– Встань, девочка, – Эрешкигаль поднялась со своего трона, приблизилась к гостье, взяла за плечи.
      – Кигаль! – не выдержав, та кинулась ей на грудь, разрыдавшись.
      – Ну, ну успокойся, – она растерялась, не зная, что делать, впервые оказавшись в ситуации, в которой бывают люди, но не боги. Вздохнув, она обняла Нинти, погладила по голове. – Девочка, ты слишком долго находилась среди смертных. Эти твои вечные укоры, метания… Забудь о них.
      – Я не могу! – глотая слезы, проговорила та. – Помоги этим людям, Кигаль!
      – Это из-за того парнишки, с которого ты не сводила глаз?
      – Ты осуждаешь меня?
      – Почему же? Совсем нет. Я рада за тебя. Но о чем ты меня просишь? Чего от меня ждешь? Поддержки перед другими богами? Боишься, что им не понравится твой выбор?
      Не беспокойся об этом. Твои чувства принадлежат только тебе, и никто не станет вмешиваться.
      – Нет, Кигаль, дело в другом! Город! Он умирает!
      – И что же? Такова его судьба. Все было предрешено.
      – Я знаю, но… Ты ведь можешь это изменить!
      – Лишь отсрочить. На сто лет. Но ты знаешь, что неминуемо произойдет потом. Не думаю, что ты хотела бы такой судьбы для своего мага.
      – Конечно, нет!
      – Только не говори мне, что это он прислал тебя. Будучи там, наверху, я заглянула в душу этого наделенного даром. В ней нет моего алтаря.
      – Он беспокоиться о своем городе, мучается, ища выход… И, все же, даже не видя иного пути, он не придет сюда!
      – Я об этом и говорю… И я не вернусь в тот город, даже если меня будут молить об этом все его жители… Так что, можешь не беспокоиться. Он твой, только твой.
      – Умирающий!
      – Девочка, человеческая жизнь и смертным кажется ужасно короткой, а уж богам и подавно. Месяц ли, несколько десятков лет – для тебя и то, и другое – только миг.
      Тем более, при подобных обстоятельствах, вам даже вечности было бы мало…
      – Но неужели ты не можешь помочь иначе, кроме как с помощью этого обряда? Ты ведь великая богиня!
      – Увы, но и моему могуществу есть предел. Мне не дано изменять судьбы.
      – Тогда прикажи сделать это Намтару!
      – Он только прочерчивает пути судьбы, не выбирая при этом ни направления, ни длину. Он – всего лишь предсказатель, но не властелин…
      – Но почему все так, Кигаль, почему? – в отчаянии вскричала Нинти.
      – Мы не всесильны. Есть законы, которые выше нас, ибо писались для всего мироздания, в котором существуем и мы…
      – Но Шамаш… Он ведь изменил судьбу Керхи, когда ей было суждено стать второй Куфой! Он победил Нергала, и…
      – Да… – медленно кивнула та. По ее губам скользнула задумчивая улыбка. – Свышние позволили ему сделать это.
      – Но если так, то он может спасти ее еще раз, правда? Надежда… Она еще остается?
      – Надежде есть место всегда… Возвращайся назад. Если ей и суждено сбыться, то только на земле людей.
      – Спасибо тебе!
      – За что, девочка? Я ничего для тебя не сделала. Иди, дорогая. И будь счастлива…
      Ступай же, свет твоих глаз слепит меня. …-Меня не будет лишь мгновенье, – Нинти вернулась так быстро, что услышала в отзвуке эха собственный голос.
      Ларс смотрел на нее с удивлением.
      – Ты не уйдешь? – осторожно спросил он.
      – Я уже вернулась, – улыбнулась ему Нинти, – когда мгновение прошло.
      – Госпожа, Ты нашла способ спасти город? – спросил Евсей.
      – Если кому это и под силу, то только Шамашу, – проговорила она, глядя на караванщика, ожидая, что тот как-то отреагирует на ее слова, словно нуждаясь в поддержке смертного -Тогда поговори с Ним, – летописец качнул головой в сторону сидевшего на камне, опустив на грудь голову и закрыв глаза, отдыхая после боя, Шамашу.
      – Я? – Нинти вздрогнула, бросила взгляд на бога солнца, вновь повернулась к караванщику. В ее глазах замерцали тусклые, недоверчивые огоньки надежды: "Да, он может изменить судьбу… Ну что ему стоит вдохнуть жизнь в камень этого города!" И, все же… – Я не смею, – смущенно опустив глаза, прошептала Нинти. – Поговори ты, – поведя худыми, острыми плечами, попросила она караванщика.
      – Но я ведь всего лишь простой смертный! – удивленно воскликнул Евсей. – В то время, как Ты – небожительница, равная Ему…
      – Я – только младшая богиня, – напомнила ему она. – Мне ли сравнивать свое могущество с повелителем небес ни прежде, ни, тем более, теперь?
      – И, все же…
      – Ты – один из спутников Шамаша, его друг… А для него это всегда имело огромное значение. В отличие от того, кто ты: бог, демон, священный зверь, смертный или даже призрак…
      – Госпожа, – Евсей чуть наклонил голову, словно в укоре. – Смогу ли я упросить Его помочь в той беде, которая не касается меня?
      – Разве тебе не жаль этих несчастных? – в голосе Нинти зазвучало осуждение. Ее собственная душа разрывалась на части от нестерпимой боли, и она не могла поверить, что в мироздании есть существо, которое не разделяло бы ее отчаяния.
      – Мне жаль, госпожа, – караванщик тяжело вздохнул, – искренне жаль… Но это все.
      Я вновь и вновь прислушиваюсь к своему сердцу, стараясь понять, почему оно бьется так ровно и спокойно, словно все беды уже позади, вместо того, чтобы трепетать, рыдая от отчаяния… Шамаш не исполнит моей просьбы, когда почувствует, что она неискренна, идет от жалости…
      – Может быть, ты и прав… – задумчиво проговорила Нинти. – Хорошо, я поговорю с ним сама, – наконец, решившись, кивнула она. – Но обещай: если он заговорит об этом с тобой, ты поддержишь меня.
      – Конечно, госпожа… …Шамаш задумчиво огляделся вокруг. В его глазах не было ни торжества победы, ни зажженной ею радости – лишь грусть и тоска по чему-то необъяснимому и далекому.
      Его взгляд, скользнув по полумраку подземелья, холодному и мутно-слепому, остановился на подростках. Ри и Сати по-прежнему стояли, глядя себе под ноги, на том самом месте, где их оставили взрослые.
      Колдун качнул головой. Ему не нравилось то состояние, в которое погрузились молодые караванщики. От него веяло стремлением к смерти. Хотя… Чего еще можно было ожидать после всего, что им пришлось пережить?
      Шамаш вспомнил слова высших: "Отчаявшаяся душа…" Эти слова лишали всякой надежды… Ему ли было не знать, что с высшими не поспоришь. Они всегда найдут способ настоять на своем, ослепив, отняв время, связав по рукам и ногам… И все же… Должно ведь быть что-то… Не могут же Они не оставить никакого пути вперед, ведь если так, нет смысла жить, незачем бороться, не во что верить…
      Он не заметил, как к нему осторожно подошла Нинти, остановилась рядом.
      Взглянув в ту сторону, куда, не отрываясь, смотрел бог солнца, она не смогла сдержать тяжелого вздоха. Ее глаза подернулись еще большей печалью, хотя всего лишь миг назад ей казалось, что боль достигла своего апогея и сильнее быть просто не может. Она ошиблась, когда чувства не имеют предела, словно пространство и время. Они меняются, перетекая из одного в другое, усиливаются или ослабевают, не зная при этом ни меры, ни границ.
      Нинти тихо проговорила:
      – С ним все будет в порядке, но вот она… – богиня врачевания безнадежно качнула головой.
      Колдун молчал, не спуская печального взгляда с Сати. В его глазах были жалость и грусть, даже скорбь, которые усиливались осознанием того, что единственное, чем он мог помочь девочке, пытаясь облегчить ее боль, это забрать память. Но и в этом случае ей уже никогда не стать прежней… Что бы он ни сделал, ей никогда не стать вновь самой собой…
      – Шамаш… – наконец, осмелилась заговорить с ним Нинти.
      – Что, девочка? – колдун повернулся к ней. Его полные тихого тепла глаза задумчиво взглянули на собеседницу, но в них не было ни узнавания, ни любопытствующего интереса, лишь усталое ожидание.
      – Я… – богиня растерялась.
      Нинти не знала, что ей делать, как быть. Она пришла просить его о помощи, но не могла вымолвить ни слова…
      – Нет, ничего, – качнув головой, проговорила она, мысленно повторяя: "Не сейчас.
      Только не сейчас…" К ним подошел Евсей, бросил быстрый взгляд на богиню. Он полагал, что прошло достаточно времени, чтобы небожители обо всем договорились, и ему казалась непонятной эта беспомощная боль в глазах Нинти.
      "Неужели Шамаш отказался ей помочь? – мелькнуло у него в голове. – Странно… – Конечно, человеку не понять бессмертного и, все же, за то время, что бог солнца шел с караваном, Евсей успел узнать некоторые Его черты. – Он не оставил бы в беде того, кому мог помочь. Видно, этому городу действительно суждено умереть и никто не может изменить этого, даже Он…" -Как ты? – прервал его размышления голос повелителя небес.
      – Нормально, – осторожно проговорил Евсей. В его голосе была тень сомнения, когда он не был до конца уверен, что это так… В сущности, в этот миг он был готов поставить под сомнение все, что угодно: твердость земли и прозрачность воздуха, жар солнца и холод снега, – все, за исключением незыблемой веры в своего бога.
      После всего увиденного, он никак не мог прийти в себя. Перед его глазами вновь и вновь проносились образы, не желая пропадать в черных глубинах памяти, губы в который уж раз беззвучно шептали отзвучавшие слова, не отпускающие душу, продолжая повторяться в ней вновь и вновь ней. – Ничего, я… – он вдруг понял, что с ним случилось: – я приду в себя. Как только запишу все увиденное, – летописец, он не мог расстаться с минувшим до тех пор, пока не даст ему иную жизнь – вечность легенд. – Мне будет трудно передать словами величие того, свидетелем чему мне выпало стать. Это было… – его глаза вспыхнули восторгом и гордостью, однако тотчас погасли, как только караванщик увидел болезненную гримасу, скользнувшую по лицу Шамаша. – Что с Тобой? – взволнованный, спросил он.
      В голове мелькнуло всколыхнувшую всю душу опасение: что если сражение не прошло бесследно? Силы Губителя могли ранить бога солнца… – Шамаш, здесь богиня врачевания. Она исцелит те раны, с которыми не справился смертный лекарь…
      – Действительно, Шамаш, – наконец, справившись со своими чувствами достаточно, чтобы вновь обрести дар речи, не важно, что ее голос дрожал как хрупкий лист на яростном ветру, промолвила Нинти. – Позволь мне…
      – Ты действительно хочешь помочь? – взглянув на нее, спросил колдун.
      – Ну конечно! – богиня врачевания уже была готова броситься к нему, коснуться своей целебной силой, но печальный взгляд Шамаша остановил ее.
      – Ноги – это ерунда, – поморщившись, он поднялся с камня, на котором сидел, повернулся в сторону молодых караванщиков. – Вот кто меня действительно беспокоит. Эти дети.
      Они никак не могут освободиться от оков беды, по-прежнему находясь в плену. Не важно, что темница давно разрушена, а мучитель ушел, когда самый беспощадный и злой тюремщик – их память…
      Взглянув на подростков, Евсей качнул головой. Если Ри держался ничего, то Сати…
      Вздохнув, он поджал губы, мысленно призывая проклятия на голову Губителя, сотворившего с девочкой нечто столь ужасное, что та перестала быть самой собой…
      "Великие боги, да она уже и не человек вовсе, а лишь тень, – боль пронзила его душу, когда в голову пришла эта мысль. – Что с ней? Как ей помочь? Что я скажу ее родителям, как объясню…?" – он затряс головой, прогоняя все эти вопросы, понимая, что не в силах найти ни на один ответ.
      – В ней нет ничего, кроме скорби… – Шамаш медленно, сильно хромая, подошел к Сати, взял ее, ставшую безвольной рабыней, за подбородок, поднял голову, чтобы заглянуть в лицо…
      В глазах караванщицы была пустота и отрешенность. Прикосновение пальцев, соединявших в себе стихии холода и пламени, не прошло дрожью по ее членам, будто тело окаменело, до срока расставшись со всеми чувствами, которые и есть жизнь.
      – Да, – кивнул Евсей, вдруг с удивительной ясностью всем своим существом осознавший это. – Губитель порвал нити, связывавшие ее с судьбами родителей.
      Своей же дорог она не отыскала… – он искал возможность ей хоть чем-то помочь, но что он мог? "Обряд! – озарением вспыхнуло у него в голове. – Нужно провести обряд испытания прямо сейчас!" Караванщик задумался. Прикидывая то и это, выискивая слова, сомневаясь возможно ли вообще хотя бы заикнуться о чем-то подобном в присутствии богов, не то что попытаться воплотить в действительность, он вновь взглянул на Сати.
      "Обряд помог бы девочке найти новый путь… И ведь, в сущности, до ее совершеннолетия осталось всего ничего, только несколько месяцев… – надежда была столь ясна и близка, что, казалось, сделай шаг – и сбудется все лучшее ожидания. Караванщик бросил быстрый взгляд на повелителя небес, стоявшего возле Сати, не спуская с нее глаз. И, видя в них не только сочувствие, но и стремление помочь, он укрепился в вере в то, что задуманное им осуществимо, ведь для бога нет ничего невозможного. Оставалось лишь одно, что не позволяло караванщику высказать вслух свои мысли: – Вот только… Сможет ли Сати преодолеть испытание теперь, когда в ее душе столько боли и смятения, оставшихся памятью о том, что ей пришлось пережить?" Он вновь взглянул на Шамаша, ища ответ на свои непроизнесенные вслух вопросы.
      А колдун тем временем повернулся к Ри.
      Юноша смотрел на него со страхом и, вместе с тем, в его глазах была мольба о помощи. Он боялся, что господин Шамаш станет расспрашивать его о случившемся и тогда нельзя будет промолчать, а ответить – невыносимо больно. И, в то же время, он страстно хотел, чтобы бог солнца заглянул в его мысли, узнал то, что так тревожило душу Ри. Пусть небожитель осудит за его слабость, накажет за неспособность бороться. Все что угодно, лишь бы миг высшего суда, столь неотвратимый и ужасный, остался, наконец, позади.
      Это все, что ему сейчас было нужно. Прошлое уже почти не тревожило его, когда черные воспоминания успели подернуться, словно легкой дымкой, другими, светлыми и радостными – ведь ему было дано стать свидетелем величайшего события нового времени – победы бога солнца над Губителем. И пусть он почти ничего не понял из увиденного, это было не важно, когда небожители и не ждали от смертных понимания, лишь восхищения и служения.
      А затем Ри увидел Сати, ее пустые глаза, из которых ушел свет, сгорбленную спину, опущенные плечи.
      – Я… – он понял, что не может просто взять и забыть обо всем, что случилось, вырвав из своей памяти воспоминания, что должен своим рассказом дать им вторую жизнь, а затем, принимая всю вину на себя, готовый к любой, даже самой ужасной каре, вымолить прощение для той, которую он по-прежнему любил, которой сам не мог помочь.
      – Не надо, ничего не говори, – остановил его колдун. – Я понимаю: вам многое пришлось пережить. И это прошлое никак не закончится.
      – Ради Сати я готов…! – с жаром воскликнул паренек.
      – Все не так просто, – он качнул головой, не спуская с Ри печального взгляда полных сочувствия глаз. – Возможно, ради того, чтобы вернуть Сати, тебе придется отказаться от нее.
      – Что угодно! – с готовностью воскликнул тот. – Лишь бы она жила, была прежней!
      – Она никогда не будет прежней.
      – Но как же… – он не мог поверить, что нынешний миг последний, что все надежды бессмысленны и впереди ждет лишь пустота, которую не сможет оживить даже небожитель.
      – Не бойся, еще не все потерянно. Даже навеки лишившись прошлого, она сможет обрести будущее, отыскать свою дорогу.
      – И счастье? – это было все, чего Ри хотел. Остальное было не важно.
      – Нет.
      Это краткое слово пронзило душу молодого караванщика насквозь, отзываясь мучительной болью. "Нет… – мысленно повторил он, заставляя себя смириться с судьбой, но он не мог. – Нет! Должен же быть способ изменить… – Ри вскинул голову, взглянул на Сати. В его памяти, всколыхнувшись, вновь начали оживать события минувших дней. – Это я во всем виноват! Она ведь не хотела идти. Я уговорил ее, потащил за собой. Если бы она осталась… Если бы… Все было бы совсем иначе!" Чувство вины заставляло его с безумным упорством искать надежду – и для нее, и для себя.
      – Шамаш, а если… если сделать так, чтобы она… чтобы мы оба забыли обо всем случившимся? – он с надеждой глядел на Того, чьи силы были безграничны, Кто был способен сотворить любое чудо, сколь невероятным бы оно ни казалось…
      – Забытье не возвратит вас назад, ибо прежнего уже нет… Вы лишь потеряете себя – тех, кем вы стали.
      – Ну и пусть! – он только об этом и мечтал – никогда не оказываться в этом жутком настоящем.
      – Без настоящего нет и никогда уже не будет будущего.
      – Подождите, подождите, – не выдержав, вмешался в их разговор Евсей. – Ри, вам и так было суждено очень многого лишиться. Неужели же вы откажитесь даже от того, что удалось сохранить? И ради чего…? Шамаш, – наконец решившись, он повернулся к богу солнца. – А что если провести их через обряд испытания? Сегодня, прямо сейчас? Это поможет им найти себя… Конечно, здесь – не лучшее для него место, – он оглядел подземелье. – Сперва нужно выбраться наверх…
      – Им уже было дано испытание, – качнув головой, проговорила Нинти.
      – И что же? – Евсей резко повернулся к богине. – Они прошли его? Если да, почему же тогда… – слова холодными льдинками застыли у него на губах, когда он встретился взглядом с печальными глазами небожительницы, в которых была жалость.
      – Но это не может быть правдой! – побледнев, прошептал он. – Вы послали им слишком тяжелое испытание, через которое никто бы не смог пройти!
      – Такова была их судьба.
      – Это жестоко!
      – В мироздании все жестоко. Выслушай, караванщик, прежде чем осуждать меня и ненавидеть. Не я определяют судьбу. Мне не дано ее даже изменить, лишь знать и мириться с неизбежностью. Ты и представить себе не можешь, как мне больно. И эта боль… Она мучает меня уже тысячи лет и останется навечно. Вам, смертным, не понять, что это такое – страдание, память, тоска, которым не будет конца.
      Никогда, – она умолкла, качнула головой, глотая катившиеся слезы.
      – Прости, госпожа, – опустив голову сказал Евсей. – Не гневайся. Я всего лишь маленький смертный.
      – Ты человек, караванщик. Это куда больше, чем тебе кажется. Что же до меня… Я знаю свою вину, сужу и караю себя строже, чем кто бы то ни было, но ничего не могу изменить…
      – Но как же им жить дальше! – Евсей оглянулся на подростков. Сати стояла, опустив голову, с безразличием глядя себе под ноги. Ри, внимательно прислушивавшийся к разговору, был бледен. На его лбу выступили капельки пота.
      – Не думаю, что тебя это утешит, но, все же… Им не было суждено выжить. Они должны были умереть. Как и все в этом городе.
      – Смерть – избавление…
      – Не та, что ждала их. Я не хочу говорить об этом. Да и ни к чему, ведь этого не произошло. Просто поверь мне: все так.
      – Но вот же они – живые, стоят перед тобой. Или это не жизнь?
      – Шамаш изменил их судьбу.
      – Значит, Шамаш может провести их через другое испытание, дать другую судьбу! – продолжал настаивать на своем Евсей с упрямством служителя, пытавшегося спасти умирающего, за чьей душой уже пришли посланцы госпожи Кигаль.
      – Наверно… – в ее голосе зазвучала неуверенность, на лице отразилось сомнение и это оставляло смертным тень надежды. – Но прежний, составленный небожителями обряд тут не поможет, – поспешно добавила она, словно стремясь охладить пыл своего собеседника, чья душа вспыхнула так ярко, что, того и гляди, могла запалить полотно полумрака подземелья.
      – Шамаш, – Евсей резко повернулся к богу солнца, который стоял, не вмешиваясь в их разговор, ни словом, ни даже взглядом не выражая своего отношения к сказанному, – проведи их через обряд! Прошу Тебя! – взращенная на отчаянии надежда придала ему такую смелость, что в этот миг он не боялся переступить черту дозволенного смертному при разговоре с богом, не думая о том, чем это может обернуться для его собственной души. Караванщик знал, что этот выход, который был с таким трудом обнаружен – единственный шанс для детей. И еще: он прекрасно понимал, что ни один смертный не выберет для себя лучшей судьбы, чем та, которую дарует властелин небес. "Они достойны этой чести, – глядя на Ри и Сати, думал Евсей. – После того, что им пришлось пережить…" Однако…
      – Нет, – с явным сожалением качнул головой Шамаш. – Мне не ведом обряд этого мира, что же до того, который я знаю, то он лишь для магов.
      – Господин, – тяжело опираясь на плечи поддерживавших его Бура и Лиса, к нему подошел Ларс, – у меня есть дар. Если так будет нужно для того, чтобы совершить обряд, позволь мне пойти с ними.
      – Ты еще слишком слаб…! – воскликнула Нинти, вскинув на друга полный боли и отчаяния взгляд, выдававший весь тот ужас, что жил сейчас в сердце богини – страх потерять своего… Нет, не мага – возлюбленного. – Ты не можешь… – она чувствовала его решимость, понимала, что не в силах остановить его, иначе, как прибегнув для этого к своему могуществу, и, все же, что бы там ни было, не желала переступать черту, за которой было возможно лишь служение – пусть самозабвенное и чистое, но, все же, рабское, лишенное того чувства, о котором она так мечтала – взаимности. – Шамаш! – когда она резко повернулась к богу солнца, по ее лицу текли слезы, в глазах грела столь сильная боль, что, выплеснись она наружу, то могла бы растопить весь снег пустыни. – Не отнимай его у меня! Нам и так дано лишь мгновенье для счастья!
      Колдун не успел ничего сказать, когда Ларс заговорив первым: – Пойми, я должен! – он глядел богине прямо в глаза, горя в пламени того же огня, что охватил и Нинти, но не чувствуя боли, не замечая ее в море совсем иных, не менее ярких и горячих чувств: – Я не могу бросить этих караванщиков один на один со своим страхом!
      – Но почему ты?! – в ее глазах плавились слезы.
      – Я – маг. Сколько бы ни было мне отпущено, я – новый хозяин города, который в ответе не только за то, что происходит в этих стенах, но и все, что происходило и только произойдет, когда время – кольцо, не имеющее ни начала, ни конца!
      – Талисман не признал тебя, и…
      – Его признание важно для города. Но не для меня. Неужели ты не понимаешь этого?
      – Понимаю, – вздохнув, Нинти опустила голову, но спустя мгновение вновь вскинула ее: – Это несправедливо, жестоко!
      – "В мироздании все жестоко." Разве не ты только что сказала это? – почувствовал, что та собирается возразить, он остановил ее. – Даже если все так, это не имеет никакого значения, когда важно не то, что вокруг нас, а то, что в нашей душе. До тех пор, пока мы существуем, мы, только мы – единственные наши судьи и палачи…
      – Никто не накажет нас более жестоко, чем мы сами… – прошептала Нинти, опустив голову на грудь. В этот миг она словно одновременно была в двух мирах, двух временах: прошлом и настоящем, переживая свою собственную боль и, в то же время, боль своего друга. – Лишь мы определяем меру своей вины и бремя ответственности…
      – О, как же она хорошо понимала его! Столько веков она корила себя за единственную ошибку, совершенную в миг отчаяния, когда она позволила… Не любви, нет, тогда она не знала этого чувства – жалости, желанию помочь, стремлению сделать все как лучше, душе взять власть над холодным рассудком.
      Услышав ее слова, Ларс кивнул, испытывая некоторое облегчение. Для него было очень важно, чтобы Нинти поняла, что им движет, разделила его заботы, приняла принципы.
      – Если ты должен идти, – медленно, задумчиво начала она, а затем вдруг решительным, не допускавшим никакого возражения голосом закончила фразу: – но и я пойду с тобой! Я не желаю оставлять тебя ни на миг! И не говори больше ничего, – она коснулась губ мага холодными пальцами, – решение принято и никакие слова не заставят меня изменить его.
      – Когда мы идем? – Бур оживился. Еще совсем недавно, осознав неизбежность конца, он стал погружаться в оцепенение, испытывая лишь страх перед смертью, жалость к себе, ведь он только начал жизнь и не успеет уложить долгие годы в краткий месяц, отведенный на то, чтобы уладить все дела в этом мире. Но теперь… Для людей, подобных ему, чужие беды отодвигали назад свои собственные, делая их бледнее и незначительнее, а возможность помочь – о, она была куда важнее даже надежды на собственное спасение.
      – Мы, но не ты!
      – Это еще почему? – тот взвился, ощетинился, словно рассерженный пес: на лице ярость, в глазах – обида. – Что, я недостаточно хорош, чтобы заслужить шанс на вечное блаженство? Конечно, у меня ведь нет дара, – он вдруг на миг почувствовал себя таким…обделенным судьбой, незавершенным, лишенным смысла…И, самое обидное, сейчас, в этот миг, посреди мрачного подземелья, он один был таким- простым смертным, неизвестно почему оказавшимся рядом с богами. "Вот закадычный приятель Ларс – наделенный даром, будущий Хранитель Керхи; караванщики – спутники бога солнца, этот, – он украдкой взглянул на Евсея, – наверное, тот самый летописец, о котором рассказывал Ри. Сам парнишка – ученик и помощник автора свода легенд нового мира, по которому будут жить новые поколения. Даже в Сати есть что-то необычное, раз бог солнца так беспокоится о ней… Да, оставался еще один караванщик – мрачный, напряженный, застывший чуть в стороне с мечем в руках, словно страж на посту. Пусть он не участвует в разговоре и вообще держится особняком, но ведь так и должно быть, когда он – призванный охранять бога в его странствиях по земле…" – Как спасать от Губителя – так на это я гожусь, – недовольный, пробормотал он себе под нос, – а как проходить божественный обряд…
      – Бур…
      Нет, тот вовсе не собирался сдаваться.
      – И не пытайся меня отговорить! Я должен – и все!
      – Да послушай меня! – не выдержав, воскликнул Ларс. – Что ты будешь делать там, где властвуют силы? Как ты преодолеешь этот путь?
      – Уж я постараюсь, можешь быть уверен!
      – Друг, но зачем тебе рисковать…
      – А почему бы нет? Может быть, мне больше нравится быстрая смерть, чем медленное умирание в замерзающем городе!
      – Мне не удастся переубедить тебя?
      – И не пытайся. Бессмысленно. Уж я-то себя знаю…
      Маг качнул головой, а потом сжал плечо друга и шепнул ему на ухо короткое:
      – Спасибо!
      – Шамаш… – они все повернулись к богу солнца, который стоял, задумчиво глядя на них.
      – Мы готовы! – Нинти вскинула голову. Она никогда еще не испытывала такого чувства, вобравшего в себя решительность, отчаяние, надежду и еще множество иного, не имеющего названий, лишь оттенки мерцания в груди, которые слились воедино, вспыхнув ярким огнем, горевшим ровно, не ослабевая ни на миг, не вздрагивая на ветру, не сгибаясь от страха…
      – К чему ты готова, девочка? – он взглянул на нее с сочувствием. – К пустоте? А ты бывала там?
      – Я был! – Ларс выдвинулся чуть вперед, готовый встать на защиту Нинти, даже если противником будет сам бог солнца, которому был не в силах противостоять даже Губитель.
      – Да, – переведя на него взгляд, подтвердил тот. – Но для тебя это был только сон.
      Наяву она иная.
      – Я тоже стал другим!
      Шамаш лишь качнул головой, толи в несогласии, толи в сомнении, и повернулся к молодому караванщику.
      – А ты? Ты готов?
      – Разве возможно подготовиться к чему-то подобному? – Ри вымучено улыбнулся.
      После того, что ему довелось услышать о себе, своей судьбе… Выходило, что он уже мертв и лишь по какой-то непонятной оплошности гонцов госпожи Кигаль остается на земле. Может быть, поэтому он и не чувствовал страха. Или же, он слишком долго боялся, и это чувств просто закончилось. Ведь страх не может быть безграничным.
      Ри не надеялся на спасение, однако, в его душе, несмотря ни на что, еще сохранилась искра любопытства. Ему было интересно взглянуть на божественный обряд. Хорошо бы, чтобы именно это воспоминание и стало последним. Тогда в снах не останется места для Губителя и выдуманных им мук.
      Медленно воскрешая в своей памяти то, что он успел узнать об обряде вообще, складывая кусочки в единое целое, Ри прошептал, повторяя сказанные, как теперь казалось, целые столетия назад (так много всего произошло с тех пор) слова Бура:
      – Лишь став хозяином своей судьбы можно ее найти…
      – Все было бы так, если бы речь шла о простом испытании. Вам же предстоит нечто совсем другое: не зная будущего, опираясь лишь на прошлое, видя всего один миг настоящего выбрать среди множества судеб единственную.
      – И это поможет Сати? – его глаза зажглись надеждой.
      – Мы можем попытаться, – колдун не мог просто взять и погасить эту свечу холодным и безнадежным "нет", но и сказать твердое "да", зная, что это неправда, был не в силах. – Что ж… – Шамаш чуть наклонил голову, – тогда в путь.
      – Но… – Нинти и сама не знала, куда вдруг в последний миг подевалась вся ее решительность. Она вдруг испытала такой страх, который не ведала никогда раньше.
      Словно то, что должно было произойти, могло повлиять и на ее судьбу, бывшую доселе неизменной и постоянной…
      Богиня нервно повела плечами, закусила губу, пытаясь унять вдруг накатившую дрожь.
      – Этот обряд… – глядя себе под ноги, боясь поднять глаза, проговорила она. – Он позволит нам с тобой сопровождать смертных? Он сможет коснуться душ бессмертных?
      "Ты боишься?" – спросил он ее на языке мыслей, понимая, что есть вопросы, которые не касаются других, лишь того, кому они задавались.
      "Нет! " – ответила Нинти с чрезмерной поспешностью, что тотчас выдало ее истинные чувства.
      "Девочка, не стесняйся страха. В нем нет ничего постыдного".
      "Но ведь я богиня!" "Возможно, твоя сущность и стоит за гранью, но душа, создавшая эту плоть и кровь, стремится к обычной людской жизни".
      "Что же, сейчас я человек?" – с сомнением глядя на него, спросила Нинти. Она не готова была в это поверить, однако не могла не признать, что это многое бы объясняло. Во всяком случае – ее нынешние чувства и переживания.
      "Один человек сказал мне, что я тот, кем хочу быть. Он прав. И я думаю, это справедливо и в отношении тебя".
      "Мне надо привыкнуть к этой мысли… " – однако, надо признать, с каждым новым мигом эта идея нравилась ей все больше и больше. Нинти давно мечтала пожить немного людской жизнью. Пусть ей будет дано совсем немного, ведь этот город умирает…
      Не важно. Она собиралась сделать каждый миг смертной жизни длиннее вечности, чтобы потом заполнить воспоминаниями об этих мгновениях данную богине бесконечность.