– Кто? – спросил он.
      – Это не имеет значения. Я могу ошибаться.
      – Тогда почему?
      – Кое-кто в Милане не хотел, чтобы я уезжала.
      – Монастырь?
      – Почему все протестанты так думают? Нет, – сказала она и нехотя добавила: – Мужчина.
      – А. Опасный мужчина?
      – Да.
      Он задумался на мгновение.
      – Тогда нам лучше ехать как можно быстрее. Я могу написать письма и позаботиться, чтобы эти мерзавки в будущем никому не повредили. – Он повернулся, чтобы сказать форейтору привести почтовых лошадей, а своим людям помочь приготовить карету. Петре оставалось только молча смотреть на эту бурную деятельность.
      Но у нее были свои дела. Она сложила свой плащ и положила его в багажное отделение. Было ли у нее время переодеться в чистое платье? Или уединение, чтобы сделать это?
      Подошел Робин.
      – Если вас преследуют, нам нужно изменить вашу внешность.
      – Снять монашеский наряд? – Петра ощущала странное нежелание избавляться от него, но это действительно может запутать Варци. – Как?
      – Мы можем поискать в доме.
      – Красть?
      – Мы оставим деньги.
      – Там все будет грязным.
      – Монахиню очень легко проследить.
      Верно. Почему она не подумала об этом еще в Милане? Просто ей в голову не пришло, что кто-то будет преследовать ее дальше Альп.
      – Там старуха, – предупредила она.
      – Может у нее быть пистолет?
      – Вряд ли. Разве они не использовали бы пистолет прошлой ночью, будь он у них?
      – Тогда мы с ней справимся. – Он достал пистолет из кармана. – Как вы думаете, что она там делает?
      – Напилась до безумия, если было чем.
      – Очень хорошо. Идемте.
      Они вошли внутрь, но старухи не увидели. Свеча догорела, и было темно.
      – Она не могла убежать? – спросил Робин.
      – Нет. – Петра отдернула занавеску в спальное помещение. – Она в кровати. – Робин и Петра подошли к старухе.
      Она лежала, разинув рот. Петра пощупала пульс. Старуха была мертва.
      Петра накинула край одеяла на тело.
      – Нас могут обвинить в убийстве. А также в нападении и краже.
      – Давайте-ка убираться отсюда. – Робин откинул крышки сундуков, чтобы просмотреть их содержимое. Вытащил юбку в зеленую и красную полоску и ярко-алый корсаж. – По крайней мере они чистые.
      Петра поискала в сундуках, но ничего более подходящего не нашла.
      – Потом мы купим вам что-нибудь поприличнее. А сейчас, если ваши преследователи ищут монашку, они не узнают вас в таком наряде.
      – Подождите на кухне, – сказала Петра.
      Ей не потребовалось много времени, чтобы переодеться.
      Ей также пришлось избавиться от чепца и головной накидки. Она завернула их, свой пояс, кошель, распятие и четки в снятое платье. А что ей надеть на голову? Тут она увидела домашний чепец, висевший на крючке, и взяла его. Только бы в нем не было вшей. По крайней мере свисающая оборка скроет ее лицо. Петра чувствовала себя воровкой, но они за все заплатят. Точнее, Робин заплатит. Она не могла потратить свой небольшой запас монет, когда будущее так неопределенно и опасно.
      Петра развернула свой сверток и вытащила из кошеля кинжал в кожаных ножнах, на которых были шнурки, чтобы привязывать его к ноге, что она и сделала. Ощущение было странное, но Петра хотела, чтобы кинжал был под рукой, а кошель совершенно не подходил к ее теперешнему наряду.
      Петра надела бархатный камзол Робина, чтобы прикрыть свою одежду, и торопливо вернулась на кухню. Его брови насмешливо взметнулись вверх.
      – Я готова.
      – Я тоже, моя милая. – Он заключил ее в объятия и поцеловал.
      Первый раз он поцеловал ее во время грозы. Сейчас, когда они были на волосок от смерти, страсть вспыхнула с новой силой. Они прильнули друг к другу.
      Петра скользнула рукой в вырез его рубашки, чтобы прикоснуться к его плоти, твердой, сильной, горячей.
      – Сэр? – донесся голос со двора.
      Они отпрянули друг от друга, тяжело дыша.
      – Ты в порядке, сынок? – Это был Пауик.
      – Все в порядке, – крикнул Робин. – Мы просто хотим позаимствовать кое-какую одежду.
      «Как быстро он опомнился. Он целовал сотню женщин, тысячу. Ты же целовала всего лишь второго мужчину».
      – Не забудьте оставить деньги за одежду, – резко бросила она и вышла из дома. При виде ее у Пауика отвисла челюсть.
      – По крайней мере я не выгляжу как монашка, – объяснила ему Петра.
      – Это точно, девочка, но разве есть причина не выглядеть как монашка?
      Явно Робин ничего не сказал ему, но ему нужно какое-то объяснение.
      – Кто-то может разыскивать меня.
      Он скривился:
      – В таком случае что вы сделали?
      – Ничего плохого, – заверила она его.
      – Один человек влюбился в нее, – сказал Робин, – а она ему отказала.
      – Так все-таки не монашка, да? – спросил грум.
      – Монашка, но сейчас мне необходимо изменить свою внешность.
      – Ваша правда, – сказал Пауик, – но не ходите в таком виде по улицам.
      Лошади уже были на месте, и форейтор сидел верхом. Робин пошел поговорить с ним, а Петра направилась к карете. Камердинер Робина преградил ей путь:
      – Камзол, мадам.
      Его тон был более презрительным, чем обычно, но она сбросила камзол и отдала ему. Он схватил его так, будто это был краденый ребенок. Петра не хотела расставаться со своим молитвенником и его содержимым, поэтому взяла свой сверток с одеждой с собой. Робин взял на руки Кокетку и, посадив ее в карету, закрыл дверцу.
      Петра смотрела, как он подошел к женщинам. Он сказал что-то, а потом разрезал веревки. Младшие поспешили встать, их тела явно онемели. Мамаша Гулар не попыталась подняться, а дрожание ее нижней губы свидетельствовало о том, что он рассказал ей о старухе.
      Мать все-таки была матерью, решила Петра.
      Робин вернулся к карете и позволил Фонтейну помочь ему надеть жилет и сюртук. Он застегнул пуговицы жилета, но отказался от галстука. Петра слышала, как он сказал:
      – Нет смысла выглядеть респектабельно, когда наша спутница в таком виде.
      Он подошел к экипажу, но, открыв дверцу, сказал:
      – Я еду верхом. Здесь поедет Фонтейн.
      Он ушел раньше, чем Петра успела возразить, и она подумала, что Робин поступил мудро. Меньше всего им сейчас нужно было ехать вдвоем в карете. Однако Петра с трудом сдержала слезы.
      Вошел камердинер и сел на свое место с таким видом, словно желал быть где угодно, только не здесь. Может, ему вообще не нравятся женщины? Или он считает ее виноватой во всех их бедах?
      Он захлопнул дверцу, и экипаж, покачиваясь, выехал за ворота, возвращаясь на булонскую дорогу.
      Когда они добрались до нее, дорога стала ровнее, хотя следы грозы на ней еще оставались. Солнце поднялось над цветущими полями, и прошедшая ночь казалась кошмаром. Однако Петра думала о том, как избежать дальнейших несчастий.
      Хорошо, если Варци ей привиделся. Но хватит ли у нее силы воли устоять перед Робином, не поддаться искушению? Но что, если это действительно был Варци?
      Он наверняка обыскал гостиницу и весь Аббевиль, прежде чем решить, что она уехала, а к тому времени гроза должна была остановить его. Но сегодня он должен был выехать рано, предполагая, что она продолжает путь в Булонь. Петра благодарила Бога, что находится сейчас милях в пяти впереди него, и они тоже собираются выехать очень рано. Она рассказала Робину о причине своей спешки, и теперь он будет ехать как можно быстрее.
      Даже если Варци нагонит их, он может не узнать ее: теперь она нисколько не похожа на сестру Иммакулату. Пока она прячет лицо, он ни за что ее не узнает. Только бы ей удалось добраться до Англии.
      Дорога была пустынна. Спустя примерно час они встретили группу молодых людей, идущих работать в поле. Чуть позже им пришлось объезжать телегу, нагруженную овощами и мешками, видимо, направлявшуюся с местной фермы в Нувион, где им предстояло сменить лошадей, что означало нового форейтора. Когда карета медленно объезжала яму на дороге, Петра опустила окно и позвала Робина.
      – А форейтор не расскажет всем о событиях прошлой ночи? – спросила Петра.
      – Я хорошо ему заплатил, так что если он даже и расскажет, то не сразу же. Перестаньте беспокоиться.
      Петра подняла окно и подумала, что Робин в отличие от нее никогда не подвергался настоящей опасности.
      Они прибыли в Нувион, когда город только начинал просыпаться, но пекарня уже распространяла мучительный для голодного желудка аромат свежевыпеченного хлеба. Петре хотелось бы задержаться здесь, чтобы купить еды, но они проехали мимо и остановились на почтовой станции в дальнем конце города. Это было длинное приземистое здание среди полей, где паслись лошади.
      Как только экипаж остановился, Фонтейн выбрался наружу. Кокетка тоже выпрыгнула следом, до того как Петра успела остановить ее, и побежала к Робину. Петра осталась в карете.
      Из дома выбежал невысокий крепкий мужчина, заправляя рубашку в бриджи.
      – Мы слишком рано. Он еще не привел лошадей на утро, а все форейторы спят. Он предлагает завтрак, пока мы ждем.
      С этим ничего нельзя было поделать, поэтому Петра вышла из кареты.
      – Хороший завтрак будет очень кстати. Но я хочу надеть плащ, чтобы хоть немного прикрыть эту одежду.
      Он помог ей найти плащ и надеть его, что вызвало предостерегающий трепет. Каждое мгновение, каждое прикосновение делали эффект более мощным.
      – Далеко еще до Булони? – спросила Петра, судорожно сглотнув.
      – Если Господь обеспечит нам хорошие дороги, мы можем успеть к сегодняшнему вечернему кораблю.
      – Тогда я попытаюсь помолиться за это, но мои молитвы и раньше не доходили до Бога, а уж в таком одеянии, как сейчас, вообще грех молиться.
      – Не представляю себе рациональной заботы Бога. Идемте.
      Здание почты было двухэтажным, первый этаж обставлен примерно как дом мамаши Гулар. Но нисколько не походил на него. Здесь было чисто. В колыбели лежал младенец. Пахло молотым кофе. Петра поблагодарила хорошенькую молодую женщину за гостеприимство. Она знала, что небольшие почтовые станции обычно не предлагают еду и жилье.
      – Такая буря! – восклицала мадам Креспин. – И мадам Гулар! Ай-ай-ай! Неудивительно, что вы уехали так рано. – В то же время она с удивлением смотрела на одежду Петры.
      – Могу ли я где-нибудь умыться, мадам?
      – У меня еще нет горячей воды, но вы можете взять этот таз и пойти к насосу на заднем дворе. – Она дала Петре таз, горшок мыла и тонкое полотенце.
      Петра прошла в огороженный дворик, где копошились куры и с визгом бегали поросята, и стала мыться. Однако смыть всю грязь не было возможности. Одежда, взятая в доме мадам Гулар, тоже осталась на ней, так же как и ее собственная грязная рубашка. Петра вылила воду на землю, ополоснула таз и отнесла на кухню.
      Коренастый крепкий мужчина в незаправленной рубашке, зевая, вошел в комнату, ворча что-то насчет ранних путешественников. Мадам Креспин бросила предупреждающий взгляд в сторону Петры. Мужчина обернулся и похотливо посмотрел на нее.
      Заметив это, Петра закуталась в плащ и пошла искать Робина. Он разговаривал с их старым форейтором.
      Парнишка принес корзину хлеба, и скоро все сидели за кухонным столом, наслаждаясь теплыми булочками и малиновым вареньем. Форейторы получили к тому же по толстому куску ветчины и фляжки с каким-то напитком. Вероятно, это была часть их оплаты.
      Пока они ели, Робин болтал с новым форейтором о грозе, о дороге и о путешествии к побережью. Он сказал, что свободно владеет французским, и это была чистая правда.
      Вскоре их прежний форейтор отправился отдыхать, а новый пошел за лошадьми. Пауик тоже вышел. Мадам Креспин начала убирать со стола, и Робин послал Фонтейна за несессером с письменными принадлежностями.
      – Поскольку нам все равно придется немного подождать, – обратился он к Петре по-английски, – я могу написать письмо о событиях прошлой ночи.
      Фонтейн вернулся и поставил небольшую дорожную конторку на стол. Когда Робин сел, камердинер достал из бокового ящичка ручку и маленькую чернильницу. Осмотрев их, подал Робину.
      Робин закончил письмо и замешкался. Петра хотела, чтобы он поспешил. Она услышала, что лошадей ведут к дому. Скоро можно будет уехать.
      Он обмакнул перо, небрежно подписался и вытащил из кармана кольцо. Фонтейн накапал воск. Робин выдавил на нем печать.
      Убрав кольцо в карман, Робин передал документ мадам Креспин вместе с несколькими монетами и попросил доставить его к монсеньору де Гизу. Это произвело на мадам сильное впечатление, как и следовало ожидать. Гизы были одной из величайших семей во Франции. Петра вспомнила, что Робин упоминал их. Ничего удивительного. Ведь и сам он признался, что принадлежит к английскому дворянству и что совсем недавно посещал Версаль.
      Робин повернулся к ней:
      – Вы готовы?
      Петра вернулась в тот момент, когда мадам Креспин воскликнула:
      – Еще одна ранняя пташка!
      У Петры екнуло сердце, но через переднее окно она увидела часть большой кареты, груженной багажом. Варци никогда бы не поехал вот так. Она расслабилась, но тут резкий голос сообщил ей, кто прибыл – леди Содуэрт. Эта женщина, должно быть, покинула Аббевиль с первыми лучами солнца!
      Петра подошла к окну и осторожно выглянула. Грумы вели лошадей к коляске Робина, но как ей добраться туда незамеченной? Она вспомнила, что изменила внешность, и пошла к двери.
      Леди Содуэрт вихрем вырвалась из кареты, ее резкий голос рассекал воздух, когда она потребовала немедленно привести лошадей. Почтмейстер обещал всего лишь короткую задержку.
      Она направилась к дому, но потом резко обернулась и крикнула:
      – Арабелла, Джорджи, возвращайтесь в карету!
      Разумеется, маленькие чудовища не обратили на нее никакого внимания, и леди Содуэрт продолжала двигаться к дому, игнорируя их.
      «Черный ход», – подумала Петра и повернулась, но было слишком поздно. Леди Содуэрт влетела внутрь. Но тут ее глаза округлились.
      – Вы!
      Петра выбрала единственно возможный путь.
      – Я? – переспросила Петра, прикинувшись удивленной. Леди Содуэрт продолжала по-английски:
      – Как вы посмели покинуть меня, вы, неблагодарная негодница! Какую ночь мне пришлось пережить в грозу и с детьми! Я ни на мгновение не сомкнула глаз. Чем скорее я выберусь из этой ужасной страны, тем лучше. – Леди Содуэрт схватила ее за руку. – О нет. Вы едете со мной!
      Петра выдернула руку и спряталась за стулом.
      – Не знаю, кто вы, – крикнула она, – но вы явно сумасшедшая. Робин! Помоги мне!
      Леди Содуэрт изумленно уставилась на нее. Вбежал Робин.
      – Эта женщина, – пожаловалась Петра, тыча в нее пальцем, – приняла меня за кого-то другого и требует, чтобы я поехала с ней.
      Леди Содуэрт уставилась на него.
      – Вы! – выкрикнула она. – Вы были в Аббевиле. Значит, монашка не так уж и добродетельна.
      Робин спокойно посмотрел на нее и поклонился.
      – Боюсь, вы ошиблись, мадам. Это моя сестра.
      – Но… – Леди Содуэрт засомневалась.
      – Пауик! – позвал Робин. Грум вошел.
      – Пауик, эта леди заблуждается. Будь добр, подтверди ей, что моя сестра – это моя сестра.
      – Разумеется, сэр.
      Робин жестом отпустил его.
      – А кто вы? – спросила она. Он ответил с легким поклоном:
      – Я – Робин Бончерч из Дерби. А вы, мадам?
      – Леди Содуэрт из Бристоля. – Ее ответ подтвердил уверенность Петры, что Содуэрты были в лучшем случае нуворишами.
      Леди Содуэрт снова внимательно посмотрела на Петру.
      – Что здесь происходит? – набросилась она на мадам Креспин. – Почему нет лошадей для моего экипажа? Немедленно приведите их, иначе я подам жалобу.
      Мадам Креспин схватила из колыбели малыша и выбежала наружу.
      Леди Содуэрт переводила взгляд с Петры на Бончерча.
      – Как зовут вашу сестру, сэр?
      – Мария Бончерч, мэм, – не задумываясь ответил Робин.
      – Вы не слишком хорошо одеваете свою сестру, мистер Бончерч.
      – Я вообще не одеваю мою сестру. Это в высшей степени неприлично.
      – Тогда где ее горничная?
      – Сбежала с цыганами, прихватив с собой гардероб моей сестры. Будь вы чуть крупнее, мадам, я попросил бы вас пожертвовать ей что-нибудь.
      – Лошадей уже ведут, мэм, – объявила с порога мадам Креспин и холодно добавила: – И ваши дети гоняются за моими курами.
      – Они им не повредят, – сказала леди Содуэрт, протягивая руку за хлебом. – Я буду кофе, женщина.
      Мадам Креспин убрала от нее тарелку.
      – Из-за них куры перестанут нестись, мэм. Будьте добры остановить их, или это сделаю я.
      – Я сообщу о вашей дерзости, вы… уродливая проститутка!
      Охваченная яростью, она забыла французский, но смысл и так был ясен. После напряженной паузы леди Содуэрт повернулась и вылетела на задний двор, чтобы наорать на своих неуправляемых отпрысков.
      Робин сделал знак, и Петра с радостью поспешила наружу. Но леди Содуэрт догнала их, волоча за собой детей.
      – Итак, Мария Бончерч из Дербишира, – кричала она, – почему вы говорите по-английски с итальянским акцентом?