Джилл подумала, что Бен пошел по другому следу, а сообщить об этом ей не счел нужным, но сразу же отогнала эту мысль. Своими успехами Бен был обязан скрупулезным вниманием к людям. Он помнил дни рождения всех своих знакомых и скорее бы не отдал карточный долг, чем не ответил на открытку, где его благодарят за гостеприимство. Куда бы он ни отправился, каким бы срочным ни было дело, Бен обязательно выкроил бы минутку, чтобы написать записку.
      Он должен был оставить ей весточку! Джилл позвонила Бену на работу и попала на его референта, Осберта Килгаллена, который сказал, что Бен ничего ей не передавал и с тех пор, как она звонила в первый раз, не появлялся и не звонил.
      – Он не говорил, когда вернется?
      – Нет, но он оставил указания, чем заполнить колонку. У нас всегда есть материал для такого случая.
      – Значит, он звонил?
      – Нет, он прислал письмо по статопринту из Филадельфии – из Паоли Флэта. Джилл пришлось удовольствоваться этим. Она отправилась в столовую для сестер и долго ковыряла вилкой в тарелке, не видя, что ест. «Все должно быть в порядке, – успокаивала она себя. – Неужели я влюбилась в этого?…»
      – Бордмэн! Проснитесь!
      Джилл очнулась и увидела Молли Уилрайт, диетолога.
      – Простите.
      – Я спрашиваю, с каких пор у вас на этаже стали класть в палаты-люкс больных, за которых платят благотворительные организации?
      – Что вы?!
      – Палата К-12 на вашем этаже?
      – К-12? Там лежит богатая старуха, такая богатая, что дежурный врач прислушивается к каждому ее вздоху.
      – Хм. Наверное, она вчера получила наследство. До этого она полтора года лежала в приюте для престарелых.
      – Это какая-то ошибка.
      – Не знаю. У меня на кухне ошибок не бывает. А диета – ничего себе! Вагон еды, королевский выбор блюд; и лекарства приказано давать не в чистом виде, а подмешивать в пищу. Поверьте, дорогая, диета может быть такой же уникальной, как отпечатки пальцев. – Мисс Уилрайт встала. – Ну, ладно, я побежала.
      – Чего хотела от тебя Молли? – спросила у Джилл другая сестра.
      – Не знаю. Она что-то перепутала в предписаниях.
      Джилл пришло в голову, что Человека с Марса можно найти по диете. Правда, в Медицинском Центре несколько кухонь, и чтобы их все проверить, нужна по крайней мере неделя. Во время морских войн Центр работал как флотский госпиталь и уже тогда был огромным. Потом его расширили и перевели в подчинение Министерства здравоохранения, образования и социального обеспечения. Теперь Центр принадлежал Федерации и представлял собой целый город.
      Настораживала история с миссис Банкерсон. Центр принимал любых пациентов: частных, правительственных, состоящих на обеспечении благотворительных организаций. Этаж Джилл был отведен для правительственных больных, там лечились сенаторы Федерации и другие высокие чины. Странно, что в палату К-12 положили частного больного. Может быть, в отделении для частных больных не хватило места?
      Долго думать об этом было некогда: на Джилл навалилась масса работы. Понадобилась складная кровать. Можно было позвонить на склад, но он находился в подвале, чуть ли не за четверть мили от Джилл, а кровать была срочно нужна. Тут Джилл вспомнила, что такая кровать стоит в дежурке при палате К-12, на ней еще сидели часовые, и Джилл их прогнала. Наверное, кровать вынесли в дежурку, когда в палате поставили гидравлическую. Если кровать из дежурки еще не отправили на склад, то ее можно взять.
      Дверь дежурки была заперта и не открывалась ключом. Джилл подумала, что надо сказать об этом слесарю, и направилась в комнату врача, чтобы справиться насчет кровати у него. Врач оказался знакомым, – мистер Браш. Он не был ни стажером, ни врачом, живущим при больнице. Его, по его же собственным словам, пригласил доктор Гарнер специально для ухода за миссис Банкерсон. Браш обрадовался, увидев Джилл:
      – А, мисс Бордмэн! Вы-то мне и нужны.
      – Что же вы не позвонили? Как ваша больная?
      – Больная в порядке. У меня проблемы.
      – Что случилось?
      – Пустяки, минутное дело. Надеюсь, сестра, вы сможете уделить мне столь незначительное время и никому об этом не рассказывать?
      – Хорошо. Только позвольте мне позвонить помощнице и предупредить ее.
      – Нет, – поспешно возразил он. – Я выйду, вы закроете за мной дверь и не будете открывать, пока я не вернусь и не постучу вот так, – он отстучал первые такты популярной песенки.
      – Хорошо, сэр – ответила Джилл неуверенно. – Что делать с больной?
      – Ничего, ее нельзя беспокоить. Смотрите на экран.
      – Где вас найти, если что-нибудь случится? В комнате отдыха врачей?
      – В конце коридора, в мужской уборной. Все, я убегаю.
      Он ушел, и Джилл заперла дверь. Она посмотрела на экран и на датчики. Женщина спала, ее пульс был четким и ритмичным, дыхание спокойным и ровным. «К чему такое неусыпное наблюдение?» – недоуменно подумала Джилл. Она решила все-таки проверить, стоит ли в дальней комнате складная кровать. Больную Джилл не потревожит – она умеет ходить так, чтобы не будить больных, а что до доктора Браша, то он, как и все врачи, не будет возмущаться тем, о чем не узнает.
      Проходя мимо миссис Банкерсон, Джилл убедилась, что та спит. Дверь дежурки была заперта. Джилл открыла ее ключом.
      Складная кровать стояла на месте… И тут Джилл заметила, что комната занята. На стуле, с детской книжкой в руках, сидел Человек с Марса.
      Смит увидел Джилл, и лицо его озарилось лучезарной улыбкой счастливого ребенка.
      У Джилл закружилась голова. Валентайн Смит здесь? Не может быть! Его же перевели, в журнале записано…
      Страшная догадка родилась у нее. Подставной «Человек с Марса» на стерео… умирающая старуха, и вместе с ней в палате – еще один человек… ключ, не отпирающий дверь… Через день-другой отсюда выедет каталка, а на ней под простыней – не один труп, а два!
      Вслед за этой догадкой пришла еще одна: она рискует. Очень рискует.
      Смит неловко встал со стула, протянул к ней руки и сказал:
      – Брат мой!
      – Здравствуй. Как живешь?
      – Я здоров. Мне хорошо, – он сказал еще что-то на непонятом задыхающемся языке, потом поправился, – ты здесь, брат. Тебя не было. Теперь ты снова здесь. Ты – как вода.
      Сердце Джилл таяло под лучами улыбки Смита, а кровь в жилах стыла от страха, что ее здесь застигнут. Смит этого не замечал. Он сказал:
      – Видишь? Я хожу. Я становлюсь сильнее. – Он сделал несколько шагов и торжествующе улыбнулся.
      Через силу улыбнулась и Джилл.
      – О, да мы делаем успехи! Продолжай в том же духе. А мне надо идти, я на минутку заглянула.
      – Не уходи, – на его лице отразилось огорчение.
      – Я должна идти…
      Огорчение переросло в горе.
      – Я чем-то тебя обидел? Я не знал.
      – Нет, ты меня ничем не обидел. Мне действительно нужно уходить, и чем скорее, тем лучше.
      Его лицо вновь стало спокойным. Он сказал скорее утвердительно, чем вопросительно:
      – Брат, возьмешь меня с собой.
      – Я не могу. Мне нужно уходить. Слушай, не говори никому, что я была здесь, пожалуйста!
      – Не говорить, что приходил мой брат по воде?
      – Правильно. Никому не говори. Будь умницей, потерпи, пока я вернусь.
      Смит переварил услышанное и сказал безмятежно:
      – Я буду ждать. Я не скажу.
      – Вот и хорошо, – Джилл соображала, как она сможет выполнить обещание.
      Она догадалась, что «испорченный» замок не был испорчен, глянула на дверь в коридор и поняла, почему дверь не открывалась: к ней был прибит засов. В больнице пользоваться такими засовами было запрещено. Те, что стояли на дверях ванных, уборных и других комнат, открывались снаружи специальными ключами. Этот же можно было открыть только изнутри. Джилл отодвинула его.
      – Жди. Я приду.
      – Я буду ждать.
      Вернувшись в комнату врача, она услышала: Тук! Тук! Тук-тук!… Тук! Тук!… Это был сигнал Браша. Джилл поспешила к двери.
      Браш ворвался в комнату с криком:
      – Где вы были, сестра? Я стучал три раза! – он подозрительно покосился на дверь в палату.
      – Больная стала вертеться, – солгала Джилл. – Я поправляла ей подушку.
      – Черт возьми! Я же запретил вам отходить от стола!
      Джилл видела, что он испуган, и пошла в контратаку.
      – Доктор, – сказала она сухо, – я за эту больную не отвечаю. Но раз уж вы мне ее доверили, я оказала ей помощь, которую сочла необходимой. Если у вас ко мне претензии, давайте позовем главного врача отделения.
      – Что вы, из-за такого пустяка…
      – Нет, сэр. Такую слабую старушку наполненная водой подушка может задушить. Есть сестры, способные стерпеть от врача любое обвинение. Я же ложных обвинений терпеть не хочу! Давайте позовем главного врача.
      – Не надо, мисс Бордмэн. Я погорячился, не подумал. Прошу прощения.
      – Хорошо, – отчеканила Джилл, – чем я еще могу быть полезна?
      – Спасибо, больше ничего не нужно. Хотя… пожалуйста, никому не рассказывайте об этом.
      – Конечно, нет – можете быть совершенно спокойны, доктор.
      Джилл вернулась на свое место и сделала вид, что разбирает бумаги. Потом вспомнила, что так и не заказала на складе кровать. Она позвонила на склад, отослала помощницу с каким-то поручением и задумалась.
      Где же Бен? Как его недостает! Позвонить бы ему и переложить ответственность на его плечи. Но он пропал черт знает куда и свалил все на нее. Свалил? Раздражение, которое она подспудно чувствовала все утро, вдруг прошло. Бен не уехал бы, не дав ей знать, как закончилась его встреча с Человеком с Марса. Джилл, как участница заговора, имела право знать исход дела, а Бен всегда играл честно. «Если я вдруг пропаду, – вспомнила она, – ты – мой запасной козырь».
      За все это время она даже не подумала, что с Беном могло что-то случиться, ей это не приходило в голову. А теперь пришло. И настало время – рано или поздно это случается с каждым – поставить на карту свою карьеру, жизнь и честь. Джилл Бордмэн приняла вызов судьбы в 15:47.
 

***

 
      …Когда Джилл вышла, Человек с Марса сел на прежнее место и стал, выражаясь земным языком, ждать. Он испытывал тихое счастье от того, что брат обещал вернуться. Смит был готов сидеть в ожидании брата и год, и два, и три, ничего не делая и не двигаясь. Он не помнил точно, когда они побратались: Смит еще не мог измерить новое время и пространство – так сильно они отличались от того, к чему он привык в родном гнезде. Дело было не в том, что, измеренная земными годами, его жизнь оказывалась длиннее или короче, а в том, что здесь он столкнулся с совершенно иным, чем дома, восприятием времени. Фразу «Это произошло позже, чем тебе кажется» нельзя перевести на марсианский язык, потому что у марсиан не существует понятия «позже». А фразу «Поспешишь – людей насмешишь» нельзя перевести, потому что на Марсе это – непреложная истина, нечто само собой разумеющееся, как на Земле то, что рыба плавает. Высказывание «Так было, есть и будет» на Марсе показалось бы таким же трюизмом, как на Земле «Дважды два – четыре». Смит ждал.
      Вошел Браш, посмотрел на него; Смит не пошевелился, и Браш вышел.
      Услышав скрежет ключа в двери, Смит вспомнил, что такой же звук предшествовал последнему визиту брата по воде, и стал настраиваться на встречу с братом. В прошлый раз он удивился, когда дверь открылась, впустив к нему Джилл. Смит тогда еще не знал, что такое дверь, но сейчас уже усвоил это и отдался радости, которая приходит в присутствии братьев по гнезду или по воде, а иногда – в присутствии Старших Братьев. Радость его несколько омрачилась от сознания, что брат ее не разделяет; брат скорее огорчен, да так сильно, что вот-вот дематериализуется. Но Смит уже знал, что эти странные существа могут испытывать очень сильные отрицательные эмоции без риска для жизни. Брат Махмуд мог по пять раз в день переживать душевную агонию, но при этом и не думал умирать физически. Другой его брат, капитан ван Тромп, тоже часто испытывал приступы душевных страданий, которые, по понятиям Смита, давно должны были привести его к дематериализации, тем самым разрешив конфликт, а капитан был жив и здоров. Поэтому Смит не обратил внимание на волнение Джилл.
      Джилл сунула ему какой-то узел.
      – Одевайся! Быстро!
      Смит взял узел в руки и застыл в растерянности.
      – Господи! Давай помогу!
      Ей пришлось самой и раздеть его, и одеть. Пижаму и тапочки Смит носил не потому, что ему так велели. Он мог их снять и надеть, но делал это очень медленно. Сейчас Джилл взяла дело в свои руки. Она была медицинской сестрой, а Смит не испытывал стыда от своей наготы, поэтому обошлось без проблем. Смит был очарован кожей, которую Джилл натягивала ему на ноги. Но брат по воде не дал почувствовать и полюбить новую кожу – Джилл принялась пристегивать чулки к повязкам. Форму сестры милосердия она выпросила у напарницы, якобы на маскарад для своей двоюродной сестры, которая носит одежду большого размера. Джилл надела на Смита пелерину – кажется, неплохо получилось. С туфлями было хуже: они оказались тесными, а Смит и босиком ходил плохо.
      Джилл надела на него шапочку и приколола ее к волосам.
      – Волосы у тебя коротковаты, – заметила она озабоченно. – Ну да ладно, сойдет, сейчас многие девушки такие носят.
      Смит не ответил, так как плохо вник в смысл ее слов. Он попытался представить собственные волосы более длинными и решил, что на это нужно время.
      – А теперь слушай внимательно, – сказала Джилл. – Что бы ни произошло, не говори ни слова. Понял?
      – Не говорить. Я не буду говорить.
      – Иди за мной. Я буду держать тебя за руку. Если знаешь какие-нибудь молитвы – молись.
      – Молиться?
      – Нет, не надо. Иди за мной и ничего не говори.
      Джилл открыла дверь, выглянула в коридор и, убедившись, что он пуст, вывела Смита из палаты.
      Смит увидел вдруг множество незнакомых предметов, это выводило его из равновесия. В глаза ему бросались все новые и новые образы, и он ни на чем не мог сосредоточиться. Спотыкаясь, он поплелся вслед за Джилл, стараясь никуда не смотреть, чтобы спастись от окружающего хаоса.
      Джилл вывела его в конец коридора и быстро ступила на движущуюся дорожку, бегущую направо. Смит повторил ее движение и чуть не упал. Джилл подхватила его. Поймав удивленный взгляд какой-то горничной, Джилл выругалась про себя и, сходя с дорожки, действовала уже осторожнее. Наконец лифт вынес их на крышу. Тут произошла заминка, которой Смит не заметил. Он наслаждался видом неба. Небо было ясное, глубокое, просто великолепное; Смит его так давно не видел. Джилл искала глазами такси. Людей на крыше не было. Сесть в воздушный автобус Джилл не решилась. Приземлилось какое-то такси.
      – Джек! Эта машина не занята?
      – Я ее вызвал для доктора Фипса.
      – Вот жалость! Джек, как бы нам побыстрее уехать? Это моя двоюродная сестра Мэдж, она работает в южном крыле. Она простужена, и я не хочу ее долго держать на ветру.
      Санитар почесал затылок:
      – Вам, мисс Бордмэн, я отказать не могу. Езжайте этой машиной, а доктору Фипсу я вызову другую.
      – Джек, ты просто прелесть! Мэдж, молчи, я сама все скажу. У нее болит горло, и голос совсем сел. Приедем домой – буду ее ромом отпаивать. – Да, горячий ром – лучшее средство от простуды. Моя мать так всегда меня лечила.
      Он набрал адрес Джилл, который знал на память, потом помог Джилл и «Мэдж» сесть в такси.
      – Спасибо, Джек, большое спасибо, – поблагодарила Джилл за двоих.
      Такси взлетело, и Джилл с облегчением вздохнула:
      – Теперь можешь говорить.
      – Что я должен говорить?
      – Что хочешь.
      Смит задумался. На приглашение нужно ответить так, как подобает отвечать брату. Он перебрал в уме несколько подходящих для таких случаев фраз, но не сказал ни одной, потому что не смог их перевести. Наконец он нашел слова, которые переводились на этот странный пустой язык и могли быть сказаны брату:
      – Пусть наши яйца живут в одном гнезде.
      Джилл вздрогнула:
      – Что? Что ты сказал?
      Смит был огорчен непониманием, но решил, что в этом виноват он сам.
      Он уже заметил, что стремясь к единению с этими существами, он иногда причиняет им боль или приводит в волнение. Смит попытался исправить положение, порылся в своем скудном словарном запасе и сказал так:
      – Мое гнездо – твое гнездо, а твое гнездо – мое гнездо.
      На этот раз Джилл улыбнулась:
      – О! Как мило! Я не уверена, что до конца тебя понимаю, но такого милого предложения мне не делали уже давно, – и добавила, помолчав. – Только сейчас мы по уши вляпались, поэтому давай подождем, ладно?
      Смит понял Джилл не лучше, чем она поняла его, но видел, что ей приятно, и решил, что она просит подождать. Ждать ему было нетрудно: он откинулся на спинку сиденья и, довольный, что между ними все хорошо, стал любоваться окрестностями. Со всех сторон громоздились незнакомые предметы, которые нужно было познать. Он отметил, что способ передвижения, практикуемый здесь, не позволяет в полной мере насладиться тем, что встречается на пути. Он чуть было не пустился в порицаемое Старшими Братьями сравнение марсианского образа жизни с земным, но сразу же выбросил из головы еретические мысли.
      Джилл молчала, обдумывая свое положение. Она увидела, что такси подлетает к ее дому, и решила, что у нее останавливаться нельзя: там их сразу же найдут. Джилл не знала, как работает полиция, поэтому ждала нападения со всех сторон сразу. Во-первых, она могла оставить отпечатки пальцев в комнате Смита, во-вторых, их видели вместе. А может (Джилл слыхала об этом), полиция прочтет записанный в памяти робота маршрут. Джилл стерла свой адрес из памяти робота, и такси зависло над трассой. Куда лететь? Где спрятать взрослого мужчину, который сам даже одеться толком не может? А ведь его будут искать! Ах, если бы Бен был рядом! Бен, где ты?
      Джилл взяла телефон и набрала номер Бена, уже не надеясь его застать. Ответил мужской голос. Джилл было обрадовалась, но радость ее тут же погасла. Это был секретарь Бена.
      – Говорит Джилл Бордмэн. Простите, мистер Килгаллен, я думала, что звоню мистеру Кэкстону домой.
      – Так оно и есть. Но когда Бена нет дома больше суток, все звонки переадресовываются в редакцию.
      – Значит, его до сих пор нет?
      – Нет. Я могу вам чем-нибудь помочь?
      – Да нет… Мистер Килгаллен, вам не кажется странным, что Бена так долго нет? Вы не беспокоитесь?
      – Абсолютно. Бен прислал письмо, в котором сказано, что он не знает, когда вернется.
      – И это нормально?
      – В работе мистера Кэкстона это более, чем нормально, мисс Бордмэн.
      – Возможно, но мне кажется, что в данном случае не все нормально. Я думаю, вам стоит объявить на всю страну, даже на весь мир, что Бен пропал. Хотя в такси не было видеотелефона, Джилл почувствовала, что Осберт Килгаллен напыжился.
      – Мне кажется, мисс Бордмэн, что я вправе сам истолковывать указания моего начальника. Более того, осмелюсь вам сообщить, что каждый раз, когда мистер Кэкстон подолгу отсутствует, находится какая-нибудь добрая приятельница, которая звонит и поднимает панику…
      «Какая-нибудь баба, которая хочет заарканить Бена, – перевела Джилл.
      – И этот тип думает, что я очередная…». У нее пропало всякое желание просить у Килгаллена помощи; она отключилась.
      Куда же деться? Решение пришло внезапно. Если Бена нет, и к этому приложили руку власти, то никто не станет искать Валентайна Смита в квартире Бена, если, конечно, не догадаются, что она – сообщница скандального репортера. Но это маловероятно.
      У Бена в холодильнике можно будет чем-нибудь поживиться, и найдется во что одеть этого взрослого ребенка. Джилл набрала адрес Бена, такси легло на заданный курс.
      У дверей Бена Джилл сказала роботу-сторожу:
      – Карфаген пал!
      Реакции не было. Вот черт! Он поменял пароль. У Джилл затряслись поджилки, она старалась не смотреть на Смита. А, может, Бен уже дома? Джилл сказала сторожу, который еще и докладывал о посетителях:
      – Бен, это Джилл.
      Дверь открылась.
      Джилл и Смит вошли, и дверь закрылась за ними. Джилл поначалу решила, что их впустил Бен, но потом поняла, что случайно угадала новый пароль, рассчитанный, вероятно, на то, чтобы польстить ей. Но сейчас ей не были нужны комплименты.
      Смит стоял у края газона и оглядывался. Место было новое, охватить его сразу Смит не мог, но ему здесь нравилось. Здесь было не так интересно, как в летающем доме, но зато тихо. Тут можно было гнездиться. Он увидел окно и принял его за живую картину, какие видел дома. В больничной палате окон не было: палата находилась во внутреннем корпусе, и Смит еще не знал, что такое «окно». Он с уважением отметил, что имитация объемности и движения на картине совершенна – наверное, ее создал великий мастер. До сих пор он не видел ничего, что свидетельствовало бы о мастерстве людей в каком-либо деле. Сейчас люди выросли в его мнении, и на душе у него потеплело. Краем глаза он уловил какое-то движение: его брат снимал с ног тапочки и искусственную кожу.
      Джилл вздохнула и, ступив босыми ногами на газон, пошевелила пальцами.
      – Ох, как ноги устали! – Она увидела, что Смит наблюдает за ней. – Разувайся и иди сюда. Тебе понравится.
      Он недоуменно заморгал:
      – Как?
      – Совсем забыла. Давай сюда ноги, – она сняла с него туфли, отстегнула и стянула чулки. – Ну как, приятно?
      Смит пошевелил пальцами и робко спросил:
      – Ведь они живые?
      – Ну да, живые, это настоящая трава. Бен заплатил большие деньги, чтобы устроить этот газон. Одно только освещение стоит больше, чем я зарабатываю в месяц. Так что ходи, получай удовольствие.
      Смит не понял ничего, кроме того, что трава была живая, и что ему предлагали по ней ходить.
      – Ходить по живому? – спросил он с недоверием и ужасом.
      – А почему бы и нет? Траве не больно. Она здесь именно для этого и растет.
      Смит подумал, что брат по воде не будет учить его дурному. Он решился пройти по траве и почувствовал, что это действительно приятно, а трава не протестует. Он включил чувствительность на максимальный уровень и понял: брат прав, трава предназначена для того, чтобы по ней ходили. Он попытался одобрить это странное предназначение – человеку было бы так же трудно одобрить каннибализм, который для Смита как раз не был странным.
      Джилл вздохнула:
      – Хватит развлекаться. Неизвестно, как долго мы будем в безопасности.
      – В безопасности?
      – Нам нельзя оставаться здесь надолго. Скоро начнут проверять всех, кто сегодня выходил из Центра.