В 1869 г. за границей появилось воззвание М. Бакунина (1814-1876) "Постановка революционного вопроса", а в 1873г.- книга "Государственность и анархия". Если лавристы с наибольшей полнотой выразили излюбленную народническую доктрину об интеллигенции как пропагандисте социализма в народе, как решающем факторе прогресса, то бакунисты наиболее отчетливо сформулировали народническую веру в прирожденную революционность, в коммунистические инстинкты русского крестьянства. Бакунин считал, что "социально-революционная молодежь", т. е. передовая интеллигенция, обязана пойти в народ не ради подготовки отдаленной революции, а для того, чтобы немедленно поднять крестьян и возглавить крестьянский бунт. Русский народ, учил Бакунин, находится в таком отчаянном положении, что "ничего не стоит поднять любую деревню". Русскому народу ненавистна любая форма государства, он прирожденный анархист и социалист-общинник.
      В противовес журналу "Вперед!" "анархисты-федералисты", т. е. бакунисты, сторонники организации немедленного бунта народа против царя и помещиков, в 1875-1876 гг. в Женеве издавали газету "Работник", предназначенную для читателей из среды трудящихся. С бакунистскими идеями в известной мере связан и журнал "Община", издававшийся в 1878 г. в Женеве. М. Бакунин вел ожесточенную борьбу с Марксом в I Интернационале, прибегая к интригам и заговорам против Генерального совета. В письме к немецкому социал-демократу Т. Куно от 24 января 1872 г. Ф. Энгельс показал полную несостоятельность анархизма Бакунина, его взглядов на государство и революцию. [43]
      Идеи ткачевской группы революционных народников оформились несколько позже, в 1875 г. В этом году П. Н. Ткачев (1844-1885) отдельной брошюрой издал за границей программу руководимого им журнала "Набат" (1875-1881) под названием "В чем должна состоять ближайшая практически достижимая цель революции". Ее автор считал, как и Бакунин, что русский крестьянин всегда готов к революции. Однако освобождение народа, утверждал Ткачев, не является делом самого народа. Революцию осуществляет группа революционеров-заговорщиков, которая, опираясь на "разрушительно-революционную" силу народа, захватывает политическую власть, создает новое революционное государство и осуществляет преобразования во всех областях жизни.
      Ткачев и его сторонники были бланкистами, проповедниками заговорщицких методов борьбы "революционного меньшинства" с самодержавием, которое будто бы не имеет реальной опоры в русском обществе и "висит в воздухе". "Открытое письмо" Ткачева к Ф. Энгельсу и ответ последнего на это письмо в статье "Об общественных отношениях в России" (1875) исчерпывающе характеризуют теорию и практическую программу Ткачева, их полную научную несостоятельность.
      В России марксизм сложился и победил в непримиримой борьбе с народническими теориями. Из этого, однако, не следует заключать, что теории Лаврова, Бакунина или Ткачева не имеют революционно-прогрессивного содержания. Критикуя народнические теории, нельзя игнорировать их "исторически-реальное и исторически-правомерное содержание в борьбе с крепостничеством", недопустимо забывать, что "эти теории выражают передовой, революционный мелкобуржуазный демократизм, что эти теории служат знаменем самой решительной борьбы против старой, крепостнической России". [44]
      Идеи Лаврова, Бакунина и Ткачева легли в основу революционно-народнической идеологии, тактики и организации народнического движения. Они пользовались широкой популярностью в России, определили направление деятельности разнообразных народнических групп и организаций, проникли в легальную журналистику и литературу. "Хождение в народ" 1874-1875 гг. в идейно-тактическом отношении не было однородным. Но в основном оно сложилось под влиянием лозунгов Лаврова и Бакунина. Представители "хождения в народ" рассчитывали поднять крестьянство на социалистическую революцию. Самоотверженное движение интеллигенции в народ кончилось катастрофой.
      Народники-практики, особенно Н. А. Морозов и В. Н. Фигнер, в своих воспоминаниях с огорчением подтвердили, что крестьянство той поры было еще далеко от идей социализма и не пошло за интеллигентами. Н. Морозов в книге "Повести моей жизни" рассказывает о том, как он на практике убедился, что крестьяне предпочитают общинной собственности личную собственность на землю и равнодушны к пропаганде народниками совместной работы на земле. [45] В. Фигнер почувствовала себя "в крестьянском море" одинокой и слабой. Ее ужаснули бедность и заброшенность крестьянства. [46] Горькое разочарование народников в социалистических и революционных возможностях крестьянства было для многих из них источником трагических переживаний, отразившихся и в литературе.
      После провала "хождения в народ" в революционных кругах наступило известное охлаждение к идеям Лаврова и Бакунина. Платформа нелегальной революционной организации "Земля и воля", возникшей в конце 1876 г., не имеет явных указаний на свою прямую приверженность к лавризму или бакунизму. Напротив, участники организации стремились подчеркнуть то новое, что они внесли в освободительное движение второй половины 70-х гг. С этой целью они назвали себя "революционерами-народниками". Так в истории революционного движения 70-х гг. впервые появилось определение, которое затем получило расширительное значение. Народниками в собственном смысле этого слова следует считать именно землевольцев.
      С. Кравчинский (Степняк) с большой точностью определил то новое, что внесли землевольцы в историю отношений социалистически настроенной интеллигенции и народа сравнительно с тем, как решали этот коренной вопрос деятели "хождения в народ". Пережив неудачный опыт прямой пропаганды социализма в крестьянской среде, революционеры, рассказывает Степняк, пришли к выводу, что следует не только сбросить с себя немецкое платье и одеться в сермягу, необходимо и с учения социализма сбросить его "немецкое платье" и одеть его "в народную сермягу". Революционеры должны стать действительно народными людьми. Практически это значит, что свои социалистические идеалы революционер обязан подчинить идеалам народа, его насущным потребностям, воззрениям и чаяниям. Они выражаются в двух "магических словах" - "земля и воля!". Землевольцы прямо говорили, что они свои лозунги суживают до народных требований и желаний в данную минуту. Имея в виду эту основную установку своей программы, землевольцы и называли себя "народниками", "народными людьми", "революционерами-народниками". Однако и программа землевольцев теоретически не порывает до конца с бакунизмом. В ней имеются ссылки на Пугачева и Разина как на народных "революционеров-социалистов", которые выразили присущую народу готовность к бунту во имя земли и воли. Землевольческие поселения также не дали ожидаемых результатов. Потерпев поражение, народники-революционеры перешли к политической борьбе, к героическому единоборству с самодержавием - к террористической борьбе с ним. В 1879 г. "Земля и воля" раскололась на террористическую "Народную волю" и пропагандистский "Черный передел".
      Программа "Народной воли" проникнута ткачевским неверием в массы. Призыв к народной революции подменен в ней идеей заговорщицкого захвата власти. Борьба народовольцев с правительством становится борьбой узкого круга радикалов за политическую свободу. Переход к политической борьбе за демократические преобразования был шагом вперед, но связать ее с социализмом, с массовым народным движением народовольцам так и не удалось. Современники с полным основанием называли их "народниками без народа", "народниками, потерявшими веру в народ". И все же, как говорит В. И. Ленин, "деятели старой "Народной воли" сумели сыграть громадную роль в русской истории, несмотря на узость тех общественных слоев, которые поддерживали немногих героев, несмотря на то, что знаменем движения служила вовсе не революционная теория...". [47]
      При многообразии оттенков в революционно-народническо ч движении и при всем отличил последнею от позднейшего либерального народничества мировоззрению представителей этого направления в целом (от 70-х до 90-х гг. включительно) были присущи и общие черты, установленные В. И. Лениным в работе "От какого наследства мы отказываемся?". Оценка капитализма как низшего типа жизни и производства сравнительно с русским самобытным народно-общинным строем, непризнание победного шествия капитализма в России, непонимание прогрессивной стороны исторической работы капитализма и роли пролетариата в судьбах человечества, переоценка роли интеллигенции - таковы исходные теоретические взгляды, которые характеризуют всех народников от 70-х до 90-х гг.
      Демократизм "блестящей плеяды революционеров 70-х годов" [48] сливался, как и у Чернышевского, с утопическим общинным социализмом. Русские социалисты-утописты рассчитывали, что народная революция создаст условия для развития социалистических возможностей, будто бы заложенных в сохранившейся крестьянской общине, которой уже не было в буржуазно-капиталистическом строе жизни Западной Европы. Объективно же революционные просветители 60-х п. и революционные народники 70-х гг. расчищали путь крестьянскому капитализму, а не социализму. Их социализм был иллюзией, возникшей на почве относительной отсталости буржуазного развития России, своеобразия русского аграрно-экономического строя. Но это особого рода иллюзия. В ней отразился протест против крепостничества, она была знаменем многих поколений борцов. Утопический "мужицкий" социализм, его расцвет именно в пореформенную эпоху свидетельствовал о пробуждении масс, был симптомом того, что эти массы (а не только интеллигенция, создавшая социалистические теории) вступали на путь поисков такой жизни, которая была бы свободна и от ужасов капитализма, н от власти помещика, чиновника, царя. В материалах к брошюре "К деревенской бедноте" В. И. Ленин отметил: "Крестьяне хотели, чтобы жизнь была по справедливости, no-божьи, не зная, как это сделать". [49] Убеждение, что земля общая, ничья или божья, идея права на землю только тех, кто на ней работает, и идея равного права на землю, вся система общинно-патриархальных порядков - все это жило и в сознании, и в практике наивной патриархальной крестьянской демократии вплоть до революции 1905 г., питало у народнически настроенной интеллигенции социалистические надежды, порождало те типы "мирских людей", мужиков-праведников, философов равенства и мужиков-альтруистов, которые изображались беллетристами-народниками, Некрасовым, Толстым, Достоевским, а позже и советскими писателями.
      Социалистическая народническая утопия была ложной в условиях той капитализирующейся действительности, которая своим победным шествием разрушала почву всякого рода добуржуазных иллюзий. Но утопические, ложные для своего времени мечтания революционных народников о свободном труде крестьян на общей земле, обобществленными средствами производства и сообща стали истиной в условиях победы социалистического строя.
      Крайне важно иметь в виду и еще одно обстоятельство. Идея крестьянского утопического социализма, ставшая знаменем революционеров, воспитывала и воодушевляла поколения героических борцов с самодержавием, с крепостническими пережитками, с буржуазным строем. Поэтому до определенного исторического момента она играла прогрессивную, революционизирующую роль. На это указывали основоположники научного социализма, это отмечал и В. И. Ленин.
      В истории революционно-освободительного движения и общественной мысли конца 60-х и начала 70-х гг. должен быть отмечен знаменательный факт создание русскими эмигрантами в Женеве в марте 1870 г. русской секции I Интернационала (Н. Утин, А. Трусов, Е. Дмитриева и др.). Она противостояла женевской секции анархического "Альянса", руководимого Бакуниным, и оказала К. Марксу большую поддержку в борьбе с авантюристической тактикой бакунистов. Русская секция избрала Маркса своим представителем при Генеральном совете Интернационала в Лондоне. На страницах печатного органа этой секции (газеты "Народное дело") в 1870 г. была опубликована ее программа. Народнический характер этой программы очевиден. Но исключительно важно отметить, что на заре 70-х гг. возникли, как говорил В. И. Ленин, "попытки русских социалистов-народников перенести в Россию самую передовую и самую крупную особенность "европейского устройства" - Интернационал". [50] В этой связи необходимо указать и на еще одну особенность революционно-освободительного движения 70-х гг. - на его широкие интернациональные связи. Начало им было положено Герценом и Огаревым. В. И. Ленин писал: "Благодаря вынужденной царизмом эмигрантщине революционная Россия обладала во второй половине XIX века таким богатством интернациональных связей, такой превосходной осведомленностью насчет всемирных форм и теорий революционного движения, как ни одна страна в мире". [51]
      В Париже и Лондоне, в Цюрихе и Женеве сложились значительные эмигрантские колонии русских революционеров-народников. Они вступили в живые контакты с зарубежными деятелями революционного движения. Многообразны в этом смысле более поздние (1880-1890) связи выдающегося русского революционера и писателя С. М. Кравчинского (Степняка), эмигрировавшего за границу в 1878 г. Русская революционно-народническая эмиграция организовала в 70-е гг. за границей издание газет и журналов, сборников и брошюр, вела широкую пропаганду передовой русской литературы.
      Необходимо также отметить обширнейшую переписку и личное общение К. Маркса и Ф. Энгельса с русскими революционерами и литераторами. Следует указать и на огромную роль событий Парижской коммуны в истории русской общественной мысли, в идейном развитии русской литературы, в творчестве таких ее выдающихся деятелей, как Успенский, Щедрин, Некрасов.
      В революционно-освободительном движении 70-х гг. определилась тенденция, которой принадлежало великое будущее, - рост рабочего движения. Эпоха подготовки революции, как и литература этой эпохи, поставила на очередь дня "рабочий вопрос" и - шире - вопрос о капитализме, об отношении к буржуазным нравам и идеалам. Первые выступления российского пролетариата относятся к 60-м гг. В те же годы появились и первые работы о зарубежном и российском пролетариате (Н. В. Шелгунова - "Рабочий пролетариат в Англии и Франции", 1861; В. В. Берви-Флеровского - "Положение рабочего класса в России", 1869). Уже в конце 60-х и в начале 70-х гг., а особенно в последующие десятилетия публикуются романы, повести и очерки о рабочем классе, о росте его самосознания, о начавшейся его борьбе. Образ рабочего появляется у Тургенева и Толстого, у Решетникова и Слепцова, у Гл. Успенского и Каренина, Наумова и Нефедова, Омулевского и Златовратского, Чехова, Гаршина и Короленко. Конечно, интерес к представителям рабочего класса, как и начавшийся интерес к марксизму, не ломал идеологическую концепцию названных писателей, не вел их к разрыву с общедемократической позицией. Как правило, они не отделяли промышленный пролетариат от прочих трудящихся, не видели в нем особого класса, а тем более такую силу, которая призвана историей переделать мир. И все же некоторые из них (Успенский, Тургенев, Каронин, Златовратский, Короленко) начинают прозревать в рабочем такие черты, которые в недалеком будущем обеспечат за ним авангардную роль в освободительном движении.
      В 70-е гг. в пролетарском движении начали складываться новые черты, говорящие о росте самосознания и организованности формировавшегося рабочего класса. Возникают самостоятельные рабочие организации. В 1875 г. образовался "Южнороссийский союз рабочих", а в 1878 г. - "Северный союз русских рабочих". В уставе Южного союза (составлен Е. О. Заславским) и в программе Северного союза (составлена В. П. Обнорским и С, Н. Халтуриным) значительно влияние народнических идей. Но вместе с тем в названных документах было положено начало определения особых задач пролетариата, в них чувствовалось влияние социал-демократической программы, выработанной зарубежным рабочим движением, а также воздействие идей устава I Интернационала.
      В 70-е гг. пробуждение российского рабочего класса вылилось в достаточно внушительную волну забастовок и стачек. В 1870 г. вспыхнула стачка на Невской бумагопрядильне - первое массовое выступление рабочих в столице. Она вызвала большое беспокойство в правительственных кругах. По "высочайшему повелению" Александра II был издан специальный циркуляр о борьбе со стачками. В 1872 г. возникла стачка на Кренгольмской мануфактуре крупнейшем предприятии России. Она охватила несколько тысяч рабочих и сопровождалась столкновением с войсками. Г. В, Плеханов в воспоминаниях "Русский рабочий в революционном движении" рассказывает о петербургских стачках 1878-1879 гг. [52] В 70-е гг. появились первые воззвания и прокламации рабочих, раздались первые публичные выступления рабочих на судебных процессах. Широкую известность получила речь петербургского рабочего-ткача Петра Алексеева на суде (в особом присутствии Сената) 9 марта 1877 г. Она заканчивалась словами: "... подымется мускулистая рука миллионов рабочего люда <...> и ярмо деспотизма, огражденное солдатскими штыками, разлетится в прах". Эти слова В. И. Ленин охарактеризовал как "великое пророчество русского рабочего-революционера". [53] Речь Петра Алексеева неоднократно издавалась в вольной печати отдельными брошюрами, перепечатывалась в нелегальных сборниках и ходила в списках, она вызвала поэтические отклики в среде поэтов-революционеров (у С. Синегуба и Ф. Волховского).
      К концу 70-х гг. в среде рабочих возникла идея создания собственной газеты. В 1880 г. руководители "Северного союза русских рабочих" основали первую революционную рабочую газету в России - "Рабочая заря", первый и единственный номер которой вышел 15 февраля 1880 г.
      Рост активности и сознательности российского пролетариата оказал влияние на русских социалистов в России и за рубежом. Народники-революционеры и писатели, связанные с народнической демократией, вынуждены были в конечном счете признать, что рабочие по своему развитию стоят выше крестьян, они наиболее отзывчивы на социалистическую пропаганду, на призывы к борьбе за свои права. Неудивительно поэтому, что многие народники-практики в своей революционной борьбе и пропагандистской деятельности стремились опереться на рабочих. Народническая нелегальная газета "Земля и воля!" приветствовала возникновение "Северного союза русских рабочих", хотя и критиковала его программу за отступление от народнических идей.
      Однако в 70-е гг. революционная борьба затронула совсем ничтожную верхушку рабочего класса. В. И. Ленин писал: "Его передовики уже тогда показали себя, как великие деятели рабочей демократии, по масса еще спала. Только в начале 90-х годов началось ее пробуждение, и вместе с тем начался новый и более славный период в истории всей русской демократии". [54]
      4
      В литературной критике и журналистике 70-х гг. шла сложная борьба идейно-эстетических течений. Рядом с революционно-народнической литературно-критической мыслью развивались литературные идеи либерального народничества. Продолжала также действовать публицистика и критика революционных просветителей, сложившаяся в 60-е гг. под влиянием идей Чернышевского и Добролюбова. Наконец, развернулась критика и журналистика буржуазно-либерального и реакционного направлений.
      Если 1861 год был ознаменован программной статьей Чернышевского "Не начало ли перемены?", то наступивший в конце 60-х гг. новый этап в развитии литературной критики был ознаменован столь же важными для всей демократической литературы статьями Н. Щедрина "Напрасные опасения" (1868) и "Насущные потребности литературы" (1869). Автор указывает на то, что положительно-деятельные типы следует открывать и уяснять в народной среде, в этом "подлинном источнике, из которого должна источиться струя нового, живого русского слова". [55] Н. Щедрин говорит о "росте русского человека". Процесс этого роста происходит не только в среде интеллигенции ("воспитывающей" части русского общества), по и в пароде ("воспитываемой среде").
      Проблему положительного героя Щедрин связывает с проблемой народной среды. И это следует понимать не только в том смысле, что деятельность передовой интеллигенции должна служить пробуждению народа, но и в том смысле, что в самом характере нового человека должны получить развитие лучшие национально-народные ("мужичьи") черты.
      М. Е. Салтыков отграничивает характер и миросозерцание разночинца-революционера от духовного мира "лишнего человека". Он отдает историческое должное герою "будирования", сомнения и отрицания, рефлексии и разочарования, но считает, что герой распутья полностью исчерпал себя. Возникла необходимость и возможность положительного, активного отношения к действительности. Появилась потребность в произведениях, в которых действующие лица ставятся в положение борцов. Период уяснения типа ненужного и лишнего, скучающего и слабого человека кончился, наступил период человека деятельного, активно вторгающегося в действительность. Главная его обязанность состоит в служении народу. Н. Щедрин ведет напряженную борьбу с антинигилистическим романом, в котором идеал революционера изображался как бессмысленное разрушение. Он осуждает и трактовку "новых людей" как "нищих духом аскетов, которые всю суть дела видят в нелепой проповеди воздержания". [56] Автор "Напрасных опасений" отвергает абстрактное, книжное изображение положительных героев как людей, предающихся рассуждениям о деле, но неспособных к деятельности. Щедрин ратует за полнокровное художественное изображение представителей революционной интеллигенции. Во второй половине 70-х гг. развернулась полемика "Отечественных записок" с "Делом", где печатались (как прежде в "Русском слове") романы и повести о "новых людях". Представители "Отечественных записок" не без основания упрекали романистов "Дела" в схематизме, в отрыве от реальной жизни, в беспочвенном оптимизме, в преувеличении роли необыкновенной личности.
      В 1868 г. Н. Шелгупов также опубликовал программную статью "Русские идеалы, герои и типы". Как и Н. Щедрин, Шелгунов не разделял популярной народнической теории "героев" и "толпы", считая, что историю творят массы обыкновенных людей. Критик признал, что излишнее увлечение исключительной личностью (такое увлечение отразилось в некоторых романах о "новых людях" второй половины 60-х гг.) является "злом нашего времени". Русский роман и русская публицистика должны обратиться к "коллективному, социальному человеку" и показать, "каких результатов может достигать общество при коллективных усилиях множества простых людей". [57]
      В конце 60-х-начале 70-х гг. развернулась дискуссия о Решетникове, о беллетристике шестидесятников в целом. В этой дискуссии отчетливо выявились не только революционно-демократическая и либеральная точки зрения в критике, но и народнические взгляды на литературу. Н. Щедрин ("Напрасные опасения") и Н. Шелгунов ("Глухая пора", "Народный реализм в литературе") опираются на творчество Решетникова, когда опровергают заявления либеральной критики об "оскудении" русской литературы, подчинившейся интересам "мужика".
      Народническая легенда о Решетникове, с одной стороны, была создана Скабичевским, представителем мещанского радикализма, а с другой - Ткачевым. Скабичевский отступал от революционно-демократической идеологии, расходился с Щедриным и сближался с либералами, характеризуя трудовой народ как "пеструю безликую толпу". Не зачеркивая положительного значения деятельности Решетникова, он отрицательно отзывался о его художественном методе, называя "Подлиповцев" не повестью или рассказом, а протоколом. Ткачев в статьях о беллетристах-демократах использовал их произведения для обоснования своей теории решающего значения революционного меньшинства. Он считал, что демократическая беллетристика допускает неоправданную идеализацию народа, что ее представители видят в народе какую-то великую силу, великие задатки.
      Так развернулась борьба вокруг идейного "наследства 60-х годов". Вопрос об этом "наследстве" явился узловым в истории русской литературной критики, общественной и философской мысли пореформенной поры. Он получил полное научное разрешение лишь в работе В. И. Ленина "От какого наследства мы отказываемся?". Истоки этой борьбы уже наметились в условиях идейного разброда середины 60-х гг. в трактовке идей Чернышевского и Добролюбова со стороны Д. Писарева, В. Зайцева, П. Ткачева, а также беллетристов "Русского слова" и "Дела".
      В вопросах теории (в том числе и в литературно-эстетической теории) народники сделали шаг назад, если их воззрения этого рода сравнить с позицией революционных демократов предшествующей поры. Правда, представители легального народнического направления не были едины в своем отношении к "наследству 60-х годов". Не все они допускали то опошление идей 60-х гг., на которое особенно откровенно и последовательно шла оппортунистическая газета "Неделя". Виднейший критик-народник Н. К. Михайловский враждебно встретил глумление беллетристов и критиков "Недели" над идеями Чернышевского и Добролюбова. Как демократ он многое сделал в борьбе с теориями "чистого искусства", с реакцией в литературе. Но если Добролюбов говорил, что смысл его деятельности - "призыв к революции", то Михайловский, поддерживая связи с революционным подпольем, считал необходимым все же подчеркнуть, что он не является революционером, а предпочитает путь реформ и рассчитывает на "благонамеренных представителей центральной власти", которые якобы способны стать на сторону народа в его борьбе с кулачеством и местной администрацией.
      Народники-критики 70-х гг. сосредоточили особое внимание на преобразующей ("утилитарной") роли искусства. Но этот важнейший вопрос эстетики они толковали субъективистски. Преобразующее значение искусства они отрывали не только от его познавательной основы, но и от творческой, активной роли масс в деле преобразования жизни. Бессильные в борьбе за изменение действительности народники приписывали искусству роль вершителя судеб.
      Эстетические суждения Н. Михайловского, А. Скабичевского и других деятелей народнической критики были связаны с субъективно-социологической концепцией. В литературе народники стали видеть, как говорил Н. Михайловский, "гласный нравственный суд", обязанность которого - критически оценить действительность с точки зрения соответствия ее идеалу. Такой подход к литературе определил основной критический принцип Михайловского. В его статьях социологический и идеологический анализ произведения подменялся анализом психологическим. Характерно для него, например, рассмотрение творчества Г. И. Успенского с точки зрения отвлеченной морали и психологии (правда и справедливость, болезнь "уязвленной совести" и т. п.).
      Скабичевский в "Беседах о русской словесности" (1876- 1877), [58] полемизируя с эстетикой Белинского и Чернышевского, утверждал, что назначение искусства заключается вовсе не в том, чтобы давать правдивое и всестороннее воспроизведение жизни. Если Н. Михайловский в искусстве видел выражение нравственной оценки явлений, стремление человека предписать им то или другое развитие в соответствии с идеалом, то и Скабичевский преимущественно говорил о том, что искусство не обсуждает и не решает вопросы действительности, а возбуждает волю, энергию и общественную страсть человека, ставит вопросы путем демонстрирования явлений жизни. Для такого возбуждения необходимо, чтобы искусство давало преувеличенное изображение. Художественное творчество, рассуждает Скабичевский, в том и состоит, что художник выделяет и ставит на первый план те явления и стороны жизни, которые его поразили. Их наиболее яркое воспроизведение он и должен иметь в виду, чтобы резче выставить их перед читателями.
      Представители либерально-народнической газеты "Неделя" (1866-1901), проповедовавшей теорию "малых дел", отказ от революционной борьбы во имя "культурничества", откровенно и воинственно объявили поход против "наследства 60-х годов", смыкаясь не только с либералами, но и с реакционной, славянофильской идеологией, отражая точку зрения правого, оппортунистического мещанского народничества. Здесь наиболее характерными выступлениями по вопросам критики и эстетики были статьи В. Лесевича ("Белинский и последующее развитие нашей критики"), К. Лавского ("Русская литература в 1874 г."), П. Червинского ("Отчего безжизненна наша литература?"), Г. Радзиевского ("Роль искусства") и других.
      "Неделя" говорила об упадке современной ей литературы, называя главным его источником зависимость литературы и эстетики от якобы одностороннего направления, господствовавшего в 60-е гг. Под этим односторонним направлением "Неделя" разумела материализм в философии и критике, реализм в искусстве, утилитаризм в этике, господство которых привело к отрицанию самостоятельной личности, к культу разума и забвению чувства, к преклонению перед объективным взглядом на мир. Основные "догмы" 60-х гг. оказали пагубное влияние на практическую деятельность интеллигенции. Принцип пользы привел ее к узкому эгоизму, а преклонение перед разумом - к книжным теориям, чуждым народу. В результате интеллигенция, художественная литература оторвались от народа, писатели создали ложные произведения о народе. В такой грех впрл, например, по мнению "Недели", Г. Успенский и другие представители демократической литературы 60-70-х гг.
      Подхватив идеи "почвенников", "Неделя" считала, что деревня должна вдохнуть жизнь в дряхлую и бездушную интеллигенцию, лишенную чуткости к правде "любвеобильного сердца". В этой связи "Неделя" утверждала, что надежды на появление русского Инсарова потускнели. Действительных героев литературы следует искать в деревне. Создадут их не писатели, следующие традициям 60-х гг., а "корифеи": Достоевский, Толстой, Тургенев. "Неделя" особенно высоко ставила Достоевского, который уверовал в нравственную чистоту души русского мужика.
      "Неделя" выступала против "Отечественных записок", их требования высокого общественного служения искусства. Газета Гайдебурова толковала о необходимости в искусстве смеха ради смеха, об "очищении" художественного смеха от социального смысла, от сатирического направления. Подобные призывы были обращены против традиций Белинского и Герцена, указавших на революционную роль смеха в отрицании изживших себя общественных отношений и утверждении новых порядков.
      Либеральные круги русского общества, критики и литераторы этого направления ориентировались на журнал "Вестник Европы", основанный в 1866 г. профессором истории М. Стасюлевичем. На его страницах выступили Н. Костомаров, С. Соловьев и другие историки. А. Пыпин здесь опубликовал свои работы "Очерки общественного движения при Александре I", "Характеристика литературных мнений от 20-х до 50-х годов" (1871) и статью о Белинском (1874). П. Анненков в "Вестнике Европы" напечатал в 1873 г. статью "А. С. Пушкин", Алексей Веселовский - "Западное влияние в русской литературе".