Июль 1764 года. Гостиница «Голова быка», Аббевиль, Франция
      Нечасто услышишь сыпавшую проклятиями монахиню.
      Робин Фицвитри, граф Хантерсдаун, заканчивал есть, сидя за столиком у окна, и поэтому хорошо видел женщину в каретном дворе. Вне всяких сомнений, это была монашка.
      Женщина стояла под внешней галереей, из которой можно было пройти к спальням на втором этаже. Простое платье подвязано веревкой, темное покрывало на голове ниспадает на спину. С пояса свисают деревянные четки, на ногах, возможно, сандалии. Она стояла, повернувшись к нему спиной, но он подумал, что она, возможно, молода.
      – Maledizione! – взорвалась она.
      Итальянка?
      Комок шерсти, прозванный Кокеткой, наконец-то оказался полезным. Папильон поставил лапки на подоконник, чтобы посмотреть, что вызвало такой шум. Пушистый хвост махнул Робина по подбородку, и Робин отклонился вправо.
      Да, определенно монашка. Что, подумал Робин с растущим удовольствием, делает итальянская монашка на севере Франции, поминая дьявола, ни больше ни меньше?
      – Итак, сэр, мы едем дальше?
      Робин снова повернулся к Пауику, своему средних лет слуге-англичанину, который сидел напротив него за столом рядом с Фонтейном, его молодым камердинером-французом. Пауик был квадратный и обветренный; Фонтейн – худой и бледный. Они были так же не похожи по натуре, как и внешне, но каждый по-своему подходил Робину.
      Едем дальше? Ах да, они обсуждали, взять ли здесь комнаты на ночь или поспешить дальше, в Булонь и Англию.
      – Сам не знаю, – ответил Робин.
      – Только что пробило три, сэр, – попытался убедить графа Пауик. – В это время года до наступления темноты еще предостаточно времени, так что можно ехать.
      – Но гроза превратит дороги в месиво! – воскликнул Фонтейн. – Мы можем застрять.
      Возможно, Фонтейн прав, но он хотел как можно дольше задержаться во Франции. Высоким жалованьем и множеством привилегий Робин уговорил камердинера оставить службу у принца, но даже через три года Фонтейн содрогался от каждого возвращения в Англию. Пауик же, служивший Робину двадцать лет, постоянно ворчал, когда они находились во Франции.
      – Подумайте, сколько народу только что приехало, – сказал Пауик, разыгрывая очень сильную карту.
      Перегруженный берлин совсем недавно вкатился, раскачиваясь, во двор, и из него выгрузилась куча ревущих детей, за которыми поспешила пронзительно кричавшая мамаша. Все они протопали вверх по внешней лестнице, а сейчас разгружали их багаж. Они должны были остаться на ночь, дети все еще ревели, а мамаша все так же пронзительно кричала.
      Англичане могли пожелать завязать с ним знакомство. Робин был человеком общительным, но тщательно подбирал себе компанию. Грохот и яростный визг должны были все решить, но он снова выглянул наружу. Его матушка часто говорила, что любопытство его погубит, но тут уже ничего не поделаешь. Такова его натура.
      – Ты согласна, не так ли? – спросил Робин. Кокетка дернула своими огромными ушами и завиляла пушистым хвостом.
      – Согласна, что мы должны уехать? – спросил Пауик.
      – Согласна, что мы должны остаться? – спросил Фонтейн.
      – Согласна, что нам следует разведать, что там снаружи, – ответил Робин, беря собаку на руки и вставая. – Пойду взгляну, что там за погода, и попрошу совета у местных.
      С этими словами он направился на улицу, засунув Кокетку в большой карман пальто, где она, видимо, чувствовала себя очень уютно. Робину тоже очень нравилось удобно одеваться для путешествия, поскольку теперь в моде были облегающие сюртуки без больших карманов.
      Робин подошел к молчащей фигуре, обдумывая, на каком языке заговорить. Его итальянский был всего лишь сносным, а вот французский – идеальным, к тому же они были во Франции.
      – Могу я помочь вам, сестра? – спросил он по-французски. Она резко обернулась, и у него перехватило дыхание. Монахиня оказалась поразительно красива. Тугой белый чепец, который она носила под серым покрывалом, опускался почти до бровей. Узкая полоска ткани доходила до подбородка, где завязывалась, придавая лицу форму сердца. Какой чокнутый епископ придумал этот чепец? Несомненно, никакая мать-настоятельница не сделала бы этого.
      Монашка была бледна, что обычно в монастыре, но ее кожа сияла здоровьем. Нос у нее был прямой, с крошечными ямочками над ноздрями, а губы…
      Робин вздохнул. Такие губы созданы для поцелуев! Ей было лет двадцать, не больше.
      Она сжала губы в тонкую линию.
      – Благодарю вас, месье, но мне не нужна помощь. – Монахиня отвернулась.
      Хороший французский, но не носителя языка, а ругаются люди обычно на родном языке. Итальянка наверняка. Какого дьявола итальянская монахиня делает на севере Франции, к тому же одна?
      Он шагнул туда, где она могла видеть его, изобразив свою самую обезоруживающую улыбку.
      – Сестра, у меня нет никаких дурных намерений, но я вряд ли могу игнорировать расстроенную леди, особенно невесту Христову.
      Она уже хотела было снова отвернуться, но потом остановилась и внимательно посмотрела ему в лицо. Робин спрятал улыбку. Учитывая проклятия и то, что он видел здесь, это была не настоящая монахиня, а переодетая авантюристка.
      И подумать только, ему совсем недавно было скучно!
      – Позвольте представиться, сестра, – произнес он, кланяясь. – Мистер Бончерч, английский джентльмен, к вашим услугам. – Он чувствовал себя немного неловко из-за такой откровенной лжи, но, путешествуя во Франции, обычно пользовался фальшивым именем. Ибо, узнав о его прибытии, местные сановники досаждали ему визитами и приглашениями. А путешествовать под вымышленным именем было весело – своего рода развлечение.
      Монахиня продолжала изучать его, как будто что-то обдумывая. Прежде чем она решила, называть ли свое имя, наверху на деревянной галерее послышался топот, и тот резкий голос прокричал:
      – Сестра Иммакулата! Сестра Иммакулата! Где вас черти носят?
      – Сестра Иммакулата, я полагаю, – с улыбкой произнес Робин.
      Она злобно уставилась на него:
      – Сколько еще монахинь может здесь быть?
      – И вы прибыли в берлине…
      – Сестра Иммакулата! – снова позвали ее.
      – Я должна идти.
      Он преградил ей путь:
      – Вы няня этих детей? Мои соболезнования.
      – Я не их няня. – Она подчеркнула это резким жестом, несомненно, соответствующим итальянке. – Их няня в Амьене подхватила малярию, а горничная миледи покинула ее в Дижоне. Так что теперь здесь только я.
      – Сестра! Сестра! Идите сюда немедленно!
      – Неудивительно, что вы проклинаете судьбу. – Робин показал в сторону ближайшей арки: – Если бы мы прошли туда, нас бы никто не видел, и мы могли бы обсудить ваше освобождение из заточения.
      – Тут нечего обсуждать. – Она опять попыталась уйти.
      И опять он преградил ей путь:
      – Разговор никому не повредит.
      Она нахмурилась. После еще одного крика она красноречиво воздела руки к небу и поспешила в арку. Робин последовал за ней, восхищаясь ее грациозными движениями.
      Ее серое одеяние зацепило увядающую розу, разбросав лепестки, но один остался на нем. Когда Робин снял его, она резко обернулась, чтобы отчитать его, рука поднялась, чтобы указать или ударить. Он показал ей лепесток. Она успокоилась, но он стал распаляться. В своем легчайшем прикосновении он почувствовал трепет осведомленности, и теперь ее щеки порозовели. Никакая она не монахиня.
      Он смял лепесток и предложил ей насладиться ароматом, но Кокетка, ревнивое создание, взвизгнула.
      Сестра Иммакулата вздрогнула, потом удивленно посмотрела:
      – Что это?
      – Кокетка, – ответил он. По-французски это имя означало «маленькая безделушка». – Не обращайте на нее внимания.
      Женщина погладила собачку по голове. Робину был знаком этот эффект. Ведь он завел Кокетку, чтобы соблазнить одну даму в Версале, где эта порода была на пике моды. Он достал собачку, готовый использовать все средства.
      – Какая хорошенькая!
      – Позвольте мне подарить ее вам.
      Она отпрянула, нахмурившись:
      – Как вы бессердечны!
      – Мое жизненное предназначение – исполнять все желания дам. – Он улыбнулся ей. – Идемте в гостиницу, сестра Иммакулата, и вы расскажете мне о вашем предназначении.
      Она резко выдохнула. Может быть, он поторопился, зашел слишком далеко? Но еще один крик хозяйки заставил ее повернуться и поспешить в арку. Они оказались в маленьком садике, из которого еще одна дверь вела в фойе гостиницы.
      – Слишком публично, – сказал он, касаясь ее руки, чтобы направить ее в пустую гостиную. Она резко пошла вперед, чтобы избежать его прикосновения. Он вошел следом, но не закрыл дверь. Пока. Есть же та старая сказка о принцессе и горошине. Он обычно обнаруживал, что такая чувствительность к его прикосновению указывает на женщину, которая создана для наслаждения.
      – Итак, сестра, – мягко произнес он, – ваши желания?
      – Как вы смеете так говорить? Вы не выказываете никакого уважения к моему одеянию.
      – Это такое унылое платье. Но, – добавил он, подняв руку в знак примирения, – я всего лишь имел в виду ваши пожелания относительно вашей ситуации. Служанка дамы ушла. Нянька ушла. Вы единственная служанка визжащей дамы…
      Как он и предполагал, тяжелые шаги простучали по лестнице вниз во внутренний двор, и крики возобновились.
      – Ее имя? – спросил он.
      – Леди Содуэрт. – Английские слова, произнесенные с легким итальянским акцентом, прозвучали как еще одно проклятие.
      Робин не знал такого имени – Содуэрт, а ведь высший свет Британии – это был его мир. Еще одна самозванка?
      – Каково конкретно ваше положение при этой леди? – спросил Робин, внимательно глядя на нее.
      – Компаньонка. Но теперь она требует, чтобы я делала все.
      – И вы терпите эту леди всю дорогу от?..
      – Милана.
      – Почему?
      – Мне необходимо было поехать в Англию, и я нуждалась в спутнице-женщине.
      Через открытое окно Робин слышал, как упомянутая леди на ужасном французском распекает конюха.
      – Цена кажется слишком высокой.
      – Она очень переутомилась.
      – Что, как я полагаю, целиком и полностью устроила себе сама. Одного ее голоса достаточно, чтобы распугать даже ангелов.
      Еще один всплеск изящных ручек.
      – У меня нет выбора. Я должна пойти успокоить ее. – Она направилась к двери.
      – Вы едете в Англию?
      – Да.
      – Могу ли я вас туда отвезти?
      – Ни в коем случае!
      – Почему?
      – Вы мужчина.
      – Вполне безопасный мужчина.
      Она недоверчиво фыркнула. Но остановилась.
      – Но такой мужчина, как я, у которого и без того куча грехов, не может наставить рога самому Господу Богу. Но возможно, спасение одной из его невест сократит на несколько лет мое пребывание в чистилище.
      – Вы считаете меня идиоткой, сэр? Вы не из тех мужчин, которым может доверять женщина.
      – Напротив, только голодное животное опасно. Я же, сестра Иммакулата, пресыщен версальскими дамами.
      От румянца, залившего ее щеки, у Робина закружилась голова.
      – Вы остановились здесь на ночь?
      – Нет.
      Леди Содуэрт находилась сейчас внутри гостиницы, ее голос разрезал воздух, как пила. Наверху что-то разбилось, возможно, окно.
      Странствующая монахиня подвинулась, чтобы спрятаться за дверью.
      – Вы путешествуете быстро? – прошептала она.
      – Так быстро, как позволяет дорога и лошади.
      – Вы даете мне слово, сэр, рискуя своей бессмертной душой, что благополучно доставите меня в Лондон?
      «Благополучно» – скользкий термин. Робин истолковал его так, как счел нужным.
      – Да. – Он улыбнулся. – Как матримониально это прозвучало.
      Иммакулата поморщилась:
      – Вы красивы и порочны, мистер Бончерч, женщины падают вам в объятия, как спелые фрукты, но я не упаду. Когда мы приедем в Лондон, не жалуйтесь, что ваша похоть осталась неудовлетворенной.
      – А я и не собираюсь, – пообещал он. – Но вы понимаете, что это вызов?
      – Но я обречена победить. Как вы сами сказали, вы не можете наставить рога Господу. У вас есть карета?
      – Легкий экипаж. Мне нужно только заказать лошадей.
      – Великолепно. Но пожалуй, я сяду в ваш экипаж немедленно.
      – Ваш талант конспиратора мне по душе, сестра, вы абсолютно правы. Ваша леди Содуэрт вот-вот прикажет обыскать всю гостиницу.
      Словно в подтверждение его слов, в комнату заглянул взволнованный хозяин гостиницы. Робин вынул золотую монету – тот увидел ее, кивнул и поспешил дальше. Робин открыл окно и выглянул на улицу.
      – Ни души. – Он подвинул к окну стул.
      Иммакулата, поколебавшись, быстро шагнула к окну и проворно выбралась наружу, продемонстрировав Робину сандалии и голые лодыжки. Он поставил стул на место и, улыбаясь, последовал за ней.
      – Сюда, – сказал он, показывая на задворки гостиницы. Они вошли во двор недалеко от кареты Робина, которая стояла с опущенной осью в ожидании свежей упряжки лошадей. Он провел авантюристку к карете и помог забраться внутрь. Еще одно прикосновение, и снова трепет. Ее положение в накренившейся карете было неловким, но она справилась.
      – Я прикажу подать лошадей.
      Иммакулата сжала руки и поднесла их к губам.
      – Нет, не могу. Мне нужны мои вещи, мой дорожный сундук.
      – Я куплю вам все, что понадобится.
      – Я не хочу быть в долгу перед вами.
      – Где ваш сундук?
      – Он был в багажнике кареты, но его могли занести внутрь.
      Робин повернулся к берлину. Багаж был нагружен на крышу большого четырехколесного экипажа, но его явно не трогали. Багажное отделение было открыто и уже наполовину пусто. Пока он смотрел, слуга вышел из гостиницы, взял два узла и понес внутрь. Постельное белье? Робин мог бы сказать леди Содуэрт, что простыни в «Голове быка» чистые и проветренные, но вряд ли она станет его слушать.
      – Как выглядит ваш сундук? – спросил Робин.
      – Простой деревянный, с черными ремнями. Медная табличка с крестом.
      – Я поищу его. Не высовывайтесь.
      Он опустил занавеску на окне кареты и стал закрывать дверцу, но тут спохватился, что все еще держит в руках Кокетку, и положил ее на колени монашки.
      – Обсуждайте желание, – сказал он и закрыл дверцу. Он огляделся, но не увидел никакой опасности, поэтому пошел к берлину. Там внутри стоял сундучок монашки.
      Двое слуг вышли из гостиницы, выгрузили красивый обитый кожей сундук и вдвоем понесли его. Робин решил, что ему все равно нужны его слуги, и пошел в гостиницу, чтобы позвать их. Когда они собрались, он объяснил ситуацию и отдал распоряжения.
      Фонтейн – вздыхая, потому что они уезжают, – отправился отвлекать носильщиков, в то время как Пауик, вздыхая из-за новой игры Робина, вытащил сундучок, взгромоздил его на плечо и понес к карете.
      Монашка или не монашка, вот в чем вопрос. Это был очень простой, монашеский сундук, но даже если сестра Иммакулата действительно монашка, она все равно замышляет что-то странное. За два дня путешествия он наверняка сможет раскрыть все ее секреты.
      Пауик освобождал место в багажнике кареты. Робин повернулся, чтобы сказать Фонтейну, что все чисто.
      – Эй, вы там!
      Он обернулся и увидел разъяренную женщину. Это должна была быть леди Содуэрт. Странно, что такая маленькая, изящная и даже хорошенькая в своей вздорности женщина обладает столь грубым, неприятным голосом.
      – Вы не видели здесь монахиню? – спросила она на своем плохом французском, похоже, не узнав в нем джентльмена, тем более англичанина.
      Робин удивленно огляделся:
      – Здесь, мадам?
      – Где-нибудь поблизости, ты, идиот!
      Он озорно пожал плечами:
      – Если вам нужна монашка, мадам, может быть, вам пойти в монастырь?
      – Болван! – бросила она по-английски и умчалась.
      Робин удивился, что нашелся мужчина, который женился на ней. Он постарался вспомнить лорда Содуэрта, хотя был уверен, что такого нет. Значит, рыцарь или баронет, наверняка недавно получивший титул. Великолепно. Весьма маловероятно, что Робин снова встретится с леди Содуэрт.
      Он забрал Фонтейна и направился к своей карете, где конюхи под бдительным оком Пауика запрягали лошадей. В юности Пауик был грумом и хорошо знал это ремесло.
      Пауик посадил Робина на его первого пони, а потом стал его наставником в верховой езде, охоте, рыбалке и других деревенских занятиях. В конце концов он стал чем-то вроде слуги-компаньона. Направив Робина во взрослую жизнь, он, однако, все еще считал, что держит вожжи в своих руках. Даже то, что год назад Робин стал графом, не убедило Пауика, что Робин может сам справляться со своими делами.
      – Монахиня едет с нами, сэр? – спросил он неодобрительным тоном.
      – Девушка в затруднительном положении. Что бы ты сделал?
      – Я, сэр, вернул бы ее к ее хозяйке.
      – Я тоже, – сказал Фонтейн. – Экипаж мал для троих.
      – Значит, – сказал Робин, – ты поедешь верхом.
      Камердинер обычно путешествовал в карете.
      – А если пойдет дождь?
      – Считай это услугой, которую ты оказываешь мне в благодарность за все те разы, когда я ехал верхом, а ты получал карету в свое полное распоряжение.
      – Но ведь не в дождь, сэр, – возразил Фонтейн.
      – Сэр… – возразил Пауик по совсем другой причине.
      – Я тут сама невинность, – настаивал Робин. – Святой леди нужно добраться до Англии, а вы хотите, чтобы я бросил ее на растерзание этой гарпии?
      – Если погода изменится, нам придется провести в дороге много дней. Дней и ночей.
      – У нее будет отдельная комната, обещаю.
      – Погода… – снова попытался Фонтейн.
      – Нам нужно доехать только до следующей станции Что это будет? Монтрё?
      – Нувион, – ответил Пауик. Робин пожал плечами:
      – Главное, чтобы мы были подальше от всех этих Содуэртов. Поехали отсюда.
      Слово Робина было законом, и вскоре Фонтейн и Пауик уже были в седле. Форейтор сел на первую из лошадей упряжки, Робин взял корзину с едой и вином, которую заранее заказал. Он открыл дверцу, подмигнул сидевшей в тени монашке и поставил корзину на пол кареты. Кокетка выскочила наружу облегчиться.
      Когда собака вернулась, Робин огляделся, не увидел никаких проблем и посадил собаку в карету. Кокетка прыгнула прямо на колени к сестре Иммакулате.
      – Не рассчитывай, что заставишь меня ревновать, – сказал Робин собачке, садясь рядом с монахиней на сиденье, – дамам красивее тебя это не удалось.
      Монахиня погладила ее, и проклятая собака как будто улыбнулась. Карета выкатилась на дорогу на Булонь, оставив позади визг и вопли.
      – Добро пожаловать в спокойствие, – сказал Робин.
      – Вы можете это обещать?
      – Если это ваше действительное желание. – Ее реакцией на слово «желание», похоже, был усталый вздох. Очень хорошо: она была не готова к игре.
      – Должен признаться, – сказал он, – что страдаю от спокойствия уже много дней. Я надеялся, что вы излечите эту болезнь. Но не в безнравственном смысле, сестра. Видите, я даже обеспечил вам женское сопровождение.
      Она посмотрела вниз:
      – Это сучка?
      – С таким именем, как Кокетка, ей лучше быть таковой.
      – Почему вы не любите ее?
      Он пожал плечами:
      – Я могу выносить маленьких легкомысленных женщин, но не маленьких легкомысленных собак.
      – Тогда зачем вы завели ее, бедняжку?
      – Она не бедная. У нее ошейник с золотом и жемчугами.
      Монашка посмотрела на ошейник:
      – Это все настоящее? Зачем?
      – Вы расскажете мне свои истории, а я вам – свои.
      Она бросила на него уничтожающий взгляд и отвернулась. Видимо, у нее действительно есть секреты, возможно, именно поэтому она приняла его приглашение. Время есть. Чтобы она чувствовала себя удобнее, он отодвинулся в свой угол и вытянул ноги, увеличив пространство между ними.
      – Вы можете передумать, сестра, и вернуться к леди Содуэрт.
      Поразмыслив, монашка ответила:
      – Нет, благодарю вас.
      – Тогда, возможно, вы захотите вернуться в свой монастырь?
      Она нахмурилась:
      – Вы готовы отвезти меня в Милан?
      – Я богатый человек. Это не причинило бы мне неудобства.
      – Вы сумасшедший!
      – В таком случае вам остается лишь пожалеть, что вы связали со мной свою судьбу.
      Ее реакцией было скорее раздражение, чем страх.
      – Вы не выглядите богатым.
      – Я не выставляю богатство напоказ.
      – Если вы действительно богаты, могли бы организовать для меня поездку в Лондон более респектабельным способом.
      – Но я хочу поразвлечься.
      Возможно, она сжала руку, потому что Кокетка, обиженно дернувшись, спрыгнула вниз. Собачка посмотрела на Робина, потом покрутилась и улеглась на свою розовую бархатную подушку.
      – Значит, я забава для вас? – спросила сестра Иммакулата.
      – Разумеется. Вы действительно хотите, чтобы я заплатил незнакомцам, которые отвезли бы вас в Англию?
      – Вы тоже незнакомец.
      Робин рассмеялся:
      – Это точно. Но долг чести требует, чтобы я лично позаботился о вашей безопасности.
      Наступила тишина.
      – Итак, сестра Иммакулата, где обитает ваша безопасность?
      – В Англии.
      – Какое-то конкретное место?
      – Это вас не касается, сэр.
      – Я должен доставить вас в Дувр и покинуть? Я так не думаю. Вы хотя бы говорите по-английски?
      Она улыбнулась:
      – Великолепно.
      Насколько можно было судить по одному этому слову, она сказала правду. Еще один неожиданный поворот в загадке. Следующий вопрос он задал по-английски:
      – Куда вы планируете поехать в Англии?
      – В Лондон. По крайней мере для начала.
      Теперь Робин услышал акцент, но он придавал ее речи почти естественный шарм.
      – А потом?
      – Простите, сэр, но это не должно интересовать вас.
      Робин не стал возражать, но так легко она от него не отделается. Она явно авантюристка и присоединилась к нему неспроста. Ему следовало бы задуматься о последствиях. Но не хотелось. В настоящий момент он был просто очарован.
      Его спутница обладала смелостью и темпераментом. К тому же была прекрасна. За несколько дней в пути он узнает все ее секреты, включая и те, которые можно выведать в постели.

      Петра д'Аверио понимала, что попала из огня да в полымя.
      Леди Содуэрт и ее отпрыски были невыносимы, но Петра привыкла к трудностям. Настоящей проблемой было то, что леди Содуэрт путешествовала как улитка. Теперь, когда Петра мельком увидела Варци – или думала, что увидела Варци, – такая скорость передвижения стала невыносимой.
      Вырвавшись из Милана, а потом и из Италии, Петра молилась, чтобы Лудовико не преследовал ее через всю Европу. Но Варци был охотничьим псом Лудо, и Петра не сомневалась, что человек, которого она видела на улицах Аббевиля, был именно он.
      Она пыталась убедить себя, что ошиблась. Человек, которого она приняла за Варци, был на улице, когда экипаж леди Содуэрт подъезжал к гостинице, но как охотник может быть впереди дичи? Но этот может. Петра не сомневалась. Если он узнал, что она с леди Содуэрт, значит, ему известен ее маршрут и место назначения. С него станется проехать вперед и попасться ей на глаза, давая понять, что она проиграла. Смуглый, казалось бы, обыкновенный на вид человек до ужаса перепугал ее. Варци ни за что не прекратит преследование, пока не поймает свою жертву.
      Как бы ей хотелось увидеть его лицо, когда он поймет, что она больше не с леди Содуэрт. «Но какой ценой, Петра? Почему этот человек? Он опасность на длинных стройных ногах».
      Однако он ее единственный шанс. Вначале ей казалось, что это просто богатый бездельник со смешной собачкой. Мужчина, с которым она может справиться.
      Но теперь она в этом сомневалась.
      Его собачка встала и снова потребовала к себе внимания, он взял ее на руки. Гладя маленькое пушистое существо, он должен был бы выглядеть слабым, однако в нем таилась опасность, и карета вдруг показалась Петре слишком маленькой, слишком тесной.
      «Не будь идиоткой». Просто этот мужчина решил, что улыбка и слова утешения приведут ее в его постель. Вот и все. Но ведь она может не поддаться искушению.
      Он для нее – средство достижения цели, способ безопасно добраться до Англии и никакой опасности собой не представляет.
      Он сказал, что богат, но, судя по его виду, этого не скажешь. Его коричневый сюртук сидит на нем свободно, так же как и бриджи из оленьей кожи. Потрепанные сапоги для верховой езды, бежевый жилет расстегнут, ворот на простой рубашке – тоже. Галстука нет и в помине. Светло-каштановые волосы свободно падают на плечи, как у простого крестьянина.
      Он утверждает, что на собачке ошейник из золота и жемчугов. Петра осмотрит его позже, она знает толк в драгоценностях. Когда-то она все это имела, и имела бы сейчас, если бы не ее брат, Чезаре, пошли ему Господь то, что он заслужил.
      Этот Бончерч красив, спору нет. Недаром он был уверен, что она упадет в его объятия. Женщинам нравятся такие мужчины. Глаза его цвета настоящего сапфира притягивают к себе, словно магнитом. Со стороны Господа несправедливо даровать мужчине такие глаза, да еще в обрамлении таких длинных ресниц.
      Точеный профиль, лицо худощавое, волевой подбородок. Бончерч обладал самоуверенной надменностью, присущей его полу, и почти осязаемой аурой чувственности. Он был само воплощение грешности и привык получать все, что захочется.
      И он хотел ее.
      Он даже не пытался это скрыть.
      К ее раздражению, эта игра пробудила в ней интерес. Какой молодой женщине не захочется быть желаемой сногсшибательным мужчиной? Прошло уже столько времени с тех пор, как…
      Петра прогнала эти мысли. Он не восхищался ею. Он даже не знал ее и вряд ли мог быть очарован ею, одетой в монашеское платье. Он хотел монашку, как охотник хочет трофей, чтобы повесить его на стену, и в этой охотничьей игре преимущество будет у того, кто разорвет эту тишину. На каком языке? Она чувствовала себя более комфортно в английском, чем во французском.
      – С вашей стороны, мистер Бончер, мудро просто так путешествовать. Леди Содуэрт постоянно выставляла напоказ свое богатство и титул.
      Он повернулся к ней:
      – И ее, без сомнения, обирали направо и налево. Она путешествует без мужчины?
      – У нее есть слуги, которых высылают вперед, но начиная примерно с Ла-Вануаза никого достаточно авторитетного. Она уволила человека, которого назначил ее муж, за то, что он назвал ее ни больше ни меньше тупицей.
      – Проницательный человек. А где ее муж?
      – Под каким-то предлогом вернулся из путешествия домой другим путем.
      – Сестра Иммакулата, вы циник.
      – Мистер Бончерч, три недели, проведенные с леди Содуэрт, превратили бы в циника самого Франциска Ассизского.
      Робин рассмеялся:
      – Как вы могли так долго терпеть?
      – Я бы не выдержала, но вначале у леди Содуэрт была горничная, а у детей – няня.
      – Последняя, как мне помнится, заболела в Амьене.
      – Она первая покинула нас. Мы встретили других путешественников, заинтересовавшихся ее услугами, и она тут же исчезла. Мудрая женщина. У Анны не было возможности бежать, пока она не подхватила лихорадку. Интересно, можно ли заболеть намеренно?
      – Вполне вероятно. Что с ней случилось?
      – Ее оставили в монастыре.
      – Что же, спокойная альтернатива.
      – Но леди Содуэрт оставила всего лишь мизерное пожертвование в благодарность, что о ней позаботятся. А как она доберется до дома? Ей всего шестнадцать, она никогда не выезжала из Италии. Не знаю, что с ней будет.
      Петра добавила несколько монет от себя, хотя знала, что этого недостаточно. Она послала бы больше, если бы нашла новое место.
      – Скажите, в каком она монастыре, и я позабочусь о ней.
      – Почему? – резко спросила Петра.
      – Вы отдадите мне долг своим телом. – Заметив, что монашка вся сжалась, Робин махнул рукой и улыбнулся: – Простите. У меня злое чувство юмора. Почему бы мне не позаботиться о ней? Цена наверняка меньше, чем я трачу на пуговицы.
      Она посмотрела на его роговые пуговицы.
      – Я имел в виду мои лучшие пуговицы.
      – Сомневаюсь в том, что вы богаты.
      – А я в том, что вы монахиня.
      В ответ на этот вызов Петра достала из сумки, которую носила на веревочном поясе, потертый молитвенник и обратила взгляд на латинский текст. «На, получай, беспутный повеса, и подумай над этим».
      Она попыталась сосредоточиться на молитве, но не могла. Краем глаза она заметила, что он все еще гладил свою собачку, и представила себе, как его длинные пальцы ласкают ее.
      – Если бы я снял вашу головную накидку, я обнаружил бы длинные волосы?
      Петра не подняла глаз.
      – Нет.
      – Это правда?
      – Не все ли равно, правда это или неправда?
      – Давайте сделаем это более интересным. Пообещайте всегда говорить правду.
      Она мрачно посмотрела на него:
      – Зачем?
      – Для развлечения.
      – Мне не нужны развлечения.
      – А мне нужны, и у нас впереди два, а возможно, и три дня путешествия. Я обеспечиваю бесплатную транспортировку и безопасность, сестра. Вы могли бы дать немного взамен.
      Он прав, к тому же Петра понимала, что ей нужно узнать больше о нем.
      – Если я пообещаю говорить правду, вы должны сделать то же самое.
      – Мне нечего скрывать.
      – Мне тоже.
      – Сестра Иммакулата, вы шкатулка, полная секретов, и я собираюсь раскрыть каждый из них. Давайте установим правила.
      – Не стоит.
      Он проигнорировал ее слова.
      – Мы можем спрашивать друг друга о чем угодно. Необязательно отвечать, но если отвечать, то говорить только правду.
      – Почему я должна делать то, что вам хочется?
      – Я уже сказал, в отплату.
      – Если вы хотели получить плату, вам следовало сказать об этом до того, как я поехала с вами. – Она снова взяла в руки молитвенник.
      – Ищите совет на небесах, сестра, – насмешливо произнес Робин. – Уверен, Господь поймет, что правда на моей стороне.
      Петра с трудом сдержалась, чтобы не продолжить перепалку. Она победила, но с трудом. Она знала свои слабости. Силой ее не возьмешь. Но ласковое соблазнение, особенно приправленное юмором и непредсказуемыми удовольствиями, могло растопить ее сердце раньше, чем она осознает опасность.