В одном из крайних витков спиральной галактики, неподалеку от звезды, известной некоторым под названием Солнце, зажглась новая звезда. До Марса ее свет дойдет через 729 марсианских или 1370 земных лет. Старшие Братья отметили это событие как полезное и продолжили обсуждение эпоса о пятой планете.
      Отлет «Чемпиона» они только зафиксировали, не торопясь с оценкой произошедшего. За птенцом-чужаком, отправленным на Родину, установлено наблюдение; остается лишь ждать, пока накопится достаточный для вникновения объем информации.
      Оставшиеся на Марсе люди боролись с суровым климатом – впрочем, менее суровым, чем в Антарктиде. Один из них дематериализовался в результате болезни, называемой «ностальгия». Старшие Братья приняли его раненую душу и отослали ее куда следует – подлечиться. В иные контакты с землянами они не вступали…
      Земные астронавты новую звезду не заметили, поскольку самым быстрым сигналом, доступным их восприятию, был свет. Имя Человека с Марса несколько раз упоминалось в печати. Лидер правительственного меньшинства Федерации призвал к осуществлению нового подхода к проблемам перенаселения и голода в Юго-Восточной Азии. Он предложил давать денежное пособие семьям, где более пяти детей. Синтия Дачесс объявила, что получит совершенного во всех отношениях ребенка от специально подобранной пары родителей. Осталось только рассчитать момент зачатия, который бы гарантировал ребенку гениальность в музыке, живописи и политике. В интервью журналистам Синтия сказала, что лично будет наблюдать за развитием ребенка и собирается корректировать этот процесс с помощью гормональных препаратов. Верховный епископ Дигби назвал ее вавилонской блудницей и запретил фостеритам наниматься к ней в доноры. Агнесс Дуглас высказалась о ней так: «Я не знакома с мисс Дачесс, но восхищаюсь ею. Пусть ее пример вдохновляет матерей всего мира».
      Джабл Харшоу вырезал фотографию Синтии из журнала и повесил на кухне; фотография вскоре исчезла, и Джабл развеселился.
      В остальном веселого было мало. Репортеры оставили Майка в покое, но им на смену пришла общественность. Дуглас, как и обещал, оберегал Майка от непрошенных посетителей. Вдоль забора ходили патрули Особой Службы, над домом кружила машина, не давая никому приземлиться. Джабл страдал.
      Телефон пришлось оборудовать автоматикой, которая пропускала звонки лишь ограниченного круга людей.
      Приходили горы писем. Харшоу сказал Джилл, что Майку пора взрослеть и самому разбирать почту.
      – Помоги ему, если нужно, но, ради Бога, пусть все это не касается меня.
      Писем было так много, что Джилл с Майком не успевали их даже сортировать. Харшоу позвонил сначала местному почтмейстеру – безрезультатно; затем связался с Брэдли – и почта на имя Майка начала приходить в отдельных мешках, разложенная по темам. Почту личного характера, не читая, использовали в хозяйстве: сначала как теплоизоляционный материал при строительстве погреба, потом – для борьбы с эрозией почвы в саду.
      Много хлопот доставляла почта специальной тематики. Какая-то посылка взорвалась прямо на почте, уничтожив подшивку объявлений «Разыскивается преступник» за несколько лет. Благо, почтмейстер в этот момент отлучился выпить кофе, а его напарница – пожилая дама с больными почками – сидела в уборной. Джабл хотел уже заказать у Дугласа придворного сапера, но тут выяснилось, что можно обойтись собственными силами: Майк отлично «чуял» взрывоопасные посылки.
      Почту сваливали у ворот, Майк с почтительного расстояния осматривал ее, обезвреживал бомбы, и Ларри тащил оставшиеся пакеты в дом. Майк обожал сам вскрывать посылки, даже если содержимое оказывалось для него безынтересным. То, что не могло пригодиться в хозяйстве, шло на свалку. Туда же отправлялись все присланные лакомства, поскольку Джабл не был уверен, что чутье Майка распространяется и на яды. (Как-то Майк выпил раствор проявителя, который Дюк поставил в холодильник, а потом сказал, что у «холодного чая» был неприятный привкус).
      Джабл позволил Джилл оставлять все, что понравится, и запретил за что-либо платить, благодарить или возвращать отправителю. Попадались присланные наложенным платежом подарки и товары, которых никто не заказывал. Джабл квалифицировал такие посылки как провокацию и постановил, что их отправители не заслуживают ни благодарности, ни вознаграждения. Присылали даже кошек и собак, которых Джабл советовал возвращать, чтобы не устраивать в саду зверинец.
      Больше всего мороки было с личными посланиями. Просмотрев мешок-другой, Харшоу разбил их на такие категории:
      А. Письма-прошения – на засыпку оврагов и т.п.
      Б. Угрожающие письма – придерживать; по получении двух и более писем из одного источника – передавать в Особую Службу.
      В. Деловые письма – пересылать Дугласу.
      Г. Письма «сумасшедших» – просмотреть, а потом использовать для засыпки тех же оврагов.
      Д. Дружественные письма – отвечать, если приложен конверт с обратным адресом и маркой. Заготовить стандартные ответы за подписью Джилл. (Собственноручный и содержательный ответ Майка – по мнению Харшоу – спровоцировал бы дальнейшую переписку).
      Е. Сквернословные письма – передавать Харшоу для ознакомления (Джабл заключил пари сам с собой, что не вычитает в них ничего нового для себя), после чего использовать по мере возникновения новых оврагов. Ж. Брачные предложения и приглашения к сожительству – собирать.
      З. Письма из научно-исследовательских и учебных учреждений – действовать так же, как при получении писем категории Д. Заготовить стандартные вежливые отказы. Серьезные письма передавать Харшоу.
      И. Письма от знакомых (астронавтов, президента США и др.) – пусть Майк отвечает. Упражнения в эпистолярном искусстве общения пойдут ему на пользу. При необходимости – консультировать.
      В результате работы значительно поубавилось. Джилл приходилось отвечать на одно-два письма в день, а Майку – и того меньше. Сортировка занимала час-полтора. В первые дни после конференции было много писем категории Ж, но потом их стало все меньше. Харшоу предупредил Джилл, чтобы она ничего не утаивала от Майка: то, что адресовано ему, ему и принадлежит.
      На третий день после внедрения упомянутой классификации Джилл принесла Харшоу письмо категории Ж. Авторы таких писем обычно вкладывали в конверты фотографии, часто рассчитанные на то, чтобы адресат не утруждал себя работой воображения. Автор последнего письма слегка перегнул палку: при взгляде на фотографию воображение немедленно начинало рисовать сладострастные картины.
      Джилл возмутилась:
      – Босс, вы только посмотрите на это!
      Джабл прочитал письмо.
      – Что говорит Майк?
      – Он этого еще не видел…
      Джабл скользнул взглядом по фотографии:
      – Аппетитная дама… и знает, чего хочет. Ни в ее сексапильности, ни в прочих близких талантах сомневаться не приходится. Зачем ты суешь это мне? Я видел лучше.
      – Я не знаю, что делать. Письмо безграмотное, а фотография… Можно мне ее порвать?
      – Что написано на конверте?
      – Ничего особенного: наш адрес и обратный.
      – Читай вслух!
      – Хм… Валентайну Майклу Смиту, Человеку с…
      – По-моему, это письмо адресовано не тебе.
      – Конечно, нет, но…
      – Давай разберемся. Ты Майку не мать и не нянька. Если мальчику хочется читать письма, которые ему пишут, – пусть читает, даже такую дрянь.
      – Ему и без того проблем хватает, да и зачем Майку показывать эту дрянь? Он невинный младенец.
      – Да-а? А сколько народу этот младенец отправил к чертям?
      Джилл страдальчески скривилась.
      Джабл продолжал:
      – Если ты действительно желаешь ему добра, лучше объясни, что в нашем обществе косо смотрят на убийство. Если он выйдет в мир до того, как это усвоит – ему придется несладко.
      – По-моему, Майк не очень-то хочет выходить в мир.
      – А я намерен выбросить его из гнезда, как только он оперится. Я не собираюсь держать его всю жизнь в оранжерее, да и не могу: я умру раньше. А что касается невинности, то тут ты права… Сестра, вы слышали о лаборатории стерильности в Нотр-Даме?
      – Читала.
      – Так вот, туда свозят самых здоровых особей, и там они чахнут. Майку пора наконец узнать «грязь» и выработать против нее иммунитет. Ведь рано или поздно он встретит эту деваху или другую такую же… Да с его популярностью и внешностью он всю жизнь может прыгать из постели в постель! И мы с тобой не сумеем его остановить. Более того, я не стану его удерживать: это не в моих правилах, хотя для себя самого я не выбрал бы такой образ жизни. Каждый день одно и тоже – скучно! Как ты считаешь? Джилл покраснела.
      – Тебе не надоедает? Впрочем, это не мое дело. Если ты не хочешь, чтобы первые три десятка баб, которые попадутся Майку на улице, загнали его насмерть – не перехватывай писем. Пусть читает и набирается ума. Сунь это послание в общую кучу, а когда он начнет спрашивать, объясни и постарайся не краснеть.
      – Босс, когда вы начинаете рассуждать логически, то становитесь невыносимым.
      – Оскорбление – не аргумент в споре.
      – Хорошо, я дам Майку это письмо, а фотографию порву.
      – Ни в коем случае!
      – Отдать ее вам?
      – Боже сохрани! Такими картинками увлекается Дюк. Не понравится Майку – отдашь Дюку.
      – Дюк собирает такую гадость? А с виду порядочный…
      – Он и есть порядочный.
      – Мне это не понятно.
      Джабл вздохнул:
      – Объясняй, не объясняй – ты все равно не поймешь. Дорогая моя, есть вопросы, на которые представители разных полов никогда не дают одинакового ответа. Только самые одаренные иногда вникают в мнение своего сексуального антипода. Здесь не помогут слова. Поверь мне, Дюк – благороднейший человек, хотя и увлекается подобными картинками.
      – Я сама это Дюку не понесу! Он может неправильно понять.
      – Фу-ты ну-ты! Что еще пишут?
      – Ничего особенного. Как обычно: угрозы, аферы… Один тип просит пятилетнюю монополию на торговлю сувенирами.
      – А что? Неплохая идея!
      – Босс, вы серьезно?
      – Разумеется, нет. Но ты подала мне идею рассказа. Ближняя!
      Майк заинтересовался «грязной» фотографией. Он вник в смысл письма (теоретически) и стал разглядывать фотографию с восторгом, с каким обычно разглядывал бабочек. Бабочки и женщины возбуждали в нем жгучее любопытство. Майк понимал суть механических и биологических процессов, о которых говорилось в письмах, но ему было неясно, зачем торопить размножение и к чему возводить акт размножения в ранг ритуала, подобного церемонии с водой. Земным братьям недоставало чувства времени. Они спешили там, где нужно было подождать. В угоду им Майк научился ускорять ожидание; иногда это получалось так хорошо, что людям казалось: он спешит.
      Майк пообещал Джилл не отвечать на подобные письма, но для себя решил, что это временно – до тех пор, пока не кончится ожидание. Майк не возражал, когда Джилл предложила отнести фотографию Дюку. Он и сам собирался это сделать. Он уже бывал у Дюка в гостях и видел его коллекцию. Майку запомнилось, как Дюк сказал: «Лицо у нее так себе, но ты посмотри на ноги, брат!». Майку понравилось, что соплеменник называет его братом, но в ногах он не нашел ничего особенного (разве что их было две, а не три – как у марсиан).
      Что же касается лиц, то самое красивое на свете лицо было у Джабла. Неповторимое лицо. А у женщин из коллекции Дюка, можно сказать, лиц не было вообще. Да, все молодые женщины – на одно лицо. А как же иначе? Только лицо Джилл Майк не путал ни с каким другим. Джилл была первой женщиной, которую он увидел, его первым братом женского пола. Майк запомнил каждую морщинку на ее лице, каждую ресничку; он их много раз перебирал в счастливых раздумьях. Сейчас он знает лица Энн, Мириам и Доркас, но вначале он различал этих женщин только по росту, цвету волос и голосу. Когда все три, сидя в одной комнате, молчали (случалось и такое), то Энн была большая, Доркас – маленькая, а Мириам – средняя. Если не было Энн или Доркас, то Мириам можно было узнать по цвету волос, который назывался «каштановый», если речь шла о волосах, и «коричневый», если говорили о других предметах… Сейчас Майку нетрудно вспомнить лицо Энн и мысленно пересчитать все ее морщинки. В сущности, даже яйцо – это неповторимый мир, не похожий на другие. Так и каждая женщина потенциально имеет свое лицо, как бы слабо оно поначалу ни отличалось от других.
      Майк вернул фотографию Дюку и обрадовался, когда увидел, что доставил ему удовольствие. (Смит ничем не жертвовал: он запомнил фотографию навсегда и в любой момент мог восстановить ее в памяти – даже лицо, искаженное сладкой истомой). Он выслушал от Дюка изъявления благодарности и вернулся к себе.
      В отличие от Джабла, Майка не раздражало обилие корреспонденции; он купался в потоке писем, наслаждаясь рекламными объявлениями и брачными предложениями. Поездка во дворец открыла Майку глаза на поразительное многообразие нового мира, и он дал себе слово во все вникнуть. Ему нужно расти, расти и расти; на это уйдут века, но куда спешить? Майк знал, что вечность – то же самое, что переменчиво-прекрасное настоящее. Он решил больше не перечитывать Британскую энциклопедию: почта давала более живое представление о мире. Майк читал, вникал, а непонятное запоминал, чтобы обдумать ночью, когда все стихнет. Ему казалось, что он начинает вникать даже в смысл слов «бизнес», «купля», «продажа», и в другие немарсианские понятия. Энциклопедия не давала такой возможности, и Майк понял причину: она исходила из того, что читателю уже известны некоторые основные понятия, которые в действительности были Майку незнакомы.
      Однажды пришел пакет от Генерального Секретаря мистера Джозефа Эджертона Дугласа: чековая книжка и какие-то бумаги. Брат Джабл долго объяснял Майку, что такое деньги и как ими пользоваться. Но Майк ничего не понял, хотя Джабл несколько раз показал, как выписывать чек, получать по чеку деньги и пересчитывать их.
      И вдруг произошло озарение, такое ослепительное, что Майк задрожал.
      Он вник, что такое деньги! Эти красивые картинки и яркие бляшки – не деньги. Это символы идеи, которая правит людьми и их миром! Деньги – не вещи, как близость – не вода. Деньги – это идея, такая же отвлеченная, как мысли Старших Братьев; деньги – это управляющая, уравновешивающая, сближающая сила.
      Майка поразило величие денег. Он проникся уважением к Старшим Братьям этого племени, выдумавшим такую стройную, всеобъемлющую идею, отразившую целый мир. Если бы можно было встретиться хоть с одним из них!
      Джабл подстрекал Майка тратить деньги, и Майк стал тратить их с робкой готовностью невесты, которую ведут к брачному ложу. Харшоу предложил ему для начала купить подарки друзьям, а Джилл помогла ограничить расходы разумной суммой.
      Майк узнал, что тратить деньги не легко. Вокруг было столько вещей, прекрасных и незнакомых!
      – Нет, – говорила Джилл, – Дюку не нужен трактор.
      – Дюку нравятся тракторы.
      – У него уже есть один, ему хватит. Можно было бы купить вот этот бельгийский велосипед, и он бы его целыми днями разбирал и собирал. Но это дорого. Майк, милый, подарок не должен быть излишне дорогим. Дорогие вещи можно покупать разве что девушке, на которой хочешь жениться. По подарку должно быть видно, что ты помнишь и уважаешь вкусы друга. Это должно быть что-то такое, что человеку нравится, но чего он сам себе не купит.
      – Не понял?
      – Сейчас объясню. Постой, в сегодняшней почте есть кое-что для примера.
      – Она вышла и вскоре вернулась с ярким листком.
      – Слушай: «Живая Афродита – подарочный набор фотографий для мужчин! Сочные цвета, лучшие фотографы! Примечание: заказы принимаются из штатов» м-м-м… Пенсильвании в списке нет, но мы постараемся как-нибудь заказать. Дюку это должно понравиться…
      Альбом был доставлен на виллу Харшоу патрульной машиной Особой Службы. На упаковке красовалась надпись: «По специальному заказу – Человеку с Марса». Майк расцвел, Джилл поморщилась.
      Выбрать подарок для Джабла оказалось не легко. Даже Джилл не могла придумать, что купить человеку, у которого есть все, что он хочет. Золотую рыбку? Висячие сады Семирамиды? Он не хочет заводить собаку, потому что если умрет собака – будет тосковать он, а если умрет он – будет тосковать собака. Спросили у домашних. Дюк сказал:
      – Привет! Вы не знаете, что босс любит статуи?
      – Правда? – удивилась Джилл. – Я не видела здесь ни одной скульптуры.
      – То, что ему нравится, редко продается. А то, что продается, ему не нравится. Босс говорит, что современные скульптуры не могут смотреться рядом с розами.
      – Дюк верно говорит, – подтвердила Энн. – Пойдем, я покажу вам фотографии.
      В кабинете Харшоу Энн сняла с полки три самые зачитанные книги.
      – Ага, – сказала она, – босс любит Родена. Майк, что бы ты выбрал?
      Мне нравится эта – «Вечная весна».
      Майк перевернул несколько страниц:
      – Вот эту.
      – Что? – Джилл передернула плечами. – Какой ужас! Дай мне Бог умереть лет на пятьдесят раньше, чем я стану так выглядеть!
      – Это красота, – твердо сказал Майк.
      – Майк, – запротестовала Джилл, – у тебя извращенный вкус. Ты еще хуже, чем Дюк!
      В других обстоятельствах подобное заявление заставило бы Майка замолчать и провести ночь в поисках своей вины. Сейчас же он был уверен в себе. Изображенная на фотографии фигура была… как привет из дома. Хотя это была земная женщина, Майку казалось, что ее создал марсианский Старший Брат.
      – Это красота, – настаивал Майк. – У нее есть свое лицо. Я вникаю.
      – Джилл, – медленно произнесла Энн, – Майк прав. – Энн! Неужели тебе это нравится?
      – Мне на нее страшно смотреть. Но книга открывается сама собой в трех местах, причем на этой странице – легче всего. Майк угадал любимую скульптуру Джабла.
      – Я ее куплю, – решительно заявил Майк.
      Энн позвонила в музей Родена в Париже, и только галльская вежливость удержала директора от смеха: «Продать работу Мастера? Моя дорогая леди, их нельзя не только продавать, но даже копировать! Non! Non! Non! Quelle idee!»
      Пришлось звонить Брэдли; через два дня он сообщил, что правительство Франции сделает Человеку с Марса подарок – точную копию скульптуры «Та, что когда-то была Прекрасной Ольмиер». Единственное условие: подарок не должен выставляться.
      Джилл помогла выбрать подарки для Энн, Мириам и Доркас, а когда Майк спросил, что купить для нее самой, сказала: «Ничего не нужно». Майк уже понял, что даже если все братья говорят правильно, то одни иногда говорят правильнее, чем другие. Поэтому он решил спросить совета у Энн.
      – Она отказалась, потому что так полагается. А ты все равно что-нибудь подари. Например… – Энн выбрала странный подарок: Джилл и без него имела запах.
      Когда подарок доставили, Майк совсем разочаровался: он был маленький, невзрачный и издавал слишком сильный запах, не похожий на собственный запах Джилл. Но Джилл, увидев подарок, пришла в восторг и бросилась Майку на шею. А когда она его поцеловала, он понял, что подарил как раз то, что нужно, и подарок приблизил их друг к другу.
      За обедом Майк обнаружил, что от Джилл еще более восхитительно пахнет Джилл, чем обычно. Он удивился, когда Доркас поцеловала его и шепнула на ухо:
      – Майк, солнышко, ты подарил мне роскошный пеньюар, но, может быть, когда-нибудь подаришь и духи?
      Майк не мог взять в толк, зачем ей духи. Доркас пахнет не так, как Джилл, значит, эти духи ей не подойдут. И к чему Доркас пахнуть, как пахнет Джилл? Доркас должна пахнуть, как Доркас…
      Выручил Джабл:
      – Дайте человеку спокойно поесть! Отстань, Доркас, ты и без духов хорошая кошка.
      – Не лезьте не в свое дело, босс!
      Странно: от Джилл еще сильнее пахнет Джилл, Доркас хочет, чтобы от нее пахло Джилл, а от нее пахнет ею самой. Джабл говорит, что от Доркас пахнет кошкой… В доме был кот (не домашний, а полунезависимый), который время от времени появлялся и снисходительно принимал пожертвования. Они с Майком прекрасно друг в друга вникали. Майк находил его плотоядные настроения созвучными своим. Он обнаружил, что зовут кота совсем не по-кошачьи (Фридрих Вильгельм Ницше). Однако Майк никому этого не говорил, потому что хоть и знал кошачье имя, но произнести его не мог… От кота пахло совсем не так, как от Доркас.
      Дарить подарки было приятно и полезно: Майк узнал цену деньгам. Между тем он не забывал и о других вещах, которые хотел узнать. Джабл уже дважды откладывал визит к сенатору Буну, ничего не говоря Майку. Тот не замечал: для него «следующее воскресенье» ничего не значило. Но тут пришло письменное приглашение: на Буна давил епископ Дигби, и Бун решил надавить на Харшоу.
      Майк принес письмо Джаблу.
      – Майк! Зачем к ним идти? Давай пошлем их к черту!
      И все же в ближайшее воскресенье присланный Буном автобус с живым водителем (Джабл не доверял роботам) доставил Майка, Джилл и Харшоу в молельню Архангела Фостера.

      Всю дорогу Джабл предостерегал Майка, но Майк так и не понял от чего.
      Он старался слушать, но отвлекался на пейзаж. В конце концов Майк, глядя в окно, стал запоминать, что говорит Джабл:
      – Смотри, мальчик, фостеритам нужны твои деньги и твое имя. Шутка ли, Человек с Марса в лоне фостеритской церкви! Они станут тебя обрабатывать – не поддавайся!
      – Прошу прошения?
      – Черт побери, ты меня не слушаешь?
      – Извини, Джабл…
      – Ладно, давай по-другому. Религия для многих является убежищем, и можно допустить, что какая-то религия владеет Абсолютной Истиной. Но догматическая религиозная вера – обратная сторона самодовольства. Вера, в которой я был воспитан, утверждала, что я – ее приверженец – лучше других.
      Я «благословлен», а они «прокляты»; я – в царстве добра, а они – в царстве греха (И брат Махмуд попадет в царство греха). Деревенские мужики, которые мылись раз в месяц, претендовали на знание Абсолютной Истины. Они сверху вниз смотрели на людей, которые не пели с ними хвастливых гимнов о том, на какой мы короткой ноге с Господом, как он нас любит и какую устроит всем остальным взбучку в Судный День.
      – Джабл, – перебила Джилл, – он не вникает!
      – Извини… Мои родители хотели, чтобы я стал проповедником. Очевидно, они кое-чего добились.
      – И немало.
      – Не смейся. Из меня вышел бы неплохой проповедник, не заведи я вредную привычку читать книги. Если бы я имел чуть больше уверенности в себе и чуть меньше знаний – я стал бы выдающимся евангелистом. И балаган, в который нас пригласили, назывался бы молельней Архангела Джабла.
      Джилл брезгливо поджала губы:
      – Джабл, такие вещи нельзя говорить после завтрака!
      – Я серьезно. Образованный человек понимает, когда лжет, и это ограничивает его возможности. А настоящий шаман должен верить в то, что вещает, тогда его возможности безграничны и вера заразительна. Мне не хватило веры в свою непогрешимость, я не дотянул до пророка, оставшись критиком. – Джабл нахмурился. – Фостериты искренни в своей вере, поэтому я их и боюсь. А Майк легко покупается на искренность.
      – Как вы думаете, что они станут делать?
      – Сначала обратят его в свою веру, а потом выманят деньги.
      – Я думала, вы устроили все так, что никто не сможет отнять у Майка деньги.
      – Против его воли – никто. И даже по своей воле он не откажется от состояния без разрешения правительства. Но если он захочет отдать деньги правительственной церкви – тут ему никто помешать не сможет.
      – Почему?
      – Милая моя, над церковью не властен никакой закон. Церкви дозволено то, что не дозволено никому другому. Церковь не платит налогов, ни перед кем не отчитывается, никем не контролируется. Церковь – это все то, что только можно назвать церковью. Когда-то делались попытки разграничить религии и культы, но это оказалось невозможным… Если Майк обратится в фостеритство, завещает имущество церкви, а сам как-нибудь на рассвете решит взойти на небеса, – все будет совершенно законно, как церковная служба в воскресенье.
      – Боже мой! А я-то думала, что Майк наконец-то в безопасности!
      – Дорогая моя, по эту сторону могилы безопасности не ищи.
      – Что же вы будете делать, Джабл?
      – Ничего. Злиться.
      Майк запомнил их разговор, даже не стараясь в него вникнуть. Предмет разговора, такой простой на родном языке, на английском становился неуловимым. Даже брат Махмуд не понял его, когда он высказал простейшую формулу: «Ты есть Бог». Поэтому Майк решил подождать; скоро брат Джилл выучится его языку, и тогда он все ей объяснит. Они вникнут друг в друга, и она его поймет.
      Сенатор Бун ждал их на лестничной площадке.
      – Привет, народ! Благослови вас Господь! Рад вас видеть, мистер Смит!
      И вас, доктор.
      Он вынул изо рта сигарету и посмотрел на Джилл.
      – Милая леди, кажется, я вас видел во Дворце?
      – Да, сенатор. Меня зовут Джиллиан Бордмэн.
      – Так я и думал. Вы верующая?
      – Пожалуй, нет, сенатор.
      – О, это никогда не поздно исправить. Мы будем рады, если вы посетите службу для новообращенных. Вас проводят, а мы с мистером Смитом и доком пойдем в святилище.
      – Сенатор!
      – Да, док?
      – Если мисс Бордмэн нельзя в святилище, то мы тоже туда не пойдем, а отправимся на службу новообращенных. Мисс Бордмэн – сестра милосердия при мистере Смите.
      – Мистер Смит нездоров? – встревожился Бун.
      Джабл пожал плечами:
      – Мистер Смит еще не вполне акклиматизировался на нашей планете. Я сопровождаю его в качестве врача и привык работать в паре с сестрой. Можем узнать мнение мистера Смита на этот счет. Майк, тебе нужна Джилл?