Говорит ли писатель о преимуществах паровых двигателей перед парусами и об архаичности красивых, но технически не современных и обреченных на "вымирание" парусных судов, опровергает ли ходячие представления о романтике морской жизни и о природных явлениях на экваторе, подтрунивает ли над эстетическим отношением к экзотике дальних стран своих друзей - поэтов А. Майкова и В. Бенедиктова, - всюду как бы слышится голос Адуева-старшего, произносящего свое любимое: "Закрой клапан!". Но в отличие от дюдяшки Адуева, устраняющегося от вмешательства в дела юноши и от ответственности за его будущее, "апатичный" Гончаров "заманивает" читателя в мир подлинного героизма, призывает к непоказной серьезной любознательности. Он как бы берет молодого читателя с собою в плаванье и приобщает к будням корабельной жизни, раскрывая их простую, но подлинную значительность. Наслаждаясь освобождением от рутины петербургской жизни ("Дни мелькали, жизнь грозила пустотой, сумерками, вечными буднями <...> Зевота за делом, за книгой, зевота в спектакле, и та же зевота в шумном собрании и в приятельской беседе!" - 2, 14), вдыхая кислород труда и опасности, он спешит поделиться впечатлениями с молодыми соотечественниками, внушить им необходимость испытать и закалить себя. При этом он раскрывает общечеловеческое значение дальних путешествий и неразлучных с ними опасностей и трудностей Каждая экспедиция входит в историю цивилизации, в бесконечную цепь подвигов человека во имя постижения вселенной. В XIX в., когда социальный прогресс, развитие науки и техники приобрели невиданные до того темпы, познание родной планеты - Земли вступило, как думает Гончаров, в новую фазу. ""Космос!" Еще мучительнее прежнего хотелось взглянуть живыми глазами на живой космос" (2, 14); "Скорей же, скорей в путь! Поэзия дальних странствий исчезает не по дням, а по часам. Мы, может быть, последние путешественники, в смысле аргонавтов: на нас еще, по возвращении, взглянут с участием и завистью" (2, 17), - пишет он, передавая мысли, заставившие его отбросить все сомнения и решиться участвовать в плавании фрегата "Паллада". Гончаров, конечно, не предвидел, что через несколько десятилетий развернется героическая всемирная эпопея завоевания Северного полюса новыми аргонавтами, но он выражал настроения, воспитывавшие деятелей для подобных свершений. Вот почему "Фрегат "Паллада"" вскоре после своего появления вошел в круг любимого чтения юношества. Размеренная жизнь мореплавателей во время пребывания корабля в тихих водах напоминала писателю быт "степной деревни", т. е. среднерусских захолустных мест (ср. у Тургенева "Степной король Лир"). Однако для Гончарова вся прелесть корабельной жизни тем и определялась, что за ее внешним спокойствием и однообразием стояла неутомимая деятельность, отдых был подготовкой к моментам напряжения всех сил, всех способностей, которые были часты во время плаванья и к которым члены экипажа всегда были готовы.
      Гончаров наблюдал с интересом и вниманием и другую сторону быта моряков: замкнутая жизнь команды, регламентированный и четко организованный строй которой отражал многие существенные черты бытия русского общества, постоянно приходила в соприкосновение с мировой жизнью в ее разнообразных проявлениях. Уже в "Обыкновенной истории" Гончарова выявился его интерес к социально-исторической проблеме прогресса. Эта проблема должна была занять также важное место в кругу вопросов, поставленных в романе "Обломов".
      Во время кругосветного путешествия Гончаров впервые и с исключительной для человека его времени ясностью увидел, что социальные перемены, ломающие вековые отношения в России, происходят на фоне изменения мировой политики и самого характера взаимоотношений между странами. Океан не разделяет народы, а соединяет их. Он становится большой дорогой, по которой курсируют суда крупных промышленных стран Европы, в поисках сырья и рабочих рук распространяющих свои торговые представительства, а в случае необходимости готовых применить и военную силу для подчинения народов Африки и Азии.
      Горячий сторонник европейской цивилизации, порой недооценивающий завоевания культуры Востока, Гончаров сменяет тон добродушной иронии, в котором он преимущественно ведет повествование, на лирический, с пафосом выражая свою уверенность в том, что предприимчивость, бесстрашие и технический гений современного человека в конечном счете принесут человечеству благо, а не порабощение, что промышленный век не уничтожит человечности. Героев-мечтателей на морских путях сменили простые люди, специалисты: "Я вспомнил, что путь этот уже не Магелланов путь, что с загадками и страхами справились люди. Не величавый образ Колумба и Васко де Гама гадательно смотрит с палубы в даль, в неизвестное будущее: английский лоцман, в синей куртке, в кожаных панталонах, с красным лицом, да русский штурман, с знаком отличия беспорочной службы, указывают пальцем путь кораблю..." (2, 16) - заявляет писатель, начиная свои очерки, и уже в этих вводных абзацах возникает эпический образ человека нового времени, занимающего скромное место среди других специалистов-тружеников, но несущего в себе героическое начало. Этот образ, воплощенный в фигурах русских матросов и офицеров, объективно противостоит в книге образам снующих по всему миру в поисках наживы и бесцеремонно насаждающих свой образ" жизни английских купцов.
      3
      Путешествие и работа над очерками, в которых осмыслены "уроки" плавания на фрегате "Паллада", имели исключительно большое значение для творчества Гончарова в целом и для окончательного оформления замысла романа "Обломов" в частности.
      Вера в потенциальную силу народа, в его "богатырство" была необходима Гончарову для того, чтобы завершить свою трагическую книгу об умирании воли, "затухании" личности, гибели дарований в безвоздушном пространстве рабства и барства, бюрократического бездушия и эгоистического делячества.
      Рисуя формирование юного дворянина в Обломовке, Гончаров особое внимание уделяет отношению обломовцев к знанию и к обучению. Захолустные помещики понимают, что без образования дворянин не может уже занять "подобающего" места в обществе. Они уверены, что Илюша Обломов, потомственный дворянин, наследник имения, имеет право на особое положение. На образование и труд, без которого оно невозможно, они смотрят как на неприятную необходимость, формальное препятствие на пути к тому "особенному" положению, которое должен занять их сын. Как подлинные рабовладельцы, они считают, что на труде вообще стоит клеймо рабства и что праздность и покой есть признак счастья и высшей породы. Эту мораль с детства прочно усваивает герой романа.
      Главе IX первой части романа, т. е. знаменитому "Сну Обломова", рисующему идеальную и утопичную по своему совершенству и полноте картину патриархально-крепостнического существования, предшествует многозначительный, хотя и обыденный, не двигающий действия эпизод: Захар, оказавшийся между двух огней - хозяином дома, требующим, чтобы Обломов освободил квартиру, и барином, который приказывает ему "уладить" это дело "как-нибудь", пытается воздействовать на Обломова, уговорить его согласиться на переезд: "Я думал, что другие, мол, не хуже нас, да переезжают, так и нам можно..." - робко выдвигает он "ободряющий" аргумент. Эта фраза Захара взрывает апатичного Обломова.
      "- Другие не хуже! - с ужасом повторил Илья Ильич <...> Обломов долго не мог успокоиться <...> Он в низведении себя Захаром до степени других видел нарушение прав своих на исключительное предпочтение Захаром особы барина всем и каждому" (4, 91-92). Огорченный Обломов читает Захару длинную нотацию, в которой заключается мудрость, органически усвоенная им из всего уклада жизни Обломовки.
      Обломов требует признания своей исключительности, рассматривает неумение трудиться (даже помешать угли в камине или надеть чулки), нежелание "беспокоиться" ("кажется, подать, сделать - есть кому"), паразитизм ("ни холода, ни голода никогда не терпел, нужды не знал, хлеба себе не зарабатывал и вообще черным делом не занимался" - 4, 96) как свидетельство принадлежности к высшему, "особенному" сорту людей - господам. "Черное дело", труд, за счет которого должен, "не беспокоя себя", в полном довольстве существовать барин, - доля и долг крестьянина. Характерно, что именно перед своим крепостным Обломов с особенным жаром утверждает свою исключительность. Захар, как и Обломов, вырос в Обломовке. Их отношения сколок и элемент отношений барина и крепостного. Проникновение в сознание Захара "петербургского" понятия о том, что каждый человек должен существовать по общему для всех стереотипу, представляется Обломову потрясением всех устоев жизни.
      Претендуя на положение "особенного человека" - барина, Обломов вместе с тем считает себя благодетелем народа, в частности благодетелем Захара. Правом считаться благодетелем своих крестьян "рутинная" крепостническая идеология наделяет помещика независимо от его личных качеств и поступков. Поэтому Обломов искренне верит в неблагодарность Захара, сравнившего своего барина с "другими". "Увещевая Захара, он глубоко проникся <...> сознанием благодеяний, оказанных им крестьянам, и последние упреки досказал дрожащим голосом, со слезами на глазах" (4, 97). "Право" помещика на "звание" отца (отец - единственный, ни с кем не сравнимый человек) и благодетеля крестьян, по "обломовской" системе представлений, не зависит от того, оказал ли на самом деле барин "милость" крепостному или только помечтал об этом: "...для вас я посвятил всего себя, для вас вышел в отставку, сижу взаперти <...>" (4, 98). "А я еще в плане моем определил ему особый дом, огород, отсыпной хлеб, назначил жалованье! Ты у меня и управляющий, и мажордом, и поверенный по делам!" (4, 97) -упрекает Обломов Захара. Крепостной "обломовец" Захар не сомневается в правах барина, в законности и естественности его власти и праздности, но он не может, подобно своему помещику, полностью оторваться от реальности. Слишком непосредственно он испытывает на себе трудности подлинной действительности, страдая от прихотей барина, терпя лишения и ощущая бесперспективность своего труда: "Особый дом, огород, жалованье! говорил Захар <...> Мастер жалкие-то слова говорить <...> Вот тут мой и дом, и огород, аут и ноги протяну! - говорил он, с яростью ударяя по лежанке. Жалованье! Как не приберешь гривен да пятаков к рукам, так и табаку не на что купить, и куму нечем попотчевать!" (4, 98).
      Это столкновение Обломова и Захара лаконично и полно, почти символически, несмотря на свою бытовую конкретность передает существо их отношений, а во многом и сущность характера Обломова. Герой романа прошел известную эволюцию, прежде чем оказался на своей удобной и запущенной петербургской квартире. Детство, проведенное в Обломовке, приучило его к положению "центральной" по самому своему происхождению особы. Обучение в пансионе и университете поставило Обломова на время в один ряд с другими студентами, принудило хоть и лениво, но все же учиться. Обломов мечтал о выдающемся положении и на официальном, служебном поприще и в жизни петербургского дворянского общества. Но для того чтобы занять в Петербурге с детства "предопределенное" ему, по понятию 06-ломовки, "особенное" место, ему нужно было "победить" "других" - конкурентов, доказать свое перед ними превосходство.
      Вступать в соревнование, делать усилия, "беспокоить себя" и, главное, подменять свое "исконное первородство" заработанным - не в натуре Обломова. Поездка за границу ради созерцания шедевров искусства, о которой он мечтает, более соответствует его сибаритским привычкам. Обломов и друг его детства Штольц надеются путешествовать вместе, но разночинец Штольц в духе "петровской" традиции поездку в Европу прежде всего хочет использовать для самообразования. Оказавшись в Германии, он посещает университеты. Обломов так и ограничивается мечтами о вояже. От "запутанной" ситуации периода своих "молодых порывов" Обломов возвращается на новом этапе к исходному положению: свое превосходство он утверждает перед крепостным "человеком", который по самому своему положению в обществе не может подвергнуть сомнению основательность претензий барина.
      Рассказывая о воспитании своего героя, Гончаров специально останавливается на вопросе о влиянии на него фантастики, фольклорного и литературно-романтическою элементов. Это влияние он считает вредным, расслабляющим. Автор противопоставляет мечтательность и романтическую фантастику разумной деятельности, которая, как ему представляется, должна опираться на рационалистическую мысль и реальный опыт. Сказки и легенды, в которых богатырь побеждает врагов без большого труда при содействии волшебных помощников или божественного провидения и которыми, заботливо охраняя барчонка от всех грустных и тревожных "впечатлений", "потчевала" Обломова няня, не только не пробудили в нем энергию, но укрепили его склонность к сибаритству.
      Рисуя в "Сне Обломова" идиллию существования патриархально-крепостной деревни, Гончаров подчеркивает эпический характер этой жизни. Он говорит о гомерических трапезах господ, их гомерическом смехе по поводу собственных наивных шуток, об их богатырском телосложении, здоровье, даже сравнивает старую деревенскую няню-сказительницу с Гомером, но при этом Обломовка рисуется как сонное царство, а обломовцы - как зачарованные спящие богатыри. Самого Илью Ильича Обломова Гончаров наделяет и задатками "богатырства" (высокий рост, румянец во всю щеку, природное здоровье) и чертами болезненности. В Обломове есть нечто от богатыря, болезнью прикованного к месту и обреченного на неподвижность (образ былины, начинающей цикл былин об Илье Муромце).
      Эта аналогия, возникающая в подтексте романа, имела большое значение в общей его проблематике. Обломов принадлежит определенной эпохе, это барин социальный тип, до конца выразивший свое существо, но он же и воплощение загубленных, уснувших без применения душевных качеств и дарований.
      Каковы же дарования Обломова и что в его лице теряет общество? Обломов от природы наделен живым умом, он человек чистый, добрый, правдивый, кроткий. Воспитанный в традициях барского самоуправства, он все же мягок в обращении с людьми, ниже его стоящими на общественной лестнице. Он способен к самоанализу и самоосуждению, чувство справедливости живет в нем, вопреки эгоизму, в котором он погряз. Так, "пристыдив" Захара за уподобление его барина - "другим", Обломов задумывается, у него настает "одна из ясных сознательных минут в жизни": "Ему грустно и больно стало за свою неразвитость, остановку в росте нравственных сил <...> В робкой душе его вырабатывалось мучительное сознание, что многие стороны его натуры не пробуждались совсем, другие были чуть-чуть тронуты, и ни одна не разработана до конца" (4, 100). Эта неразработанность хороших качеств Обломова связана с его положением помещика, с тем что в усовершенствовании своих способностей Обломов не испытывает подлинной необходимости. Гончаров демонстрирует это, рисуя, как посреди мучительного самоанализа Обломов "нечувствительно", незаметно для себя сладко засыпает. Желая блага своим крестьянам, герой романа не идет далее намерения составить план благоустройства своего имения и лично провести его в жизнь. Обломов считает, что благодетельствует Захару, и он действительно привязан к своему старому слуге, но беда состоит в том, что в его отношении к этому постоянному спутнику его жизни сказывается тот отрыв от действительности, то непонимание реальных обстоятельств и условий, которое ему присуще. Он мыслит традиционно, не пересматривает ничего из усвоенных им с детства привычек и стереотипов. Отсюда инфантильность многих его представлений, с одной стороны, и их архаичность - с другой.
      В эпоху, изображенную в романе, помещик не мог уже существовать и рассчитывать на стабильный доход с имения, совершенно не вникая в экономику сельского хозяйства, не понимая различия между барщиной и оброком. Если бы не вмешательство Штольца, арендовавшего Обломовку, хозяин имения несомненно разорился бы.
      С детства привыкший пользоваться услугами Захара, считать его придатком к собственной особе, Обломов не замечает, что круг его взаимоотношений со слугой замкнулся и что в этом (замкнутом круге он - барин - оказался более зависимым от своего крепостного, чем последний от него. Добролюбов констатирует этот факт и отмечает, что Обломов "не только положения своих дел не понимает <...> он и вообще жизни не умел осмыслить для себя. В Обломовке никто не задавал себе вопроса: зачем жизнь, что она такое, какой ее смысл и назначение? <...> Идеал счастья, нарисованный им Штольцу, заключался ни в чем другом, как в сытной жизни <...> в халате, в крепком сне <...> Рассудок Обломова так успел с детства сложиться, что даже в самом отвлеченном рассуждении, в самой утопической теории имел способность останавливаться на данном моменте и затем не выходить из этого statu quo, несмотря ни на какие убеждения". [15]
      Вместе с тем глубокий внутренний консерватизм идеалов делает Обломова способным почувствовать уязвимые стороны нового буржуазного уклада. Принимая без сомнений и вопросов привычный образ жизни, несправедливость которого в преддверии 60-х гг. стала уже "притчей во языцех", Обломов рассматривает для себя - барина - труд, деятельность в качестве своего рода подвига, самоотречения, требующих объяснения и оправдания.
      Став чиновником, он не мог выполнять своих служебных обязанностей, не поняв их общего смысла, не поверив в целесообразность, необходимость того, что делается в департаментах.
      У Штольца идея собственного благополучия неотделима от мысли о труде. Желание отвоевать достойное место в жизни,. пользоваться уважением, получить доступ в высший социальный слой - достаточный импульс, чтобы побудить его к действию. Вместе с тем существование без труда и борьбы ему кажется неинтересным. С детских лет Штольц полон задора. Уходя из дома в чужой и незнакомый мир, он обещает отцу, что будет иметь большой дом в Петербурге, и добивается этого. Его не смущает, что в доме этом он не живет, вечно путешествуя, вечно занятый делами и хлопотами. Вопрос о смысле жизни ему не приходит в голову, пока он действует на собственное благо и на пользу практического дела, которому себя посвятил.
      Обломова, напротив, проблема смысла жизни не волнует, когда он предается привычному сибаритству, прозябанию. По усвоенным им с детства понятиям, бездеятельная "счастливая" жизнь помещика сама по себе есть знак высшего нравственного качества человека и высшего общественного его достоинства. В Обломовке не личные способности или энергия, а происхождение человека определяли его жизненную стезю, и если для безродного бедняка самое его рождение - несчастье, если он должен "искупить" низкое свое происхождение, совершая военные подвиги, трудясь, выслуживаясь, чтобы хоть отчасти приблизиться к высшему, дворянскому кругу, то столбовой, "настоящий" дворянин, не подтверждая поступками своего права на уважение общества, не только не роняет своего достоинства, но в глазах традиционно, патриархально настроенной провинциальной, среды лишь поддерживает свое соответствие "идеалу" - стереотипу барина. Обломов вполне разделяет эти представления. Поэтому необходимость "утруждать себя", проявлять энергию, делать усилия в применении к его личности должна, как ему кажется, быть доказана, обоснована. Из этой ложной посылки возникает, тем не менее, разумное критическое требование аналитической оценки смысла того труда, который предлагает личности общество, и добротности той новой системы отношений, в которую оно его вовлекает. Старые феодально-крепостнические отношения Обломов не расценивает как систему, подлежащую осмыслению. Со свойственным ему консерватизмом мышления он воспринимает быт Обломовки как норму, "жизнь" вообще, но зато новую жизнь не принимает без критики.
      Обломов не без основания думает, что вставать с постели и "беспокоить себя" ради того, чтобы, уподобившись толпе петербургских чиновников, ехать в Екатерингоф на гулянье, - не имеет смысла. На слова Штольца, упрекающего его в лени, уходе яз общества, Обломов возражает: "Не нравится мне эта ваша петербургская жизнь! <...> вечная беготня взапуски, вечная игра дрянных страстишек, особенно жадности <...> послушаешь, о чем говорят, так голова закружится, одуреешь. Кажется, люди на взгляд такие умные, с таким достоинством на лице, только и слышишь: "Этому дали то, тот получил аренду" <...> Скука, ?скука, скука! <...> Чего там искать? интересов ума, сердца? Ты посмотри, где центр, около которого вращается все это: нет его, нет ничего глубокого, задевающего за живое. Все это мертвецы, спящие люди, хуже меня эти члены света и общества! Что водит их в жизни? Вот они не лежат, а снуют каждый день, как мухи <...> а что толку? <...> Отличный пример для ищущего движения ума! Разве это не мертвецы? <...> Ни искреннего смеха, ни проблеска симпатии!" (4, 179-180).
      На все эти обличения Штольц может возразить только, что не раз уже слышал от Обломова подобное. Но на вопросы, поставленные перед ним Обломовым, он не может дать ответа. По сути дела он считает "нормой" жизнь буржуазно-делового Петербурга, столь же некритично воспринимая ее, как Обломов - быт крепостной деревни.
      Первая часть романа со "Сном Обломова" в центре рисовала героя, отказавшегося от какой-либо деятельности, погруженного в лень и мечты. Его состояние казалось "тотальным", судьба - естественно вытекающей из предпосылок начала его жизни, завершившей свой цикл.
      Звонкий хохот Андрея Штольца, который стал невольным свидетелем препирательства Захара и его барина, не желающего просыпаться, завершает первую часть романа. В этой части, как отмечает современный исследователь, использующий терминологию Гегеля, "сложилась ситуация отсутствия ситуации". [16]
      Вторая часть романа начинается обстоятельным, хотя лаконично и сухо написанным рассказом об особенном, русско-немецком, деловом воспитании Штольца. В этих главах Гончаров сопоставляет идеалы, порожденные сословно-феодальным строем русского общества, с расхожей моралью немецкого бюргерства. Он видит полярную противоположность этих подходов к жизненным целям и, утверждая ограниченность "немецкого" представления о назначении человека, все же считает традиционно принятый в русском обществе идеал дворянского образа жизни, барства более устарелым и обреченным.
      Формирование Штольца в борениях "русского" и "немецкого" идеала рисуется в романе как удачно, по случайному стечению обстоятельств, "поставленный" самой жизнью опыт, в результате которого возникла гармоническая и сильная личность деятельного склада. "Чтоб сложиться такому характеру, может быть, нужны были и такие смешанные элементы, из каких сложился Штольц. Деятели издавна отливались у нас в пять, шесть стереотипных форм, лениво <...> прикладывали руку к общественной машине и с дремотой двигали ее по обычной колее <...> Но вот глаза очнулись от дремоты, послышались бойкие, широкие шаги, живые голоса... Сколько Штольцев должно явиться под русскими именами!" - восклицает писатель (4, 171).
      Следует отметить, что хотя деятельный его герой и выступает под немецким и весьма симпатичным (Штольц означает "гордый") именем, но он, как подчеркивается в романе, во многом похож на свою русскую мать и лишь закален и приучен к системе в труде строгим и методичным отцом-немцем. Поэтому Штольц понимает, что "в основании натуры Обломова лежало чистое, светлое и доброе начало", способен понять погубленные барскими привычками творческие задатки "этого простого, нехитрого, вечно доверчивого сердца" (там же).
      Если Обломов рисуется в романе как "итоговый", исторически уходящий, переживающий свои сумерки тип носителя дворянской культуры, то Штольц представляет людей новой эпохи, деятельных разночинцев, развивающих промышленостъ, содействующих перестройке русской жизни и чающих от этой перестройки блага для себя и для общества.
      Намек на то, что люди, подобные Штольцу, двинут общественную машину по новой колее, ясно говорит о том, что деятельность Штольца, хотя и служившего успешно, но к началу романа уже ушедшего в отставку, имеет все же некоторую связь с политическими надеждами второй половины 50-х гг.
      Недаром в "Что делать?", рисуя "новых людей" - революционеров, строивших свою жизнь в соответствии со своими убеждениями, Чернышевский учился у Гончарова и полемизировал с ним.
      Появление Штольца в конце первой части романа разрушает покой сонного царства в квартире Обломова. Во второй части встает вопрос о путях прогресса русского общества. Штольц призывает Обломова скинуть чары сна, и Обломов задает ему коварные вопросы о конечном смысле деятельности. Эти вопросы и последовательная критика Обломовым побуждений, движущих энергией современных людей, заставляют Штольца воскликнуть: "Ты философ, Илья!", - а затем, когда Обломов развернул перед ним идиллические картины помещичьей жизни, заявить: "Да ты поэт, Илья!". Так впервые в романе обозначаются черты Обломова, роднящие его с дворянскими интеллектуалами, "лишними людьми", разнообразные типы которых были до того созданы русской литературой. Штольц напоминает Обломову о замыслах его юности: "служить, пока станет сил, потому что России нужны руки и головы для разработывания неистощимых источников (твои слова); работать, чтоб слаще отдыхать, а отдыхать - значит жить другой, артистической, изящной стороной жизни, жизни художников, поэтов <...> "Вся жизнь есть мысль и труд", - твердил ты <...> Помнишь, ты хотел после книг объехать чужие края, чтоб лучше знать и любить свой?" (4, 181, 184, 187) так мы узнаем об идеалах, которым поклонялся в юности Обломов и от которых обратился к старым, традиционным взглядам своей среды, отказавшись одновременно и от труда и от мысли.
      Из уст Штольца читатель получает и готовый термин для обозначения той силы, которая толкнула Обломова на отказ от деятельности. Сложному конгломерату социальных причин, вызвавших паралич творческих сил героя, он дает название "обломовщина". Значение этого термина всячески подчеркнуто в тексте романа, но точного определения его не дается. Автор как бы побуждает читателя дать эти определения самостоятельно. Потому-то, отвечая на его вызов, Добролюбов озаглавил свою статью "Что такое обломовщина?".
      К тому времени, когда Штольц произносит приговор образу жизни своего друга, читатель уже подготовлен к этому. Он уже знаком с Обломовкой и ее обитателями, видел времяпрепровождение Обломова, в первой части романа пролежавшего целый день в постели, не умывшегося и не сумевшего самостоятельно даже застегнуть пуговицу на рубашке. Он узнает и о традиционных идеалах, завладевших сонным и обленившимся умом Обломова. Таким образом, обломовщина явственно воспринимается как помещичья праздность, возведенная в степень идеала. Именно такой смысл вкладывает в это слово Штольц, обогащая его также и сознанием разлагающего влияния подобного образа жизни и подобного идеала на личность. Добролюбов "дополнил", опираясь на текст романа, содержание понятия "обломовщина", истолковав его как обозначение крайней грани разлада между словом и делом, идеалом и жизнью, которым характеризуется типовое поведение дворянского обличителя - "лишнего человека". При этом Добролюбов не делал особенного упора на обстоятельства политической и социальной жизни, объясняющие отказ критически мыслящего дворянина от активного проведения мыслей об общественном благе в жизнь. Вследствие этого он и смог так определенно и категорично поставить в один ряд с Обломовым Печорина и Бельтова.
      Между тем в романе проблема состояния общества как целостной системы и влияния его на активность личности является важнейшим социологическим и психологическим аспектом содержания. Исповедь Обломова Штольцу о том, каким образом произошло его "угасание", является обвинительным монологом против современного общества: "...жизнь моя началась с погасания <...> Начал гаснуть я над писаньем бумаг в канцелярии; гаснул потом, вычитывая в книгах истины, с которыми не знал, что делать в жизни <...> Даже самолюбие - на что оно тратилось? <...> Чтоб князь П* пожал мне руку? А ведь самолюбие - соль жизни! Куда оно ушло? Или я не понял этой жизни, или она никуда не годится <...> Двенадцать лет во мне был заперт свет, который искал выхода, но только жег свою тюрьму, не вырвался на волю и угас" (4, 190-191).
      Таким образом, обломовщина предстает не только как следствие дворянского паразитизма, - хотя этот аспект ее содержания имеет первостепенное значение в романе, - но и как выражение общественного неустройства, порождающего апатию, ослабление творческой энергии членов общества.
      "Исповедь" Обломова, придавшая слову "обломовщина" столь многозначительное и зловещее звучание, не нарушила общего хода действия второй части романа. Удрученный аргументами своего друга Штольц, однако, возражает ему: "Я не оставлю тебя так, я увезу тебя отсюда, сначала за границу, потом в деревню <...> перестанешь хандрить, а там сыщем и дело..." (4, 191).
      В "уменье охватить полный образ предмета, отчеканить, изваять его" Н. А. Добролюбов видит "сильнейшую сторону таланта" Гончарова. [17] В первой части романа образ обломовщины "отчеканен" и "изваян", во второй части ему дано объяснение, но вместе с тем "законченность" и грозная сила этого явления как бы подвергаются сомнению. Как это было в "Обыкновенной истории", во второй части "Обломова" внезапный поворот повествования открывает новое "колено" сюжета, приносит неожиданное развитие событий. Обломов, который не мог решиться выйти из дому на прогулку, соглашается ехать за границу, выправляет паспорт, покупает все, что необходимо для поездки в Париж. После такого резкого перелома в поведении героя читатель, настроившийся на то, что ему будут рассказаны приключения героя за границей, узнает, что Обломов никуда не поехал, и вновь обманывается в своих ожиданиях, узнав, что герой не погрузился в привычную лень, а напротив - воодушевлен, подтянут, энергичен и увлечен юной Ольгой Ильинской. Это-то увлечение, а не привычная инерция, помешало ему уехать в Париж. Мало того, за короткий промежуток времени, который пропускает в своем рассказе автор, Захар - верный слуга и постоянный спутник Обломова - успевает жениться. Ситуация резко изменилась и изменилась совсем не так, как этого мог бы ожидать читатель. Развертывается "тургеневский" сюжет, роман "слабого" героя с девушкой сильного характера и твердой воли. Существенное отличие этого эпизода "Обломова" от романов Тургенева коренится в том, что в произведениях последнего исходной ситуацией является встреча идеолога с ищущей "научения" юной душой, "сюжет пропаганды", по термину Добролюбова, и лишь в конечном счете обнаруживается "слабость" героя, его неумение ответить на высокие запросы жаждущей подвига юной энтузиастки.