рукав. — Не хватало нам на второй день пребывания в Горной Стране поссориться с эльфом.
      Стук копыт по камням разбудил некоторых из торговцев, вышедших из под навесов возле разваливающихся прилавков и с хмурыми, опухшими от сна лицами проводивших скрывающихся в зелёном частоколе деревьев четырёх всадников.
      Но долго верхом Ширелу и его подопечным ехать не пришлось — почва стала болотистой, ноги лошадей вязли, проваливались и запутывались в густой траве. Пришлось спешиться и дальше идти, ведя коней в поводу.
      — Ничего, скоро земля будет потвёрже, — пообещал Ширел, подгоняя юношей.
      — Ты это лягушкам расскажи, — выдохнул сын Урсуса, с трудом выдёргивая ноги из подозрительно чавкающей травы, из которой и в самом деле то и дело появлялись любопытные лягушачьи морды с таким почти человеческим выражением, что казалось, что они вот-вот участливо поинтересуются у испытывающих явные проблемы людей: «Что милые, нелегко вам приходится? Ну, ничего, потерпите, а мы поплыли дальше».
      Сложнее всего приходилось самым тяжёлым — Зениксу и его Басу. Однажды остальным пришлось даже совместными усилиями вытаскивать сначала завязшего в почти трясине богатыря, а затем, уже при его участии, выталкивать на относительно сухое место грозного чёрного скакуна. Бас сначала угрожающе хрипел, когда к нему подошли «чужие», но потом смирился.
      Совсем тяжко стало, когда повыше поднялось солнце, такое ласковое на закате и восходе, но такое беспощадное в зените. От всепроникающего светила не спасала даже тень от крон деревьев. Каждый шаг давался с трудом, испарения от пропитанной водой почвы не давали дышать, влага скапливалась на лицах, смешивалась с потом, застилая глаза; на одежде, делая её тяжёлой и давящей на плечи и спины. Несколько раз пришлось остановиться, чтобы передохнуть и выпить воды, которая тут же, под лучами испепеляющего солнца, выходила с потом вон. Ругаться и кого-то проклинать совершенно не было сил — их нужно было беречь для следующего шага, потом ещё для одного, для следующего, ещё для одного…
      Но вот, через два часа после полудня, когда тени стали удлиняться в сторону восхода, под ногами перестало чавкать, появились кочки и «островки» сухой земли. Когда же путники выбрались на холм, знаменующий собой границу болотистого леса и леса с твёрдой землёй, все были заметно уставшими: Зихий с тихим стоном свалился на землю, Зеникс последовал его примеру, Ширел и Лейрус просто присели, тяжело дыша. Даже лошади обессилено прилегли.
      — «Вперёд, поехали», — попытался стоном передразнить непонятно кого Зихий. — Не могли предупредить, что придётся наизнанку вывернуться…
      — Сам знал бы — обязательно предупредил бы, — произнёс Зеникс.
      — Если бы я вам сказал, что за путь нам предстоит, вы бы, чего доброго, ещё заартачились и не захотели идти, — объяснил знавший дорогу заранее Ширел. — А так времени на жалобы и возмущения у вас не было — и вот, день в самом разгаре, а мы уже выбрались на твёрдую землю. Скоро будем в Эрельдинге.
      — Надеюсь, сюрпризов по дороге не будет? — странным голосом сказал с трудом поднявшийся на ноги Зихий.
      — Не должно быть.
      Зихий с Зениксом переглянулись и обречённо вздохнули — звучало не слишком обнадёживающе. Но делать было нечего и после короткой передышки путники двинулись дальше, сначала пешком, давая лошадям набраться сил, потом верхом.
      На этот раз волшебник не слукавил и вскоре над лесом раздался мелодичный звук, похожий одновременно на журчание горного ручья и пение утренних птиц. Никто из путников глазом не успел моргнуть, как из столпотворения листвы на них с разных сторон угрожающе смотрели шесть, а то и семь натянутых в луках стрел с серповидными наконечниками.
      — Не дви-гай-тесь, — почти пропел Ширел своим спутникам, не спеша повернулся в сторону ближнего к нему лука, нацеленного прямо ему в грудь, и громко сказал: — У меня грамота от Совета Тринадцати!
      Прошло некоторое время, прежде чем из зелёной стены раздался звучный выкрик на эльфийском и перед Ширелом и остальными появился эльф в зеленовато-жёлтой накидке, скрывающей кафтан и до колен ноги эльфа в неизменных узких брюках. Длинные бесцветно-седоватые волосы, зачёсанные назад, поддерживались повязкой на голове, насколько можно было судить, из дорогой ткани. Нахмурив изогнутые месяцем брови, эльф обратился к Ширелу:
      — Покажи грамоту Совета, человек!
      Достав уже известную юношам табличку, волшебник бросил её эльфу, ловко поймавшему кусочек металла, и ровным, но выдававшим недовольство голосом сказал:
      — Ты, воин, наверное, недавно находишься при Совете, если не знаешь меня.
      Эльф, внимательно вглядывающийся в письмена на табличке, ничего не сказал: зато с другой стороны, сбоку от путников раздался радостный голос:
      — Зато я знаю тебя, Ширел, Великий Маг!
      В коридоре между деревьями, в котором и находились Ширел и остальные, появился облачённый в золотистое одеяние юный эльф с не столь длинными, как у остальных, рыжеватыми волосами, чьи руки были унизаны перстнями со сверкавшими в солнечных лучах драгоценными камнями. Ширел, Лейрус и Зеникс хором произнесли:
      — Керилин!
      — Это я! — завопил, смеясь колокольчиковым смехом эльф. — Вы все здесь! Зеникс! Лейрус!
      Лейрус и Зеникс слетели с коней и бросились обнимать Керилина. Зихий непонимающе поглядел на широко улыбающегося Ширела, который подмигнул ему:
      — Всё в порядке, это наш друг.
      — Я так и понял.
      Эльф, рассматривавший табличку Ширела, вернул её волшебнику и отдал приказ на эльфийском — скрывавшиеся в зарослях остальные эльфы вышли из своих укрытий, опустив луки. А наобнимавшиеся и насмеявшиеся Лейрус, Зеникс и Керилин принялись задавать бессвязные спутавшиеся в один клубок из отрывочных слов «как…», «что…», «куда…», «когда…», «ты…», «я…», «мы…» вопросы. Но вот до Зихия и Ширела донеслось произнесённое Лейрусом взволнованное «Алисия», и лицо Керилина, до того сияющее радостью, в один миг словно почернело. Эльф умолк и опустил голову. Видя такую перемену в нём, замолчали и остальные. Нерождённый встревоженным голосом спросил:
      — Керилин, почему ты не отвечаешь мне? Как Алисия?
      Эльф вздрогнул, словно от прожигающего до костей удара кнута, поднял голову и тихо, почти шёпотом сказал:
      — Алисия умерла.
      Зеникс охнул, Ширел странно дёрнулся и с растерянностью, которую Зихий видел у него впервые, уставился на эльфа. Лейрус, словно оглушённый, смотрел на Керилина полным недоумения взглядом; наконец, он спросил пустым бесцветным голосом:
      — Что?
      Эльф вздохнул и отчётливо произнёс:
      — Моя сестра мертва.
      Нерождённый медленно взмахнул перед собою рукой, будто отгоняя невидимую, но страшно досаждающую ему мошкару, начал было что-то говорить, но голос его дрогнул, и он замолчал, опустив голову и замерев. Бодро и жизнерадостно щебетали в кронах деревьев птицы, листва оживлённо о чём-то шепталась с ветерком, Зеникс всхлипывал, сжав челюсти с такой силой, что, казалось, из его рта начнут сыпаться искрошившиеся зубы, волшебник без плача утирал слёзы — а Лейрус стоял, не шевелившись и упёршись взглядом в землю. Когда так прошло несколько минут, Ширел соскользнул с седла и, подойдя к Нерождённому, осторожно тронул его за плечо:
      — Лейрус…
      Тот поднял голову, словно очнувшись от сонного забытья, и взглянул на Керилина:
      — Отведи меня к ней.
      Эльф, следивший за другом взором, в котором смешались собственная боль и сочувствие к чужой боли, молча кивнул, повернулся и не торопясь пошёл в лесную чащу. За ним последовал Лейрус, ведший за собою Сагата, затем остальные эльфы, а замыкали шествие Зеникс, маг и Зихий.
      Пока группа шла через редеющий лес, Ширел повернулся к слегка растерявшемуся сыну Урсуса и понимающе спросил:
      — Ничего не понимаешь, так?
      — Ничего, — подтвердил Древославный.
      — Объясню. Керилин — сын главного эльфийского волшебника, Хранителя Света, Гейдриля. Его сестра, Алисия, должна была стать женой Нерождённого…
      — Должна была?
      — Да, была должна. Они любили друг друга и просили у Совета Тринадцати разрешения на брак — каждый раз, когда эльф и человек хотят быть вместе (а случается это очень редко), Совет должен дать на это позволение. Обычно, если эльф в такой ситуации твёрдо стоит на своём, Совет со скрипом, но всё-таки даёт разрешение. Но в этот раз…
      — Что «в этот раз»?
      — На этот раз в Совете Тринадцати начались споры, ведь ещё не бывало, чтобы свою судьбу с судьбой человека захотел бы связать эльф из рода Хранителя Света. Одни члены Совета призывали дать разрешение, другие — отказать, третьи — назначить Лейрусу испытание, четвёртые — отсрочить решение… В итоге Совет решил отказать, не без влияния отца Алисии, Гейдриля, который не мог смириться с тем, что его любимая дочь выбрала жизнь с человеком.
      — Но почему?
      — Ну, прежде всего, Гейдриль не слишком расположен к нам, к человеческому роду. Он считает людей лживыми и алчными. Не без оснований, нужно признать…
      — Но ведь не все люди такие!
      — Гейдриля в этом сложно убедить… Но главная причина, по которой Хранитель Света выступал против решения дочери, состояла в том, что, связывая свою судьбу с человеческой, эльф разделяет её.
      — То есть?
      — То есть, как и человек становится смертным. А какому родителю понравится, что его дитя вместо эльфийского бессмертия на земле выбрало туманную и неопределённую человеческую вечность по ту сторону жизни?
      — Но…
      — Все вопросы — потом, — прервал Зихия волшебник. — Мы вступаем в Эрельдинг, главное селение эльфов на этот год.
      Перед путниками открылась небольшая долина, поросшая несколькими десятками громадных дубов, и разрезанная примерно пополам неширокой, но полноводной рекой, вынырнувшей из леса блестящей дугой. По краям долины, по четырём сторонам света, стояли высокие каменные обелиски, украшенные ажурной резьбой, похожей на морозные узоры на стекле, и увенчанные излучающими яркий мягкий свет камнями: северный обелиск светился белым с синевой, южный источал знойное красное сияние, восточный отливал жёлтым, а западный мерцал подрагивающим фиолетовым светом. Под каждым из обелисков пристроился величавый зверь, при виде которого Зихий открыл рот от изумления. Отвечая на его немой вопрос, Ширел сказал:
      — Это — лунные олени, единственные из известных ныне животных, обладающих магическими способностями. Поэтому их практически невозможно убить, а вот они в бою весьма грозны. Поэтому эльфы и сделали их своими часовыми. Обелиски и лунные олени — такова защита возле каждого из эльфийских селений. Не удивительно, что ты не встречал этих оленей — они живут только в Горной Стране.
      Рассмотрев поднявшегося им навстречу лунного оленя возле красного обелиска (они пришли в Эрельдинг с южной стороны), Зихий понял, откуда взялось название для такого удивительного зверя. Олень с раскидистыми словно завинченными рогами был абсолютно чёрным, только на лбу у него светился серп, похожий на молодой месяц. Серп «южного» оленя был красным, как и камень на вершине южного обелиска. Из этого Древославный сделал напрашивающийся вывод, что цвет оленьего серпа совпадает с камнями определённых обелисков.
      Внимательно обнюхав пришедших с вернувшимися эльфами чужаков, олень осмотрел их умными глазами и, видимо, удовлетворённый вынюханным и высмотренным, снова опустился на землю. Снедаемый любопытством, Зихий сделал шаг в направлении диковинного для него зверя, желая прикоснуться к нему. Ширел, поняв его намерения, предостерегающе произнёс:
      — Я бы не стал этого делать.
      Сын Урсуса остановился и повернулся:
      — Почему?
      — Лунные олени очень милы с эльфами и с теми из людей, с кем они успели подружиться. Остальным приближаться к ним, скажем так, небезопасно.
      Зихий послушно отошёл от лунного оленя и вместе с Ширелом принялся догонять ушедших вперёд спутников. Нагнав эльфов с Лейрусом и Зениксом, волшебник и Зихий оказались под сенью первого из огромных дубов, соединённых, как оказалось, между собою серебристыми нитями, по которым плыл, искрясь и переливаясь, будто вода, наполненная отражениями бесчисленных звёзд в августовскую ночь, свет. По древесным стволам взлетали вверх и разбегались по толстым ветвям вросшие в деревья ступени, ведшие к самым поразительным домам, которые Древославному доводилось видеть. На ветвях были разбросаны, подобно птичьим гнёздам, небольшие изящные эльфийские жилища. Дома эти были словно застывшее дыхание — целиком изваяны из прозрачного, словно капля росы, горного хрусталя и напоминали своей формой раскрывшийся бутон речной кувшинки. К каждому дому подходила одна из многочисленных серебряных нитей, переплетённых между дубами, обвивала всё строение и исчезала в крупной корзине из непрозрачного стекла, накрытой крышкой из хвороста. Домов было множество, на каждом дереве с лёгкостью размещалось около полусотни эльфийских теремов. Но постройки были не только на деревьях — в центре природного амфитеатра, стенами которого были величественные деревья, расположились один в другом два круга мраморных сидений — один, поменьше, из красноватого мрамора, насчитывал в себе тринадцать кресел, а второй, число седалищ которого подсчитать было затруднительно, был серовато-белёсого цвета. Рядом с кругами находились постройки с мраморными крыльцами и непрозрачными крышами, как две капли похожие на здание на торговом посту. Чуть дальше, под густой листвой до самой земли склонившихся ветвей, что-то ярко поблёскивало. Именно туда и направился Керилин, а за ним и остальные.
      Проходя мимо таинственных кругов на земле, Зихий почему-то шёпотом поинтересовался у мага:
      — Здесь что, заседает этот Совет Тринадцати?
      — По числу кресел в маленьком круге понял? Молодец, — похвалил Ширел юношу за сообразительность.
      — А мы куда направляемся?
      — В дом Хранителя Света, я полагаю.
      — Ты полагаешь? Ведь ты же уже был в этом селении?
      — Был — да только в этом году здесь заседает Совет, поэтому сюда переносятся Площадь Совета и дом Хранителя — главный маг эльфов всегда должен быть рядом с Советом Тринадцати. А вот куда именно поместят его жилище — откуда же я могу знать, что придёт в голову эльфам?
      — К слову об эльфах, — Зихий обвёл взглядом эльфийское поселение, выглядевшее безжизненным. — А почему их здесь не видно?
      – Ты полагаешь, что эльфы, подобно людям, целыми днями торчат в своих домах? Зря ты так думаешь — у эльфов достаточно много дел в их лесах и они появляются дома только к заходу солнца. Вот стемнеет, здесь будет не протолкнуться от эльфов.
      В этот момент Керилин и остальные остановились; сын Хранителя Света повернулся к Ширелу:
      — Эльфы останутся здесь, дальше я поведу только вас, людей. Если вы захотите.
      — Не забывай, Керилин, мы с твоей сестрой хорошие друзья… были… хорошими друзьями, — горестно сказал волшебник.
      — Хорошо, — кивнул эльф и, бросив взгляд на явно взволнованного Лейруса, откинул образующие плотную завесу дубовые ветви, открывая глазам чудесный хрустальный терем, в несколько раз больший, нежели остальные эльфийские дома. Терем находился на земле, у самого подножия могучего дуба; от того места, где сейчас находился Керилин, к самому крыльцу взбегала прозрачная широкая лестница, от которой отделялись две хрустальные тропинки, ведшие в располагавшиеся по бокам строения башенки в виде цветков водяных лилий.
      — Алисия любит… любила лилии, — прошептал волшебник, снова горестно исправляя свою ошибку.
      Как только на лестницу ступила нога идущего первым Керилина, раздался тихий звук, напоминавший журчание горного ручья; с каждым следующим человеком, поднимающимся вверх по лестнице, этот звук усиливался и создавалось впечатление, что находишься на самой середине водного потока, весело сбегающего по камням вниз, на равнину. Дверь сама собой отворилась и смутный силуэт, видневшийся за нею и могущий быть чем угодно, оказался эльфом в разорванной в клочья малахитовой хламиде. По человеческим меркам эльф выглядел примерно на сорок лет, седые волосы, обычно зачёсанные назад и спрятанные под венец из крупных листьев, что сейчас болтался на поясе, теперь беспорядочно спадали длинными тонкими прядями на властное лицо, помрачневшее от горя. Потухшие светлые глаза, крючковатый нос, необычный для гладколицых эльфов, крупный подбородок — так выглядел тот, который сделал несколько шагов навстречу остановившимся людям.
      — Отец, — обратился было к нему Керилин, но Хранитель Света жестом остановил его речь. Гейдриль неотрывно смотрел на Лейруса, который медленно, словно сквозь сон, равнодушно произнёс:
      — Я увижу её и ты мне не помешаешь, Гейдриль, Хранитель Света.
      Эльф ответил прерывающимся, осипшим голосом:
      — У тебя много недостатков, Лейрус Нерождённый… Ты человек… Но одного у тебя не отнимешь — ты любил мою дочь. И она тебя любила… Иди к ней.
      Нерождённый стремительно взбежал по ступеням и проскочил в дом мимо утомлённого эльфа. Гейдриль поднял глаза на сочувственно взирающего на него Ширела, узнал его, кивнул:
      — А-а, Ширел…
      — Да, Хранитель Света, это я…
      — У тебя же нет детей, маг?
      — Нет, волшебники не могут иметь семьи, таков обет.
      — Ты мудро поступил, не родив детей и защитив себя от многих горестей.
      — Но и лишив себя многих радостей, — горько улыбнулся Ширел.
      — Радости, которые заканчиваются горестями — зачем они нужны? — возвысил сильный голос Гейдриль. — Зачем? Уж лучше не знать радости… Тогда и горе не будет таким чёрным… Керилин, проводи меня, я хочу пойти в лес.
      Сын сразу же очутился возле Хранителя Света и они вдвоём спустились по лестнице и скрылись за лиственной завесой. Ширел, едва сдерживающий рыдания Зеникс и Зихий остались стоять у раскрытых дверей хрустального дома. Древославный робко обратился к магу:
      — Мы будем входить?
      — Да, но ещё немного подождём, дадим ему время, — проговорил Ширел.
      Когда они, спустя двадцать минут, всё-таки вошли в хрустальный терем, в центре главной залы на возвышении лежало тело эльфийской девушки, облачённое в золотое платье с длинными рукавами и усыпанный изумрудами обруч, поддерживающий светло-каштановые волосы. Рядом, среди множества расставленных высоких ваз с лесными и горными цветами, на полу сидел Лейрус, недвижимым взглядом приковавшись к стене. Зихий застыл на месте, любуясь издалека прекрасными чертами лица мёртвой, но выглядевшей полной жизни эльфийской красавицы. Он прекрасно помнил то чувство опустошения и раздражительности, которая присуща человеку, осознавшего потерю кого-то из близких — воспоминания о похоронах матери глубоко отпечатались в его памяти. Поэтому сын Урсуса и не сделал даже попытки подойти к Нерождённому и заговорить с ним. Возможно, такое намерение возникло у Зеникса, но Ширел безмолвно объяснил богатырю, чего делать пока не стоит, и могучий воин осторожно, словно ступая по тонюсенькому льду, подошёл к телу Алисии. Слёзы обильно бежали из глаз сурового Зеникса и тяжёлые капли падали на хрустальный пол. Богатырь опустился на колени перед словно заснувшей красавицей и робко, боясь сделать неловкое движение, коснулся своей рукой руки Алисии. Беззвучно пошептав что-то, Зеникс грузно поднялся и почти на цыпочках вернулся к Ширелу и Зихию. Волшебник, с печалью смотревший на эльфа, развернулся и, не говоря ни слова, покинул жилище Хранителя Света; за ним последовал Зеникс. Зихий тоже собрался было уходить, но что-то, какое-то внутреннее волнение остановило его. Он тихонько приблизился к Лейрусу и сел рядом. Так они и сидели некоторое время, в безмолвии, среди красочных и источающих свежесть и пьянящие ароматы цветов. Потом Зихий услышал характерный звук, испускаемый человеком, судорожно втягивающим в себя воздух. Древославный повернулся к Лейрусу и увидел, как по щекам у того катятся слёзы. Нерождённый тихим, полным печали голосом заговорил:
      — Знаешь, у меня ведь теперь никого нет. Никого и ничего… Я совсем один остался. Ни памяти, ни происхождения, ни знания кто я и откуда…
      Поражённый словами Нерождённого Зихий каким-то седьмым чувством понял, что никаких вопросов сейчас задавать нельзя. А Лейрус продолжал, не поднимая глаз на Древославного:
      — Что-то выбросило меня из небытия, одного, не помнящего себя, ничего о себе, только имя. Как слепой котёнок, доверившись только Ширелу, я метался в ночных кошмарах и в кошмарах наяву — между Демонами Наказания… Я шёл по таинственному Пути, который нужно пройти лишь потому, что его нужно пройти. А почему это мой Путь, почему я встал на него, куда я иду? Вопросы, вопросы… И нет ответов. И значит, и смысла нет… А потом смысл появился — появилась она, — Лейрус повернулся к Алисии и улыбнулся сквозь тихие, без рыданий, слёзы. — Для всего появился смысл, потому что была она. И Путь стал понятным, потому что на нём я повстречал её. Даже когда мы были принуждены расстаться, я всё равно знал, что где-то в Горной Стране, среди этих волшебных лесов, есть она, и я её люблю, и она меня любит, и она меня ждёт. И я шёл по Пути, зная, что он всё равно выведет меня к ней, потому что по-другому и быть не могло. И вот он привёл меня к ней…
      Нерождённый поднялся на ноги и склонился над Алисией, с нежностью глядя на неё и кончиками пальцев перебирая её волосы. Внезапно он снова сел и повернулся к Зихию, напрямик спрашивая его:
      — Что же мне делать дальше?
      «По совести говоря, я понятия не имею, что тебе, да и всем нам делать» — внутренне признался себе Древославный. И уже собирался пожать плечами, как вдруг словно кто-то другой, мудрый и бесстрастный, ответил за него его голосом:
      — Идти дальше.
      — Дальше? Зачем? — устало отмахнулся лейрус.
      — Если ты сейчас повернёшь назад, или остановишься, это будет значить, что всё, что было на этом Пути, было зря, — продолжал неожиданно для себя говорить Зихий. — И значит, встреча с Алисией тоже была зря.
      Лейрус нахмурился.
      — Алисию, конечно, ты этим не вернёшь, — говорил Древославный. — Многие верят, что души после смерти встречаются…
      — Я хотел бы в это верить, — тихо произнёс Лейрус, с нежностью и тоскою глядя на тело возлюбленной.
      — …Но всё равно, встретитесь ли вы ещё или нет, если ты сейчас не продолжишь Путь, ты предашь её… Память о ней, — выдохнул из себя последние слова Зихий и оторопело прислушался к себе, пытаясь понять, он ли только что говорил всё это, или кто-то в него вселился. Он даже пощупал себя за руки и голову: «Да нет, вроде бы я…».
      Помолчав, Нерождённый наклонился к уху Алисии, покрытому пушком, коротко что-то прошептал, резко развернулся и двинулся к выходу, кивнув Зихию:
      — Пойдём.
      Сыну Урсуса казалось, что они пробыли в доме Хранителя Света не так уж долго, от силы около часа, и поэтому он изумлённо ахнул, выйдя наружу — сумерки были уже настолько густыми, что, казалось, можно было рукой потрогать потемневший холодный воздух, спустившийся с гор. У крыльца никого не было, остальные, видимо, их ожидали на Площади Совета, среди кругов из каменных кресел.
      Лейрус глубоко вдохнул, набирая в грудь побольше воздуха. Потом повернулся к Зихию:
      — Спасибо. Ты богат не только хорошим сердцем, но и острым умом.
      — Да… я… — смущённо-растерянно залепетал Зихий. — Сам не знаю, что на меня нашло. И вроде бы я это говорил, и вроде бы не я… Будто сидели во мне эти слова, где-то глубоко, и вроде и не придумывал я их, а вот должен был их сказать, и всё тут…
      Лейрус задумчиво покивал головой:
      — Часто мы делаем, что должны, не осознавая этого…
      — И… что же теперь?
      — Как что? — поднял на Древославного свои изумрудные глаза Лейрус. — Будем продолжать Путь. Как ты и сказал. Будем идти, а там — что будет, то будет.
      Они спустились по журчащей ручьём хрустальной лестнице и вышли из под дуба, на Площадь Совета. Как и обещал Зихию волшебник, с приближением ночи Эрельдинг наполнился своими обитателями, эльфами. Раньше, по рассказам старших, у Зихия сложилось представление, что эльфы все на одно лицо — высокие, остроухие, вечно молодые. Теперь, всматриваясь в кишащий эльфийский муравейник, он понял, насколько заблуждался. Каких эльфов здесь только не было! Юные на вид, с заплетёнными длинными косичками, то беспорядочно раскиданными по голове, то собранными в один пучок, а то и разделённых на несколько полос, в каждой из которых просматривалась шёлковая лента; с венками из листьев всевозможных деревьев, от дуба до северной пальмы; в коротких кафтанчиках зелёного, жёлтого, серого, кремового цветов. На девушках кафтанчики соблазнительно натягивались там, где и положено было, обтягивающие брюки были украшены бахромой и вставками из драгоценных и полудрагоценных камней, изящные узконосые башмаки были настолько тонкими, что оставалось диву даваться, как в них могла поместиться ступня.
      Хватало здесь и тех эльфов, которых среди людей назвали бы «эльфами среднего возраста». У этих кафтаны были длиннее, с меньшей вычурностью и выдумкой, но более богатыми — богатство одежды у эльфов, как успел отметить для себя Зихий, измерялось в самоцветных камнях: чем крупнее камни, чем их больше и чем они разнообразнее, тем более престижным считался костюм, на котором всё это великолепие располагалось. Хаотического разброса в стилях причёсок на этот раз уже не наблюдалось, почти все «средневозрастные эльфы» были с одинаково зачёсанными назад, на затылок длинными волосами. Разве что иногда эльф-женщина позволяла себе какое-нибудь разнообразие в конструкции своих волос — надо же ещё куда-нибудь драгоценные камни пристроить… У некоторых на поясах поблёскивали длинные курительные трубки, судя по всему, из какого-то особенного дерева. По рассказам и слухам Древославный знал, что одни только эльфы неизвестно каким образом достают на океанских островах курительный порошок — собственно, поэтому только они и курят, люди бы и рады побаловаться, да возможности нет.
      Попадались сыну Урсуса на глаза и такие эльфы, которые внешне были возраста его отца, не старики, но уже и не пылкие юноши, которые сновали здесь в изобилии, издавая любопытными вертящимися во все стороны длинными ушами лёгкий стрекот, подобный дрожанию воздуха под невесомыми стрекозиными крыльями. «Старшие» эльфы, как назвал их для себя Древославный, поголовно дымили трубками и среди них нигде не было видно ни одной женщины. «Старшие» в основном сидели — кто на сиденьях большого каменного круга, кто на крыльцах своих хрустальных домов. А с домами творилось нечто странное — из тех стеклянных корзин, что были прикреплены к стенам и в которые прятались перепутавшиеся между всеми громадными домами светящиеся нити, клубами выплывали густые потоки сверкающей пыли, похожей на крошечных светлячков, и кругами, снизу доверху, до крыши, обволакивали эльфийские терема. Хрустальные дома оказывались в мерцающем конусе, полностью сокрытые от глаз неторопливо движущейся по кругу стеной из волшебной пыли. «Конусы» приятно для глаза светились нежно-салатовым светом, временами темнея, растворяясь в темноте и делаясь невидимыми.