– Да, господин. Прости меня, но я не могу называть Тебя иначе. Я действительно служитель, прошедший все стадии посвящения. Мой город погиб, караванщикам же, пришедшим в миг агонии, был нужен лекарь, а не жрец… Я уже почти забыл о том, кем был когда-то. Но раз Ты напомнил мне… Служитель не может не выказывать богу должного почтения. Это выше его сил.
– Я человек из плоти и крови. Тебе ли не знать этого.
– Господин, Ты – Тот, кем желаешь быть. Твои раны… Воистину, их мог нанести только Губитель. И никто, кроме Тебя, не сумел бы выжить… – он качнул головой.
– Прости, если я говорю не те слова, которые Ты хотел услышать. Но загляни в мое сердце – они сама правда.
– Правда, – колдун вздохнул, – да, это так… Но вот истинна ли она? – Шамаш огляделся по сторонам, нахмурился… Сейчас было не время для сложных религиозных споров, грозивших затянуться надолго.
– Я задерживаю Тебя, – тот сразу все понял, однако, не уходил. – Прошу, лишь несколько мгновений! Это очень важно для меня, для всех нас.
– Спрашивай.
– Фейр сказала: Рамир хотела узнать… Никак не думал, что она осмелится спросить…
Что только ей дало силы… Прости, я не хотел подслушивать ваш разговор, но мне нужно было знать… – он умолк, поймав на себе пристальный взгляд Шамаша.
Тот смотрел на него, не мигая, казалось, пронзая насквозь. Его глаза притягивали, подчиняли, лишая способности двигаться, говорить, даже дышать…
– Я слышал слова, но не верил им. Выходит, это действительно так: спасенные решили поднять руку на своих спасителей? – спустя несколько мгновений напряженного молчания проговорил он.
– Они не спасли нас…!
– Разве? Что бы стало с тобой, если бы тогда караванщики не купили тебя у умирающего города?
– Я спал бы вечным сном. Но был бы свободен!
– Выходит, это был не твой выбор?
– Смерть страшна. Лишь со временем понимаешь, что жизнь порой страшнее смерти.
Господин, неужели Ты, бог справедливости…
– Я не бог.
– Ты не хочешь им быть… – он сжал губы, лихорадочно ища, что еще сказать, как переубедить…-Однако, кем бы Ты ни считал себя, Ты честен по своей сущности.
Скажи же мне, знакомо ли Тебе рабство? Ответь, вот это, – он вытянул вперед руки, на запястьях которых поблескивали холодным металлическим светом рабские браслеты, – установили боги?
– Нет.
С губ лекаря сорвался облегченный вздох, глаза засияли надеждой. Он испытал такую легкость, словно снял с плеч камень, который носил долгие годы.
Шамаш глядел на него, чуть наклонив голову.
– Твоя жизнь… жизнь тебе подобных, – вновь заговорил он, – возможно, она кажется вам черной, но поверь мне, это не так. Боги знают, что делают и никогда не посылают испытания, которого невозможно преодолеть, ничего не отнимают, не давая взамен иное…
– Но господин! – ему-то уже начало казаться, что он убедил Шамаша…
– Что же до рабства… Боги допускают его. Значит, тому есть причина, – он пронзил лекаря внимательным взглядом чуть сощуренных глаз, а затем вдруг спросил:
– Это ты стоишь за разговорами о восстании против караванщиков?
– Да, – Лигрен опустил голову. Раз повелитель небес не согласился с ним, значит, он ошибся. "Все напрасно. И все кончено", – он ждал смерти.
– Чужой кровью не купить себе счастья.
– Покарай меня, господин! Я заслужил это. Но… Умоляю, пойми: я мечтал лишь о свободе…
– Свобода не здесь, – он оглядел холодные, мрачные деревья, затем вновь повернулся к лекарю. В его глазах была грусть, задумчивая тоска по чему-то бесконечно далекому, – она внутри человека, в его сердце, душе… А смерть…
Она только кажется освобождением.
– Я говорил о каре…
– Она тоже в тебе самом. Чувство вины – так ее называют.
– Прости… Мы думали… Я думал, что Ты признаешь нашу правоту…
– Караван – мой дом. Его люди приняли меня в свою семью. Неужели я дал кому-то повод думать, что способен на предательство?
– Нет, господин, конечно нет…! Но Ты был добр к нам… Мы думали… Возможно, есть какой-то другой путь… Тебя бы послушали. Одним своим Словом Ты спас бы нас, дал новую судьбу, надежду… – боль, накатившая на него своими белыми волнами, была так сильна, что ему пришлось сжать зубы, сдерживая стон.
– Что бы там ни было, во что бы вы ни верили, у каждого человека есть судьба.
Просто одни отказываются от нее, запрятывая в темницу своих страхов, другие проклинают, мечтая о чем-то более светлом и благополучном, третьи сражаются, отвоевывая право быть выше всего и всех… Найдите свою судьбу. И вы обретете свободу, даже продолжая носить рабские браслеты. Что же до помощи… Чего вы хотите? Остаться в этом городе?
– Нет! – в страхе вскричал Лигрен. Как никто другой он знал, что в оазисе их ждет лишь еще более страшное, беспощадное, всепоглощающее рабство, да еще – вдали от пути повелителя небес!
Они не хотели убивать караванщиков, лишь показать, что достойны права быть свободными, доказать, что и они – люди. Но сейчас… Сейчас, когда он стоял в шаге от повелителя небес и глядел в Его печальные все понимающие глаза, и эти вчерашние планы казались ему кошмаром.
"Как же так? – мысль в ужасе металась у него в голове, не находя пути к спасению.
– Горе мне! Я искал для своих друзей по несчастью избавленье, а вместо этого обрек их на вечные мучения! Госпожа Кигаль уже, наверно, готовит для нас самые мрачные пещеры своего подземного мира…" Он поднял на повелителя небес глаза, в которых была мольба…
– Никто не в силах вам помочь, кроме вас самих, – донеслись до его слуха слова бога.
И вновь надежда вернулась в его сердце. "Да… Да! Своими делами, верностью каравану, почтением и беззаветным служением нашему господину, мы вымолим себе прощение, и, возможно, нам будем дан еще один шанс прожить жизнь так, чтобы заслужить светлый покой того мира, куда приводил нас великий бог…" -Спасибо, господин, – у него теперь была новая цель. Ему оставалось сделать так, чтобы она стала целью и для всех тех, кто доверял ему, следовал за ним, надеясь обрести свет…
Шамаш долго вглядывался в глаза лекаря, не проникая в его мысли, лишь наблюдая, как душа его собеседника медленно очищалась, обретая ясное, ровное горение.
Он и раньше не особенно беспокоился о том, что кто-то в караване решится вонзить нож в спину своему спутнику. У колдуна было достаточно сил, чтобы не допустить ничего подобного. Но ему пришлось бы прибегать к магии, а он не хотел так поступать. Поэтому он был рад, что нынешний разговор состоялся. Теперь караванщики смогут положиться на идущих с ними так же, как на самих себя.
– Вам уже сказали, что караван решил…
– Не говорить горожанам правду о Тебе? Да, господин! Но, поверь, мы бы и так никому ничего не сказали, ибо мы боимся лишиться Твоей благосклонности… Я могу идти, господин? Мы приближаемся к дозорным. Всем нужно вернуться под защиту каравана.
– Город, – Шамаш свел брови. Та неизвестность, что ждала впереди, заставила его нахмуриться. – Ты не мог бы рассказать мне о нем то, что известно тебе как служителю?
– Конечно, господин, – Лигрен был готов исполнить любое поручение бога. – Все, что ты пожелаешь!
– Не сейчас. Мы поговорим потом, – колдуну еще многое предстояло сделать, прежде чем караван подойдет к священному холму.
Лигрен склонился в низком поклоне, а затем, пятясь, не решаясь повернуться к богу солнца спиной, вернулся к каравану. Он лишь на миг прикрыл глаза, давая им отдохнуть, но когда вновь обратил взор на то место, где стоял повелитель небес, там уже никого не было.
– Великие боги, – только и смог проговорить он.
– Лигрен, все в порядке? – к нему подошла Фейр.
– Не знаю, – он мотнул головой, словно прогоняя наваждение.
– Но ты говорил с Ним?
– Да, – лекарь на миг умолк, пожевал губами. – С одной стороны, лучше бы мне этого не делать… Но с другой, – всегда и во всем можно найти и хорошее, и плохое, – я рад, что узнал Его волю, прежде чем стал действовать.
– Он не согласен с тем, что у нас есть право на свободу? – Фейр не могла в это поверить, ведь господин Шамаш – бог справедливости…
Лигрену было понятно ее удивление. Все рабы верили, что раз повелитель небес благосклонен к ним, раз Он их жалеет, то обязательно поймет и поддержит.
– Знаешь, о чем Он спросил меня? Считаю ли я Его способным на предательство.
– Нет! Конечно, нет, ведь Он не Губитель. Он совсем иной…!
– Фейр, но мы-то ждали от Него именно предательства.
Какое-то время женщина молчала, словно не в силах переступить через что-то внутри себя, осознать, признать…
– Ты прав, – наконец, произнесла она, опустив голову на грудь. – Благими намерениями вымощена дорога к Губителю… Что же нам делать? Ведь мы теперь никогда не сможем вымолить Его прощения, сколько бы перерождений нам ни дали другие небожители…
– Сможем, – он был уверен, что это так. Иначе сама жизнь была бессмысленна, когда она вела бы только в бездну, – если будем верой и правдой служить Ему и избранному Им каравану.
– Мне очень хочется верить, что это так…
– Верь, Фейр.
– Что мне еще остается? – она тяжело вздохнула. – Только верить…
– А разве этого мало?
Глава 3
Путь каравану преградили стражи. Они стояли, небрежно опершись на длинные деревянные копья, глядя на приближавшихся к ним чужаков высокомерно, с нескрываемым презрением.
В их глазах не было настороженного напряжения, взгляд затуманило безразличие…
"И не только, – Атен, до которого ветер донес сладковатый запах дурманной наливки, недовольно поморщился. – Как можно так попустительски относиться к собственной безопасности?" Резким взмахом руки остановив караван, Атен приблизился к тому из стражей, который, судя по богатой одежде и дорогому оружию, был среди них главным.
– Да будет вечен ваш город, мудр Хранитель и здоров род, – караванщик на миг склонил голову, приветствуя горожанина. Он знал, что порой нужно, упрятав подальше гордость, поклониться пониже – все окупиться. Тем более этот страж явно был высокого мнения о себе, своей власти и правах, которыми наделил его Совет.
Собственно, от его решения действительно многое зависело, когда, стоило ему того захотеть, караван не получил бы разрешения войти в город.
– Здоро?во, – нехотя бросил горожанин. Он обвел взглядом караван, не столько осматривая повозки и людей, словно оценивая их. – У нас принято платить за право входа в город, – отметив про себя здоровый, сытый вид торговцев, не казавшихся измотанными долгой дорогой по снежной пустыни, страж сразу, без предисловий, перешел к главному.
Атен удивленно вскинул голову. За долгие годы дороги ему не приходилось слышать ни о чем подобном. Легенды тоже умалчивали о подобном обычае…
"Однако, – Атен поджал губы, – у них есть на это право", – и он кивнул, соглашаясь.
То, что хозяин каравана услышал затем, заставило его усомниться, правильно ли он понял стража. Атен думал, что речь идет о чисто символическом взносе в городскую казну, но от него требовали…
– Пять золотников, – на красные, пухлые губы стража легла усмешка. Горожанин был явно доволен тем, что его слова застали собеседника врасплох.
– Но… – это было слишком много. Как любой караванщик, зная, что первая цена всегда завышена, он хотел поторговаться, снижая до разумных пределов то, что пока выглядело чистой воды грабежом.
– Пять золотых и ни одной монетой меньше, – с безжалостным презрением повторил страж. О, как приятно было ему держать в своих руках чужие судьбы! Он ждал, когда этот гордый караванщик станет умолять его, унижаться, но…
– Если таков ваш закон, – Атен был мрачнее черной тучи. Он знал цену каждой монеты, однако не собирался идти на то, что считал недостойным караванщика и тем более – спутника повелителя небес.
Он открыл кошель, который, на всякий случай, всегда носил на поясе, достал монеты, отметив про себя, каким хищным блеском зажглись глаза воинов при виде золота. У главного же стража на лице застыло совсем другое выражение – не алчности, нет – он стал похож на человека, только что сжевавшего самый горький из лимонов. Щека нервно дернулась. Скрыть разочарование и раздражение оказалось выше его сил. Не говоря ни слова, он забрал золотники, запихнув их себе в карман с такой брезгливостью, словно ему вручили пару грязных медяшек. Затем, все так же сохраняя презрительное молчание, он небрежно швырнул чужаку свиток – разрешение на торговлю, а затем, что-то невнятно бормоча себе под нос, зашагал прочь.
– Не нравится мне все это, – когда стражи скрылись за деревьями, к Атену подошел Лис. Помощник был хмур, словно все беды и сложности не были уже позади, а лишь только предстояли. – Ты уверен, что это были не разбойники?
– Твоя шутка не кажется мне смешной, – Атен поморщился. – И куда только нас занесла судьба? – он смотрел на друга растерянно и разочаровано.
– Да, – кивнул Лис. Если последний город был достоин того, чтобы принимать у себя бога, то этот… Ничего, дружище, Он знает, что люди разные и не станет судить всех по недостаткам нескольких…
– Конечно, -Атену очень хотелось верить, что так оно и будет. Хотя, если судить по тому, что донесли до нас легенды, боги всегда были строги к людям. Не случайно же возникла поговорка: "Разозлишь на медяшку, не расплатишься золотником". Он огляделся, ища взглядом Шамаша, спеша убедиться, что повелитель небес не стал свидетелем этого торга.
Наблюдавший за ним со стороны Лис заметил, как сперва на лице караванщика отразилось облегчение, но очень скоро оно сменилось сильнейшим внутренним напряжением и даже страхом.
– Что? – помощник весь собрался, готовясь вступить в схватку со скрывавшимся до поры в тени, не спеша показать свое лицо, противником. Он старательно проследил за взглядом друга, однако не увидел никого и ничего, что могло бы вызвать беспокойство. Лишь возле повозки, накинув поверх платья шаль, стояла, искоса поглядывая по сторонам Мати. В ее глазах была грусть – нечто совершенно чужеродное мигу прихода в город. Но малышка всегда казалась странной…
– Дочка, – окликнул ее Атен, – подойди-ка ко мне.
Та медленно, задумчиво неохотно перевела взгляд на отца, повела плечами и лишь затем неторопливо направилась к взрослым.
– И кто на этот раз тебя обидел? – Лису хотелось хоть как-то растормошить девочку, но та, вместо того, чтобы вспыхнуть огненной водой, лишь, вздохнув, качнула головой:
– Никто.
– Ты не видела Шамаша? – Атен был удивлен, что повелитель небес не с ней.
– У него дела, – девочка шмыгнула носом. Тормоша кисть шали она продолжала: – Забрал у меня Шуши и ушел, оставив одну…
– Милая, ты не должна…
– Обижаться на него, – закончила за отца девочка. Да, она была согласна с этим, вот только… – Папочка, это ведь не зависит от меня, это…само так получается!
Я не виновата!
– Конечно, дочка, – он коснулся ладонью ее щеки, успокаивая. – Я совсем не сержусь на тебя, просто хочу узнать, где Он.
– Не знаю, – девочка пожала плечами, – я не спросила… – Мати уже страшно жалела, что, утонув в обиде и разочаровании, не упросила мага взять ее с собой.
Вряд ли он смог бы ей отказать в такой простой просьбе.
Мужчины переглянулись. Конечно, им не следовало ожидать, что, оказавшись на подступах к городу, повелитель небес поведет себя как обычный караванщик, и все же… Они одновременно вздрогнули, почувствовав, как холодные пальцы страха, предчувствия беды сжали души.
Однако хозяева каравана не успели еще по-настоящему испугаться, как заметили быстро шедшего к ним навстречу бога солнца. Его лицо было мрачным, глаза сверкали холодным металлическим блеском, плотно сжатые губы превратились в две тонкие синеватые нити.
Впрочем, караванщики не заметили ничего этого.
– Шамаш! – радуясь возвращению своего божества, они, вздохнув с облегчением, бросились к Нему навстречу.
Он обвел спутников холодным взглядом.
– Нам надо поговорить, – его голос был тих, и, все же, в нем ощущалась мощь готовой проснуться бури. Затем, заметив опасливо выглянувшую из-за спины отца Мати, колдун повернулся к ней. Его глаза сразу потеплели, голос стал мягок и спокоен: – Малыш, оставь нас, пожалуйста.
– Взрослый разговор, – девочка насупилась. – Как всегда…! Но я не хочу уходить!
Не хочу сидеть одна и скучать в такой день!
– Ступай ко мне в повозку. Волчата вот-вот проснутся и захотят поиграть с тобой.
– И я смогу их покормить? – спросила она, недоверчиво взглянув на Шамаша.
– Конечно. Я все приготовил.
– Ну ладно, – ее тянуло к зверятам со страшной силой и, все же, Мати не торопилась уходить. – Только обещай, что ты больше никуда не исчезнешь, пока меня не будет!
– Обещаю.
Лицо ее сразу разгладилось, на губах заиграла улыбка. Повернувшись, она, подпрыгнув, хлопнула в ладоши, а затем бросилась к повозке мага, видя перед глазами умильные мордочки Шуши и Хана.
– Помни: ты обещал! – на миг обернувшись, крикнула она на бегу, а потом исчезла из виду.
Проводив Мати взглядом, Шамаш повернулся к караванщикам, затем спросил, обращаясь к Атену: – Мы можем поговорить в повозке?
– Конечно… Лис, веди караван дальше…
– Но я должен знать… – Лис замешкался. Ему хотелось узнать, что происходит и не стоит ли за хмурым настороженным видом Шамаша опасность куда более серьезная, чем могут представлять все разбойники снегов и холодные трещины.
– Я расскажу тебе. Потом, – поспешил ответить на недосказанный вопрос Атен.
– Не волнуйся, – видя беспокойство в глазах воина, проговорил колдун, – я позаботился о том, чтобы с караваном ничего не случилось. Просто у меня возникли некоторые… вопросы, – он произнес последнее слово так, словно речь шла о нечто несказанно большем, чем угроза бренному телу.
– Если опасность угрожает душе, – осторожно начал Атен, не зная, вправе ли он высказывать сейчас свое мнение. И, все же, он решился, когда ему самому с первого мига пребывания в этом оазисе было настолько неуютно, что он даже несколько раз ловил себя на страстном желании повернуться и поспешить унести отсюда ноги, – может быть, следует позвать Евсея?
Шамаш молча кивнул, а затем, спустя несколько мгновений, добавил:
– И лекаря.
– Раба? – Атен не мог скрыть своего удивления.
Бог солнца снова кивнул. Его брови сошлись на переносице, не предвещая ничего хорошего.
Хозяин каравана уже начал понемногу понимать своего удивительного спутника и знал: подобное поведение повелителя небес – признак чего-то плохого. А если учесть, что он сам ощущал на себе недобрый взгляд невидимых духов…
– Агид, – подозвал он ближайшего дозорного, – найди Евсея и лекаря. Мы их ждем в командной повозке, – потом Атен на миг повернулся к Лису: – Будь осторожен, – тихо бросил он и поспешил вслед за богом солнца.
Дожидаясь прихода остальных, Шамаш сидел, не сводя пристального взгляда не мигавших, переливавшихся как самоцветы глаз с пламени огненной лампы. Казалось, что его дух был где-то далеко, витая над просторами высшего мира в поисках чего-то потерянного на земле.
– Ты звал? – в повозку забрался Евсей. Следом, осторожно, в страхе поглядывая по сторонам, как будто в поисках своей смерти, поднялся лекарь.
Когда караванщик нашел его, Лигрен едва успел закончить разговор со своими спутниками-рабами.
Увидев дозорного, он решил, что бог солнца рассказал все караванщикам и теперь раба ждет суд. Но во взглядах всех, кого он встречал на своем пути, не было ни ненависти, ни злости, лишь обычная холодность и, за нею, доля удивления. Люди не понимали, что происходит, зачем вдруг хозяину каравана понадобился лекарь возле города, где все телесные болезни врачуются силой Хранителя.
Шамаш молчал, дожидаясь, пока последний из вновь пришедших задернет за собой полог.
– Что-то случилось? – первым, не выдержав давление напряженной тишины, спросил Евсей.
– Да, – колдун бросил на него быстрый взгляд, затем на миг задержался на Лигрене, который сжался, готовясь услышать казавшийся уже совершенно неминуемым приговор.
Но Шамаш, не произнеся более ни слова, снова повернулся к караванщикам.
Казалось, он осознанно оттягивает начало разговора, словно ожидая чего-то.
"Возможно, Он ждет моего признания", – решил лекарь.
– Господин… – он был готов на все, лишь бы этот мертвящий холодный блеск покинул глаза бога Солнца.
Но Шамаш резко остановил его, не дав ничего сказать.
– Дело в этом городе, – перечеркивая все размышления и сомнения раба, произнес он, – точнее, в Хранителе. Его сила, да и сама жизнь идут от смерти, – то, что по идее, должно было бы успокоить Лигрена, заставило его вмиг побледнеть, сделав лицо белее снега.
– Но это невозможно! – вскричал Евсей, не способный поверить в то, что переворачивало с ног на голову все мироздание. – Жизнь и смерть – такие же противоположности, небо и земля!
– Конечно, – кивнул Шамаш, соглашаясь, – однако, это ничего не меняет, – он снова обратил свой взгляд на раба, ожидая, что скажет тот.
– Если мне будет позволено… – осторожно заговорил лекарь, настороженно поглядывая на своих хозяев.
– Не тяни! – Атен был весь напряжен. Каждый новый миг ожидания в неизвестности отнимал столько сил, что он был готов на все, лишь бы, наконец, туман спал с глаз: – Говори, раз тебе что-то известно!
– Господин имеет в виду жертвоприношения? – глядя прямо в глаза повелителя небес, спросил он.
Лигрену после первых же слов бога стало понятно, что вызвало ярость в Его сердце -Какие еще жертвоприношения? – караванщики окончательно потеряли нить разговора, и, отчаявшись что-либо самостоятельно понять, были готовы наброситься на лекаря, стремясь получить от него хоть какие-то объяснения.
– Человеческие, – мрачно бросил Шамаш, сверля Лигрена взглядом. Он ждал, что жрец станет говорить дальше.
– Великие боги! – ужас отразился в глазах Евсея. – Это не может быть правдой!
Ведь небожители запретили сей ужасный обряд еще на заре истории… – он осекся, вспомнив, что как раз Шамаш и был тем, кто добился этого.
– Ты многого не знаешь, – лекарь качнул головой. По сравнению с возможной яростью бога гнев хозяев казался ему настолько незначительным, что об этом не было смысла волноваться. – Есть то, о чем известно лишь двоим в городе – Хранителю и жрецу.
– Тогда откуда ты можешь…
– Я был жрецом!
– И ты хочешь, чтобы я поверил…
– Прекрати! – резко прикрикнул на Евсея Атен. Он понимал ревность брата – маленький раб своим прикосновением к мечте отнял у нее часть света. Но сейчас было нечто важнее разочарования в несбывшихся надеждах. – А ты, – бросил он лекарю, – быстрее рассказывай, что там за жертвоприношения. И чем, во имя богов, это все может угрожать нам?
– О да, конечно, караван… – кивая головой, проговорил Лигрен, отвечая, однако, вовсе не на вопрос хозяина каравана, а на свои размышления.
Еще мгновение назад лекарь не знал, что и думать.
"Этот город нарушил установленный повелителем небес закон. Не важно, что делалось в отсутствие бога, но сейчас, когда Он вновь вернулся… На горожан должно было пасть ужасное проклятие. Но этого не случилось, – он вспомнил стражей, их довольные, сытые лица, – повелитель небес сдерживает свою ярость.
Значит, сейчас Его заботит нечто, представляющееся Ему более важным, чем наказание преступников…" Божий промысел – дело тонкое. Жрецу ли не знать этой истины. И тут… Последний кирпичик занял свое место в стене только что возведенного храма. Лирген, наконец, понял самое главное.
Перед тем, как, наконец, объяснить все терявшимся в сомнениях хозяевам, он повернулся к богу солнцу.
Это было невероятно, но именно страх придавал рабу смелость.
– Тебя беспокоит, что новой жертвой станет один из караванщиков?
Шамаш наклонил голову, не говоря ни да, ни нет, показывая, что все много сложнее.
– Я сделаю все, чтобы не допустить этого, – промолвил он.- Но силу смерти нельзя недооценивать. Выходя за пределы бытия, дар становится очень опасным, усиливаясь еще более непониманием того, кто осмелился на исполнение этого обряда, сколь далеко способен зайти человек, чья душа уже по большей части мертва… – умолкнув, он бросил взгляд на караванщиков. – Расскажи им. Они должны знать, – добавил он.
– Конечно, господин… – Лирген вздохнул. – В Черных легендах…
– Опять они! – не смог сдержать восклицание Атен. – У меня такое чувство, что от них все беды мира!
– Было бы правильней сказать чуть иначе: в них все беды мира, – лекарь с удивлением взглянул на караванщика. Он не ожидал, что среди снегов найдется человек, которому произнесенное им название скажет хоть что-то.
"Хотя, – напомнил он себе, – его брата готовили в служители и он мог пройти одну из стадий посвящения…" -Зачем хранить за семью печатями то, что не несет в себе угрозы? – он искоса глянул на повелителя небес, замершего, скрестив перед грудью руки, не желая более вмешиваться в разговор людей. – Знание этих легенд, – продолжал он, вновь повернувшись к караванщикам, – не сулит ни радости, ни счастья. Оно лишь доказывает, что порою, неведенье – лучший защитник от бед…
– Ну уж нет! – Атен с силой хлопнул ладонью по покрывавшим днище повозки толстым меховым шкурам. – Я хозяин каравана и предпочитаю знать обо всем, несущем в себе угрозу, вместо того, чтобы полагаться на милость судьбы к невеждам.
– Как скажешь, – лекарь развел руками. Это был не его выбор. И даже не этого решительного и властного караванщика. Решение было принято богом и не дело смертных противиться Его воле. – Мне рассказывать легенды с начала до конца? Я должен предупредить: это довольно долгая история.
– Будет достаточно того, что относится к нашему случаю, – поспешил ответить вместо брата Евсей. – У нас есть рукописи и Атен прочтет их… в более удачное время.
– Мне страшно даже представить, каким образом они к вам попали. Свитки нашего города были сожжены в последний день тепла.
– Не знаю, что уж там рисуют твои фантазии, но мы всего лишь выменяли их вместе с другими книгами на огненную воду.
– У встреченного в пустыне каравана? – раньше Лигрен никогда не осмеливался так говорить с хозяевами, расспрашивать их, не задумываясь над тем, что может вместо ответа получить удар плетью по спине. Но в этот миг он снова чувствовал себя свободным человеком, а не рабом, жившим лишь страхом и смирением. В нем воскресли решительность и твердость. Ради этого мига внутренней душевной свободы, казавшейся давно забытой, потерянной навек, блаженной и святой, он был готов на все.
– Да, – и вот удивительная вещь, караванщики словно тоже вдруг позабыли, что перед ними – только раб, видя в нем равного, более умудренного в делах города человека, чьи знания в этот миг были способны оказать каравану неоценимую услугу.
– Не пора ли нам перейти к делу?
– Конечно, – кивнул Лигрен. – В одном роду, не славившемся ни мудростью, ни силой, ни мужеством и примечательным лишь тем, что в качестве своего покровителя его основатели избрали младшую, незначительную богиню Гуллу…
– Ты говоришь о богине врачевания Нинтинугге?
– Да, Атен, он имеет в виду именно Ее! – раздраженно проговорил Евсей. – Ты лучше слушай внимательно, не прерывая. В конце концов, он рассказывает лишь для тебя одного!
– Я не виноват, что у вас, посвященных, всегда повторявших, что вы – только слуги богов на земле, оказалось столько секретов, – пробурчал хозяин каравана. – Тем более, раз этот разговор нужен именно мне, я должен понимать хотя бы о чем идет речь.
– У нас не так много времени…
– Его совсем не останется, если мы будем и дальше спорить между собой. Ответ на вопрос занял бы всего лишь миг…
– Лекарь, продолжай, – велел Лигрену Шамаш, чей голос заставил караванщиков, прекратив спор, умолкнуть.
– Гулла стала богиней врачевания лишь в эпоху Гамеша, когда, возжелав творить добро, Она перешла на сторону света. В Черных легендах Ее называют Той, Которая оживляет мертвых. Этот титул Она заслужила после того, что случилось в легенде, о которой я вам говорю… Так вот… Богиня, польщенная вниманием людей, делала все, чтобы оправдать ожидания оказавшего Ей честь рода.
Он не знал болезней и бесплодия, нищеты и голода… Но богине казалось этого мало и, в благодарность за верное служение, Она обещала, что в одной из его семей появится наделенный даром ребенок, который будет пользоваться Ее покровительством во всем. И вот у родителей, никогда не ведавших о магии, родился мальчик, который, с благословения богини, был назван в Ее честь Нинтом.
Покровительница наделила его красотой и здоровьем, Она охраняла его долгие годы, посылая лишь радости, отгоняя беды и неудачи, исполняя все желания, давая все, будь то золото, ласки прекраснейших из женщин или власть над людьми и землями.
Нинт постарел в счастье и достатке и уже должен был отправиться в самую светлую и блаженную часть владений Госпожи Кигаль. Но он не хотел умирать. Нинт жаждал новых утех, которые могла дать ему лишь земная жизнь. В то время, когда Госпожа Кигаль прислала к нему вестников смерти, старик как раз собирался жениться на молодой красавице…
Нинт обратился за помощью к своей богине и Та обучила его отдалить конец. Она сказала: "Вестников смерти не трудно обмануть. Они слепы и им все равно, чей последний вздох принимать. Кигаль же можно задобрить, построив в мире людей посвященный Ей алтарь и принося жертвы именем Ее. Принимая твое служение, владычица смерти позволит тебе жить столько, сколько ты сам пожелаешь, выпивая живительные соки из тел юных и полных сил…" -Убивать другого, чтобы выжить самому, – караванщик закусил губу. Он мог понять подобное. – Мало ли мы убили на своем веку разбойников в стремлении защитить свою семью и выжить, чтобы осуждать подобное?
