– Располагайтесь, господа, – пригласил Джабл. – Как дела, Дюк?
      – Записывающей аппаратуры я не обнаружил, – пожал плечами Дюк, – но это не значит, что ее нет.
      – Да я не об этом, пусть себе записывают. Я о продуктах спрашиваю. Ужасно хочу есть и к тому же привел троих гостей.
      – Ах, вы об этом! При мне выгружали. Какой вы подозрительный, босс!
      – Доживешь до моих лет, будешь еще хуже.
      – Не доживу. Надоест.
      – Дело вкуса. Мне до сих пор не надоело. Девочки, пошевеливайтесь!
      Кто первой принесет мне выпить, на один раз освобождается от обязанностей «Ближней». Но сначала напоите гостей. Садитесь, господа. Свен, какое зелье вы предпочитаете? Аквавит? Ларри, сбегай, купи пару бутылочек. И дюжину для капитана.
      – Не нужно, Джабл, – сказал Нельсон, – я с удовольствием выпью скотч.
      – Я тоже, – поддержал ван Тромп.
      – Этого добра у нас хватит на полк солдат. Доктор Махмуд, если вы предпочитаете более слабые напитки, мы вас не обидим. У девочек богатые личные запасы.
      Махмуд засмеялся в нерешительности:
      – Да, пожалуй…
      – Ну-ка, посмотри на меня. – Джабл заглянул ему в лицо. – Сынок, ты перенервничал. У меня нет брома, придется заменить его девяностопроцентным спиртом, боюсь, даже двойной дозой. Можно капнуть туда что-нибудь для запаха.
      Махмуд улыбнулся:
      – Спасибо, доктор. Позвольте мне грешить на свой манер. Я пью чистый джин и запиваю водой.
      – Не слушайте его, Джабл, – вмешался Нельсон. – Он пьет даже медицинский спирт. Вонючка хлещет все подряд, а потом кается.
      – Я искренне раскаиваюсь, – серьезно сказал Махмуд. – Это грех.
      – Не дразните его, Свен, – попросил Джабл. – Если человеку нравится усугублять свои грехи раскаянием – на здоровье. Каждому свое. Слушай, Вонючка, а как насчет еды? Энн натолкала полную сумку ветчины, наверняка есть что-то запрещенное. Мне проверить?
      – Не надо. Я не ортодокс. Эти запреты устарели. Когда-то они действительно отвечали требованиям времени, но время-то переменилось. Джабл вдруг погрустнел:
      – Да-а… Только к лучшему ли? Впрочем, и наше время пройдет. Ешь, что хочешь, брат мой, Бог простит.
      – Спасибо, но я, как правило, не ем в середине дня.
      – Лучше все-таки поешь, иначе действие спирта окажется сильнее, чем нужно. Кроме того, мои девочки хоть и делают орфографические ошибки, но замечательно готовят.
      В это время вошла Мириам с подносом, на котором стояли стаканы.
      – Босс, – возмутилась она, – это официальное заявление?
      – Негодница! – завопил Харшоу. – Останешься после уроков и напишешь тысячу раз: «Я не буду вмешиваться в чужие разговоры»!
      – Хорошо, босс. Это вам, капитан… вам, Нельсон… вам, доктор Махмуд. Вода отдельно.
      – Спасибо, Мириам.
      – А это вам, босс.
      – Такое разбавленное!
      – Энн велела. Вы устали, не стоит пить крепкое.
      Джабл обвел всех страдальческим взором:
      – Посмотрите, что они со мной делают, господа! Женщин нельзя допускать к власти. Мириам, напишешь эту фразу тысячу раз на санскрите.
      – Хорошо, Босс. – Она погладила его по затылку. – Пейте, напивайтесь.
      Вы заслужили. Мы вами гордимся.
      – Иди в кухню, женщина! У всех есть, что выпить? Где Бен?
      – Взял стакан и пошел звонить в редакцию.
      – Хорошо, можешь идти. Пришли сюда Майка. Господа, me ke aloha pau ole!
      Все выпили.
      – Майк помогает нам готовить. Он станет поваром, когда вырастет, – сказала Мириам.
      – Ты еще не ушла? Все равно пришли его сюда. Доктор Нельсон хочет его осмотреть.
      – Успеется, Джабл, – произнес Нельсон. – Великолепный скотч, но скажите, за что мы пили?
      – Простите, это по-полинезийски: «Пусть наша дружба будет вечной». Подойдет к церемонии с водой. Кстати, господа, Дюк и Ларри тоже братья Майку. Надеюсь, вас это не смущает. Они, правда, не умеют говорить, зато с ними не страшно пройти вечером по темной улице.
      – Если вы ручаетесь за них, Джабл, пусть войдут, и закроем двери, – сказал ван Тромп. – А пока давайте выпьем за женщин. Свен, помнишь свой хороший тост?
      – За красивых женщин всей Вселенной? Нет, не хочу. Давайте выпьем за наших четырех.
      Они выпили за своих братьев женского пола, и Нельсон спросил:
      – Джабл, где вы их нашли?
      – Вырастил у себя на клумбе. Стараешься, воспитываешь, учишь, а потом появляется какой-нибудь ловкач и женится на них. Это очень убыточное дело. – Понимаю, – сочувственно проговорил Нельсон.
      – Господа, надеюсь, вы все женаты?
      Оказалось, что Махмуд не женат. Харшоу взглянул на него с опаской:
      – Сделайте милость, дематериализуйтесь… Так и быть, не на голодный желудок, а после еды.
      – О, я совершенно безопасен: закоренелый холостяк.
      – Знаем мы таких холостяков. А кто с Доркас перемигивался?
      – Я вас уверяю…
      Махмуд хотел было сказать, что никогда не женится на женщине чужой веры, но решил, что это недипломатично, и перевел разговор на другую тему. – Кстати, Джабл, не делайте Майку подобных предложений. Он не вникнет, что вы шутите, и на самом деле дематериализуется. Не уверен, что это у него получится, но лучше не рисковать.
      – У него получится, – сказал Нельсон. – Доктор, то есть Джабл, вы не замечали ничего необычного в его обмене веществ?
      – Что вы! Я не замечал ничего обычного!
      – Здорово сказано!
      Джабл обернулся к Махмуду:
      – Не беспокойтесь, я не стану приглашать Майка к самоубийству. Я уже вник, что он не понимает шуток.
      Джабл подмигнул.
      – Но я еще не вник, что значит «вникать». Вонючка, ты говоришь по-марсиански?
      – Немного.
      – Ты хорошо говоришь, я слышал. Ты вникаешь, что такое «вникать»?
      Махмуд задумался:
      – Нет. Это самое важное слово в их языке. «Вникать» – лишь его приблизительный перевод. Настоящее значение гораздо шире. Мне кажется, что и через годы я не буду его знать. Чтобы вникнуть, что такое «вникать» – нужно думать по-марсиански. Вы уже, наверное, заметили, что у Майка необычный подход ко многому?
      – Кто-кто, а я заметил!
      – То-то и оно.
      – А вот и закуска! – объявил Джабл. – Женщины, поставьте еду в пределах досягаемости и соблюдайте почтительную тишину. Продолжайте, доктор. Может, вам мешает присутствие Майка?
      – Абсолютно не мешает. – Махмуд обратился к Майку по-марсиански. Тот что-то ответил, радостно улыбнувшись. Потом лицо марсианина сделалось бесстрастным, и он принялся за еду. – Я пересказал Майку наш разговор, и он нашел мой ответ правильным. Если бы я был неправ, Майк заметил бы это и сказал бы мне. Впрочем, он мог и не заметить: он мыслит по-марсиански и, следовательно, видит другую картину мира. Вы понимаете?
      – Да, вникаю, – ответил Джабл. – Язык формирует мышление.
      – Вы правы, доктор. Кстати, вы говорите по-арабски?
      – Что? А-а, говорю, но плохо, – скромно ответил Джабл. – Я был военным врачом в Северной Африке, там и научился. Я иногда читаю по-арабски, чтобы постигать слова Пророка в оригинале.
      – Совершенно правильно! Коран нельзя переводить. Даже самый лучший перевод искажает строй мыслей! Теперь вы понимаете, как мне было трудно выучить английский. Не только потому, что грамматика моего родного языка более проста – сам строй мыслей моего народа проще. А английский язык – один из сложнейших в мире. Его грамматическая и лексическая избыточность, сложность идиоматических ассоциаций позволяют описывать такие явления, которые невозможно описать на других языках. Я чуть не сошел с ума, пока научился думать по-английски. А когда научился, стал видеть мир по-другому, гораздо подробнее, чем в детстве. Однако есть вещи, о которых можно сказать по-арабски, и нельзя – по-английски.
      – Поэтому я продолжаю читать по-арабски, – кивнул Джабл.
      – А марсианский еще сложнее, чем английский. Более того, у марсиан другая схема абстрактного мышления, настолько отличная от земной, что на фоне этого различия не будет заметна разница между мышлением араба и англичанина. На преодоление такой разницы у человека уходит несколько лет. Но я не уверен, что нам хватит вечности, чтобы научиться думать по-марсиански. Говорить мы научимся – говорят же китайцы на пиджин-инглиш… Возьмем слово «вникать». Я подозреваю, что его значение уходит корнями в те далекие времена, когда марсиане только-только начинали сознательную жизнь. Это слово означает что-то вроде погружения в воду и одновременно принятие воды в себя.
      – Постойте, Майк никогда не говорил «вникнуть», когда речь шла о том, чтобы выпить воды.
      – А мы сейчас проверим. – Махмуд обратился к Майку по-марсиански.
      Майк слегка удивился:
      – «Вникнуть» – значить выпить, – подтвердил он.
      Махмуд продолжал:
      – Майк согласился бы, назови я еще сотню английских слов, которым в нашем мышлении соответствуют разные, порой даже противоположные понятия. «Вникнуть» для Майка – значит и любить, и бояться, и ненавидеть. Да, и ненавидеть, потому что по марсианским понятиям ненавидеть можно только то, во что ты вник, что познал настолько, что оно сливается с тобой, а ты – с ним. Только тогда можно ненавидеть. Мне кажется, что вследствие этого марсианская ненависть – настолько сильное чувство, что самая черная человеческая ненависть в сравнении с ней покажется легкой неприязнью… Махмуд задумался:
      – «Вникнуть» – значит слиться. Человеческая мысль «мне это больнее, чем тебе» имеет марсианский оттенок. Марсиане инстинктивно сознают то, что мы усвоили на основе многолетнего опыта: наблюдатель в процессе наблюдения взаимодействует с объектом наблюдения. «Вникнуть» – значит понять объект наблюдения до такой степени, что становится возможным слияние, уравнение с ним. «Вникнуть» – это цель того, что мы называем религией, философией, наукой. Для нас это слово почти так же ничего не значит, как для слепого цвет. – Махмуд помолчал. – Джабл, если бы я изрубил вас на куски, сделал жаркое и съел, тогда мы вникли бы друг в друга: ничего из того, что нам принадлежит, не было бы утеряно, и в этом смысле было бы все равно, кто кого съел.
      – Мне не было бы все равно, – запротестовал Джабл.
      Махмуд снова заговорил с Майком по-марсиански. Майк кивнул:
      – Ты говоришь правильно, брат Махмуд. Я бы тоже так говорил. Ты есть Бог. – Ну вот, – развел руками Махмуд. – Вы видите: все, чего я добился, так это богохульства. Мы не можем думать по-марсиански.
      – Ты есть Бог, – гнул свое Майк. – Бог вникнет.
      – Давайте оставим этот разговор! Джабл, во имя нашего братства, позвольте мне выпить еще порцию джина.
      – Сейчас принесу, – отозвалась Доркас.
      Обстановка в номере напоминала семейный пикник. И хозяин, и гости были людьми неспесивыми, опытными, признанными и потому не страдающими глупым честолюбием. Даже доктор Махмуд, всегда сохранявший дистанцию с людьми другой веры, сейчас расслабился. Ему чрезвычайно польстило, что Джабл чтил и читал в оригинале учение Пророка… Да и женщины у Джабла работали не такие уж бестелесные, как показалось с первого взгляда. Эта черненькая… Махмуд тут же отогнал мысль: нельзя, он здесь гость.
      Махмуд оценил, что женщины не болтали, не вмешивались в серьезные мужские разговоры, а быстро и радушно подавали еду и питье. В то же время он был шокирован непочтением Мириам к хозяину: такие вольности обычно дозволяют только кошкам и детям-любимчикам.
      Организацию этого «пикника» Джабл объяснил тем, что за едой и приятной беседой легче скоротать время. По поводу же места проведения Харшоу сказал:
      – Если Генеральный Секретарь согласится, он даст об этом знать. Останься мы во Дворце, он начал бы торговлю. А сюда он уж точно торговаться не придет.
      – О чем торговаться? – спросил ван Тромп. – Он получил все, чего только мог желать.
      – Не все. Дуглас наверняка хочет, чтобы мы не имели права снять с него обязанности. Представляете: мы снимаем с него обязанности (а с ними и права) и передаем их человеку, которого он ненавидит – этому негодяю с честными глазами, нашему брату Бену. И другие стали бы торговаться – тот же «будда» Кунг. Я ведь у него изо рта кусок вырвал! Кстати, именно из-за него мы не едим и не пьем ничего из того, что нам привезли.
      – Джабл, неужели вы серьезно? – спросил Нельсон. – Я подумал, что вы просто гурман и не признаете чужой кухни. В этом отеле нас не могут отравить.
      Джабл печально покачал головой:
      – Свен, ВАС действительно никто не собирается травить. Но ваша жена может получить страховку за вас только потому, что вы ели за одним столом с Майком.
      – Вы на самом деле так думаете?
      – Свен, я могу позвать прислугу и заказать для вас все, что хотите.
      Но сам я этого в рот не возьму и Майку не дам. Они знают, где мы; у них достаточно времени, чтобы состряпать что-нибудь пикантное. Я имею все основания подозревать, что добрая дюжина здешних официантов получают зарплату у Кунга. Пока мы не обезвредим силы, которые представляет Кунг, главная задача – сохранить Майку жизнь.
      Джабл нахмурился:
      – Возьмем к примеру паука «черная вдова». Это тишайшее, полезнейшее и очень красивое существо, самое симпатичное из паукообразных. Единственный недостаток бедняжки – сила, несоразмерная с величиной. В результате – каждый считает своим долгом убить «черную вдову».
      – А как же иначе? Они очень ядовиты!
      – А Майку и того хуже: он не такой красивый, как каракурт.
      – Как можно, Джабл! – вмешалась Доркас. – Это нетактично, более того – неверно.
      – Девочка, не это главное. Суть в том, что он не может избавиться от своего богатства, а владеть этим богатством равносильно смерти. Неприятностей нужно ждать со всех сторон, и не только от Кунга. Верховный Суд политически не столь независим, как кажется… хотя суд Майка не убьет, а всего лишь заточит в темницу, как графа Монте-Кристо. Но есть еще масса организаций и частных лиц, которым выгодно, чтобы Майк оказался почетным гостем на собственных похоронах.
      – Видеотелефон, босс!
      – Энн, ты из Филадельфии кричишь?
      – Нет, из Далласа!
      – Скажи, что я занят.
      – Это Бекки.
      – Что ж ты сразу не сказала?! – Джабл вылетел в другую комнату. – Бекки! Рад тебя видеть, дорогая!
      – Привет, док! Смотрела ваше выступление.
      – Как впечатление?
      – Никогда в жизни не видела более тонкой работы. Америка потеряла величайшего адвоката из-за того, что ваша мать не родила двойню.
      – Это высокая оценка, Бекки. Спасибо. Но ты много сделала для того, чтобы спектакль состоялся. Называй цену.
      Мадам Везан нахмурилась:
      – Вы меня обижаете, док!
      – Бекки, соловья баснями не кормят. Я старый, но могу поцеловать и обнять так, что ребра затрещат.
      Она улыбнулась:
      – Я хорошо помню, что вы можете. Помните, как вы шлепали меня, уверяя, что профессор будет жить?
      – Что ты! Разве я мог так непрофессионально работать?
      – Еще как мог!
      – Значит, в тот момент тебе была необходима «шлепотерапия». И все-таки назови цену, только хорошенько посчитай нули.
      – Док, я знаю другие способы делать деньги. Вы смотрели биржевые новости?
      – Нет, и не рассказывай. Лучше приходи к нам выпить рюмочку.
      – Увы, я занята. Обещала очень важному клиенту, что буду дома.
      – Понимаю. А твои звезды случайно не говорят, что для этого клиента окажется лучше, если сегодняшняя сделка будет заключена без проволочки?
      – Нужно посмотреть.
      – Пожалуйста! И приходи к нам. Майк тебе понравится: он странноватый, но очень милый.
      – Спасибо, док. Я постараюсь.
      Они попрощались. Джабл вернулся к гостям и застал Нельсона за осмотром Майка. Нельсон был обескуражен.
      – Доктор, – сказал он, – я видел пациента десять дней назад. Откуда такие мускулы?
      – О, мы вырезали купон из журнала «Для мужчин», и нам прислали комплекс упражнений. И вот слабачок весом в девяносто фунтов превратился…
      – Доктор, мне не до шуток!
      – Спросите самого пациента.
      На вопрос Нельсона Майк ответил:
      – Я их вымыслил.
      – Правильно, – подтвердил Джабл, – Майк их «вымыслил». Когда я его впервые увидел, он был невероятной размазней: бледный, как из подземелья (так оно, наверное, и было). Я велел ему набираться сил – вот он и набрался.
      – Делал упражнения? – с сомнением спросил Нельсон.
      – Плавал…
      – За десять дней нельзя наплавать такие мускулы. Впечатление такое, как будто он не один год потел с гантелями. – Нельсон нахмурился. – Я знаю, что Майк управляет сердечной мышцей, которой большинство людей управлять не может. Но есть прецеденты…
      – Доктор, – мягко предложил Джабл, – не лучше ли смириться с тем, что мы в это явление не вникаем?
      – Да, пожалуй, – вздохнул Нельсон. – Одевайся, Майк.
      Джабл стал посвящать астронавтов в свои планы, уже почти осуществленные им:
      – Моя цель была проста: «связать» деньги, чтобы за них не было драки даже в случае смерти Майка. Я специально оговорил обстоятельство: если Майк погибнет, права Дугласа теряют силу (ходили слухи, что права Дугласа бессрочны, а нам это было невыгодно). И вообще, если бы все зависело от меня, то я лишил бы Майка последнего пенни этого чертового наследства!
      – Почему, Джабл?
      – Капитан, у вас есть деньги? Я хотел сказать, вы богаты?
      – Деньги? – фыркнул капитан. – Я получаю зарплату, а когда состарюсь, буду получать пенсию; у меня две дочки в колледже, а дом заложен… Да, богатство мне не помешало бы!…
      – Вы сами не ведаете, что говорите. Богатство не сделало бы вас счастливым.
      – Если бы ваши дети учились в колледже, вы бы так не рассуждали.
      – У меня четверо детей, и все учились в колледже. Я тогда был в долгах, как в шелках. Старшая дочь – мастер своего дела… она широко известна под фамилией мужа. Но вместо дочернего почтения – одна черная неблагодарность. Остальные же помнят день моего рождения, а в другие дни не беспокоят. Образование им не повредило. Я вспомнил о своих отпрысках затем, чтобы доказать вам, что отцу всегда нужно больше денег, чем у него есть… Вы можете найти фирму, которая платила бы вам больше, чем вы получаете сейчас?
      – Об этом не может быть и речи, – отчеканил капитан. – Я профессионал.
      – Вы хотите сказать, что ни за какие деньги не откажетесь от вождения космических кораблей?
      – Я хотел сказать, что не возражаю против богатства.
      – Это не поможет. Дочери всегда тратят на десять процентов больше, чем может честно заработать отец. Это, если хотите, закон Харшоу. Богатство, капитан, – я имею в виду настоящее богатство, когда нужен десяток бухгалтеров, чтобы не запутаться в налогах, – свело бы нас в могилу скорее, чем отставка.
      – Чепуха! Я бы вложил его в акции и стриг бы купоны!
      – Вы бы этого не сделали. Большое богатство нажить нетрудно, нужно всего-навсего посвятить этому жизнь. Но ни одна балерина так не вкалывает, как человек, приумножающий свое богатство. А это не ваш стиль, капитан. Вы не хотите делать деньги, вы хотите только тратить.
      – Совершенно верно, сэр! Поэтому я и не понимаю, зачем лишать Майка богатства.
      – Потому, что большое богатство – это величайшее проклятие, если, конечно, сам процесс не доставляет вам удовольствия. Но и тогда богатство имеет серьезные недостатки.
      – Фу-ты ну-ты! Джабл, вы, как охранник гарема, убеждающий нормального мужчину в преимуществах жизни евнуха.
      – Возможно, – согласился Джабл. – Человек обладает огромной способностью превозносить свои недостатки, и я не исключение. Поскольку мы с вами, сэр, нуждаемся в деньгах лишь затем, чтобы тратить их, мы не сможем стать богатыми. С другой стороны, нам нетрудно будет наскрести грошик-другой для удовлетворения всяких грешных потребностей. Но большое богатство!… Вы видели этот фарс. Неужели вы считаете, что я мог назваться адвокатом Майка, то есть фактическим владельцем всего его добра и пообещать что-то Дугласу в обмен на его поддержку? Майк мне верит: я его брат по воде… И я должен был украсть его состояние?
      – Черт возьми, да!
      – Конечно, можно было бы сделать и так. Нашему Генеральному Секретарю деньги нужны не больше, чем нам с вами. Ему нужна власть – Колокол, звон которого не достигает моего сердца. Если бы я пообещал Дугласу (а я бы с легким сердцем пообещал), что буду выделять средства на поддержку его администрации, он с таким же легким сердцем оставил бы все имущество Майку.
      Джабл передернул плечами:
      – Но когда я это вообразил, то… испугался! Капитан, вы не представляете себе, что такое большое богатство. Его владельца со всех сторон осаждают, как нищие в Бомбее, всяческие просители и требователи: одному вложи капитал, другому просто подари. С богатым человеком никто не дружит бескорыстно, и он становится подозрительным. Люди, которые могли бы с ним дружить, слишком горды и утонченны, чтобы переносить такую подозрительность. Хуже того, семья богатого человека постоянно находится в опасности. Капитан, вам приходило в голову, что ваших дочерей могут похитить?
      – Что?… Не дай Бог! Не приходило.
      – Если бы вы были так богаты, как Майк, вам пришлось бы приставить к дочкам охрану, и все равно вы не могли бы спать спокойно: а вдруг охрану перекупят? Припомните последние похищения – во всех соучаствовала прислуга. И очень немногие похищенные остались в живых. Можно ли за деньги купить что-то такое, ради чего не жалко сунуть в петлю голову дочери?
      Ван Тромп задумался:
      – Согласен. Остаюсь бедным.
      – Аминь. Я тоже хочу жить, как привык: спать в своей постели – и спать спокойно. Ради Майка я чуть было не согласился провести остаток жизни в бухгалтерских подсчетах. Но меня вовремя осенило: пусть голова болит у Дугласа. Я не опасаюсь, что он начнет красть: только третьесортные политики охочи до денег. Дуглас же – высший сорт. Не кривись, Бен, а молись, чтобы он не свалил ответственность на тебя. Если все будет в порядке, я смогу спокойно заняться своими розами… Труднее было обойти решение по делу Ларкина.
      – Мне кажется, здесь ты перегнул палку, Джабл, – вмешался Кэкстон. Майк мог отписать Дугласу свое имущество, оставаясь при этом королем Марса.
      – Бен, мальчик мой, – нежно проговорил Харшоу, – твои сплетни иногда интересно почитать…
      – Спасибо.
      – …но в политике ты неандерталец.
      – Слава Богу, – вздохнул Кэкстон. – Я уж решил, что ты подобрел.
      – Когда со мной это случится, пожалуйста, пристрели меня. Капитан, сколько человек вы оставили на Марсе?
      – Двадцать три.
      – Каков их статус согласно решению по делу Ларкина?
      – Я не имею права об этом говорить, – сказал ван Тромп, нахмурившись.
      – Тогда не говорите, – посоветовал Харшоу, – мы вычислим его сами.
      Доктор Нельсон предложил:
      – Я уже гражданский человек, капитан, и могу говорить, что хочу.
      – И я, – подхватил Махмуд.
      – Хорошо, я скажу, – решился ван Тромп. – Только, Бен, обещайте, что это не выплывет в печати.
      – Может, мне уйти?
      – Нет, послушайте. Все колонисты отписали свои права правительству, а присутствие Майка на Марсе спутало карты. Я не юрист, но понял, что если Майк откажется от своих прав, то Марс станет государственной колонией.
      – А что толку от этой колонии? – спросил Кэкстон. – Я никоим образом не собираюсь умалять ваших достижений, капитан, но общеизвестно, что Марс не представляет особой ценности для человека. Может быть, там нашли что-то настолько ценное и стратегическое, что поставили на нем гриф «смертельно секретно»?
      – Нет, все отчетные документы прошли без грифа, – покачал головой ван Тромп, – но ведь и Луна, когда мы туда прилетели, показалась нам бесполезным булыжником.
      – Признаю свою ошибку, – сдался Бен. – Жаль, что мой дедушка не купил Лунар Энтерпрайзез. Но Марс-то населен!
      – Населен, – с несчастным видом согласился ван Тромп. – Вонючка, объясни ему.
      – Бен, – сказал Махмуд, – на Марсе достаточно места, чтобы организовать колонию, и, насколько я могу судить, марсиане не стали бы на нее нападать. Можно лететь на Марс хоть сейчас, развешивать там флаги, но наша колония все равно будет муравейником под стеклом в школьном живом уголке. Я не знаю, на каком мы свете.
      – И я не знаю, – кивнул Джабл. – Я вообще ничего не знал, кроме того, что администрация суетится вокруг этих так называемых прав, и тогда я решил, что она тоже не в курсе дела, – и пошел напролом. Нахальство – второе счастье.
      Джабл ухмыльнулся и продолжил:
      – Перед самым окончанием школы я выиграл диспут, процитировав указ Британской торгово-колониальной комиссии. Мне тогда никто ничего не смог возразить, потому что такой комиссии никогда не существовало. Сегодня утром пришлось вести себя так же бесстыдно. Администрации позарез нужны были права Майка на Марс, и Дуглас боялся, как бы мы не отдали их кому-нибудь другому. А я сыграл на его жадности и страхе и наглядно продемонстрировал глупость решения по делу Ларкина… – Джабл был явно доволен собой.
      – И поставил себя в дурацкое положение.
      – Бен, – с упреком произнес Харшоу, – они короновали Майка, исходя из своей же логики. Стоит ли напоминать, что лучше быть явным королем, чем тайным претендентом? Старая скатерть и несколько аккордов музыки сослужили Майку хорошую службу: его положение стало более определенным, но никак не более простым. Если ты сюзерен Марса – будь любезен, предоставляй кому концессию, а кому – анклав. Владеть землей еще хлопотнее, чем владеть деньгами. Значит, снова отказываться от своих прав в пользу Дугласа? Этого я делать не хотел, как не хотел делать своего клиента заложником его так называемых прав. Поэтому нужно было показать, что решение по делу Ларкина неприменимо по отношению к Марсу.
      Джабл ухмыльнулся:
      – Вот и пришлось изворачиваться. Сначала я добился для Майка почестей. А почести оказываются либо монарху, либо… послу. Я стал убеждать публику, что Майк не карточный король – каким он является по пресловутому решению – а посланник марсианского народа! – Джабл передернул плечами. – Это был блеф чистейшей воды, но я рассчитывал на то, что ни Дуглас, ни Кунг не осведомлены в этом деле. Я сильно рисковал: рядом сидели вы – братья Майка. Если бы вы выступили против, мне не удалось бы убедить публику, что Майк – посол Марса.
      – Я не воспринял ваше выступление как ложь, – сказал капитан ван Тромп.
      – Значит, я случайно угадал?
      – Не совсем, – капитан «Чемпиона» заколебался. – Майк не столько посол, сколько лазутчик.
      У Кэкстона отвисла челюсть. Харшоу потребовал:
      – Объясните, сэр.
      – Сию минуту, – сказал ван Тромп. – Мне кажется, что Старшие Братья послали Майка на Землю в разведку. Не поймите меня плохо: я не меньше вашего люблю парня. Однако у него нет причин быть лояльным по отношению к нам, то есть к Земле.
      Капитан нахмурился и продолжил:
      – Все думают, что марсианский Маугли с радостью вернется на Землю. Ничего подобного! Свен, не дай соврать.
      – Майк не хотел лететь на Землю, – подтвердил Нельсон. – Он боялся нас и не подпускал к себе близко. Когда же марсиане велели ему отправиться с нами, он подчинился, как солдат, для которого лучше погибнуть в бою, чем не выполнить приказ.
      – Минутку! – перебил Кэкстон. – Вы хотите сказать, что марсиане пошли на нас войной? Это же так нелепо, как нам воевать с Юпитером! У нас гравитация в два с половиной раза сильнее, чем на Марсе, а на Юпитере – в два с половиной раза сильнее, чем у нас. Аналогичны различия в атмосферном давлении и температуре. Марсиане не выдержат наших условий, как мы не выдержим условий Юпитера.
      – Вы не далеки от истины, – заметил ван Тромп.
      – Какой же смысл нам нападать на Юпитер, а марсианам – на нас?
      – Бен, вы что-нибудь слышали о плацдарме на Юпитере?
      – Слышал и знаю, что дальше проектов дело не пошло. Это нереально.
      – Это было нереальным несколько лет назад. Современная техника дает человеку возможность высадиться на Юпитере. Почему вы думаете, что марсиане глупее нас? Вы видели их города!
      – И тем не менее непонятно, зачем им воевать с нами.
      – Капитан!
      – Да, Джабл?
      – Позвольте и мне высказать кое-какие возражения. Вы знаете о делении цивилизаций на аполлоновские и дионисийские?
      – Да, в общих чертах.
      – Так вот, даже культура Зуни показалась бы марсианам дионисийской.
      Вы были на Марсе, а я много слышал о нем от Майка. У марсиан аполлоновская культура, они не могут быть агрессивными.
      – Я бы на это не рассчитывал.
      Махмуд вмешался а разговор:
      – Капитан, мне кажется, доктор Харшоу прав. Я сужу о культуре по языку, а в языке марсиан я не нашел слова со значением «война». Я не встречал также таких понятий, как «оружие» и «борьба». Если же в языке отсутствует какое-то слово, то, следовательно, в культуре отсутствует соответствующее ему явление.
      – Что за чепуха, Вонючка! Собаки дерутся и при этом прекрасно обходятся без слов!
      – Собаки вообще обходятся без слов, – настаивал Махмуд. – Говорящие же существа обязательно обозначают все свои понятия словами. Появилось новое понятие – для него сразу подбирается новое слово, либо определение из уже имеющихся в языке слов. Нервная система, способная к вербализации понятий, никогда без нее не обходится. Если марсиане знают, что такое «война» – у них должно быть такое слово.
      – Давайте проверим, – предложил Харшоу. – Позовем Майка.
      – Обойдемся пока без него, – мотнул головой ван Тромп. – Я давно убедился, что со специалистами не стоит спорить: они почти всегда способны доказать свою правоту. В то же время я могу назвать сотни специалистов, совершавших роковые ошибки – прошу прощения, Вонючка.
      – Вы правы, капитан, но по-моему в этом случае прав я.
      – Майк может и не знать, есть ли у марсиан слово «война». Двухлетний ребенок скажет вам, что в английском языке нет слова «компьютер». Давайте опираться на факты. Свен, расскажем об Эгню?
      – Да, капитан, – кивнул Нельсон.
      – Эгню был на «Чемпионе» вторым врачом. Свен считал его очень способным парнем. Одна беда – он терпеть не мог марсиан. Когда я увидел, что марсиане не проявляют враждебности, то приказал выходить из корабля без оружия.