Если верить Лемюэлю Гулливеру, то в Лапуте ни одна сколько-нибудь важная персона не могла ни с кем беседовать без помощи клименола (по-английски – хлопуши), задача которого состояла в том, чтобы хлопать по ушам или губам хозяина всякий раз, когда, по мнению слуги, хозяин хотел что-то сказать или услышать. С лапутянином-аристократом нельзя было поговорить без согласия его слуги-клименола.
      Жители Марса не были знакомы с такой системой. Марсианские Старшие Братья испытывали в хлопушах такую же необходимость, как рыбы в зонтиках. Материальные марсиане могли бы держать хлопуш, но это противоречило стилю их жизни. Если марсианину требовалось несколько минут или лет на созерцание, он тратил именно столько, сколько ему было необходимо. Если в это время с ним хотел поговорить друг, то другу приходилось ждать. Впереди вечность – куда торопиться? У марсиан не существовало понятия «торопиться». Скорость, одновременность, ускорение и другие абстракции использовались в марсианской философии, но не в повседневной жизни.
      И наоборот, поспешность человеческого существования не диктовалась рассчитанной по формуле потребностью во времени, а вытекала из сексуальной биполярности человеческого рода. На планете Земля постепенно развивалась система хлопушества. Было время, когда правители устраивали открытые приемы, во время которых подданные могли войти к королю без посредников. Остатки этого обычая сохранялись вплоть до двадцатого столетия. Умные градоначальники держали двери открытыми для последней ресторанной певички. Что-то подобное было зафиксировано в Первой и Одиннадцатой поправках к Конституции Соединенных Штатов, впоследствии поглощенных законами Всемирной Федерации.
      Ко времени полета «Чемпиона» на Марс возможность прямого контакта с правителем (независимо от формы правления) окончательно отмерла. О ранге правителя можно было судить по количеству клименолов, ограждающих его от подданных. Клименолы назывались адъютантами, референтами, личными секретарями, пресс-секретарями, агентами по связям с общественностью – но все они были клименолами, потому что каждый из них по своему усмотрению устанавливал или обрывал контакт хозяина с внешним миром. Кроме официально назначенных хлопуш, существовали неофициальные, самозваные, использующие для хлопания личные отношения с Большим Человеком. Они назывались компаньонами по гольфу, лоббистами, важными государственными деятелями, родственниками. Эти неофициальные хлопуши, в свою очередь, окружали себя сетью официальных (уже вторичных) хлопуш и становились такими же недоступными, как сам Большой Человек. Вслед за вторичными официальными хлопушами вокруг первичных неофициальных хлопуш собирались вторичные неофициальные. Пробиться сквозь сложные, переплетающиеся сети хлопуш к более или менее значительному человеку было практически невозможно.
 

***

 
      Доктор Джабл Харшоу, шутник-профессионал, диверсант-любитель и, наконец, сознательный бездельник, подобно марсианам, никогда не спешил. Сознавая, что жизнь коротка, и – в отличие от марсиан и канзасцев, – не веря в бессмертие души, он стремился каждое бесценное мгновение жизни прожить как вечность, без страха, без надежды, со смаком истинного сибарита. Для этого ему требовалось жилище, более вместительное, чем бочка Диогена, но менее просторное, чем дворец Кубла-хана. В собственности Харшоу было несколько акров земли, охраняемых электрическим забором, и дом из полутора десятков комнат со всеми удобствами и секретарями-домоправительницами. Харшоу прилагал необходимый минимум усилий, чтобы поддерживать в порядке дом и платить работникам (легче быть богатым, чем бедным), а в остальном жил в ленивой роскоши, делая только то, что ему было приятно.
      Он чрезвычайно огорчался, когда обстоятельства вынуждали его спешить; в такие моменты он всегда бывал недоволен собой.
      В тот день ему нужно было поговорить с Первым Министром планеты. Он знал, что система хлопуш не даст ему такой возможности. Сам Харшоу считал ниже своего достоинства окружать себя приличествующими его положению клименолами. Он лично отвечал на телефонные звонки, почти каждый из которых давал ему возможность кому-нибудь нагрубить за то, что звонящий без видимой причины (причины в понимании Харшоу) нарушал его уединение. Харшоу знал, что во Дворце Министров так не заведено и Генеральный Секретарь сам не отвечает на звонки. Но у Харшоу был многолетний опыт использования человеческих привычек в своих интересах, и после завтрака он бодро приступил к делу.
      Его имя позволило ему пробиться сквозь первые ряды хлопуш. Он был достаточно важной персоной, чтобы его не отключали. Харшоу перебрасывали от одного секретаря к другому и, наконец, соединили с вежливым молодым человеком, который, казалось, готов был выслушать все, что скажет ему Харшоу, но никак не хотел соединять с Генеральным Секретарем.
      Харшоу понимал, что легко может спровоцировать эту компанию на действия, стоит лишь сказать, что Человек с Марса живет у него. Но он не был уверен в том, что конечный результат в этом случае будет удовлетворительным. Харшоу предвидел также, что упоминание о Смите лишит его всяких шансов добраться до Дугласа, а действовать начнут подчиненные Генерального Секретаря. Это было нежелательно. Ставкой в начатой Джаблом игре являлась жизнь Бена Кэкстона, поэтому рисковать было нельзя.
      В конце концов терпение Харшоу иссякло.
      – Молодой человек, если мое дело не в вашей компетенции, позовите к телефону кого-нибудь более компетентного! Соедините меня с мистером Берквистом!
      Улыбка мгновенно испарилась с лица чиновника, и Харшоу злорадно подумал, что, наконец, сумел уколоть эту лису. Он продолжал напирать:
      – Не сидите, как пришитый! Вызовите по внутреннему телефону Джила Берквиста и скажите ему, что на связи его ждет Джабл Харшоу.
      Чиновник произнес деревянным голосом:
      – Мистера Берквиста здесь нет.
      – Значит найдите его. Если вы лично не знаете Джилберта Берквиста, спросите вашего начальника, кто это такой и где его найти! Он личный помощник Генерального Секретаря. Если вы работаете во Дворце, вы должны были его видеть. Тридцать пять лет, шесть футов ростом, сто восемьдесят фунтов весом, волосы светлые, на макушке редкие, все время улыбается, зубы отличные. Если вы боитесь к нему обратиться, попросите вашего шефа. Довольно грызть ногти, действуйте!
      Молодой человек сказал:
      – Не прерывайте связь. Я все узнаю.
      – Хорошо, я жду.
      Изображение чиновника исчезло, появилась нейтральная заставка.
      Зазвучал голос:
      – Пожалуйста, подождите. Время ожидания оплачивается нашей стороной. Используйте паузу, чтобы расслабиться.
      Послышалась спокойная музыка; Джабл откинулся на спинку стула и огляделся. Энн читала, сидя вне поля зрения видеотелефона. Человек с Марса, также не попадающий в обзор камеры, смотрел по стереовидению новости, используя наушники, чтобы не мешать разговору.
      Джабл подумал, что пора вернуть этот мерзкий ящик в подвал.
      – Что слушаешь, сынок? – спросил Джабл, потянулся к стереовизору и включил звук.
      – Не знаю, – ответил Майк.
      Опасения Джабла подтвердились: Майк смотрел фостеритскую программу. Пастырь читал церковные новости:
      – …молодежная команда «Вера-в-Действии» вам продемонстрирует… Приходите, посмотрите, как от их соперников полетят пух и перья! Тренер команды, брат Хорнсби, просил передать вам, что нужно взять с собой только шлемы, перчатки и трости. В этот раз охоты на грешников не будет. Но на случай чрезмерного рвения с вашей стороны на посту будет команда «Юный Херувим» с аптечками первой помощи. – Пастырь сделал паузу и широко улыбнулся. – А теперь дети мои, чудесная новость! Послание ангела Рамзая к брату Артуру Ренвику и его доброй жене Доротее. Ваша молитва услышана: вы будете призваны на небеса в четверг на рассвете! Арт, встань, Дотти, встань. Поклонитесь!
      Камера переместилась на конгрегацию, особо выделив брата и сестру Ренвик. Раздались бурные аплодисменты и крики «Аллилуйя!». Брат Ренвик ответил на них боксерским приветствием, а сестра Ренвик улыбнулась, покраснела и прослезилась.
      Камера вернулась к пастырю, призывавшему публику к тишине. Все замолчали. Пастырь продолжал:
      – Церемония «Bon Voyage» начнется в полночь; двери в это время должны быть закрыты. Поэтому приходите пораньше, и пусть эта церемония будет самым счастливым праздником в нашей жизни! Мы гордимся Артом и Дотти. Похоронная церемония состоится через полчаса после восхода солнца. Вслед за этим – завтрак для тех, кому рано на работу.
      Тут пастырь напустил на себя суровый вид, и камера поехала на него, так что лицо фостерита заняло весь экран.
      – После прошлой церемонии «Bon Voyage» в одной из комнат Счастья была найдена пустая бутылка из-под зелья, приготовляемого грешниками. Это дело прошлое; брат, совершивший ошибку, покаялся и понес наказание, отказавшись от обычной денежной скидки. Я уверен, что он больше не собьется с пути. Обращаюсь ко всем остальным: дети мои, подумайте, стоит ли рисковать вечным счастьем ради мизерного мирского удовольствия? Добивайтесь священной печати одобрения, с которой вам улыбнется епископ Дигби. Не позволяйте грешникам осквернять ваши помыслы. Брат Арт, мне неловко говорить об этом сейчас…
      – Ничего, пастырь, говорите.
      – …в такой счастливый день. Но мы не должны забывать…
      Харшоу выключил стереовизор.
      – Майк, это тебе не нужно.
      – Не нужно?
      – М-м-м… («Рано или поздно парню придется с чем-то подобным столкнуться».) Ладно, смотри. Потом обязательно обсудим.
      – Хорошо, Джабл.
      Харшоу собирался напомнить Майку, что не следует буквально понимать услышанное, но тут музыка по фону прекратилась, на экране появилось изображение человека лет сорока, которого Харшоу определил как полицейского.
      – Вы не Берквист, – задиристо заявил Джабл.
      – Зачем вам нужен Джилберт Берквист?
      Джабл подчеркнуто терпеливо ответил:
      – Я хочу с ним поговорить. Послушайте, любезный, вы государственный служащий?
      Тот поколебался:
      – Да. Вы должны…
      – Я ничего не должен! Я – гражданин Федерации, я плачу налоги, которые идут вам на зарплату. Все утро я пытаюсь позвонить нужному человеку, а меня водят за нос разные попугаи, живущие за счет моих налогов. А теперь еще вы! Назовите мне ваше имя, должность и табельный номер. И соедините меня с мистером Берквистом.
      – Вы не ответили на мой вопрос.
      – Вот еще! Я не обязан вам отвечать, я – частное лицо. А вы – нет; вопрос же, который я вам задал, любое частное лицо имеет право задать любому государственному служащему. Вспомните дело О'Келли против штата Калифорния, 1972 год. Я требую, чтобы вы назвали себя: имя, должность, номер в табеле.
      Человек ответил без выражения:
      – Вы – доктор Джабл Харшоу, звоните из…
      – Боже! Вы так долго это выясняли? Это идиотизм. Мой адрес есть в любой библиотеке, в любой почтовой конторе. Меня все знают. Все, кто умеет читать. Вы что, читать не умеете?
      – Доктор Харшоу, я – офицер полиции. Мне требуется ваша помощь. Скажите, зачем…
      – Как вам не стыдно, сэр! Я юрист! Полиция имеет право приглашать частное лицо к сотрудничеству только при исключительных обстоятельствах. Например, во время преследования преступника. И даже в этом случае полицейский должен предъявить удостоверение личности. Разве мы с вами преследуем преступника? А как вы собираетесь показывать удостоверение? Прыгнете ко мне через экран? Далее, гражданина можно привлечь к сотрудничеству с полицией в разумных пределах в ходе расследования…
      – Мы ведем расследование.
      – Опять-таки, сэр, вы должны сначала представиться, сообщить о ваших намерениях, а если я того потребую, процитировать кодекс и доказать мне, что необходимость привлечения меня к сотрудничеству действительно существует. Вы ничего этого не сделали. Я хочу говорить с мистером Берквистом.
      У полицейского заиграли на скулах желваки, но он ответил:
      – Я – капитан Хейнрик из Бюро Особой Службы. Доказательством этому служит то, что я с вами говорю. Тем не менее… – Он вынул из кармана документ, раскрыл его и ткнул в глаз видеотелефона.
      Харшоу скользнул по документу взглядом.
      – Очень хорошо, капитан, – прорычал он. – Теперь будьте любезны объяснить мне, почему вы не даете мне поговорить с мистером Берквистом?
      – Мистера Берквиста нет.
      – Почему вы не сказали об этом сразу? Соедините меня с кем-нибудь, равным ему по рангу. Я имею в виду с кем-нибудь, кто, как и Берквист, имеет прямой контакт с Генеральным Секретарем. Мне не нужны младшие помощники, которые даже высморкаться без разрешения свыше не смеют. Если нет Джила, соедините меня с другим серьезным человеком. – Но вы же хотели поговорить с Генеральным Секретарем? – Именно!
      – Отлично. Вы можете объяснить, какое у вас дело к Генеральному Секретарю?
      – Но могу и не объяснять. Вы что, конфиденциальный секретарь Генерального Секретаря? Вам позволено знать его секреты?
      – Это к делу не относится.
      – Как раз относится. Как офицер полиции, вы должны знать это лучше меня. Я объясню суть дела человеку, у которого не будет никаких записывающих устройств и с условием, что мне дадут возможность переговорить с Генеральным Секретарем. Вы уверены, что нельзя позвать мистера Берквиста?
      – Абсолютно.
      – Должны же быть равные ему по рангу!
      – Если ваше дело так секретно, зачем вы звоните по телефону?
      – Мой добрый капитан, если вы проследили мой звонок, то вы должны знать, что по моему телефону можно вести сверхсекретные разговоры.
      Офицер Особой Службы пропустил последнее замечание мимо ушей.
      – Доктор, не ставьте мне условий, – ответил он. – Пока вы не объясните, о чем вы хотите говорить с Генеральным Секретарем, мы не двинемся с места. Если вы позвоните еще раз, ваш звонок будет переадресован мне. Позвоните сто раз подряд или через месяц – результат будет таким же. До тех пор, пока вы не согласитесь с нами сотрудничать. Джабл радостно улыбнулся.
      – В этом уже нет необходимости. Вы сообщили мне – неосознанно, а может, и сознательно – то, что мне необходимо было знать, чтобы начать действовать… Или не начинать? Могу подождать до вечера. Да, пароль меняется. Слово «Берквист» уже не работает.
      – Что вы имеете в виду?
      – Капитан, дорогой, не надо! Не по телефону… Вы ведь знаете или должны были бы знать, что я – главный мозгополоскатель страны?
      – Повторите, не понял.
      – Как? Вы не в курсе, что такое аллегория? Боже, чему учат детей в школах? Можете играть в свои карты дальше. Вы мне больше не нужны.
      Харшоу отключился, поставил телефон на десять минут на отказ, вышел к бассейну; велел Энн держать форму Свидетеля наготове, Майку – оставаться в пределах досягаемости, Мириам – отвечать на звонки. И уселся отдыхать.
      Он был вполне доволен собой. Он не надеялся, что ему с первой попытки удастся соединиться с Генеральным Секретарем. Разведка боем дала кое-какие результаты, и Харшоу ждал, что его стычка с капитаном Хейнриком повлечет за собой звонок из высших сфер.
      Если и не повлечет, то обмен любезностями с капитаном сам по себе является наградой. Харшоу придерживался мнения, что есть носы, созданные специально для того, чтобы по ним щелкали. Это укрепляет всеобщее благоденствие, уменьшает извечную наглость чиновников и улучшает их породу. Харшоу сразу понял – у Хейнрика именно такой нос.
      Но сколько еще ждать?… А тут новая неприятность: ушел Дюк. Ушел на день, на неделю, или навсегда? Джабл не знал. Вчера за обедом Дюк был, а сегодня за завтраком не появился. Больше ничего достойного внимания в доме Харшоу не произошло. Отсутствие Дюка никого не огорчило.
      Джабл взглянул на противоположную сторону бассейна, проследил, как Майк пытается повторить за Доркас прыжок в воду, и поймал себя на том, что намеренно не спрашивал у Майка, где может быть Дюк. Он боялся спросить у волка, что случилось с ягненком. Волк мог и ответить.
      Однако слабости следует преодолевать.
      – Майк! Иди сюда!
      – Иду, Джабл. – Майк вылез из воды и потрусил, как щенок к хозяину.
      Харшоу оглядел его и подумал, что сейчас он весит фунтов на двадцать больше, чем в день приезда: нарастил мускулы.
      – Майк, ты не знаешь, где Дюк?
      – Нет, Джабл.
      Нет – и ладно: врать парень не умеет. Хотя стоп: он, как компьютер, отвечает только на тот вопрос, который ему задают. Когда его спросили, где бутылка, он тоже сказал, что не знает.
      – Майк, когда ты его в последний раз видел?
      – Он поднимался по лестнице, а мы с Джилл спускались. Это было утром, когда готовят завтрак. – Тут Майк с гордостью добавил: – Я помогал Джилл готовить.
      – И больше ты Дюка не видел?
      – Больше я Дюка не видел. Я жарил гренки.
      – Что ты говоришь? Из тебя выйдет отличный муж для какой-нибудь девчонки, если ты не будешь осторожен.
      – О, я очень осторожно жарил!
      – Джабл!
      – Слушаю, Энн.
      – Дюк поел на кухне до общего завтрака и умотал в город. Я думала, вы знаете.
      – Гм-м, – протянул Джабл, – я полагал, он поедет после ленча.
      У него словно гора с плеч упала. Не то чтобы Дюк для него многое значил – нет, конечно, Харшоу никогда и никому не позволял стать значительным в его глазах. И все-таки хорошо, что Дюк ушел от греха подальше.
      Какой закон нарушается, если человека развернуть перпендикулярно всему на свете, то есть отправить в другое измерение?
      Это не будет убийством, потому что для Майка это средство самозащиты или защиты ближнего, например, Джилл. Пожалуй, подойдут пенсильванские законы о колдовстве. Интересно, как может быть сформулировано обвинение? Гражданское право вряд ли подойдет – за нарушение общественного порядка Майка не привлечешь. Похоже, нужно разрабатывать для него особый закон. Майк уже поколебал основы медицины и физики, хотя ни медики, ни физики этого не заметили.
      Харшоу вспомнил, какой трагедией для многих ученых стала теория относительности. Не в силах ее усвоить, они сошли со сцены навсегда. Несгибаемая старая гвардия вымерла, уступив место молодым гибким умам. Дедушка рассказывал, что то же самое произошло в медицине, когда Пастер сформулировал основы микробиологии. Старые врачи сходили в могилу с проклятиями в адрес Пастера, но не утруждали себя изучением явлений, которые с точки зрения их здравого смысла были невозможными.
      Майк, по всей видимости, наделает больше шума, чем Пастер и Эйнштейн вместе взятые. Кстати о шуме:
      – Ларри! Где Ларри?
      – Здесь, босс, – послышалось в рупоре за спиной, – в мастерской.
      – Сигнализатор тревоги у тебя?
      – Да. Я с ним сплю, как вы сказали.
      – Вылезай наверх и отдай его Энн. Энн, держи его вместе со свидетельской формой.
      Энн кивнула. Ларри ответил:
      – Хорошо, босс, иду. Уже пошел.
      Джабл заметил, что Человек с Марса до сих пор стоит рядом, неподвижный, как изваяние. Скульптура? Харшоу покопался в памяти. «Давид» Микеланджело. Полудетские ноги и руки, безмятежное чувственное лицо и длинные спутанные волосы…
      – Майк, ты свободен.
      – Да, Джабл.
      Он все не уходил. Джабл спросил:
      – Тебя что-то беспокоит, сынок?
      – Ты сказал, мы должны обязательно поговорить о том, что я видел в чертовом ящике.
      – Ах, да, – Джабл вспомнил фостеритскую передачу и поморщился. – Только не говори «чертов ящик»: это приемник стереовидения.
      Майк удивился:
      – Не «чертов ящик»? Ты сам его так называл!
      – Да, это на самом деле чертов ящик, но ты должен называть его «приемник стереовидения».
      – Я буду называть его «приемник стереовидения», но зачем? Я не понимаю.
      Харшоу вздохнул. Он устал воспитывать Майка. В каждой беседе с Майком Харшоу обнаруживал, что человеческое поведение часто нельзя объяснить логически. Когда же Джабл пытался это сделать, он лишь попусту тратил время и силы.